День 3.
После того как она выплакалась, головная боль вернулась, а вместе с ней и гнев. Небо за восточным окном посветлело от чернильно-бордового до болезненно-серого, и яркость в кабинете усилилась в тандеме с мерцающим пламенем ярости. Часть этого была направлена вовне, на сотрудников, которых она ранее считала компетентными, но теперь знала обратное. Фара чувствовала, что они все еще снуют по дворцу, разговаривая приглушенными голосами, как будто она не могла слышать, обезумев от паранойи и жалости. Ни один из них не был способен дать ответы, которые она искала. Остальная часть гнева была направлена прямо внутрь себя. Хотя Фара держала голову повернутой к окну, она не видела холмов, тянущихся к Блаффстоуну. Её мысленный взор перенесся во времени на тридцать лет назад. Вместо зубчатых крепостных стен она увидела своё укрытие. Увидела безжизненные лица своих родителей, труп Рафаэля. Снова. Это происходило снова. Разве не это она сказала много лун назад, когда возражала против телохранителя? Любой, кто намеревался защитить, в конечном итоге оказывался… Фара закрыла глаза. Бесплодная язвительность была частью души так много дней, что все тело казалось худым и непрочным, как будто гнев сжигал изнутри, превращая из благородной королевы в дымящуюся оболочку. Через пять минут она возобновит свою борьбу. Она в сотый раз возобновит обход замка. Пять минут. Когда Фара снова открыла глаза, небо за окном приобрело оттенок первоцвета, и она смутно осознала, что где-то на задворках сознания бродит чужеродное колебание. Королева откликнулась на это, почувствовав стабильность, стойкость и бархатистость. Набу. Фара никак не отреагировала. Ни на то, чтобы отослать его прочь, ни на то, чтобы пригласить войти. Она просто сидела, выпрямившись в кресле, сложив руки перед собой с фальшивой безмятежностью, пассивно позволяя его нерешительности и беспокойству проходить насквозь. Набу задержался в дверях, и, хотя она не отвела взгляда, аромат кофе вскоре выдал причину его визита. Фара позволила запаху пропитать себя так же, как и его эмоциям, и едва моргнула, когда он, наконец, вошел и поставил поднос на стол. С молоко и без сахара, как она любила. Или могла любить, если бы было хоть что-то похожее на аппетит. Еда и сон оставались чуждыми. Почти три дня. Прошло несколько минут, а Фара не сделала ни малейшего движения в сторону дымящейся кружки, но министр обороны отказался говорить первым. Набу задумчиво наблюдал поверх края своей чашки, а Фара больше не смогла этого выносить. — Я полагаю, обновлений по-прежнему нет. Его взгляд опустился, виноватый в том, что не было хороших новостей. — Вы не можете ожидать, что я буду сидеть здесь и ничего не делать, министр. Набу испустил долгий вздох, раздраженный, еще не окрашенный поражением. — Мы не можем рисковать тем, что вы покинете безопасный дворец. Фара снова закрыла глаза, задаваясь вопросом, достаточно ли силен гнев, чтобы головная боль полностью поглотила, чтобы она просто воспламенилась. Его обычно успокаивающий баритон царапал уши, как наждачная бумага. — Безопасный? Этот дворец защищен не больше, чем граница между Солярией и Эраклианом. Набу сложил пальцы домиком и прижал их к подбородку. — Мы должны сообщить королеве Луне. Это было первое действие, которое предложил министр, кроме как сидеть сложа руки. Фара моргнула. — Что? — Вы правы. Это похищение представляет собой международную угрозу. Мы знали, что Андреас не будет драться честно, но устраивать засаду и держать в заложниках вашего личного телохранителя — это вопиюще. Набу упомянул «заложника». Он все еще думал, что есть надежда. Это пронеслось сквозь Фару, и она замолчала, размышляя. Стоило ли рассказывать Луне о целенаправленном усилении действий Андреаса? Но Фара не видела в этом никакой ценности. У Луны более чем достаточно забот со своими собственными линиями фронта. У Солярии три осады уровня Теллурида против одной осады Домино. И сказать это, означало бы признать на дипломатической арене, что Фара очень слабо контролировала собственное царство. Как она могла претендовать на суверенитет королевства, когда не могла справиться с относительно небольшими