Под сенью леса

      Рабочий день тянулся целую вечность. В половине шестого завезли новую партию товаров, и нам с Яковом пришлось более часа надрывать спины, перетаскивая запасы из грузовика на склад. Парень был значительно сильнее меня, и успевал занести два мешка, пока я квело волок один. Посетителей сегодня было не много, так что мы могли не отвлекаться от разгрузки ржавой газели, пока водитель нетерпеливо поглядывал на нас в боковое зеркало. Закончив, Яков расписался в необходимых документах, и мы устало осели на бетонные ступеньки. Я закурил, мой напарник глубоко вдыхал влажный воздух и молчал. Тело ныло, как после ударной тренировки, но перспектива прибавить рукам рельефа выглядела привлекательно, поэтому я не жаловался. Переживал только, что завтра измучусь от крепатуры.       — Устал? — вдруг спросил Яков, когда мы зашли. В его тоне не было намека на насмешку или попытку задавить мое самолюбие.       — Немного, просто еще не привык, — честно ответил я.       — Отпустить тебя сегодня, что-ли пораньше? — парень задумчиво почесал подбородок, — Покупателей мало, погода богомерзкая. Ты у Степана Александровича сейчас живешь?       Я кивнул.       — Это ведь через лес, — я снова кивнул, — Езжай тогда через пол часа, пока мороз еще не ударил и дорога не замёрзла. Не хватало тебе еще в кювет улететь посреди этой зеленой жути. Я тут сам магазин закрою.       Чужая забота была приятной. Но вот повсеместная озабоченность лесом, вернее тем, что он таит, настораживала. Вдруг в прошлую пятницу я увидел именно то, чего все так боятся? Вдруг это была не фантазия воспалённого мозга? Я начал свой осторожный допрос:       — Я заметил, лес у вас не жалуют?       — Почему же? От него и воздух чище, да и красиво, когда вокруг зелено.       — Тогда почему все будто… боятся его? Или того, что в нем.       — Зверье там лазит опасное — медведи такие, что и лося здорового уложат, и с волком сцепиться могут. Агрессивные они у нас какие-то, может, голодные. Бывает, и друг с другом, как сцепятся — наш егерь едва успевает отчеты строчить в область. Но я что понял — пока мы их не трогаем, они к нам тоже не лезут. Еще ни одного нападения на человека не было. Вот и не нужно судьбу испытывать. Лес нужно уважать.       — Значит, медведи… — еще раз повторил я, подытоживая.       — Ну да, а ты что думал? Привидения? — Яков засмеялся, и я почувствовал себя сумасшедшим. То, что я видел, нисколько не было похоже на медведя.       — Нет, — я быстро натянул улыбку, — Совсем нет.       — Ну вот и хорошо. Не забивай себе голову.       Несмотря на относительно раннее окончание смены, на улице было темно и морозно, так что пролитая дождем вода потихоньку превращалась в слой скользкого стекла поверх асфальта. Добираясь к машине, я чуть не поцеловал землю, навернувшись на гладком участке тонкого льда. Благо, равновесие было вовремя восстановлено, и я успешно забрался в салон. Вести пришлось чрезмерно сосредоточено и аккуратно.       Я заехал в магазин — настроение было паршивым, и все заработанные за сегодня деньги я спустил на кратковременный выброс серотонина с последующей болью в желудке. Выйдя с полным пакетом сладостей и чипсов, я мерно ступал вдоль безлюдной парковки, которая больше напоминала каток. Не желая повторять неумелые пируэты, я уткнул глаза под ноги, старательно выискивая участки поустойчивее, когда вдруг услышал странный звук. Это был пронзительный скрип, и как только я заметил его, он стал оглушительно громким. Я удивленно вскинул голову. А потом увидел все и сразу.       Сам не понимаю как, возможно, благодаря выбросу адреналина, но я уловил картину во всех подробностях, потратив на это не более доли секунды. На меня, разрезая темноту ослепительно яркими фарами, летел темно-синий фургон. При повороте на стоянку его занесло юзом, и теперь под визг тормозов он волчком крутился на обледенелом асфальте, задевая ряды припаркованных машин. Не требовалось образование аналитика, чтобы в момент осознать — столкновение неизбежно, а времени не было даже на то, чтобы зажмуриться.       