the gather, the bend, the bringing forth

Сидящие на насестах вороны зловеще молчат весь день, и Сэмвелла Тарли это начинает нервировать. Он заканчивает свиток, над которым работает, и разминает затекшие пальцы. Худшая из зим пришла и ушла, но холод в птичнике поселился в его конечностях, и никак не удается от него избавиться. Он лишь вскользь упоминает об этом Лилли, хотя знает, что холод, вероятно, беспокоит ее гораздо сильнее теперь, когда у нее в чреве его ребенок (о, Сэм надеется, что это девочка, как бы сильно он обожал маленькую девочку). Но скоро они отправятся в более теплые края, в Простор и Рогов Холм, к обещанию весны, подальше от кошмаров севера, возможно, в последний раз. Так что ему не стоит так сильно жаловаться. Сэм снова бросает взгляд на воронов. Из столицы пока никто не прилетел, что начинает беспокоить. Прошло почти три недели с тех пор, как Джон уехал, три недели почти полной тишины, если не считать сообщения о триумфе флота Грейджоя, смерти одного из драконов и пленении Миссандеи, подтвержденного позже Браном. Он знает, что Джон должен был прибыть в город несколько дней назад вместе с северными армиями. Но ничего — абсолютно ничего — ни от него, ни от Тириона… или, что еще хуже, от самой Серсеи Ланнистер, злорадствующей по поводу своей победы. Конечно, было послание со Стены, от тех немногих черных братьев, вернувшихся в Сумеречную Башню (с какой целью, непонятно. Видимо, привычка людей, не знающих другой жизни, кроме черной). Он не задумывался об этом — последняя зимняя буря, бушующая за Стеной, не является чем-то неслыханным, даже если они думали, что смерть Короля Ночи ознаменует начало весны. Но это обычная буря, знает он, — достаточно сильная, чтобы предупредить, да, но не смертельный кошмар, каким была предыдущая. Настоящая опасность миновала. За Стеной больше нет ничего, кроме нескольких буйных одичалых. Он притворяется, что не повторяет этого, дабы убедить себя, что все в порядке. Эта битва со всеми ужасами зимы будет сниться ему в кошмарах еще очень, очень долго. И женщина, которую любит Джон — женщина, убившая его семью — будет на троне. Ты бы так поступил? Сэм встает, морщась, когда еще не сошедшие синяки на его теле протестуют против резкого движения. Санса — леди Старк — велела ему послать еще одного ворона в Королевскую Гавань, откуда-то зная, что в столице произошло что-то важное. Он помнит ее осунувшееся, бледное лицо, скорчившегося брата в ее объятиях, помнит, как Ворон выкрикнул имя Джона, прежде чем потерять сознание, как Санса согнулась пополам, словно сопереживая боли. Его до сих пор беспокоит реакция обоих на нечто, чего он не мог видеть. Да, в столице явно что-то произошло, и продолжающееся молчание всех только нервирует. Но единственный намек, который у них есть, — это то, что Ворона и саму Сансу внезапно пронзила невидимая боль, как будто связанная с событиями, происходящими за сотни и сотни миль… Но в Старках всегда было что-то странное, что-то, связывающее их с Севером гораздо больше, чем кровь, что частично проявилось через их связь со своими лютоволками. Я много возился с Призраком и могу узнать лютоволка. Он морщится. Не стоит думать об этом сейчас. Сначала о делах. Когда он подходит к одной из клеток, его взгляд падает на кипу пергаментов на другом столе, на стопку книг рядом. Какая глупость, думает он, охваченный отчаянным, безумным утром после нападения на Винтерфелл, рыдая от радости, что жив, и остро желая все запечатлеть. Все это — мимолетное увлечение, хотя ему интересно, кто бы еще нашел время сделать подобное, прошерстить книги и кратко записать