владениями своего дворца? Это выставило бы напоказ слабость. Нет, было бы лучше оставить это при себе и совете. Это сузило список подозреваемых только до тех, кто работает во дворце. Но предложение Набу вызвало целый водопад осознаний, которые сразу же поставили ее на ноги. Министр отреагировал быстро и встал. — Ваше Величество? — Вы правы, — ответила Фара. — Нам нужно выйти на международный уровень. Она обошла стол и в три шага добралась до двери, Набу легко поспевал следом своей длинной походкой. По крайней мере, у него хватило ума не пытаться остановить. С каждым шагом Фара чувствовала, как шар его тревоги надвигается на ее. — Позвольте мне сделать это. Хотя Фара и не остановилась, но все же наклонила к нему подбородок, приподняв одну бровь. — Все, что вы собираетесь сделать, — уточнил он. — Сделаю я. — Нет, — часть скованности растаяла от его заботливости, но ничто не могло пробить стену, которую Фара возвела вокруг себя ночью. Головная боль сильнее отдалась в виске. — Это должна быть я. — Что вы собираетесь делать? Было бесполезно говорить об этом, потому что Набу только воспротивился бы, но каким-то извращенным образом спорить с советом было приятно. Было чем заняться, кроме как сидеть в кабинете и стараться не думать о том, с какой части тела Сола кровь попала на фрак. — Отправлю послание Андреасу. Конечно же, паника министра возросла до астрономического уровня. — Мы не знаем, был ли это он, Ваше Величество. — Кто еще мог похитить телохранителя королевы-противницы и оставить после себя эти улики? Если это не он, то это Скай, и ни один из ваших агентов пока не нашел даже его волоска. Подбородок Набу опустился, когда чувство вины смешалось с паникой, пока он изо всех сил пытался сохранить контроль. — Подумайте, Ваше Величество, что именно этого хотел бы Андреас. Чтобы вас загнали в угол и вы совершили что-нибудь необдуманное. Думайте как Сильва. Он бы не хотел, чтобы вы рассказали о похищении, на случай, если это мог быть не Андреас вовсе. Фара покачала головой, хотя головная боль с каждым движением становилась все сильнее. Возможно, Набу думал логично, но то, чего мог хотеть гипотетический Сол, и то, что было нужно реальному Сола — это две разные вещи. Прямо сейчас ему было нужно, чтобы она сделала все, что в ее силах, чтобы найти его. Если это означало посредничество в общении с Андреасом то так тому и быть. Фара больше не могла томиться в этом неведении. И кроме того… Она не принадлежала ни Солу, ни Набу. Сол с самого первого дня был не согласен со многими решениями, и хотя поначалу они напоминали концы магнитов, свисающих по веревке, со временем и минимальной корректировкой они соединились воедино. Сол мог бы пожелать, чтобы Фара вела себя определенным образом, но он влюбился в нее, когда она все делала по-своему. Пока Набу продолжал разглагольствовать, королева вошла в зал совета, который был эпицентром поисковых операций. Хедерман и Герхарт оторвались от компьютера, явно о чем-то споря, в то время как Айро отложил свой планшет, а Марко быстро встал. — Герхарт, — обратилась Фара к дипломату. Ноэль встала, беспокойство читалось в каждой черточке её гусиных лапок, и от королевы не ускользнул взгляд, который она бросила на Айро. — Это Андреас, — подтвердила Фара, вызывая любого в комнате на спор. —Если только у кого-нибудь из вас нет новостей. Последовавшая тишина отозвалась громким эхом, чувство вины было ощутимо в каждом уголке комнаты. А затем ноющая головная боль приняла обостренную форму, и Фара постепенно поняла, что она принадлежит не ей. Это исходило откуда-то извне. За пределами комнаты. Фара повернула голову к закрытой двери, в то время как боль приобрела древесную форму, резкую и гибкую — палитра мыслей Бена. По мере того, как проходили секунды, эмоции усиливались, возбуждение активно подавлялось дисциплинированным умом. Фара повернулась к двери как раз в тот момент, когда Бен ворвался внутрь, запыхавшись, но судя по тому, как встретился с ней взглядом, он нисколько не удивился, обнаружив королеву там. Харви кивнул один раз, его грудь тяжело вздымалась после пробежки по дворцу. — Его нашли, — выдохнул он. — Живым.***
