Под сенью леса

      В условленное время я стоял на школьном крыльце, со скуки наблюдая за кучкой до смешного невпопад сквернословящих малолеток. К концу дня решение пойти на вечеринку казалось мне необдуманным, эгоистичным, ошибочным — словом, ужасным. Мог ли я позволить себе веселье, когда мои близкие находятся в опасности? Чертов кот Шредингера! Конечно, существовала вероятность, что в этот самый момент мама ловила на коже лучи того же солнца, которое скудно просвечивало сквозь серую тюль сертоловских облаков, а отец по случаю пятницы получил монополию на бонусную банку пива. Но что, если радиоактивный распад произошел? Что, если… Глаза защипало, челюсти сжались, и я зажмурился, погружая разум в темноту. Тусовка… Я размышлял о тусовке…       Путей к отступлению оставалось не много. Я хотел сослаться на плохое самочувствие, но как бы я тогда объяснил, что еще пять минут назад не имел к нему даже предпосылок? Я мог сказать, что дядя Стёпа меня не отпустил, но только в том случае, если бы мне было совершенно плевать на свою репутацию в коллективе. Решение, дразнясь, вертелось на самом кончике языка. Теперь я с тревогой поглядывал на выход, ведь из створок в любой момент могла выпорхнуть Бусарова, своим появлением окончательно захлопнув капкан над моей головой.       Вместо Юли, после пары школьников и нашей учительницы по математике, здание покинул Глеб. Он шел один, волоча ноги по бетону и убирая с лица тронутые порывом ветра светлые пряди. Под расстегнутыми полами тонкой куртки подрагивала хлопковая футболка, но Голубину выбор гардероба, по всей видимости, не доставлял никакого дискомфорта. Он не смотрел на меня, как и не смотрел вообще никуда — его взгляд, опечаленный с начала недели, был направлен будто бы внутрь. Мне стало интересно, что же там такого, если в себе парень проводит заметно больше времени, чем снаружи. Глеб поплелся к своей машине, на ходу снимая ту с сигнализации.       — Угадай, кто? — чужие ладони появились в поле зрения, перекрывая вид на школьный двор, и я инстинктивно сбросил их с лица, — Тём, ты чего? Это же я, — передо мной метнулись длинные светлые пряди, напомаженная улыбка и зеленые глаза в обрамлении длинных ресниц.       — Привет, извини, что-то ушел в мысли, — встрепенувшись, я засмеялся — не больше, чем защитная реакция, ведь меня снова поймали с поличным. — Как прошел твой день? — поинтересовался я из вежливости, уводя внимание девушки от направленного мимо неё взгляда. Юля, будто того и ожидая, наперебой затараторила о своем опоздании, классной руководительнице и новой училке по физике.       — …А потом мы словились с Максом и он попросил купить каких-то фруктов на закуску. Ты ведь на машине, мы сможем заехать?       — Да, без проблем.       — Отлично! Тогда пойдем? — она сбежала вниз по ступенькам и приглашающе качнула головой.       Со стороны парковки послышался рёв мотора, визг покрышек и резкий рывок машины с места — БМВ Глеба на скорости, явно превышающей разрешенную, стремилась покинуть это место. Грудь парализовала странная тоска — наверное, я просто завидовал тому, что он, в отличие от меня, может делать то, что хочет. Без отчетов, оправданий и зацикленности на мнении окружающих.       — Эй, всё хорошо? — Юля попыталась проследить за моим взором, и в этот раз переживать мне было не о чем — от колес глебовой машины оставался только пыльный след.       — Полный порядок. Давай, пошли.       