годы и годы сражений. Впрочем, в Цитадели будет еще больше книг, больше обо всем этом, чем хотелось бы помнить. Он трет лицо и берет в руки одну из книжек. Библиотека Старков стала одной из многих жертв войн — сначала, когда Теон и Болтоны захватили крепость Старков, а затем в результате безудержного уничтожения армией Короля Ночи, — но некоторые книги, засунутые в глубокие и темные ниши и почти забытые, смогли уцелеть. Эта — «Пути мертвых» — зануднее и суше, чем чувство юмора септона, и Сэм потратил не одну свечу, пытаясь продраться сквозь старые пыльные страницы, не заработав ничего, кроме головной боли от постоянного прищуривания. Под ней еще несколько книг, которые могут оказаться лучшим источником для его собственного труда — «Короли Зимы», «Дозорные на Стене» и одна, чья обложка и первые страницы сгорели, но беглый взгляд подсказал Сэму, что в ней что-то связанное с Таргариенами. Хотя ничто из этого не будет иметь значения, если его продолжит отвлекать тишина с юга. Сэм хмурится и подходит с пергаментом к одному из воронов, который смотрит на него так, словно оскорблен самим его существованием. — Я знаю, что постоянно прошу тебя, — извиняется Сэм, открывая клетку с пронзительным скрипом. Ворон внутри раздраженно нахохлился и уставился на Сэма глазами-бусинами. Сэм вздрагивает. — Да, да, я знаю. Но на сей раз об этом просит леди Винтерфелла. Так что больше никаких пустых обещаний. Нам нужна весточка от Джона. Или Тириона. Или… кого-то. Может, Давос? Если они не мертвы, разумеется. Но желательно не от королевы Дейенерис — она… ах. Но ты ведь не знаешь этого, правда? Мы все, вероятно, выглядим для тебя одинаково. Но, если ты не против, я бы также предпочел, чтобы ты не приносил новостей от королевы Серсеи. Она довольно безумна. Его болтовня не производит на ворона никакого впечатления. Сэм тянется в клетку, чтобы вытащить ворона, прекрасно сознавая об устремленных ему в спину черных глазах его собратьев. Что навевает ему мысли о Бране (или, скорее, о Трехглазом Вороне, и он надеется, что в одной из тех книг есть что-то об этом, потому что, видят боги, он никогда не сможет дать тому объяснение). Этот бездонный взгляд на лице мальчика-провидца жуткий, хотя совсем недавно, на окружающих двор дорожках, Сэм мог бы поклясться… он почти подумал… — Ты задушишь эту птицу, если будешь держать ее так. Сэм вскрикивает, и ворон испускает раздраженное укоризненное карканье, перелетая с руки на одну из балок над головой, шальное черное перо медленно опускается по спирали на землю. Ворон издает какой-то недовольный звук, а затем поворачивается к Сэму спиной, чистя перья со всем взъерошенным птичьим достоинством, на которое только способен. С сердцем в пятках (боги, неужели люди не знали, что нельзя подкрадываться к другим так скоро после того, как все они сражались за свою жизнь против мертвецов), он поворачивается и видит в дверях птичника бледную худенькую девушку, взирающую на своенравного ворона. Она одета так, словно ей пришлось проделать немалый путь: начиная с заляпанных грязью сапог, перекинутого через руку серого плаща, и заканчивая копной влажных каштановых кудрей, все еще слегка припорошенных тающими снежинками. Ее темные глаза скользят от ворона вниз, к Сэму, а уголки губ подрагивают в полуулыбке. — Сэм из Ночного Дозора. Сэм долго смотрит на нее. Из анналов памяти выплывает пыльное воспоминание о том, что было много-много лет назад, до того, как все пошло так ужасно плохо — отчаянный побег посреди ночи, бегство от мертвых, заброшенный замок, данное обещание… Он моргает. — Я тебя помню. Ты была с Браном в