Был бы мной – поступил бы так же. Вэй Ин. Через два месяца... состоится свадьба. Моя сес... Госпожа Цзян. Спасибо, что рассказали.
~*~
В то время как Лань Ванцзи проходит мимо него, Вэй Усянь не двигается. Смотрит, как тот удаляется от него всё дальше. Горло, опалённое жаром, сжимается. Вэй Усянь не понимает, почему его реакция на отъезд Лань Чжаня напоминает панику. И не понимает, по какой причине его сердце пронзает такая жгучая боль. «Сестра выходит замуж. Моему присутствию не будут рады.» А если бы... если бы Цзян Яньли пошла наперекор всем и пригласила бы его, он всё равно не пришёл бы. Ради неё. И... возможно, ради Цзян Чэна тоже. Одиночество безжалостно накрывает Вэй Усяня, угрожая бессонной ночью. В то время, как все в лагере будут крепко спать, сам он будет вынужден стать заложником своего сердца и мыслей. Вэнь Цин частенько заявляет, что использует хуанцзю, чтобы избавить его от подобных ночей, однако, он и сам уже размышляет о том, чтобы напиться до беспамятства... И, возможно, по этой же причине он не хочет, чтобы Лань Чжань уходил. Потому что с тех пор, как они столкнулись в городе, Вэй Усянь всякий раз чувствует... — Богач-гэгэ! Подожди! Тонкий голосок раздаётся где-то неподалёку — тот, который Вэй Усянь узнает, где угодно. Он оглядывается через плечо на залитый оранжевой вуалью вечера высокий силуэт Лань Чжаня. Лань Чжань не оборачивается — но и не делает шага дальше. Юань бежит так быстро, как только может бежать на коротких ножках в свои три года, и появляется из-за валунов, раскинув руки в стороны. — Время у-жи-на! Пора ужи... ужи-нать! От Вэй Усяня не укрывается то, как напрягаются плечи Лань Чжаня. Должно быть, он чувствует себя ужасно неуютно. Между тем тихо рассмеявшись, Вэй Усянь цепляет на лицо улыбку ради Юаня и, устремившись к нему, подхватывает на руки. Наверное, если бы не было Юаня, он ходил бы без улыбки ещё очень долгое время. — Послушай, А-Юань. Лань-гэгэ не может остаться... С последними словами лицо мальчика краснеет и губы начинают опасно подрагивать. Вэй Усянь выпрямляется и гладит Юаня по спине. Тот не спал днём, и прогулка по городу выдалась непростой — теперь последствия долгого дня обрушиваются на Вэй Усяня. — А-Юань, А-Юань, будь хорошим мальчиком, найди Бабулю... Поздно. Юань заходится слезами, разрываясь между криками и икотой. — Нет!.. Это у-жин!.. Все... должны... прийти... Вэй Усянь внутренне вздрагивает и ради двух людей — Юаня и Лань Чжаня — поднимается и подпрыгивает с мальчиком на руках с большой и тёплой улыбкой на устах, на какую он только способен. Юань — очень послушный ребёнок, что удивительно, учитывая обстоятельства, но иногда, когда нарушаются привычные традиции, у него случается срыв. Как-то раз Вэнь Цин упрекнула его, словно это должно было быть для него очевидным: — Он потерял родителей и дом, — бросила она, когда Вэй Усянь оказался слишком измучен и выбит из колеи из-за ребенка, ответственность за которого неожиданно легла на его плечи. — Дети зацикливаются на этом больше всего. Этот лагерь теперь его дом... Само собой, он расстраивается, если в привычном распорядке дня случаются какие-либо изменения. И вот он держит на руках Юаня, который не понимает, почему Лань Чжань должен сейчас уйти. Традиция их лагеря такова, что они всегда трапезничают все вместе, и никто — даже великий Старейшина Илина — не может пропустить это событие. — Все... должны... поу-жинать... Вэй Усянь баюкает Юаня, пока тот продолжает плакать, и направляется к их лагерю, раскачивая малыша на ходу. Напевая вслух, он пытается успокоить ребёнка — своего ребёнка, которым тот не является официально — но на деле это всё равно, что истина. Юань тотчас хватается за него, и Вэй Усянь потакает тому. — А-Юань, А-Юань... Ну всё, всё, перестань, моя маленькая редиска, давай мы просто... Лань Чжань неожиданно появляется рядом, ошеломляя его. Плечи заклинателя из клана Лань напряжены, а лицо кажется застывшим, как тогда на рынке, когда А-Юань вцепился в его одежду — тогда мужчина тоже выглядел так, словно ему все было неприятно и причиняло физическую боль. Так или иначе, сейчас он смотрит прямо в заплаканные глаза ребёнка. — Я останусь, Вэнь Юань. Вэй Усянь раскрывает от удивления рот и смотрит на Лань Чжаня из-за головы ребенка, которой тот упирается в его подбородок. Весь мир исчезает вмиг, когда Лань Чжань поднимает на него взгляд своих золотистых глаз.~*~
