Я буду молиться только тебе как верная собака в святилище твоей искусной лжи.
Исповедуюсь в грехах, и ты сможешь заострить свой нож, предлагая бессмертную смерть.
Позволь мне, позволь же предложить тебе мою жизнь!
Реммао откинул лёгкое льняное покрывало с Эвы, от чего она поёжилась. Испарина на коже ловила каждое дуновение прохлады с Нила, и она нехотя открыла глаза. — Который час? — Надо выдвигаться. Оденься во что-нибудь менее открытое, ночь сегодня холодная. Мягкий свет лампы на топлёном бараньем жире с примесью эфирного масла сандала осветил комнату Эвы. Она тяжело вздохнула, натягивая на себя тунику с подвязками. Быть любимой ученицей мастера одновременно было и привилегией, и тяжким бременем: только её Реммао будил посреди ночи и позволял следовать всюду за собой, подобно тени. — Я возьму лепёшки и пиво. Вдруг ты проголодаешься. — Реммао собирал сумки. Немного подумав, он ещё раз покосился на Эву и всё таки решил добавить к походному пайку пару фиников в меду. Эва, едва раскрывая глаза, промычала в ответ и облокотилась на холодную раму в проёме между комнатами. — Выходим, выходим. — Реммао подтолкнул её к выходу. — Можешь поспать у меня на плече, пока доедем до места. — Угу. Эва не помнила, как залезла на верблюда. Реммао усадил её вперёд, так что она могла откинуться назад, на его грудь, и мерно сопеть всю дорогу. С детских лет не было для неё постели лучше, чем объятия Реммао. Ни одна крепость не могла дать ей ощущения защищённости и безопасности больше, чем то делали изнеженные, мягкие руки её мастера. Верблюдов неспроста прозвали кораблями пустыни — они везут путников по барханам плавно, как ладьи скользят по волнам. Эве снились безбрежная водная гладь реки и пение журавлей. — Мы приехали. Просыпайся. — Тихий шёпот влажным дыханием щекотал ухо. Она вдохнула глубже, ловя запахи кожи Реммао. Кипарис и крокусы с нотками шафранового бальзама. Аромат родины, дома и безграничной любви, ради которой можно отдать жизнь. Всю себя, без остатка. «Но предложи я ему такое, Реммао только закатит глаза и велит не тратить слова ради глупостей». Эва потёрла глаза и широко зевнула. По щеке покатилась горячая слеза — скорбь тела по утраченному сну. — Вы долго. — Амен дёрнул сбрую верблюда, так что тот чуть не скинул наездников со спины, подавшись в сторону. — Примите мои искренние извинения, эпистат. В темноте мы рисковали повредить верблюда, я не решился перейти на галоп. — Реммао уже спустился, и помогал Эве. Взгляд Амена пиявкой впился в руку Реммао, сжимавшую талию Эвы, когда тот поддерживал ученицу, неуклюже спрыгнувшей с двугорбого жеребца. «Почему… Почему он привёл её, если сам уверял меня, что толку от неё никакого? Неужели заподозрил, что против её чар я бессилен? Заметил мои взгляды ей вслед? Я был так осторожен… Чего он добивается?» — Вижу, Вы озадачены моим выбором помощницы? — Самую малость. — Эва — единственная из моих учениц и учеников, кто изучает бальзамирование и имеет опыт взаимодействия с трупами. Остальные не проявляют интереса к… Врачеванию. — Вот как… — Амен снова покосился на Эву. Нехотя он признал, что избегает прямого контакта и всё чаще прячет лицо от её взора. Под пристальным взглядом глаз хищной птицы Амен ощущал себя мышью под когтями ястреба. — Нам туда. Меджаи с факелами в руках первыми вошли в узкие коридоры храма Анубиса. Спёртый уксусный запах ударил по носу — рядом находился зал мумификации. Его и искала процессия из шести человек, трое из которых были