Твердыне Ночи. Улыбка девушки — Мира Рид, боги, это было так давно — становится чуть шире. — Я тогда приставила нож к твоему горлу. Это сделает меня незабываемой, не так ли? — Она входит в комнату, оглядывает воронов в клетках, бумаги и книги на столе в центре птичника и по его периметру. — Теперь ты мейстер Винтерфелла? — Я… ох. Нет. Нет, я не мейстер. — Сэм прослеживает ее взгляд. — Мы, э… ничего не слышали с юга. Поэтому я посылал ворона. — С юга? — спрашивает она, и у Сэма возникает ощущение, что вопрос задан из вежливости. Что-то в том, как она избегает встречаться с ним глазами, и в тоне ее голоса говорит, что она уже знает, что он собирается сказать. — Да, — все равно отвечает он. — Джон и Дейенерис выступили на столицу, чтобы свергнуть королеву. — Пауза. — Тебя не было здесь… на битве. Мира останавливается перед одной из клеток, разглядывая ворона внутри. Тот смотрит на нее, наклонив голову. — Нет. Нет, не было. Я должна была быть со своей семьей, когда… — Она замолкает и качает головой. Наступает долгая пауза, и Сэм почти задается вопросом, собирается ли она продолжать или развернется и уйдет. Но потом она говорит: — Неважно. Сейчас я здесь, со своим отцом. Похоже, Винтерфелл хорошо восстанавливается после битвы. И снова ее голос звучит странно. Сэм ненадолго задумывается над этим, прежде чем кивнуть. — Да. Мы потеряли много солдат, хороших людей. Но это было не так разрушительно, как мы думали, после такого. К утру Арья — сестра Брана — ну, она убила Короля Ночи, и мы все остались живы. — Он прочищает горло, когда Мира хмурится, как будто на нее не производит впечатления их участь. — Тогда это все было очень страшно. — Некоторые истории дошли до Сероводья, — пожимает плечами Мира, перебирая пальцами перед клеткой. Ворон тихонько каркает, спрыгивая с насеста, и тычется в них клювом. — Как Старки спасли Винтерфелл от нежити с помощью двух драконов. Как волки вышли из леса, чтобы растерзать Белых Ходоков. Как королева драконов отрастила собственные крылья, дабы извергнуть огонь на атакующие полчища. Сэм уставился на нее. — Признаться, человек, рассказавший эту историю, был довольно пьян, — оправдывается она, пожимая плечами и улыбаясь. Ласково поглаживает ворона по голове. — И мой отец все равно знал правду. Вот почему он — почему мы — приехали. Не думаю, что кому-то это придется по душе. — Ваш визит? — спрашивает Сэм. До него доходит, что он до сих пор не отправил нужное Сансе сообщение, и он бросает взгляд на ворона, все еще упрямо сидящего на потолочной балке. — Уверен, Бран будет рад тебя видеть. Она отворачивается, но недостаточно быстро, чтобы он не заметил, как исказилось ее лицо. — Точно. Конечно. Еще одна пауза. Сэм неловко мнется. — Тебе нужно отправить сообщение? Она моргает. — Сообщение? — Да. Это воронятня. — Нет, я… — Отходит от клетки. — Я искала Брана. Или Трехглазого Ворона. Как бы он теперь себя ни называл. Мой отец сказал… — Она глубоко вздыхает и снова оглядывает птичник, прежде чем повернуться, чтобы уйти. — Прости, если я тебя прервала. Я оставлю тебя, чтобы ты отправил свои сообщения. — Погоди, нет. — Сэм вспоминает их встречу много лет назад, вспоминает Лето, Ходора и брата Миры. С тех пор все обратилось в хаос, но Сэм знает, что не видел ни Лета, ни Ходора с момента прибытия в Винтерфелл. А Мира упомянула своего отца, но не брата, который вместе с ней перешел к северу от Стены. Он вытирает руки о тунику и слегка извиняюще улыбается. — Риды — знаменосцы Старков, и уже давно. А твой отец… когда-то он был воином, не так ли? Он видит, как ощетинивается Мира, как сужаются ее глаза, и