the gather, the bend, the bringing forth

Санса Старк многое повидала и осознала на своем веку, но фантастическое существо, в которое превратился ее брат, не из этого числа. Она стоит рядом с ним в переходе, выходящем во двор, где ей мерещатся призраки тех, кто погиб в недавних и далеких войнах. Когда-то здесь они с Джейни играли наивными детьми, мечтая о сиятельных принцах, турнирах и сладких медовых пирогах. Именно здесь ее отец шагал на какую-нибудь важную встречу с северными лордами в Большой чертог, здесь ее леди-мать присматривала за детьми, прибегавшими из Волчьего леса, здесь Робб, Джон, Арья, Бран и Рикон носились друг за другом с деревянными мечами. Сквозь холодный вой ветра она почти слышит голос отца: зима близко. Зима пришла и ушла, отец. И посмотри на нас сейчас. Посмотри на нас. Она игнорирует боль в сердце, ее лицо и голос спокойны и холодны, как мрамор, когда она встречается с бездонным взглядом Ворона. Она сделала все, что в ее силах, чтобы обезопасить Север. Она решилась на ужасную авантюру, которая подвергнет опасности и Тириона, и Джона, если они так же плохо продумают свои действия, как и все предыдущие, — но она не может придумать, что еще сделать, чтобы защитить Север от Дейенерис Таргариен. — Я все еще ей не доверяю. — Она не понимает, зачем говорит ему это — теперь он Ворон. Он уже знает. Тем не менее… — Она дала свои войска для нашей битвы против Короля Ночи и его армии, и она ожидала, что битва за живых будет такой же, как и битва за ее трон. Север больше не заинтересован в этой игре. Как можно, после того кошмара, что они пережили? Как Джон может этого не видеть? Как он настолько ослеп от любви, что готов закрыть глаза на очевидное — на то, что еще больше северян погибнет на костре амбиций королевы драконов? Молчание. Глаза Ворона следят за ней, как бы спрашивая. Санса вздыхает, не в силах сдержать нотки разочарования в голосе. — И все же Джон настаивает на том, что она будет хорошей королевой, хотя знает ее совсем недолго. Он говорит, что мы должны доверять ей, даже если она видит в нашем народе лишь пешки для борьбы с Серсеей. Он по глупости отправился с ней на юг, потому что считает, что поступает правильно. Как будто ему никогда не приходило в голову, что его мнение не может быть однозначным. — Она делает паузу, колеблясь. — Джон — хороший человек. Но он доверяет слишком легко. Он неосмотрителен. На лице Ворона нет никакого выражения, когда он наконец отвечает: — Ты не доверяешь ей… или нашему кузену? Санса раздраженно сжимает губы в тонкую линию. Да. Эта деталь. Все еще болезненно отзывающаяся в ней тупым шоком на фоне битвы. Она спорит сама с собой, что он Таргариен только по крови — ее брат (слово «кузен» чужое и горькое на языке и слишком похоже на вкус на нее) всегда будет иметь темперамент Старка, даже если не здравый смысл, которому должен был научиться на ошибках отца и Робба. Однако, если он должен быть Таргариеном (пламя и кровь, шепчет голос в глубине ее сознания), Санса осознает, насколько лучше иметь на троне северного лорда с правильным (неправильным, неправильным, неправильным) именем, чем чужеземную королеву, которая требует верности, а не зарабатывает ее. Именно ради этой авантюры, ради этой игры за власть она рискует всем. — Я верю, что он поступит правильно, — наконец сухо отвечает она. — Каким бы ни было его решение, оно будет правильным. Ворон смотрит вдаль, во двор. — Когда она свергнет Серсею, по-прежнему ли Север склонится перед Матерью Драконов? Склонится. Покорится. Выражение лица Сансы не меняется. — Не мне решать, кому отдавать Север. — Это не ответ. — Потому что я не в том положении, чтобы его давать. — Ты ведешь игру так, как будто так и есть. Санса не чувствует стыда за это обвинение — по крайней мере, не признается себе. — Я делаю то, чего Джон не будет. Снова молчание. Ворон, это древнее существо с архаичными знаниями, носящее лицо мальчика, бесстрастно смотрит на снующих по двору выживших, ропот разговоров ускользает от Сансы. И все же она знает, что они уже отпечатались в живой памяти Ворона, и мысль о том, что каждое слово или поступок, когда-либо сказанные или сделанные ею, навсегда останутся в его разуме, снова заставляет ее чувствовать нервозность. — Что, — внезапно