Проклятие Череватого

      Уронив подбородок на колени, Влад сидел на ступеньках крыльца и наблюдал за величественной красотой ночного неба. Черное полотно мерцало звездами, луна, царица космического бала, озаряла двор холодным светом.       Юношу настигла очередная бессонная ночь, полная мучительных кошмаров. Голоса одолевали, не давали покоя. Они нашептывали ужасы и внушали темные мысли, науськивали, подговаривали совершить нечто невообразимо страшное. На ум приходили исключительно кровавые картинки — покойники показывали свои жестокие смерти и хором требовали возмездия. Мертвецы жаловались, откровенничали, рассказывали Владу свои потаенные секреты. А темные тени, безмолвные наблюдатели, безостановочно кружили вокруг.       Юный Череватый, боявшийся сомкнуть глаза, размышлял над словами многоликого беса, что постоянно являлся во снах:       «Так и мысли твои — с ума тебя сводят. А ты все топчешься в них, топчешься, как полоумный…»       Влад с превеликим удовольствием освободился бы из пут собственных страхов. Они душили, будто дьявольские силки, причиняли страдания, лишая покоя и надежды. Да только как с ними справиться? Как отказаться от того, что стало неотъемлемой частью тебя?..       По проселочной дороге, горлопаня хмельные вопли, еле плелся дядя Коля — сосед, готовый за чекушку Родину продать. За ним шествовал верный помощник — кот Васька, быстро-быстро перебирающий лапками.       — О, Владос! — кажется, лишь с третьей попытки пьяный в хлам Никола Иваныч смог открыть калитку и ввалиться в собственный двор. Заприметив юного соседа, он слегка оживился и пружинистой поступью подошел к забору. — Ты чего не спишь, малой?       Невесело усмехнувшись, Влад пожал плечами. Откровенничать с человеком, который закрывает глаза на зверства Череватого-старшего, не очень-то хотелось. Да и какой совет можно услышать от этого Айболита? Для чокнутых существует лишь один путь к исцелению — психушка и смирительная рубашка.       Дядя Коля быстро сообразил, что диалог насыщенным вряд ли получится, посему, разочарованно махнув рукой, побрел в дом, напевая пришедший на ум мотивчик:       — Сижу летней ночью при полной луне. Не спится, не спится, не спиться бы мне…       Перед мордой Васьки захлопнулась входная дверь, но котяра не растерялся. Запрыгнув на забор, он взялся за любимое дело — буровить Влада пронзительным взглядом. Юноша боролся с острым желанием метнуть в блохастого тапочек, ведь именно из-за этой дранной варежки он поперся в сарай и словил очередную галлюцинацию. Возможно, самую мощную из всех тех, что случались до этого. Многоуровневый сон, сложное архитектурное строение, в котором каждый новый «этаж» в разы мрачнее предыдущего.       Наслаждаясь полночной тишиной, мерным стрекотанием кузнечиков, а, главное, отсутствием мерзких голосов, Влад смотрел на луну. Серебряный шар, жемчужина черного, межзвездного пространства, была недостижимо далека. Юноше почему-то подумалось, что только ей понятны все его тайны. Он припомнил фразу, которую когда-то услышал от бабы Дуси: три вещи не спрятать надолго — солнце, луну и истину.       «Невозможно от себя убежать, нет такой дороги. Прими, кем являешься…»       Правду не утаить — Влад окончательно рехнулся. События наслоились одно на другое, и рассудок, к несчастью, не справился. Бессознательное спуталось с реальностью, воображаемый мир проник в настоящий. Влад, канатоходец на тонкой леске, свалился в пропасть, кишащую голодными монстрами.       «Вместо тебя там уже отдуваются…»       Влад постоянно думал о Лёшке Елизарове, который нашел свое место в сырой, холодной могиле. Всё это чистая случайность, правда? Страшное, дурацкое совпадение. Ведь как еще можно объяснить, что Лёшка, избитый, настрадавшийся перед смертью, умер от удушья?..       