☆
Дни для Гона слились воедино, превращаясь в сплошную депрессивную тягучесть. Нет, он помогал, конечно, тёте, однако этого было недостаточно, чтобы его мысли перестали возвращаться то к стопке ярких вещей [с левой стороны второго ящика в комоде], то к неполной колоде оставленных карт [Хисока всегда носит Джокера и все двойки с собой], то к приоткрытому [на всякий случай] окну, то к так и не убранному [вдруг что] матрасу, на который он безуспешно старался не обращать внимания, засыпая. Все эти никуда не ведущие переживания изматывали не хуже тяжёлых тренировок. В сочетании с ежедневными физическими нагрузками они действовали не хуже мощного снотворного: каждый вечер, едва его голова касалась подушки, Гон проваливался в лишённое снов забытье, а наутро походил на сонное привидение. Долго это продолжаться, однако, не могло. — Как спалось, дорогой? — осторожно спросила Мито на утро четвёртого дня, когда её племянник с тёмными кругами под глазами непонимающе пялился на пустую столешницу в поисках зажатой в руке чашки. — М-м? Хорошо, спасибо. — Гон, наконец, обнаружил «пропажу» и теперь сосредоточенно засыпал в неё соль вместо сахара. Не в силах вынести такое зрелище, женщина мягко отобрала у него чашку. — Присядь пока.— Она вылила непригодную для питья жидкость в раковину и заполнила уже сладким чаем многострадальную чашку. Поставив напиток перед парнем, Мито опустилась на соседний стул и тяжело вздохнула. — Гон, ты себя в могилу сведёшь. — Что? — рассеянно переспросил он, тут же, впрочем, спохватившись. — Ты зря волнуешься, Мито-сан, для хантеров вполне нормально вообще не спать несколько дней кряду, а я вполне себе высыпа-а-аюсь. Сдержать широкий зевок он был не в силах, из-за чего не заметил, как тётя возвела глаза к потолку. — А днями напролёт переживать о различных вещах для вас тоже нормально? — скептически спросила она и, пресекая поток возмущения со стороны Гона, продолжила: — Это бесполезное занятие, которое тебе только вредит. Сильные плечи поникли, признавая поражение. Ощутив, что, возможно, слишком сильно надавила, Мито произнесла уже мягче: — Я не осуждаю тебя — сама раньше изводила себя пустыми переживаниями. Но ты пойми, легче от этого не станет. Только хуже. — Я знаю, — понуро вздохнул Фрикс, — но совсем перестать думать не могу. Но окно, пожалуй, стоит уже закрыть. — Да, это бывает сложно, — кивнула тётя. — Постарайся найти свой способ прогонять эти мысли хотя бы на время. Можешь рассказывать о них мне, можешь записывать… Хотя да, этот способ явно не для тебя, — улыбнулась она, заметив возмущённое выражение на лице напротив. — Слушать музыку тоже не плохо. В любом случае, не позволяй всяким переживаниям себя задушить. Договорились? — Договорились, — тихо хмыкнул Гон. — Спасибо, Мито-сан. — Вот и славно. Заснуть ты сейчас, я понимаю, всё равно не сможешь, так что сходи, пожалуйста, в город. Я дам тебе список…☆
Весь оставшийся день Фрикс исполнял небольшие поручения тётушки, периодически уверяя её, что с ним всё хорошо. Музыка действительно помогала, так что он даже отыскал старые наушники и допотопный плеер. Теперь вместо мыслей о Хисоке у меня в голове глупые строчки… Прогресс, так сказать. Вечером пошёл дождь. Сухая земля жадно вбирала в себя долгожданную влагу, жители Китового острова радовались, что не придётся вручную поливать небольшие грядки. Мито снабдила Гона термосом чая и тарелкой с печеньем и, пожелав ему спокойной ночи [девять вечера, вообще-то], отправила племянника наверх «слушать природу». «Это ещё никому не вредило», — заявила она тоном знатока, и парень, тепло улыбнувшись, отправился в спальню. Тихое постукивание по подоконнику и впрямь умиротворяло, так что Гон не стал закрывать окно, справедливо рассудив, что комнате всё равно стоит остыть после недели жары. Опустившись на кровать, он задумчиво положил в рот кусочек печенья и устремил взгляд на верхушки деревьев, шелестевших под тяжёлыми каплями. — Надо бы почаще устраивать себе такие вечера. Или дни. И чтобы вот такие вкусности были. — Второе печенье также оказалось в желудке. Звуки дождя убаюкивали. Гон поставил тарелку возле термоса на прикроватную тумбочку, не спеша переоделся и лёг, всё ещё прислушиваясь к мерному стуку капель. Где-то там, за окном был Хисока. Далёкий, близкий, маленький, взрослый… Главное — он был, и у него, скорее всего, всё было хорошо, а большего Фриксу и не нужно было знать. — Спокойной ночи, Хисока, — улыбнулся парень, проваливаясь в сон. Гон уже не слышал ни мягкого смешка, ни полного тёплой насмешки ответа. — Спокойной ночи, Гон.