Усталый врач в белом халате и с седыми волосами, собранными в строгий конский хвост, встретила в вестибюле. — Ваше Величество, мистер Сильва выписан из операционной и находится в стабильном состоянии в палате интенсивной терапии. Слова слетели с губ Фары прежде, чем она добралась до дверного проема: — Мне нужно его увидеть. Поколебавшись лишь мгновение, прежде чем кивнуть в коротком поклоне, доктор жестом указала себе за спину. — Следуйте за мной. Доктор направилась по извилистым коридорам, мимо бесконечных двойных дверей, ни на секунду не замедляя шага. Она говорила с настойчивостью и краткостью, типичными для профессиональных врачей: — У нас нет сведений о ближайших родственниках. Фара поджала губы и нахмурилась. — У него их нет. Насколько мне известно. Алфейцы приносят клятву отречения. — Тогда… — По приказу короны, — продолжила Фара. — Он должен пройти самое ускоренное лечение, которое у вас есть. Губы доктора сжались в тонкую линию, и она еще раз утвердительно кивнула. — Хорошо, я отмечу это в его карте. После дюжины поворотов доктор внезапно остановилась у относительно простой двери, обшитой деревянными панелями, за исключением красной таблички с надписью «Частный». Сквозь узкую полоску стекла в верхней половине двери, Фара могла видеть подножие больничной койки и по меньшей мере двух санитаров, но больше ничего. — Он находится под общим наркозом после операций. Фара постаралась не моргнуть при произнесении этого слова во множественном числе, вместо этого направив свое отвращение на другой оттенок ярости, которая теперь была частью ее самой. — Я понимаю, — сказала она, коротко кивнув. — Вы готовы? Конечно, она была готова. Она отчаянно ждала этого момента с тех пор, как увидела фотографию фрака Сола, залитого кровью, и вдвойне отчаянно, когда в визжащей «скорой помощи» ее отвезли в больницу, где Бен поделился с ней тем, что ему было известно. О чем он и догадался, судя по ранам. Через что прошел Сол. Фара подавила вздох и кивнула. — Я должна его увидеть. Доктор кивнула и повернулась, затем без стука открыла дверь. Не дожидаясь разрешения, Фара сразу же вошла внутрь вслед за ней и оглядела содержимое комнаты через плечо доктора. Мужчина в халате выпрямился с дальней стороны кровати, держа в одной руке оксиметр для измерения уровня крови, а в другой капельницу. Но глаза Фары были устремлены не на медбрата. Теперь, когда она увидела Сола, не могла смотреть ни на что, кроме него. Он здесь. Сол Сильва найден. Наконец. Ей пришлось плотно сжать губы, чтобы не закричать, произнося его имя. Сол выглядел, другого слова для этого не подберешь, хуже некуда. Круги под глазами казались темнее из-за того, насколько он был бледен, и из-за отсутствия бороды, которая компенсировала бы это, кожа была почти такого же цвета, как кремовая простыня под ним. Больничный халат, по-домашнему невзрачного синего цвета, обтягивал торс, из-за чего обычно широкая грудь казалась сморщенной, и никак не скрывала повязку, приклеенную скотчем к правой стороне ключицы. Взгляд скользнул вниз по рукам и остановился на воспаленных синяках, обвививших сгиб локтей, и вид рук ниже предплечий заставил съежиться от сочувствующей боли. Они были полностью забинтованы, прозрачные рукавицы закрывали все, начиная с предплечий и ниже. Хуже всего было с руками. Ломать руки порочно для любого, но Фара знала, что это особенно навредит Солу. Каждый раз, когда она закрывала глаза, она могла представить и почувствовать его руки. Сжимающие меч. Вытаскивающие ее из взорванной больничной палаты. Прижимающие к своей груди в темноте укрытия. И Фара почувствовала силу этих рук. Хватая ее за руки, прижимая к стене, извиваясь между бедер, отпечатываясь на обнаженной коже. Сама того не замечая, Фара подошла к краю кровати. Она зацепилась одной ногой за красное мягкое кресло у стены и придвинула его поближе к кровати, прежде чем опуститься на него, положив локти на тонкий матрас. Она глубоко вздохнула, сглотнула и мысленно потянулась к его разума. Боль — это было очевидно. Она лежала внутри него, как безбрежный океан, затопляя всё. Ничто не впитывалось от прикосновения. Фара отшатнулась от