sealed with a kiss

      Ладно, хорошо. Сокджин может признать это. Он взрослый и по большей части самодостаточный человек, который в состоянии оплачивать свою половину аренды, знает, что нужно разделять одежду по цветам перед тем, как отправлять ее в стиральную машинку, может приготовить более чем сносный ужин на всех своих довольно прожорливых тонсэнов и способен быть достаточно рассудительным и ответственным, чтобы вполне заслуженно, по его личному скромному мнению, считать себя лучшим в мире хеном и другом. Так что да, он может это сделать. Как взрослый, разумный человек, он может признать это. В конце концов, в этом ведь нет ничего сложного и такого уж пугающего.       Он может признать, что все же думает о случившемся.       Может быть, он даже думает об этом чуть больше, чем должен. И, может быть, чуть чаще, чем то вообще необходимо.       И, возможно, но только возможно, этот поцелуй все же оказал на него определенное воздействие. Может быть, даже куда большее воздействие, чем он предполагал изначально.       Хорошо, Сокджин может это признать. В конце концов, что в этом такого? Это был хороший поцелуй. Даже очень хороший. Так что нет ничего удивительного в том, что Сокджин продолжает думать о нем.       И ладно… Сокджин никогда прежде не задумывался о том, каким Юнги может быть партнером в романтических отношениях, и в том, что он время от времени задается этим вопросом после произошедшего, также нет ничего странного. Разве это не логично? Начать задаваться вопросами такого рода после подобного взаимодействия между ними? Хотя бы просто из любопытства? Это ведь не значит, что Джин обязательно рассматривает Юнги в качестве романтического партнера для себя, он просто… ему просто любопытно. Это просто риторические вопросы, не требующие ни ответов, ни разъяснений, такие вопросы, которые иногда задаешь себе перед сном, бездумно пялясь в потолок и ожидая, пока сон сразит тебя.       Действительно ли вселенная бесконечна? Существуют ли параллельные измерения и, если да, то красив ли в них Сокджин так же, как и в этом? Или там он совсем другой человек? Более уверенный в себе и счастливый? Кто сильнее акула или тигр? И почему их вообще сравнивают, когда очевидно, что на суше тигр точно победит, а в воде у него нет ни шанса? Кому первому пришел в голову этот странный вопрос? Почему никто не задумывается о том, что имя и фамилия Марио из одноименной игры – Марио? Кто вообще называет своего персонажа Марио Марио? Ну, ладно, если так подумать, это далеко не самая нелогичная вещь в играх, посвященных ему. Какой Юнги в романтических отношениях? Как он относится к тому, кого действительно любит? Так же хорошо, как он относится к своим близким друзьям или даже еще лучше? Он когда-нибудь встречался… с парнями? Сокджин не может представить себе его в отношениях с парнем, но, справедливости ради, стоит сказать, что ему в целом сложно представить Юнги в отношениях с кем-либо. Какие люди его привлекают? У него есть идеальный тип или что-то вроде того?       Ну, все эти типичные риторические вопросы, которые посещают голову каждого среднестатистического человека.       Да. Это просто что-то вроде научного интереса, естественного любопытства, которое не могло не пробудиться в Сокджине после… ну, после всех их разговоров про отношения, искры и после… самого поцелуя. Это же логичное следствие его размышлений. Сокджин не может после всего произошедшего не задаваться вопросом, каким именно Юнги может быть в отношениях, кому на его месте не стало бы интересно? И пусть прежде Сокджин и не интересовался подобным, даже несмотря на то, что они с Юнги говорили о любовных делах всякий раз, когда Сокджина вновь бросали. И пусть этот вопрос звучит в голове Сокджина слишком часто и настойчиво, чтобы его можно было списать на простое любопытство, это не означает, что… у него вдруг неожиданно появились какие-то особенные чувства и именно поэтому он задается всеми этими вопросами.       То есть, конечно, они есть. Чувства. Юнги его друг, ближайший как в буквальном, все же они живут в одной квартире, так и в переносном смысле, естественно у Сокджина есть к нему чувства. Джину с ним комфортно, он знает, что всегда может положиться на этого парня, даже несмотря на то, что Юнги его тонсэн (что не так уж и важно, всего-то три месяца разницы, но Джин, конечно же, никогда в жизни не признает вслух, что это не имеет никакого значения и для него тоже, Юнги до конца жизни будет использовать это знание в своих интересах), у них схожее чувство юмора, благодаря чему им на самом деле редко бывает скучно, хотя иногда и кажется, будто они только и делают, что подкалывают и раздражают друг друга.       Сокджин действительно очень ценит Юнги и их отношения. Он ценит, что с Юнги он может быть тихим и молчаливым, когда ему это необходимо, а может быть громким и слишком экспрессивным, будучи в хорошем настроении, и то, что Юнги одинаково спокойно воспринимает обе эти стороны его натуры, отлично понимая, что они более чем равноценны в Сокджине. Ему очень многое, на самом деле нравится в Юнги, даже то, что Юнги никогда не дает ему спуску и не опасается, в отличие от большинства его тонсэнов, говорить ему правду без обиняков. Потому что Юнги не считает его хрупким или ранимым, и он точно знает, сколько откровенности и неприкрытой честности Сокджин в состоянии вынести, а сколько для него будет уже чересчур. Юнги на самом деле… знает его гораздо лучше, чем может показаться со стороны. Возможно, он знает Сокджина даже лучше, чем кто-либо еще.       Так что, конечно, у Сокджина есть чувства к Юнги. И это очень сильные и разнообразные чувства, но все они… не имеют ничего общего с романтикой. Совершенно ничего. Это очень теплые, очень крепкие, но исключительно дружеские чувства. И так оно и должно оставаться, потому что… потому что… Если у Сокджина вдруг появится романтический интерес… это же превратится в какой-то бардак, это ведь только все запутает и испортит. Так что нет. У Сокджина нет никаких романтических чувств к Мин Юнги, его лучшему и ближайшему другу, а по совместительству также и соседу по квартире.       