Параллельные прямые иногда пересекаются

- Предсвадебный мандраж? Или опять свои глюки ловишь? – Риндо Хайтани наблюдал за сестрой, которая зависла на добрых полторы минуты, сидя в расправленной постели с чашкой остывшего какао в руках. – Ау! Ты тут? - Не знаю… - проморгалась девушка, сгоняя пелену с глаз – видение сегодня было какое-то уж через чур болезненное. – Не очень на волнение похоже. Просто растеряна немного. А «глюки»… – произнесла она еле слышно и, набрав в легкие воздух, шумно выдохнула, признаваясь брату, – Последнее время они все чаще и чаще. - Блять... – Риндо забрал почти пустую кружку из рук сестры и поставил на прикроватную тумбу из светлого дерева, после чего развернул девушку к себе спиной и начал массировать плечи в попытках успокоить. – Ты и раньше была с приветом, а сейчас вообще будто ушла в себя и только изредка нос нам кажешь из своего мирка. Ханагаки Такемичи многие считали если уж не городской сумасшедшей, то явно «не от мира сего». И без того спокойная и тихая девушка иногда могла зависнуть в процессе беседы, замолчать и отключиться на время. Тридцать секунд уже заметно, а минута-другая и вовсе перебор для собеседника. Братья привыкли к такой ее особенности, ведь, сколько они ее помнили, Такемичи была такой всегда. Но вот посторонним людям было действительно жутко. От чего друзей у Мичи было немного. Девушка и сама свою странность осознавала. Понимала, что с ней что-то «не то». Это началось еще в пятнадцать, и тогда мать списала подобное состояние девочки на последствия психологической травмы. Отец Такемичи умер, мать вышла повторно замуж и девочку перевели в новую школу. Стартовый набор юного завсегдатая психологов, групповой терапии и прочих подобных мест. Только мозгоправы не могли понять причин – внешне девочка здорова, тесты и обследования не показывают нарушений. В ходе бесед не выявлено никаких отклонений. Лекарства прописывали, те, что полегче, чтобы совсем кукуха не поехала на колесах. Ничего. Обычный ребенок. Ну впадает иногда в транс, возраст такой, переходный, чего уж тут, не стоит бить истерик – заверили Ханагаки-сан. На этом от Такемичи и отстали, позволяя быть собой и принимая во внимание такую особенность девочки. Сама Такемичи не могла описать своих «выпадов» из реальности, как она это мысленно называла. Она будто видела сны в такие моменты. Хотя эмоции были настолько сильными и реальными, что это было больше похоже на воспоминания. Не ее, Ханагаки Такемичи, а чьи-то чужие воспоминания. Ведь подобных событий, тех, что она в моменты отключки видела во всех красках, с ней не происходило никогда. Ханагаки физически ощущала, как режет глаза от яркого света и звенит в ушах от приближающегося поезда, и этот липкий страх от осознания неминуемой смерти. Она чувствовала всю тяжесть чужого мужского тела, истекающего кровью, пока она тащила его на себе и приговаривала: «Доракен, только держись! Не умирай, слышишь!». Такемичи слышала свой истошный вопль, когда очередной удар какого-то здоровяка в татухах прилетел ей в солнечное сплетение. Вкус собственной крови во рту, желание если не сдачи дать, то хоть выстоять, будто от этого зависит не только ее жизнь, но и жизнь кого-то очень близкого и родного. Кого не хочется потерять. У всех этих видений было только одно общее – внутри девушки в эти моменты вспыхивало непреодолимое желание спасти любимого человека. И образ. Образ молодой женщины, очень сильно похожей на ее подругу детства, Тачибана Хинату. Она видела ее смерть – лицо девушки, сидящей в машине, охваченной пламенем. И не подойти, не вытащить, не спасти! Был один случай, когда Такемичи испытывала в момент транса радость и долгожданное облегчение вперемешку с саднящей в