Ужин в этот вечер отличается от всех, которые у них были. Не только потому, что у них появился гость, статус которого достаточно высок и каким-то образом Лань Чжань продолжает оставаться тут, — но и по той причине, что молодой господин Вэнь вернулся. Вэнь Нин теперь является воскресшим мертвецом. Он робко сидит за одним столом с живыми членами своего клана, столь взволнованный своей новой неживой формой, что воздух вокруг него искрит неловкостью. Стоило беженцам Вэнь увидеть, как их милый младший целитель выходит из пещеры с серо-голубой кожей и когтями, как среди них мгновенно раздались тревожные крики. Однако страх забылся сразу, как только они увидели позади того Лань Чжаня с Вэй Усянем на руках. Всего за минуту до торжественного выхода из пещеры Вэй Усянь потерял сознание, потратив все свои силы на подчинение Тигриной Печати Преисподней и восстановление разума Вэнь Нина. В итоге оказался на руках заклинателя... Лань Чжань с готовностью подхватил его и продолжал держать так до тех пор, пока он не смог самостоятельно встать. Это была наибольшая близость между ними со времен происшествия в Пещере Черепахи Губительницы, и Лань Чжань ни на миг не колебался... Все собравшиеся за ужином охвачены невероятным восторгом. Вэй Усянь бросает взгляд на тех, кто занял места подальше от него, по-прежнему чувствуя беспокойство из-за тёмной энергии и мертвеца. Хотя все они живы до сих пор только благодаря тёмному пути... Однако в отличие от себя прошлого, когда был ещё ребёнком и чудил, попадая в неприятности и бросая вызов всякому, кто смотрел на него криво, сейчас Вэй Усянь просто не обращает на это внимания. Отныне всё его существование зиждется на удержании контроля, и у него просто не остаётся сил на что-то другое. Кроме того, он знает, через сколь многое прошли эти люди. В воспоминаниях часто всплывает Пристань Лотоса, объятая пламенем и залитая кровью, поэтому Вэй Усянь прекрасно понимает, какие шрамы на душе у этих людей. Робость Вэнь Нина растворяется, когда несколько старушек начинают суетиться вокруг него, предлагая одно блюдо за другим и накидывая на его мертвецки холодные плечи ткань. Вэй Усянь подозревает, что Вэнь Нину не нужно есть или согреваться, но, похоже, тот очень ценит оказанную поддержку. Вэй Усянь осознаёт, что ищет взглядом другого заклинателя. Талантливого настолько, что смог выстоять против Печати и помочь ему восстановить разум Вэнь Нина. Сегодня они вместе создали историю, и теперь возникшая возможность видеть улыбку Вэнь Нина снова греет разбитое сердце Вэй Усяня... Теплое чувство благодарности и восхищения заставляет его обернуться к Лань Чжаню. Выражение лица того всегда сложно прочитать. Он спокойно наблюдает за происходящим, но всё же... есть что-то такое, что скрывается за его обычной холодной невозмутимостью. Их взгляды встречаются. Вихрь золота и янтаря окутывает Вэй Усяня, но он до сих пор не научился понимать скрытые смыслы, таящиеся в глубине этих глаз. Он помнит, как Лань Чжань смотрел на него во время сражения — единственный человек, который встал против его пути заклинательства... Крохотные порции еды, которыми сейчас богат клан Вэнь, заканчиваются быстро, и среди всех собравшихся Лань Чжань является тем, у кого получается есть клейкий рис и редиску с идеальными манерами. На все попытки Вэней утянуть его в разговор, он только бормочет «М-м-м» и «Нет», отчего Вэй Усянь тихо фыркает в чашку чая. Было бы неплохо привести к ним более разговорчивого гостя... Но в итоге после всей этой изоляции им приходится довольствоваться компанией только этого мужчины! Сам он не чувствует досады, достаточно много болтая без умолку в своей жизни. А тихое присутствие Лань