понимает, что совершил ошибку. — Собираешься спросить, почему его не было в этой битве за живых? — Н-нет! — поспешно отвечает Сэм, покраснев. — Конечно, нет. — Она бросает на него взгляд, явно говорящий, что не верит ему, и он спешит объяснить. — Мой отец всегда сердился на меня за то, что я не вылезал из книг. Говорил, что мужчине не подобает вечно читать. Но мне нравилось. Раньше я читал много материалов о великих домах и их знаменосцах, хотя это оказалось не так уж полезно. Не с войнами и всем остальным. Я имею в виду, есть кузены и все такое, но знаешь… семейные древа иногда похожи на карты. В общем… мой отец, он рассказывал, что вы были хорошими друзьями лорда Старка еще во времена восстания Роберта. Несмотря на лепет, даже Сэм осознает, что не стоит вдаваться в то, что еще говорил его отец о Ридах и озерных жителях вообще. Возможно, во время этой встречи Мира и не приставит нож к горлу, но он подозревает, что пренебрежительные замечания его отца быстро туда приведут. Вместо этого Мира медленно кивает, как бы признавая его слова (внутренне Сэм облегченно вздыхает: в этом году он больше не вынесет угроз насилия в свой адрес). — Были. — Она колеблется, а затем решается: — Я сожалею о твоей утрате. — С-спасибо. — Вопреки месяцам, прошедшим после убийства отца и Дикона (ты знал… она казнила моих отца и брата. Они были ее пленниками…), это все еще застает Сэма врасплох, острое и болезненное воспоминание о том, как он узнал об их смерти. Шок, горе (не по отцу, конечно, а по брату, его хорошему, доброму и послушному братишке, о Дикон), а следом… гнев? Разочарование? Сразу после этого Бран велел мне рассказать Джону о том, кто он такой, с грустью думает Сэм. Я был так зол. Ей не следовало этого делать, не со своими пленниками, по крайней мере, не с Диконом. Но потом я рассказал Джону и… и… Я вижу то, что происходит во всем мире. Он должен узнать правду. Он мало думал об этом, не с подготовкой к битве с Королем Ночи, не с самой битвой и ее последствиями, не с военным походом на юг. Трудно думать, так переплетено это с известием о смерти отца и Дикона. Но Бран прекрасно рассчитал время, не так ли? Сказав ему именно в тот момент, когда Сэм был растерян, потрясен и убит горем, что Джону нужно узнать, что он действительно король. Законный король. И Сэм знает Джона, верит, что он был — есть — хороший и благородный человек, который всегда поступает правильно. Королева драконов, с другой стороны, при всех своих заявлениях о судьбе и законном правлении, сожгла его семью заживо. Очевидно, есть лучший выбор. И Сэм раскрыл его. Он посеял первое зерно сомнения и недоверия. И естественно, Джон расскажет об этом Сансе и Арье, уже не доверяющим Дейенерис, несмотря на ее красоту, драконов и готовность рискнуть всем ради спасения Севера. Он видел это в военном зале, когда обсуждалось, как вести войну на юг, к Серсее: угрюмые складки у рта Сансы, вспышка раздражения в глазах Арьи. Слухи, секреты и ложь, истекающие кровью на полу прошлого. И ни от кого на юге нет вестей. — Сэм? Ты в порядке? Он моргает. Мира хмурит брови в легком беспокойстве. Пергамент из рук выпал на пол, тихо каркает ворон, все еще сидящий на стропиле над его головой. — В п-порядке, — бормочет Сэм, наклоняясь, чтобы поднять листок. Бран не планировал бы такого, не так, не с двумя драконами, способными сравнять Винтерфелл с землей… — Я… все же должен отправить это послание. Мы до сих пор ничего не слышали ни от Джона, ни от королевы в столице. — Какой королевы — вот в чем вопрос. Он нервно смеется, возясь с пергаментом, ощущая панический зуд на