Принцесса Анна

      Погода последние дни стояла замечательная. Тяжелая летняя духота давно сменилась нежным осенним солнцем, едва касающимся своими лучами из-за густых облаков. Со стороны гор дул легкий прохладный ветерок, принося с собой приятный сладкий аромат трав и последних в этому году цветов. Воздух в Фелдкрофте был как никогда свеж и чист настолько, что наполнять им легкие было одно удовольствие. Едва тронутая природа этих мест была невероятна прекрасна… ровно до тех пор, пока ты не вспомнишь, что возвращаться с этого естества было некуда.       Фелдкрофт представлял из себя настолько крошечное поселение, что его даже сложно было назвать деревней. Едва ли здесь возможно было насчитать десяток домов и хотя бы полсотни жителей. Выбираясь из нашего крохотного дома на улицу, я всегда встречала одни и те же лица с одними и теми же выражениями. Лица людей, делающих практически одни и те же вещи каждый день. Фелдкрофт был милым и уютным, но все-таки болотом. Идеальное место, чтобы начинать новую жизнь.       — Доброго утра, Анна. Как ты себя чувствуешь? — словно по шаблону спрашивал каждое утро Соломон, как только я начинала шуршать тяжелым одеялом и сухо откашливаться после длительного сна.       — Доброе. Все хорошо, спасибо, — механически отзывалась я, протирая постоянно уставшие глаза. Иллюзия стабильности во всей своей красе.       — Твое утреннее зелье. Через двадцать минут будем завтракать.       Как только алая шторка, разделяющая дом на две зоны, задергивалась за Соломоном, я вновь откидывалась на подушку, бросая брезгливый взгляд на флакон с зельем. Ещё одно утро, которое начиналось точно так же, как и все предыдущие. Сейчас я выпью эту гадость, зажимая нос пальцами и искренне надеясь, что меня не вырвет прямо обратно в склянку. Возможно сегодня приступ боли, вызываемой проклятием, вновь обойдет меня стороной. Тогда день даже можно будет назвать удачным.       Потом я встану босыми ногами на этот шершавый пол, вздрагивая от ощущения холода, пробирающего до самой глубины души. Умоюсь ледяной водой и натяну на себя колючую одежду, после чего присоединюсь к завтраку, который будет состоять из такой же тошнотворной серой каши. Я её никогда не любила, предпочитая вообще не завтракать, но жизнь изволила надо мной шутить, столкнув с этим серым месивом в тот момент, когда у меня просто нет другого выбора. Ну ничего, я его проглочу, только бы сдержать все позывы вернуть эту замечательную кашу обратно в тарелку. Не в обиду Соломону это сказано.       Было бы крайне неправильно в данном контексте жаловаться на своего дядю. Он делал все, что требовалось для комфортной жизни Анны. Кормил, поил и заботился в меру своих возможностей и сил. В то же время, ощущения от такой заботы были весьма неоднозначные, я бы даже сказала весьма тоскливые и безысходные. Соломон делал все для физического достатка племянницы, совершенно игнорируя моральную составляющую вопроса.       — Лечения не существует, когда же ты уже смиришься? — не раз рычал Соломон на Себастьяна, буквально выплевывая эти слова прямо в моем присутствии. Брат возгорался словно спичка, едва эта тема возникала вновь, и я чувствовала, как пылаю вместе с ним, вместо того, чтобы замерзнуть окончательно.       Будь я совсем юной девушкой, как Анна, повторение таких страшных слов каждый раз по чуть-чуть пожирало бы изнутри, какой бы смелой и отважной она не была по своей натуре. Когда у тебя всего два родных человека и тот, с кем ты проводишь практически каждый день, повторяет, что ты никогда не исцелишься, неосознанно начинаешь в это верить. Особенно, если это говорит взрослый и образованный волшебник. К счастью, давно задув свечи на праздничном торте с цифрами «два» и «ноль», ты начинаешь понимать, что «всезнающих взрослых» не существует. Это те же самые юнцы, которые просто стали старше, шире, менее красивыми, но внутри остались такими же. И то, как Соломон совершенно по-детски опускает руки и, вместо продолжения поиска решений, прикидывается удобной табуреткой, на которой можно просто сидеть и ждать своей смерти, невероятно злило.       