груди досадой и чувством потери. Она была во внутреннем дворе какого-то храма с мальчишками, которым от силы лет по шестнадцать. Они стояли в тени раскидистых ветвей старого дерева и закапывали у его основания небольшую коробку. Словно хотели клад спрятать или оставить на память кусочки из прошлого. После этого видения Ханагаки долго еще пыталась понять, что это за место – не было сомнений, что оно здесь, в Японии. В Токио, если быть точнее. Ей хотелось найти этот храм и дерево и… И что «и»? Откопать клад из сна? Тогда Такемичи только посмеялась сама над собой и отбросила эти бредовые идеи. А после этого девушка решила прекратить анализировать собственные галлюцинации, как их в шутку называли братья, и постараться уже с ними смириться. Все равно не понять ей, откуда все это в ее голове. Пока не понять… - Да это ерунда, не накручивай, – отмахнулась девушка, полностью расслабившись в сильных руках мужчины, сидящего за спиной. – А где Ран? - Проебали брата… – над ухом послышался глубокий протяжный вздох, после цокнул язык и вырвалось ядовитое: – Опять с этой блядью уехал куда-то! - Не надо ее так называть! – Такемичи легонько шлепнула по руке, что разминала ее напряженные плечи. – Это неуважительно по отношению к Рану. - Да этот гандон сам себя не уважает, если связался с женщиной, которая любит другого! – Риндо перестал массировать спину сестры и от злости сжал кулаки. - С чего ты взял, что Санзу-сан его не любит? – девушка развернулась, заглядывая в яркие фиолетовые глаза, – Они уже давно вместе… - Она с ним только потому, что Майки на нее забил хер размером с ракету. Разве непонятно? – парень не скрывал отвращения в голосе, все его существо коробило от одного упоминания о пассии брата. – Она со школы еще за этим выпендрежником Сано таскалась, в обе его банды за ним пошла. А тут она вдруг внезапно стала вся такая влюбленная в нашего братца? – он вопросительно посмотрел на сестру и с сарказмом добавил: – Хуёв как дров! Я в эту шнягу ни за что не поверю, и тебе не советую. Мичи понимала, что Риндо прав: сколько она себя помнила, Ран был абсолютно по уши и совершенно безответно влюблен в какую-то красотку. Это он сам так ее окрестил «сногсшибательная женщина», рассказывая сестре о любви всей своей жизни. Но девушка выбрала не его. А Хайтани Ран уж слишком высоко себя ценит, чтобы опуститься до ухаживаний за влюбленной в другого женщиной. Тем более не абы в кого влюбленной, а в главу еще совсем подростковой банды, в которую они с Риндо каким-то невероятным образом затесались. Прошло уже почти десять лет, но Ран так и не смог забыть свою юношескую любовь. Да и как тут забудешь, когда она вот, каждый Божий день практически под носом. То волосами своими ярко-розовыми тряхнет, то улыбнется своей самой ангельской улыбкой с небольшими шрамами в уголках губ, почти как ямочки на щечках, то глазками стрельнет – и все это не нарочно, вовсе даже не с целью подразнить его. Ну есть в ней этот шарм, и его не отнять: ни шрамы, ни скверный и прямолинейный, как утренний стояк, характер, ни способность угандошить любого, кто косо посмотрел на ее «короля», Сано Манджиро – ничто не могло очернить ее светлый образ, трепетно взращенный в душе Хайтани Рана. Возможно, в какой-то момент Харучие Санзу устала уже безответно любить Майки, или совершенно задолбалась от одиночества – никому и в голову не приходило спросить, в чем причина таких перемен, собственная шкура дороже, – и удостоила своим вниманием так удачно для нее, но не удачно для себя самого, оказавшегося под боком старшего Хайтани. Их связь, что возникла так внезапно, почти из ниоткуда, продолжалась уже более двух лет. Нельзя было назвать это полноценными отношениями с