Наследница лунной принцессы

Влажный кашель разбудил меня. Мокрое, склизкое, с молочным привкусом — вот каким было это утро. Мама старалась не смотреть на меня, но ее опухшие красные глаза, словно смятое бледное лицо и грубый запах лекарств — скрыть это было сложно. На столе сливового дерева поблескивало розовым несколько четок. Двенадцать звезд и луна — или как проще — лунная дюжина. В своей, уже прошлой, жизни я крайне редко молилась. Только в те дни, когда особенно переживала за экзамены или кто-то болел. Странно, что за эти несколько дней, что мы провели в монастыре, я с сотню раз обращалась к Луне. И пускай мои руки еще слишком малы для четок, повторять за служителями было на удивление просто. Атос снова спал. Его утомила ночная служба о хорошем урожае. Серебристая шерсть блестела уже не так ярко, как в полнолуние. Тогда она нагло соперничала с небесной невестой. Однако больше никто этого не видел, как и другого, ослепляющего и пугающего света. Пусть поспит еще немного, только бы не слишком скулил из-за пропущенного обеда. «Луна, если ты меня слышишь, защити маму». Осознание того, что каждый человек, которого я встречу здесь, умрет, было похоже на тонкую иглу, растущую прямо из сердца. Иногда таких игл становилось несколько, они появлялись в разных местах, разрывая легкие и печень, прорываясь через глазницы и глотку. Эта невыносимая боль накрывала ночью, когда мама от усталости валилась рядом и засыпала мгновенно, оставляя свою ледяную ладонь на моей груди. «Луна, если ты меня слышишь, защити папу». От этого становилось трудно дышать, но спасение приходило только с первыми мгновениями рассвета, когда отец пролезал между шторами и ложился рядом. Он прижимал нас к себе, шептал что-то крепко спящей маме и напевал колыбельную для меня. Его руки, его лицо, его плечи и грудь — ничто не свидетельствовало о переживаемых муках. Только глаза иногда странно блестели в лучах солнца и казались полуслепыми. «Луна, если ты меня слышишь, защити бабушку». Эта старая карга с первого дня мне не понравилась: она забирала маму и возвращала ее измученной и больной; она уводила папу и позволяла ему появляться только на рассвете, на пару часов; она уводила на службы Атоса, а потом он только спал, просыпался, ел и снова спал. Моя жизнь складывалась из одних уходов и возвращений, а часы сменили отрезки ожидания. Молоденькие амалы копошились рядом и что-то трещали на своем слишком возвышенном, почти мертвом языке, сами не разбирая значения половины слов. Однако я должна признать, что многое узнала о своем перерождении. Благодаря некоторым отрывкам разговоров, стало понятным, что жизнь началась почти сразу после смерти. «Луна, если ты меня слышишь, защити старенькую бабушку». Мама снова уснула, и я тут же оказалась в руках наставницы. Она еле удерживала в пространстве свое собственное тело, но с моим по какой-то непонятной причине справлялась легко. Новое мягкое белье вкусно пахло, хотя в этом не было никакой нужды. Теперь я всегда была покрыта благовониями, отгоняющими злые силы, всегда была обмазана чем-то сильнопахнущим — до зуда в носу и глазах, до слез и ершиков в горле. «Луна, если ты меня слышишь, защити дедушку». А четкие все еще блестели на столе и оставляли на гладкой поверхности осколки розового света. Мои руки тянулись к ним, пальцы желали их перебирать, но старенькая бабка уносила мое плененное тело все дальше и дальше, пока не добралась до новых рук — еще более костистых и дрожащих, и на удивление сильных. Запах розового масла смешивался с ароматами кухни — жареный лук, кислая капуста, копченая рыба. «Луна, сколько лет ты мне дала?» Опять колокольный звон — он разбивается о стены моих покоев, крошится на пол, выложенный мозаикой. Если на монастырь нападут, колокол будет играть иначе, — эта мысль была тем единственным, что позволяло мне сохранить рассудок. Если отряды придут истреблять, я узнаю об этом не так. Луна обязана прислать мне знак, хоть что-то, что поможет подготовиться к беде и по возможности вывести людей. «Луна, как именно я спасу твой народ?» Меня опустили в мягкую кровать, и начался новый бой со сном, очередная битва, в которой мне изначально не суждено одержать победу. Язык еще не слушался, ноги и руки двигались отдельно от меня, подчиняясь какому-то совсем другому центру сознания, а почти все функции организма были будто очень обижены на приличия и нормы поведения. Атос находил это забавным, пока сам не попал под внезапный обстрел. С тех пор он обходит некоторые комнаты стороной, так как в них не за чем спрятаться. В тот краткий миг, что отделял сознание от сна, я вдруг увидела их снова. Серебристые серпы, знаки, настолько древние, что уже не принадлежащие ни одному известному языку, но объединяющие их. И как всегда, я понимала. Каждая закорючка, обычно не несущая никакого смысла для меня, в эти мгновения становилась мелодией, а за мелодией — песней, а за песней — танцем. Волна голосов и движений накатывала, уносила с собой, и реальность от фантазии уже нельзя было отличить, а прошлое становилось частью будущего. «Луна, кто я для тебя?» Ни один сон теперь не приходил ко мне без прелюдии. И каждый раз последние фразы — единственный ответ, данный Луной — и всегда маминым тихим, нежным, теплым и бесконечно любимым голосом, трогающим до дрожи. Ты моя наследница. И ты же — мое наследие.