Бракованная

      Векна приходит не к ней.              Векна приходит к Уиллу.              Первые месяцы после возвращения в Хоукинс Уиллу не хватает воздуха. Эл ощущает его боль как свою, вздрагивает каждый раз, когда замечает тянущуюся к затылку руку, прислушивается по ночам к звукам, доносящимся из его спальни.              Жаль, что они переехали из гостиницы: там, по крайней мере, она могла наблюдать за Уиллом, когда тот спит, ложиться рядом, обнимать Уилла со спины, когда начинает сниться кошмар, шептать успокаивающие слова, слушать неровный стук сердца, дышать в унисон.              Переживать, что Уилл вновь в ловушке, а она всё равно счастливее.              Потому что Хоппер жив.              Готовит вафли. Целует в нос Эл. Целует в губы Джойс и краснеет, как мальчишка (как Майк никогда не краснел после поцелуев с ней). Спрашивает, как дела, обнимает по поводу и без, рассказывает, неохотно и без подробностей, что скучал.              Майк тоже рядом.              Уже не парень, но хороший друг. Как ни странно, друг из него лучше: меньше лжи, больше объятий без поцелуев, что ощущается правильнее.              Не хватает Макс.              Тело на больничной койке — не Макс, а похожая на неё реликвия.              Каждый из них в неделю совершает по несколько паломничеств (слово дня, и Эл не знает, когда оно понадобится в следующий раз).              Макс неподвижна.              Сознание Макс мертво.              Эл пытается докричаться до Макс в темноте, а после ложится рядом и засыпает под спокойный, так несвойственный Макс, стук сердца. В слезах. Всегда в слезах.              Неделями до приезда Оуэнса Эл сходит с ума. Вместе с Дастином составляет планы по поиску Векны, мечтает, как найдёт и убьёт его.              Доделает то, чего не смогла.              Эл не может общаться со Стивом и Нэнси. Они не знали, что мешают ей. Она уже не успела спасти Макс. Она пытается помнить об этом, но не может сдержаться. Хоппер объясняет ей раз за разом, что это случилось, что нельзя вернуть прошлое и исправить, нужно жить дальше.              Когда приезжает Оуэнс, становится легче.              Она убивает себя на тренировках по программе, которую Оуэнс наметил благодаря запискам Бреннета. Тяжёлое восстановление после ранения пошло ему на пользу. Недостатка в информации у него нет, и Эл передвигает границу собственной силы дальше и дальше от предела, который осознавала в прошлом.              Но этого мало.              Уиллу становится хуже.              Векна медленно восстанавливается и узнаёт о связи между ними. Векна делает эту связь двусторонней.              — Ты не виновата, — убеждает её Уилл, разбудив весь дом криками после очередного кошмара. — Он знает, что не может добраться до тебя и использует меня.              В лаборатории Эл пытается пробраться через разум Уилла к Векне. Ничего не выходит. Вылазка в Изнанку приносит новые жертвы среди военных.              — Ты не сможешь спасти всех, — убеждает Хоппер.       — Потому что он сильнее, а я — слабая?       — Потому что спасти всех невозможно, Эл.              Она не может спасти даже Уилла.              Она готова пожертвовать собой ради Уилла.              Но Векне не нужна её жертва. Только её страдания. Только её проигрыш.              Одну из тренировок Оуэнс заканчивает раньше времени. Как раз тогда, когда Эл кажется, что она нашла брешь не в Изнанку, а в тот мир, о котором рассказывал ей Векна, где всё красное. Где живут монстры. Где наверняка прячется сам.              — Кровь идёт слишком долго. Тебе нельзя продолжать.              Эл не может поднять руку, ей тяжело говорить. Но она была близка, а он её остановил.              Перепуганный Хоппер забирает её на машине и говорит, говорит, говорит.              — Я не могу тебя потерять. Не сейчас. Не после всего, Эл.       — Если я проиграю, ты потеряешь не только меня.       — Должен быть другой путь. Я не хочу никого терять.              Но он слабый. Он ничего не может сделать против Векны. Эл знает, что решение за ней.              Ночью, когда все ложатся спать, Эл ищет источник злости — сильнее тех, что она использовала прежде. Находит его быстрее, чем даже хотела. Мысли об Анжеле, отвратительно-красивой, злые слова, подножки и издевательства, всплывают в голове сами по себе.              А ещё — отголоски тонкого болезненного вскрика.              Эл не уверена, что ощущает по поводу сделанного.              Временами думает, что могла бы сделать это раньше.              Должна была сделать раньше.              Эл не из тех, кто способен переносить издевательства долго, так?              Временами она сомневается. Наверняка она смогла бы найти другой путь. Без крови. Без боли. Без уродливого шрама на лице, которое…              Она засыпает, думая об Анжеле. Она впервые не гонит эти мысли прочь, потому что чаще думает о Векне, которого необходимо убить до того, как он сделает что-то плохое.              Сон, который она видит в ту ночь, яркий и насыщенный.              