the gather, the bend, the bringing forth

Дующие с изрезанного берега залива Разбитых Кораблей соленые ветры настолько страшные и ледяные, что могут загнать любого уроженца мыса Дюррана глубоко в неприступные стены Штормового Предела… но Джендри — не штормландец. Он сидит на вершине массивной башни-барабана, едва защищенный бойницами от налетающих с востока могучих ветров. Далеко внизу слышен рев и грохот волн, разбивающихся о зубчатые скалы, где не осмеливался бросить якорь еще ни один корабль. Он слышал истории о том, как глава дома Баратеонов вместе со своей женой встретил свою гибель в этой самой бухте, вблизи скал, одновременно защищающих и все разрушающих. Он чувствует на языке соль и море, наблюдая, как бурлящие белогривые волны сердито разбиваются о берег, и слышит пронзающий громовые потоки одинокий крик чайки. И все-таки у него нет ощущения, что он вернулся домой. Вздохнув, Джендри откидывается на зубец, согнув одну ногу и подтянув ее к груди, не обращая внимания на головокружительный обрыв на расстоянии вытянутой руки. Он и небольшой отряд северных солдат прибыли сюда всего три дня назад, тяжелая дорога из Винтерфелла в Белую Гавань едва не погубила по пути нескольких лошадей, затем подозрительно спокойное морское путешествие до Грифоньего Гнезда, а потом еще одна непростая поездка до Штормового Предела. Серый замок, стоящий под еще более серым небом, удерживался малочисленным гарнизоном — людьми короля и королевы, которые не смогли или не захотели совершить долгий поход в Винтерфелл ради сражения с армией трупов и синеглазых демонов (Джендри до сих пор сомневается, можно ли их винить — разве не все они уже много лет следуют за Станнисом Баратеоном в его беспутных геройских скитаниях?). Мейстер замка, молодой человек чуть старше Джендри, обладал бóльшим умом, чем многие его сверстники, и выслушал их рассказ — в том числе о недавно назначенном королевой драконов лорде Джендри — с какой-то покорной, но веселой усталостью. Джендри все еще не уверен, что целая армия воронов сможет убедить остальной Вестерос в реальности битв, произошедших на севере, но Таргариены, по-видимому, в глазах немногих по-прежнему пользуются мифическим почтением. По окончании рассказа мейстер кивнул, заверив Джендри и его людей, что те не встретят сопротивления своим требованиям, и проводил их в покои, чтобы они отдохнули. Джендри на протяжении большей части объяснений молчал, лишь кивая в знак согласия или устало пожимая плечами, когда ему задавали вопросы. Мейстер, похоже, не горел желанием пререкаться по поводу удержания кресла Баратеонов дольше, чем есть, и еще менее ему хотелось отрицать легитимность, дарованную королевой драконов. И так за один день парень из трущоб Королевской Гавани стал лордом Джендри Баратеоном из Штормового Предела. Это все еще ошеломляет. Это не та жизнь, которую он должен был прожить, пускаясь в приключения прямо из детских сказок. Вот уже много лет — если не считать того долгого и унылого перерыва, когда казалось, что весь его мир стал лишь гребной лодкой, мозолями на руках, жгучей морской солью и бесконечным истощением — он бежал. Он всегда бежал: от других голодных ртов в трущобах, которые бы с легкостью перерезали тебе горло, если бы это принесло им еду или деньги, от ножа убийцы, когда он все еще считал себя не более чем сыном девки, от заклинаний красной жрицы, когда его кровь была важнее жизни, от холода, от ходячей смерти. И вот теперь он сидит здесь, словно на краю света. А был ли конец света? Действительно ли все закончилось там, в Винтерфелле? Ему не очень-то хочется думать об этом, особенно о Винтерфелле, с его воспоминаниями о холодных руках и синих, как ночь, глазах, с запахом мочи, смерти и криками. Ему, конечно, не чужда смерть — как же иначе, выросши в Блошином Конце, — но такое… А еще тот поцелуй и тепло раскрасневшегося от удовольствия тела молодой женщины над ним, губы на его шее, мозоли на кончиках пальцев от сотен неведомых смертей, касания, засосы… От представшего перед ним зрелища Джендри закрывает глаза, сжимая руку в кулак, и с тихим стуком откидывает голову назад, на каменный бастион. Ревущее внизу море и близко не такое дикое, как девушка, не такое внушающее трепет, не такое прекрасное, не такое лютое, и ему