этого, борясь с естественной нерешительностью. Сделав еще один глубокий вдох, она сосредоточила концентрацию на самом нижнем уровне боли. Фара ухватилась за это своим разумом, отодвигая его назад, чтобы копнуть глубже, и наткнулась на зубчатую, колючую стену ненависти. Фара сглотнула, не заботясь о том, есть ли в палате кто-то ещё. Это ей кое о чем сказало. Ненависть к тому, кто сделал это с ним. Означало ли это, что Сол знал своего мучителя? Это подтверждало, что это был Андреас? Фара толкнулась глубже, шипы ненависти пронзали чувства, но она должна была знать… Черт. Фара ахнула, руки сжались в кулаки на матрасе. Под этим отвращением скрывалась кишащая, ползучая масса, угрожающая подняться вверх и захлестнуть и ее, и Сола. Она знала это слишком хорошо. Отчаяние. Фара не могла идти дальше. Слишком много тьмы, слишком много сопротивления. Нет ничего более глубокого, чем отчаяние. Она резко закрыла свой разум, отступая от его боли к своей собственной. Сжав губы, Фара обхватила себя руками, чтобы вернуться в настоящее, прежде чем протянуть правую руку. Она нежно погладила его по плечу, стараясь не задеть синяков, и еще больше приободрилась, почувствовав прохладу кожи. Совсем не похоже на то теплое тело, которое впервые забралось к ней под одеяло в Чамберсе, или на то энергичное, которое так жадно уложило ее в постель той ночью в Анолиде. Тело. Что-то внутри нее сжалось от ужаса. Вот на что он был похож. Не Сол Сильва. Тело.***
Сквозь стекло Фара изучала мириады аппаратов по всей комнате, ее взгляд скользил по провисшему шнуру капельницы. Шнур, похожий на капельцу, но коричневый раза в три больше по размеру, входил и выходил из ноги Сола, как гротескная игла, прошивающая агонию вместо нити. Ужас застрял у нее в горле, и никакое количество глотков не могло прогнать его. Неосознанный вздох затуманил стекло, на мгновение скрыв хирурга в синем халате, стоящего по другую сторону от Сола со скальпелем. Фара моргнула, и конденсат испарился. Его голова была повернута в сторону, но она могла видеть нежный изгиб его груди, вызванный анестезией. Сол жив. Жив. И все же мужчина лежал неподвижно. Если бы Фара не была феей разума, осознающей хаотическую пустоту, которой был его разум, она вероятно сошла бы с ума. Почти три дня. Его не было почти три дня. Сол пережил столько пыток, что его нашли без сознания, и решили оставить в таком состоянии, пока обрабатывали руки, переливали кровь, которую он потерял. Но Сол жив. Руки Фары никогда еще не были такими скользкими от пота. Она знала, что он вне опасности, но нахмуренный лоб хирурга под фонарем, освещавшим руку Сола, означал, что он далек от выздоровления. Фара засунула руки подмышки, чтобы они не дрожали. За этим стоял Андреас. Она знала, даже если Сол пока не мог сказать. Пытка была явно преднамеренной, почти клинической по своей точности, направленной на то, чтобы причинить боль, не убивая. Кто еще хотел бы, чтобы Сол так страдал? Фара не отменила охоту на Ская, но было трудно поверить, что неуместная ненависть мальчика к своему отцу могла распространиться на такую порочность. Скай ненамного старше Блум. Скорее всего, будь это он, не было бы такой точности, которая позволила не умереть. И Сол жив. Он не только найден живым. Его вернули Фаре. Она провела языком по пересохшим губам, чтобы дышать носом и стакан снова не запотевал. Сола доставили благодаря поисковой группе Марко близ Эренделла. Без сознания, но живой и прикованный наручниками к мертвому солдату из Андроса. При воспоминании внутри все перевернулось. «Не обязательно солдат» — предупреждал Набу. Мужчина, одетый в форму армии Андроса, но его лицо было так разбито, что невозможно было узнать ни одной черты. Потребуется несколько дней, чтобы установить личность этого человека. Это был отвлекающий маневр, который должен был сбить со следа. Потому что, учитывая состояние, в котором был найден Сол, Набу и Бен не верили, что алфеец мог одолеть андроссца. Нет, они считали, что солдат был мертв до того, как его приковали наручниками к Солу. На мгновение Фара закрыла глаза, прижимая руки к тонкому выступу штукатурки там, где стена соединялась с окном. Она