планированием далекого совместного будущего, скорее эдакий «служебный роман» со всеми вытекающими. Но Ран светился от счастья. Чего только стоили эти его щенячьи глаза с опущенными вниз внешними уголками. Хорошо хоть косички больше не носит, не то был бы вылитый бассет-хаунд. - Слушай, в любом случае он с ней счастлив, – констатировала девушка и не стала обращать внимания на звонкое «Тц!», – А мы должны порадоваться за брата и поддержать его. Так что хватит быть таким бякой! – с последнего замечания Риндо тихохонько прыснул. Их сестра всегда была неженкой и даже ругалась уж слишком утютюшно, будто погладила по взъерошенным волосам мягкой ладошкой. - Да и хуй ему на воротник! – подытожил парень, почесал волосы, собранные в небрежный пучок на затылке, и как-то слишком резко перевел тему. – Тут, кстати, отец звонил. Спрашивал, че тебе на свадьбу подарить: квартиру или дом? – выпалил, увидел округленные глаза и заржал в голосину. - Не надо мне ни того, ни другого! – Такемичи уж было чуть дара речи не лишилась, но решила свое мнение все-таки высказать. – Это слишком дорогие подарки! Мне достаточно того, что вы рядом… – запнулась на полуслове и с тоской добавила: – Жаль, что мама не увидит меня в белом платье. Ханагаки – по отцу – не очень хорошо помнила свое детство. Было что-то и было, чего вспоминать. Тем более, что как ни старалась, все как в тумане. Все ее воспоминания начинались с того момента, как она в свои пятнадцать переступила порог дома Хайтани, нового мужа своей матери. У мужчины была огромная квартира где-то в Роппонги, высокий пост в адвокатской конторе и два сына-опездола, мотающих срок в колонии для несовершеннолетних. Кажется, уже второй срок. Первые полгода Такемичи была единственным ребенком в этой новоиспеченной семье. Отчим уделял ей максимум внимания: тощенькая, на вид болезненная девочка-подросток, потерявшая отца, сменившая школу и лишившаяся почти всех друзей – у мужчины сердце сжималось в груди, когда он видел ее влажные от непрошенных слез глаза. А потому он как мог ее баловал, подарками, прогулками в парке и обещаниями, что вот еще немного и у нее появится аж два старших брата. И тогда, по его заверениям, они все станут одной большой семьей и будут жить счастливо. Спустя полгода в доме действительно появилось сразу два непонятных мальчика. Долговязый, субтильный, с девчачьими косичками и грустными – или унылыми, безразличными даже – фиолетовыми глазами Ран. И невысокий, подтянутый, но с таким же налетом флегматичности во взгляде, что и у брата, Риндо. Своих новых родственников Такемичи не боялась, скорее, просто стеснялась. Поэтому на контакт не шла, стараясь не попадаться им на глаза и вообще не отсвечивать. Мальчишки тоже новыми членами семьи не особо интересовались, да и дома появлялись нечасто. Им одинаково похеру было, что на новую жену отца, что на ее дочку, которая тенью ходила по квартире, а в их присутствии старалась поскорее сныкаться в комнату. Но мать Такемичи была женщиной терпеливой и понимающей. Она видела этих подростков насквозь: пытаются быть крутыми, познают себя, завоевывают свое место – как и все типичные мальчики – через драки. И для братьев Хайтани она стала просто идеалом мачехи, о которой они бы никогда не могли и мечтать: она всегда выгораживала их перед отцом, если парни творили беспредел – а они его творили часто – и рисковали опиздюлиться, не ругала за разборки и драки, только и успевала обрабатывать раны, накладывать повязки и доставать из морозилки мясо дабы остудить горящую от удара кожу лица. И в такие моменты, когда мама в очередной раз прикладывала к разбитым лицам братьев замороженные субпродукты, Такемичи обычно сидела тихонько рядом и слушала рассказы