хочется… хочется… но, боги, как он вообще мог надеяться, как он мог даже думать…? Я не леди. Никогда не была. Это не мое. И я не лорд, хотелось сказать Джендри, схватить ее, умолять, на случай, если она исчезнет в соли, море и снегах, как когда-то много лет назад, словно призрак — что угодно, лишь бы она осталась, лишь бы поняла. Титулы не дороже мочи. Я хотел тебя. — Мой лорд? Джендри распахивает глаза, резко вскидывает голову и видит вчерашнего юного мейстера, стоящего в нескольких ярдах от него с настороженным выражением лица. Джендри задается вопросом, сколько лордов сидело на опасных уступах крепостных стен, сколько покинутых, убитых горем и обезумевших рыцарей прыгали навстречу своей смерти, размазывая мозги и кровь по камням далеко внизу. Интересно, верно ли он себе это представляет. Кисну, как последний дурак, думает он, болтая ногами, упирается локтями в колени и бросает на мейстера вызывающий взгляд. Как долго он там стоит? — Можешь звать меня Джендри. Я не такой уж и лорд. Титул все еще вызывает зуд, он словно слишком большой плащ, сшитый для человека, куда более непохожего на самого Джендри, сковывает его. Он замечает, как глаза мейстера сощуриваются в уголках, а гусиные лапки — единственный признак того, что тот либо намного старше, чем кажется, либо прожил удивительно тяжелую жизнь за суровыми стенами Штормового Предела. — Это было бы неуместно, милорд, — говорит он. На миг будто обдумывает свои слова, прежде чем добавить с суховатой наблюдательностью: — И мне бы не хотелось гневить королеву драконов. Никто не хочет быть зажаренным драконом. Джендри со вздохом проводит рукой по своим короткостриженным волосам. Он бы не сказал, что она так уж ужасна — Джон, похоже, прекрасно разбирается в людях, и он ей вполне доверяет. Конечно, не лишнее и то, что она поразительно красива, и за несколько месяцев они безумно влюбились друг в друга. Часть его возмущена этим. Другая его часть с этим смирилась. В любом случае, именно Дейенерис дала ему титул, и именно она будет ожидать от него верности в ответ. — Она не сумасшедшая, — вскакивая на ноги, рискнул Джендри. Прилично ли по протоколу обсуждать душевную стабильность королевы с замковым — его — мейстером? Существуют ли правила для такого рода вещей? Он встряхивает головой, дабы прояснить мысли. — К тому же, если я облажаюсь, она скорее скормит дракону меня, чем тебя, так что не волнуйся об этом. — Полагаю, она не пожаловала бы вам титул и легитимность, если бы думала, что вы, ах, облажаетесь. — В голосе мейстера звучит веселье. Джендри не уверен, от облегчения, что ему (вероятно) не грозит пламенная участь, или от его грубоватой прямоты — боги, он даже не может говорить как лорд. Он знает о простодушии и дружелюбии короля Роберта, о его веселом нраве, располагавшем к нему народ, но Роберт Баратеон был рожден лордом. В его жизни не было ни минуты, когда он был чем-то меньшим. А лорду легче носить корону короля, чем мальчишке-бастарду — лордский титул. Жаль, что их путешествие в Штормовой Предел оказалось столь внезапным. Он бы с радостью разыскал Джона Сноу, чтобы обсудить — за несколькими кружками эля, желательно — то, как они поднялись из своего низкого положения бастардов до непостижимой чести: он — лорд Штормового Предела, а Джон Сноу — провозглашенный Король Севера. Но вместо этого он здесь, с северянами, с которыми сражался бок о бок, но чьи имена вертятся и путаются у него в голове, вдали от Винтерфелла, Королевской Гавани и всего остального, что он когда-либо знал. Должно быть, мейстер ловит мириады эмоций, промелькнувших на лице Джендри, потому что вежливая веселость сменяется чем-то более теплым. — Не тревожьтесь, милорд. Со временем станет легче. Если вы в чем-то похожи на своего отца или дядей, народ простит вам почти все. Джендри мимолетно вспоминает свои встречи со Станнисом Баратеоном и задается вопросом, действительно ли мейстер когда-либо встречал этого человека. Однако он ничего не говорит, только вяло пожимает плечом. Мейстер бросает на него оценивающий взгляд, на что Джендри изо всех сил старается не нахмуриться. Но собеседник, видимо, решает, что спорить не стоит, и жестом приглашает его следовать за собой ко входу на лестницу. С неохотой Джендри подчиняется. Они спускаются по освещенной