воинами, облачёнными в кожаные доспехи с короткими бронзовыми кинжалами наперевес. — Все лекари в городе отправлены в столицу, где бушует эпидемия. Остальные работают за троих, а то и за четверых. Местный номарх умолял меня взять кого-то из учеников и не беспокоить жрецов в храмах, число которых, к слову, сегодня уменьшилось. — Сбежали? — Если бы. Увидите сами. Эва надела мягкие кожаные перчатки и пальцами, средним и указательным, ворошила ошмётки. — Куски плоти. Кто-то… Ел?.. Содержимое канопы, но то ли вкус не соответствовал ожиданиям, то ли мы имеем дело с обладателем слабого желудка. — Эва! — Реммао цокнул и покачал головой. — Что? — Эва оглянулась на него, не меняя положения. — Мастер, я разве не права? — Пусть эпистат решает. Что думаете, Амен? — Я думаю… Вы все мешаете Эве. Освободите помещение, я пригляжу за ней. Брови Реммао нахмурились. Но Амен ухмыльнулся. — Вы же доверяете эпистату фараона? — Конечно. Я осмотрюсь снаружи. Эва? — М? Вы что-то говорили? — Если что — кричи. Как ты умеешь… Чтобы в соседнем сепате было слышно. Погребальный зал опустел, оставив Эву и Амена одних. — Так… Почему ты выбрала возиться с мёртвыми, вместо того, чтобы выбрать более приятное ремесло? — Мёртвым не навредить. Живые тела рассказывают о трагедии, мёртвые — поэзия. Эва не смотрела на него, погружённая в работу. Предстояло осмотреть канопы и проверить сохранность тел. — Зачем ты открываешь их? — Пытаюсь понять, чем стошнило горе-расхитителя. Помоги мне. Ищи пустую. Эва потеряла счёт времени. В глубине катакомб царил вечный мрак и загробный холод — пустым сосудам солнце было ни к чему, а их владельцы грелись в тёплых лучах полей Иалу в Царстве Мёртвых. Там, за жестокой красной пустыней, куда только душам есть смысл идти. — Бесполезно. Канопы, до которых он мог добраться, все целы. Если только… Эва подошла к каменному постаменту, на котором лежало забальзамированное тело. Найдя поблизости нож, она разорвала им лоскутки ткани на грудной клетке. Металлический лязг оброненного инструмента заставил Амена вздрогнуть. «Надеюсь, она не заметила…» Но Эве было не до него. — Сердце… Сердце исчезло! Реммао обнимал напуганную Эву. Тряску не могли унять ни поглаживания, ни ласковые слова — Эва была напугана. И никто из присутствующих не осуждал её. — Кому могло прийти в голову столь ужасное злодеяние? Без сердца душа не сможет предстать пред судом… Не обретёт вечного покоя! — Перешёптывались меджаи. — Кто ест стухшие сердца, да ещё и в самых священных местах — доме богов??? — Никому ни слова о том, что вы здесь видели. — Как скажете, эпистат. — Никого не пускать без моего ведома. Докладывать о всех странностях. Пока свободны. Не забудьте выставить часовых, да незаметно — нам ни к чему паника в городе. Вернувшись во дворец номарха, Амен застал кровавый рассвет. «Знамение? Или благой знак?» Опустившись на кровать из дерева, он с грустью подумал о том, что Эва, скорее всего, никогда не могла позволить себе подобной роскоши. Всю жизнь она спала на полу, на циновках. Даже сейчас. «Согласилась бы она провести ночь со мной ради возможности уснуть на кровати с балдахином? Не жалкой кушетке из соломы на хлипких ножках! Хотя, окажись она рядом сейчас, я бы не дал ей уснуть…» — Зачем ты зовёшь меня? — Эва скрестила руки на груди, вперив в Амена испепеляющий взгляд. Чудо, что вместо переносицы у него не образовалась дырка с просветом сквозь череп. — Что?.. — Каждую ночь умоляешь прийти к тебе во сне. Ну вот я здесь, что дальше?