Да, и с чего им взяться? Только из-за одного поцелуя? Ему что пятнадцать, когда из-за гормонов один поцелуй приравнивается к клятве в вечной любви? Один поцелуй не может настолько повлиять на кого бы то ни было. Сокджин готов признаться, что этот поцелуй повлиял на него, что он заставил его почувствовать себя… иначе, заставил задаться определенными вопросами относительно не только Юнги, но и себя самого, но… Это же просто нелепо. Думать, что один короткий, ничего не значащий поцелуй мог породить в Сокджине какие-то чувства. Это же… Разве все это работает таким образом?       Сокджин может и не эксперт, он признает, что, несмотря на не самый скудный опыт по части отношений, в любви он все равно мало что понимает, однако он более чем уверен, что все в ней не может быть устроено так. Не может же? Нельзя же просто поцеловать кого-то и сразу, как по волшебству, начать чувствовать к нему что-то особенное. Если бы это работало подобным образом, Сокджин влюблялся бы в каждую девушку, с которой встречался, но ведь этого не происходило. Что доказывает его точку зрения – поцелуи не могут заставить тебя влюбиться в кого-либо. Или чувствовать что-либо особенное к тому, с кем ты целуешься.       А значит, он не может испытывать что-то романтическое к Юнги только из-за одного поцелуя. Одного случайного поцелуя. Да, случайного. И пусть это не выглядело, как случайность, то есть, Юнги ведь сам притянул его к себе, а это не сильно смахивает на какое-то случайное действие… но, ладно, это не так уж и важно… не то чтобы Сокджин дискутировал с самим собой на протяжении нескольких часов, можно ли классифицировать произошедшее как случайность… Это все равно является неважным, потому что ничего не меняет.       Может быть, Сокджин был немного… выбит из колеи этим поцелуем, может быть, он был дезориентирован и сбит с толку этой стороной Юнги, потому что… в конце концов, кто на его месте не был бы? Все же это немного шокирует, когда твой лучший друг ни с того ни сего целует тебя совершенно не платоническим образом. И да, однозначно, это повлияло на Сокджина и заставило думать о многих вещах, но не настолько же, чтобы Джин неожиданно начал воспринимать Юнги совсем иначе. Не только как друга.       Это же… глупо. Это… Нет, это было бы так странно, так неуместно, так… не абсурдно, потому что, конечно же, нет ничего абсурдного в том, чтобы находить Юнги привлекательным с романтической точки зрения, скорее… неожиданно? Нелогично? Да, точно, в этом нет никакой логики. Нельзя просто взять и после одного пьяного поступка, который другой человек даже не помнит, проникаться к нему какими-то особыми чувствами, уделять особое внимание внешности этого человека, подмечая те детали, что никогда прежде не бросались в глаза, и задаваться вопросами которые выходят далеко за сферу невинного дружеского интереса. Особенно, если этот человек твой лучший друг, с которым вы живете вместе. Особенно, если этот человек, оказывается, бисексуален и вполне может находить других мужчин привлекательными, что, конечно же, ничего не меняет… совершенно ничего.       И это то, в чем Сокджин уверен на сто процентов. Да, этот поцелуй, определенно, взволновал его в достаточной степени, чтобы занять все его мысли на ближайшие несколько недель. Сокджин готов признать, что даже спустя столько времени, он, вспоминая о нем, все еще ощущает тот же трепет, что и в первые дни после «инцидента». Он даже готов признать, что физическое взаимодействие с Юнги все также доставляет ему некоторые трудности, что Юнги все такой же отвлекающий и рядом с ним мысли Сокджина продолжают уплывать совершенно в непредсказуемом и незнакомом направлении. Сокджин даже готов признать, что это… ненормально для друга – думать в подобном ключе о другом своем друге. Однако Сокджин отказывается признавать, что у него есть какие-то проблемы.       Потому что все это: его странные реакции на Юнги, странное направление его мыслей, непонятные ощущения и чувства по отношению к младшему – всего лишь временное явление. Когда воспоминания об этом глупом поцелуе изгладятся из его памяти, когда он окончательно забудет об этой нелепой пьяной выходке, все вновь вернется к норме.       Не может же он теперь до конца жизни так реагировать на Юнги. Ведь любые волнения со временем стихают, любые ощущения, любые чувства теряют свою изначальную интенсивность, перестают быть такими яркими, пока не испаряются окончательно. Он просто был слишком впечатлен произошедшим, поэтому его ощущения держатся дольше обычного. С ним просто никогда ничего подобного раньше не случалось, и он слишком долго мучился вопросами, как именно ему реагировать, поэтому все его мысли так настойчиво зафиксировались на этих впечатлениях. Ничего особенного и удивительного.       Но рано или поздно все вернется на круги своя. И Сокджин перестанет вздрагивать каждый раз, когда они с Юнги случайно соприкасаются руками или плечами, лавируя на их тесной кухоньке, перестанет чувствовать этот безымянный трепет где-то в животе, что стабильно дает о себе знать, стоит только Юнги начать его о чем-то упрашивать этим своим намеренно плаксивым, детским голоском, который он использует, только когда ему что-то очень сильно нужно от Джина и только когда они остаются наедине. Сокджин почти уверен, что эти интонации, этот тон доводилось слышать лишь ему одному, и это понимание заставляет его чувствовать себя до странного самодовольным по совершенно неправильным, на самом деле, причинам.       Рано или поздно все, что он чувствует сейчас, все эти странные и непривычные ощущения развеются, оставив ему только неловкие воспоминания о том, как странно он вел себя после того, как впервые поцеловался с другим парнем. И пусть при мысли о том, что это действительно произойдет, его сердце как-то протестующе сжимается, а ему самому становится довольно некомфортно, и пусть с каждым новым днем, с каждой новой очаровательной мелочью, что он подмечает в Юнги, эти чувства по ощущениям становятся только сильнее, Сокджин знает, что они пройдут. Обязательно пройдут.       