Тем не менее, что бы я не говорила, но все бытовые ритуалы делали мою жизнь более сносной, позволяя не быть прикованной к кровати круглосуточно. Ради одной только возможности выбраться на улицу и помахать там волшебной палочкой, не всегда результативно, можно было пережить эти тошнотворные приемы пищи и эти десятки банок кровевосполняющего зелья, рябинового отвара, настойки растопырника и прочих смесей с длинными названиями и не менее обширными списками ингредиентов. Кроме того, вся эта рутина затягивала, а я позволяла мыслям о невкусном зелье занять как можно больше места в голове, не давая пробиваться остальным. Особенно в те секунды, когда я оказывалась за пределами дома.       Да, я тосковала. Много по чему и по кому. Даже просто по городу. Нет, не по грязному и отвратительному Лондону этого времени. До дрожи в коленях вновь хотелось оказаться в современном мегаполисе с его стерильным забетонированным полотном, вылизанными клумбами, газонами и звуками постоянной человеческой суеты. Воспоминания о запахе мокрого асфальта и цветущей сирени под окном вызывали мурашки по всему телу. Я скучала по тому чувству, когда вокруг постоянно сменялся калейдоскоп лиц, которым было глубоко безразлично все, что не касалось их самих. Даже соседи по этажу, с которыми я так и не познакомилась практически за десяток лет совместной жизни, вызывали ностальгическое чувство благодарности. Особенно, если сравнивать их с чрезмерно внимательными и дотошными жителями Фелдкрофта, которые были готовы обсудить даже то, что сегодня ты поздоровался с ними другой интонацией.       Прожив в этом поселении какое-то время, мне искренне было интересно за счет чего существовали все эти маленькие деревеньки, состоящие из нескольких домов. Зачем вообще селиться в такой местности, где мало того, что скудная почва и мало места для ведения своего хозяйства, так ещё и вокруг то и дело мелькали браконьеры и бандиты? Ответ был до омерзения прост. Это все и были местные жители.       Банда Руквуда, хозяйский замок которого издевательски привлекал внимание из любой точки Фелдкрофта, здесь была практически регионообразующей организацией, давая работу большинству населения округи Хогвартса. Браконьерство, контрабанда магических тварей, подпольные бои и ещё длинный список незаконной деятельности, который можно было продолжать бесконечно. Казалось невозможным найти семью, в которой хоть кто-нибудь не был бы связан с «Пепламбой» или другими её проявлениями. На фоне этого постоянные зачистки лагерей в истории Наследия Хогвартса начинали выглядеть, как маленькие локальные трагедии, разрушающие жизни не каких-то безликих бандитов, а целых семей. Удивительно, как со своей принципиальностью дядя Соломон умудрялся тактично не замечать, что большинство этих добропорядочных соседей, с которыми он здоровался каждое утро и поддерживал неторопливые беседы, были теми людьми, борьбе с которыми он посвятил свою жизнь. Хотя, я просто могла ещё недостаточно хорошо знать своих новопреобретенных родственников, ведь даже за ставшим таким привычным лицом брата скрывался настоящий темный омут.       Себастьян был моей единственной отдушиной. Если бы когда-нибудь мне довелось вернуться домой… нет… когда мне доведется вернуться домой, я буду рассказывать своему психотерапевту, что только родной брат Анны не позволял мне временами пустить себя во все тяжкие. Старавшийся писать мне раз в несколько дней и появляться лично не менее пары раз за месяц парень, запускал в духоту нашего крохотного дома свежий воздух, напитанный магией Хогвартса. Я уверена, что он делал бы это чаще, если бы со мной в доме не находился Соломон.       — Анна, я дома! — в тот момент, когда до ушей доносилась эта фраза, сказанная таким родным голосом, приятно обволакивающим словно самый нежный бархат, я была готова прыгать от счастья до самого потолка. Практически это я и делала, заключая брата в самые крепкие объятия, на которые была способна физически. Он всегда снисходительно смеялся, шутя, что я сейчас его сломаю. Вряд ли я была способна переломить даже свое письменное перо. Скорее сломалась бы я сама.       Каждая встреча с Себастьяном была в радость, в любое время дня и ночи. Ощущение того, что тебя кто-то безоговорочно любит, грело замерзающее в ледяной тоске сердце. Мне было тяжело. Искренне и неподдельно. Просыпаться каждое утро здесь было все ещё невероятно больно. Я была бы счастлива, будь эта боль физическая. Нежные воспоминания былой жизни издевательски терзали душу детальными и яркими снами, сладость которых иронично растворялась вкусом утренних зелий и местной еды. Ощущение какого-то внутреннего холода преследовало постоянно. Возможно, это было одним из проявлений наложенного проклятия, хотя и было странно, что оно отступало, когда рядом был брат. Себастьян был для меня ещё и другом. Лучшим и единственным, как не прискорбно это осознавать.       Чувство одиночества застигало тихими ночами, когда непрошенная бессонница мешала просто отключиться от этой реальности, вновь задыхаясь в утопичных снах. Мне ужасно не хватало знакомых людей вокруг, с которыми можно было бы поделиться своими мыслями. Даже делиться было необязательно. Просто поговорить. Но и здесь меня ждало неприятное открытие. У Анны друзей не было. Был брат, который старался одним собой заменить весь мир. Я думаю, он даже мог бы попытаться стать солнцем, освещающим весь мир, если бы сестра попросила. А ещё был Оминис Гонт, который как в известной песне казался, на мой взгляд, и не друг и не враг, а так.       Себастьян никогда не жаловался и старался не перекладывать на меня свои проблемы и переживания, поэтому когда он решил поделиться, что они с Оминисом немного не сходятся в поисках решения моей проблемы, я почувствовала всё разочарование брата. Очевидно он имел в виду, что Гонт не желал слышать ничего о Темной магии, в отличии от Себастьяна, который готов был хлебать запретные знания большой ложкой, лишь бы найти хоть что-нибудь для моего лечения.       — Поразительное лицемерие, — неожиданно даже для себя самой произнесла я в тот момент, чем вызывала на лице брата крайнюю растерянность, — легко учить других как жить, когда перед тобой не стоит их проблем.       — Анна, не надо. Оминис тоже сильно переживает, — начал неожиданно оправдывать друга Себастьян, чем заставил мое сердце сжиматься от легкой обиды.       — О, несомненно. Настолько, что никогда тебя не поддерживает. Он предложил хотя бы один свой вариант, или может только отсеивать чужие?       — Но он…       — Себастьян, он не написал мне ни одного письма за это время. Даже в твои не вставил ни слова, — я устало выдохнула, поймав нечитаемый взгляд брата, — я уже не говорю про то, что он ни разу меня не навестил. Возможно я слишком резка, но пока ничего не дает мне повода сменить свое мнение. Позволь мне остаться при нем, — слегка нервозно произнесла я, отвлекаясь на что-то другое.       Анна безжалостно не оставила мне не единого своего воспоминания, так что все люди вокруг начинали свою историю с самого нуля, и про Оминиса написать мне в этой жизненной летописи было пока нечего. Разве что «отсутствует». Пожалуй, что лучшей характеристики для него придумать сейчас было сложно.       