sealed with a kiss

      Когда он просыпается на следующее утро в своей постели, Сокджину достается несколько очень хороших и долгих секунд блаженного забвения, которые он проводит, бессмысленно пялясь в белый потолок и пытаясь осознать себя в пространстве. Эти несколько секунд он ни о чем не думает, ни о чем не тревожится, потому что его сознание все еще дрейфует на краю между сном и бодрствованием, а в этом пограничном состоянии невозможно в полной мере осознавать самого себя. Это хорошие мгновения, но они проходят, растворяются, стоит только Сокджину моргнуть несколько раз, сделать глубокий вздох и поморщиться от резкой, давящей боли, что сжимает его мозг изнутри. Сокджин жалобно стонет, закрывает глаза, переворачивается на бок и зарывается лицом в подушку, чтобы не видеть слишком ярких лучей солнца, освещающих его комнату, и спрятаться от головной боли и неприятной тошноты, комом встающей у него посреди горла.       Следующие несколько минут Сокджин борется со своим организмом, который явно очень недоволен всеми принятыми им накануне ночью решениями, однако, конечно же, с треском проигрывает эту битву. Это бессмысленно – пытаться переспорить собственное тело и заверить самого себя, что вовсе не страдаешь от похмелья, когда буквально ощущаешь на себе все характерные симптомы оного. И Сокджин, конечно, не так уж и плох в притворстве, все-таки у него за широкими плечами курсы актерского мастерства, но он не настолько хорош, чтобы головная боль, тошнота и слабость во всем теле испарились сами собой только из-за его желания. Было бы очень удобно, будь он в силах делать что-то подобное, но он не умеет, так что ему приходится оторвать голову от подушки, а себя от постели и встать на предательски неустойчивые ноги, чтобы дотащиться до ванной.       Это сложный путь, потому что он довольно болезненно впечатывается плечом сначала в дверной косяк, а затем в низенький книжный шкаф в гостиной и с громким звоном опрокидывает кружки, оставленные Юнги на полу у дивана. Сокджин кривится как от звука, что противным эхом отдается в его раскалывающейся голове, так и от понимания, что их арендодатель истреплет им с Юнги все нервы из-за испачканного ковра, на котором сейчас расплываются неровными пятнами остатки холодного кофе, видимо, все еще бывшие в кружках. Сокджин точно убьет Юнги, которому было слишком лень вчера убирать за собой. Когда Сокджин не будет чувствовать себя так, будто вот-вот вывернется наизнанку, он точно устроит Юнги головомойку.       А пока он просто с отвращением шипит себе хриплые ругательства под нос и встряхивает перепачканной в ледяном кофе ногой. Хорошо, что он все-таки так и не надел носки, но штанину его пижамных штанов все же обрызгало, так что Сокджин в любом случае понес определенный урон, что заставляет его в голос застонать. Просто замечательное утро, ничего не скажешь.       - Хен, ты там живой? - раздается хриплый и бесконечно усталый голос Юнги из его спальни. В его тоне так отчетливо слышится слабость и страдание, что Сокджину даже не нужно видеть лица парня в это мгновение, чтобы понять, что самочувствие друга не намного лучше его собственного. И, возможно, будь Сокджину хоть немного лучше, он был бы в состоянии посочувствовать младшему или немного приободриться от осознания, что он все это утро будет страдать не в одиночестве, однако ему настолько плохо, что он не может чувствовать ничего кроме того, насколько ему отвратительно.       Поэтому вместо полноценного ответа Сокджин мычит что-то невнятное, но более-менее утвердительное. Он опускает на корточки, едва не падая на испачканный ковер в процессе, кряхтит себе под нос, звук больше напоминает подавившуюся утку, чем что-то, что мог бы издать человек, и спешно ставит перевернутые кружки на маленькую тумбочку, что стоит рядом с диваном. Она и без того завалена какими-то книгами, тетрадями и прочими безделушками, из-за чего кружки, видимо, изначально и нашли свой приют на полу, однако Сокджин упрямо расставляет посуду прямо на обложки, не заботясь о том, останутся на них полукружья из-под чашек или нет. Лучше так, чем оставлять их на полу. Сокджин, конечно, очень раздражен сейчас, но ему совсем не хочется, чтобы и Юнги ненароком повторил его подвиг, пробираясь через гостиную.       - Хен? – спустя некоторое время зовет Юнги все тем же полумертвым голосом, явно желая получить от Сокджина полноценный ответ. Джин тяжко вздыхает и качает головой. И вот откуда у человека, страдающего похмельем, а судя по голосу и тому, что Юнги до сих пор так и не вышел из своей комнаты и, наверняка, даже не поднялся с постели, очевидно, что оно у него есть, столько настойчивости?       - Я жив. А вот твоя кружка нет, - все-таки выдавливает из себя Сокджин, чуть повышая голос, чтобы Юнги мог услышать его из другой комнаты. Джин равнодушно осматривает пузатую черную кружку, бок которой, оказывается, не выдержал столкновения с Сокджином и полом и обзавелся очень заметным сколом и трещиной до самого основания. Сокджин отстраненно думает, что, возможно, это научит Юнги не оставлять посуду где ни попадя. Хотя он не очень на это рассчитывает. – И наш ковер тоже. Не очень жив.       На мгновение в квартире повисает тишина, Юнги явно нужно некоторое время, чтобы обработать эту информацию. Сокджин недовольно цыкает себе под нос, потирая оставшиеся на светлой ткани его штанов кофейные пятна. Когда он вообще успел надеть вчера свою пижаму? Ох, точно, кажется, он сделал это после того, как Намджун проводил их с Юнги до дома. Или правильнее сказать, почти что дотащил? Младший поехал с ними на одном такси и довел до квартиры, чтобы удостовериться, что они благополучно вернутся домой. Потому что они оба с Юнги были пьяны достаточно сильно, чтобы с трудом стоять на ногах. По крайней мере, Сокджину точно нужна была некоторая помощь в этом плане, а Юнги вроде как даже сумел сам отпереть дверь их квартиры. Со второй или третьей попытки.       - Это тот, который белый? – спрашивает Юнги, прерывая мысли Сокджина, из-за которых головная боль и тошнота наваливаются на Джина с новой силой.       - У нас всего один ковер, Юнги, - слабо откликается Сокджин, решив собрать всю волю в кулак и продолжить свой путь в ванную. Все-таки он относительно взрослый человек, он сможет это сделать. Он же как-то раньше делал это каждое утро.       Он слышит, как позади него глухо выругивается Юнги, вероятно, так же, как и он несколько минут назад, представив реакцию их арендодателя на эту новость, и невольно тяжело вздыхает. Сокджин все-таки доходит до ванной, где поспешно запирается и несколько мгновений просто стоит, вцепившись в холодные борта раковины, наклонившись вперед и опустив голову. У него раскалывается и кружится голова, его ужасно тошнит, но самое отвратительное – даже тяжелое похмелье и ужасное самочувствие не помогают ему защититься от воспоминаний о произошедшем прошлой ночью. Сокджин надеялся, что сможет обдумать это немного позже, когда ему станет хоть чуть-чуть лучше, когда он не будет так сильно разбит и так уязвим, но его мозг не дает ему такой возможности, вываливая воспоминание за воспоминанием, подкидывая образ за образом, деталь за деталью, которые зафиксировал так ярко и отчетливо, словно и не был подвержен влиянию алкоголя.       Сокджин задыхается, и он не может точно сказать от чего именно, от смущения, от того ошеломляющего цунами эмоций и ощущений, что переполняют его, когда в его голове всплывает, словно кадр из кинофильма, сцена в переулке за клубом, или же это все похмелье. Сокджин ничего не может сказать в это мгновение, кроме того, что уже ничего не знает наверняка. Что понятия не имеет, что именно с ним творится, почему его пальцы разбивает мелкая дрожь, почему его бросает из жара в холод, почему его внутренности горят, а сердце колотится так громко, что его стук эхом отдается в голове Джина.       Сокджин поворачивает вентиль и плещет себе в лицо ледяной водой. Он проделывает эту процедуру бесчисленное количество раз за несколько минут, пока его лицо не становится совсем красным. Хотя, справедливости ради, Сокджину приходится признать, что оно было таким и без его стараний. После этого Сокджина рвет. Довольно долго и много. Это продолжительный и утомительный процесс, который совершенно выматывает его, заставляя чувствовать себя изможденным, слабым, больным и жалким, однако ему становится легче, гораздо легче под конец, что приносит хоть какое-то, но облегчение. Сокджин с отвращением морщится, старательно полощет рот и горящее изнутри горло и пытается почистить зубы и умыться. Из зеркала на него смотрит его помятое отражение с опухшими щеками и темными кругами под глазами, но Сокджин игнорирует его, продолжая методично и медленно приводить себя в более-менее приемлемый вид.       И только после того, как он понимает, что ему больше нечего делать, что не может привести себя сейчас в более презентабельное состояние, что ему нечем себя больше отвлечь, он растерянно усаживается на крышку унитаза и в какой-то прострации смотрит на покрытую плиткой стену перед собой. Он отстраненно считает трещинки и сколы на ней, думает о совершенно несущественных вещах, например, о том, что должен позвонить Намджуну и поблагодарить за заботу о них с Юнги прошлой ночью, что должен попытаться вывести пятна на ковре и заказать что-то вроде хэджангука, чтобы пережить это похмелье, а еще ему определенно нужно принять чего-нибудь от головы и выпить много, очень много воды.       На самом деле, он думает о чем угодно, кроме того, о чем в действительности должен думать. Он избегает мыслей о самом важном и насущном, избегает воспоминаний, что все настойчивее вертятся в его голове, словно издеваясь и насмехаясь над его попытками игнорировать их. Не давая ему сбежать, не давая отгородиться, как бы сильно ему ни хотелось это сделать в своем малодушном желании проигнорировать случившееся.       Так что, в конце концов, когда он понимает, что даже самые тривиальные и простые его размышления рано или поздно сводятся к тем воспоминаниям, что там старательно отодвигались им на задний план, Сокджин горестно стонет, сгибается пополам и обхватывает голову руками, сдаваясь. Ладно. Хорошо. Если его мозг не может перестать подкидывать ему эти воспоминания, если мысли о случившемся не оставляют его и продолжают назойливо множиться в его сознании, переполняя и вытесняя из него все остальное, он сделает это. Сокджин проанализирует произошедшее, даже если одна только необходимость прибегать к подобному заставляет его скривиться и усугубляет его головную боль. Даже если он сейчас чувствует себя выжатым и высушенным лимоном, он сделает это, иначе его собственный мозг сведет его с ума.       Итак, что Сокджин имеет на руках?       Вчера его в очередной раз бросили, аргументировав это тем, что в этих отношениях не было никакой искры, что заставило Сокджина задаться вопросом, насколько это веская причина для разрыва, что впоследствии заставило его приставать к Юнги с бесконечными вопросами о чувствах, искрах и прочих необходимых, по-видимому, атрибутах любых романтических отношений, что в свою очередь сподвигло Юнги наглядно продемонстрировать ему… В этом конкретном моменте стройная логическая цепочка умозаключений обрывается для Сокджина, потому что он не может понять, зачем Юнги было… его целовать. Но он списывает это на то, что Юнги был пьян. Юнги всегда становится довольно непоследователен и непредсказуем в поступках, выпив лишнего. Так что да… Может, все дело именно в этом. Юнги просто… занесло. Он просто слишком увлекся своим желанием получше донести до Сокджина свою мысль. Да… все дело именно в этом. Точно. Ничего больше.       Сокджин закрывает глаза, хмурится и медленно потирает виски пальцами круговыми движениями. Он чувствует себя так, будто кто-то пытается изнутри расколоть ему череп, часто-часто барабаня по его стенкам маленьким молоточком. Какого черта он вообще вчера брал коктейли из рук Чимина? Он что чувствовал себя настолько плохо? Ах, точно, в начале вечера он ощущал себя брошенным, жалким, одиноким и ничего не понимающим, а в конце… слишком сбитым с толку и еще более ничего не понимающим. Если в этом месяце его еще раз бросят или Юнги вновь поцелует его, Сокджин, видимо, вообще сопьется.       Сокджин широко распахивает глаза и замирает на долгое мгновение, пораженный собственными мыслями. Потому что… что? Какое еще «вновь»? Этого не будет. То есть… Это же была случайность, ничего не значащее недоразумение, Юнги не поцелует его вновь, ведь… зачем ему это делать? Они же друзья. Друзья не целуют друг друга.       