факелами винтовой каменной лестнице в относительной тишине, мейстер лишь мимоходом интересуется, не желает ли Джендри, чтобы еду подали в его солярий (Джендри даже не подозревал, что у него есть солярий). После того как они разрешили возникшую путаницу, на них снова опускается тишина, оседающая между лопаток Джендри так неотступно, что к тому времени, как они достигают покоев, он почти мечтает, чтобы Король Ночи был еще где-то поблизости, лишь бы оказаться где угодно, только не здесь. — Я скоро пришлю прислугу с едой, — говорит мейстер, введя Джендри в его покои. — И сир Гилберт спрашивал о встрече с вами. Сообщить ему, что он в вашем распоряжении? Джендри отвечает озадаченным взглядом. — Сир Гилберт? — Кастелян. — Пауза. — Он был человеком короля, так что вы должны ему понравиться. — Верно… — А меня зовут Юрн, если вам вдруг интересно. Взгляд, каким его одаривает Джендри, вызывает у мейстера только смех. Как выясняется, сир Гилберт Фарринг («зови меня Берти, и мне плевать, какая королева сделала тебя лордом, я сломаю тебе нос») — еще один обитатель замка, на вид едва ли на полдюжины именин старше самого Джендри, — феномен, вызванный тем, что старшие предшественники обладают удивительной способностью убивать самих себя. В отличие от худощавого невысокого мейстера, Фарринг с густой каштановой бородой и ручищами обхватом с небольшую деревню — великан, выглядящий так, словно забавы ради вырывает с корнем чардрева. Он вваливается в покои Джендри после краткого представления и быстрого оценивающего взгляда, а затем направляется прямиком к блюду с жареным хлебом, чесночной колбасой и созревшим голубым сыром и кувшину слишком сладкого на вкус Джендри золотистого эля. — Ты избегал меня, а? — спрашивает Фарринг, наливая себе кружку эля. Прежде чем Джендри успевает ответить, кастелян уже продолжает: — Я бы не стал тебя винить. Вам всем пришлось хлебнуть лиха, судя по словам Юрна. Драконы! Нежить! Если бы север не был таким чертовски холодным, я бы и сам с удовольствием поглядел. Но с тех пор, как умер старина Станнис, у нас тут толком не было главного. Мы, видишь ли, были за Ренли, но, боги знают, все пошло наперекосяк. А потом Станнис был слишком занят на Севере с вами, а Ланнистеры и Тиреллы собачились в Королевской Гавани, и о нас все просто забыли. Я имею в виду, допустим, мы могли бы послушаться королеву Серсею, но слушание ее никогда не приносило никому ничего хорошего. А простые люди, ну, сам понимаешь, они уже устали от всех этих разборок, и Юрн сказал, что, наверное, будет лучше, если мы подождем, пока кто-нибудь наконец разберется, кто тут главный, потому что бессмысленно бежать за кем-то еще, кто окажется на конце хорошего куска стали. Юрн говорит, ты был кузнецом, а? До Джендри не сразу доходит, что последнее предложение — это вопрос, обращенный к нему. Он хмурится. — Подмастерьем в Королевской Гавани, да. — Он с немалым изумлением наблюдает, как здоровяк наконец допивает кружку эля, корчит гримасу отвращения и тянется за ломтиком поджаренного хлеба. — Ты пьешь это пойло? — Слишком сладко. А может, у меня просто нет изысканного вкуса лорда. Фарринг одобрительно хмыкает, откусывая огромный кусок хлеба. — В пекло вкусы лорда. Я бы предпочел иметь лорда, который сможет переварить такой густой эль, чтобы его можно было жевать. — Он сужает глаза, глядя на кувшин. — Кроме того, здешние старики говорят, что ты — вылитый король Роберт в юности. Весь Вестерос знал, что он любил выпить кружку хорошего крепкого вина, или пива, или эля, или чего угодно, что попадалось ему под руку. Может, это его и погубило, но… Джендри садится за маленький столик с тарелкой еды, не настолько голодный, чтобы даже попытаться изобразить к ней интерес. — Так вот почему ты хотел меня видеть? Чтобы узнать, правда ли то, что говорят старики? Фарринг пожимает плечами, падает на другой стул и тянется за очередным куском хлеба и ломтиком сыра. — Мне было двадцать три, я только-только женился, когда умер король Роберт, и я никогда не забирался на запад дальше Грифоньего Гнезда. Когда король все же отправился сюда, чтобы повидаться с братом, я видел его только издали. — Старший поджимает губы. — Все, что я могу сказать наверняка, это то, что ты мельче, чем он. Джендри не может сдержаться — он