Чжаня само по себе, по совершенно непонятной причине, приносит ему умиротворение. Это вытаскивает его из пучины безысходности и замкнутой угрюмости, делает вечер ярче и светлее, заставляя загораться веселым любопытством. Таким, каким оно было раньше. Как только ужин подходит к концу и Лань Чжань встаёт, Вэй Усянь чувствует, что его сердце предсказуемо и мучительно возвращается в свой циничный дом. Случается вполне ожидаемое: Юань более прилипчив, чем обычно, и, начиная засыпать, цепляется за ногу Лань Чжаня. Вэнь Цин забирает его и передаёт бабушке, пока Вэй Усянь объясняет: — Ах, А-Юань, малыш, Лань-гэгэ не может остаться с тобой, — он ласково смотрит на ребёнка, положив руку на голову того; Вэй Усянь ненавидит отказывать ему и пытается наполнить свою ци любовью, когда бы ему не пришлось говорить «нет». Это помогает. — Где бы он остался? Твоей бабушке нужна её циновка. К тому же, Лань-гэгэ хочет оказаться в своей собственной постели в своём доме. Роскошном, чистом и красивом. С настоящей кроватью. Впервые Вэй Усянь представляет, что чувствуют все в лагере в сравнении с богатством Ланей. — Я не могу причинять неудобства хозяевам, Вэнь Юань, — бормочет Лань Чжань, склонив голову. Заинтригованно улыбнувшись, Вэй Усянь сосредотачивает внимание на Лань Чжане, который решительно не смотрит на него. Подобное промедление в Гусу считается вежливым способом принять приглашение. — А-Юань, — говорит Вэй Усянь, продолжая нечестную игру, однако взгляд его всё ещё направлен на Лань Чжаня. — Наш дом, безусловно, открыт для Лань-гэ. Тем не менее, Лань-гэ определённо хочет вернуться в свой дом. — Сянь-гэ... — всхлипывает мальчик. — Я хочу, чтобы он остался... Не изменив позы, в которой склонился, отчего лицо всё ещё скрыто рукавами одежды и шелковистыми волосами, Лань Чжань колеблется, а после, словно по волшебству, делает следующий шаг в игре. — Вэнь Юань, твой чжань-сяо умён. Я не хотел бы быть обузой. Вэй Усянь бросает взгляд на свою подругу и по совместительству другого лидера лагеря – Вэнь Цин. На лице той сияет заинтересованная улыбка. Когда она начинает говорить, Лань Чжань поднимает голову и смотрит на неё. — Второй господин Лань, скажу прямо. Вэй Усянь прав. Вам рады здесь, и, учитывая, кто вы, вам было бы полезно взглянуть на нашу жизнь. Так или иначе... все мы здесь — беженцы. Мы мало что можем предложить, едва ли больше того, что в тех лагерях, в которых вы бывали во времена Низвержения Солнца, и у нас нет лишних мест. Вам придётся ютиться с кем-то из мужчин. Вэй Усянь задумывается, доводилось ли Лань Чжаню, благороднейшему из Ланей, когда-либо спать в одной комнате с незнакомцем. Само собой вспыхивает воспоминание, с каким пренебрежением тот отреагировал на прикосновение Вэй Усяня — «Я не касаюсь посторонних» — и создаёт контраст с тем, как Лань Чжань молниеносно поймал его, когда он истратил все силы в той пещере сегодня... — Само собой, ты останешься со мной, Ханьгуан-цзюнь, — подрывается он. Не показалось ли Вэй Усяню, что он заметил промелькнувший на лице Лань Чжаня страх? Что испарился тотчас, сменившись привычным бесстрастием. Выпрямившись после поклона, он кивает в знак согласия. Вэй Усянь замечает, что его руки, едва ли заметные под длинными рукавами, плотно прижаты к телу. Радостно воскликнув, Юань подбегает к Лань Чжаню и вновь хватает его за одежду. Несмотря на то, что тот остаётся внешне безразличен и сохраняет правильную осанку, Лань Чжань гладит мальчика по голове.~*~