затылке. — Похоже, некоторые новости распространяются гораздо медленнее, чем другие. С вашими историями и прочим. На лице Миры мелькает странное выражение. — Мы узнали правду не от какого-то пьяницы или ворона, — тихо произносит она. Теперь настает черед Сэма замешкаться. Махая руками на ворона, он говорит: — Извини? Но ты сказала, твой отец знал, что произошло. — Мира отвечает не сразу, и в наступившей тягостной тишине Сэм решает, что пытаться спустить со стропил одного ворона — слишком трудная задача, и поворачивается к другой клетке. Птица в ней меньше, с сомнительной выносливостью в зимнюю погоду, но сойдет. Он манит ее на руку и торжественно начинает прикреплять послание. — Когда мы встретились в Твердыне Ночи, ты спросил моего брата, откуда он знает о Ходоках. Он тебе так и не ответил. Безопасных мест больше нет. Ты это знаешь. Ты видел Белых Ходоков и армию мертвецов. — Твой брат… — Сэм мешкает. Ему кажется, он знает ответ на этот вопрос, но все равно спрашивает. — Он…? — Я перерезала ему горло из милосердия. — Если ее и беспокоит то, как вздрогнул Сэм, она этого не показывает. — Он знал еще до того, как мы покинули Сероводье. Все это время знал, что умрет к северу от Стены, вдали от дома, и никогда не говорил мне. — Я не понимаю… — У него было Зрение. Зеленый глаз. Подарок от нашей матери. — Она сужает глаза, Сэм раскрывает рот в безмолвном изумлении. — Мне нужно его увидеть. Мне нужно увидеть Брана или кем бы он ни стал. Прежде чем мой отец поговорит с ним, хотя он, вероятно, уже знает. Скажи мне, где я могу его найти. Сэму кажется, он упускает здесь несколько важных деталей, и он быстро промаргивается, глядя на девушку Рид, прежде чем подходит к окну. Сидящий на его руке ворон бросает на него вопросительный взгляд, но Сэм слишком рассеян, чтобы обратить на это внимание. Он снова замечает, насколько молчаливы другие вороны — они вглядываются в серые тени, наблюдают и ждут, словно тоже терпеливо надеются, что их хозяин проснется. Взмах эбеновых крыльев, пара случайных перьев, парящих над скованным льдом уступом, — и вот ворон уже не более чем черное пятнышко на фоне пасмурного неба. — Бран без сознания, — наконец отвечает Сэм, глядя вслед улетающей птице и надеясь, что она доберется до юга целой и невредимой. — Он что-то видел, я думаю. Может быть, что-то, что случилось в столице. Мы не знаем. Его сестра — э-э, леди Санса — сейчас с ним. Он вновь вспоминает реакцию Сансы, почти такой же спазм боли на ее лице в то же время, что и у ее брата. Было жутковато наблюдать, как они одновременно реагируют на невидимую боль, как будто разделив то видение, которое жестоко повергло Ворона во тьму. Странные дела. Очень странные дела. — Зачем приехал твой отец? — внезапно вырывается у Сэма. — Твоя мать тоже что-то видела? Поэтому…? Мира сжимает челюсти, и Сэм наконец замечает темные круги у нее под глазами, осунувшееся и бледное лицо, как если бы она не спала с тех пор, как отправилась на север много лет назад. — Скажи мне, где Бран. — Простое и совершенно недвусмысленное требование, и Сэм не может отделаться от мысли, что если откажется, то к его горлу снова приставят нож, и в пекло его собственные вопросы. Усталая и раздраженная Мира Рид — все же не из тех, на кого он склонен давить в поисках ответов. Поэтому он кивает, складывает книги в стопку и собирает свои бумаги, чтобы запихнуть их в потрепанный, изжеванный фолиант. Вороны продолжают молча смотреть на него, пока он проходит мимо их клеток. — Да, конечно. Иди за мной. Прогулка по коридорам Винтерфелла напряженная и безмолвная. Хотя Сэм предполагает, что в самом замке