спрашивает Ворон, — ты думаешь о Рейгаре Таргариене? Резкая смена темы ее удивляет. Она выбрасывает из головы размышления о призрачных картинах Ворона — что было, что есть и что будет — и в замешательстве хмурит брови. — Я не понимаю. — Он бросил все свое королевство из-за любви к северянке. — Голос Ворона мягкий, безэмоциональный. — И поскольку никто не знал о пророчестве, все земли охватила война. Пророчества, думает Санса с усмешкой. Пророчества, драконы и магия. Разве они недостаточно пострадали в этой войне, в битве против Короля Ночи и его армии? Вслух она говорит лишь: — Мужчины шли на войну и за меньшее. — Джон Сноу — плод этого союза, результат погони человека за любовью и тысячелетнего пророчества. — Ворон поворачивается, встречаясь с ней взглядом, в его глазах — равнодушное суждение. — И все же ты веришь, что он поступит правильно. А что правильно? Она не может сдержаться — отводит взгляд. Это ее брат и совсем не он, и есть что-то в его словах, звучащее подозрительно похоже на подвох. — Джон — не Рейгар. — Нет, — признает Ворон. Она все еще чувствует его взгляд на себе. — Нет, он не таков. Я верю, что он нечто гораздо худшее. Пламя и кровь. Огонь и лед. По какой-то причине, которую она не может определить, по телу Сансы пробегает холодок. Однако прежде чем она успевает привести свои мысли в ясность, краем глаза снова замечает какое-то движение, но когда поворачивается, призрак — или Призрак — не растворяется в памяти, а оказывается грузной фигурой Сэмвелла Тарли, человека, который, кажется, постоянно носит на лице удивленное выражение, словно никак не может окончательно увероваться, что люди его замечают. Она поднимает одну бровь в немом вопросе. — Прошу прощения, — нервно лепечет он. — Я не хотел вас прерывать… Она отмахивается от извинений. — Что-то срочное? — Нечто гораздо худшее. В животе зарождается тревожное предчувствие. — Есть ли новости от Джона или Арьи? Уход Арьи… не удивил Сансу, но оставил ее в злости на младшую сестру. Девчонка вернулась в их жизнь, орудуя тайной своих прожитых лет, как ножом. Затем, так же внезапно, она снова исчезла. После всех этих разговоров о стае, как только Арья надела корону героя, она снова растворилась в тенях и унеслась боги ведают куда на юг. Она даже не попрощалась ни с Сансой, ни с Браном. Санса задается вопросом, насколько искренними были слова Арьи, или это была очередная уловка, очередное лицо, очередная ложь. Тарли кивает. — Н-нет. Пока нет. Сообщений из столицы не поступало… — Его глаза на мгновение перебегают на Ворона, что Санса не может не заметить. — И это, должно быть, хорошо? К-королева — королева Серсея, то есть — не стала бы ждать, чтобы позлорадствовать. А Джон сразу бы нам сообщил, если бы битва была выиграна. Ворон глядит вдаль. — Сообщил бы? — Прежде чем Тарли успевает ответить и прежде чем Санса находит в себе силы возразить, мальчик продолжает: — Что ты узнал, Сэмвелл Тарли? Только тогда Санса замечает, насколько бледен мужчина, как дрожат его пальцы, обхватывающие небольшой клочок пергамента. Тревожное предчувствие, бывшее лишь зернышком, разрастается еще больше. — Это… из Сумеречной Башни. Ее охватывает разочарование. Ночной Дозор оставил все свои посты, когда армия Короля Ночи перешла к югу от Стены. Восточный Дозор был разрушен, Черный замок опустел. Насколько всем было известно, единственными жителями крайнего Севера был вольный народ, медленно прокладывающий путь обратно к дикой природе, и несколько человек из Ночного Дозора, чтобы снова охранять ворота Черного замка. Но Сумеречная Башня далеко на западе? Кто вообще смог так быстро забраться столь далеко на запад? Она открывает рот, чтобы заговорить… И что-то чуждое, забытое и могущественное в ней вдруг закричало в агонии, пронзительно и неумолимо, как зимние ветры. Пошатнувшись, она делает неверный шаг назад, чуть не врезавшись в Ворона, который скорчился в своем кресле в тот же миг, когда боль пронзила ее. Она слышит резкий вздох Тарли — не тот мучительный выдох, вырвавшийся у нее, а растерянный звук удивления — и тянется к стене, чтобы удержаться от падения вниз, во двор (она вспоминает девушку с маниакальной ухмылкой, помнит крик, помнит хруст костей далеко внизу). Под пальцами крошится талый снег и лед, но она