Ну, может, некоторые и целуют, в щеку, например, в качестве приветствия, но не так, как Юнги поцеловал его вчера… не таким образом. Так что это больше не повторится. Потому что они с Юнги так не делают. Они не выражают свои чувства подобными способами даже в самом платоническом смысле, и Сокджин знает, что они не станут делать этого впредь, так что никакого следующего раза. Сокджин поспешно качает головой, словно убеждая какого-то невидимого собеседника. Честно говоря, Сокджин вообще не понимает, почему продолжает убеждать себя в чем-то подобном, когда совершенно очевидно, что это правда. Юнги ведь… да, он даже не задумается о том, чтобы сделать это вновь… зачем ему…       Сокджин поспешно облизывает губы и медленно выдыхает, ему становится очень жарко и душно, так что ему приходится начать обмахивать лицо руками. Вот же ж… и зачем Юнги вообще это сделал? Теперь Сокджину приходится ломать голову над тем, что со всем этим делать и как себя вести. Хотя… о чем тут думать? Это ведь… не то чтобы это было что-то особенное… Ну, подумаешь, его лучший друг поцеловал его, с кем не бывает. Такое же случается… наверное… Чего только люди не делают на пьяную голову, верно же? В этом нет ничего… чему стоило бы уделять особое внимание. Всего лишь поцелуй. Будто бы Сокджин никогда прежде не целовался. Ну, и что с того, что он не целовался никогда раньше с парнем. Или со своим другом. С другом-парнем, которого зовут Юнги.       Сокджин так резко хлопает ладошами по собственным щекам, закрывая горящее лицо, что этот звук эхом разносится по комнате и заставляет уши Джина запылать еще ярче, когда он его слышит. Он опять драматично стонет, только на этот раз еще несчастнее и громче, чем в прошлый, и до белых пятен перед глазами надавливает на собственные веки.       Нет, это ни черта не нормально. И самое ужасное заключается в том, что Сокджин знает - в первую очередь именно для Юнги это не нормально, ведь Юнги такой… ну, он довольно замкнутый человек, который очень трепетно относится к личным границам, так что ему будет очень… неловко. А неловкий Юнги, Юнги, чувствующий себя виноватым, чувствующий стыд и раскаяние – это не то, с чем Сокджин хочет иметь дело. Не то, с чем Сокджин может иметь дело. Он не знает, как ему быть с таким Юнги, как его ободрить и утешить, как заверить, что все хорошо, особенно в такой ситуации, когда Сокджин сам не знает, так ли это на самом деле. Он действительно не знает.       Друзья не целуют друг друга, вот это Сокджин знает точно, и он знает, что Юнги знает это, что они оба очень четко отделяют платонические отношения от романтических и не желают никоим образом, даже по ошибке, смешивать их. Поэтому, что делать теперь, когда они все же каким-то образом смешались, Сокджин не представляет.       Все дело в том, что Сокджин действительно очень ценит Юнги. Он ценит его как друга, как соседа, как особенного человека в своей жизни, поэтому ему страшно. Ему страшно от мысли, что этот поцелуй, такой спонтанный, такой ничем, казалось бы, не мотивированный, лишит Сокджина дружбы с Юнги или же изменит ее, внеся в нее нотку неловкости, которая поставит крест на той откровенности, что особенно была дорога Сокджину в их отношениях.       Сокджин закусывает нижнюю губу и задумчиво скрещивает руки на груди.       И вот как… как он должен теперь вести себя с Юнги? Как? Делать вид, будто ничего не было? Но… это ведь не так. Не будет ли еще более неловко, если они теперь будут вести себя как обычно? Так, как они вели себя несколько минут назад, до того, как Сокджин заперся в ванной? Или же им нужно поговорить об этом? Обсудить, как именно это может повлиять на их дружбу, и решить вместе, что им делать с этой странной ситуацией? Сокджин медленно кивает. Все-таки обычно они так и решают все возникающие между ними проблемы, и, как бы парадоксально это ни было, даже сейчас первый инстинктивный порыв Сокджина – поделиться своими сомнениями и волнениями с Юнги, просто потому что за два года он слишком привык делать это.       Может быть, они просто посмеются над всей этой странной и нелепой ситуацией и будут жить дальше? Да им обоим точно будет очень неловко первое время, и они еще очень долгое время будут подкалывать друг друга, просто чтобы хоть как-то сгладить возникшее напряжение, но… со временем все придет в норму. Они придут в норму. Потому что этот поцелуй ничего не значит. А раз он ничего не значит… то он и не должен быть проблемой, верно?       Верно, точно. Именно это Сокджин должен сказать Юнги, чтобы не дать другу спрятаться от смущения и стыда в свою раковину, из которой Джин с таким трудом доставал его первые месяцы их совместного проживания. Может, этот случай и изменит их отношения, но не настолько же, чтобы окончательно развалить их. Их дружба ведь сильнее чего-то подобного, верно?       Да, это должно сработать. Если этот глупый, неуместный поцелуй ничего не значит, это должно сработать.       Он ведь… ничего не значит, верно? Юнги ведь не испытывает к нему никаких таких чувств… и Сокджин тоже не… Это просто недоразумение, просто Юнги слишком занесло, а Сокджин никак не успел на это отреагировать, ничего особенного. То есть это был, конечно, хороший поцелуй, но... Да… То, что он был хорошим не делает его, ну, особенным. Не то чтобы мир Сокджина перевернулся после одного единственного короткого поцелуя…       Сокджин поджимает губы и медленно выдыхает, с трудом поборов желание взлохматить волосы в приступе расстройства и драматизма. Его лицо и уши горят, а сердце так часто бьется о грудную клетку, что ему кажется – оно пробьет ее такими темпами. Потому что в этот самый момент он совершенно некстати вспоминает эти несколько секунд, вспоминает тусклые огни, отражающиеся в глазах Юнги, которые он успел разглядеть, вспоминает мягкое, но настойчивое прикосновение его губ к своим, и… Ох, возможно, этот розовый румянец, что украсил щеки Юнги после поцелуя, Сокджину еще долгое время будет сложно выкинуть из головы, потому что он вроде как не ожидал, что Юнги может быть таким… очаровательным, когда смущается. Это открытие довольно сильно сбивает с толку на самом деле. То, насколько мягким и нежным Юнги способен быть по отношению к своему партнеру, немного поражает. Честно говоря, Сокджин не помнит, чтобы хоть когда-нибудь в его жизни его хоть кто-нибудь целовал так бережно, так, словно слишком сильное давление на его губы может разбить Сокджина. Так, словно Сокджин заслуживает только осторожного обращения.       На самом деле, Сокджин не привык к чему-то подобному. Не то чтобы никто из тех девушек, с которыми он состоял в отношениях, не заботился о нем, просто чаще всего от Сокджина ожидали, что именно он будет проявлять инициативу и бережно ухаживать за своей партнершей. Но на этот раз все было наоборот, несмотря на настойчивость и обстоятельность, в этом поцелуе было много нежности и заботы, неудивительно, что Сокджин не может выкинуть его из головы. Ведь он действительно заставил Джина почувствовать себя… желанным? Значимым? Нужным?       Сокджин стонет в третий раз, теперь уже совсем отчаянно и устало. Чем больше он обо всем этом думает, тем меньше он что-либо понимает. Сокджин не знает, почему его мысли вообще принимают подобный оборот, почему он уже с минуту бездумно проводит кончиками пальцев по своим губам и продолжает воспроизводить в голове одну и тут же сцену, когда Юнги обхватывает его щеку ладонью и заставляет склонить голову ниже к себе. Сокджин не знает, поэтому в какой-то момент просто перестает задаваться этим вопросом.       Он испуганно подпрыгивает на месте и хватается за сердце, когда раздается громкий и неожиданный стук в дверь. И Сокджин ничего не может поделать с тем, что его пульс сам собой подскакивает еще больше, а кровь еще сильнее приливает к лицу, когда он слышит низкий и все еще хриплый после сна голос Юнги:        - Хен, ты там в порядке? Я слышал странные звуки.       Сокджин поспешно откашливается, сжимает и разжимает руки в кулаки и встряхивается всем телом, мысленно приказывая себе успокоиться. Если он начнет реагировать подобным образом на Юнги постоянно, тот точно примется считать себя виноватым, и ни о каком возвращении их отношений на круги своя можно будет даже не мечтать.       - Да… я в порядке, - его голос как-то странно подскакивает и ломается, и Сокджин едва сдерживается, чтобы не приложиться обо что-нибудь головой, настолько идиотом он себя сейчас чувствует.       - Ты уверен? Просто я заказал нам хэджангук, но если тебе очень плохо… - теперь голос Юнги действительно звучит немного озабоченно, Сокджин может очень живо представить себе, как он хмурится в это мгновение. И это совершенно обычная фраза и совершенно обычное для Юнги действие, но по какой-то непонятной причине Сокджин замирает на мгновение, пока его совсем сбитое с толку сердце пропускает несколько ударов, а затем ускоряет свой бег в его груди.       Сокджин растерянно моргает и быстро мотает головой. В этом нет ничего необычного – в том, что Юнги угадывает его мысли, это происходит далеко не в первый раз, все-таки они давно живут вместе, и все равно… Сокджин тронут. Как часто Юнги вообще делает для него нечто подобное? Сокджину неожиданно приходит в голову мысль, что гораздо чаще, чем ему казалось раньше.       - Хен, если ты не ответишь через пять секунд, я съем твою порцию, и ты ничего не сможешь мне за это предъявить, - предупреждает Юнги этим своим невозмутимым и серьезным тоном, которым он часто маскирует беспокойство. И Сокджин ничего не может поделать с инстинктивной реакцией на эти слова, в конце концов, он никогда не мог игнорировать провокации этого человека.       - Йа! Как ты можешь лишать своего хена еды? Это просто верх неуважения, Мин Юнги! Еда – это святое, ты можешь лишить человека сна, лишить его крова, но не еды, даже не шути на подобную тему, Юнги-я! – возмущается он, повышая голос и начиная тараторить, как делает всегда, когда слишком волнуется или распаляется. Сейчас Сокджин не уверен, какой конкретной эмоцией вызвана эта его бурная реакция.       - Ага, похоже, ты действительно в порядке, хен. Не засиживайся, мне тоже нужно умыться, не у одного тебя сегодня похмелье, - спокойно проговаривает Юнги, явно нисколько не впечатленный его тирадой, наоборот, в голосе его едва уловимо проскальзывает облегчение.       Сокджин с мгновение напряженно прислушивается к шаркающим шагам, доносящимся из-за двери, убеждается, что Юнги действительно ушел в другую комнату, и только после этого медленно выдыхает весь воздух из легких и растирает собственные горящие щеки. Что ж… Юнги не звучит… странно. Кажется, он ведет себя как обычно. Что, честно говоря, сбивает с толку только сильнее, потому что Сокджин знает своего друга и, учитывая события прошлой ночи, Юнги точно не смог бы вести себя после них как обычно. Он отнюдь не настолько хладнокровен, насколько зачастую хочет показаться. Но сейчас он вел себя более чем естественно. Сокджин озадаченно сводит брови вместе и задумчиво склоняет голову набок.       Неужели… да нет, не может такого быть.       Сокджин хмурится еще сильнее, зародившееся в нем подозрение перевешивает смущение, неловкость и весь тот странный спутанный клубок безымянных эмоций, что сплелись воедино в его груди, и заставляют его подняться на ноги и направиться на их маленькую кухню, откуда он слышит негромкое позвякивание посуды и шум льющейся из крана воды. Однако, несмотря на всю свою решимость понять, верна ли его догадка, Сокджин все же несмело замирает в дверном проеме и несколько долгих секунд просто смотрит на сгорбленную спину Юнги, который, чуть покачиваясь над раковиной, моет злополучные кружки, что едва не убили сегодня Сокджина.       Видимо, почувствовав его присутствие, Юнги бросает на него быстрый взгляд из-за плеча, после чего вновь возвращается к своему занятию. Сокджин успевает заметить усталые и сонные глаза и слишком бледный, даже для него, цвет лица у Юнги. На нем растянутая, старая белая футболка с широким, обтрепанным воротом, благодаря которому Сокджин может хорошо рассмотреть затылок Юнги и выпирающие позвонки чуть ниже его шеи. Сокджин поспешно моргает и отводит взгляд, когда понимает, что на неизвестно какое время выпал из реальности, просто пялясь на своего друга. Джин неловко откашливается, надеясь, что его уши покраснели не так сильно, как ему кажется.       - Избавление от орудия убийства не поможет тебе избежать наказания, Юнги-я, - стараясь звучать небрежно и естественно, проговаривает Сокджин, в то же время внимательно наблюдая за Юнги и каждой его реакцией, чтобы заметить любой проблеск возможной неловкости или напряжения в его движениях или чертах. – Тебе не смыть следы с места преступления. То пятно останется на ковре вечным напоминанием о твоем грехе.       