Спустя мгновение я почувствовал сильный удар, правда, не с той стороны, откуда ожидал. Моя голова стукнулась о лед, уши наполнились звоном, и я почувствовал, как что-то твердое и холодное пригвоздило меня сверху. Вопреки всем ожиданиям увидеть перед глазами вспышки слайдов напрасно прожитой жизни, я зрел перед собой лицо — бледное, в меру предшествовавшего ушиба размытое, но благодаря обрамляющим черты светлым прядям вполне узнаваемое, и оно принадлежало Глебу Голубину. Секунда гробовой тишины длилась бесконечно, а потом раздался треск. В этом хаосе я слышал только крики, визги, и оглушительный стук собственного сердца.       Но гораздо отчетливее, чем окружающие вопли, я различил обеспокоенный возглас Глеба:       — Ты как? Порядок?       — Живой, — только и смог промямлить я. Собственный голос показался мне далеким и чужим. Я попытался подняться, и только тогда понял, что парень лежит на мне верхом.       — Осторожно, кажется ты сильно ударился головой, — предостерег он, подхватываясь на ноги и протягивая мне руку.       Я попробовал встать сам, но непослушные ноги напрочь отказывались искать равновесие. Свозь тиннитус прорвалось недовольное цоканье. Я почти уверен, что в этот момент Глеб закатил глаза. Я ухватился за его ладонь, которая была по прежнему ледяна, и принял вертикальное положение. Голова шла кругом, висок пульсировал и горел от боли. Я поднес руку и наткнулся на что-то липкое и влажное — половина моего лица была измазана в крови.       — Надо к Максу, — из уст Глеба звучало как сухая констатация медицинского факта, — У тебя бровь рассечена. Пошли, — не отпуская моей руки, парень потащил меня к Ладе, — Ключи, — приказал он, и я, как заколдованный, выложил связку на его ладонь из кармана парки.       Сознание не торопилось возвращаться ко мне, пока Глеб уверенно вел машину в неизвестном направлении — огни города смазывались в диагональ и расходились кляксами, как бы я не старался напрячь глаза и понять, куда мы едем. Но даже в отсутствие четкости зрения я не утратил способность мыслить. Пребывая в бегах, я сидел на пассажирском с малознакомым человеком, которого подозревал в причастности к бандитским группировкам, и позволял везти себя в никуда, находясь на грани между реальностью и забвением.       — Останови машину, — заорал я изо всех оставшихся сил, когда последний из пазлов наконец сложился. От неожиданности Глеб и вправду затормозил, резво повернув на меня голову.       — Тебя тошнит? Я могу ехать медленнее, — и снова этот приторный оттенок заботы. Нет. Я не поведусь на это. Только не снова.       — Я с тобой никуда не поеду, — тяжело отчеканил я, и каждое слово отскочило от костей черепа тысячей маленьких молотков.       — Что? Почему? — выражение его лица всем видом демонстрировало искреннюю озадаченность моим поведением. Дешёвый трюк. Уловка. Бу-та-фо-ри-я!       — Можешь не притворяться, Глеб. Я знаю, кто ты, — брови парня машинально взлетели, а глаза округлились. Вот оно — ему есть что скрывать. И я был прав, только сейчас уже поздно радоваться собственной смекалистости.       — Ну тогда скажи это, — он решил взять меня на слабо, растягивая губы в той самой, первой, мерзкой улыбочке, — Скажи это. Громко.       — Ты причастен к казанскому ОПГ, — набравшись смелости, будто в кредит, я чётко вымолвил каждое слово, смотря прямиком в его одичавшие глаза, — Вы меня выследили — браво, поздравляю, надеюсь игра стоила свеч. Мне просто интересно, во сколько сейчас оценивается голова простого школьника? — выражение лица Голубина стало нечитаемым. Мной овладевал страх, но я старался держаться ровно: — Только вот я вам нихуя не скажу. Ни про отца, ни про маму. Можете меня убить, ты и твои пацаны, — я ткнул пальцем ему в грудь, мое лицо искривилось в ухмылке, — Можешь сделать это прямо здесь и сейчас.       — Эй, эй, ты чего, — Глеб поднял руки в жесте защиты. Он выглядел скорее удивленным, нежели разоблаченным, — Я не собираюсь причинять тебе вред.       — Да? Тогда почему ты следил за мной у магазина? Как ты вообще там оказался? Как смог меня оттолкнуть, если тебя даже рядом не было? Парковка была пустая. Вы ведь это все подстроили? Яков! Он с вами заодно?       