сейчас оживленнее, чем обычно, из-за наплыва людей со всего Севера, которые еще не вернулись домой, он знает, что как только они разъедутся по своим владениям, общая тяжесть потерь, понесенных домочадцами Винтерфелла, будет ощущаться в десятки раз сильнее. Несмотря на то, что он провел здесь совсем немного времени, теперь, после ухода одичалых и армий, Винтерфелл ощутимо опустел. Остался костяк гарнизона, женщины и дети, старики, слабые и немощные. И он. (Когда-то он бы сказал, что это потому, что он малодушный, глупый мальчишка, который плачет и дрожит при мысли о насилии. Но теперь он знает, в чем его сила. Ему никогда не стать воином, и это его вполне устраивает.) (Он по-прежнему не собирается злить Миру Рид.) (Он уверен, что у нее где-то припрятан нож.) Упомянутая девушка почти бесшумна, как призрак, пока идет рядом. В ее шагах чувствуется нетерпение, отчего ему кажется, что он идет слишком медленно, и Сэм прикусывает нижнюю губу, чтобы не спросить ее снова, в чем дело и что, ради всего святого, видел ее отец. Вместо этого он переходит к более безопасной (хочется надеяться) теме. — До того момента в Твердыне Ночи, — начинает он, когда они спускаются по лестнице к жилым покоям Старков, — как долго… значит, вы давно знаете Старков? Мира поджимает губы и в конце концов качает головой. — Не особо. Мы с Жойеном приехали после того, как Теон Грейджой и Болтоны разорили Винтерфелл. Мы… я… знала только Брана и Рикона. И мельком столкнулась с Сансой, когда возвращала Брана в Винтерфелл, но с остальными я никогда не встречалась. — Снова качает головой. — Мой отец говорит, что во время войны их семье повезло больше, чем другим. Большинство их знаменосцев сохранили им верность, даже когда все было потеряно. Включая нас. Им повезло больше других, и все же они потеряли отца, мать, старшего брата и младшего, с грустью думает Сэм. Прошло столько лет войны, и так много семей сгинуло от меча, голода или холода. — Но, — продолжает Мира, ее голос становится горьким, меланхоличным, настолько резким, что Сэму чудится, что если он проведет рукой по ее рту, то окажется с обрубками пальцев, как у сира Давоса, — разве не это мы все должны делать? Придерживаться старой поговорки? «В Винтерфелле всегда должен быть Старк». Поскольку Сэм вырос в Просторе и знаком только с девизом дома, данная фраза приводит его в замешательство. — Что? Мира пожимает плечами. — Наверно, ее нечасто можно услышать к югу от Перешейка, по крайней мере, неискаженную версию. Но отец всегда говорил это мне и Жойену, когда мы росли. Мать тоже. Мы долгое время думали, что это шутка — в Винтерфелле всегда были Старки, так зачем это говорить? Но если вспомнить все то зло, что обрушилось на Север, когда здесь не было Старка… что ж, может, тут есть доля правды. Он задумывается. Действия Эддарда Старка и его последующая кончина положили начало войне Пяти Королей. Он знает, что Робб ушел на войну, как и матриарх Старков, а о Красной свадьбе в грядущие века будут говорить исполненным ужаса шепотом. Бран и Рикон бежали, как только Теон и, в конечном итоге, Болтоны захватили Винтерфелл. Когда Санса вернулась, она была уже Ланнистер, а затем сама стала Болтон. До недавних пор Винтерфелл был покинут Старками по крови и имени долгие годы. И именно Старк, наконец-то вернувшаяся в дом своих предков, положила конец войне против самой зимы. Он ловит на себе косой взгляд Миры. — Ты выглядишь так же, как моя мать, когда она поняла то же самое. — Совпадение, — бормочет Сэм. Мира гримасничает. — Да ну? — Проводит рукой по своим и без того растрепанным кудрям, как раз когда они