Алые берега

Амен прижимал к груди холщовый мешочек с тайнами, руками пряча от взора богов и смертных символ постыдной слабости. — Эпистат! — Выпрямлялись и выкрикивали приветствия меджаи-дозорные крадущемуся мимо Амену. Он только сильнее кутался в капюшон и ссутуливал плечи, ускоряя шаг. Во всём дворце номарха только у него и наместника фараона имелись запирающиеся изнутри двери в личные покои. На ходу избавляясь от лишней одежды, Амен нырнул головой в чан с прохладной водой. «Больше ни одной вылазки по палящему солнцу!» Кожа на плечах ныла, обгоревшая спина щипала — вздувшиеся волдыри угрожали лопнуть. Мазь с красной глиной кончилась несколько дней назад, поставки новой задерживались — его личный лекарь взял выходные по случаю рождения первого внука. Так не вовремя! В прочем, Амену некого было винить в увечьях, кроме самого себя, в меньшей степени — жестокое солнце Египта. Воровато оглядевшись, Амен прощупал занавески у окна. Убедившись, что в комнате никого, кроме него нет, он высыпал содержимое мешочка на столик с благовониями. — Амулеты Исиды? Зачем эпистату молиться богине любви? — Эва выглянула из под руки Амена, отталкивая его в сторону. Два янтарных самоцвета сверкнули в полумраке, вертя один из оберегов в когтистой руке. — Верни, это не твоё. — Хочешь его? Так забери. Амен рванул вперёд, но Эва уже была на другой стороне комнаты. Бесполезно. За ней не угнаться. Не во сне. — Почему ты так уверен, что спишь? Кошмаров хватает и наяву. — Не таких. Ты — мой особенный ночной кошмар. — Хах. — Зачем ты пришла на этот раз? Я тебя не звал. — Боги не прощают лжи. Особенно Исида. — Эва кинула ему амулет, нарочно бросив слабо, так, чтобы он упал и разбился об пол. Амен прыгнул и едва успел словить хрупкий предмет, с грохотом приземляясь на ковёр. Клубы пыли поднялись и забились в ноздри, глаза защипало от попавших под веки частичек песка. Эва растянулась на постели, выгибаясь в спине, как кошка. — Я слышала, как ты умолял богов послать сладкие видения в беспокойные сны. Утолить жажду, потушить холодными песками огонь страсти в сердце. Бедный, глупый эпистат! Ты даже обереги на удачу в любви прикупил у жрецов Исиды. Она принюхалась, ловя узкими ноздрями ноты испарений с кожи Амена. — Ты даже воскуривал благовония в храме у ног её статуи! Тебе одиноко, никто тебя не любит? Поэтому зовёшь меня? Покачать тебя на ручках, обнимать, пока ты засыпаешь? — Почему ты так жестока? Не по моей вине тебе была уготована тяжёлая жизнь! Не меня тебе нужно винить в неудачах! — Я не виню тебя, Амен. Я тебя ненавижу. — И всё равно приходишь ко мне. — Больше некуда. Эва свернулась калачиком, обхватила колени руками. Амен подошёл ближе, со вздохом опускаясь на кровать, рядом с ней. — Никто не говорил тебе, что ты красива? Мокрое от слёз лицо Эвы повернулось на голос эпистата. Она покачала головой. Тогда Амен покрыл поцелуями её щеки, веки и шею, руками проводя по телу. — Они трусы, боящиеся потерять власть над красивой женщиной. Такая способна отправить мужчин на смерть, разрушить династии, сравнять с землёй города. Ты одна из таких красавиц, Эва. Я читал о таких… Вас называют «роковыми». Он взял её ладонь в свою и направил по её телу. Живот, соски, бёдра, влажное лоно, изгибы на боках, ключицы. — Мне так нравится твоё тело, Эва. Гибкое, как копьё, изящное, как ушебти из керамики на шее фараона. Упругие ягодицы, длинные ноги газели. Я не видел таких ни у одной женщины в гареме номарха. Амен лил медовые реки лести в уши Эвы, шепча ей, покусывая мочку, языком проходя по кончикам хрящиков. — Мне нравятся рубиновые соски и острые, тяжёлые груди в моих ладонях. Но больше всего… Амен вытащил окрепший член и головкой уткнулся в промежность Эвы. Медленно раскрывая её и вводя головку внутрь. — …мне нравится какая ты узкая. Такая тугая, тесная, как мало мне места в тебе. Шириной в ноздрю, Эва… Мне так