Глеб крепко схватил меня за плечи, заставляя посмотреть на себя:       — Успокойся. Я не причастен ни к чему, из того что ты сказал, но я могу прямо сейчас выйти из машины и не тревожить тебя своим присутствием.       Я уже открыл рот, чтобы согласиться на его предложение, когда вспомнил, что мое решение заехать в магазин было спонтанным, и в случае реального сговора засаду было бы логично устроить на отрезке между моей работой и домом — в лесу, где мой крик растворился бы в верхушках сосен, никого не потревожив. Меня затрясло от смеха, граничащего с истерикой. Вот идиот.       Ладонь Глеба легла поперек моего лба, и он озвучил очередной диагноз:       — У тебя жар, ты бредишь.       — Ты прав. Извини, — я закивал, как китайский болванчик, успокаивая нервы, — Пожалуйста, не уходи.       — Хорошо, — он отвел руку с моего лба. На кончиках его тонких пальцев блеснули пятна моей крови. Поверить в то, что произошло дальше становилось сложнее с каждым мгновением. Я не мог помешать. Не мог запретить. Не мог пошевелиться, сделать вдох или оторвать взгляд. Поднеся палец ко рту, Глеб слизал багровые капли, как если бы пробовал заварной крем. Его губы сомкнулись вокруг фаланги, выпустив её наружу с едва слышным причмокиванием. Зеленые глаза хищно блестели наслаждением. Он знал что я смотрел, как знал и то, что я тоже об этом знаю.       — Можем ехать?       Наваждение слетело, как повязка с глаз, и я выдавил слова сквозь неловкий кашель: — Да, можем.       Дальше мы ехали в тишине. Глеб молчал, и я молчал ему под стать. За стеклом мелькали одинаковые сосны, но неизвестность пугала меня намного меньше, чем тайны, которые я выдал в приступе паники. Теперь он знал абсолютно все, и что-то мне подсказывало — списать весь монолог на сотрясение или прилив жара не получится. В окне пронесся знакомый поворот, и я понял, что мы с Глебом жили вдоль одной магистрали, только его дом находился еще дальше от центра, вглубь леса. Я осмелился посмотреть на него — найти хоть малейшую зацепку того, как на парня повлияли мои бредовые обвинения. Но Глеб выглядел спокойным — полностью сосредоточенным на дороге, за исключением, разве что, извечного ритма, который парень мягко отбивал на руле.       — Посиди пока в машине, — сказал Глеб, когда мы остановились возле огромного особняка в стиле минимализм. Моя челюсть стремилась поддаться силе тяжести, отвиснув до самого пола. Это здание выглядело лучше, чем весь город.       — Ты здесь живешь?       — Да, — он пожал плечами и застенчиво улыбнулся, — Я сейчас.       Что ж, это было вполне ожидаемо. Наверное, странно одеваться с иголки мировых брендов и жить в каком-нибудь сарае. Я рассматривал дом Голубина так внимательно, что на время даже забыл о боли. Три этажа, панорамные окна, затянутые кремовыми шторами изнутри, открытые террасы, будто парящие в воздухе без какой-либо опоры. Две основные фактуры дерева и бетона прекрасно вписывались в окружающий лес. Кроме моей тарахтящей лады, во внутреннем дворе блестели капоты припаркованных автомобилей — свежая модель Мерседеса и БМВ лет на пять старше. Когда Глеб вошел, в одной из комнат промелькнули темные силуэты, а пару секунд спустя на втором этаже загорелся свет. Одна из фигур остановилась у окна, и я увидел, как штора колыхнулась, повинуясь чьему-то движению. Мне показалось, что за мной установили слежку. Наверное, гости здесь были огромной редкостью.       Вскоре Глеб вернулся и провел меня внутрь, где нас ожидал высокий мужчина с густой бородой и доброй улыбкой, который при своем статусе опекуна выглядел не намного старше Голубина. Прославленной на всю школу Династии я не наблюдал. После того, как Глеб быстро представил нас друг другу и пообещал подождать меня на этом же месте, Максим указал жестом на дверь, что вела в его кабинет. Там мне было гостеприимно предложено сесть на кушетку и чувствовать себя, как дома.       — Глеб сказал, что ты сильно ударился головой, — я кивнул, — Как себя чувствуешь?       — Уже намного лучше, спасибо.       — Смотри сюда, — он вытянул указательный палец перед моими глазами, и посветил небольшим фонариком, проверяя реакцию зрачка, — Голова кружится? Тошнит?       — Голова кружится немного.       — У тебя сотрясение. Я напишу справку, чтобы ты пару дней отлежался дома, — он что-то записал в маленьком блокноте, затем натянул перчатки и начал ощупывать висок. Руки у него были такими же холодными, как у Глеба.       — Рана глубокая, придется зашить, — он отошел к небольшому холодильнику, чтобы достать необходимые принадлежности, — Не волнуйся, всего четыре или пять швов, и шрам будет практически незаметным.       — Все могло быть намного хуже, если бы Глеб не оказался рядом, — вдруг выпалил я, — Он будто из ниоткуда взялся, и оттолкнул меня с дороги. А ведь мог и сам пострадать.       — Кажется, ты родился в рубашке, — хмыкнул Максим, набирая в шприц прозрачный раствор из ампулы.       Раствором был местный анестетик, который врач вколол мне прежде, чем обеззаразить рану и наложить несколько аккуратных стежков. Сверху он наклеил пластырь, объясняя, как и чем обрабатывать, и еще выписал таблетки на случай, если меня начнет донимать головная боль. Дядя Стёпа был прав — Лазин являлся отличным специалистом, и я был ему очень благодарен.       Максим вывел нас из кабинета, но Глеба на прежнем месте не оказалось. Из глубины дома слышался ожесточенный спор — я не разбирал слов, но четко улавливал интонации. Мужчина усадил меня на диван и попросил подождать, а сам удалился на поиски Глеба и урегулирование конфликта. От нечего делать я осмотрелся — внутри здание было еще более удивительным и неожиданным, чем снаружи, — очень светлым, просторным и открытым. Зал был увешан произведениями современного искусства — картинами и разного рода инсталляциями. В западной части зала за прозрачными перилами виднелась невесомая белая лестница. Над ней в массивной рамке внахлест располагались коричневые прямоугольники. Чуть приглядевшись, я понял, что это дипломы «Русского медвежонка».       — А вот и он, — я обернулся на голос Максима, который вел за собой Глеба. Блондин не был в настроении и просто кивнул мне на выход, промямлив «Я тебя отвезу».       Я встал, пожал руку Максиму и еще раз его отблагодарил. Затем поплелся рядом с недовольным Глебом, тяжело волочащим свои кроссовки по льду.       — Я не понимаю, как ты оказался рядом со мной так быстро, — произнес я неожиданно для самого себя. Мысль вслух. Пока Макс меня латал, было достаточно времени подумать.       — Я стоял рядом. Ты просто меня не видел, — как что-то само собой разумеющееся ответил Глеб.       — Нет, я точно помню, что на парковке никого не было.       — Значит ты плохо помнишь, — тон его голоса был непоколебимо ровным, — Ты ударился головой, провалы в памяти — нормальная вещь при сотрясениях.       — Я знаю, что я видел!       — И что именно?       — Ты появился из ниоткуда и на огромной скорости снес меня с пути того фургона, отчего удар и вышел таким сильным.       — Тебе все равно никто не поверит, — Глеб явственно раздражался.       — Я и не собирался никому говорить.       — Тогда к чему это все?       — Я хочу знать правду.       — Неужели нельзя просто сказать мне «спасибо» и покончить с этим? Я же не устраиваю тебе расспросов по поводу того, что ты нес в машине!       — Спасибо, — с негодованием бросил я и уставился в окно. Мы снова молчали, и в этот раз тишину отнюдь нельзя было назвать комфортной. Благо до дома оставалось недолго.       Когда мы, наконец, приехали, Глеб вышел из салона и громко хлопнул за собой дверью. Я уже понял, что нервы у тебя ни к черту, можешь не стараться. Преодолевая остаточное головокружения, я вылез из тачки следом. За это время парень успел отойти на приличное расстояние, и мне пришлось его окликнуть. Он обернулся, и не произнося ни слова, ждал моей следующей реплики.       — Ты же не собираешься пешком идти через лес?       — Почему нет? — он пожал плечами, держа обе руки в карманах бомбера, — Или ты тоже веришь в этих огромных и страшных медведей? — мое сердце ускорило ход.       — Тогда во что мне верить? — обнадеженно спросил я.       — В себя, — Глеб развернулся и зашагал прочь. Я наблюдал за удаляющимся силуэтом, пока его светлая макушка окончательно не растворилась в темноте.