Конечно, они пройдут. Они должны пройти. Ведь не может же всего один поцелуй запустить в нем какую-то неконтролируемую цепную реакцию и породить что-то устойчивое и действительно… особенное. Максимум, что он может вызвать – это пресловутые искры. Если то, что чувствовал Сокджин по время поцелуя, действительно является ими. Но само наличие… искр ни о чем не говорит, не так ли? Сами по себе они еще ничего не значат. Так же, как и этот поцелуй. Только из-за того, что он случился, и только из-за того, что Сокджин много чего почувствовал в процессе, он не может ставить их дружбу под угрозу и делать все между ними… странным.       Потому что… ну, разве мало таких случаев, когда в какой-то период времени один друг начинает находить другого своего друга привлекательным с романтической точки зрения? Такое ведь случается время от времени. У Сокджина еще такого не было, но все бывает в первый раз, не так ли? И не станет же он портить отличные дружеские отношения из-за временного увлечения? Которое просто приняло чуть более затяжной характер, чем он предполагал изначально. Но это, наверняка, из-за того, что прежде Сокджин не попадал в такую ситуацию и из-за того, что… ну, ему не так чтобы очень часто кто-то нравился. И, наверняка, большое значение играет также тот факт, что ему никогда прежде не доводилось находиться с привлекающим его человеком в таком близком контакте. Наверняка, именно поэтому эффект всего произошедшего не ослабевает даже недели спустя. Потому что Сокджин постоянно видит Юнги и находится в непосредственной близости к нему. Да, скорее всего, дело именно в этом.       Но это пройдет. Конечно же, пройдет. Сокджин привыкнет. В какой-то момент его глупое сердце поймет, что перед ним все тот же Мин Юнги, его лучший друг и вечный сосед, кем он и был последние два года, и в нем абсолютно ничегошеньки не изменилось, а один поцелуй не превратил его в совершенно другого человека. Однажды его сердце поймет, что ничего волшебного в этом поцелуе и не было, никакого особого заклинания, никаких сказочных чар, что могли бы приворожить его, и осознает, что оно не должно вести себя так, как ведет, путая Сокджина и заставляя его сомневаться… во всем на самом деле.       В одно утро он проснется, и все эти странные ощущения, все эти вопросы, роем кружащиеся в его голове, все это волнение, это смятение из-за простых и совершенно банальных, по сути, вещей, что никогда прежде его не волновали, пройдут, и Джин заживет своей обычной жизнью. Жизнью, в которой Юнги просто его друг и не более. Друг, глядя на которого он не будет вспоминать каждый раз, какими на вкус могут быть его губы.       И Сокджин ждет не дождется, когда это, наконец, уже пройдет. Потому что то, что происходит сейчас – это не очень хорошо. Для их дружбы это вот совсем не хорошо. А так не должно быть. Сокджин не хочет делать все неловким, не хочет создавать Юнги неприятности своим неумением справляться с эмоциями и ненужными воспоминаниями, не хочет усложнять все из-за мимолетного увлечения и того, что он просто… очень впечатлительный. Из-за того, что он не может привести свои мысли в порядок, не может урезонить и образумить свое сердце, которое почему-то решило, что один единственный поцелуй что-то должен для него значить, когда, очевидно, что он не значит ничего.       Так что Сокджину просто нужно немного подождать. Ему просто нужно переждать эту бурю, что разыгралась совершенно некстати внутри него, а затем все придет в норму, а их с Юнги дружбе ничего не будет угрожать. Ему просто нужно держаться до тех пор и не вести себя… так, как он часто ведет себя в последнее время.       Например, как сейчас.       - У меня что-то на лице? – озадаченно склоняет голову набок Юнги, заставляя Сокджина быстро моргнуть несколько раз и мысленно отвесить себе оплеуху.       Он опять это делает. Он опять пялится. Сокджин просто надеется, что на этот раз это были не губы, пялиться на чужие губы – само по себе странно, но делать это, пока другой человек ест уже совсем жутко. Все-таки соглашаться пообедать вместе с Юнги – была плохая идея. Сокджин знал это, конечно, знал, но Юнги обычно редко становится инициатором общения, поэтому, когда он написал Джину час назад и спросил, свободен ли он в обед, старший не смог отказать и придумать какое-либо правдоподобное оправдание. Отчасти потому что не мог не забеспокоиться, ведь обычно Юнги зовет его поесть вместе, когда у него есть к Сокджину какой-то серьезный разговор.       А еще он не так давно открыл для себя тот факт, что ему вообще стало довольно сложно говорить Юнги «нет» теперь, когда… он чувствует себя вот так. Что довольно неудобно временами, на самом деле. Особенно когда Сокджину приходится из-за этого уступать Юнги и брать на себя обязанности по уборке в квартире, когда они оба не горят желанием их выполнять.       Сокджин поспешно встряхивается, пытаясь придать своему лицу хотя бы отдаленно осознанное выражение, натягивает улыбку пошире, надеясь, что она будет казаться достаточно беспечной, чтобы отвести внимание от его, наверняка, покрасневших кончиков ушей. Он качает головой и нервно комкает в руках так некстати подвернувшуюся ему салфетку.       - Нет. Ничего, кроме красоты, - бездумно выпаливает Сокджин, и только когда видит, как расширяются глаза Юнги и изумленно поднимаются его брови, он понимает, что именно сказал.       Джин поспешно отводит взгляд в сторону, делая вид, что осматривается в кафетерии их университета, где они сейчас сидят, а не самым очевидным образом избегает зрительного контакта. Может быть, если он осмотрится как следует, то найдет что-то, обо что может побиться головой до потери сознания. Это очень помогло бы ему избежать самовоспламенения от смущения и необходимости как-то выбираться из этой ужасно неловкой ситуации, которую он сам себе создал. Почему его язык в самые ответственные моменты отключается от мозга и принимается выдавать то, за что Сокджину потом становится стыдно? Это просто несправедливо. Его организм его ненавидит, однозначно.       