Бракованная

      Только идиот может начинать разговор с таких слов.              — Ты плохо выглядишь, Анжела. Это связано с Векной?              Тот же вопрос задали ей утром поочерёдно Джойс, Уилл и Хоппер. Джонатан присутствовал при первом неубедительном ответе, поэтому молчал. Или, может, он единственный человек, которому плевать, как выглядит Анжела. Эл, конечно, тоже не спросила, хотя и смотрела с подозрением.              После Байерс-Хопперов об этом спросил Стив.              Теперь Дастин.              Нужно съездить к Уилерам, чтобы собрать коллекцию.              — Ты выглядишь так, как будто тебе лучше заткнуться.              Дастин не из тех, кто затыкается. Дастин из тех, кто садится ближе.              Анжела держится, чтобы не отодвинуться.              — Тебе снятся кошмары? У тебя синяки под глазами. И ты правда плохо выглядишь. Бледная и уставшая. Это Векна? Почему ты никому не говоришь об этом? Ты понимаешь, что подвергаешь опасности не только себя?       — Я сегодня только и делаю, что отвечаю на этот вопрос.              Он не верит. Ни единому слову.              Как и остальные.              Анжела не знает, почему её умение лгать не работает в Хоукинсе.              Как и не знает, почему вообще врёт.              Ей снится Векна.              Но это вовсе не кошмары. Это что-то другое. Это не ощущается сном. И ей не страшно. Векна — Генри или Первый — не делает ничего, чтобы Анжела могла сказать, что он мучает её или показывает варианты страшного будущего.              Вовсе нет.              Векна приветлив.              Векна красив.              У Векны светлая кожа и белые волосы. Он одет с иголочки, в чистую и отутюженную форму, у него чёрный ремень и чёрные бутсы, и в этой одежде он выглядит стильно.              У Векны ласковый голос и внимательный взгляд.              Анжела знает, что он из тех лжецов, которые на порядок выше её.              Она не чувствует лжи. Он мало говорит. Он водит её по лаборатории. Теми же путями, которыми водила Эл. Иногда он оборачивается и спрашивает, всё ли в порядке.              Боится ли она.              Присоединится ли она.              Сны напоминают бред от высокой температуры — мечешься из одной похожей на больничную палату комнаты в другую, натыкаешься на тупики, пытаешься попасть куда-то, но не можешь.              Ты заперт внутри сна.              Внутри чужого сна.              Заперт.              — Так какая твоя любимая песня? — спрашивает Дастин.              Из рюкзака он достаёт кассету — копию, купленную Анжелой.              Зря он в это лезет.              Зря он в это верит.              Векна, каким он был год назад, и сегодняшний Векна — два разных монстра.              Музыка не поможет.              — Я пытался понять тебя. Это вообще интересно. Много говорит о человеке, знаешь ли. У Уилла когда-то это была песня «Should I stay», но после Изнанки и…       — Какая твоя любимая песня?              Ей не интересно. Или интересно, но не песня Дастина. Нужно спросить и увести подальше.              Она не знает, что слушает Эл. И слушает ли вообще что-то.              Дастин понимает, что делает Анжела, но отвечает:              — «Master of Puppets» Металлики.       — Тяжелый рок, серьёзно?       — Ты просто не разбираешься в людях…       — Я думала, что тебе нравится какая-нибудь пацанская попса.       — Эй! Я ничего не имею против пацанской попсы, но… эту музыку круто играл мой друг, Эдди.       — Только не говори, что ты дружил с Эдди Мансоном!              Дастин поджимает губы.              — В газетах писали неправду, если хочешь знать. Они… они ошиблись во всём. Эдди вовсе не был сатанистом, он был героем, он спас этот долбанный город и…       — Почему ты вообще отвечаешь?       — Потому что я — не Майк. Я отвечаю, когда ты спрашиваешь вежливо.              Меняется ли её тон или выражение лица, но Дастин продолжает рассказывать.              Анжела не перебивает, хотя знает многое от Нэнси.              Это странно. Анжела ничего не имеет против Дастина. Он далеко не в её вкусе, смотрит странные фильмы и слушает странную музыку, но в целом — нормальный парень. Не из тех, которые постоянно пялятся на грудь и предаются грязным мечтам.              А ещё он действительно рассказывал.              Как сейчас, о друге, который погиб на его глазах в прошлом году.              — Музыка его не спасла, — говорит Анжела жёстче, чем могла бы.       — Он не был одержим Векной! Он хотел отвлечь этих мерзких тварей от портала… от меня. И ты не представляешь, как он круто играл!       — Нет, не представляю. Но ни к его геройству, ни к его спасению, музыка не имеет отношения. Странно, что вы цепляетесь за неё.       — Музыка действует на те зоны мозга, на которые не действуют слова. У нас получилось спасти Макс с помощью музыки.       — Чтобы позже она всё равно пострадала?       — …Это был её выбор. Мы верили, что у нас получится. Она… она тоже совершила подвиг. И вообще, что такого в ответе, какая песня тебе нравится? Пусть ты не веришь в это, ты можешь мне сказать. Я не хочу, конечно, чтобы с тобой что-то случилось, но я попробую спасти тебя, если вдруг.... Кому от этого станет плохо?       — Зачем ты хочешь меня спасти?              Дастин закрывает рот.              — Я не из лиги хороших парней. Я издевалась над твоей подружкой. Я издевалась и над тобой тоже. Я не сделала тебе ничего хорошего. Зачем меня спасать?              Она надеется, что он задумается и не найдёт подходящего ответа.              Оставит попытки узнать.              — Стив называет тебя «исчадием ада», — отвечает Дастин после паузы. — Но это звучит ласково. Робин тебя ругает, почём зря, но она нас часто ругает, а потом нас же хочет защитить. И… ты не из лиги хороших парней, потому что девчонка. И ты не делала мне ничего плохого. Издевательства? Я слышал прозвища и похуже. К тому же, мы простили Билли.              Анжела с чистой совестью пропускает мимо его заблуждения, но сосредотачивается на имени. Она уже слышала это имя — Билли. Она уже спрашивала, кто такой Билли.              Рассказ Дастина и о Билли не занимает много времени, хотя содержит тонны ненужной информации.              — И не надейся, я не стану жертвовать собой ради кого-то из вас!       — Да никто от тебя этого и не ждёт! Мы надеемся, что ты не перейдёшь на сторону Векны, не попытаешься кого-то убить или самоубиться. Этого уже достаточно.       — Я скорее убью кого-то, чем позволю убить себя.       — Да, ты права, я зря пытаюсь тебя спасти. И всё же? Какая из альбома? Я переслушал все, пытаясь понять, но мне нужен правильный ответ. Было легко исключить «Roxanne», «Masoko Tanga» и «Be My Girl — Sally»*, хотя, на последней я вообще решил, что ты издеваешься, потому что ты не из тех девчонок, которые должны слушать что-то подобное… Но я сомневаюсь между «Next to You», «Can’t Stand Losing You» и…       — И о чём вы так много болтаете сегодня?              Никогда Анжела не была так рада видеть Робин. Развязно улыбающуюся Робин, которая опирается на стойку, подмигивает Стиву на другом конце торгового зала и тут же портит настроение Анжеле:              — Ты плохо выглядишь. Это как-то связано с Векной?       — Диван Хоппера — полный отстой, на нём невозможно спать. А Стив, — приходится повысить голос, чтобы макушка обладателя имени показалась над полками, — не пускает меня спать в одной из своих свободных комнат.       — У Стива есть родители, которые не поймут, почему у Стива гостит такая девчонка. Тебе едва исполнилось шестнадцать.       — Стив не в моём вкусе!       — Стив во вкусе своих родителей, и они тебе не поверят. Ну, посмотри, как можно не влюбиться в Стива.       — Я вас слышу! И вас ненавижу!       — Да, теперь Стив тебя точно к себе не пустит…       — Робин, тебе что, скучно? — ворчит Дастин, кое-как переставая смеяться над нелепой перебранкой. — У меня с Анжелой был серьёзный разговор, и я почти вывел её на чистую воду…       — Так тебе нужен ещё кто-то! Что именно мы хотим узнать? Мы можем применять пытки? В который раз жалею, что не додумалась стащить с базы русских пару ампул с сывороткой яда… в смысле, правды. Хотя… в случае Анжелы нет яда страшнее правды…              Анжеле кажется, что она попала в театр абсурда. Слышать новый виток перебранки, теперь касающийся непосредственно её и возможных способов её разговорить, невыносимо. Поэтому она лениво наблюдает за Стивом, который роняет несколько кассет, дёрнувшись от телефонного звонка, ворча, поднимает их и швыряет на стойку, чтобы перегнуться и поднять трубку.              Выражение его лица становится серьёзным.              — Звонил Хоппер, — говорит он. — Попросил приехать сегодня к нему после смены.              Они с Робин смотрят на часы.              — Прокат работает до восьми, — злится Анжела, которую тащат к машине, хотя на часах нет и пяти.       — У Кита нет таких классных продавцов, как мы, — фыркает Робин. — К тому же, мы — его любимчики. Хоппер ведь сказал, что случилось? Это что-то серьёзное?       — Хоппер просил ждать конца смены, — отвечает Стив, едва дожидаясь, как все устроятся на местах, и резко стартует. — Вряд ли это что-то серьёзное.       — Тогда почему ты превышаешь скорость?       — Потому что звонил Хоппер. Он не звонит, чтобы трепаться по пустякам!              Анжела закатывает глаза.              (этот город и эти люди сводят её с ума)