Влад остервенело потер лицо, щипая, буквально сдирая кожу. Он пытался осознать себя здесь и сейчас, живым, в настоящем моменте. Юноша боялся, что опять задремал и попал в мир иллюзий: настоящая причина смерти Елизарова ему неизвестна, а повешенье в лесу — всего лишь проделки больной фантазии, которые Череватый принял за чистую монету. Именно это его и пугало — отношение к собственным выдумкам как к истине в последней инстанции. Он боялся, что навсегда разучился отделять реальность от сна.       За спиной раздался скрип двери — сонная Руська стояла на пороге, зевая и потирая заспанные глазки.       — Ты чего не спишь? — обвинительно зашептал парнишка. — Ночь на дворе.       — А ты почему?       — Звезды считаю, — сухо отрезал Влад и отвернулся от сестры. Признаться, не до нее сейчас было — хотелось побыть в одиночестве. Впрочем, как и всегда. — Иди спать.       Малышка хоть и была ангелочком, спустившимся с небес, слушаться на сей раз не стала — села на ступеньки рядом с братом и, обвив его холодную ладонь ручонками, прижалась к плечу. Эмпатией Руська обладала феноменальной: остро чувствовала чужие печали и одним лишь присутствием наполняла душу гармонией и покоем. Каменистая, неплодородная поверхность от ее целительных прикосновений тотчас покрывалась ковром прекрасных роз.       — И сколько насчитал?       — Секстиллион секстиллиардов, — наконец улыбнулся юноша и приобнял сестренку, чтобы та не замерзла. Хотя, откровенно говоря, это он грелся в той любви, что источала девчушка.       — Я такое в таблице умножения не видала, — в восторженных глазах-блюдцах, устремленных к небу, отражался бездонный, бесконечный мир. Звездочки мерцали в них, как на водной глади.       — Век живи, век учись, студент! — Влад мягко щелкнул кроху по носику. Задорно хохотнув, она вдруг призадумалась и как-то погрустнела, посерьезнела. — Чего ты?       — Век — это, вроде, так долго. А баба Дуся говорит, жизнь пролетает молни… молни…       — Молниеносно, что ли?       — Угу. Это же очень-очень быстро, да?       Влад напрягся: голубоглазая почемучка на сей раз задавалась далеко не детскими вопросами и пыталась понять то, что даже многим взрослым не доступно.       — Время — штука странная: иногда бежит, а иногда тянется невыносимо, — Влад тяжело вздохнул, думая о том, что до рассвета еще добрых три часа. — Но у тебя впереди много-много лет.       — Секстиллион секстиллиардов? — обладательница белокурых косичек состроила такое важное, всезнающее лицо, что юноша не смог не рассмеяться.       — И даже больше.       Юные Череватые еще долго сидели под звездным куполом, утопая в серебристых лучах луны. Влад чувствовал, что не одинок, ведь крохотное тельце, которое жалось к нему и согревало своим теплом, несмотря ни на что, будет рядом. И это безумно вдохновляло. Вдохновляло на хотя бы еще один день борьбы. Борьбы ради нее.

***

      После вчерашних галлюцинаций дорога к бабе Дусе давалась тяжело. Влада трусило подкожной дрожью, а перед глазами стояло лицо старухи, лишенное морщин. Ноги его, ватные, послабевшие, хотели развернуться на сто восемьдесят градусов и бежать, сверкая пятками. А вот Руська торопилась в дом на перекрестке, словно в парк аттракционов или «Детский мир», хотя ни там, ни там никогда не бывала. Познавать новое, общаться с другими детками и помогать добродушной старушке она любила страшно.       — Баба Дуся, баба Дуся! — распахнув калитку, Руслана бабочкой вспорхнула в объятия педагога.       