Бракованная

      Ужин в доме Байерсов-Хопперов должен казаться унылым. Но за столом вновь собирается большая толпа. Улизнуть удается только Робин, которой прикрывается Стив, потому что ту нужно отвезти домой. Анжела задумчиво смотрит им вслед, пытаясь понять, есть ли между ними хоть что-то; она ничего не чувствует…       Гудки в трубке кажутся бесконечно долгими. Джейк рад слышать её голос и, хотя Анжела не рассказывает ничего, делится последними новостями.       — Не думаешь, что пора возвращаться?       — Я не настолько отчаялась.       Не хочется лгать ему или утаивать правду. Но телефон в гостинной, вокруг слишком много людей и у каждого — уши. Анжела не готова обсуждать с Джейком, в какую пропасть катится жизнь.       — Позвони родителям, кстати. Кто-то из соседей сказал им, что в доме никто не живёт.       Почему левым соседям всегда хочется сунуть нос на чужую территорию? Родители сами бы не стали проверять дом.       — Не хочешь провести выходные возле океана?       — Без моей девушки? Это будет уныло.       — Возьми с собой Стейси. Можете устроить разгромную вечеринку. Только не дожидайтесь копов, поджигайте сразу.       Анжела представляет разнесённый в щепы дом и чувствует что-то вроде удовлетворения: он не нравился ей и до обретения статуса ссыльного поместья чудовища Франкенштейна.       Она чувствует чужой взгляд, когда звонит родителям. Но не оборачивается — что-то внутри подсказывает имя владельца. И лучше бы положить трубку на рычаг, развернуться и отвесить комментарий про подслушивания…       Мама поднимает трубку быстрее, чем обычно и тут же начинает обвинять Анжелу в игнорировании звонков. Оправдываться легко: спала, не слышала, гуляла по берегу… нет, никто меня не видел. Да, я пользуюсь кремами. Нет, шрам не стал незаметным. Ты и сама помнишь, что он не станет невидимым, теперь, когда он есть. (когда он как клеймо, на оставшуюся жизнь, которую нужно провести в изоляции подальше и сдохнуть скорее, чтобы не напоминать никому о случившемся)       Отец присоединяется к разговору в конце и начинает с пластических операций, с врача, которого нашёл в Лос-Анджелесе. Его не смущает возраст дочери и последствия, которые могут произойти, поэтому Анжела обещает подумать.       Последние минуты разговора лишают сил.       В гостинной, кроме неё, никого нет. Но она чувствует запах Эл, как будто трансформировалась в ищейку, натренированную на единственного человека.       За ужином она не участвует в разговорах, с трудом съедает половину порции. Её не трогают, к ней не обращаются, но ровно до того момента, когда нужно помочь убрать посуду. Хоппер уверен, что справится только Анжела. Ей хочется разбить о его голову пару тарелок и стакан из неприлично толстого стекла.       Вместо этого она молча помогает собрать тарелки и сгружает их в мойку. Здесь нет ни намёка на посудомоечную машину. Анжела надеется, что Хоппер не заставит мыть посуду.       — Ты в порядке?       Джойс. Что ей нужно?       — Уверена, подчиняться молча — не твоя история. Так ты в порядке?       Нет. Тысячу раз нет.       — Да.       Кажется, обмануть Джойс не удаётся. Но после обретения уродливого шрама Анжеле не удаются многие базовые вещи. Когда она была красивой, ей верили по умолчанию. Она одевалась как тупоголовая кукла со вкусом и по последней моде, дула губы, когда это было выгодно, и лгала, унижала, издевалась ласковым голосом. Никто не уличал её во лжи.       Джойс смотрит внимательно (не на шрам); Джойс видит насквозь.       — Ты всегда можешь поговорить…       — После всего, что я сделала?       Анжела не дожидается ответа, уходит к остальным. У Джойс достаточно помощников, чтобы принести чистую посуду, чайник, печенья, вафли. Это гостеприимный дом, полный смеха и разговоров. Анжеле хочется убраться в темную каморку и переждать чудовищный парад доброжелательности в одиночестве.       Приятную часть вечера заканчивает Хоппер.       — Сегодня ещё одна девчонка покончила жизнь самоубийством, — говорит он и все замолкают.       Все: утренняя толпа, с Нэнси и Джонатаном, с потерянно выглядящим Уиллом, Майком, в показной манере воротящим нос от Анжелы, игнорирующей её же Эл и Дастином, который ест аж две шоколадные конфеты.       — Думаю, это может быть Векна.       Мысленно Анжела достраивает кусочки пазла, прежде не сходящиеся. Никто из них не считает Векну человеком. Они уверены, будто у того есть в распоряжении силы, с помощью которых он внушает людям страх, управляет кошмарами, доводит до самоубийства…       — Я перестал ощущать его постоянно месяца четыре назад, так? Тогда же и начались самоубийства.       — Уилл, это вовсе не значит, что…       — Векна открыл врата с помощью четырёх жертв, может, теперь ему не нужно делать всё напоказ? Может, теперь он действует иначе?       — Что ещё за врата? Вы либо обсуждаете всё без меня, либо я задаю вопросы и получаю ответы!       — …Вот видишь, даже бить ничего не пришлось.       Они и правда молчат. Недолго. Хоппер вздыхает — нет, правда, ему бы проверить лёгкие, — и встает.       — Поехали.       — Что? Куда?!       — Если я просто расскажу тебе, что такое врата, ты всё равно не поверишь.       — Может, я не поверю, потому что — сумасшедшие?!       Кто из них посмеет возражать ей? Они звучат как сумасшедшие!       — Никуда не нужно ехать, — подает голос Эл.       В ней не остаётся ни следа от наивно-покорной Джейн. От тихого и уверенного голоса и взгляда, его сопровождающего, Анжелу посещает нехорошее предчувствие, которое усиливается, когда и Хоппер, и Уилл, и, кажется, Джойс, в один голос молят, каждый на свой лад, «не делать этого».       Но Анжелу уже бросает в жуткую карусель вспышек-картинок. В каждой — ало-красные расщелины, ползущие на километры, пересекающие дороги, делящие здания, выныривающие со дна озера, раскалывающие вековые деревья… а следом — пульсирующие и обжигающие зазоры в стенах, в потолках, из которых вырываются лианы, мерзкие, лоснящиеся от слизи, тянущиеся вперед, не к Анжеле, к Эл, которая видит всё это собственными глазами.       Анжеле удается удержаться на месте, намертво вцепившись в столешницу.       Тошнит. Как после американских горок, в которых не действуют законы физики. Будто память Анжелы засунули в стиральную машину и прокрутили.       — Эл, — говорит Хоппер. — Это было лишнее…       — Она хотела увидеть.       Эл цедит слова, пока остальные наблюдают за приходящей в себя Анжелой.       — Как… как ты блядь это делаешь?..       Анжеле кажется, что новая вспышка головной боли заставляет шрам кровоточить. Она чувствует запах железа и, когда зрение более-менее приходит в норму, видит, что Эл вытирает каплю под носом смятой салфеткой.       В этой злой девушке с короткими волосами ни черта нет от Джейн.       — Ты неплохо держишься, — говорит Дастин и пододвигает к Анжеле стакан с водой. — Меня после первого раза стошнило.       — После первого и единственного, — уточняет Уилл. — Больше Эл с тобой не рисковала.       Анжела думает, что лучше бы её стошнило. (не половиной съеденной порции, а воспоминаниями о случившемся)