Цвета, запахи, звуки музыки. Сон непоследовательный, сбивается и сбивает Эл. Всё происходит будто не с нею. Она наблюдает со стороны, уверенная, что ей снится, как она наблюдает со стороны за своим общением с Анжелой, переходящим все грани того, что она могла бы представить прежде.              Она не может никуда деться от воспоминаний и днём: те настигают в самые неподходящие моменты, вызывая жар глубоко внутри и желание оказаться во сне опять.              Что-то подобное она видела раньше, когда встречалась с Майком. Не такое чувственное, не такое откровенное, только касания, которые хотелось повторить и в реальности, но которых избегал Майк.              Эл не думала, что девушки могут касаться так.              Макс никогда об этом не рассказывала.              Эл нравилось касаться Макс, держать её за руку, обнимать, танцевать с ней под дурацкую музыку. Прикосновения были приятными, но не более. Не вызывали внутри дрожь.              Макс — не Майк.              Эл никогда не представляла, что захочет поцеловать Макс.              Или любую другую девочку.              Губы Анжелы, испачканные липким блеском, она представляет так хорошо, как будто только на них и смотрела. Но, если по правде, не только на них. На нежную кожу шеи. На родинки. Куда угодно, только не в презрительно-холодные глаза, следящие за каждым движением Эл, видящие её насквозь.              Видящие её уродство.              Её брак.              Эл восхищалась девочками. Эл нравилось за ними наблюдать.              Красивые ноги, причёски, платья, лёгкий макияж, разнообразный парфюм. Девочки так сильно отличаются от мальчишек. Девочки разные, с длинными и короткими волосами, в юбках и брюках, с тихим или громким смехом, яркие, улыбающиеся.              Ей нравилось наблюдать и за Анжелой тоже.              Может, в первую очередь за Анжелой.              Может, с самой первой встречи.              С момента, когда заметила ту в толпе.              Наблюдать за Анжелой было опасно: Анжела могла заметить, могла что-нибудь сказать и что-нибудь сделать. Поэтому Эл наблюдала искоса.              После замечания в раздевалке, когда Анжела посмеялась над открытым взглядом Эл, к восхищению и любопытству примешивалось чувство стыда, будто Эл делала что-то непозволительное, но не могла остановиться.              Её мысли никогда не заходили далеко.              Она оценивала то, что нравилось и не нравилось. Думала, что Анжеле не подходит Джейк, что они похожи на друзей и никогда не целуются на публике, как другие парочки. Думала, что Анжела и среди друзей выглядит отстранённо. И над друзьями насмехается. Не так обидно, как над нею, но…              Думала, что Анжела — вовсе не та, за кого пытается себя выдать.              Будто демогоргон, который играет роль человека, но плохо справляется.              А теперь оказывается, что всё то время, когда Анжела стыдила её за непозволительный интерес к другим девочкам, она сама…              Во снах, которые Эл уже точно может отделить от собственных, есть несколько повторяющихся раз за разом событий. Что-то вроде прощения без слов, когда Анжела становится перед Эл на колени, утыкается носом в живот. Когда пальцы Анжелы пролезают под одежду, гладят и касаются тонкой кожи, когда Анжела смотрит вверх, на Эл, и спрашивает взглядом, всем существом, что ей сделать, чтобы Эл…              Простила?              Попросила прощения?              А иногда, наоборот, кому-то из них двоих снится, что Эл первой касается Анжелы. Заставляет запрокинуть голову, вылизывает белую кожу шеи, спускаясь вниз, к ключицам, витиеватыми узорами, обводя языком каждую родинку, чувствуя нетерпение из-за слоёв одежды, желая сорвать всё лишнее и ненужное…              Эл тает от каждой новой картинки-вспышки.              Эл просыпается среди ночи, уверенная, что у неё поднялась температура, чувствуя внутри жар, который ощущала прежде после поцелуев с Майком и которого он будто боялся…              Этот жар появляется теперь каждый раз, когда Эл думает об Анжеле.              А мысли об Анжеле возникают всё чаще.              Эл боится думать, почему это происходит.              Эл надеется, что та история, закончившаяся ударом роликом, в прошлом.              Эл знает, что ошибается.              Знает, что не должна думать об Анжеле.              Знает, что не должна ту искать.              В большой ванной комнате — белые плитки. Анжела стоит у зеркала, уперевшись широко разведёнными руками в раковину. Пристально смотрит в отражение.              По лицу, которое Эл и не подозревала, как хорошо помнит, невозможно ничего прочитать.              И шрам…              Жирная красная полоска на переносице.              Яркая. Толстая. Привлекающая внимание.              Эл хочется рассмотреть шрам внимательнее, но застревает взглядом на длинных мокрых волосах, на родинках, вереницей спускающихся по правому боку на бедро. У Анжелы красивые ноги, и у зеркала она стоит, одетая только в трусы. Эл хочется убрать волосы и коснуться губами белой шеи.              Собственное желание пугает.              Отрезвляет.              