И это что, был флирт? Или его странное, несуразное подобие? Господи боже, Сокджин просто олицетворение беспорядка, потому что это… это было как-то слишком за гранью дружбы, в пределах которой он вроде как старается оставаться. Да и само по себе это было, мягко говоря, слабовато, Сокджин может подкатывать лучше. За эту мысль он отвешивает себе еще одну оплеуху.       Он слышит неловкое покашливание Юнги, замечает краем глаза, как парень ерзает на месте и постукивает металлическими палочками по своему подносу, на котором стоят купленные им блюда. Сокджин не может противиться искушению все же посмотреть на его реакцию, поэтому немного поворачивает голову, как раз вовремя, чтобы заметить, как Юнги чуть щурит свои темные кошачьи глаза и с любопытством рассматривает его. Его скулы едва заметно порозовели, и Сокджину приходится вновь отвести взгляд, чтобы не начать снова пялиться.       - Хен, это что очередная твоя глупая шуточка? – спрашивает Юнги подозрительно, после чего опирается локтями на стол и обвинительно указывает палочками на Сокджина. – Вот поэтому все и считают, что у тебя что-то случилось. Из-за того, что ты постоянно такой в последнее время, - припечатывает он так уверенно и важно, что Джин даже на мгновение забывает о своем смущении и удивленно смотрит на него. – Если хочешь скрывать это, хотя бы прекрати делать такие странные вещи, хен.       - Скрывать что? – хмурится Сокджин, и он не хочет звучать так настороженно и оборонительно, но он звучит и ничего не может с этим поделать.       Он поспешно закусывает губу, понимая свой просчет, потому что, конечно же, Юнги обратит на это внимание. Юнги очень выразительно выгибает бровь, показывая, что нисколько не впечатлен его попыткой разыграть непонимание. И Сокджин не должен об этом думать, но, черт, Юнги так сильно идет это выражение, еще и солнечные лучи, падающие на него из окна, так красиво освещают его лицо и запутываются в темных, отросших за последнее время волосах…       Сокджину пора прекратить это делать, потому что он опять позволил своим глазам блуждать по чужому лицу дольше позволительного. Никакого контроля.       - Что у тебя что-то происходит, - спокойно, но безапелляционно поясняет Юнги, и весь его вид так и говорит, что лучше Сокджину даже не пытаться на это как-либо возражать, но кем бы был Сокджин, если бы просто взял и согласился с правдой? Нет, он будет отпираться до последнего, потому что, признав наличие проблемы, не далеко и до активных действий по ее решению, а Джин не уверен, что вообще готов к каким-либо действиям по устранению имеющихся у себя на данный момент затруднений.       - Йаа, Юнги-я, и ты туда же, - с преувеличенным негодованием качает головой Сокджин, придвигая к себе поближе тарелку с тансуюком. Когда разговор становится слишком тяжелым и серьезным, настолько, что не знаешь, куда деть глаза, всегда помогает еда, на которую можно отвлечься. Поэтому Сокджин принципиально проводит все важные беседы за едой. – Со мной все в порядке, - отмахивается он, подцепляя палочками кусочек свинины в кляре.       - Так вот что ты говоришь всем остальным? Ну, тогда неудивительно, хен, что они тебе не верят, - фыркает Юнги, что предсказуемо заставляет Сокджина возмутиться.       - Йа, ты, что, ставишь под сомнения слова своего хена, Юнги-я?       - Я не ставлю их под сомнения, я знаю, что ты лжешь, хен. Это совершенно разные вещи, - невозмутимо отвечает парень, принимаясь помешивать свой чачжанмен и не обращая внимания на полное негодования лицо, которое специально для него строит Сокджин. – Если ты не хочешь это с кем-либо обсуждать или ты пока не готов это делать, то хотя бы притворяйся получше, чтобы не волновать всех. Ты же знаешь, как быстро эти дети начинают беспокоиться и суетиться, - ровным тоном произносит Юнги, не поднимая глаз.       Он говорит все это так небрежно и спокойно, будто вовсе и не читает сейчас нотацию своему хену, а просто говорит о каких-то повседневных банальностях вроде погоды или учебы. И Сокджин хотел бы возмутиться, но, конечно же, его сознание, явно работающее теперь по своей собственной логике, фокусируется совсем не на том, на чем должно бы.       - Дети? А ты? Ты разве не беспокоишься, Юнги? – спрашивают губы Сокджина, прежде чем он успевает их остановить.       И он сам не сдерживается и невольно прикрывает глаза и поджимает губы, потому что… вот и какого черта это сейчас было? Зачем он так заострил на этом внимание? И, конечно же, его сердцу, которое взволнованно и выжидающе замирает в груди, совершенно плевать на смущение своего хозяина и его все возрастающее желание ударить себя по лбу, ему важно только переживает ли за него Юнги или нет. Что просто абсурд и так по-детски и… Сокджин приоткрывает глаза, чтобы посмотреть на Юнги и оценить его реакцию. Ладно, может быть его сердце не единственное, кому интересен ответ на этот вопрос.       - А зачем, по-твоему, хен, я позвал тебя сегодня поесть? – спрашивает Юнги таким тоном, будто это совершенно очевидно, и он вообще удивлен, что ему приходится пояснять что-то настолько элементарное.       - Ты позвал меня поесть в кафетерий, потому что беспокоишься за меня, Юнги-я? – и Сокджин не хочет звучать так откровенно довольно, не хочет, чтобы его губы растягивались в такой широкой улыбке, но… он ничего не может с собой поделать. Когда эти слова теплом растекаются в его груди и знакомый, пузырящийся трепет наполняет его легкие, он просто бессилен. Сокджин поспешно тянется за стаканом с водой, надеясь, чтобы это хоть немного поможет унять слишком громкие ощущения и немного остудить тот румянец, что, как он уверен, сейчас опаляет его щеки. – Йааа, разве я не заслуживаю хотя бы того ресторанчика, что через дорогу от нашего дома? Эх, твое беспокойство так мало стоит, Юнги-чи, - пытается он ворчать и напустить на себя притворно разочарованный вид, но в его голосе так много теплоты и мягкости, что это можно назвать как угодно, но точно не ворчанием.       - Хен, у меня не так много денег, чтобы оно стоило дороже, - спокойно проговаривает Юнги, пожимая плечами и принимаясь за свою еду.       - Если ты хочешь выведать мои секреты, Юнги-я, ты должен быть готов заплатить за них куда больше, - хмыкает Сокджин, невольно укладывая скрещенные руки на стол и придвигаясь ближе. Он просто не в силах подавить широкой усмешки, из-за которой неконтролируемо дрожат уголки его губ, как бы сильно ни старался. И в этом нет ничего странного… абсолютно ничего нет странного в том, что подобная мелочь, как беспокойство Юнги, делает его настолько довольным и приводит в такое волнение. Это же приятно – когда о тебе заботятся. Любому на его месте было бы приятно, верно?       Юнги одаривает его каким-то странно пристальным взглядом исподлобья в ответ.       - Кто сказал, что я хочу выведать твои секреты, хен? Я просто привел тебя поесть, потому что еда всегда поднимает тебе настроение. Ты не обязан ничего мне рассказывать, если не хочешь этого делать.       - О, в самом деле? – выдыхает Сокджин, медленно хлопая глазами и невольно замирая.       Значит, вот оно что. Юнги просто захотел его приободрить, потому что Сокджин вел себя странно в последнее время. Ничего более. Это… Джин не знает, что именно чувствует в этот момент, не знает, как назвать это ощущение, что мурашками прокатывается по его предплечьям, но это достаточно подавляющее чувство, чтобы под его тяжестью он опустил глаза и уставился в свою тарелку, надеясь, что его покрасневшие уши не слишком сильно привлекают постороннее внимание. Сокджин не знает, какое название можно дать чувствам, что распирают его легкие изнутри, но единственное, что он понимает как никогда отчетливо – в это мгновение ему настолько сильно хочется обнять Юнги или просто прикоснуться к нему, что ему приходится крепче сжать палочки в руке, чтобы пресечь возможную вольность собственных конечностей. Он больше не может доверять своему телу, которое в последние дни постоянно вероломно выдает и предает его.       На самом деле… не то чтобы Юнги никогда не делал так прежде. Как раз наоборот. Юнги единственный, кто когда-либо заботился о нем подобным образом. Молча и не требуя ничего взамен. Не требуя ни объяснений, ни откровенности, ни даже просто благодарности. Вообще у Юнги какой-то совершенно уникальный способ заботиться о тех, кто ему дорог. Совершенно уникальный, но Сокджин обожает его. В это мгновение он понимает, что просто обожает то, как Юнги делает это, как именно он показывает, что ему не все равно.       Это… мило. То, насколько непритязательно, незатейливо и просто он демонстрирует свою привязанность и поддержку. Невероятно мило и душевно, на самом деле. Юнги никогда не допрашивает, никогда не навязывает свое беспокойство, он даже не задает вопросов, если думает, что ты не хочешь на них отвечать. Но в то же время он всегда старается убедиться, что его друзьям известно, что они могут в любое время к нему обратиться, что они знают – он рядом и готов выслушать, если и когда это будет необходимо. Юнги просто такой. Он кажется отстраненным и сложным в общении человеком, однако в действительности он один из самых заботливых и теплых людей, что Сокджину доводилось встречать в его жизни. Просто Юнги далеко не всем показывает эту свою сторону и далеко не сразу.       Возможно, поэтому каждый раз, когда Юнги все же демонстрирует ее в этой своей особенной манере – будто вовсе не делает ничего необычного, будто сам считает свои действия более чем естественными и обыденными, Сокджин чувствует себя таким… благодарным. Благодарным за то, что рядом с ним есть такой человек, как Мин Юнги. Человек, на которого он несмотря ни на что может опереться, который действительно всегда поддержит и утешит его, какие бы глупости он ни совершил, сколько бы ни наступал на одни и те же грабли, каким бы неуверенным он себя ни чувствовал. Человек, который присматривает за ним и вот так молча заботится, невзирая на возраст Сокджина и его напускную уверенность в себе. Человек, который знает, насколько Сокджин на самом деле несовершенен, но считает это совершенно нормальным.       Большинство людей в окружении Сокджина имеют какие-то ожидания на его счет. Его родители возлагают на него определенные надежды, ждут, что он станет репрезентабельным и успешным взрослым человеком, который заставит их гордиться им. Его преподаватели ждут от него примерного поведения, трудолюбия и прилежности, ждут, что он будет подавать пример всем остальным, только потому что состоит в студенческом совете. Даже его друзья, хоть и в гораздо меньшей степени, но тоже неосознанно ждут от него, как от самого старшего в их компании, конкретных действий и определенного поведения. Как хен, он должен выступать регулятором в основных конфликтах, должен брать на себя большую ответственность и заботиться обо всех своих тонсэнах. Сокджин знает, что это его обязанность как старшего.       И, конечно же, во всех романтических отношениях, в которых он состоял прежде, от него ожидали, что он будет соответствовать определенным критериям и пунктам, что он будет выполнять возложенные на него обязанности, являющиеся частью образа идеального бойфренда. И когда по каким-то причинам Сокджин не подходил под эти критерии, которые у каждого человека, конечно же, совершенно разные, его бросали, оставляя с ощущением острой неполноценности в груди и разочарованием, прежде всего в самом себе. С ощущением, что это всегда его вина. Что это ему чего-то отчаянно не хватает.       