сворачивают за угол к покоям Брана. — Старки должны быть здесь по какой-то причине. Я думаю, здесь, в Винтерфелле, скрывается более древняя магия, чем можно представить. Старки ведут род от Первых Людей. Легенда гласит, что один из Старков построил Стену, чтобы удержать Ходоков на севере. Но, пожалуй, если я чему-то и научилась за эти годы, так это что многие легенды основаны на фактах. Истории становятся рассказами, рассказы — мифами, а мифы — легендами. И люди продолжают их пересказывать, древние силы и старых богов, а мы делаем вид, будто догадываемся, чего те хотят. В желудке у Сэма что-то сжимается. Он хватает ее за руку, останавливая. — Бран сказал, что Король Ночи хочет уничтожить живых, уничтожить его. — Это сказал Бран или Трехглазый Ворон? — огрызается Мира, в ее темных глазах полыхает пламя — ярости? потери? Вырывает руку из его хватки. — А что хоть кто-то из нас знает о Трехглазом Вороне? Он был просто еще одним орудием Детей Леса, как и Король Ночи. Все это — новая информация для Сэма, которому остается только ошарашенно таращиться — ничего подобного он не читал ни в одной из своих книг. Мира в ответ на его изумленный взгляд хмурится. — Вы все убили Короля Ночи, потому что Трехглазый Ворон сказал, что вы должны это сделать. Потому что он носил лицо того, кому вы доверяли. И вы все его послушались. — Она с отвращением фыркает и встряхивает головой. — Неужели никому из вас не приходило в голову, что Ворон, может статься, преследовал отнюдь не ваши интересы? Он так же стар, как и Король Ночи. Единственная причина, по которой вы поверили, что они по разные стороны, это потому, что он так сказал. Сэм качает головой, мысли мечутся. Он думает, что, возможно, Мире просто горько от того, как все закончилось между ней и Браном, но есть в ее словах что-то такое, от чего трудно отмахнуться, как будто в них кроется некая доля правды. — Нет. Джон тоже сражался с ним. В Суровом Доме. Мертвецы и Ходоки — они бы убили нас всех. Джон — причина, по которой мы все сражались, потому что он всегда знал, всегда верил… это он отправился просить помощи у Дейенерис… и Король Ночи убил бы Брана! Вот почему он пришел сюда. Мира только усмехается. — Не очень-то вы умны, — говорит она, хотя и с заметно меньшим пылом, чем раньше, и поворачивает к двери, за которой мерцает багрово-золотой отблеск камина. Сэму ничего не остается, как поспешить за ней, жонглируя охапкой книг и бумаг от неожиданности. — Я думаю, ты доверился не тому человеку. Тебе надо было, чтобы Таргариен убил Короля Ночи… и Ворона, пока ты был в деле. Она ведь не имеет в виду, что мы должны были убить Брана. — Дейенерис пыталась… Девушка Рид проходит мимо него, заглядывая в комнату. — Не этот Таргариен. Другой. Сэм слегка утомился испытывать шок от каждого второго предложения, вылетающего из ее рта. Ему требуется мгновение, чтобы прийти в себя. — Т-твоя мать видела это? Мира отвечает ровным взглядом. — У тебя ужасное лицо, чтобы скрывать секреты. К тому же, Жойен обладал более мощной силой. Дар моей матери слаб и в лучшие дни. — Качает головой. — Но мой отец был там со своим другом, когда умерла Лианна Старк. Когда мы получили сообщение от лорда Вариса об этом… Эйгоне Таргариене, не имело смысла держать все в тайне от нас. Но он — единственный живой человек, который может поручиться за происхождение Джона и не видел этого в видении. Сэм какое-то время размышляет над сказанным, переводя дух после стремительной пробежки по коридорам. Похоже, что все, кроме Дейенерис и ее армии — ни одного уроженца Вестероса, — предпочли бы провозгласить Джона своим новым