В окружении тумана, что укрывает собой Могильные Курганы, и с Лань Чжанем, плетущимся позади, Вэй Усянь направляется к своей палатке, что кажется ему просто невероятным. К этому времени ко сну отошли все, включая кружащих обычно над лагерем ворон. За пределами лагеря нет никаких растений, поэтому не слышно стрекотание насекомых. Ушей достигает только звук их собственных шагов и тихий стук сапог о камень. Вэй Усянь тоже непривычно молчалив, не зная, что можно сказать. Такое стало случаться чаще за последнее время. А с тех пор, как перебрался в Илин, это угрюмое состояние еще и ухудшилось, ведь несколько недель назад он столкнулся с братом и сбежал из клана, который взрастил его. Когда они добрались до палатки Вэй Усяня, Лань Чжань первым прервал тишину. — Она меньше остальных. Я буду мешать. — Нет-нет, Лань Чжань, всё в порядке, — уверяет он его и откидывает полог в сторону, чтобы Нефрит клана Лань мог зайти. Палатка стоит в отдалении, прямо впереди всего лагеря: просто на случай, если кто-то нападёт... Вэй Усянь будет готов. — Здесь живу только я, а остальные теснятся по несколько человек в одной палатке. Вновь сжав кулаки, Лань Чжань замирает у порога. Вэй Усянь обводит взглядом белоснежные одежды, идеально уложенные волосы с серебристой шпилькой и чувствует, как его медленно охватывает судорожное волнение. Что они делают? Лань Чжань — и здесь? Лань Чжань сглатывает. Напрягается. А затем заходит, пригнув голову. Вэй Усянь следует за ним и возится с кремнем, чтобы зажечь свечу. — Ах, прости, что темно, подожди немного. Чем дольше он пытается высечь искру, тем плотнее сжимает челюсть. Никто, кроме брата и сестры Вэнь, не знает, что он отдал золотое ядро. Лань Чжань определённо в замешательстве, почему он не создаёт огонь... На фитиле вдруг загорается пламя, и Вэй Усянь оглядывается на Лань Ванцзи, замечая, как тот опускает руку после заклинания. Лицо его остаётся как обычно бесстрастно. Вэй Усянь улыбается ему, надеясь, что не выглядел излишне подозрительно. С таким проницательным человеком, как Лань Чжань, придётся заранее продумать всё, что может выдать отсутствие ядра. — Спасибо. Теперь, когда палатка освещена, Лань Чжань оглядывается, и Вэй Усянь делает то же самое, окидывая всё свежим взглядом: толстая циновка на полу с аккуратно сложенными у ног одеялами; одна-единственная полка из необработанной древесины, на которой умещаются его немногочисленные вещи и сменная одежда (а позади — забытые и пустые кувшины алкоголя, которые, Вэй Усянь надеется, Лань Чжань не заметит); крошечная тумбочка возле циновки для свечи, собственная бутыль масла (которая обычно держится подальше от чужих глаз...), кувшин воды, кисть для чернил и бумага. Пройдя к полке, Вэй Усянь берёт в руки гигиенические принадлежности. — Уборная была по пути сюда. Зубы я обычно чищу снаружи, за палаткой для этого есть небольшая яма. Вот, у меня есть немного соленой воды и деревянные зубные щётки, или возьми древесный уголь, если предпочитаешь его... Удивительно, но Лань Чжань выполняет все эти рутинные дела перед сном без вопросов, безмолвно следуя за Вэй Усянем до тех пор, пока не уходит воспользоваться уборной. Он объясняет это репутацией Лань Чжаня, как преданного ночной охоте заклинателя. Возможно, тот часто ночует под открытым небом вместо того, чтобы поселиться в хорошей гостинице или именитом доме... Вэй Усянь задорно хмыкает себе под нос, заканчивая чистить зубы. Он уже давно так не размышлял о втором наследнике клана Лань, а ведь в молодости он был часто заинтересован им. Тот всё ещё кажется непостижимым. Вновь радует. И удивляет. Вскоре они сидят на циновке, поставив сапоги, которые создают на фоне друг друга резкий контраст, рядышком, словно старые друзья. Вэй Усянь вновь чувствует судорожное волнение, что струится по спине, пока они сидят на его постели с Лань Чжанем, скинув обувь. Улыбнувшись ему, он с любопытством наклоняет голову вбок, отчего волосы скользят по плечу. — Ну, вот ты и здесь. Почти не могу поверить. Лань Чжань не смотрит на него, без всяких слов высвобождая из волос шпильку, и волосы его ниспадают каскадом с тихим шорохом. Это ошеломляет. Белая лента остаётся, само собой, на месте. Мужчина откладывает шпильку на тумбочку. А затем встречается взглядом с Вэй Усянем и едва уловимо хмурится. В глазах его играет пламя свечи, отблеск которой отрисовывает силуэт, словно в сепии. Лань Чжань ничего не говорит, но и не отводит взгляда. Он... отличается от того, каким Вэй Усянь запомнил его. В прошлом, в Облачных Глубинах, Лань Чжань держался твёрдо и холодно, смотрел в сторону и отказывался находиться