осторожно прислонилась лбом к стеклу, наслаждаясь прохладой от очередной головной боли: ее личный телохранитель, возвращенный после похищения, был каким-то обзразом связан с вооруженными силами Андроса. Медсестра протянула хирургу марлевый тампон. Фара наблюдала, ничего по-настоящему не видя, ее разум все еще проносился со скоростью миллион миль в секунду. Почему Андрос? Это означало, что ей придется открыть канал связи с Тританнусом, что добавило еще десять тонн к головной боли. Возможно, Фара могла бы попросить Айро связаться с Ниобой напрямую. Фара моргнула, когда хирург развернул плечи и обеими руками что-то сделал с костяшками пальцев Сола. Он жив. Он проснется. Он вспомнит о случившемся и сообщит Фаре, королеве Домино, которая обрушит свой гнев на того, кто совершил такое чудовищное преступление. Она сглотнула. Если вспомнит. Когда она сосредоточилась, то смогла наблюдать, как поднимается и опускается грудь Сола при дыхании. Было ли это тем, на что рассчитывал Андреас? Что Сол не вспомнит? Часть ее хотела собраться с духом и покопаться поглубже в разуме Сола, чтобы посмотреть сможет ли она сама раскопать это воспоминание, но несколько причин перевесили это желание. Во-первых, это было бы грубым вторжением. А во-вторых, Фара знала, что свидетельство о вторжении феи разума, скорее всего, было бы недопустимой защитой для акта войны. Ее взгляд скользнул по бинтам, синему медицинскому одеялу, накинутому на тело, синякам на левом локте. Сол жив. Ее руки сжались в кулаки. Когда он проснется?***
Локти Бена покоились на столе напротив. Рукава его клетчатой рубашки закатаны до предплечий. Холодный искусственный свет в кабинете, который больница выделила для королевы, будто способствовал появлению мешков у него под глазами. Это означало, что Фара выглядела еще хуже. Не то чтобы ее это волновало, за исключением того, что она надеялась: несколько часов сна помогут им обоим вместо того, чтобы напоминать о том, насколько она измучена. Чего и добилась беспокойная ночь, проведенная в неудобном кресле у кровати. Фара думала, что почувствует себя намного лучше, когда Сола найдут. Она думала, что заключит его в объятия, что они вместе посочувствуют друг другу, что его присутствие снова придаст сил. Вместо этого она не могла избавиться от ощущения, что Сол, которого нашли, не был ее Солом. — Нам нужно действовать осторожно, — сказал Бен в напряженной тишине. — Очевидно, что теперь, когда Сильва в безопасности, у нас больше рычагов воздействия, но…— он запнулся, когда Фара издала насмешливый звук, возмущенная тем, что состояние Сола было названо «безопасным». — Пока он не проснется и не расскажет нам больше, мы не можем позволить себе быть опрометчивыми. Фара подавила желание закатить глаза так, как это сделала бы Блум, когда ей велели вести себя по-королевски. — Как долго мы планируем притворяться, что Андреас не совершал еще одного акта войны? Бен склонил голову. — Я понимаю, что для тебя это уже давно стало личным. Но мы должны иметь в виду, что Андреас не боится использовать жертвы, чтобы компенсировать личную жажду крови… — Уже есть жертвы, Бен. Стюард нахмурился, покусывая нижнюю губу. — Сильва понимал риски… — Орител, Блум, Рафаэль, —перечислила Фара, стараясь, чтобы голос звучал ровно и возвышенно, несмотря на уменьшившуюся, но все еще неутихающую ярость, бурлящую под кожей. — Мои родители. Это был тот же самый гнев, но окрашенный по-другому. Сначала она не могла найти Сола. Теперь не могла достучаться до него. Бен опустил взгляд, но Фара не перестала говорить. — Вся моя жизнь. На моем счету сорок лет потерь, даже во времена так называемого мира. Розалинду это не беспокоило, но меня это чертовски беспокоит, Бен, и я хочу, чтобы это прекратилось, — женщина сделала вдох, чтобы выровнять гнев, который снова пробрался под кожу. — Даже если это означает, что я не буду ждать, пока звезды сойдутся в пользу дипломатии. Харви сидел молча, пока ее руки, лежавшие на столе, дрожали, и, наконец, он поднял взгляд, чтобы встретиться с ней, и сказал серьезно: — Ты не можешь защитить всех, Фара. Бен не был безразличен, но она могла истолковать это именно так. Фара