старших. Ей было любопытно, как и кого они опять побили. И это их коронное «Ма, да ты не видела, как им от нас досталось, там бы всей нашей морозилки не хватило!». А потом по вечерам мальчишки стали пробираться к ней в комнату и рассказывать уже то, что старшей Ханагаки – в прошлом, ныне Хайтани – слышать было ну вот никак нельзя. Под их истории о гонках на мотоциклах, о бандах токийских гопников, о каких-то намечающихся крупных разборках девочка расслаблялась и засыпала. И ее больше не мучали кошмары с горящими автомобилями и лицом Тачибана Хинаты. Мать Такемичи умерла, когда той не исполнилось и восемнадцати. Девочка осталась сиротой. Одна в «несвоей» семье. Глава семейства Хайтани был разбит от горя и сначала долго пил, а потом с головой ушел в работу. Ран и Риндо пришли к выводу, что от взрослых толку нет, и с этого момента они сами обязаны заботиться о сестре. Ведь хоть она им и не родная по крови, но за пару лет они успели искренне полюбить и саму девочку, и ее мать. А старший Хайтани был безмерно благодарен сыновьям, ведь смотреть в бездонные голубые, такие же как у его покойной любимой жены, глаза падчерицы ему было невыносимо больно. - Выбирай дом и желательно не в Японии, – советовал Риндо, когда Такемичи уже растянулась под одеялом, а он клацал пультом телевизора в попытке найти из сотни каналов хоть что-то с красивой картинкой. - Я из Токио не уеду никуда! – возмутилась сестра, искренне не понимая, куда это ее пытаются выдворить, – Вы моя семья и я вас не оставлю! - Вообще… - парень выключил телевизор, отбросил пульт и стал вдруг очень серьезным, – Лучше бы вам реально подумать о смене места жительства. - Риндо, ты что-то скрываешь? По глазам вижу, – Такемичи внимательно посмотрела в глаза брата. Взгляд, обрамленный очками в позолоченной оправе, был не столько серьезен, сколько обеспокоен. - Мичи, ты знаешь, кем работает твой жених? – парень чуть склонил голову набок и рассматривал сестру. На ее лице удивление сменилось замешательством. - Что за вопрос такой дурацкий? – чуть нервно хихикнула Такемичи, – Конечно, знаю! Он пишет что-то там для журналов и газет, научная фантастика, кажется. - А ты хоть одну его статью читала? – Риндо придвинулся, продолжая сверлить взглядом. Будто допрос устроил, вот-вот принесет настольную лампу или даже паяльник. – Хм… – девушка ненадолго задумалась, вспоминая и приходя к выводу, что подобная чушь ее никогда не интересовала. – Я не вдавалась в такие детали. - А ты попроси его дать тебе почитать свои статьи, или хотя бы назвать журналы, в которых он публикуется… – с сарказмом каким-то в голосе произнес брат и еще губки поджал, а брови приподнял, как бы намекая... - Риндо, мне не нравится твой тон… – начала Такемичи. И младший Хайтани уже знал, что дальше будет небольшая зарисовка на тему «Раз вы все такие скрытные и опасные, то это не значит, что и у других людей есть скелеты в шкафу». Мичи безмерно любила своих братьев и была благодарна им за их заботу. НО! Иногда их подозрительность и осторожность переходила все границы. Она знала, что оба ее брата состоят в не самой законопослушной организации. Учитывая тот факт, что к восемнадцати оба отмотали срок в колонии, сейчас такой расклад не казался девушке чем-то из ряда вон выходящим. Скорее, она воспринимала их «статус» как что-то, само собой разумеющееся. И хоть Такемичи старалась не совать свой курносый носик в дела старших братьев, не быть в курсе происходящего она просто не могла. Глаза и уши все еще при ней. Бонтен, членами которого являлись братья Хайтани, включал в себя несколько юридических лиц, которые по всем документам были белее первого снега на Хоккайдо. Поставка компьютерной техники в страны третьего