Мы сели в Ладу и под бессмысленный треп о подготовке стенгазеты к первому апреля быстро домчали до продуктового. Бродить между полок долго не пришлось — овощной отдел находился у самого входа. Юля обвела ассортимент взглядом, и подошла к одному из ящиков с апельсинами. Она тщательно осматривала каждый фрукт и, только убедившись в его идеальности по всем параметрам, отправляла в прозрачный целлофановый кулек. Я улыбнулся — этим она напомнила мне маму.       Следующим пунктом в нашем списке стояли яблоки, и я честно пытался помочь, но Юля с совершенно серьезным, почти злым выражением лица попросила не мешать уже после первой моей оплошности. Меня это не обидело. Наоборот, в этот момент тяжелым пуховым одеялом меня накрыл такой уют, какого я не ощущал в течение всего прошедшего месяца. Я театрально поднял руки в жесте защиты и сделал два шага назад.       Надеясь воспользоваться минутами ожидания, я достал мобильник, чтобы предупредить дядю Стёпу, но третья попытка с ним связаться оказалась такой же бесплодной, как и все предыдущие — прижатая к уху трубка соизволила отчеканить лишь несколько коротких гудков. Следующих я решил не предпринимать — вполне возможно, он был сильно занят по работе, — и затолкал свою нокию поглубже в передний карман джинсов.       Тем временем Юля закончила с фруктами и вручила мне несколько увесистых пакетов. Хоть для чего-то я годился — донести покупки до кассы. Я рассчитался из своей последней зарплаты. Денег оставалось немного, поэтому, несмотря на целую неделю больничного впереди, я решил, что с понедельника должен вернуться на подработку.       Пока мы шли к машине, Юля выудила из пакета яблоко, потерла его о футболку и с хрустом укусила красный бочок.       — Будешь? — она протянула мне плод другой стороной, но я помотал головой, — Лучше поешь, алкашки там будет значительно больше, чем еды.       — На месте что-то соображу, — отмахнулся я. Юля выдохнула едва слышное «Как хочешь» и забралась на первое пассажирское. Мне показалось, что я чем-то её расстроил, но не стал спрашивать, и до нужного дома мы доехали практически в глухой тишине. Юля смотрела в окно и жевала яблоко, изредка подсказывая правильную дорогу.       На пороге, подпирая стены по обе стороны узенького коридора, нас встретили Макс с Глебастой. Спиртом от них разило хлеще, чем в больнице, и я искренне удивился, как за столь небольшой промежуток времени можно было надраться. Бейсик держал в руке стопку, куда Глебаста с криком «Штрафная!» неосторожно лил прозрачную жидкость. Я попытался возразить, но Юля тронула меня за предплечье и жестом предупредила, что это бессмысленно — такова традиция. Тогда я принял рюмку и опрокинул её содержимое в глотку под бурные аплодисменты. Юля прошла ту же процедуру и нас пропустили внутрь подсвеченного светодиодными лентами помещения.       Мы занесли продукты на кухню, и Юля осталась помочь другим девочкам с нарезкой и сервировкой. Я заприметил свободное кресло с противоположной стороны комнаты и уселся там, по пути пожав руки парочке знакомых. Прибывающие люди заполняли пространство, наращивая шум. В джинсах завибрировал телефон. Звонил дядя Степа, и отыскав относительно тихий угол, я принял звонок. Он извинился за пропущенные, сказал, что на работе сейчас завал, и что ему пришлось срочно выехать в Питер. Я забеспокоился, но дядя Степа заверил, что ко мне это дело вряд ли имеет какое-либо отношение. Он не был против тусовки, только предупредил, чтобы я не садился за руль пьяным. Напоследок мы взаимно пожелали друг другу удачи, и, ободренный его наставлением натусоваться, я вернулся на прежнее место.       