Юнги кидает в его сторону еще один взгляд, только для того, чтобы продемонстрировать ему очень скептично приподнятую бровь и совершенно невозмутимое выражение лица, после чего вновь сосредотачивается на мытье посуды. Сокджин чуть щурится, грудь его стягивает какое-то неприятное предчувствие, которому он не может дать название. Но оно оставляет странный, горький привкус на его языке, и так как Сокджин только что полностью опустошил содержимое своего желудка, в горьких привкусах он очень даже хорошо разбирается.       - Хен, ты уронил эти кружки, так что, если среди нас и есть убийца бедного ковра, то это ты, - поводя плечами, отвечает парень. Голос его до сих пор кажется ниже обычного из-за сонливости и похмелья, и Сокджин не знает почему, но это звучание мурашками прокатывается по его коже от рук до позвоночника. По ощущениям похоже на разряд статического электричества.       Это… странно. Очень странно.       Сокджин поспешно сцепляет руки в замок у себя за спиной, судорожно сглатывает и неторопливо подходит ближе к Юнги, становится рядом с ним, но на расстоянии нескольких сантиметров, потому что ближе слишком… просто сейчас это слишком для него. Ему лучше придерживаться определенной дистанции, просто чтобы… не будить лишний раз воспоминания и конкретные ассоциации. Ведь им обоим сейчас это не нужно, не так ли? Совсем, совсем не нужно.       Сокджин поворачивает голову и прислоняется бедром к кухонной тумбе, чтобы иметь возможность повнимательнее рассмотреть профиль Юнги, который продолжает все также невозмутимо намывать кружки, забавно хмурясь и сонно щурясь в процессе. Он, кажется, совсем никак не реагирует на близкое присутствие Сокджина, не выглядит взволнованным или обеспокоенным. Он действительно производит впечатление обычного Мин Юнги с утра, все еще не успевшего выпить чашку своего утреннего кофе и очень недовольного самой необходимостью вставать с постели. О наличии у него похмелья свидетельствует лишь его необычная бледность, ярко выраженная усталость и очень хмурая складка, залегшая между бровей парня. Сокджин может с уверенностью сказать, что у Юнги сейчас мигрень, потому что он уже видел раньше это выражение на его лице. Из-за него ему не раз приходилось днями готовить для Юнги ромашковые чаи и специальные компрессы, ходить чуть ли не на цыпочках по квартире и говорить мягким, успокаивающим шепотом, чтобы не усугублять состояние друга.       - Йа, ты не повесишь на меня свое преступление, Юнги-я! – возмущается Сокджин, неосознанно понижая громкость, голос его подрагивает только самую малость, выдавая волнение, так что он собой гордится. – Если бы ты не оставил посуду на полу, а сразу ее помыл, этого не произошло. Я – максимум лишь невольный соучастник, исполнитель, ставший им вопреки своему желанию, но настоящий злодей здесь ты, Мин Юнги.       Сокджин видит, как подрагивают уголки губ Юнги, видит, как он явно с трудом сдерживает улыбку, и отчего-то чувствует прилив горячей гордости самим собой. Этот разговор кажется Юнги бессмысленным, но забавным, и это хорошо, потому что отвлекает парня от головной боли и разглаживает эту беспокоящую Сокджина складку между его бровей. И Джин чувствует себя очень довольным, довольным тем, что именно он – причина этому.       - Может быть и так, - со вздохом признает Юнги, заканчивая с последней кружкой и резко встряхивая мокрыми руками. Сокджин недовольно цыкает, когда брызги воды попадают ему на руки и на пижамную рубашку. Юнги, не обращая на его недовольство внимания, выключает воду и поворачивается к нему лицом, заставляя Сокджина подавиться вздохом. Почему-то Сокджин этого совсем не ожидал – того, что вот так неожиданно встретится с Юнги глазами. Не ожидал, что мгновенно вспомнит, как они поблескивали несколько часов назад в плохо освещенном переулке. Сейчас он точно убеждается, что этот блеск был вызван алкоголем, потому что в трезвом состоянии глаза Юнги не блестят подобным образом. – Но, хен, ты мой сосед и друг. Ты должен разделять со мной мои страдания, мою боль и мои преступления. Разве это не прописано в нашем договоре об аренде? – невинно склоняя голову набок, проговаривает Юнги, чуть улыбаясь и лукаво щурясь.       И Сокджин не знает, что чувствует в этот конкретный момент, не знает, почему все слова вылетают из его головы, не знает, почему на мгновение дыхание застревает в его груди и почему единственное, что он может делать – моргать и смотреть на Юнги. Сокджин не знает, и это сбивает с толку, это пугает, это… это неправильно, это… такого никогда прежде не было, он никогда так себя не вел и не реагировал подобным образом на Юнги. Если Сокджин продолжит в подобном духе, они не смогут вернуться к прежним отношениям, если он начнет вести себя странно, это сделает все по-настоящему неловким. Так что он не должен… вести себя так.       Поэтому Сокджин поспешно отводит глаза в сторону и осторожно выдыхает через рот, пытаясь заставить себя успокоиться, заставить свое сердце не биться так быстро только из-за того, что они с Юнги пересеклись взглядами, стараясь... не казаться странным. Это ведь просто нелепо. Конечно, Сокджин осознавал, что это будет неловко, осознавал, что это будет странно, но… он, видимо, не предполагал насколько это будет странно.       - Про преступления там ничего не говорилось, - немного хрипло выдавливает из себя Джин, пытаясь продолжить этот разговор, не показывая при этом, насколько непросто ему дается эта небрежность и наносное спокойствие. Потому что, кажется, он единственный в этой комнате, кто испытывает в этом плане какие-то трудности, что, честно говоря, почти до обидного несправедливо. Сокджин чувствует какую-то иррациональную, совершенно детскую досаду, не замечая на лице Юнги никаких следов волнения или неловкости.       - Не представляешь, как больно мне было, когда ты опрокинул эти кружки, хен. Это разбило мне сердце. И эту боль тебе придется разделить со мной, - без всякого выражения тянет Юнги, заставляя Сокджина испустить еще несколько возмущенных возгласов, но больше для вида. Джин слишком отвлечен и растерян в это мгновение, чтобы действительно полноценно участвовать в разговоре.       - Йа, ты не можешь применять против меня мою же тактику, Юнги-я! Ты должен придумать что-то свое, - ворчит он, несильно хлопая младшего по плечу, но тут же резко одергивая руку, потому что ему кажется, словно его прошивает разрядом тока, а его щеки буквально воспламеняются. Юнги смеряет его подозрительным и непонимающим взглядом, потому что да... это точно было странно и совсем не похоже на Джина. Какого черта он вообще творит?       - Хен, если я решился на убийство ковра, думаешь, для меня есть что-то святое? – хмыкает Юнги, видимо, списывая странные дерганья старшего на похмелье.       Он тяжко вздыхает, потирая глаза, затем берет в руки небольшую коробочку с таблетками от головной боли, которую явно отложил заранее, и принимается возиться с ней в попытках открыть. Сокджин поджимает губы, наблюдая несколько секунд за тем, как его короткие ногти скользят по картону, безрезультатно пытаясь распечатать коробку, после чего протягивает руку, молча убеждая доверить это важное дело ему. В конце концов, Сокджину тоже не помешает сейчас лекарство, его голова гудит, словно в ней бушует целый рой сбитых с толку пчел.       Пока Сокджин открывает коробку и выдавливает из блистера несколько таблеток, он намеренно не поднимает глаз и кусает нижнюю губу, пытаясь подобрать слова, что в полной мере передали и выразили бы весь тот бессвязный и неорганизованный поток мыслей, что наводняет его сознание. Он пытается, но не находит нужных выражений. Конечно же, не находит, потому что в подобные этому моменты, они всегда разбегаются в разные стороны, как самые настоящие крысы с тонущего корабля. Определенно, они первые смекают, что с таким капитаном, как Сокджин, они далеко не уплывут.       Сокджин протягивает Юнги две маленькие таблетки, на что младший смеряет его очень скептичным и сумрачным взглядом, который, однако не трогает Джина в достаточной степени, чтобы увеличить дозу, на чем без слов настаивает парень. Юнги недовольно вздыхает, но сдается и забирает таблетки, задевая пальцами ладонь старшего и заставляя его резко и ощутимо вздрогнуть. Сокджин поджимает губы и поспешно убирает руку, на которой, словно ожог, горит мимолетное прикосновение Юнги. К счастью, Юнги не замечает его странного поведения, он больше занят тем, что запивает таблетки водой прямо из-под крана, которую набирает в одну из только что помытых кружек. Будь Сокджин в нормальном состоянии, он точно начал бы ворчать, но он немного отвлечен наблюдением за тем, как подпрыгивает кадык Юнги, когда он усиленно сглатывает, так что упускает нужный момент, чтобы отчитать его.       Сокджин замедленно моргает и отводит взгляд в сторону, стараясь, очень сильно стараясь игнорировать то непонятное и тяжелое ощущение, что стягивает все в его груди. Может, всему виной похмелье и то, что он все продолжает и продолжает мыслями возвращаться в прошлую ночь? Поэтому он чувствует себя так… странно? Да, скорее всего, именно в этом все дело.       - Хен, ты уверен, что нормально себя чувствуешь? – неожиданно спрашивает Юнги. Когда Сокджин поворачивается к нему, он вздрагивает, столкнувшись с очень пристальным взором темных глаз, что внимательно изучают его.       И Сокджин замирает, не зная, что на это ответить, ведь, по правде говоря, он не в порядке. Он совсем не в порядке. Но он не знает, как объяснить это Юнги, потому что сам не знает, почему. Он не знает, почему он не в порядке, когда должен быть в порядке, ведь он отлично понимает, что этот глупый поцелуй ничего не значил, отлично осознает, что ему стоит вообще о нем забыть, похоронить в своей памяти так глубоко, как только возможно. Сокджин сам не понимает. Но самое забавное то, что, видя, насколько Юнги в порядке сейчас, Сокджин приходит в еще большее смятение и замешательство. Что именно это заставляет его с болезненной ясностью осознавать, насколько он сам не в порядке.       - Я… - выдыхает Сокджин, но давится собственным вздохом и поспешно откашливается, отворачиваясь в сторону. Этот вопрос застает его врасплох, а интенсивный взгляд Юнги заставляет нервничать. Сокджин закусывает губу от досады на самого себя. Это просто… нелепо. Он ведет себя нелепо. – Ты… Юнги-я, ты… помнишь, что произошло вчера? – собравшись с духом, спрашивает Сокджин, тут же внимательно всматриваясь в лицо Юнги, чтобы понять… что ему делать дальше.       И да, его подозрения полностью подтверждаются в этот самый момент, когда Юнги вначале недоуменно поднимает брови, явно удивленный этим вопросом, а затем задумчиво хмурится, раздумывая. В конце концов, парень болезненно морщится, прикрывая глаза, и медленно качает головой, словно мыслительный процесс только усиливает его мигрень. И одного этого более чем достаточно для Сокджина, чтобы понять, в чем именно дело, поэтому следующие слова совершенно не становятся для него неожиданностью. Не становятся, но почему-то они все равно заставляют Сокджина поджать губы и быстро сжать руки в кулаки.       Дело в том, что есть одна довольно весомая причина, по которой Юнги старается пить в меру и не напиваться. Потому что он из тех людей, что, выпив слишком много, действительно могут на утро забыть, что они делали несколько часов назад. Юнги в этом плане уникальный случай, потому что по нему сложно сказать, когда он очень сильно пьян, ведь его поведение и внешний вид не особо помогают определить, на какой стадии опьянения он находится в тот или иной момент. До самого последнего мгновения Юнги выглядит и ведет себя так, будто находится всего лишь в легком подпитии, пока просто не вырубается, теряя сознание до самого утра. И иногда, не всегда, но иногда, он действительно не может вспомнить те части вечера, когда алкоголя в его крови было уже чересчур много.       Сокджин знает это, он становился свидетелем этого не единожды, не единожды он подкалывал Юнги по этому поводу, придумывая самые невероятные истории о его пьяных похождениях и заставляя Юнги загадать, насколько они правдивы. Сокджин знает об этой особенности его организма, и все равно именно в этот момент он просто не может поверить, что Юнги умудрился забыть о том, как поцеловал его, потому что… что это вообще за ситуация такая? Они что в каком-то низкопробном ситкоме? Это же просто до нелепого смешно и неправдоподобно.       - Эм… хен, только не говори, что я сделал вчера какую-то глупость, и теперь Тэхен с Чонгуком будут шантажировать меня компроматом до конца жизни, - немного нервно и настороженно посмеивается Юнги, однако когда Сокджин, слишком ошеломленный и погруженный в свои мысли, не отвечает, он хмурится уже куда обеспокоеннее. – Я что опять пролил пиво на любимую рубашку Чимина? Или так долго говорил с Намджуном, что заставил его сомневаться в собственных идеалах? О, нет, только не говори мне, хен, что из-за меня Хосок начал грустить. Я что сделал что-то, что расстроило его? Или… что-то, что расстроило тебя? - под конец уже по-настоящему встревожено спрашивает друг, что заставляет-таки Сокджина отмереть и поспешно, пусть и все еще немного пораженно, покачать головой.       - Нет… нет, ничего подобного, - заверяет он. Сокджин сам не знает, почему его голос кажется таким деревянным и неживым, или почему ему так некомфортно в этот момент. Сокджин не знает, почему он… недоволен, почему он почти раздражен в это самое мгновение, и эти неожиданные эмоции так удивляют его, так сбивают с толку, что на мгновение или два Сокджин выпадает из реальности. – Значит, ты вообще ничего не помнишь? Совсем? – уточняет он, как-то очень уж настойчиво, что явно напрягает Юнги только сильнее.       - Я… я помню как мы пришли в клуб и помню первые пару часов… наверное? Мы пили виски с Чимином, и это было очень вкусное виски, но потом… - Юнги кривится и обеспокоенно закусывает губы, выражение его лица становится виноватым и напряженным. – Я натворил что-то, хен? Что-то действительно плохое?       - Нет, просто… мы… - Сокджин резко замолкает не в силах, отчего-то совершенно не в силах продолжить. Если так подумать, что именно он мог бы сейчас сказать? «Просто вчера мы поцеловались, но раз ты этого не помнишь, то это и не важно»? Это же даже в мыслях звучит очень глупо, и пусть Сокджин мастер говорить глупости, это слишком даже для него. Поэтому он спешно встряхивает головой и выдавливает из себя кривую, утешающую улыбку, надеясь, что ее будет достаточно, чтобы успокоить Юнги и заверить в своей искренности. – Мы вчера были так плохи, что Намджуну пришлось отвозить нас домой. Было интересно, помнишь ты это или нет.       - Ох, серьезно? - выдыхает Юнги, он не кажется особо убежденным и все еще с некоторым подозрением посматривает на Джина, но новая информация все же заставляет его устало поморщиться. – Черт, теперь придется купить ему ужин.       - Естественно. Мы же должны восстановить свой образ хороших и ответственных хенов, Юнги-я, - важно кивает Сокджин. – Я, знаешь ли, дорожу своей репутацией.       - Почему-то тебя не волновала твоя репутация, хен, когда ты заставлял меня тащить тебя на себе домой две недели назад, - спокойно подмечает Юнги и даже не морщится, когда получает возмущенный тычок в плечо за эти слова. Хотя это и неудивительно, Сокджин едва ли касается его.       - Йа, ты сам согласился на это, Юнги-я, когда…       - Подписал контракт об аренде, ага, это было очень неразумное решение, я знаю, хен, - невозмутимо кивает Юнги, прерывая его. Он отходит, чтобы достать из холодильника бутылку воды, которую вскоре протягивает Джину. Сокджину требуется несколько мгновений, чтобы понять, что вода для таблеток, которые он должен запить. Он и забыл, что у него болит голова. Может быть, потому что в нем сейчас слишком много запутанных и странных эмоций и похмелье – далеко не самая важная вещь, что волнует его. – Но, помимо этого, точно ничего не произошло? – серьезно, глядя ему в глаза, спрашивает Юнги и, несмотря на усталый и откровенно помятый вид, он в этот момент выглядит более чем осознанно и собранно. Как он выглядит всегда, когда сосредотачивается на чем-либо.       Сокджин сглатывает, с трудом сдерживаясь и не отводя глаз в сторону, его грудь жжет какое-то непонятное и безымянное пламя, а сердце бьется как-то очень уж громко. Сокджин растягивает губы в спокойную улыбку и медленно кивает.        - Точно. Ничего такого, о чем стоило бы волноваться.       И это правда. В конце концов, это ведь правда. Тут не о чем волноваться. Этот поцелуй изначально ничего не значил, так что теперь, когда выясняется, что Юнги даже не помнит его… получается любые проблемы, столкновения с которыми Сокджин опасался, испаряются сами собой. Если Юнги об этом не помнит, значит, Сокджин просто может сделать вид, что ничего и не было и жить дальше, их дружба не пострадает и не изменится. Все останется так же, как было. Ему не о чем волноваться. Совсем не о чем.       Однако когда Юнги удаляется в ванную и оставляет Сокджина наедине с его мыслями и эмоциями, Джин с изумлением понимает, что все равно волнуется. В этом нет никакого смысла, совершенно никакого, но он не чувствует облегчения, которое рассчитывал и вроде как должен был почувствовать. Вместо него Сокджин ощущает досаду, легкое недоверие и… что-то похожее на опустошение. Сокджин ошеломленно усаживается за их маленький обеденный стол и медленно качает головой, а затем и вовсе громко фыркает себе под нос.       Он должен быть в порядке. Теперь, когда его проблема разрешилась сама собой.       Возможно, он просто все еще не пришел в себя. У него просто все еще похмелье, поэтому он чувствует себя таким подавленным и раздраженным, поэтому это противное ощущение недовольства стягивает его легкие. Да, определенно, именно в этом все дело. Ему просто нужно как следует проспаться, выпить очень много кофе и целый день провести за просмотром низкопробных комедий, не несущих в себе какой-либо смысловой нагрузки. Ему просто нужно прекратить вертеть в голове произошедшее в том злополучном переулке и забыть о нем точно так же, как забыл Юнги. В конце концов, раз он сумел с такой легкостью забыть это, значит случившееся в самом деле не было таким уж важным.       Да, точно. Вскоре Сокджин забудет об этом недоразумении. Сокджин укладывает голову на столешницу и с трудом сдерживает желание побиться об нее лбом, чтобы вытеснить болью все эти навязчивые мысли из своего разума. Мысли о том, как он не будет думать о том, о чем думать не следует.

***

      И Сокджин не думает. Честно, не думает. У него и в мыслях нет, об этом думать.       Почему он вообще должен думать о поцелуе с Юнги, когда это, определенно, ничего не значило? В этом нет смысла, так что Сокджин не думает об этом. Это был всего лишь один, короткий, целомудренный поцелуй, о котором Юнги тут же позабыл, почему Сокджин вообще должен о нем думать? Он же взрослый человек, в конце концов, такие вещи не должны настолько взволновывать его, лишать сна и занимать все мысли. Поэтому он не думает об этом.       Он настолько не думает об этом, что спокойно перекидывается шутками и как обычно проводит много времени со своими тонсэнами, ходит на занятия и свою подработку в кофейне, готовит по утрам себе завтрак, когда Юнги уже убегает на занятия, а по вечерам присоединяется на кухне к другу, чтобы вместе заняться ужином. Он живет все той же привычной для себя жизнью, единственным изменением в которой становится только то, что теперь, когда у него больше нет девушки, свободного времени у него появляется гораздо больше.       И если он чаще обычного витает в облаках, отключаясь от всего остального мира, если иногда он отвечает невпопад на вопросы друзей и загружает себя учебой и работой больше необходимого, в этом нет ничего удивительного. Он просто… немного рассеян, и ему нужно наверстать кое-что по учебе. Это точно никак не связано с тем, что он, якобы, старается как можно меньше времени проводить в своей квартире. Конечно же, это не так. С чего бы ему делать что-то подобное?       Не то чтобы Сокджин настолько часто начал ловить себя за разглядыванием своего соседа и друга, что это начало его беспокоить. Ничего подобного. Да как… можно было бы вообще такое предположить? Конечно, у него иногда сбивается дыхание, когда Юнги, жалуясь на что-то, недовольно надувает губы, или когда прикасается к плечу или локтю Сокджина, спрашивая что-то или привлекая к себе его внимание, но в такой реакции ведь нет ничего необычного. Это просто невольно напоминает Сокджину о том, о чем он, определенно, вообще, вот совсем ни секундочки в день не думает. Только и всего. Сокджин не виноват, что Юнги вот так, ничего не подозревая, напоминает ему об этом. Если кто и виноват, так это сам Юнги. Сам Юнги, из-за которого все это и началось изначально. Вот, кто просил его целовать Сокджина, а потом брать и забывать об этом? Однозначно, все это его вина.       Так что да, в глобальном плане, кроме этих несущественных мелочей, ничего не меняется. Действительно ничего. Его отношения с Юнги все такие же - никакой неловкости, никакого сожаления, ненужного смущения и напряжения. И откуда бы им вообще взяться? Когда Юнги даже не помнит причины, по которой они могли бы появиться.       И это замечательно. Это потрясающе. Да, Сокджин очень рад. Так рад, что ночами напролет переваливается с боку на бок, конечно же, не думая о том, о чем нет смысла думать, и засыпает только под утро. Он так рад, что становится нервным и немного дерганным из-за этой радости. Настолько ее много. В конце концов, он должен быть рад, все-таки все завершилось так благополучно и вся эта ситуация никому не навредила и точно, определенно точно, не задела ничьих чувств. Это самый лучший расклад из возможных. И Сокджин радуется, конечно, он радуется. И воспоминания, которые он уже давно выкинул из своей головы, потому что, очевидно, никому они и даром не сдались и ничего в них ценного нет, вовсе не тревожат его и не всплывают перед его глазами каждый раз, стоит ему только увидеть Юнги. Конечно, нет.       Сокджин не думает об этом поцелуе. Потому что это бессмысленно и странно - думать о нем, потому что ему не следует думать о нем, потому что он ничего не значил и ничего не изменил. И да, Сокджин никогда прежде не целовался с парнем, так что произошедшее, по понятным причинам, впечатлило его, но, очевидно, впечатлило это только его одного, потому что Джин также был пьян, но он-то ничего не забыл. Это ж как часто Юнги доводилось целоваться с парнями, если подобное происшествие так спокойно изгладилось из его памяти?       И Сокджин, конечно, не думает об этом, но иногда, время от времени, он невольно задается вопросом, можно ли лишь по этой пьяной выходке предположить, что Юнги привлекают не только девушки? Потому что… Юнги ведь не из тех, кого на пьяную голову тянет на совсем уж невероятные выходки, противоречащие его натуре. Обычно Юнги, даже сильно перебрав, ведет себя более чем спокойно и благопристойно. Ну, по меркам Мин Юнги. Поэтому Сокджин не думает, что Юнги поцеловал бы его, если бы не находил… объективно привлекательным. Что неудивительно, потому что это правда, и Джин, с какой стороны на него ни посмотри, красив, но если бы Юнги совсем не привлекали мужчины в романтическом плане, разве у него вообще возникла бы мысль поцеловать парня, каким бы красивым он ни был? Сокджин очень и очень в этом сомневается.       Если так подумать, Сокджин не может вспомнить, чтобы они с Юнги прежде когда-либо обсуждали такие вещи. Ну, то, что касается предпочтений. Юнги никогда особо не был расположен делиться с кем-либо вещами, касающимися его личной жизни, и за тот период, что они жили вместе, Сокджин ни разу не слышал от него ни слова об отношениях, кроме скупых заверений, что Юнги и нечем делиться и не о чем рассказывать. Так что, Сокджин просто предположил, что Юнги натурал? И он вроде как слышал, что Юнги встречался с какой-то девушкой, когда был на первом курсе и они еще не были даже приятелями? Правда, сейчас он не может вспомнить, от кого именно это услышал, и подтверждал ли сам Юнги эти слухи. Когда же Сокджин старательно роется в своей памяти, он убеждается, что Юнги действительно ни разу не упоминал, какая именно у него ориентация.       Не то чтобы это что-то меняет. Сокджин точно не станет относиться к Юнги иначе, какая бы у него ни была ориентация, и не то чтобы он заинтересовался романтическими предпочтениями Юнги после того, о чем он точно не думает, просто… Нельзя же винить Сокджина за то, что ему становится банально любопытно. К тому ж, он неожиданно для себя понимает, что существует еще довольно много того, чего он не знает о Юнги и это… не самое приятное понимание. Все-таки он живет с этим парнем уже два года и за все это время даже и не подумал поинтересоваться…       Сама мысль о том, что какая-то важная часть жизни Юнги оказывается покрыта для него мраком тайны, неприятно царапает сердце Сокджина. Все-таки он не может просто взять и отделаться от той части его существа, что постоянно стремится идеально выполнять наложенную на него социальную роль, какой бы она ни была. Сокджину необходимо быть хорошим студентом, хорошим бойфрендом, хорошим другом и хеном, пусть даже разумом он понимает, что незнание подробностей личной жизни его тонсэнов не делает его плохим хеном и другом, какая-то часть Сокджина все равно не может с этим смириться.       Именно поэтому примерно спустя неделю после инцидента, о котором Сокджин совсем не думает, он возвращается после работы домой с двумя высокими стаканчиками, заполненными бабл ти, который не так давно приобрел отдельную позицию в меню кофейне, где он работает, и уже привычно замирает на пороге, прислушиваясь к быстрому стуку клавиш, что доносится из соседней с прихожей комнаты. Юнги все еще борется со своей курсовой и, кажется, пока не особо успешно. За окном уже стемнело, а у Юнги сегодня выходной на его подработке, так что Сокджину не следовало бы удивляться тому, что его сосед оказывается дома, он вроде как изначально рассчитывал на это, но почему-то ему все равно приходится сделать глубокий вдох, прежде чем разуться, снять куртку и войти в гостиную.       - Йа, Юнги-я, в метро такая толкучка, я думал, меня раздавят, так что ты должен быть мне сейчас очень благодарен, - громко оповещая о своем присутствии, начинает Сокджин. Он подходит к дивану и демонстративно потрясывает в воздухе одним из стаканов с молочно-чайным напитком и черными желейными шариками на дне. Юнги с неохотой отрывается от экрана ноутбука, который подсвечивает его лицо болезненно-белым светом. И если Сокджин дольше нужного задерживается взглядом на его темных, чуть прищуренных от сосредоточенности глазах или чуть приоткрывшихся губах, то он ни за что этого не признает. – Мне больших трудов стоило донести тебе этот гостинец в целости и сохранности, - быстро смаргивая и протягивая другу чай, благосклонно кивает Сокджин, стараясь вновь напустить на себя важный и беспечный вид. Юнги и без того все чаще и чаще непонимающе поглядывает на него в последнее время, так что Сокджину пора прекращать… делать то, чего он точно не делает.       Юнги окидывает его очень подозрительным взглядом, затем внимательно осматривает стакан, которым Сокджин выразительно побулькивает у него перед лицом, и медленно, словно настороженный кот, забирает подношение. Сокджин с трудом сдерживает широкую, довольную улыбку, что сама собой растягивает его губы, когда слышит, как низко и тихо мычит себе под нос парень, потягивая напиток из широкой соломинки. Юнги никогда не отказывается от бесплатных угощений, особенно если это напитки, подобные жесты всегда неизбежно поднимают ему настроение, о чем знают все в их компании и бессовестно пользуются, когда им что-то нужно. Так что неудивительно, что когда Юнги поднимает на него глаза, он задает именно этот вопрос:       - И с какой целью ты пытаешься задобрить меня, хен?       - Йа! Разве не могу я просто так, по доброте душевной порадовать своего тонсэна и соседа и принести ему угощение с работы? – фыркает Сокджин, взбалтывая свой стакан с чаем бледно-розового цвета. Вопреки его желанию, звучит он слишком спешно и нервно, чтобы ему можно было вот так взять и поверить. Сокджин недовольно морщится и качает головой, когда Юнги скептично поднимает бровь в ответ на его слова.       - Неа. Ты никогда ничего такого не делаешь, если только не чувствуешь себя виноватым или тебе не нужно что-то от меня, - пожимает он плечами, откладывая ноутбук в сторону, чтобы иметь возможность обеими ладонями обхватить стакан и сосредоточиться полностью на Сокджине.       На нем опять эта его огромная черная толстовка, длинные рукава которой закрывают костяшки его пальцев, и Сокджин не собирается думать, что Юнги выглядит мило в этот момент, потому что это странно думать так ни с того ни с сего, учитывая, что Джин видел его в этом наряде тысячу раз, но… Сокджин с силой сжимает губами трубочку и спешно отворачивается, надеясь, что горящие кончики его ушей не очень хорошо видно в освещенной только экраном ноутбука и светом, оставленным на кухне, гостиной. Он прислоняется бедром к спинке дивана и втягивает через трубочку чай. Вкус какой-то слишком приторно-сладкий, отдающий чем-то молочно-чайно-малиновым. Сокджин не может сказать, что станет фанатом этой новинки из меню.       - Хен, ты сломал мои наушники? – строго спрашивает Юнги, заставляя Сокджина встрепенуться и с настоящим возмущением посмотреть на себя.       - Да я их даже не брал! Какого же ты мнения о своем хене…       - Тогда пролил кофе на мою куртку? – прерывая тираду Сокджина, предполагает парень. Джин давится от негодования воздухом.       - Йа! Это было всего один раз, и не прерывай своего старше…       - Если это как-то связано с Намджуном и его проектом, то я пас. У меня нет на это времени, - качает головой Юнги, кажется, даже не слушая его.       - Что? Нет. А что там у Намджуна с проектом? – растерянно хмурится Сокджин, совершенно теряя изначальную нить разговора. Юнги забавно морщится и закатывает глаза, словно одно только воспоминание выматывает его.       - Поверь, хен, ты не захочешь в это ввязываться. Если он попросит помощи – беги, - предупреждает парень, авторитетно кивая и задумчиво помешивая трубочкой содержимое стакана, из-за чего черные шарики на дне образуют маленькое торнадо, прежде чем улечься обратно.       Сокджин мысленно делает себе пометку не попадаться Намджуну на глаза в ближайшее время. В прошлый раз, когда он согласился помочь Намджуну в его проекте, ему пришлось три часа смотреть на разные непонятные картинки, а затем во всех подробностях описывать свои впечатления от них и заполнять целую стопку различных тестов. Нет, он любит Намджуна, но не настолько же, чтобы проходить через этот ад еще раз.       - Ты хочешь, чтобы я убрался во всей квартире или что-то вроде того? – продолжает тем временем гадать Юнги, непонимающе хмурясь. Сокджин раздраженно цыкает и встряхивает головой, откидывая отросшую челку с глаз. Кажется, ему пора подстричься.       - Я не буду против, если ты уберешься в доме, Юнги, но это желание не имеет никакого отношения к тому, что я просто очень щедрый хен, - прижимая руку к груди, драматично проговаривает Сокджин. Юнги смотрит на него пустым взором и медленно моргает. Сокджин ничего не может поделать с тем, что невольно тушуется под этим взглядом. – Я просто… был бы рад, если бы ты ответил на один мой вопрос, - закусывая губу и сосредоточенно помешивая свой слишком сладкий напиток, произносит он.       - Вопрос? – удивленно поднимает бровь Юнги, а затем хмурится еще сильнее и медленно склоняет голову набок. – Если это опять касается отношений и расставаний...       - Ты гей? – выпаливает Сокджин, сталкиваясь взглядами с Юнги, который мгновенно замолкает и смотрит на него расширившимися глазами. Стыдливая краска мгновенно заливает лицо и шею Сокджина, когда он понимает, как бестактно это прозвучало. Ему хочется взять в руки ближайшую диванную подушку и поорать в нее, но вряд ли это хоть как-то исправит всю эту ситуацию, которая явно складывается не очень хорошо, судя по тому, каким пустым и отстраненным становится лицо Юнги.       - Вау, хен. Это… не то, чего я ожидал, - медленно, будто с трудом подбирая слова, произносит Юнги и делает большой глоток своего чая через трубочку, взгляд его остается все таким же непроницаемым, что заставляет Сокджина почувствовать себя еще ужаснее.       - Я запаниковал! Мне было так неловко, что я не успел оформить эту мысль и просто ляпнул первое, что пришло в голову. Прости, Юнги-я, это было… грубо. Я не хотел обидеть тебя или что-то в этом роде, - полным раскаяния голосом тараторит Джин, стараясь вложить всю искренность в эти слова, ведь он действительно совсем не хотел задеть Юнги своим вопросом.       Сокджин поспешно отставляет свой стакан на ближайшую вертикальную поверхность - одна из полок книжного шкафа - обходит диван и усаживается на сидение рядом с Юнги, чтобы в полной мере продемонстрировать ему свое виноватое и сожалеющее выражение лица. Сокджин не решается взять его за руку, как сделал бы раньше в подобной ситуации, потому что это вновь может спровоцировать странные и ненужные ощущения в его груди и животе, о которых он совсем не думает, потому что тут и думать не о чем, но он придвигается так близко, как позволяет ему его собственный, странно реагирующий теперь на друга организм. Он оставляет между ними несколько сантиметров, но этого все равно недостаточно, недостаточно, чтобы не дать сердцу Сокджина взволнованно подскочить в груди и какому-то странному, щекочущему трепету расцвести в его животе, когда он видит с такого близкого расстояния, как Юнги закусывает губу и опускает глаза, изучая свои длинные, узловатые пальцы. Сокджин некстати вспоминает, что знает, прекрасно знает, каким бережным и нежным может быть их прикосновение.       Он поспешно смаргивает эти навязчивые мысли и пытается сосредоточиться на Юнги, взгляд которого заметно теплеет после слов Сокджина, а на губах расцветает знакомая плутоватая улыбка самыми уголками губ. Пока еще несмелая, но даже намек на нее заставляет Сокджина с некоторым облегчением выдохнуть. По крайней мере, он не обидел Юнги.       - То есть ты только из-за этого принес мне чай? Хен, тебе настолько было интересно узнать, гей я или нет? – с любопытством в голосе спрашивает Юнги, склоняя голову набок. Сокджин закрывает глаза и медленно выдыхает, зная Юнги, он никогда ему этого теперь не забудет. – Хмм, может быть, мне попридержать эту информацию при себе и посмотреть, сколько угощений ты еще сможешь мне принести? Знаешь, хен, кофе в твоей кофейне вроде не такой уж и плохой, - усмехается Юнги, подталкивая его бедро коленом.       Когда Сокджин поднимает на него взор, то видит по-доброму насмешливые складки в уголках его глаз. И это… очаровательно. Сокджин не знает, почему после этого гребанного поцелуя именно это определение приходит ему на ум чаще всего, когда он смотрит на Юнги, но… он не может сказать, что это не правда. Пусть тот факт, что это наблюдение все чаще и чаще мелькает в его мыслях, кажется ему странным, Сокджин не может не признавать, что оно правдиво. Временами Юнги действительно очарователен, причем в совершенно неожиданные моменты.       Джин знает, что Юнги делает это специально, специально дразнит его сейчас, чтобы немного приободрить и продемонстрировать, что его не задел этот резкий вопрос, показать, что Сокджин вовсе не расстроил его. И это понимание теплом оседает в груди Джина, потому что Юнги очень хорошо знает, как сильно Сокджин не любит разочаровывать и расстраивать других, и учитывает это. И это… приятно. Потому что, кажется, никто больше из окружения Сокджина не учитывает что-то подобное. Мало кто из окружения Сокджина вообще знает о существовании этой черты его характера.       - Йа, твой хен едва сводит концы с концами, пожалей его, Юнги-я, - жалобно тянет Джин, на что Юнги не впечатлено поднимает бровь.        - Твои родители каждый месяц присылают тебе достаточно, чтобы ты мог позволить себе жить в этой квартире один, хен.       - Тшш, Юнги-я, мы же договорились, что не упоминаем, что у меня есть какой-то сторонний доход, чтобы наши тонсэны не заставили меня постоянно платить за них. Я пытаюсь приучить их к самостоятельности, - прижимая указательный палец к губам, заговорчески шикает Сокджин.       - Но ты все равно постоянно платишь за них, - хмыкает Юнги, неодобрительно покачивая головой.       - Но они хотя бы чувствуют себя виноватыми, когда думают, что я делаю это в ущерб себе.       - Они чувствуют себя виноватыми, потому что ты постоянно напоминаешь им, какой ты отзывчивый и щедрый хен, пока оплачиваешь все, - без всякого выражения проговаривает Юнги. Сокджин с готовностью кивает на это.       - Повторение информации способствует ее более надежному закреплению в памяти, Юнги. Я просто хочу удостовериться, что они понимают, скольким я жертвую ради их счастья, - уверенно заявляет он, на что Юнги просто фыркает, умело маскируя так смешок, и отворачивается в сторону. Его профиль красиво подсвечивает экран открытого ноутбука, что стоит в стороне, и Сокджин не может ничего поделать с собственным взором, что медленно прослеживает линию его челюсти, в таком освещении кажущуюся острее, чем она является на самом деле.       - Хен, почему тебя это так неожиданно заинтересовало? Ну, моя ориентация, - спрашивает Юнги, прищуривая свои кошачьи глаза и приваливаясь боком к спинке дивана.       Сокджина на мгновение сбивает с толку этот совершенно логичный, на самом деле, вопрос. Не может же он назвать реальную причину своего интереса. Поэтому он смущенно откашливается и быстро облизывает пересохшие губы, пытаясь придумать более-менее весомую причину своего любопытства. Однако, как они уже отлично доказали сегодня, Сокджин не очень хорош в импровизации, поэтому решает не выдумывать, что-то слишком далекое от правды.       - Просто… я вдруг понял, что никогда не спрашивал тебя. Не спрашивал, кто тебе нравится или что-то вроде того, - неловко поводя плечами, отвечает Сокджин, чувствуя, как вновь начинает гореть его шея.       - И с чего ты решил, хен, что я вообще могу быть геем? – продолжает спокойно спрашивает Юнги, голос его такой ровный и размеренный, что создает обманчивое впечатление, словно этот разговор вовсе не доставляет ему никакого дискомфорта, но Сокджин отчетливо видит, что это не так. Будь ему комфортно, он не облокачивался бы на диван и не смотрел бы на Джина сейчас так настороженно, он сидел бы чуть сгорбившись, но не опираясь на что-либо для лишней поддержки. Честно говоря, видя эту его позу, Сокджин жалеет, что начал этот разговор.       - Я… это было просто мимолетное предположение. Да и текст одной твоей песни… - Сокджин смущенно отводит глаза в сторону, ощущая, как румянец распространяется по его щекам. Он слышит, как Юнги рядом с ним фыркает, это не то чтобы веселый звук, но близкий к этому.       - Хах, так и знал, что доверять Хосоку было ошибкой. Надо было заставить его удалить все записи и треки, - бормочет он с легкой досадой в голосе, но он не звучит в действительности разозленным, так что Сокджин с облегчением выдыхает. Ему не хотелось бы подставлять Хосока, которому пришлось дать Сокджину послушать старые записи Юнги после того, как старший доставал его больше двух недель своими просьбами. Хосок сделал это просто ради сохранения своего ментального здоровья и то только после того, как Сокджин поклялся всей своей коллекцией фигурок из MarpleStory, что он не даст их услышать больше ни одной живой душе. – Хен, мало ли, что люди пишут в подростковом возрасте. Кто не хвастался в свое время, что может довести до оргазма кого угодно?       - Я не хвастался, - робко поднимает руку Сокджин, на что Юнги все-таки не сдерживается и тихо посмеивается, пряча улыбку в обивку дивана.       - Это потому что ты не писал рэп, хен. Чтобы выделиться на андеграундной сцене, нужно исполнять запоминающиеся и провокационные тексты, - успокоившись, поясняет младший. – И только поэтому ты решил спросить меня об этом? Из-за песни?       Сокджин медлит с мгновение, но все-таки решает ответить на этот вопрос правду, потому что любые другие объяснения кажутся еще более нелепыми, честно говоря.       - Это просто показалось таким… неправильным. То, что я не знаю этого о тебе, - Сокджин морщится и поспешно взмахивает рукой, поправляясь. – То есть да, ты не обязан мне этого говорить, если не хочешь делиться чем-то подобным, а я не имею никакого права настаивать. И я не настаиваю. Просто… я спросил, потому что… мне казалось, будто я все знаю о тебе Юнги, но это ведь не правда, не так ли? Есть еще много вещей, которых я не знаю о тебе, и это… мне… мне не нравится думать, что таких вещей может быть действительно очень много, - Сокджин неловко стискивает ладони вместе и сжимает руки в замок, чувствуя себя в это мгновение очень глупо, но это не страшно. Это не страшно выставить себя глупым перед Юнги, потому что Юнги из тех людей, что прежде всего ценят честность и намерение другого человека делиться с ними своими мыслями, какими бы спутанными они ни были. В конце концов, Юнги также отлично знает, как тяжело Сокджину делиться всем этим.       Юнги пристально смотрит на него несколько мгновений, явно раздумывая над его словами, но он отрывает голову от спинки дивана и полностью сосредотачивается на Джине, что уже хороший знак. Напряжение и настороженность постепенно пропадают из его взгляда, сменяясь знакомым Сокджину теплом, которое заставляет Юнги щуриться в моменты, когда он особенно тронут.       - Хен, честно говоря, странно спрашивать что-то подобное, если хочешь сблизиться с кем-то. Обычно люди начинают с любимого цвета или чего-то вроде того, - проговаривает Юнги, взбалтывая позабытый им стакан с чаем в руках.       - Я знаю твой любимый цвет, - тут же отвечает Сокджин, даже не раздумывая. – Черный и белый. Потому что они ко всему подходят и дополняют друг друга. И потому что тебе нравятся контрасты и крайности.       - Вау, впечатляет, хен. Не думаю, что ты так уж плохо меня знаешь, - усмехается Юнги, однако вопреки словам, тон его звучит на октаву ниже и мягче, как он звучит обычно, когда ему нравится то, что он слышит. Сокджин невольно поджимает губы и смущенно растирает шею ладонью. – На самом деле, я никогда не придавал этому особого значения, поэтому ничего и не говорил. Это не из-за того, что я не доверяю тебе, хен, или что ты там мог себе придумать, просто я действительно считал, что это не так уж и важно, - медленно выдыхая, проговаривает Юнги, пожимая плечами. Теперь он кажется гораздо расслабленнее, чем несколько минут назад. Сокджин чувствует, как сами собой расширяются его глаза.       - Так ты… - осторожно произносит он, и Сокджин не знает, почему затаивает дыхание, почему его сердце замирает в ожидании… Джин понятия не имеет, какого именно ответа оно ожидает, какой ответ ему необходим. Он не знает, потому что это знание также входит в сферу того, о чем он не должен думать.       - О, нет, я не гей, хен, - отрицательно взмахивает рукой в воздухе Юнги и спокойно прихлебывает из трубочки чай, будто и не сказал вовсе ничего такого особенного сейчас.       - Нет? – спрашивает Сокджин, и сам невольно удивляется тому, как глухо звучит его голос. Он быстро моргает, пытаясь согнать со своего лица выражение, что отпечатывается на нем в это мгновение, он не знает, какое именно, но уверен, что Юнги не стоит его видеть.       Это так странно. Так невыносимо странно. Его сердце, по ощущениям, разочарованно проваливается куда-то в глубину грудной клетки, словно… это совсем не тот ответ, которого оно ожидало, словно ответ Юнги имел для него какое-то особое значение. Сокджин не знает, почему подобный ответ вообще расстраивает его, словно он имеет хоть какое-то право расстраиваться из-за чего-то подобного, словно предпочтения Юнги его хоть как-то касаются, что не так, конечно же, нет. Это не его дело. Юнги может нравиться кто угодно, и один единственный поцелуй с человеком того же пола, что и он, никак не изменит его ориентацию. Это ведь совсем не так работает. Ведь один поцелуй, тем более такой, о котором Юнги даже не помнит, ни о чем не говорит, он ничего не значит и никак не характеризует ни Юнги, ни Сокджина. Так что Сокджину не стоит быть таким удивленным. Не стоит. И все равно…       Сокджина удивляет то, насколько сильно его ошеломляет и озадачивает это признание. Будто бы он уже решил для себя, что Юнги… а теперь, когда оказалось, что это не так, он чувствует себя почти что… обманутым.       Сокджин не может объяснить в это мгновение, почему он так сильно растерян, почему он чувствует себя так, словно его ожидания были каким-то образом обмануты, почему все его внутренности протестующе сжимаются. Почему он чувствует себя так же, как чувствовал, когда Джихё бросила его – одиноким, печальным и ничего не понимающим. Почему пустота, знакомая пустота, что живет в его груди, кажется, с самого его рождения, вновь простирает свои щупальца и обхватывает его легкие, мешая свободно дышать.       Сокджин не может этого объяснить, его мысли как-то совершенно беспорядочно скачут в голове, разбегаясь от него и не давая себя поймать, не давая ему зацепиться хотя бы за одну, чтобы попытаться разобраться в них, он только знает, что не должен так себя чувствовать, что в его чувствах нет никакой логики. В его расстройстве и разочаровании нет никакой логики, и это неправильно, что сейчас он так быстро погружается в эти чувства. Сокджин знает все это, но все равно сжимает руки в кулаки и часто моргает, потому что его эмоциям, очевидно, плевать на то, что он там должен или не должен чувствовать, они просто есть, и он ничего не может с этим поделать.       - Нет. Я бисексуал, - как ни в чем не бывало проговаривает Юнги.       - О. Ясно. Вот оно как, - медленно кивает Сокджин, на мгновение или гораздо дольше замирая в попытках обработать эту информацию, его мозг опять останавливает свою работу, как, видимо, делает каждый раз, когда Юнги шокирует его. В последнее время это происходит все чаще и чаще.       Сокджин моргает раз, два и только после третьего до него, наконец, доходит смысл этих слов. Вот оно что. Значит… Сокджин не был так уж сильно неправ в своих рассуждениях, Юнги все-таки привлекают парни. Значит, этот поцелуй, чисто теоретически мог и не быть ему противен. Значит, чисто теоретически, Сокджин вполне может привлекать его в романтическом смысле. Не то чтобы это что-то меняло или что-то значило, или приносило Сокджину облегчение, или заставляло его сердце вернуться на место и воодушевленно забиться с удвоенной силой. Не то чтобы эта новая информация побуждает полые щупальца печали отступить и свернуться в тугой клубок где-то в глубине его существа, откуда они изначально и вылезли, позволяя воздуху стремительно наполнить его легкие и расправить их. Не то чтобы это было очень уж важно.       Но это ведь хорошо. Теперь Сокджин хотя бы знает, что Юнги забыл о поцелуе с ним, не потому что ему было так сильно стыдно, что он не мог этого вынести, и его мозг просто заблокировал это воспоминание, и не потому что он ярый гомофоб. Это ведь хорошо – быть в этом уверенным. Теперь Сокджин может быть спокоен. Да, точно, именно поэтому его медленно наполняет какое-то странное ощущение легкости и довольства, щекоткой отдающееся где-то у него в животе. Именно поэтому.       - Это же не проблема? – осторожный тон Юнги резко выводит его из задумчивости и заставляет Сокджина удивленно встрепенуться. Он встречается с немного настороженным взглядом Юнги, глаза его тускло поблескивают, выдавая беспокойство, длинные пальцы чуть крепче нужного сжимают пластиковый стакан. Сокджин поспешно моргает и качает головой, видимо, он молчал так долго, что заставил Юнги переживать, что просто бессердечно после такого-то признания. Господи, Сокджин действительно идиот.       - Что? Нет, конечно, нет, Юнги-я, - торопливо заверяет он, рефлекторно прикасаясь к колену младшего, чтобы немного успокоить его.       Они с Юнги оба не особо тактильны, но иногда прикосновения – лучший способ показать, что тебе не все равно, что ты рядом. Это то, чему Сокджин, как бы парадоксально это ни было, научился от своих тонсэнов, в которых всегда было слишком много любви и слишком много желания делиться ею. И хоть Сокджин почти сразу жалеет о своем поспешном и необдуманном действии, потому что оно делает что-то странное с его сердцем и в разы усиливает это непонятное, щекочущее ощущение, что прокатывается по всему его телу, он не убирает руки. Лишь судорожно сглатывает и поджимает губы на мгновение. Сокджин не хочет, чтобы Юнги еще ненароком подумал, что проблемы Джина с физическими взаимодействиями каким-то образом связаны с его признанием, когда они вызваны совсем другими событиями и обстоятельствами. О которых Сокджин вообще не думает, даже сейчас.       - Я просто очень рад, что ты поделился со мной чем-то настолько личным. Это никак не меняет моего отношения к тебе, Юнги-я, ты все еще мой вечный сосед и самый надежный тонсэн, - улыбается Сокджин, стараясь говорить так мягко и искреннее, насколько только может. Он и сам не замечает, как наклоняется чуть ниже, придвигаясь ближе к Юнги, который смеряет его пристальным взором, а затем немного неловко ерзает на месте и чуть взбалтывает в руках пустой наполовину стакан. Парень опускает голову, из-за чего черная челка закрывает его глаза, но Сокджин успевает заметить бледно-розовый румянец на его скулах и успевает невольно затаить дыхание, что получается уже совсем неосознанно. – Так… так значит, та песня все-таки была основана на личном опыте? - желая поскорее разрядить слишком уж серьезную атмосферу, проговаривает Сокджин и усмехается, когда эти слова заставляют Юнги поднять голову и закатить глаза.       - Если тебе так сильно интересно, хен, то да, она была отчасти основана на личном опыте. По крайней мере, если верить словам тех, с кем у меня был секс, она довольно автобиографична, - пожимает плечами Юнги, губы его складываются в широкую, отрывающую десну улыбку, а глаза довольно щурятся и загораются лукавыми огоньками, когда он смотрит на Сокджина. Джин не знает, что именно творится с его лицом, но он предполагает, что его полностью заливает румянец, потому что, по ощущениям, он сейчас буквально горит.       - Йа! Это не та информация, которую мне необходимо было знать, Юнги! - жалуется Сокджин, возмущенно хлопая Юнги, уже откровенно заливающего своим тихим, почти неслышным смехом, который заставляет все его тело трястись, по плечу. – Господи, ты просто невыносим, - бормочет себе под нос Джин, прижимая ладони к горящим щекам и пытаясь не думать, не думать о том, что Юнги только что сказал. Потому что по какой-то причине именно эта глупая фраза взволновывает его даже больше предыдущего признания.       Так что Сокджин делает то, что у него, определенно, получается лучше всего - не думает об этом. Он настолько не думает об этом, что еще порядка тридцати минут, как минимум, чувствует, как горят его щеки и уши. Он настолько не думает об этом, что проводит пятнадцать минут в ванной, просто всполаскивая лицо холодной водой и пытаясь заставить свои мысли перестать скакать с места на место в его голове.       Сокджин точно самый настоящий мастер не думать о вещах, о которых не должен думать.