смеется. — Так скажет большинство мужчин. — Немногие из них скажут, что сражались с нежитью или видели дракона, — подчеркивает Фарринг. Но потом все веселье испаряется так быстро, что у Джендри закружилась голова, и здоровяк наклоняется к нему с серьезным выражением в глазах. — А теперь послушай: я молод для кастеляна, и меня наверняка обвинят в трусости за то, что я не участвовал ни в одной из войн, которые велись по всему Вестеросу с тех пор, как сняли голову Неду Старку. Но после того, как лорды и леди почти забыли о нас здесь, на востоке, у меня хватило ума держать язык за зубами и знать, когда и где нужно сражаться. Драконы и ледяные чудовища — это все хорошо, и будь я проклят, если скажу, что не хотел бы увидеть ту битву, но мы с Юрном поддерживали в порядке здешний народ с начала сражений и попыток людей до нас стать героями во имя своих королей и королев. Это о чем-то да говорит, даже если тебе наплевать. Джендри пристально смотрит на него, вникая в смысл слов. — Погоди. Ты думаешь, я собираюсь тебя заменить? — Королева Таргариен и северяне могут по-разному относиться к тем, кто не пришел им на помощь сражаться с ордой нежити. — Я в этом сомневаюсь. Фарринг вскидывает бровь. — А когда закончатся бои? Если королева Таргариен завоюет трон, думаешь, она великодушно простит тех, кто не побежал сражаться вместе с ней или помочь ей одержать победу? Если же ее победит королева Серсея, то мы укрываем единственную оставшуюся угрозу ее власти, единственного живого истинного сына ее покойного мужа. — Он медленно и задумчиво откусывает хлеб. — Нет, ваша королева поставила нас в затруднительное положение, видишь ли. Должен признать, что слишком горжусь своим местом, чтобы сдаться без боя, даже если приведший меня сюда путь усыпан телами тех, кто был до меня. Я исполнял свой долг, как никто другой. Джендри надолго умолк, обдумывая слова кастеляна. Этот человек ворвался в его покои, угрожал ударить его по лицу, ел его еду и пил его эль, не спрашивая разрешения, а теперь окольными путями просил остаться кастеляном Штормового Предела, и все это в течение десяти минут. Если бы на месте Джендри был кто-нибудь другой, любой мелкий лорд, с которым никогда не разговаривали таким вызывающим образом, мужчину, скорее всего, выпроводили бы из комнаты с крайним предубеждением. Однако тот продолжает сидеть напротив Джендри, упрямо выпятив челюсть, наблюдая за ним, побуждая его… совершить ошибку? Потерять самообладание? Мейстер Юрн относился к нему с насмешливой доброжелательностью, как будто все — какой-то грандиозный розыгрыш, затеянный королевой драконов. Сир Гилберт Фарринг воспринимает это как угрозу, которую Дейенерис, без сомнения, и планировала: следуй за мной и моими решениями или страдай от последствий. Несомненно, жесткий ход, но необходимый: он — сын Роберта Баратеона, а Штормовые земли — одно из Семи Королевств, но пока его некому возглавить. Он предполагает, она сделает то же самое с Простором. Вполне логично. Но это политика, дипломатия, лорды и мир, за которым Джендри наблюдал только со стороны. Когда сражаешься с концом света, кого волнуют твои титулы и чья кровь течет в твоих жилах? Еще несколько недель назад подобное не имело значения: Джендри был незаконнорожденным сыном короля, сиротой, кузнецом, воином… а теперь благодаря паре простых слов он стал чем-то большим. Дает ли это ему право сказать этому человеку, что в угоду Дейенерис нужно выбрать нового кастеляна и нового мейстера Штормового Предела? Или же его долг — встать за людей, чей замок он унаследовал как лорд? Сделает ли это его врагом королевы, какая бы из них ни вышла победительницей из битвы в Королевской Гавани? Ты тупой упрямый бык, укоряет его издевательский голос в его голове, голос, звучащий так удивительно похоже на голос Арьи, что ему становится почти физически больно. Защищай тех, кто нуждается в защите, и в пекло всех остальных. Но Арья говорит, что она не леди. А Джендри… кто такой Джендри? Он вдруг чувствует себя очень усталым. Закрыв глаза и проведя рукой по лицу, он делает долгий, медленный вдох. Затем, спустя мгновение, встречает холодный пытливый взгляд Фарринга своим мрачным. — Слушай. Я уже несколько месяцев сражаюсь с врагами сильнее меня. Я делал это, чтобы защитить людей, потому