Влад остановился у входа и с ощущением тревожного холодка внутри наблюдал, как старушечьи руки гладят сестренку по лицу. Ни один человек не увидит в этом нежном прикосновении ничего из ряда вон выходящего, а вот юноше казалось, что бабка удумала причинить малышке вред. Хотелось закричать на всю улицу, схватить сестру за руку и броситься куда глаза глядят. Прочь с проклятого перекрестка.       — До вечера, Владька! — Руська, которой доверили нести миску ароматной клубники, отправилась к остальным ребятам, кои звонко галдели в глубине двора.       Тревожное чувство медленно, но верно превращалось в панику. Оно кололо внутренности, как проволока, натянутая под высоковольтным напряжением. Проводив сестру взглядом, Влад собрался было закрыть калитку, но…       — Хлопчик! — обратилась к нему Евдокия Николаевна, странно прищурив глаза. — Будь добр, подойди-ка.       Нервно сглотнув, юноша двинулся навстречу к старухе. Каждый шаг сопровождался глухим стуком сердца, отдающимся в ушах колокольным набатом. Ладони вспотели, язык прилип к нёбу. Путь казался Владу шествием к эшафоту.       Мутные глаза бабы Дуси вперились в юношу, а рука ее, покрытая старческой пигментацией, потянулась ко лбу парнишки. Влад сделал шаг назад, не дав прикосновению случиться.       — Что с тобой творится? — Евдокия Николаевна склонила голову набок и состроила максимально сочувствующую физиономию. — Волнуюсь я за тебя, детка. Мучает тебя что-то, с ума сводит. Вот тут, — рука ее норовила коснуться груди юноши, но он снова отступил, — в душе комок прям!       Влада затошнило от этого фальшивого, ласкового голоска. Он вскипел мгновенно, еле сдерживая за зубами рвущиеся наружу колкости.       — Давеча сбежал, как от ведьмы какой-то, как от вражины, — не унималась старушка. — А я, может, пожалеть тебя хочу, совет дельный дать.       — Не нужны мне ничьи советы, — вымолвил юноша достаточно твердо и уверенно. — И в жалости Вашей я не нуждаюсь.       — Ты расскажи, голубчик, расскажи — полегчает. Я же вижу, истязаешь ты себя, с потрохами сжираешь. Натворил чего?       Влад, лишенный сна и покоя, делиться проблемами ни с кем не собирался. Мать задушевных бесед с сыном никогда не водила, да и в школе родственную душу он так и не обрел. Секреты юноша доверял только себе и надежно запечатывал их в собственной душе, как беды и болезни, покоящиеся в ларце Пандоры.       — Так и будешь внутри держать всё?       Парнишка молчал, но весь его внешний вид, транслирующий строго оппозиционные настроения, говорил куда красноречивее слов. Всю жизнь Череватый придерживался мнения, что никому не нужны его заботы. Ему претила идея вымаливать чужое внимание, выпрашивать сочувствие и слова поддержки. Он презирал тех, кто лил на публике слезы или во всеуслышание ныл о своих, не стоящих выеденного яйца печалях. Никчемные, слабые личности, тщетно манипулирующие толпой бесчувственных, равнодушных ублюдков, вызывали в его душе агрессию и исключительно разрушительные эмоции. Он, живущий в аду мальчишка, ни одной живой душе на свете не поведал о том, как борется с трудностями. Не нужна ему жалость — худшее на свете чувство.       — Рванет однажды, вот увидишь, — ворчала грузная старуха, еле-еле спускаясь с крыльца. — Петлю на шее уже затягивал. Так что теперь тебе одна дорога — червей кормить на погосте.       Влад, оторопевший, инстинктивно схватился за шею и провел пальцами по фантомному следу, что оставила удавка.       — Отку…       — Рыбак рыбака, — Евдокия Николаевна многозначительно глянула на гостя из-за плеча и, прихрамывая, отправилась в импровизированный класс, полный малышей. Обернувшись, она бросила на прощанье: — Без последствий ничего не бывает. Помяни мое слово.       Ученики восторженными возгласами встречали любимую ими бабу Дусю. Побелевший юноша прислонился спиной к кирпичной стене. Рука его продолжала сжимать горло.