***

      Сокджин в который уже раз за последние несколько минут тяжело и горестно вздыхает и качает головой, помешивая трубочкой свой молочный коктейль в высоком стакане и невольно думая про себя, что, будь здесь сейчас Юнги, он-то уж точно сразу же понял бы, что Джина что-то гложет, поэтому Джин очень даже рад, что его сейчас здесь нет. Сокджин совсем не говорит желанием объясняться, особенно перед Юнги, который обладает какой-то магической способностью вытягивать из него правду, даже когда Джин и не планировал ничего ему рассказывать, при этом не прилагая никаких особых усилий, чтобы выяснить что-либо. Сокджин не хочет объясняться, хотя объяснять тут и нечего, у всех бывает плохое настроение, и он не исключение. В этом нет ничего необычного, как и в том, что настроение Джина остается таким нестабильно взволнованным уже как несколько дней, и, похоже, совершенно не собирается выравниваться. Такое случается, и на это не нужны какие-то необычные причины. И в этом нет ничего такого, что требовало бы объяснений.       Он сидит за столиком в небольшом, заполненном до отказа, дешевом ресторанчике в нескольких минутах ходьбы от своего университета и наблюдает за тем, как Чонгук с Тэхеном играют в пальчиковый армрестлинг, чтобы решить, кому достанется последний кусок пиццы, а Чимин увлеченно подбадривает и поддерживает Тэхена, потому что победить Чонгука в любой из существующих игр – мечта каждого в их компании, и они все будут поддерживать любого, кто выступает против их макнэ. Сокджин желал избежать ненужного внимания к своей персоне и всеми силами старался отвлечься от того, о чем совсем не думает, и сейчас он убеждается, что выбрал самую подходящую для этого компанию. Рядом с этим шумным трио вообще сложно думать о чем-то настолько непонятном и сбивающем с толку, как то, о чем Сокджин, определенно, не думает чаще необходимого.       Он испускает еще один протяжный выдох и отрешенно осматривается вокруг, возможно, ему действительно стоило пообедать с Юнги, чтобы не так уж сильно бросалось в глаза, что он, вроде как, немного избегает друга. Но расписания их занятий так редко совпадают, что обычно ему даже не приходится напрягаться и придумывать причины, по которым он не зовет больше Юнги обедать вместе, и сегодня один из таких дней, когда, Сокджин знает это, младший, в самом деле, сильно занят. И это невероятно странно, что Джин испытывает по этому поводу довольно смешенные эмоции: одновременно и облегчение и нечто похожее на легкое разочарование. Что совсем уж бред, потому что он видел Юнги буквально сегодня утром и увидит его еще вечером, поэтому нет никакого смысла разочаровываться из-за того, что он не сможет увидеть его прямо сейчас. Это глупо. Действительно очень глупо, учитывая, что прежде Сокджин не чувствовал себя… так. Сокджин сам даже не уверен, как именно, но отчетливо понимает лишь то, что это все странно, непривычно и неправильно.       В действительности существует куда более веская причина, помимо некоторой неловкости, по которой Джин в последнее время предпочитает как можно реже разделять трапезы с лучшим другом. Просто… Юнги очень… отвлекающий. Во время еды он очень отвлекающий. И это так глупо, но Сокджин действительно не может сосредоточиться ни на чем другом, кроме Юнги, когда они едят вместе, что просто… нелепо. До смешного нелепо и несправедливо. Сокджин любит еду всей душой и всем телом, поэтому это почти возмутительно, что в присутствии Юнги он теперь даже поесть нормально не может, не отвлекаясь постоянно на мысли о том, о чем он, конечно же, совсем не думает.       Поэтому Сокджин решил свести их совместные приемы пищи к минимуму. Чисто из соображений логики, все-таки какой смысл в еде, если он даже не может насладиться ею как следует? Сокджин не может продолжать оскорблять вкусную еду подобным невниманием. Поэтому сегодня, Сокджин без особого интереса наблюдает за тем, как препираются и дурачатся его тонсэны, сидя напротив него так близко, словно три склеенные вместе пельмешки. Чонгук предсказуемо побеждает (было бы глупо думать, что он проиграет в игре, где хоть как-то задействована физическая сила) и вскидывает руку в победном жесте, не обращая внимания на тут же начинающего спорить и возмущаться таким итогом Чимина. Тэхен же в это время удивленно смотрит на свою широкую ладонь, словно недоумевая, что она могла подвести его в такой ответственный момент.       Сокджин решает, что ему пора вмешаться, потому что Чимин начинает азартно всплескивать руками и неосознанно повышать голос, из-за чего на них уже неодобрительно косятся другие посетители ресторана. Он успокаивающе похлопывает Чимина по плечу, призывая его к порядку, и благосклонно пододвигает тарелку с последним куском пиццы поближе к Чонгуку. Как ни суди, а младший все же победил в честной битве, а значит, заслужил свою награду.       - Да, я знаю, Чимин-а, это просто несправедливо, что Чонгук настолько силен, - горестно покачивает головой Сокджин, продолжая похлопывать дующегося Чимина по плечу. Вся эта ситуация особенно забавна, потому что Чимин вообще даже не претендовал на этот кусок, а Тэхен, кажется, уже успел позабыть о том, что боролся за что-то и спокойненько попивает сейчас свой апельсиновый сок. – Это все моя вина. Я потратил слишком много денег, чтобы прокормить его. Я не предполагал, что это сделает его настолько сильным, Чимин-а, - драматично опускает голову Сокджин, полностью признавая свою вину.       Чонгук что-то протестующе мычит на это, но понять, что именно, невозможно, потому что он усиленно жует в этот момент. Чимин негодующе мотает головой и скрещивает руки на груди, глядя на него.       - Не вини себя, хен. Мы тоже виноваты. Мы должны были лучше его воспитывать, - утешающе заверяет его Чимин, решительно кивая собственным словам. Чонгук возмущенно дуется на это.       - Не так уж много еды вы мне и покупали, хены, - бурчит он, с трудом сглотнув огромный кусок пиццы, и, конечно же, его слова вызывают мгновенную и вполне предсказуемую реакцию.       - Йа! Чон Чонгук! Я потратил на тебя как минимум половину своих сбережений! Кто заплатил за всю еду на твой день рождения? А в тот день, когда мы праздновали твой выпускной? А когда… – вскидывается Джин, после чего принимается подробно, загибая один палец за другим с жаром перечислять все случаи, что приходят ему в голову, когда он покупал еду для младшего. Чимин и Тэхен горестно стонут в унисон спустя минуту этой его монотонной и нудной тирады, которую Сокджин намеренно делает невыносимой. Он искренне верит, что это часть воспитательного процесса, а вовсе не проявление его склонности к ворчанию и драматизации, как любит утверждать Юнги.       - Чонгук, быстрее извинись, он же до вечера не успокоится, - морщится Чимин, принимаясь настойчиво толкать в плечо Чонгука, который послушно склоняет голову в уважительном поклоне, почти касаясь лбом столешницы стола.       - Прости, Джин-хен, ты самый добрый и заботливый хен на свете, я был не прав, - произносит он заученную за годы их знакомства скороговорку, что слетает с его губ, видимо, совсем бессознательно, учитывая, что выражение его лица остается совершенно пустым. Судя по его взгляду, то и дело возвращающемуся к оставленной пицце, парнишка больше сосредоточен на ней в данный момент, чем на извинениях.       - Я прощаю тебя, только потому что ты еще очень юн, Чонгук, - важно кивает Сокджин, откидываясь на спинку своего стула и вновь принимаясь медленно помешивать трубочкой содержимое своего молочного коктейля, к которому он так и не притронулся за все это время.       Не будь он так занят мыслями о том, о чем он совсем не думает, Чонгук так легко не отделался бы. И, кажется, это его быстрое и слишком легкое отступление не остается незамеченным, потому что молчавший до этого Тэхен внимательно смотрит на него, и с любопытством склоняет кудрявую голову набок, как какая-то сбитая с толку птичка.       - У тебя все нормально, хен? Выглядишь каким-то грустным, - проговаривает он, задумчиво покусывая кончик пластиковой трубочки, из которой пил свой сок. Это невинное, казалось бы, замечание тут же заставляет Чимина нахмуриться, развернуться к Сокджину и полностью сосредоточиться на нем.       - Что такое, хен? Ты неважно себя чувствуешь? Что-то случилось? – серьезно принимается расспрашивать он, придвигая свой стул поближе к старшему, чтобы иметь возможность лучше рассмотреть его лицо. Сокджин поспешно отмахивается от его попыток проверить ему температуру. Порой сочувствие Чимина действительно может быть губительно, и по своей силе оно сравниться разве что только с его любопытством.       - Йаа, не надо так суетиться, Чимин-а, я в порядке, я не болен, - заверяет он. Это немного успокаивает Чимина и заставляет оставить свои попытки потрогать его лоб, однако выражение лица парня все еще остается озабоченным. Даже Чонгук забывает о еде, что уже совсем плохой знак. Сокджин вроде как намеревался избежать лишнего внимания к своей персоне, но, кажется, лишь добился противоположного эффекта. – Просто… всякие мелкие проблемы, не берите в голову.       Все трое его тонсэнов переглядываются между собой, Сокджин не знает, о чем они молча общаются взглядами, но они явно приходят к какому-то общему решению, судя по тому, как важно они кивают друг другу спустя пару мгновений. Тэхен вытаскивает из кармана свой телефон и что-то поспешно принимается печатать, Чимин с Чонгуком тут же заглядывают ему через плечи, чтобы увидеть экран его телефона. Сокджин подозрительно щурится, наблюдая за всем этим.       - Вы чего делаете? – требовательно спрашивает он, заставляя всех троих посмотреть на себя.       - Пишем Юнги-хену, конечно, - невозмутимо отвечает Тэхен, таким тоном словно сообщает совершенно очевидную вещь. Чонгук авторитетно кивает головой, соглашаясь.       - Что… зачем вы пишете Юнги? – закрывая глаза и устало потирая бровь, выдыхает Сокджин, предчувствуя приближение головной боли. Черт, если бы он хотел поговорить с Юнги, он бы просто взял и поговорил, но он не может этого сделать, потому что было бы более чем неловко говорить с Юнги о нем же. Или о чем-то, о чем Сокджин, определенно точно, не думает целыми днями.       - Затем, что обычно ты рассказываешь о своих проблемах либо Юнги-хену, либо, в очень и очень редких случаях, Намджун-хену, - словно маленькому, едва ли не по слогам объясняет Чимин. – Мы пишем Юнги-хену, чтобы он потом поговорил с тобой, раз ты не хочешь ничего говорить нам, хен.       - Йааа, я ведь уже сказал, что тут не о чем говорить, - устало тянет Сокджин, кривясь, но его тонсэны награждают его такими откровенно недоверчивыми взглядами, что он бросает попытки переубедить их. Чем больше он будет настаивать сейчас, тем сильнее они будут убеждаться в своей правоте.       Сокджин медленно принимается массировать виски, пытаясь отогнать зарождающуюся головную боль. И вот одна из причин, почему он редко когда делится своими переживаниями с тонсэнами. Потому что они всегда начинают суетиться на ровном месте и разводить совершенно ненужную активность. Теперь вот Сокджину придется придумывать какое-то оправдание для Юнги и убеждать его, что младшие просто преувеличили, и у него вовсе нет никаких проблем.       - Думаете, они поссорились? – обращаясь к Чонгуку и Чимину, спрашивает Тэхен, задумчиво нахмурившись.       - Юнги-хен и Сокджин-хен? – удивленно спрашивает Чимин, с таким выражением на лице, будто ему сложно даже просто представить себе что-то подобное.       - Если бы они поссорились, Юнги-хен ходил бы такой мрачный, что от него шарахались бы все вокруг, а Джин-хен бы так громко вздыхал, что мы бы услышали его с другого конца города, - со знанием дела проговаривает Чонгук, серьезно насупившись. Сокджин закатывает глаза, затем закрывает их рукой, даже не пытаясь что-то сказать на это, эти трое его, скорее всего, сейчас вообще не услышат.       - Но Джин-хен бывает таким грустным, только когда его бросают или же когда он ругается с Юнги-хеном, - с некоторым сомнением покачивает головой Тэхен.       - Может, это из-за его последнего разрыва? – округляет глаза Чимин, явно с головой погруженный в разгадывание этой загадки. Сокджин тяжко вздыхает, чувствуя себя очень уставшим в это мгновение.       - Вы же в курсе, что я все еще здесь? – подает он голос, но не сильно удивляется тому, что его игнорируют.       - Но прошло уже две недели. Обычно у него к этому времени уже появляется новая девушка, - не соглашается Чонгук, Сокджин давится возмущенным вздохом.       - Йа! Чон Чонгук! Почему ты говоришь обо мне так, будто я какой-то законченный бабник?       - Я слышал от Джехван-хена, что какая-то девушка уже подходила после занятий к Джин-хену и звала его на свидание, но он отказался, - доверительным, но очень громким шепотом рассказывает Тэхен. После чего Чимин изумленно охает, а Чонгук недоверчиво поднимает брови, и спустя мгновение уже все трое выжидающе пялятся на Сокджина, из-за чего уши Джина заливаются румянцем, а сам он чувствует себя неловко застывшим в свете фар оленем.       - Йаа, вы что же думаете, что я начинаю встречаться с каждой, кто предлагает мне выпить кофе вместе? – с нервным и неловким смешком проговаривает Джин, отводя глаза в сторону и пытаясь избежать пристальных взглядов тонсэнов, которые заставляют его краснеть, что происходит с ним всякий раз, когда на него неожиданно направляется так много внимания.       - Ну, вообще-то да, так мы и думаем, - с готовностью кивает Чонгук, за что получает по голени, от возмущенного Сокджина.       - Что бы вы знали, это не так, - гордо поднимая подбородок, заявляет Сокджин. Это явно не особо производит впечатление на его друзей, которые вновь поворачиваются друг к другу.       - Может, Джихё-нуна действительно нравилась ему? – озадаченно спрашивает Чимин, пока Чонгук шипит себе под нос и потирает атакованную конечность. Тэхен задумчиво, но уверенно качает головой.       - Нет, они совсем не выглядели как пара. Он был грустный, когда они расстались, но не более того.       - Так, прекратите это, вы трое, - строго сведя брови вместе, приказывает Сокджин, добавляя в голос чуть больше металла, чтобы показать, что им действительно пора остановиться. Парни замирают, быстро переглядываются, послушно прекращают громко шептаться и усаживаются нормально на свои стулья, до этого они сидели рядышком, склонив головы друг к другу. За годы дружбы они все хорошо усвоили, как именно звучит Сокджин, когда он действительно серьезен, так что сейчас они все затихают и виновато опускают глаза. Джин глубоко вздыхает и качает головой. – После последнего своего расставания, я решил повременить с отношениями и отдохнуть пока от них, поэтому я и отказал той девушке. Потому что сейчас я ни в чем таком не заинтересован, - медленно и обстоятельно объясняет Сокджин. Его тонсэны тайком переглядываются и смиренно кивают.       - Хорошо, хен, мы поняли, - примирительно поднимая руки ладонями вверх, осторожно проговаривает Тэхен. – Но почему тогда ты такой странный в эти дни?       - Странный? – непонимающе хмурится Сокджин и неловко поводит плечами. Надо же, видимо, он действительно вел себя настолько неестественно, что это стало заметно окружающим, а он-то думал, что неплохо скрывает свое смятение.       - Ага, ты все время такой задумчивый, хен, - поддакивает Чимин. Чонгук серьезно кивает, скрещивая руки на груди.       - Ты совсем перестал шутить эти свои ужасные шутки, и вчера Намджун-хен сломал какую-то твою фигурку, а ты ни слова ему не сказал, потому что даже не заметил этого.       - Он сделал что? – невольно повышает голос Сокджин.       - Вот видишь! Так ты и должен был отреагировать! – довольный тем, что сумел доказать свою правоту, указывает на него пальцем Чонгук.       Сокджин вновь принимается массировать виски. У него уходит довольно много времени, чтобы заверить друзей, что он в порядке, но окончание обеденного перерыва спасает его от дальнейших расспросов, так что он вполне успешно сбегает на занятия, впервые радуясь их началу. Остаток дня он проводит в своих мыслях, пропуская половину материала, что не очень хорошо, потому что это уже далеко не первый учебный день, который проходит у него подобным образом и, наверное, ему пора уже взяться за ум и хоть немного сосредоточиться на учебе. И Сокджин бы с радостью так и сделал, но он слишком сильно занят своими попытками не думать об одном конкретном инциденте, чтобы быть в силах сконцентрироваться на чем-либо помимо этого. Честно говоря, Сокджин уже чувствует себя вымотанным, он так сильно устал не думать об этом, что ему начинает казаться, что его голова вот-вот взорвется.       Скорее всего, именно поэтому он испуганно подпрыгивает на месте, когда, выйдя из аудитории, ощущает, как кто-то настойчиво похлопывает его по плечу. Сокджин вскидывает руки и резко оборачивается только для того, чтобы столкнуться с удивленным его чересчур яркой реакцией Намджуном, который, однако, быстро берет себя в руки и приветливо улыбается хену, демонстрируя свои очаровательные ямочки. Все же это явно не самое странное из того, что способен вытворить Сокджин, и Намджун, имея таких друзей, уже привык к почти к любым проявлениям чудаковатости.       - Ох, прости, что напугал, хен. Я звал тебя, но, кажется, ты не услышал, - немного неловко, с явным сожалением в голосе говорит Намджун. Сокджин тут же расслабляется и небрежно отмахивается. Возможно, его младшие были правы, и он действительно слишком нервный и задумчивый в последнее время.       - Не извиняйся, Джун-а, ты не сделал ничего плохого. Ты же знаешь, какой твой хен пугливый, - Сокджин спокойно улыбается, а затем чуть удивленно приподнимает брови. – А разве твои занятия не проходят в совсем другом крыле? Что ты тут делаешь?       - О, Юнги-хен попросил проведать тебя, хен. Тэхен написал ему, что у тебя что-то случилось, но у Юнги-хена какие-то дела на кафедре, так что он не смог прийти сам, - пожимает плечами Намджун.       Сокджин медленно моргает, затем чуть хмурится, опускает глаза и крепче сжимает лямку своего рюкзака. Юнги очень занят на этой неделе, и тот факт, что он, даже несмотря на это, собирался прийти сам… Сокджин не знает, почему, но он ощущает разрастающееся в его груди тепло, тепло, которое греет его изнутри и заставляет уголки его губ довольно приподняться. Сокджин не знает, почему, но одна только мысль о том, что Юнги специально отправил Намджуна проверить его, только потому что ему что-то там написал Тэхен, поднимает Джину настроение и наполняет уже знакомым, но все еще непонятным пузырящимся ощущением, от которого Сокджину хочется пританцовывать на месте. Это так странно.       - Йааа, ему не стоило напрягать тебя из-за такой мелочи, он же мог просто спросить меня вечером или написать мне, - протягивает Сокджин, он пытается звучать небрежно, но в его тоне слишком уж отчетливо проскальзывают откровенно довольные нотки, которые просто невозможно не услышать.       - Юнги-хен понимает, что ты не сказал бы правды в сообщении, хен. И ты же знаешь, каким нетерпеливым он иногда может быть. Особенно когда дело касается тебя, хен, - хмыкает Намджун, засовывая руки в карманы и встряхивая головой. Сокджин не успевает спросить, что именно значит его последняя фраза, потому что парень продолжает: – Да и я все равно сейчас свободен. Я как раз хотел поговорить с тобой, хен, насчет одного проекта…       Улыбка пропадает с лица Сокджина и следующие полчаса, пока они идут до облюбованного их компанией фургончика с едой, где продают хоттоки, он выслушивает Намджуна, кивает в нужных местах и всеми силами открещивается от необходимости участвовать в любом мероприятии, имеющем отношение к проектам младшего. Намджун тяжко вздыхает, но не настаивает, потому что он так и не отплатил Сокджину за прошлый раз, когда тот помогал ему с исследованиями. Получив свой заказ, они усаживаются за дешевый красный пластмассовый столик с низкими табуретами, и Сокджин с удовольствием принимается за свой хотток с начинкой из красных бобов. Благо сегодня на улице не слишком холодно, поэтому им не приходится ежиться, плотнее запахиваться в свои куртки и греть озябшие руки об стаканчик с горячим хоттоком.       - Так, это правда, хен? То, что написал Тэ. Тебя что-то тревожит? – интересуется Намджун, подбираясь и всем своим видом выражая готовность слушать и давать советы. Сокджин смеряет его беглым взглядом и невольно думает про себя, что со временем из Намджуна действительно выйдет хороший психолог, с его-то сострадательностью и искренним желанием помогать людям. Порой Сокджину становится искренне жаль, что парень впустую тратит свои усилия и энтузиазм на него.       - Йааа, Джун-а, ты же знаешь, как они с Чимином и Чонгуком любят преувеличивать, - небрежно машет рукой в воздухе Сокджин, выразительно морщась и покачивая головой. – Они развели такую суету просто из-за того, что я показался им задумчивее обычного.       И, по сути, Сокджин ведь не врет. Его тонсэны, определенно, склоны к драматизму ничуть не меньше его самого, так что и из этой ситуации раздули непонятно что. Сам Сокджин вовсе не подавлен, просто ведет себя тише привычного и больше погружен в свои мысли, потому что усиленно не думает о том, о чем нет смысла думать. А это, как оказывается, очень сложный процесс – не думать о чем-то конкретном, потому что, конечно же, наш мозг устроен таким образом, что неминуемо начинает думать о том, о чем ему запрещено думать.       - Хмм, вот как, - медленно проговаривает Намджун, понятливо кивая головой, Сокджин знает, что он лишь притворяется, будто готов оставить эту тему. Он знает, что Намджун не будет давить, конечно, нет, Джун верит, что нельзя заставлять человека открываться кому-либо, говоря о своих переживаниях и проблемах, однако это не значит, что он прекратит задавать наводящие вопросы и пытаться мягко подвести Сокджина к откровенности. Чаще всего такой подход не работает с Сокджином, но иногда… Как говорится, раз в год и палка стреляет, и, очевидно, именно на это исключение из правил Намджун и надеется. – Но в последнее время ты и в самом деле выглядишь немного… не то чтобы подавленным, а, скорее, встревоженным? – немного неопределенно проговаривает Джун, внимательно и немного обеспокоенно наблюдая за реакцией старшего.       - Ну, меня недавно бросили, может быть, здесь есть какая-то связь? – сухо усмехаясь, предполагает Сокджин, на что Намджун уверенно качает головой.       - Это… что-то иное, хен. Ты не расстроен, больше похоже, что ты переживаешь и нервничаешь из-за чего-то.       - О, тогда даже не знаю, Джун-а, не сказал бы, что чувствую что-то такое, - беспечно поводит плечами Джин, откусывая большой кусок от своего хоттока. Намджун смеряет его внимательным, изучающим взглядом, но не настаивает, позволяя своему хену на этот раз сбежать. Несколько минут они проводят в тишине, пока Сокджин не сглатывает и не спрашивает максимально небрежным тоном: - Джун-а, а что бы ты сделал, если бы тебя поцеловал человек, которого ты никогда не рассматривал в романтическом плане?       Намджун давится своим хоттоком и принимается глухо кашлять, сгибаясь пополам. Сокджин поспешно достает из рюкзака бутылку с водой, открывает ее и протягивает другу. Он виновато похлопывает парня по спине, невольно чувствуя себя повинным в произошедшем. Намджун делает несколько глотков из бутылки и вскоре восстанавливает дыхание, он все еще покашливает, но смотрит на Сокджина недоверчиво расширившимися глазами.       - Хен, ты что, снова с кем-то встречаешься? – немного хрипло спрашивает он. Сокджин непонимающе хмурится.       - Что? Нет. С чего ты…- он замолкает, поняв, как, видимо, был трактован его вопрос, поэтому поспешно всплескивает руками и качает головой. – Это… был гипотетический вопрос. Гипотетический, - подчеркивает он, но судя по тому полному скепсиса взгляду, которым его награждает Намджун, ему не удается быть особо убедительным.       - Гипотетический, - повторяет Намджун с таким видом, словно Сокджин только что сказал, что держит его за идиота, но Намджун не был бы самым понимающим и подходящим на роль будущего психолога человеком, если бы не обладал редкой способностью терпеть закидоны других людей и мириться с любыми их причудами. Так что он возвращает своему лицу нейтральное выражение и сосредоточенно хмурит брови, обдумывая ответ. – Хмм, тут нужно учитывать многие факторы, хен. Думаю, мне хотелось бы понять мотивы этого человека и узнать, почему он вообще решил меня поцеловать, - немного погодя, заключает он, внимательно глядя на Сокджина, который медленно кивает на это.        - А что если… если это ничего не значило? Просто случайность? – помедлив, нерешительно произносит Джин. Намджун непонимающе хмурится и даже чуть усмехается, словно несколько мгновений думает, что Сокджин шутит.       - Хен, мы же не в дораме, чтобы люди случайно падали друг другу на губы. Какая такая случайность могла привести к поцелую?       - Йа, это же все гипотетический вопрос. Гипотетический, Намджун, - настаивает Сокджин, похлопывая ладонью по столешнице стола. Намджун примирительно поднимает руки вверх и вновь послушно придает своему лицу серьезное и задумчивое выражение. – Что бы ты сделал, учитывая, что ты знаешь, что это все ничего не значило?       - Сделал бы с чем, хен? Со всей этой ситуацией? – чуть хмурится Намджун, словно действительно пытаясь разобраться в том не очень хорошо связанном клубке информации, что Сокджин предоставил ему. - Ну, гипотетически, - медленно проговаривает он, Сокджин закатывает глаза, потому что так и слышит кавычки в голосе Намджуна, - если этот поцелуй ничего не значил для того, кто меня поцеловал, и он ничего не значил для меня самого, тогда я, наверное… забыл бы о нем. То есть, если тот человек не настроен развивать со мной никаких отношений, и все случившееся действительно было случайностью. Если никто ничего не почувствовал, то тут и говорить не о чем. Не то чтобы я стал бы делать вид, будто ничего не было, но… не все наши действия приводят к какому-то особому результату или изменениям, иногда какие-то события просто происходят, но при этом ничего не меняют в твоей жизни, это нормально.       - Вот как, - медленно выдыхает Сокджин, чуть отодвигаясь назад и задумчиво поджимая губы.       Это логичный ответ. Сокджин знает это, потому что сотню раз за все то время, что он не думал о случившемся, он приходил к такому же выводу. Что ему нужно просто оставить это в прошлом, что нет смысла цепляться за произошедшее, если оно все равно ничего не значило, если чувства все равно не были вовлечены в процесс. Однако, по какой-то неведомой причине, Сокджина совершенно не устраивает такой ответ. По какой-то неведомой причине он не может выкинуть этот поцелуй из головы, он не может заставить себя забыть и не может просто жить дальше как ни в чем не бывало. По какой-то причине, как бы сильно он ни старался, он не может этого сделать, даже ради их с Юнги дружбы и ее сохранения.       - Но это только в том случае, если ни у кого в этой гипотетической ситуации не возникло никаких чувств, - как бы между делом неожиданно добавляет Намджун, поводя плечами. – Просто знаешь, хен, иногда такие вещи, как поцелуй, помогают взглянуть на человека с иной стороны. Думаю, это очень сильный катализатор, влияющий на наше восприятие.       Сокджин отводит взгляд в сторону и поспешно облизывает сухие губы. Он не хочет этого признавать, но эти слова набатом отдаются в его голове и в сердце, которое переполняется волнительным теплом, из-за которого кровь по его жилам начинает течь быстрее.       Может ли быть такое, что причина тому, что он продолжает так настойчиво не думать об этом поцелуе в том, что теперь он смотрит на Юнги иначе? Что теперь, узнав Юнги с другой, совсем не платонической стороны, Сокджин не может воспринимать его так же, как воспринимал все это время? Может ли причина быть в том, что вопреки здравому смыслу и логике, вопреки его личным представлениям о самом себе, он просто хочет продолжать думать об этом?       Честно говоря, Сокджину страшно отвечать на этот вопрос. Честно говоря, он не хочет на него отвечать, потому что ему кажется, что возможный ответ заставит его признать тот простой, но совершенно неутешительный факт, что он уже ничего, абсолютно ничего в этой жизни не понимает. Что вещи, ранее казавшиеся ему незыблемыми и более чем определенными, теперь рассыпаются в его сознании и оказываются не такими надежными и понятными, какими были прежде. И Сокджин не уверен, что готов это признать, что готов столкнуться в чем-то внутри себя, чему он еще пока не знает названия, но чего уже инстинктивно страшится и опасается.       Честно говоря, этот разговор не приносит Сокджину облегчения, а лишь сильнее запутывает и сбивает его с толку.