Лицо Анжелы в зеркале кривится от ненависти, она заносит руку и со всей силы бьёт отражение по переносице. Зеркало бьётся, и один из осколков вспарывает кожу на руке.              Красное на белом.              Эл заворожена.              Эл перепугана всплеском чужой ярости.              Эл пытается сбежать от противоречивых эмоций обратно в тренировки, но Оуэнс высказывает решительное против. И Хоппер, конечно же, слушает Оуэнса, а не Эл.              — Неизвестно, как далеко ты сможешь зайти, — говорит Оуэнс, спокойно выдержав тяжёлый взгляд Эл, которой буквально отказали в спасении.       — Боитесь, что я открою ещё одни врата?       — Боюсь, что ты не сможешь вернуться. Куда бы ты ни шла, с каждым разом тебе тяжелее даётся возврат.              Эл уверена, что смогла бы заставить доктора. Но — не Хоппера.              — Ты слышала, что он сказал. Я не стану рисковать тобой, Эл.       — Это вовсе не риск! Это просто тёмное пространство.              Она зла. Она не знает, как объяснить, что доктор не понимает, о чём говорит, что ей ничего не угрожает.              — Что бы это ни было — нет. После того, что случилось в последний раз, когда ему пришлось доставать тебя обратно едва ли не силой…              Эл надеялась, что Оуэнс будет держать язык за зубами, но ошиблась.              — Это всего лишь тёмное пространство, — повторяет она с горечью. — Я там одна. Я в безопасности.       — Ты можешь входить в тёмное пространство, Векна может в него входить тоже? Демогоргоны нашли путь в этот мир из него. Ни о какой безопасности речь не идёт.              Невозможно переубедить его. Потому что он не понимает. Он не видел. Он не знает. Изменилось бы что-нибудь, если бы он увидел, узнал?              В машине Эл устраивается на пассажирском сидении. Не хочется продолжать этот бессмысленный спор: они не могут убедить друг друга, потому что каждый из них принимает только одну правду, свою собственную.              Если бы он мог увидеть…              Эл закрывает глаза.              Хоппер заводит машину, взвинченный больше обыкновенного, из приёмника раздаются помехи, и он крутит колёсико на магнитоле, пытаясь поймать нормальную волну.              Эл вспоминает тёмное пустое пространство, по которому так долго бродила в полном одиночестве, пытаясь отыскать путь к Векне. Место, в котором нет никого и ничего, кроме неё и того, что она ищет, если дело не касается Векны. Место без запахов. Место с разлитой водой.              Подобранные слова, как бы они не были понятны, ничего не объяснят, и Эл злится тому, что не может показать. Желание и злость так сильны, что она на секунду отпускает контроль и растворяется в помехах…              Хоппер хватает за голову и протяжно стонет вместо того, чтобы поехать. Эл дёргается и упускает череду ярко представляемых событий.              — Что… что случилось? — спрашивает он ошарашенно, когда приходит в себя.              Из её ноздри идёт кровь.              Через неделю усиленных попыток под руководством Оуэнса Эл передаёт воспоминания без лишней головной боли. Через месяц она может делать это без помех на заднем фоне.              Через два месяца она способна находить воспоминания в чужих головах.              Она не сразу решается залезть в голову Уилла, зная, что тот будет против.              Позже она сможет сказать, что это — случайность, что она вовсе не этого хотела, когда успокаивала его после очередного кошмара и лежала рядом, обняв, слушая, как успокаивается биение его сердца.              Уилл, толком не проснувшись, вновь начинает засыпать, а Эл чувствует себя предательницей, скользя между образов, не задерживаясь ни на одном, стыдясь того, что пользуется случаем, чтобы найти Векну.              Она находит не Векну.              Только воспоминания о нём, вложенные в кошмары.              Векна отвратителен.              Векна нависает над Уиллом, водит его лабиринтами страшного мира, воплощает страхи Уилла в жизнь, убивает всё и всех, кто дорог Уиллу, касается Уилла изуродованной лапой, повторяя, как они вдвоём похожи, что он, Векна, сможет дать Уиллу то, что ему нужно.              Станет тем, кем Уиллу нужно.              — Присоединись ко мне, — зловеще шепчет Векна Уиллу на ухо в очередном то ли сне, то ли кошмаре.              Эл стирает границы.              Эл не понимает, где именно находится.              Эл отшвыривает Векну прочь, сносит им несуществующую стену, гладит Уилла, находящегося в трансе, по щеке.              — Ты не получишь его, — шипит она Векне, не понимая, настоящий ли тот или порождение воображения Уилла. — Ты никогда его не получишь.              Векна улыбается ей. Если оскал, который уродует его губы, можно считать улыбкой.              — Присоединись ко мне, — говорит Векна.              Эл отшатывается.              Анжела отшатывается тоже, вспоминая в секунду, что она и Эл сейчас — одно целое.              Это понимание не пугает так сильно, как могло бы.              Векна вскидывает руку и толкает Анжелу-Эл вперед.              (Анжела растворяется в Эл)