что это то, чем я занимаюсь. Вот что правильно. И я не могу сказать, что приду сюда и стану правильным лордом, который красиво говорит и умеет делать то, что делают лорды. Но я могу попытаться поступить правильно по отношению ко всем вам. Может, не совсем так, как положено бы, но, по крайней мере, это мне по силам. Фарринг на мгновение замолкает. Затем тоже вздыхает, подхватывая еще колбасу. Поднимается на ноги, с задумчивым видом откусывая кусочек. — Да, пожалуй, это все, о чем можно просить, — медленно произносит он. — Скажи своей подруге, королеве драконов, пусть смилостивится над нами, бедными простолюдинами, когда получит свой трон, а? Не всем же принимать решения так, будто за спиной есть дракон. — Его улыбка больше похожа на гримасу. — И даже у тебя не получится. Мы с Юрном поможем тебе, Джендри Баратеон, но ты должен научиться быть настоящим лордом, и быстро. В следующий раз не позволяй мне съесть всю твою еду. Джендри пожимает плечами. — Я был не голоден. Иначе все бы пропало. Фарринг смотрит на него долгим-долгим взглядом, а затем издает лающий смешок. — О да, тебе предстоит долгий путь. — А потом подхватывает кувшин с элем («Я вылью его в окно, потому что это позор») и уходит. В ту ночь Джендри снятся движущиеся бесформенные тени, будто преследующие его по пустынным и запутанным лабиринтам трущоб Королевской Гавани. Теням предшествует пронизывающий холод, а в их темных глубинах мерещится мерцание синих глаз, слышатся неестественные гортанные звуки оживших трупов. Он ускоряет шаг, ища что-то важное, что-то потерянное и забытое, когда шеи касаются морозные усики, а нежить снует в темноте, надвигающемся и всепоглощающем мраке, заполняющем каждый угол, каждый дверной проем, каждое окно, словно ночь действительно никогда не кончалась. А где-то в вышине слышится рев трех драконов, один из которых — истлевший труп, а его братья — облеченный в плоть огонь, и мир внезапно озаряется пламенем, жаром и криками, человеческими и нечеловеческими, он бежит по улицам, преследуемый огнем и дымом с тем же обещанием смерти, что и льдом и тьмой. И по-прежнему не может найти то важное нечто, то, что затерялось в полумраке переулков и подворотен, среди поворотов и тупиков. Он чувствует, как бешено колотится в груди сердце, ощущает стекающий по лбу холодный, отдающий отчаянием пот, как пересохло в горле от напряжения и дыма. Во сне он спотыкается — о труп, о кирпичи, о ровное место, он не может сказать — и падает на землю, выбивая воздух из легких. Над ним — огонь. Вокруг него — снег, холод, ужасные синие глаза, запах разложения и смерти, скелетные руки, тянущиеся, тянущиеся, тянущиеся… А потом… тепло. Благословенная тишина. Он поднимает голову и смотрит по сторонам, в то время как пейзаж вокруг него стекает песком, превращаясь в седую дымку, лунный свет и пылающие теплом костры, рассыпанные, как звезды, по приветливому темному простору. Он снова крутится, пытаясь подняться после измученного падения, и видит пару серо-голубых глаз, серьезных и слегка насмешливых, слишком старых для такого юного лица. В них есть свирепость, которую он любит, сила, которой он очарован. Это она. — Арри. Арья. Ее рука вдруг у него на плече, и она улыбается. Улыбка не доходит до глаз. — Я не она. — Проводит рукой по его волосам. — Я не леди. — Арья, подожди… — Во тьме это не имеет значения, — тихо молвит она, касаясь своими губами его губ, и это самая сладкая и совершенная тьма, какую он только может себе представить. — Мы выжили во тьме. Мы… — В Винтерфелле всегда должен быть Старк. — Ее прикосновение теплое, но ее слова холодны, холоднее смерти и разложения, принесенных зимними ветрами. — Потому что лед не может убить дракона. Нет, нет, огонь не может убить дракона, думает Джендри, смятение отравляет поцелуй, но он не в силах отстраниться. Его тело словно разрывается на части от этого поцелуя, от страсти, и хотя краем сознания он понимает, что это сон, что все нереально, тем не менее в отчаянии тянется к ней, ощущая, как ее тело поддается прикосновениям, как кожа и шерсть исчезают под его блуждающими ласками, языки танцуют, а потом ее лицо прижимается к его шее, пока она раскачивается на нем, и он чувствует ее влагу и жар вокруг своего члена, и Арри Арри Арри да да пожалуйста прошу