сложно не извергнуться внутрь тебя… Толчками он вошёл в неё, стиснув зубы и прижимая телом к постели. — Амен! Тяжело! Нечем дышать, ах! — Она била его по плечам кулаками, шлёпала по спине. А он только смеялся, сильнее входя в неё, наслаждаясь стонами и бессильной борьбой. — Тебе ведь нравится, Эва? Иначе я бы уже проснулся. Подогнув обе ноги, он навис над ней, мышцы ягодиц напряглись, а ляжки Эвы уже смотрели вверх — настолько сильно она подавалась навстречу Амену, не давая ему вытащить член полностью из неё. — К-к-как глубоко! Амен! «Ещё раз она назовёт меня по имени и я не сдержусь!» — Ах! Амен! Да! — Аааааггхххх!.. Амен впился поцелуем в шею Эвы, оставляя засосы и подтёки на её коже. Сегодня он позволил себе кончить внутрь: всё равно это был сон. От перспективы видеть сны про семейную жизнь с Эвой и детьми с губ Амена сорвался смешок. Запыхавшийся, взмокший, как собака, он откинул опавшую чёлку со лба, и также, не отстраняясь от Эвы, находясь всё ещё в ней, сказал: — Эва, я хочу быть твоим мужем и растить детей, вести хозяйство, а после состариться вместе. Умереть в твоих руках. Эва ударила его по лицу звонкой пощёчиной. Он проснулся у себя на кровати. Благовония возле оберегов Исиды догорели, амулет любви лежал у изголовья — там, где Амен оставил его перед отходом ко сну. Не успел он прийти в себя, как в комнату завалился меджай. — Эпистат! К Вам посетитель, назвался Реммао. Говорит о какой-то Эве и похищении, то ли пропаже. Он слова спокойно сказать не может, всё требует Вас для личного разговора. Амен спрыгнул с кровати, сорвав с крючка тунику. В приёмной зале его ждал взъерошенный Реммао. — Эпистат! Эва не с Вами? Амен покачал головой. Реммао заламывал руки, ходил из угла в угол. Синий халат вывернут наизнанку, краска на глазах смазалась, волосы растрёпанны.  — Я нигде не могу найти мою ученицу. Должна была вернуться ещё до третьего деления гномона. — Куда ты отправил её? — За травами к реке. — Её могли схватить и растерзать гиппопотамы. — В черте города они не водятся, эпистат. Рыбаки распугали их давно. Движение по Нилу в Гелитополе плотное и быстрое. Прошу простить меня за беспокойство, я откланяюсь и поспешу на поиски. — Погоди. Я помогу. — Вам не стоит утруждаться… — Зная Эву, она могла выйти на след Сердцееда, и никому не сказать о находке. Позовите меджаев, мы идём на патруль. Опросив прохожих, эпистат и Реммао выяснили: Эву видели в последний раз, идущей в сторону низины у реки, но рыбаки её так и не дождались. Им она должна была передать порошки от простуды из перетёртого шафрана. — Значит, она потерялась примерно на этом промежутке пути. — Эпистат щурился, оглядываясь на пустыре на развилке трёх дорог. — Я исхожу из предположения о похищении, эпистат. Ни одна мысль не приходит, куда её могли увести, во всей округе только стоянки для караванов, да… — Что ещё есть в округе, Реммао? — Разрушенный храм, в котором прежде жили черномаги. Реммао со всех ног бросился по обочине каменистой дороги, стирая пятки в кровь — тонкие тапочки из мягкого тростника не могли защитить изнеженных стоп от острых ухабов и раскалённого щебня. «Эва! Что могут сделать с тобой авантюры и нежелание принять помощи! Только дождись меня, молюсь всем богам, тебе, Геб! Исида…» Он опоздал. Эва лежала на полу, выплёвывая кровавые струи, хрипя от нехватки воздухи: кровавая жижа забилась в дыхательные пути — его Эва задыхалась. Над ней стояла фигура в маске птицы с высеченной на лбу молодой луной. Незнакомец бросился бежать прочь по коридорам, исчезая в скрытом проходе за стеллажами. Амен бросился за ним. — Эва, Эва, Великие Боги, прошу, спасите мою несчастную Эву!.. — Реммао сжимал её в объятиях, глотая слёзы, не давая рыданиям бурей летучих мышей вылететь из груди. Он качал её на руках, запрокидывая голову к небу и закрывая глаза в тихой молитве богам. — Мастер… Я видела… Я видела его… Бога…