Под сенью леса

      Услышав тоненький, врезающийся глубоко в серое вещество визг будильника, я смог разлепить веки не сразу. Дело было не в похмелье: яркость, словно пока я спал, кто-то резко увеличил контрастность мира, настойчиво заполняла комнату, обжигая чувствительную сетчатку. Скривившись, я нырнул под одеяло с головой, возвращая себе комфорт и темноту. Запоздалое осознание природы таких перемен заставило меня вскочить с дивана, и сдвинув штору на ближайшем окне, во все глаза пялиться сквозь запотевшее по кромке стекло. Солнце!       Высокое безоблачное небо слепило своей голубизной. Подставив изувеченное лицо свету, я с жадностью впитывал забытое тепло, по-глупому плавясь в широкой улыбке. Я бы простоял так целую вечность и ещё немного, но второй звонок четко ограничивал минуты наслаждения, напоминая о школе и всех сопутствующих обязанностях, однако настроения мне это не испортило. Мямля слова нашего с Герой давнего фристайла, я побрел собираться.       Предав привычку иметь несколько свободных минут в запасе, сегодня я прикатил в школу ровно к началу занятий. Сложно было отказать себе в удовольствии неторопливой поездки и с чувством выкуренной в открытое окно сигареты. Федя оказался прав — трёхдневный дождь смыл посеревшую от грязи корку снега, и городок сверкал, обновленный, как после генеральной уборки. Кое-где пробивалась зелень, из леса долетали бодрые птичьи трели. Даже дышалось полнее и свободнее без гнета низкого потолка грозовых туч над самой макушкой.       — Здорово, надеюсь, ты не против, — пробираясь вдоль рядов между копошащихся одноклассников, я увидел Оралова, приветливо машущего с моей парты. Я рефлекторно посмотрел на места, где обычно сидела Династия. Сам толком не понял, зачем: проверить их присутствие или отследить реакцию. Но вся галерка, залитая плотным потоком фотонов, оказалась пустой.       — Привет, я-то не против… — от неловкости у меня невыносимо чесался затылок, — Просто тут ну… Глеб обычно сидит.       — Правда? — Айсик нахмурился, оглядываясь по сторонам, — Да ладно, я прикалываюсь. Этих сегодня не будет, и твоего ненаглядного тоже, — щеки обожгло подступившим румянцем, и я принялся искать завалявшуюся на дне рюкзака ручку, избегая прямого взгляда на Федю. Возмущаться его формулировкам было бесполезно — протест не сгладит, а лишь добавит острых углов. К тому же, его наблюдения были верны — я действительно слишком много интересуюсь Глебом, пусть мои причины и не совпадают с употребленным нарицательным. Но об этом знать никому не обязательно. Впредь нужно быть осторожнее. Тем временем парень продолжал: — Они обычно выбираются на природу, как распогодится. У них дядя врач, кажись, он слишком серьезно относиться к здоровью подрастающего поколения. Не знаю, куда они ездят, но возвращаются и вправду отдохнувшими, какими-то довольными, спокойными что-ли.       — А твой ненаглядный где? — я поспешил перевести тему, не преминув возвратить длинноволосому колкость.       — Зимов? Да он вчера, — Айси похлопал тыльной стороной ладони по шее, — Вместе с Максом и Глебастой, как в последний раз, надрался. Такой пиздец был… Вы с Юлей уехали, а мне и Лаудам пришлось развозить этих алкашей по домам с доставкой прямо на кровать. Еще и от родителей отмазывать, мол их укачало от длинной дороги и свежего воздуха.       — Весело. — констатировал я, сдерживая в гортани ни капли не сострадательные порывы хохота.       — К слову о Юле, — осторожно начал Федя с той выразительностью тона, за которой обычно следует безжалостный допрос о каждой детали вчерашнего вечера.       Я пожал плечами: — Я просто отвез её домой.       — И всё? — голос парня звучал разочарованно.       — И всё.       — Что, правда всё? Мне показалось, между вами установился какой-то особенный уровень связи.       Я рассмеялся. Особенный уровень связи! Всё, о чем я мог думать вчера — потемневшие от злобы зеленые глаза, исподтишка выпаливающие дыру в моей спине и на затылке. Кстати об этом. Айси оказался тем еще кладезем слухов и сплетен. Наверняка среди них может пылиться предыстория искрящего между Юлей и Глебом напряжения.       — Федь, ты случайно не в курсе… — я замялся, и ровно в эту секунду дверь в кабинет отворилась.       — Класс, тишина, — громкий возглас опережал входящую учительницу, а заодно берег меня от глупости — очередного вопроса с пометкой «Глеб Голубин».       — Ты что-то хотел? — парень повел корпусом в мою сторону и перешел на шепот.       — Нет, неважно, забей, — я отрицательно покачал головой и взялся записывать дату с темой. Остаток урока мы просидели молча.       Традиционно спустившись в столовую на большой перемене, мы обнаружили, что похмелье скосило добрую половину завсегдатаев нашего столика. Пацаны сидели, притихшие, с головой, тяжело поваленной в ладони. Злорадная усмешка не сходила с Фединого лица до тех пор, пока я легонько не толкнул его в бок. Они и сами прекрасно знают, что проебались — собственный организм достаточно наказал ребят за жадность, и под жадностью я подразумеваю как чрезмерную экономию на качестве, так и перебор с количеством выпитого алкоголя.       Рамиль, жуя бутерброд, увлеченно рассказывал более детальную версию истории, поведанной мне Айсиком до начала занятий. Из Лаудов он оказался самым трезвым, поэтому попутно отвечал на вопросы остального трио, проясняя их смутные воспоминания. Дальше мы дружно смеялись с выходок отсутствовавших Макса и Глебасты, а потом и с ответов их родителей на придуманные захмелевшими мозгами алиби. Оказывается, я столько всего пропустил, зациклившись на чужом плохом настроении взамен утекающей, подобно песку сквозь пальцы, жизни.       — Угадай, кто? — вдруг над ухом раздался низкий голос, когда чужие прохладные ладони накрыли мои веки. От неожиданности я вздрогнул. В просвет тонких пальцев виднелась светлая прядь, спадавшая прямо перед моим лицом. Кончик языка отяжелел от вертящегося на нем «Глеб», но первая мысль — не всегда лучшая, поэтому я промолчал.       — Юль, нельзя так людей пугать! — вступился за меня Сережа, и я понял, что обознался. Конечно, какой, к черту, Глеб? Благо, мой нервный смешок был принят за искреннюю реакцию.       — Серж, ну кто так делает? — протянула возмущенная Бусарова, в шутку отвешивая Куликову слабый подзатыльник, — Короче, доброе утро всем, кроме Сережи.       Айсик, обзавёдшись хитрым прищуром, спешил пересесть к Витале, чтобы освободить для Юли место рядом со мной.       — Федь, сиди, я ненадолго, — девичья рука твердо легла на худое плечо Оралова, — Погодка шик, хотела спросить, может есть желающие пройтись сегодня после школы?       Все пялились на меня, как на единственного адресата этого вопроса. Окей, возможно, теперь я понимал, о какой «особой связи» Айси втирал мне перед английским. Но помимо взглядов всех присутствующих, я ощутил фантомное присутствие еще одного — обжигающе холодного, как зажатый в ладони лед. Так смотрят на мертвецов — состоявшихся или имеющих все шансы ими стать. Я поперхнулся чаем. Настолько сильно, что Феде пришлось несколько раз хлопнуть меня по спине.       — Депо очень хочет, просто не может сейчас говорить, — парень взял принятие решений в свои руки, пока я давился в удушающих приступах жуткого кашля, — У тебя сколько уроков сегодня?       — Э-э, семь.       — У него тоже. Встретитесь возле крыльца. Тём, если понял, кивни.       Я кивнул, и несколько часов спустя ожидал Юлю в оговоренном месте. Чувства смешивались во мне, как краски на художественной палитре. Я был в восторге от обилия тепла и света, от легкого ветра, ненавязчиво развевающего полы расстегнутой куртки и пыхающего весенней свежестью воздуха. Мне нравилась идея прогулки и перспектива провести время с интересным человеком. Я был рад, что, не имея возможности пойти на работу по состоянию здоровья, мне не придется слоняться по пустому дому в поисках очередного способа сбежать от реальности и ни о чем не думать. Вместе с этим мне было страшно. Не только из-за возможного конфликта с Глебом, хотя этого инцидента, безусловно, следовало остерегаться. В самом начале я твердо решил, что сближение с кем-либо станет нежелательным из соображений моей безопасности. Сейчас оно было неизбежным, ведь не мог же я продинамить Юлю у всех на глазах, навсегда прописавшись на лавке отбросов. Я тонул в опасениях. Что, если я не справлюсь? Что, если сболтну лишнего? Могу ли я доверять себе, учитывая ту беспечность и легкость, с которой я выпалил Голубину каждую свою тайну?       — Земля вызывает Шатохина! — я встрепенулся от двух звонких щелчков перед лицом, и оторвал глаза от подсыхающего асфальта. Стоящая напротив блондинка заразительно улыбалась, дожидаясь моего ответа.       — Привет, извини, задумался.       — Надеюсь, обо мне?       — В том числе… — многозначительно протянул я.       — Ладно, — махнула Юля, — Храни свои секреты. Куда пойдем?       Я поджал губы: — Если честно, во всем городе я был только дома, в школе, на работе и в магазине.       — Не густо, — констатировала девушка, — Что ж, считай тебе повезло, сегодня к твоему скромному списку добавится еще парк и кофейня. Сойдет?       — Более чем.       Юля повела головой в сторону, призывая следовать за ней. Сперва было до жути неловко — вчера наш диалог был прогрет водкой, компанией и обстановкой; сейчас нам приходилось нащупывать нужные нити самостоятельно. Будучи любителем послушать, я не мог не обрадоваться, когда выяснилось, что Бусарова, напротив, предпочитала роль рассказчика. Мне оставалось кивать и в нужных местах задавать наводящие вопросы. Так я узнал про несбывшуюся из-за травмы мечту стать балериной; про планы на поступление в ветеринарный, несмотря на то, что отец настаивал на журналистике. Я отметил, что у Юли красивый голос и она легко могла бы зарабатывать на радио или в телевиденье, но она восприняла мои слова без энтузиазма, утверждая, что её сердце целиком и полностью принадлежит животным.       Сумерки подкрались незаметно, и в противовес ласковому дню, не отличались такой благосклонностью. Воздух сгустился от повысившейся влажности, куртки пришлось застегнуть, а прозябающие пальцы греть о пластиковые стаканчики дымящего кофе. Я подвез Юлю домой, и сам не заметил, как в планах нарисовалась следующая встреча. Таким образом мы провели все выходные. Помимо упомянутых парка и кофейни, блондинка показала мне скромную, и от этого совсем безлюдную библиотеку. Зависнув на страницах сборника русских сказок Афанасьева, мы проторчали там несколько часов, пока я не проголодался и не оформил его и еще пару книжек домой. По воскресеньям Юля обычно занималась верховой ездой — когда мы встретились после тренировки, от нее уютно веяло прелым сеном и сырой землей.       Возвращение привычных паттернов дружеского общения и приятного времяпровождения заметно снизило мою тревожность — если кошмарам таки удавалось просочиться вглубь подсознания, их силы уже не хватало на то, чтобы пустить сердце галопом и, окатив тело холодным потом, разбудить, дезориентированного, под оглушительный ход настенных часов. Убегая от невидимого монстра, рано или поздно я отыскивал тропу, слышал гул магистрали и выскальзывал из рук надвигающейся опасности. Я почувствовал, что, наконец, спасен.       В понедельник мне предстояло идти в поликлинику снимать швы. Максима Геннадьевича заменял молодой интерн, и боль от его дилетантских манипуляций была даже приятной, ведь это значило, что Лазина и его семейки все еще нет в городе. Конечно, удача не могла длиться вечно, и к следующему утру город покрылся облаком густого, как молоко, тумана. По приезду в школу я вспомнил и то, что беда не приходит одна — за последней партой третьего ряда меня ждал Глеб Голубин.       Негнущиеся ноги кое-как донесли меня до парты, и я шумно плюхнулся на свой стул. На моё тихое «Привет» Голубин только качнул головой. Да, я прекрасно помню, что ты не хочешь дружить. Скосив глаза влево, я тайком рассматривал его бледное лицо. Отдых на природе и вправду пошел Глебу на пользу — впалые щеки теперь были налиты жизнью, синева под глазами существовала только в виде моего о ней воспоминания. Даже взгляд его стал легче: казалось, будто в зеленых радужках отливали примеси чистого золота. Я перевел взгляд на доску — обилие подмеченных деталей прямо указывало, что я пялюсь.       Первые три урока не происходило ровным счетом ничего. Спустившись пообедать, я с облегчением обнаружил, что, сидя за своим столом, Династия занята расслабленной болтовнёй. Никакого напряжения. Никаких взглядов. Никакой ненависти. Но потом в столовую зашла Юля, и стоило Айсику указать в сторону нарисовавшейся у прилавка девушки, мы обрели наблюдателя в лице неотрывно пялящегося Голубина. Сперва его мимика не выражала ничего кроме любопытства, однако, стоило Юле приблизиться к нашей компании, и уж тем более приветственно обнять меня за плечо, его рот искривился в гримасе злобного отвращения. Глеб будто насильно заставлял себя смотреть в нашу сторону, пока захлестнувшее чувство неприязни через силу не выламывало его блондинистую голову в обратную сторону.       — Тём, все в порядке? — как бы я не старался вести себя непринужденно, заданный Юлей вопрос показал, что получается у меня из рук вон плохо.       — Да, конечно, абсолютно, — я тряхнул шевелюрой и натянул уголки губ пошире, — А что такое?       — Ты сейчас так смотришь, будто у тебя на тарелке горсть личинок.       — Что? — мне пришлось рассмеяться, — О домашке задумался просто, забей.       На самом деле я размышлял только о том, что придя на урок, вынужден буду делить парту с чертовым Глебом. Я снова украдкой мониторил их компашку — на былую атмосферу не было даже намека: разбившись на пары, парни тихо перешептывались о своем. Голубин угрожающе спокойным взглядом молча сверлил коричневую столешницу.       Вопреки моим опасениям, Глеб не заговорил ни после перемены, ни на уроке, ни на следующий день. До этого я не знал, что вина может стать наказанием куда лучшим, чем разборки и рукоприкладство. Да, именно вина — по недоступной моему пониманию причине я чувствовал на себе груз ответственности за состояние Голубина: за напряженные желваки, за неестественно выгнутые губы, за хрустальную скорбь в глазах. Хотелось взять его за плечи и хорошенько тряхнуть. Вывести на эмоцию, выслушать пару ласковых, и, если понадобится, получить очередной синяк. Всё что угодно выигрывало на фоне этого отравляющего молчания.       Подумать только, как поменялись мои намерения за пару недель, проведенных в Сертолово. Я забыл про осторожность. Забил на данное себе обещание не высовываться и не влипать в передряги. Теперь это стало моим сокровенным желанием. Цель не попадаться Глебу на глаза уступила место стремлению получить от него по роже.       Нужна была провокация. Последняя капля, выверенная с математической дотошностью, — достаточно веская, чтобы переполнить чашу терпения Голубина, но такая мелкая, чтобы никто не мог допустить, будто я сделал это нарочно. Я стал подвозить Юлю домой. Ошивался около неё всё свободное время и часто задерживался с перемены, охотно отвечал на её объятия и заставлял смеяться так громко, чтобы наше наслаждение обществом друг друга обязательно доходило до ведома Глеба.       Недовольство Голубина возрастало в геометрической прогрессии, но он упрямо, хоть и не слишком умело, прятал его за ширмой непоколебимого спокойствия. К черте удалось приблизиться лишь однажды — столкнувшись с Глебом в дверях столовой, я осмелился задеть его плечом сильнее, чем следовало. Я развернулся, глядя на него в открытую, с вызовом, без страха, но в предвкушении долгожданной реакции. Глаза вожделели зрелищ, уши — криков, а щеки горели, готовые к столкновению с холодом его белых костяшек. Глеб не предпринял ничего. Я был удостоен лишь коротенького насмешливо взгляда, брошенного вполоборота поверх торчащего капюшона его извечно черного худи.       В пятницу историк пригрозил собрать тетради, и, чтобы не схлопотать двойку по такому тупому поводу, все перемены я тратил на методичное переписывание домашек у Феди, который содрал их у Зимова, а Никита, в свою очередь, честно выменял тетрадь на шоколадку у отличницы из параллели — среди нашей компании он был единственным, кто способен договариваться с женщинами. Глеб сидел на парте Ручкина и Девятого, перекидываясь с парнями короткими фразами и бездумно листая согнутую по корешку книгу.       Появление Юли я заметил только когда чужая теплая ладонь приземлилась межу моих разведённых лопаток. Я вскинул голову — блондинка, сощурившись и прикусив губу, вчитывалась в Федины каракули. Руку она не убрала, а переместила чуть выше, кончиками пальцев обвив мою шею.       — Привет, — начал я несмело. В этот день мы еще не пересекались и, я был уверен, что она пришла именно поэтому.       — Куда ты пропал? — в её голосе не содержалось ни капли обвинения, чистый интерес с едва уловимой примесью волнения.       — Конспекты надо было переписать, — я потрепал уголок тетради, оправдываясь.       — Я думала, ты меня избегаешь, — она изогнула подведенную карандашом бровь, — Ты идешь на вписку к Пади сегодня?       — Меня никто не звал.       — Я тебя зову, — рассмеялась Юля, и, сама того не зная, попала в яблочко. Со стороны Голубина послышалось тихое раздражённое цоканье.       — Ну раз ты меня зовёшь, — я улыбнулся, — Тогда, конечно, прийду.       — Встретимся на крыльце у школы?       — Так точно, — я прислонил два пальца к виску.       Глеб шумно спрыгнул на пол, швырнул книгу на парту и тяжело зашагал вон из класса. Я был счастлив.