королем. А почему бы и нет? Он — вестеросец, каким никогда не сможет стать королева драконов, кровь величайшей из когда-либо живших южных династий, потомок прославленных Королей Зимы, воспитанник благороднейшего из людей и законный сын уважаемого принца. У Дейенерис есть ее имя, ее драконы и чужие восточные армии — она никогда не станет правителем, которого выбрал бы Вестерос. Так почему бы не Джон? Он заглядывает через плечо Миры в комнату. Бран все еще лежит на кровати, брови нахмурены даже в глубинах той тьмы, в которую он погрузился. Его сестры нигде не видно, но леди-рыцарь стоит у двери, пристально глядя на них обоих, что заставляет Сэма чуть-чуть занервничать. — Леди Санса ушла на встречу с гостем, — коротко молвит Бриенна. — Если вы ищете ее, то найдете в Большом чертоге. Мира, кажется, едва воспринимает ее слова. — Я пришла повидаться с Браном. Сэм замечает, как в глазах Бриенны загорается узнавание. — Леди Мира… мои извинения. Я… не узнала вас во дворе. — В прошлый раз, будучи здесь, Ворон прогнал меня, как дурную собаку, вскоре после того, как я привела его домой, — следует ответ. — Я пробыла тут недостаточно долго, чтобы оставить о себе впечатление. — Она подходит к краю кровати и несколько мгновений стоит молча. Наконец, садится, глядя в лицо мальчика, ради которого проделала такой долгий путь. — И тебе нужно проснуться. Нам надо поговорить. Бриенна в замешательстве встречает взгляд Сэма, но он, должно быть, выглядит так, словно получил пару ударов по голове, потому что ее глаза сужаются в подозрении. Он качает головой — явный жест, что не сейчас или, может, мне нужна минутка или полсотни — и пятится из комнаты, все еще сжимая в ладонях книги и бумаги. Его руки начинает сводить судорогой от того, как крепко он их держит, как будто простая мысль о записанной им истории рискует рассыпаться, если ослабить хватку. Джон… Мне нужно поговорить с Джоном… Нет. Нет, не с Джоном. Истории становятся рассказами, рассказы — мифами, а мифы — легендами… Он опускает взгляд на книги в своих руках. Вспоминает, когда был маленьким — о боги, кажется, что это было целую вечность назад, время до Цитадели, до Лилли, до Ночного Дозора, он даже не может припомнить — и замечания его отца. Что ни один его сын не станет хныкать и ютиться в золотых недрах библиотеки Рогового Холма. Как Сэм находил утешение в сказаниях и преданиях, как предпочитал притворяться рыцарем в своем воображении, а не на самом деле, как плакал при одной только мысли о боли, как днями и днями превращался в грамотея под суровым взглядом отца, тихой лаской матери и озадаченной терпимостью Дикона, чье замешательство сменялось широко распахнутыми глазами, когда Сэм читал ему книги, будучи еще совсем юными («тебе понравится, Дикон! Обещаю!»), и Дикон болел за рыцарей так же, как и Сэм, но только тайными вечерами, под покровом темноты, всегда оставаясь золотым сыном в присутствии отца, а теперь его нет, сгорел в пепел на поле боя вдалеке от дома и от старшего брата, который рассказывал ему эти сказки и осыпал его причудливыми историями о великолепии (рыцари и хорошие люди в них никогда не умирали, в отличие от рыжеволосого мальчика, вставшего рядом с отцом), но книги, истории все еще оставались, и никто никогда не узнает их лучше, чем сам Сэм. Он сглатывает, борясь с внезапно нахлынувшим чувством утраты и страха, поселившемся в его желудке, отчего книги, бумаги и все заключенные в них слова кажутся ему столь же неподъемными, как великаны, разорвавшие на части Винтерфелл. Здесь — история, а в толще веков — рассказы, мифы, легенды, и где-то между ними… …правда.