Во время того злосчастного разговора я и не заметила, что мои слова подействовали на брата не как предложение взглянуть на ситуацию со стороны, а как призыв к тому, что надо действовать. «Вижу цель — не вижу препятствий» — это было как раз про Себастьяна.       — Оминис навестит тебя в следующие выходные, — твердо произнес брат тоном, не терпящим возражений. Я обреченно выдохнула, представляя как он тащит несчастного однокурсника в Фелдкрофт насильно.       — Ох, Себастьян, не надо. Пожалуйста.       — Не переживай, я с ним поговорю, — вновь отозвался брат, не замечая моих возражений.       — Себастьян, прошу тебя. Не… надо, — произнесла я в тот момент, вновь прокручивая дословно эту фразу у себя в воспоминаниях буквально через неделю, когда на пороге нашего крошечного дома я увидела сразу двух гостей.       Иногда я представляла свои встречи со старыми знакомыми Анны и часто не знала, как нужно было повести себя в той или иной ситуации. Что сделала бы Анна, когда увидела Оминиса после долгой разлуки? Наверное бы бросилась в объятия вне себя от счастья. А может растрогалась настолько, что пустила бы слезу. Покраснела до самых кончиков волос? Да все, что угодно.       — Здравствуй, Оминис. Будешь чай? — только и смогла из себя выдавить я.       И дело было не в том, что чертов Гонт был красив как идеальное мраморное изваяние. Гладкая молочная кожа совместно с тонкими аристократическими чертами лица и этими загадочными жемчужными глазами заставляли любоваться собой, принося практически физическое удовольствие. Я готова была поставить все свои несуществующие богатства на то, что Анна была влюблена в Оминиса.       — Здравствуй, Анна, — шелестел тихий голос, отдаваясь незнакомыми нотками в сознании, — я рад с тобой встретиться.       Нет, сейчас передо мной был совершенно незнакомый человек, которого я видела впервые в жизни. Но он был близок Анне, и я уже вряд ли когда-нибудь теперь узнаю, был ли он для неё добрым другом или объектом воздыхания, о котором девушка грезила ночами в общежитии своего факультета или на которого робко поглядывала во время общих занятий. У меня был лишь чистый лист, на котором я могла пока только дописать «красивый». И поставить точку.       — Жаль, что Виктория не смогла сегодня к нам присоединиться! — сокрушался Себастьян, нарушая неловкое молчание, стабильно устанавливающееся в доме каждый раз, когда он сам же и переставал говорить. Нам с Гонтом говорить было не о чем.       Виктория, та самая новая студентка, поступившая сразу на пятый курс Гриффиндора. Комок неиссякаемой энергии и энтузиазма, судя по рассказам Себастьяна. Наша с ней встреча уже состоялась ранее, только осталась в памяти ещё той Анны, которую я так неожиданно подменила. Каждый раз слушая воодушевляющие истории Себастьяна, граничащие по сюжету с неплохими блокбастерами современности, я чувствовала горькую зависть у себя на языке, которую приходилось отчаянно проглатывать каждый раз. Я соврала, если бы сказала, что не променяла бы эту тоскливую жизнь Анны на невероятные приключения с Древней магией, восстанием гоблинов и прочими прелестями безграничных возможностей и отсутствия ответственности.       Себастьян словно не замечал или старательно игнорировал атмосферу в доме, без умолку что-то рассказывая и буквально заполняя собой все пространство, не давая вновь опуститься неловкой тишине. Рассказы о занятиях, школе и приключениях плавно сменяли друг друга, выливаясь сплошным потоком. Оминис иногда вставлял какие-то дополнения, большую часть времени сохраняя на лице легкую улыбку. Я периодически бросала на парня мимолетный взгляд, поддаваясь легкому любопытству. Может быть Оминис всегда и был такой молчаливый даже в привычной компании.       