***

      Спасение от мытарств по закоулкам больного сознания Влад, на удивление, нашел в литературе.       «Вы снова здесь, изменчивые тени,       Меня тревожившие с давних пор.       Найдется ль наконец вам воплощенье,       Или остыл мой молодой задор?»       — Похоже, Гёте тоже ебанутый, — прошептал юноша, странствуя по страницам великого труда в компании Фауста и Мефистофеля.       Вальпургиева ночь предстала перед его глазами слишком живо. Шабаш ведьм, разговоры колдунов, костры, Лилит, танцующие тени — всё происходящее парнишка видел так, будто смотрит глазами Фауста, а рядом, на месте хитреца Мефистофеля, разгуливал чёрт в строгом пальто.       — Сына!       Влад закатил глаза. Пьяный голос матери он ненавидел, а когда она врывалась в комнату, заполняя всё вокруг перегаром, ещё больше гневался.       — Сынок! — протяжно, как облезлая кошка, которой прищемили хвост, вопила на весь дом мадам Череватая. — Спустись в подвал. За картошкой-то.       — Жаль, ты туда не спустишься, — неохотно поднимаясь с кровати, бормотал юноша. — Чтоб все руки-ноги попереломала.       В подвале с невообразимо низким потолком было темно, грязно и сыро. Спрыгнув с последней ступеньки, Влад очутился в сумрачном пространстве, где корнеплоды и банки с соленьями прятались под толстым слоем пыли. Лампочка перегорела, а единственный источник света, открытый люк, едва был полезен. Юноша двигался наощупь, проклиная все на свете. Под ногами шныряли мыши, лоб оказался в паучьих творениях. Чертыхаясь, Влад отряхнул голову от мошек и паутины и двинулся к мешку с картошкой.       Замкнутые пространства угнетали, наводили жути. Парнишка ожидал, что вот-вот, с минуты на минуту, начнется долгожданная фантасмагория — по стене поползут пугающие образы, запляшут тени, зашепчут демоны. Озираясь по сторонам, Влад опасливо крался обратно к выходу. Добравшись наконец до лесенки, он облегчённо вздохнул — сегодня, кажется, обойдется без приступов бреда.       Юный Череватый даже не догадывался, что по мешку, откуда он брал картошку голыми руками, ползает гадюка с ярко-красными глазами.       Выбравшись на свет Божий, парнишка вручил матери, точнее, бросил у ее ног ведро с картошкой. Уже в коридоре его нагнал недовольный голос мадам Череватой:       — Хватит бока пролёживать! Иди грядки хоть вскопай. У летней кухни, — и не волновало её, что на улице стоит сорокоградусная жара.       С новым партийным заданием юноша поплелся на улицу. Солнце пребывало в зените, зной стоял неимоверный. Адское пекло по сравнению с летом южной полосы — оазис посреди пустыни.       — Что кружишься? — гаркнула из окна мать, наблюдающая за метанием сынишки по огороду. — Лопаты отец в сарай унес. Включай башку-то!       Хлобыстнув форточкой, мадам Череватая скрылась за занавеской, наивно предполагая, что ее силуэт, присосавшийся к чекушке водки, никем не замечен.       Влад смотрел на дорожку, ведущую в сарай, и чувствовал, как в груди просыпается животный ужас. Там, среди досок и ведер, он мог умереть. Стены покосившейся постройки пропитаны страхом и болью, и каждое её посещение не зря отзывается жуткими видениями. Те события оставили в душе червоточину, залатать которую не представляется возможным.       Сделав глубокий вдох, Влад открыл дверь. Боясь пошевелиться, он водил глазами по пространству, готовый в случае чего немедленно сигануть на улицу.       Отец, идиот несчастный, как на зло, сложил лопаты в дальнем углу. Сосредоточившись исключительно на светлых помыслах, Влад семимильными шагами бросился к садовым инструментам. Вцепившись в черенок лопаты, он был готов так же быстро, будто марафонец на финальном забеге, ретироваться из сарая. Осознав всю комичность происходящего, парнишка вдруг хохотнул: ему отчетливо представилась картина, как глупо он выглядит со стороны — удирает, точно хорек, утащивший с огорода морковку.       — Это пиздец, — насмехаясь над собственной трусостью, Влад покачал головой и развернулся к двери.       В центре комнаты лежал парнишка, покрытый синяками и трупными пятнами. Он лежал, Влад, с удавкой на шее. А над телом кружила тень, неплотный сгусток энергии. Она, раздираемая сомнениями, то взвивалась к потолку, то металась из угла в угол. Юный Череватый, вжавшись в стену, лицезрел, как его двойник приходит в себя, переворачивается на живот и заходится хриплым кашлем.       — Должок, — мелодией раздалось над ухом и Влад, оцепеневший от страха, чуть не упал в обморок. Сегодня товарищ из темного царства явился ему не обугленным чертом, а сразу в любимом «наряде» — голубоглазым красавцем в строгом пальто. — Тик-так, тик-так, человетинка. Скоро процент подниму, тогда вовек не расплатишься.       — Проваливай из моей головы! — прорычал юноша и тараном попер на образ двойника, который с помощью серебряного крестика загонял дьявольщину в угол. — Убирайся, я сказал!       — М-да, связался чёрт с младенцем, — одарив подопечного изверившимся взглядом, бес покачал головой. — Ты безнадежен.       Влад на сей раз был настроен решительно — кинулся на собственное отражение, раздавая беспощадные удары. Только вот кулаки проходили сквозь образ, не нанося ему абсолютно никакого урона.       — Окстись, тупица! — брови на прекрасном лице демона убежали на лоб, а глаза намеревались выпрыгнуть из орбит. — Совсем ополоумел, обрубок кожаный?       Двойник исчез, и наивный Влад на секунду возгордился, думая, что есть в том и его заслуга. Правда, триумф был недолог — бес взвился черной тучей к потолку и перешел на внутриутробный хрип:       — Прими себя! Прими, пока беды не приключилось.       — Пошел вон! — юноша размахивал руками, будто вновь боролся с назойливыми мухами. — Проваливай!       — Если Силе деваться некуда, она обязательно отрикошетит, выпороток тупорылый, — умничал бесятина, туманом бороздя пространство. — Ей выхлоп нужен, действия! В заточении никому отсиживаться неохота.       — Тебя здесь нет. Это всё сон, дурацкий сон, — закрыв лицо руками, шептал, как молитву, Влад. — Уходи, говорю! Уходи, уходи, уходи…       — Последствия тебе вряд ли понравятся, — не унимался ехидный демон. — Кстати! В вашем барахле, — метнувшись к залежам досок и мебели, продолжил бес, — твой подарок лежит. Любопытно?       Ответить Влад не успел. На дымку, игривую, издевающуюся, коварно напал второй сгусток энергии, явившийся из ниоткуда. Тени, грязно матерящиеся, шипящие, точно кошки, не поделившие территорию, задрались под потолком. Схлестнувшись в поединке, они перекатывались по стенам, сражались в воздухе и, наконец, кубарем повалились на пол, материализовавшись в две фигуры. Молодец в пальто оказался на лопатках, а на нем — образ хищно ухмыляющейся девицы.       — Слезь с меня, сука малахольная! — изрыгнул из себя красавец, сверкая алыми глазами.       — Стареешь. Совсем сноровку растерял, — сдув со лба прядь пепельно-белых волос, одержавшая победу нечисть встала с противника и зацепилась взглядом, от которого кровь стыла в жилах, за Влада. Окинув парнишку с ног до головы взором, полным разочарования, она, взмахнув густой шевелюрой, повернулась к сопернику: — И долго ты собираешься возиться с этой ветошью?       — Тебя, шлюху подзаборную, спросить забыл! — демон-интеллигент, оттряхивающий драгоценное пальто от пыли, был взбешен до чертиков. — Катись обратно в свой подвал, змея подколодная. И не вздумай больше без дела высовываться!       Сущность эта, до ужаса красивая и действительно напоминающая кобру, готовую нанести смертоносный укус, беса не слушала — слишком сильно увлеклась жертвой. Цокая каблучками, она выхаживала вокруг Влада, буровя его голодным взглядом. Прицениваясь и, кажется, придумывая коварный план.       Взмахом руки сущь заставила тяжеленный стол-тумбу, развалюху прямиком из девяностых, подъехать в центр сарая. Не отводя глаз от юнца, чертовка подошла к «богатствам» Череватых и из кучи хлама извлекла кусок зеркала. Старое, запылившееся, оно было покрыто нагаром и каплями воска.       Гадюка (именно так Владу хотелось именовать эту цацу на шпильках) элегантной, плывущей походкой прошествовала к столу. Смерив «коллегу» надменным взглядом, она положила на тумбу зеркало.       — Дерзай! — командным тоном рявкнула демоница и свет в сарае погас окончательно. Помещение озарялось лишь алыми зенками чертей. — Живо!       