останься прошу я тоже не лорд я искал тебя я искал так долго пожалуйста не уходи пожалуйста останься пожалуйста… И тут она отстраняется, и лицо, на которое он смотрит, вовсе не Арьи. Но глаза того же блестящего оттенка, в них пляшут пламя и тьма. Он чувствует ее жар вокруг себя, ее тело, как буквальное пламя, горит, горит, горит, и Джендри не может закричать… — Дети огня и дети льда, — шепчет незнакомка, когда он пытается отпрянуть от ее прикосновения — боги, он горит, — и наклоняется вперед, чтобы взять его руку и приложить к своей груди. — И тот, кто и то, и другое, ибо даже принцев можно короновать королями. А ночь длится. — Хватит… хватит, — выдавливает Джендри, его кожа трескается и шелушится от жара тела незнакомки, сон грозит развеяться. — Какие принцы? Какая ночь? Мы победили. Мы победили. Женщина, прекрасная и ужасная, сама суть пламени, силы и тьмы, улыбается. — Правда? И в руке ее нож — он видел, как Арья сжимала такой же после битвы, нож, положивший конец ночи, — сверкает, переливается, и к горлу пристает жало, и тьма, красная тьма, полыхающие синие глаза, и цепкие руки, и мертвые… мертвые… Джендри просыпается со сдавленным вздохом, обнаружив себя почти погребенным под спутанными простынями в стылой комнате, несмотря на исходящее от потрескивающего камина тепло. За окнами слышен рев залива Разбитых Кораблей, виден серебристый свет луны, выглядывающей из-за плотных, тяжелых облаков. Он досадливо стонет и проводит обеими руками по волосам — детали сна уже растворяются в глубинах сознания… за исключением лица женщины в конце и теплоты ее покрытого испариной тела, прижатого к нему. Он не удивлен самим кошмаром. На самом деле, больше удивляет, что прошло чуть более двух недель, прежде чем он вновь в него погрузился. Раньше, думает он, кошмары не возникали из-за усталости, но теперь здесь, в непривычно мягкой постели, за великим оплотом знаменитого несокрушимого замка, темная ночь, похоже, вольна о себе напомнить. А Арья… Арья для него снова призрак, он знает. С помощью пары простых слов — это не мое — он понимает, что она будет преследовать его до тех пор, пока он жив. Кажется, ему никогда не покинуть Винтерфелл. Раздается стук в дверь, и Джендри задается вопросом, не заключается ли весь смысл существования лорда и воина в том, чтобы никогда больше не спать. — Прошу прощения, если разбудил вас, милорд, — говорит мейстер Юрн спустя мгновение, входя в опочивальню, пока Джендри раздумывает, не накинуть ли на себя совершенно нелепый халат. — Но только что прибыли несколько… любопытных посетителей, желающих поговорить с лордом замка. Решив, что за последние пару дней не растерял все свое достоинство, Джендри нащупывает простую тунику, брошенную на край кровати. Натянув ее через голову, спрашивает: — Штормландцы? Мейстер Юрн качает головой. — Ах. Не совсем. — На выразительный взгляд Джендри мейстер пожимает плечами. — Восточники, милорд. По-моему, их цель — Королевская Гавань. Женщина сказала, что они… знакомые королевы Дейенерис. Это заставляет Джендри задуматься. Выходцы с Востока, знакомые с Дейенерис? Он знает, что до прибытия на Драконий Камень та правила Миэрином и завоевала несколько городов в Эссосе. Под «знакомыми» может подразумеваться что угодно — от старых союзников до обиженных свергнутых правителей, а это значит, что в сей богопротивный ночной час, имея за плечами считанные дни практики в качестве лорда, Джендри должен наладить дипломатические отношения с людьми, чья культура так же чужда ему, как и титул лорда Штормового Предела. — Откуда они взялись? — спрашивает он, в то время как его мысли несутся вскачь. Дейенерис уже должна была бы добраться до Королевской Гавани, разумеется, если ее маленький отряд из Безупречных и дотракийцев отплыл вскоре после самого Джендри. Джону потребуется больше времени, чтобы сплотить потрепанные силы Севера на Королевском тракте, но, конечно, он не может послать ворона в Королевскую Гавань в надежде, что Дейенерис уже свергла Серсею. Винтерфелл кажется более безопасным вариантом, поскольку Бран там, но даже в этом случае могут пройти дни, и дни, и дни, прежде чем он что-нибудь услышит. — Они приплыли из Мира, хотя, судя по акценту, сами не уроженцы этого города. — Мейстер задумчиво смотрит на него. — Если это