рядом. Если, конечно, они не сражались. А затем на протяжении всей войны, несмотря на общего врага, Лань Чжань противостоял ему, пытаясь заставить не прибегать к тёмному пути. В этих схватках он был совсем не хладнокровным, а скорее яростным. И когда они объединяли силы для противостояния злу, Лань Чжань тоже смотрел на него иначе. Четыре года назад они вместе сражались с Черепахой Губительницей... И вскоре после Пристань Лотоса пала... А потом золотое ядро и попытки его убийства... «Ай-я, так многое изменилось. Остались ли мы прежними?» — Лань Чжань... спасибо. Ты очень порадовал А-Юаня. У него непростая жизнь. И все это значит для него куда больше, чем ты думаешь. Лань Чжань хмурится сильнее, но не разрывает зрительного контакта. — Нет необходимости. — Хорошо... — он хмыкает, смеясь, жмёт плечами и улыбается. — Думаю, я тоже рад. Удивление — или, возможно, озадаченность — мелькает на лице Лань Чжаня. Он моргает и бормочет: — Хорошо. Заметить эмоции на лице Лань Чжаня было так неожиданно, что это будоражит Старейшину Илина. — Хорошо... Давай спать. А-Юань и вся его пожилая родня встают рано... Ах, полагаю, это привычно для тебя, но все мои попытки встать пораньше всё ещё безуспешны. Интуитивно понимая, что Лань Чжаню будет неуютно оказаться зажатым между палаткой и им, Вэй Усянь перекатывается на другую сторону циновки. — Эй, Лань Чжань, это ведь очень похоже на те дни в библиотеке, да? Ну, полагаю, ты не спал, а я вот неплохо вздремнул, пока ты был рядом, писал и читал. Лань Чжаню требуется мгновение, чтобы улечься рядом, и тогда Вэй Усянь накидывает тёмного цвета одеяло, укрывая им длинные ноги мужчины и его торс. И совсем немного накрывает им собственные лодыжки. — Вот. Ах... Надеюсь, оно достаточно теплое. Обычно я использую оба, но, надеюсь, по одному нам тоже хватит. На лице Лань Чжаня, когда Вэй Усянь кутал того в одеяло, мелькнуло что-то сродни тревоги, и теперь мужчина смотрит на верхушку палатки, словно от этого зависит вся его жизнь. Вэй Усянь издаёт короткий смешок, слабый и сдержанный, как смеётся всякий раз с того дня, когда сгорела Пристань Лотоса; более никакого открытого рта или видимого ряда зубов, и тянется через него, чтобы потушить свечу. Этот мужчина действительно очень странный. Почему он чувствует рядом с людьми дискомфорт? Он и сам натягивает собственное одеяло до подбородка, вздыхает и закрывает глаза. Лань Чжань тихо дышит рядом, и, окрылённый, Вэй Усянь улыбается вновь. — Сладких снов, Лань Чжань. Погружаясь в сон, он чувствует окутывающий его знакомый запах Лань Чжаня. Ничто в этом мире не может сравниться с этим естественным ароматом, однако кое-что всё же всплывает в мыслях: он напоминает Вэй Усяню чистый, прохладный минеральный запах целебных источников Гусу и коробочку из сандалового дерева, которую он хранил в детстве. Время от времени, когда дома становилось тяжело, он прятался во мраке шкафа, вдыхая этот запах; он приятно опустошал его разум и сглаживал эмоции. Запах Лань Чжаня — это приятное утешение в сравнении с немного животным ароматом палатки, сделанной из шкур. Вновь мысли возвращаются ко времени, прошедшему в библиотеке, когда они были подростками. Пусть это и было наказание, и ему было безумно скучно там, но сейчас вспоминать об этом настолько приятно, что он переносится из своей тяжёлой рутинной жизни в дрейфующую реку райских образов и чувств, как это бывает в поэме: Лань Чжань двигает кисточкой для туши; магнолия цветёт за их окном, а её лепестки и аромат закрадываются внутрь; птицы поют серенады о восходящем солнце; высокие горы, окружающие их, пестрят зелёным и голубым; высокогорный чай, который пьют Лани, в изумительной, изысканной керамике, греющей пальцы; дневные грёзы, которым он предавался, лёжа там часами; нежный, постоянный звук дыхания Лань Чжаня и чистый, прохладный аромат. Этой ночью здесь, на скалистом, сером плато Илина в окружении беженцев, тёмной энергии и бесконечных злых мертвецов рядом... каким-то образом дыхание Лань Чжаня вновь становится для него колыбельной.