Сертоловские вписки оказались довольно типичными для российской провинции. Та же атмосфера, что и в Уфе, да и, в общем-то, в любом другом городе: пьяные школьники, повисшие в воздухе петли дыма и громкая музыка. Отличался я — прежде всего тем, что даже с учетом выпитой водки был слишком трезвым для этого дерьма. Я изначально запретил себе напиваться — знаменитое свойство этила осмелять разум и развязывать языки в моем нынешнем положении послужило бы только во вред. О чем я подумать забыл — выдерживать толпу пьяных в сопли сверстников значительно проще, если пребываешь в идентичной кондиции.       Вскоре на быльце рядом со мной нарисовалась высокая тощая фигура — в фиолетовом полумраке Айси выглядел как чертов слендермен. Федя вручил мне стакан пива, и с хитрым видом попросил прислушаться к играющей музыке. Сосредоточившись, я прикрыл глаза и свел брови к переносице. Болтовня, смех и крики, смешиваясь с треком, мешали различать слова, но то, что голос принадлежал Айсику, я понял с нескольких секунд.       — Это твой? — чтобы он точно услышал, мне пришлось повысить голос. Федя кивнул, и я резюмировал: — Круто.       После пары наводящих вопросов стало понятно, что сертоловские методы борьбы с бездельем и скукой ничем не отличались от уфимских. Айсик технично фристайлил, Бейсик, Глебаста и Томас пели, Лауды писали музыку, Ники Зимов сводил и рисовал голых женщин. Весело. В памяти всплыли картинки, как мы с Герой сообразили студию из одеял и гиблого микрофона прямо в его квартире. Поп-фильтром служил натянутый на рамку тонкий носок. Дышать там было нечем и каждый куплет приходилось писать в три захода. Я рассказал эту историю Феде, чем сильно его рассмешил.       — И че, есть какие-то записи? — поинтересовался Оралов.       — Вообще должны быть, — я искривил губы, припоминая, что мы успели довести до ума и отгрузить на страничку Геры во Вконтакте, — Я тебе потом ссылку кину.       — Зачем ждать? — спросил Федя и повел меня вглубь дома.       За одной из дверей мы обнаружили сидящего в кромешной темноте юношу, неотрывно уставившегося в монитор. На экране крутились пиксельные диски какого-то десктопного диджейского сетапа. Федя хотел что-то сказать, но парень вскинул указательный палец, как бы требуя его не отвлекать. Он прижал наушники плотнее к голове, двинул ползунок средних частот и, отсчитав несколько ударов, сместил кросфейдер влево, плавно наращивая громкость следующего трека.       — Это Пади, — шепнул мне Федя, — Это его тусовка, — я кивнул, — Он не очень любит людей, но ему нравится играть сеты, поэтому он постоянно торчит здесь и включает нам музыку.       Закончив плавное сведение дорожек, парень повернулся к нам. Экран подсвечивал его сзади, превращая лицо в безликое черное пятно. Федя коротко нас представил — парня звали Денис, но он предпочитал обращение Пади от псевдонима Padillion, — и попросил одолжить нам ноут. Я занервничал — никак не ожидал, что момент наступит так скоро, не мог выбрать, какой из треков показать. Я прокручивал свое творчество в голове, и ни одна запись не казалась мне подходящей для произведения положительного первого впечатления. Поэтому я открыл страничку Пхата и дал Феде сделать выбор самому — частичное перекладывание ответственности на волю случая немного сбивало градус тревоги. Он полистал страничку вниз, по-доброму смеясь над парочкой наших с Герой совместных фотографий, и нажал на плэй. Lucky. Не хорошо, но и не ужасно. Мы с Герой метили в альбом, и сие творение должно было войти в сборник из 7 или 9 треков. В итоге к моменту моего отъезда готов был только этот, еще парочка находились на стадии разработки. Я вдруг осознал, что не имею представления, суждено ли мне еще раз встретиться с другом, что уж говорить о завершении наших грандиозных планов.       — Мне понравилось, — Айсик похлопал меня по плечу, — Интересно слагаешь. Нужно будет как-то посотрудничать.       — Хорошо, — его слова меня почему-то смутили и я принялся разглядывать свои кроссовки.       — Пойдем, а то Ден не очень любит, когда тут околачиваются.       Когда мы вернулись, на облюбованном мною месте уже восседал Бейсик. Между его пальцев тлела кривая самокрутка, и по уловимым в воздухе сладковатым нотам я понял, что курит он далеко не табак. Вокруг него прямо на полу расположились остальные ребята. Наверное, они просто ждали своей очереди, но выглядело это все так, будто Макс читал религиозную проповедь. Среди повернувшихся в сторону активно жестикулирующего парня макушек я приметил и Юлину, поэтому подошел ближе, обозначая свое появление легким прикосновением к её острому плечу.       — А вот и Депо! — закричал Макс, — Федя, вы что там, секретничали?! — он метнул в каждого из нас взглядом из-под с трудом открывающихся век, и по красноте его белков я понял, что стадия улета Максима Игоревича близка к финальной.       — Секретничали, — смиренно подтвердил Федя, — Может ты это… Уже всё? — он перехватил запястье парня и вынул сплиф из не способных к сопротивлению рук, — Вот та-ак. Ребята, кому? — затянувшись, он передал травку дальше по кругу.       — Тёма, мы же не просто так тебя ждали, — Максим говорил медленно, едва артикулируя, — Мне тут Кристина… Моя девушка Кристина, — он вяло указал на сидящую рядом брюнетку, — Показала один фильм. Как его? Да, Сумерки, точно!       — Максончик, ну пожалуйста, ну не начинай опять! Глеб не вампир. — взмолился кто-то из сидящих, чем вызвал приступ громкого пьяного смеха.       — Тишина в зале суда! Так вот, Депо. Ну вот ты когда-нибудь видел, чтобы Голубин ел? Вот они там сидят за своим столиком в столовке, общаются, но вы, блять, хоть раз видели, чтобы они засовывали себе что-то в рот?       — Мой хуй!       — Ебальнички, господа! Так видел или нет?       Я задумался, и не смог припомнить даже случаев, когда кто-то из них пил воду. Тем не менее четкого ответа я не дал, лишь многозначительно повел головой.       — Дальше, — не останавливался Макс, — Солнечные дни, — он щелкнул пальцами, — Вы хоть раз видели их в солнечный день? За все 4 года?       — Максим Геннадьевич отвозит их на природу в солнечные дни, — выпалил я, — Они у вас тут на вес золота.       — Принято, — согласился парень, — Тогда шмотки. Они вообще мерзнут? Я не видел на них ни единой теплой шмотки.       Макс был прав, но здесь я снова промолчал.       — А теперь Темочка, скажи мне, пожалуйста. Когда тебя чуть не уебал фургон. Где в этот момент находился Глеб Голубин?       Правильным ответом было: «Мне откуда знать, где был Голубин». Ну же! Слова застряли в пересохшем горле. Я не мог собраться, не мог сконцентрироваться, не мог пошевелить губами. Весь фокус на себя перетянули кадры, где Голубин слизывает мою кровь с кончиков своих тонких пальцев.       — Ты с нами вообще? Шатохин? — нетерпеливо окликнул меня Бейсик.       — Макс, отъебись, видишь ли, не каждому человеку приятно вспоминать, как он чуть не умер! — я услышал голос Юли. Она опять меня спасла.       — Здесь есть курилка? — промямлил я из толщи транса. Собственный голос казался мне далеким и чужим.       — Давай я тебя отведу, — Юля бережно коснулась моей ладони и потащила за собой, — Ты в порядке? — спросила она, когда мы очутились на балконе второго этажа.       — Да, просто… У Макса странные вопросы.       — Это точно.       — Как он сказал, фильм называется?       Юля рассмеялась и толкнула меня в бок:       — И ты туда же?       — Ну правда, интересно.       — Сумерки. Вампирская сказка для двенадцатилетних девочек.       — Почему именно двенадцатилетних?       — Не знаю, но, думаю, лет в двенадцать мне бы такое зашло. В таком возрасте как-то не задумываешься, что Эдвард Каллен — сумасшедший абьюзер.       — А Глеб Голубин?       — Глеб? Мудак обыкновенный, нарцисс… Если и вампир, так только энергетический.       Я хмыкнул и поджег добытую из пачки сигарету. Затянулся, уткнувшись взглядом в панельную даль под черным куполом небосвода без единой звездочки. Спирт с никотином прибавляли смелости, и пока их действие не развеялось, я выпалил вот уже две недели волнующий меня вопрос:       — Что у вас с Глебом?       — Что?       — Глеб Голубин… У вас с ним что-то было?       — Об этом ты думаешь, оставшись наедине с красивой девочкой? — чуть пьяная, она кокетничала, развязно поигрывая бровями. Мне было не до флирта. Я опустил голову и невнятно дернул плечами.       — Скажи, я тебе хоть немного нравлюсь? — взамен ответов она продолжала сыпать вопросами, трогательно склонив голову набок.       Из взгляда Юли я понял, что выдавленная мною улыбка стала ответом куда более исчерпывающим, чем любые слова, которые я всеми силами старался выцепить из беспомощного вихря неокрепших мыслей. Я не мог сказать «нет» — проведенные вместе с Юлей дни и сопутствовавшие нашим встречам эмоции однозначно сформировали во мне симпатию и привязанность. Но сказать «да» было бы нечестно по отношению не только к Юле, но и к себе самому, ведь я прекрасно знал, что мое поведение во многом произрастало не из благостных побуждений любви и дружбы, а назло конкретному человеку.       — Понятно.       — Извини.       — Знаешь, что? Только не обижайся, ладно?       — Окей.       — Пообещай!       — Обещаю, что не обижусь, — я положил правую руку на сердце для пущего эффекта.       — Я думаю, что ты гей, — обрушилось на меня потоком ледяной воды.       Не это я ожидал услышать. Мой разъяренный взгляд прямо-таки сверлил Юлю, но её лицо не выражало злобы. Оно имело такое выражение, как если бы сейчас она сообщила мне, что небо синее, а трава зеленая.       — Не обязательно называть человека пидором только потому, что он не испытывает к тебе романтических порывов, — от злости мои слова звучали ядовито.       — Я сказала, что ты гей, а не пидор. Поверь, жить станет намного проще, если ты перестанешь воспринимать ориентацию, как оскорбление.       — Да нормальная у меня ориентация! — до взрыва осталась секунда, и Юля тоже это чувствовала.       — Я не спорю, — она дернула ручку балкона и зашла внутрь, — Развлекайся!       Полная хуйня! Я пнул стоявшую рядом табуретку, потушил бычок и вытянул следующую сигарету. Глеб вампир! Нет, он нарцисс и мудак! А ты вообще гей! Чужие голоса перекрикивали друг друга, настаивали и смешивались, оглушая меня как изнутри, так и снаружи. Я сходил с ума. Я думал о словах Макса, о Глебе и о предательстве Юли. Внутри собственной головы становилось тесно. Сигаретный дым вызывал тошноту.       Я ощутил себя под колпаком — внутри маленькой стеклянной ловушки, которой так долго избегал. Воздух здесь был спертый и затхлый, он сгущался с каждой секундой. Дышать становилось все сложнее — казалось, будто мои легкие больше не получают кислород. Я был один, совсем один. Я варился в соке из собственных проблем, и они отравляли меня, как отравлял и углекислый газ, скопившийся под этой непроницаемой оболочкой. Мне захотелось на воздух. Закрыть глаза на вдохе, а, открыв, вновь почувствовать себя наполненным, большим. Я нуждался в пространстве и высоком небе над головой.       И тогда я сбежал. Ни с кем не прощаясь, забрал свою куртку и вышел на улицу. Я сел за руль — мне хотелось Домой.