Бракованная

      Хоукинс и на первый, и на второй взгляд — та ещё дыра.              Из-за неисправностей в тачке, усталости, нервной дрожи, головной боли и кровотечений из носа, которые не столько пугают, сколько раздражают. Анжела видит табличку «Добро пожаловать в Хоукинс» ближе к полуночи. По ожиданиям, она должна была добраться сюда после обеда, спокойно найти не самую мерзкую гостиницу и вытянуться на кровати.              Несколько дней пути не ставят мозги на место.              Она не знает, что делает здесь.              Город не оцеплен, и военных не сказать, чтобы много — документы проверяют однажды, до въезда в город. На вопрос, что она здесь делает, Анжела отвечает, что навещает родственников. Полицейский в бронежилете смотрит с подозрением, сверяется с документами, но пропускает.              Анжела проезжает табличку, когда из носа вновь начинает идти кровь.              Она съезжает на обочину и не гасит фары, в надежде, что какая-нибудь мимо проезжающая фура не размажет её тонким слоем по плохому асфальту, пока она торопливо ищет бумажные салфетки и затыкает правую ноздрю.              Дорога в обе стороны пуста; это нервирует.              Джейку и Стейси она звонила из придорожных гостиниц в любое время дня и ночи, обозначая, что жива и не передумала на счёт отсутствующего плана. Родителям звонила реже, помня про разницу во времени; но родители и не волновались, когда не видели то, во что превратилось её лицо. Мать отвечала односложно, отец больше говорил сам, давая понять, что занят и почему звонок дочери не ко времени.              Вокруг Анжелы во время звонков кипела жизнь, в которой она не участвовала.              На дороге в Хоукинс при работающем двигателе тишина кажется звенящей. Анжела смотрит на приборную панель; опять мигает лампочка. Эта рухлядь на четырех колесах жрёт столько бензина! Будто берёт от жизни всё, зная, что скоро превратится в неработающую мешанину деталей. Анжела благодарна, что смогла добраться до конечной точки: несколько дней пути, проведенных в непривычных условиях, смена часовых поясов, усталость, поселившаяся в теле не смотря на отдых в мотелях.              Ей казалось, что за время пути она выработает хоть какой-то настоящий план.              Вместо этого она либо спала без задних ног на постелях, на которые прежде бы не села, либо думала об отвлеченных вещах, вроде в конец испорченной красоты.              А ещё ей начали сниться кошмары. Обломки старого дома, осколки цветной мозаики, нечто тёмное и жилистое нависает над ней, нечто без кожи дышит в лицо, а она от ужаса не может кричать, только следит глазами за уродливой рукой.              — Присоединись ко мне, — говорит оно хрипло и Анжела дёргается, задевая локтем клаксон.              Автомобильный сигнал кажется слишком громким. Анжела оглядывается по сторонам, уверенная, что услышала эти слова уже не в кошмаре, а в реальной жизни.              На пустынной дороге никого нет.              Рядом никого нет.              И… слишком тихо. Когда машина успела заглохнуть?              Могла ли Анжела от усталости вырубиться на мгновение и не понять этого?              Кровь перестает идти, головная боль усиливается, но она обещает себе выпить таблетку, как только окажется где-нибудь в людном месте. Дорога вдоль леса кажется мрачной, точной копией дорог из ужастиков, где постоянно случаются какие-то жуткие вещи с второстепенными героями.              Анжела не считает себя второстепенным героем, поэтому поворачивает ключ зажигания.              Тачка силится завестись и надрывно скрипит.              Раз за разом поворот ключа приводит к скрежету.              — Блядь, — шипит Анжела и запрокидывает голову.              Не лучшее время и место паниковать. Не лучшее время сломаться для этой консервной банки.              Она сдается после десятой или двадцатой попытки. Странно делать одно и то же, когда оно не приносит никакого результата, так? Анжела не дура, чтобы размениваться по мелочам. Но Анжела не хочет тащиться в город пешком, как и понятия не имеет, что именно в тачке умудрилось сломаться в последний момент.              Ещё один взгляд по сторонам. Вокруг никого: ни тех, кого следовало бы опасаться, ни тех, кто мог бы помочь с машиной. Стоит ли радоваться одному и расстраиваться другому?              — Твоя взяла, сволочь, — хмыкает Анжела и бьет по рулю.              Нужно выйти и оглядеться. Открыть капот, посвятить чёртовым фонариком. А потом пинать машину по колесам, пытаясь выместить всю злость.              Перед тем, как выйти, Анжела тянется к бардачку и прячет пистолет за поясом джинс, как в крутых фильмах, от которых тошнит. Тяжесть и холод оружия придают какую-никакую уверенность.              Конечно, она не замечает ничего неправильного под капотом машины — всё, блин, кажется неправильным. Конечно, она пинает колёса, вспоминая недобрым словом того парня, который продал эту рухлядь.              А потом поднимает голову и замечает одинокую фигуру.              Слишком темно, чтобы рассмотреть, кто именно там стоит. Анжела окликает кого-то и светит в его сторону фонариком. Не становится ни легче, ни светлее.              Но она понимает, что изуродованную руку с ненормально длинными пальцами видит не в недавнем кошмаре, а в поехавшей реальности.              — Кто ты, черт возьми, такой? — кричит Анжела и тоже выходит на середину дороги, ожидая от фигуры хоть каких-то действий.              Ей удается рассмотреть его лучше: из города едет машина. Анжеле лучше уйти с дороги, но она понимает, что перед ней стоит — уже ближе, чем пару мгновений назад — похожее на человека существо без кожи.              И оно приближается.              Анжела успевает выстрелить трижды, попадая в грудь, плечо и живот, когда существо замахивается.              А потом оно пропадает.              Между ударами сердца.              Анжела стоит посреди дороги в одиночестве, сжимая пистолет двумя руками. Она не чувствует даже отдачи, адреналин в крови зашкаливает и бьет по барабанным перепонкам.              — Эй, ты в порядке? — спрашивает грубый мужской голос.              Анжела не в порядке.              — Эй, — повторяет мужчина и Анжела оборачивается.              Он держит в руках обрез и вглядывается в темноту впереди, но никого там уже нет. К мужчине присоединяется другая фигура, ниже и субтильнее.              Но Анжела застревает взглядом на первом мужчине, с трудом его узнавая.              — Вы умерли, — восклицает она и отшатывается. — Вы… м-мертвый.       — Неужели?       — Анжела?.. Что… какого черта ты здесь делаешь?              Она с трудом переводит взгляд на второго.              — Байерс. Ты так и не подстригся.       — В смысле, Анжела? — мрачно спрашивает мертвый шериф Хоппер у ошарашенного Уилла с жутко отросшими волосами. — Какая ещё Анжела? Та самая Анжела?              Уилл короткое мгновение пялится на шрам на переносице Анжелы и кивает.              Мертвый Хоппер тоже видит шрам; понимает, что именно это за шрам и откуда он взялся. Но интересует его совсем другое. Шериф и после смерти неплохо расставляет приоритеты.              — В кого ты стреляла?       — Он не успел представиться, знаете ли.       — Тогда какого черта ты стреляла? Или в твоём родном городе нормально палить по незнакомцам?              Нет, в нём нормально только бить роликами в лица красивых девушек…              Уилл дергает шерифа за плечо.              — Это был Векна, Хоп. Она стреляла в Векну.              И, пусть это имя ничего не значит для Анжелы, мертвому отцу Джейн оно объясняет всё.              (ещё бы Анжеле кто-то хоть что-нибудь объяснил)