Когда в какой-то момент Соломон Сэллоу напоминает нашей компании о своем существовании, зовя Себастьяна на улицу с чем-то помочь, я не сразу понимаю, что мы остались с Оминисом вдвоем в этом крохотном доме. Шансы сделать что-то не так или сказать не то были высоки как никогда.       — Почему ты все делаешь руками? — неожиданно спрашивает Гонт, обращая мое внимание на то, что я как и привыкла за прошлую жизнь, разливала чай вручную, без использования палочки.       — Мы с магией сейчас немного не дружим, — честно ответила я.       Хотя «не дружим» — мягко сказано. Скрипя зубами, мне пришлось начинать все с самого начала. В то время как мои ровесники уже могли создавать какие-то невероятные вещи своей палочкой, я едва ли могла похвастаться тем, что у меня с первого раза получались заклинания второго курса Хогвартса. Изучение магии для меня сейчас было больше похоже на самообучение игре на гитаре из прошлой жизни. Когда ты читаешь или смотришь видео, и кажется, что тебе все понятно, а потом ты берешь гитару и ничего не получается. Вот так же у меня было и с палочкой. Вроде машешь по схеме, а получается ерунда. Но я не отчаивалась. Пока. Очищающие чары получились у меня весьма неплохо.       — Мне жаль, — тихо произнес Оминис, поворачиваясь в мою сторону. Я зябко поежилась от ощущения, что его бесцветные глаза если и не видят меня воочию, то зрят куда-то более глубоко. Может быть он уже давно понял, что я не та Анна, которую он знал.       — Ты здесь не при чем. Так уж вышло.       — Себастьян правда делает очень многое, чтобы найти решение, — пространно замечает Гонт, заставляя меня отвлечься от бездумного перебирания посуды. Мне нужно было как-то занять свои руки.       — Но ты этого не одобряешь? — поймала я тонкую ниточку разговора, переставая суетиться и возвращаясь обратно за стол. Я не могла позволить себе говорить о Себастьяне спиной друг к другу.       — Не все его идеи безопасны. Темные искусства…       — Кажутся обнадеживающими, пока не станет поздно? — устало выдыхая, произнесла я знакомую до зубного скрежета фразу. Не это хотелось услышать от Оминиса в первую за долгое время встречу.       — Да. Ты понимаешь меня? — с нескрываемой надеждой произнес Гонт, неосознанно дернув рукой в мою сторону. Я интуитивно отодвинулась в сторону, отвечая на вопрос чуть раньше, чем произнесу слова вслух.       — Прости. Я не в том положении, чтобы выбирать между тем, что правильно и тем, что легко. Пока я соглашусь на любой вариант.       — Анна, я… не могу тебя за это осудить. Хотел бы, но не могу, — легкая улыбка сама появилась на лице, в то время как Оминис хоть и пытался не показывать свое разочарование, но подрагивающий уголок губ говорил сам за себя.       — И на том спасибо, — тихо произнесла я. Вот это уже больше было похоже на какое-то подобие дружбы. Или её призрака.       Больше до возвращения обоих Сэллоу мы не разговаривали, тем снова не было. А может мы и не хотели их искать.       — Мы ещё как-нибудь навестим тебя все вместе! — на прощание бодро произносит Себастьян, вновь крепко меня обнимая.       Оминис кивает на заднем плане, стараясь выдать максимально заинтересованное лицо, в которое я ни капли не верю. Мне кажется, что сам он сюда никогда не явится. Только под напором Себастьяна.       — Я буду рада вас видеть, — ради приличия говорю я вслед отбывающим, уже через мгновения наблюдая гипнотизирующие завихрения аппарации. Анна тоже должна была так уметь. И я смогу.       — Пойдем скорее в дом, у нас сегодня ещё много дел, — намекая на нудные бытовые вопросы, произнес Соломон, подзывая меня рукой к входной двери.       Развернувшись в сторону дома с уставшим вздохом, я снова издевательски наткнулся взглядом на монументальный замок Руквудов, словно делая навязчивое напоминание, что дел было действительно ещё очень много.