сглотнула, вздернула подбородок и уставилась на приоткрытую дверь в коридор, на табличке которой были перечислены симптомы гриппа. — Почему нет? — спросила она, стараясь, чтобы голос был таким же тихим, чтобы его не было слышно. — Я королева. Бен вздернул подбородок, сочувственно произнося каждый слог: — Мир устроен по-другому. Горячее давление обожгло глаза, когда зеленый плакат растворился в поле зрения, но Фара отказалась поднять руку, чтобы вытереть влагу, пока Бен продолжал. — Сол знал. Он знал, чем рискует, когда брался за эту работу. Он гордился этим. Он повторял мне это по десять раз на дню. Ее фырканье было недостойным, но все равно вырвалось. Этого утешения недостаточно, чтобы вытащить ее из отравленного колодца. Оно вырывалось наружу, как пар из чайника. — Я заставила его сделать выбор, — прошептала Фаре. — Я сказала ему выбрать Алфею или выбрать меня. Я довела его до крайности, он сказал, что скомпрометирован… — Он мне никогда не нравился, — перебил Бен, разжимая скрещенные руки и кладя ладони на колени. — Но я никогда не смог бы критиковать его убеждения или способности. Харви откинулся на спинку стула, пальцы правой руки настойчиво барабанили по колену. — Сол Сильва не из тех людей, на которых можно повлиять, если он сам этого не захочет, — стюард не был уверен, сказал он это вслух, или исключительно в мыслях. Фара молча покачала головой, уставившись на стол и стараясь не вспоминать ту ночь, грязный мотель, огонь в глазах, когда он навис над ней. Голос Бена был настолько нежным, что казалось, он доносится откуда-то издалека. — В этом вы так похожи. Ты ведь понимаешь это, верно? Вырвался еще один тихий вздох, наполовину всхлип, который замер на пути наверх. Фара закрыла глаза и позволила принятию прокатиться по ней. Нет, ей не удалось защитить всех. Но это не означало, что она, черт возьми, не могла попытаться, не в последнюю очередь сделать все, что в ее силах, как королевы, чтобы все исправить. Если бы только было что-то, что она могла сделать, кроме как сидеть в этом кабинете и ждать. Хотя это было немного лучше, чем ждать, пока Сола найдут. Ждать, пока он не поправится настолько, чтобы его можно было привести в чувство. Фара согнула пальцы и положила их на прохладный деревянный стол. — Я не знаю, что делать со всей этой неугомонной энергией. Брови Бена поползли вверх. — Я думаю, у тебя есть фея огня с точно такой же проблемой. Фара улыбнулась. Возможно, это была первая улыбка за последние дни, потому что движение мышц вокруг губ казалось вялым и непривычным, даже несмотря на то, что оно было смягчено воспоминаниями о вчерашнем дне. Блум. Она должна была вернуть ей телефон и извиниться. По крайней мере, за жестокость своей вспышки, если не за намерения, стоящие за ней. — Ты можешь привезти ее сюда в следующий раз? С Марко. Крики за пределами комнаты заставили остановиться. Бен тоже оглянулся через плечо, пока они внимательно прислушивались. Две пары шагов, если не больше, прогрохотали мимо кабинета. Побледнев, Фара невольно вспомнила, когда в последний раз была в больнице, когда в последний раз слышала крики, шаги и незваных гостей, бегущих вприпрыжку по коридорам. Она вскочила на ноги одновременно с Беном, который вытянул руку, как будто это могло удержать ее на месте. — Оставайся здесь, я выясню. — Не неси ерунду. Бен одернул руку. То ли от боли, то ли от страха. И Фара вылетел за дверь. Преследуемая по пятам Беном, она заметила санитара, выбегающего из-за угла в перпендикулярный коридор. Коридор Сола. Время остановилось. Через бесконечно долгую секунду Фара, тяжело дыша, стояла в дверях палаты Сола. Комната никогда еще не казалась такой тесной и растрепанной: врач, две медсестры, три санитара и один Сол, лежащий поперек кровати по диагонали, все еще без сознания. Ей не нужно было спрашивать — ведущий врач немедленно обратилась к ней. — Он проснулся, Ваше Величество, — доктор выпрямилась и подняла руки вверх, чтобы снова завязать хвост там, где он выбился из прически. — Нам пришлось дать ему успокоительное. Взгляд Фары скользнул по сбившемуся набок больничному халату Сола, простыням, запутавшимся вокруг его ног, как