почти не чувствует влажного холода. О, боги… что это… Она слышит вой волков, ее зрение, кажется, заполняется белым. Снегом. Невозможно. Зима ушла, и волки тоже. Леди… Теперь другая боль — боль в сердце. И она приходит с новой силой, предвещающая беду и всепоглощающая, как будто находишься под сенью горы и нечем дышать, и волки не перестают выть… Прекратите, о боги, пожалуйста… В бушующей в ее голове буре она слышит голос давно умершего отца. Одинокий волк умирает… И так же быстро, как вспышка боли пронзила ее череп, все исчезло. Она спотыкается от неожиданности, бессильная, бледная, дрожащая, ее мутит. Тарли оказывается рядом с ней (как такой крупный мужчина может двигаться так быстро?) и осторожно придерживает ее за руку. — Леди Старк? Санса? Сглотнув подступившую к горлу желчь, она отмахивается от него, метнув взгляд на брата — и тут же жалеет о том, что отказалась от помощи Тарли. Лицо Ворона стало бледным — гораздо бледнее, чем обычно, — и он смотрит на нее с чем-то похожим на шок, губы приоткрыты в страдальческом вздохе, глаза широко распахнуты, темные, испуганные и… знакомые. — Санса…? — хрипит он, и на мгновение, о боги, на мгновение… — Бран? Тень пересекает его лицо — страх. Боль и узнавание, но в основном страх. — Санса… Санса, это… Но момент уходит слишком быстро, и он снова заваливается вперед, захлебываясь рвотой. Она скорее слышит вырвавшийся у себя тревожный вскрик, чем отдает ему отчет, протягивая руки, чтобы поддержать брата — Бран, Бран, этого не может быть, это не может быть он — и осознает, что рядом с ней Тарли, с забытым в руке пергаментом. Что-то о Сумеречной Башне… Зерно проросло, превратившись в бушующий шторм. — Мы должны отвести его внутрь, — слышит она свой голос, в котором звучит настойчивость, даже когда ей с трудом удается подавить растерянность и панику. Воспоминания о боли проносятся сквозь нее — воющие волки, холодные ветры льда и пламени, пронзительные, как поцелуй стали, — и ее дрожащие пальцы обхватывают руку брата. — Помоги мне. Когда Тарли подходит к нему с другой стороны, Ворон — Бран? — яростно мотает головой. — Нет, нет, нет. Это не… — Санса успевает сделать только один вдох, когда из его глаз исчезает цвет. Воспоминания возвращаются — склепы, крики, грохот сотен гниющих трупов над головой, — и ее хватка крепчает. А потом… — Джон! Она замирает и чувствует, как Сэм делает то же самое. Но Ворон, или Бран, или кто-то еще, кого она держит, потерян для них, с его губ срывается мучительный стон и он оседает в кресле. Санса чувствует, как ее сердце бешено бьется в груди — Джон и Арья отправились на юг, а она здесь, на севере, одна, чтобы собрать воедино разрушенные остатки Винтерфелла и… Джон. А что насчет Джона? Одинокий волк умирает. Слова Старков. Предупреждение Старков. А если бы был кто-то другой? Более достойный? Это была авантюра. Но что, если она ужасно просчиталась? Теперь она слышит ропот — они привлекли внимание тех, кто был во дворе, и какая-то часть ее кричит, что она не может демонстрировать слабость, не так скоро после битвы, но страх за брата и страх перед тысячами мертвецов заставляет ее замешкаться, и она бросает быстрый взгляд на Тарли. — Пошли ворона к моему дяде. — Риверран гораздо ближе к столице и первым получит известия о чем-то ужасном. А если она ошиблась, если приняла чудовищное решение… — Нам нужно знать, что случилось в Королевской Гавани. К его чести, Тарли требуется лишь мгновение, чтобы собраться с мыслями и коротко ей кивнуть. Но прежде чем удалиться, он снова подается вперед, бросая взгляд на дрожащего, бессознательного мальчика в кресле, и протягивает ей свернутый кусочек пергамента. В его глазах — сожаление и безотлагательность, и она уже презирает его за те слова и то бремя, что он собирается взвалить на ее плечи, как на горящий карточный домик. — Леди Санса… — Он снова мнется, прежде чем продолжить: — Дозор прислал ворона. Там… ну, похоже, назревает мощная буря, она спускается с Клыков Мороза. Одичалые не смогут переправиться, я думаю. Не в ближайшее время. Буря? Снега уже начали таять. И Дозор никогда не посылал сообщений о типичной зимней буре. В ее сердце засела тревога. Тишина из столицы. Предостережение Брана — или Ворона. Боль в голове и волчий вой. Что происходит?