союзники королевы драконов, то, наверное, нет причин для беспокойства. Если же нет, то сейчас не самое благоприятное время для их появления. Какое бы время они не выбрали, оно было бы неподходящим. — Не пойму, что же такого произошло, что заставило кого-то ехать так далеко и так быстро. Единственные, кому есть дело до того, что здесь происходит, — это банкиры. Я очень надеюсь, что любой, кто сядет на корабль, чтобы нанести визит, будет друг. Мейстер Юрн улыбается. — Или очень решительный враг. — Ты не помогаешь. — Я здесь лишь затем, чтобы указать на пробелы в вашем мышлении, милорд. — Ты слишком усердствуешь, — бормочет Джендри, хватая со стула свой плащ и направляясь к двери под смешки мейстера за спиной. Несмотря на внушительные размеры Штормового Предела, в нем не так уж страшно заблудиться. Внешне он представляет собой гигантскую непробиваемую бочку на еще более непробиваемой коробке. Ничто по сравнению с извилистым лабиринтом улиц под Красным замком в Королевской Гавани, и Джендри смог разобраться в его планировке — по крайней мере, в наиболее важных комнатах — спустя несколько часов после своего прибытия с северным гарнизоном. Чтобы добраться до приемного зала, требуется всего пара минут сердитой ходьбы по пустым освещенным факелами коридорам. Внутри Фарринг разговаривает с парочкой настороженных стражников, которые выглядят так, словно предпочли бы быть где угодно, только не в этой комнате. Джендри не может их винить, не в этот час, и уж точно не когда в нескольких ярдах стоят иностранные гости. Их всего двое — Джендри делает пометку спросить либо у них, либо у мейстера Юрна, где все остальные, — и не удается полностью подавить ощущение, даже когда те повернуты спиной, что их скорее больше забавляет эта ситуация, чем причиняет неудобства. Мейстер Юрн прочищает горло. — Лорд Штормового Предела, Джендри Баратеон. Фарринг кивает Джендри. Но вот восточники поворачиваются, и от настороженного любопытства Джендри мгновенно переходит к тревоге. Мужчина, с ухмылкой на губах и непринужденной позой наемника, ему незнаком, но женщина… женщина, которую он видел буквально полчаса назад, ее губы на его губах, нож в руке и пламя в глазах. Красная тьма. Дети огня и дети льда. — Ты, — вырывается у него, опережая шок в мыслях. Мейстер Юрн моргает. Фарринг хмурится. А женщина улыбается в тишине. — О, — протягивает ее спутник, приподнимая бровь на женщину. — Вы встречались. Что ж, это значительно облегчит нашу работу. А я-то думал, нам придется убеждать вас в наших добрых намерениях. — Мы… не встречались. — Джендри чувствует на себе неодобрительный взгляд мейстера Юрна и насмешливый Фарринга, но подавляет желание выбежать вон. Даже если все чувства говорят ему бежать, он знает, что не может начать говорить о снах и видениях в присутствии этих людей. Особенно не с ней, особенно когда ее улыбка свидетельствует о том, что она явно в курсе того, что творится у него в голове. Вместо этого он выдавливает: — Вы — красная жрица. Я уже имел с вами дело раньше. Смех у нее низкий, но девичий, в глазах пляшут веселые искорки. Джендри каким-то образом умудряется не сделать шаг — или несколько — подальше от нее. — Похоже, многие из вас, вестеросцев, имели дело с моей сестрой. Возможно, мне следует извиниться за любые действия, что она могла совершить во имя нашего Владыки. При этих словах Джендри колеблется. В хаосе битвы и распаде наспех составленных планов сражения (Тайвин Ланнистер и Робб Старк, думает он, до сих пор ворочаются в своих могилах), леди Мелисандра обеспечила огонь, когда на них обрушились снег и лед. Так ли важно, что мечи угасли через мгновение после того, как дотракийцы ринулись во тьму? Так ли важно, что нежить в конце концов прорвалась через огненную яму? Был бы у них хоть шанс, хоть один миг на передышку, если бы не ее Владыка Света? Но тут Джендри вспоминает о пиявках. — Ваша сестра пыталась убить меня. Хотела принести меня в жертву, чтобы помочь лорду Станнису стать королем, — мрачно говорит он. Краем глаза видит, как обмениваются взглядами мейстер Юрн и Фарринг, а незнакомец тихонько присвистывает. Улыбка женщины чуть сползает, и она качает головой. — Мелони была очень разной. Верующей, да. Преданной слугой нашего Владыки, безусловно. И женщиной множества