у неуклюжей мумии, подставке для капельницы, которую медсестра вешала заново, ее ноги были расставлены над лужицей того, что осталось от предыдущего пакета с жидкостями, лопнувшего, когда Сол, несомненно, опрокинул его. Бедствие было заметно по всему помещению, от поваленного оборудования до нервного напряжения в комнате. Фара кивнула, у нее слегка перехватило горло, когда она подошла ближе к кровати, заложив руки за спину, чтобы не дотянуться до распростертого без сознания Сола. Его голова склонилась набок, как будто позвоночник был искривлен, глаза закрыты, а губы едва приоткрыты. Но взгляд был прикован не к его бесстрастному лицу, а к рукам санитара справа, которые обхватывали безвольные руки Сола широкими мягкими ремнями. Пока она наблюдала, санитар двумя пальцами проверил затяжку ремней, а затем прикрепил их к люверсам, которых Фара ранее не заметила на боку больничной койки. Тошнота снова подступила к желудку. — Это необходимо? Доктор, поджав губы, отрывисто кивнула. — Такова политика, Ваше Величество, — по крайней мере, у нее хватило ума изобразить сожаление в голосе. — Он напал на двух санитаров. Он будет представлять опасность как для персонала, так и для себя самого, если рядом не будет никого, кто мог бы своевременно дать успокоительное. Фара не сводила глаз с кожаных ремней, которыми были обмотаны запястья Сола и привязаны к виниловым перилам кровати. Два, может быть, три дня пыток, и в награду его привязали к койке. — Тогда я останусь с ним. Беспокойство доктора возросло, почти ошеломив Фару своим неодобрением, поэтому чтобы пресечь любое сопротивление, она вернулась к мягкому стулу рядом с кроватью и опустилась в него. — Оставьте ремни, если нужно, — уступила она. — Но я буду здесь. Неодобрение исчезло, сменившись оттенками недоверия, но вместо того, чтобы задавать вопросы, доктор просто поклонилась. — Как пожелаете, Ваше Величество. Фара опустила взгляд на Сола, взмахом руки отпустив доктора. Если бы только она раньше услышала крики или побежала быстрее. Может быть, он бы мельком увидел ее. Может быть, он бы успокоился без успокоительного. Может быть, она наконец смогла бы заглянуть в эти серо-стальные глаза и найти ответы на вопросы, которые искала с тех пор, как нашли фрак. Что с ним все в порядке. Что он не безнадежен. Что все, что он пережил, не поглотило его. Но Сол очнулся в больнице и немедленно перешел в режим атаки. Фара сглотнула, низкий уровень ярости сменился страхом. Она воспользовалась внешним переключателем, чтобы опустить поручень с правой стороны от него, чтобы можно было наклониться ближе, положив предплечья на матрас. Кровоподтеки у него на локтях перестали быть фиолетовыми и теперь были желтоватыми. Пришло в голову, что до вчерашнего дня она никогда не видела его спящим. Сол задремал в фургоне, вздернув подбородок и напрягая глаза, но в остальном он всегда просыпался раньше нее. Фара никогда не видела, чтобы у него так отвисла челюсть, глаза были закрыты, а лоб все еще слегка нахмурен, несмотря на относительное спокойствие, в котором пребывало лицо. Совершенно неподвижный. Единственное движение — это подъем и опускание груди. Казалось, что она наткнулась на что-то еще более интимное, чем те ночи в гостиничных номерах. То, чем он никогда ни с кем добровольно не делился. Сол жив. Когда Фара снова погладила его по руке, кожа все еще была холодной. Она могла пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз он прикасался к ней: в тот первый раз в его комнате, когда она раскрыла его прошлое. Нападение в больнице. Урок владения мечом. Вторжение. Потом той ночью в мотеле. Сол во всех них кипел либо разочарованием, либо решимостью, либо желанием, либо жизнью. Фара натянула одеяло на забинтованные руки, а затем прижала ладонь к его плечу. Все еще боль, все еще ненависть, все еще отчаяние. Потребовалась вся сила воли, чтобы не прижаться лбом к его лбу и не прошептать, чтобы он вернулся к ней. Борясь со всеми инстинктами, Фара опустила руки обратно на колени. Она решила, что будет здесь, когда он проснется. Первое, что он увидит, открыв глаза, будет не холодная, безразличная больничная палата. Это будет она.