От дамочки, похожей на фарфоровую куклу, исходила невероятная темная энергия, поглощающая, доминирующая. В ее присутствии хотелось сжаться в комок и упасть на колени, но не от страха, а от раболепной покорности. Голос ее снизился до хриплого баса и она, не сдерживая эмоций, закричала так, что задребезжали стены:       — Почему ты всё еще сдерживаешься? Почему отступаешь?! — по прекрасному лицу побежали трещины. Кожа, слетая струпьями, обнажала чернь, спрятанную под красивой обложкой. — Забыл, как страдал? Как молил наказать обидчиков?       Влад, точно завороженный, уставился на зеркало. Из него, как из портала в потусторонние миры, эхом доносились голоса, нашептывающие страшные истории, и крики о желании отомстить.       Демоница, цокая шпильками, обошла стол и встала по левую руку от юноши, взгляд которого был всецело прикован к куску стекла. Наклонившись к уху жертвы, сущь зашептала:       — Они все считают тебя монстром. Так покажи этим тварям, на что способен, — коснувшись кончиком языка уха Влада, гадюка расплылась в не предвещающей ничего хорошего ухмылке. — Служи Силе. Нам служи.       Юноша закивал головой, как на все согласная собака-болванчик, обитающая, по обыкновению, на передней панели машин.       — Монстром, говоришь? — просипел Влад, переведя взгляд с демоницы на беса, который молча наблюдал за действом.       Поменявшись в лице, будто прочитав еще не пришедшие на ум подопечного мысли, чёрт отпрянул от стены. Он бросился к тумбе, но совсем чуть-чуть не успел.       — Катитесь в ад! — Череватый швырнул кусок старого зеркала на пол, превратив дар Силы в миллион осколков. — Не раб я вам и не слуга.       Гадюка, зашипев, оскалив рот, полный острых клыков, кинулась на юношу, но была перехвачена бесом. Схватив ненавистную оппонентку за волосы, он впечатал ее лицом в стену и, еле удерживая озверевшую «куколку», посмотрел на Влада. Чёрт, на удивление, не выглядел злым или рассерженным. Он щерился странной ухмылкой, совершенно не чувствуя себя проигравшей стороной:       — Прощай, человетинка. Ты свой выбор сделал.       Отчаянный, пропитанный ненавистью крик гадюки потонул в пространстве. Образы испарились, сарай вновь наполнял мягкий дневной свет. Тумба покоилась в углу, пол не был усеян осколками. Видение отступило.       Вооружившись лопатой, Влад походкой победителя направился к выходу. Собой парнишка был не просто доволен, а горд неимоверно — он наконец-то смог подавить ужасы больного сознания, прогнать тени и показать, кто тут хозяин. Теперь его жизнь снова только в его руках.

***

      Ужин без лошадиной дозы спирта — перевод продуктов, считал Череватый-старший, посему, придерживаясь данной политики, без зазрения совести подливал мутный напиток в стакан. Влад украдкой следил за отцом — как его поросячья морда, покрытая слегка поседевшей щетиной, косеет, хмелеет и теряет человеческий облик. Каждый раз юноша невольно вздрагивал, когда слышал звон соприкасающихся графина и стакана, а Руська, не менее напряженная, хлопала глазенками, боясь пошевелиться.       Ведущая новостей вещала телезрителям про финансовый кризис и падение курса гривны, предсказывая стране новые экономические неурядицы. Череватый-старший, обладающий активной гражданской позицией, решился на крайние меры — шатаясь, подошел к телевизору и вмазал кулачищем по треклятому ящику.       — Чтоб вас всех разорвало да подкинуло! — пожелал он помехам, что еще минуту назад были приглашенными экспертами в студии главного федерального канала.       — Началось, — прошептал Влад, щеки которого сковала злая ухмылка. Юноше всегда было сложно фильтровать мысли, которые порой рвались наружу раньше анализа возможных последствий. Вот и сейчас он слишком поздно осознал, что испустил вслух крайне желчный комментарий.       — Что ты там вякнул? — Череватый-старший отнюдь не к добру разминал кулаки.       — Ничего.       — Думаешь, ты здесь самый умный? Понимаешь что-то, соображаешь, м? — пьяный, оттого еще более страшный крик главы семейства заставил синхронно затрястись поджилки у всех присутствующих. — Да ты грязь из-под моих ногтей! Полное ничтожество!       Швырнув вилку в тарелку, Влад встал из-за стола. Выслушивать очередную порцию оскорблений он не собирался и, чтобы не провоцировать отца, решил удалиться. Однако у Череватого-старшего было свое мнение на этот счет. Схватив сына за шкирку, будто непослушного щенка, выбравшегося из будки, он притянул его к себе.       — Пусти! — забрыкался парнишка. Правда, сложно противостоять туше, что в два раза больше, чем ты.       — Ты уже в печенках у меня сидишь, выблядок малолетний, — обдавая лицо сына зловонным дыханием, рычал отец. — Ненавижу!       — Если бы ты знал, как я тебя ненавижу! Скорее бы ты уже сдох! — в сердцах бросил мальчишка, лицо которого тряслось от презрения, которое он испытывал по отношению к родителю.       И это стало последней каплей. Вцепившись мертвым хватом в шею юноши, Череватый потащил сына обратно на кухню. Каждую попытку высвободиться он пресекал беспощадным ударом по ребрам.       — В моем доме ты будешь жить по моим правилам! Понял, мразь? Не слышу!       Кулак попадал по лицу, по голове, по почкам, по солнечному сплетению. Из носа брызнула кровь, сердце бешено билось в груди, но Влад всё равно не собирался подчиняться — продолжал вырываться в надежде сбежать от рук бездушного изувера.       — Отпусти его! — Руська, бесстрашная малышка, в отличие от мамаши, притворившейся падалью, бросилась на помощь.       Плача навзрыд, она колотила ручонками спину отца, пыталась оттянуть его за футболку от брата, упавшего на пол в полуобморочном состоянии. Девчушка буквально вешалась на руки изверга, чтобы прекратить избиение.       — Руська, — просипел Влад, чувствуя, что вот-вот отключится, — уходи отсюда.              — Папочка, перестань! Папа!       Ни плач дочери, ни хрипы сына — ничего не могло остановить безжалостного ублюдка. Он продолжал наносить удары по лицу ребенка, вымещая гнев и злость, хранившиеся в его черной душе.       — Папочка, хватит! Он больше не будет! Ну, пожалуйста, хватит!       — Пошла вон! — Череватый-старший отмахивался от дочери, как от настырного насекомого, вновь и вновь занося кулаки над сыном.       — Папа!       Не рассчитав силы, мужчина отшвырнул дочь так, что она, потеряв равновесие, отлетела в сторону. Малышка ударилась виском о дверной откос, покрытый кафельный плиткой. Тельце ее безжизненно сползло на пол, оставив за собой алый след на стене.       Темная лужа крови расползалась по полу. Русланка больше не хныкала и не плакала — навсегда затихла, издав прерывистый, хриплый стон.       Мать, закрыв лицо, завизжала, забормотала что-то нечленораздельное. Отец, окаменевший от ужаса, не двигался — пялился на результат своих варварских методов воспитания. Кулачища его затряслись, из глаз покатились слезы.       Влад, полуживой, не осознавая, где небо, где земля, полз к сестренке. Голова кружилась, в ушах стоял гул. Тельце в голубом сарафанчике воспринималось светлым пятнышком на серо-желтом полотне. Пятнышком, забрызганным кровью.       — Руся? — трясущимися руками он гладил лицо малышки, глазки которой безотрывно смотрели в одну точку. — Руська, ты меня слышишь?       Девочка не откликалась, не реагировала. Не дышала. Позабыв о собственной боли, что черными вспышками пульсировала по всему телу, Влад прижал сестренку к себе, прикрывая ладонями кровоточащую рану.       Мать, завывая побитой псиной, носилась по дому в поиске мобильника, но в извечном бардаке найти что-то — задачка не из легких.       — Руська, — покачивая на руках еще теплый трупик, Влад плакал, не сдерживая слез. — Руська, ты потерпи. Потерпи, маленькая.       Он верил, что приезд скорой может что-то изменить. Ведь в дурацких сериалах, которые мать смотрела сутками напролет, докторам, ангелам в белоснежных халатах, всегда удавалось возвращать хороших людей с того света. Не может так нелепо закончиться жизнь малышки, которая, кроме боли и слёз, ничего познать не успела. Это несправедливо!       Ни через час, ни через два скорая не объявилась. Когда фельдшер в сопровождении молоденького лейтенанта расслабленной походкой вошел на кухню, ставить диагнозы было уже поздно.       — Ну и зачем вызывали? — развел руками врач, «глубоко» скорбевший и сочувствующий. — Воскрешать мертвецов простым смертным не дано. Я ж не Бог вам тут какой-то.       Влад, уставившийся стеклянным взглядом в стену с алым подтеком, зарывшись носом в светлые волосики, перепачканные кровью, продолжал качать сестренку на руках. Израненная его душа, растерзанная, обреченная на муки вечные, мечтала навсегда раствориться в забвении.