мира, импорт мороженной рыбы из России – нет, вы серьезно думаете, что тут в Японии нам только рыбы и не хватало для полного счастья? – закупка леса в Китае, какие-то юридические конторы и даже фирма по оказанию бухгалтерских услуг под руководством Коконоя Хаджиме. Вот только Мичи знала, что за поставкой компьютеров скрывается вывоз людей, не всегда живых и даже не всегда целых, а в импортируемой рыбе на территорию страны ввозятся наркотики. И даже закупаемый китайский лес, которого у самих китайцев не так уж и много осталось, существует не более чем на бумагах. А по сути же, представляет из себя банальное отмывание денег. Поэтому, как бы Хайтани ни старались скрыть свой род деятельности, Такемичи они провести так и не смогли. А уж учитывая криминальные рожи их друзей… Один только Такеоми со своим пополам практически рассеченным лицом итальянского мафиози чего стоил, не говоря уже про Мочи и старого друга Такемичи, Какуче. Которого она, кстати, как ни пыталась, так и не вспомнила. Конечно, будучи связанными с преступным миром, оба брата пытались оградить Такемичи от последствий своей деятельности. И от любой другой зримой и не зримой угрозы. А потому, когда разговор заходил о безопасности сестры, превращались в сторожевых псов, способных броситься и загрызть насмерть любого, кто косо посмотрел на их золотце. Или ищеек, копающих под каждого малознакомого приятеля в окружении сестры. Но подозревать во лжи ее жениха, с которым она почти с детства знакомы? Это уж слишком! - Такемичи, отец не просто так решил тебе домик на островах прикупить, – брат все еще сидел напротив, поверх одеяла. Он смотрел на нее своими пронзительно чистыми фиолетовыми глазами, которые сейчас вдруг стали полны сочувствия. – Прости, но твой жених никакой не писатель. Он детектив, работает на токийскую полицию. – Риндо выдохнул и не стал вдаваться в подробности, как именно – а точнее, из кого именно – они с братом достали эту информацию, лишь коротко добавил, надеясь, что сестра поймет: – И с учетом этих новых вводных лучше бы вам обоим держаться подальше от Токио… - Риндо? – она готова была заплакать, слишком много этих «новых вводных» в одном коротком предложении, – Я вот сейчас абсолютно не понимаю… - Мичи, я тебя очень сильно люблю. Как и Ран, и отец. Мы переживаем за тебя. Ты же знаешь, ты умная девочка, – парень потрепал короткие черные локоны, – Просто сделай так, как говорят старшие. Прошу тебя. Это ради твоей же безопасности. В ту ночь Такемичи так и не смогла заснуть. После того, как с характерным металлическим звуком захлопнулась дверь квартиры, оповещая о возвращении старшего брата, Риндо вышел из комнаты сестры и направился промывать мозги горе-любовнику. Ханагаки в их разговоры о женщинах и всех их видах, от доступных до достойных, старалась не вмешиваться. Не в ее стиле было указывать, кому и как проёбывать собственную жизнь, ей достаточно было знать, что брат счастлив. Поэтому она выключила ночную лампу и попыталась заснуть под еле слышные голоса, доносящиеся из кухни. Сон не шел ни в какую. Девушка ворочалась, по несколько раз перекладывая и поправляя подушки, пыталась найти максимально удобное положение. Безрезультатно. Уже под утро провалилась в какое-то состояние дремоты, когда и не спишь еще, но уже и не бодрствуешь. В очередном кошмаре она видела смеющееся лицо Харучие Санзу, державшей пистолет у ее виска. Девушка была одета в классические мужские брюки, серые в тонкую полоску, и жилет поверх белой рубашки. Глаза горели безумным блеском и этот смех, не ее, мужской с хрипотцой. А под конец этого совсем бредового видения Такемичи услышала за спиной знакомый голос Сано Манджиро: «Хорошее ведь будущее. Чего ты еще хочешь?».