великих убеждений, часть из которых совершенно ошибочна. — Она вытягивает руки ладонями вверх. Выглядит юной, искренней. — Не позволяйте ее ошибкам заставить вас усомниться в нашей вере. Я вижу сквозь пламя истину, огонь, который горит столь же ярко, как солнце. Он очищает тени от лжи и сомнений, и теперь он привел меня сюда, в соответствии с клятвами, данными мною во имя Дейенерис Бурерожденной, Разрушительницы Оков и Матери Драконов. Я всего лишь смиренный слуга Владыки, стремящийся исправить ошибки, совершенные моей сестрой в своей слепой вере. Фарринг хмыкает и поворачивается к мужчине. — А что насчет вас? Вы тоже явились сюда, чтобы исправить какие-то ошибки, а? Незнакомец усмехается и слегка насмешливо склоняет голову. — Боюсь, ничего такого грандиозного. Я простой наемник, несу весть для прославленной королевы драконов… и очень надеюсь, что она освободит меня от обязанностей, возложенных ею лично. Мейстер Юрн говорит: — Лорд Джендри сообщил нам, что королева Дейенерис собирает свои силы для удара по столице. Сомневаюсь, что у нее сейчас есть время заниматься делами в Эссосе. Или, — он кивает женщине, — урегулированием отношений с последователями Красного Бога. Женщина поджимает губы. — Я знаю о битве ее светлости. И я уважаю, что для нее очень важен ваш трон железных мечей. Но пламя показало мне истину. Огонь на мгновение стал сильнее теней Великого Иного и приносимого им льда, но это длилось недолго. — Она делает жест в сторону Джендри. — Вы видели битву своими глазами. Так скажите, действительно ли Великий Иной побежден? — Не знаю насчет Великого Иного, — хмуро говорит Джендри, — но Арья Старк победила Короля Ночи. Мы выиграли эту войну. Наемник фыркает. — Отлично. Мейстер Юрн поднимает руку, по-видимому, чтобы заставить замолчать Фарринга, явно уже открывшего рот и готового спросить, что за чушь несет эта женщина. — Уже довольно поздно. И я уверен, что ваше путешествие было утомительным. Давайте соберемся утром, чтобы обсудить ваши дела с королевой, и мы посмотрим, чем можем вам помочь. Джендри внимательно наблюдает за женщиной, ее лицо вдруг становится очень холодным и застывшим, и ему кажется, что она вот-вот запротестует. Но затем она смиряется, грациозно склонив голову. Мейстер Юрн зовет прислугу, который материализуется словно из воздуха, и тот провожает их в гостевые покои замка. Наемник одаривает троих оставшихся мужчин веселым взглядом, будто вся эта встреча была ничем иным, как источником будущих историй для рассказов в таверне. Спина женщины изящно выпрямлена, когда она удаляется. Фарринг смотрит им вслед, его брови сходятся в задумчивости. — Наемник и красная жрица. Не могу сказать, что видел более странные компании. Мейстер Юрн вздыхает, потирая лицо. — У королевы Таргариен два дракона, а среди ее военных советников карлик, евнухи, бывшие рабы, бастарды и провидец. Бывают и более странные союзы, — замечает рассеянно. Джендри он говорит: — Но не скажу, что мне тоже нравится их внезапное появление здесь. Или эти разговоры о Великом Ином. Нам нужно выяснить, удалось ли Дейенерис Таргариен взять столицу. Если нет, то в Вестеросе не место этим чужеземцам, даже если они верные союзники королевы. Если же столица ее, нам понадобятся инструкции, что с ними делать. Джендри на мгновение задумывается. — Винтерфелл будет наилучшим вариантом, я думаю. Бран должен знать, что происходит. Мы можем послать ворона? — Мейстер Юрн коротко кивает, а затем тоже уходит, оставляя Джендри и Фарринга в огромном пустом приемном зале. Джендри скрещивает руки на груди и смотрит в пол, вспоминая слова женщины. Ему не нравится неопределенность, внушаемая ее присутствием, он не доверяет ее слишком своевременному появлению всего через несколько дней после его прибытия с северянами. Присматривает ли Красный Бог за ними или нет, его не так сильно волнует, как тот факт, что за ними по пятам идут его последователи. — Ну, как же захватывающе. — Фарринг нарушает молчание раздраженным фырканьем. — Красные боги на востоке, драконы на севере и вот-вот осажденная столица в Королевских землях. Джендри кривится и вспоминает свой сон. — Прошло четыре дня, а я уже хочу вернуться в Блошиный Конец. Фарринг фыркает, уперев кулаки в бедра. — А ты удивлялся, почему мы остались здесь.