И Сокджин никогда не хотел признавать, насколько сильно это на него влияет, насколько это подавляет и угнетает его, но… Это так, и он ничего не может с собой поделать. Каждый человек, что встречался ему на пути, всегда питал на его счет определенные надежды, которые Сокджин чисто физически не мог постоянно оправдывать, у каждого уже был в голове готовый или хотя бы приблизительный образ Сокджина, чаще всего не имеющий ничего общего с реальностью, но которому он все равно должен был хотя бы постараться соответствовать. Однако, вместо того, чтобы смириться с тем простым фактом, что это просто-напросто невозможно – быть идеальным или даже просто хорошим для всех и каждого и принять это как данность, Джин… не мог не винить себя в очередной неудаче. Потому что это больно – разочаровывать и расстраивать других, даже если это не его обязанность, даже если смысл его существования заключается не в том, чтобы оправдывать чужие ожидания. Это дурная привычка, винить себя в чем-то подобном, и Сокджин знает об этом, но все равно… Все равно.       Но Юнги… кажется, Юнги действительно единственный, кто никогда ничего от него не ожидал, кроме того, что Сокджин способен был дать этому миру изначально. Юнги всегда всеми своими действиями показывал, что ему действительно более чем достаточно… просто Сокджина. Такого, какой он есть. Неидеального большую часть времени, не самого разумного и выдающегося, не всегда счастливого и довольного, жалующегося на свою неуверенность и надуманные проблемы, ворчащего на него из-за как попало сложенной после стирки одежды и оставленных повсюду кружек, склонного к драматизму и подавлению по-настоящему серьезных чувств и эмоций. Юнги все эти два года, что они провели под одной крышей, показывал, что его вполне устраивает просто Сокджин со всеми его недостатками и закидонами, показывал, что даже в не самые лучшие дни ему достаточно не самого лучшего Сокджина.       И Сокджин всегда ценил в Юнги это и ценил их дружбу по этой причине особенно сильно, однако из-за… определенных изменений в своем восприятии, из-за того, что каждое действие и слово Юнги в последние дни воспринимается Джином ближе к сердцу, ему в голову сейчас невольно приходит незваная и совершенно неуместная мысль. Такая странная, такая чуждая, будто вовсе не ему принадлежащая, но заставляющая Сокджина содрогнуться всем телом, когда он осознает ее и несколько раз прокручивает в голове.       Наверное, было бы очень неплохо, если бы он встречался с кем-то похожим на Юнги. Тогда, скорее всего, очень многие вещи были бы куда проще. Если бы это был Юнги…       И эта мысль заставляет, что-то странное тугой пружиной стянуться в его животе. Это мысль раскаленным оловом прокатывается по всем его оголенным чувствам, она обжигает Сокджина изнутри, ожогами отпечатываясь на подкорке его мозга, и Джин знает, просто знает – сколько бы он ни старался, как бы ни пытался, теперь он не сможет выкинуть ее из головы, просто не сможет. Теперь она постоянно будет всплывать в его сознании в самые неподходящие моменты, и он не прекратит задаваться вопросом, что было бы если…       Видимо Сокджин сам себя ненавидит, он не знает, за что, что такого ужасного он сделал самому себе, раз его мозг и его сердце делают с ним все это, но он не может позволить им продолжать разрушать его, продолжать нашептывать ему… разные нелепицы. Сокджин просто не может позволить себе привыкнуть к подобным мыслям. Если он привыкнет к ним, то перестанет удивляться их появлению в своем сознании, а затем и вовсе станет считать нормальными и естественными, пока все не зайдет настолько далеко, что он начнет… прислушиваться к этим мыслям и даже… верить им. А это… нет, нет он не может…       - Ты не будешь есть, хен? – вырывает его из этого бессвязного потока истеричных мыслей голос Юнги.       Сокджин вздрагивает всем телом и быстро моргает, пытаясь сфокусироваться на лице Юнги, который выжидающе смотрит на него, чуть нахмурившись. Видимо, это не первый раз, когда он пытается дозваться до Сокджина.       - Я… нет, конечно, я буду есть, - поспешно бормочет Джин, выдавливая из себя кривую и, наверняка, очень неестественную, судя по тому, как подозрительно щурится Юнги, улыбку. Но тут уж Сокджин ничего не может поделать – это самое нормальное выражение, на которое он способен сейчас, учитывая, что он буквально горит изнутри. Да и как можно требовать от него большего, когда он вроде как немного парализован тем, какой оборот приняли его мысли всего за какие-то секунды и лишь из-за того, что Юнги проявил к нему немного своей фирменной доброты? - Мой любимый тонсэн не так часто угощает меня, чтобы я мог брать и отказываться от таких подарков.       Смешок, который слетает с губ Сокджина, кажется нервным и натянутым даже для его собственного ошеломленного мозга, поэтому он быстро набирает целую ложку своего супа и затыкает им самого себя. Но, конечно же, Сокджин не был бы собой, если бы тут же не обжегся и не закашлялся, едва не выплевывая весь суп обратно в тарелку. Он с трудом сглатывает, смаргивает выступившие на глаза слезы и благодарно кивает, когда Юнги невозмутимо подает ему свой стакан с водой. Сокджин чувствует как не только уши, но и все его лицо начинает гореть, но он списывает это на то, что он только что чуть не задохнулся, а не на стыд из-за этой неловкой ситуации. Юнги тяжко вздыхает и качает головой, он выглядит усталым, но совершенно не удивленным произошедшим, что Сокджин находит почти даже обидным. Он не настолько неловкий, чтобы то, что сейчас наблюдал Юнги, воспринималось как норма.       - Так значит, я твой любимый тонсэн, хен? – спокойным тоном, будто Сокджин только что и не пытался выиграть премию за самую бездарную смерть в истории, спрашивает он, возвращаясь к своей лапше.       Сокджин почти давится вновь, только на этот раз уже водой. Он изумленно пялится на Юнги, затем быстро моргает, припоминая слова, что сам произнес совсем недавно.       Ох, черт. Его рот опять его предал. Он нервно облизывает губы, стараясь игнорировать то, как часто и болезненно стучит сердце в его груди, мешая ему придумать более-менее правдоподобное объяснение.       Не то чтобы это была неправда. Юнги все же действительно его любимый тонсэн. Но если он позволит самому Юнги узнать об этом, этот хитрый кот же никогда не забудет этого Сокджину и начнет использовать это знание против него при любом удобном случае. Нет, Сокджин не может позволить этому случиться.       - Пока ты покупаешь мне еду, Юнги-я, ты остаешься моим любимым тонсэном, - быстро находит отговорку Джин, напуская на себя настолько небрежный вид, насколько только может сейчас изобразить. Юнги поднимает на него глаза и хмыкает, уголки его губ приподнимаются, а темные глаза чуть сверкают озорными огоньками.       - Как меркантильно, хен. Ты что бродячая кошка, которую можно приманить только едой?       - Йа! Я просто ценю, когда кто-то тратит на меня свои деньги, Юнги! Это обычная благодарность и уважение к чужим усилиям! Как ты можешь обвинять своего самого добросердечного и красивого хена в меркантильности? И если кто из нас и похож на кота, так это ты, Юнги-я, - возмущается Сокджин, завершая свою обвинительную речь, указывая ложкой на Юнги, который спокойно кивает в такт его словам, уплетая свою лапшу и даже не глядя на него. Сокджин недовольно щурится и дует губы. Он же все-таки старается, можно было бы уделить ему и побольше внимания.       - Да-да, конечно, хен, как скажешь, - без интереса бормочет Юнги, полностью сосредотачиваясь на еде, что, конечно же, заставляет Сокджина надуться только еще больше, даже несмотря на то, что он знает - Юнги делает это специально, чтобы поддразнить его.       Почти минуту они проводят в молчании, и на протяжении всего этого времени Сокджин кусает нижнюю губу и нерешительно помешивает ложкой свой суп, мучаясь сомнениями и разрываясь между своим желанием задать слишком личный и рискованный вопрос и боязнью услышать на него ответ. Он так и продолжает взвешивать в голове все за и против, пока Юнги не вздыхает так громко и устало, что Сокджин вздрагивает и удивленно поднимает на него глаза. Юнги отодвигает свою тарелку в сторону и качает головой, на лице его написано наносное нетерпение, в то время, как глаза освещаются беспокойством.       - Хен, если ты хочешь что-то сказать, то просто скажи уже это. Ты так вздыхаешь, что на нас люди оборачиваются, - скрещивая руки на груди и хмуря брови, проговаривает он.       Сокджин нервно постукивает ложкой по бортику своей глубокой тарелки, но, в конце концов, вздыхает и откладывает ее в сторону, неловко ерзает на стуле, придвигаясь еще ближе, словно желая рассказать Юнги какой-то важный секрет. Он знает, отлично знает, что ему не стоит поднимать эту тему, потому что ее обсуждение только поощрит неправильное направление его мыслей, но все равно… Джин настолько привык делиться с Юнги своими переживаниями, что и сейчас просто не может удержаться. Это что-то вроде условного рефлекса.       - Юнги-я, помнишь, из-за чего меня бросила Джихё? – малодушно решив зайти издалека, спрашивает Сокджин. Юнги озадаченно склоняет голову набок, но медленно кивает.       - Та, которая не сторонница инцеста? Да, вроде припоминаю, что-то там из-за искр и прочей ерунды, верно? – произносит Юнги задумчиво, спокойно игнорируя негодующий взгляд Сокджина. Джин закатывает глаза и тяжко вздыхает, но согласно кивает.       - Да. В общем, я тут какое-то время думал об этом… ну, об искрах, - Сокджин неловко откашливается и отводит глаза в сторону, когда Юнги недоуменно поднимает бровь. – Ты… у тебя когда-нибудь такое было, Юнги-я? То есть искры и прочее… - совсем скомкано заканчивает Сокджин, сдуваясь. Он чувствует себя неимоверно глупо в это мгновение.       - Ты спрашиваешь, был ли я влюблен, хен? – уточняет Юнги, склонив голову к плечу, как любопытный кот, на лице его в это мгновение написано почти что недоверчивое удивление, и Сокджин не хочет отвлекаться, но… Юнги выглядит мило в этот момент, и помутненное сознание Джина не может оставить этот факт без внимания.       - Просто… мне хочется понять так ли это важно. Наличие всех этих искр, - поспешно принимается объяснять Сокджин, экспрессивно начиная жестикулировать руками. – Потому что… то, что они есть, ведь еще не значит, что тебе нравится кто-то, верно? Это же не значит, что ты прямо влюблен или… что-то в этом роде…       - Тебе что кто-то нравится, хен? – спрашивает Юнги, глаза его испытывающе щурятся, внимательно глядя на Сокджина, который невольно на секунду или две замирает после этих слов, так же, как и его сердце. Ему приходится резко втянуть воздух через нос, чтобы заставить их обоих отмереть. Будет неловко если он вот так возьмет и умрет посреди этого странного диалога. Это будет еще более неловко, чем вообще вести его.       - Это… теоретический вопрос, Юнги. Я спрашиваю на будущее. На будущее, - стараясь произнести это как можно убедительнее и спокойнее, отвечает Джин.       Юнги какое-то время буравит его подозрительным взглядом, а затем как-то неопределенно поводит плечами и задумчиво мычит себе под нос, явно раздумывая над своим ответом.       - Хмм, я бы не назвал себя экспертом по части отношений, хен. Так что, возможно, я не самый лучший советчик в этом плане, - медленно проговаривает парень, спустя несколько секунд. – Но я никогда прежде не встречался с человеком, к которому я ничего не чувствовал бы или хотя бы не думал, что чувствую к нему что-то, поэтому не знаю, каково это – встречаться с кем-то, с кем у меня не было бы искр. Честно говоря, хен, я не верю, что можно любить кого-то без этих самых искр. Я имею в виду в романтическом смысле любить. Так что я думаю, Джихё приняла правильное решение. Если она не чувствовала их с тобой, то продолжать ваши отношения было бы бессмысленно, вы просто напрасно тратили бы время друг друга.       Несколько мгновений Сокджин просто смотрит на него, пытаясь переварить эти слова, а затем, когда они немного укладываются в его голове, он судорожно выдыхает весь воздух из легких и спешно облизывает губы, пытаясь как-то систематизировать эту информацию в голове. Значит… значит Юнги встречается только с теми, к кому он изначально испытывает определенные чувства… это… Сокджин не уверен, почему так сильно зацикливается на этом конкретном умозаключении, но теперь оно накрепко закрепляется в его голове и он ничего не может с этим поделать.       - Значит… эти искры… они могут перерасти… в любовь? – Сокджин не знает, почему его голос звучит так глухо, но делает вид, что не слышит этого, благо Юнги слишком увлечен его вопросом, чтобы заметить это неявное изменение.       - Ну, не всегда, но иногда такое происходит. Думаю, мы все гораздо больше склонны влюбляться в тех, к кому нас во всех отношениях влечет, тем в тех, кто нас совершенно не интересует. Но… не то чтобы это можно предсказать – влюбишься ты в кого-то или нет. Иногда ты просто… влюбляешься и все, хен. Сомневаюсь, что это происходит только из-за искр или чего-то вроде того, но уверен, они неотъемлемая часть всего этого процесса, - пожимает плечами Юнги. Сокджин не знает, что именно отображается на его лице в это мгновение, но явно что-то странное, потому что Юнги обеспокоенно придвигается ближе, посмотрев на него. – Хен, ты… все в порядке?       - А? Да, я просто… задумался, - выдыхает Сокджин, натягивая на лицо широкую улыбку, от которой ему самому становится немного не по себе.       Этот разговор убеждает его в том, что он действительно должен быть осторожен. Он должен быть очень, очень осторожен, потому что если он будет слишком беспечен, если не будет держать себя и свои чувства в узде, если позволит своим мыслям блуждать в слишком рискованном направлении это может привести к тому, что… он, в самом деле, влюбится в своего друга. Такими темпами это его временное увлечение перестанет быть таким уж временным и превратится во что-то слишком тяжкое, слишком серьезное, слишком масштабное, во что-то, что Сокджин не смог бы и дальше игнорировать его. А Сокджин не настроен перестать это игнорировать, он не готов перестать это делать.       Так что Сокджин не может позволить себе влюбиться. Тем более в Юнги, который совсем не рассматривает его в подобном ключе. Не в своего лучшего друга.       Потому что… если все закончится тем, что и Юнги, в конце концов, скажет ему, что Сокджину чего-то не хватает, что Сокджину недостаточно просто быть самим собой, чтобы его полюбили в ответ… Если такой человек, как Юнги, скажет ему что-то подобное… что Сокджину делать тогда?       Если это случится, будет ли его вообще когда-либо достаточно хоть для кого-нибудь?       И что тогда будет с их дружбой? Смогут ли они общаться как раньше, смогут ли жить вместе после того, как Сокджин…       Это пугает. Просто задаваться такими вопросами страшно, поэтому Сокджин не хочет об этом думать, не хочет даже представлять себе что-то подобное. Это будет такая катастрофа, такой бардак, и если он не готов сталкиваться с подобными последствиями, ему стоит лучше контролировать себя, стоит дистанцироваться. Ему нужно найти способ не дать тому трепету, что все чаще и чаще в последнее время ощущается им при взгляде на Юнги, перерасти во что-то большее, во что-то, что он не сможет подавить, во что-то слишком сложное и объемное, что-то, что слишком сильно начнет влиять на его жизнь.       Ему нужно защитить себя, даже если его глупое сердце как-то очень уж воодушевленно реагирует на все происходящее, словно не понимая, совершенно не понимая, к каким ужасным последствиям может привести его неосмотрительность. Что такими темпами оно может погубить их обоих, разрушить их с Юнги дружбу, сделать всю динамику в их компании неловкой и просто… испортить все. Сокджин не может позволить этому произойти. Это ведь всего лишь его сердце, оно не может не слушаться его, верно же?       Так что Сокджин справится. Потому что он не хочет влюбляться в того, кто не заинтересован в нем, в того, кто, вероятнее всего, не ответит ему взаимностью. Сокджин не настолько смел. После того, как его столько раз бросали по самым разным и странным причинам, как он может просто взять и влюбиться в кого-то и действительно считать, что он сможет удержать этого человека рядом с собой? Сокджину всегда в его отношениях чего-то не хватало, и он не должен обманываться и допускать мысль, будто с Юнги все может быть иначе, только потому, что, как друг, он вроде как устраивает Юнги. Очевидно, что к друзьям и к любимым у нас совершенно разные требования и вряд ли в качестве бойфренда Сокджин подходит Юнги во всех отношениях.       Ведь… будь это не так, разве… Юнги забыл бы о том, что поцеловал его?

***

      И Сокджин старается. Он действительно очень старается не влюбляться в Юнги.       Он даже делает то, что никогда не сделал бы при иных обстоятельствах – он дистанцируется. Не сильно, чтобы это не вызвало беспокойства и не особо бросалось в глаза, потому что он не хочет отвечать на вопросы, придумывать какую-то неправдоподобную ложь и делать все по-настоящему неловким и подозрительным. Он уверен, что и без того ведет себя достаточно подозрительно, но все его друзья уже единодушно решили, что его что-то беспокоит, так что он может позволить себе некоторые странности в поведении, но не слишком явные. Слишком явные странности – это уже веский повод для его друзей всерьез встревожиться и вызвать его на обстоятельный и тщательный разговор-допрос. Умеренные же странности вполне в духе Сокджина, поэтому не должны вызвать особых переживаний с их стороны.       Так что Джин старается придерживаться пределов условной нормы. Он взаимодействует с Юнги меньше обычного, перестает устраивать их еженедельные пятничные киномарафоны и все реже и реже вытаскивает младшего на совместные обеды, отговариваясь занятостью. Он не избегает Юнги, вовсе нет. Просто старается свести их взаимодействия к минимуму, настолько это вообще возможно, учитывая, что они живут вместе и все равно видятся каждый день.       Однако даже этого минимума хватает его сердцу, чтобы сходить с ума, всякий раз, когда они с Юнги общаются или просто ужинают вместе. Самого минимума хватает, на самом деле, чтобы Сокджин начал задыхаться рядом с другом, настолько все его чувства, ощущения и мысли напряженно сосредотачиваются на Юнги, стоит ему оказаться в поле видимости Джина. Поэтому, из соображений собственной безопасности, Сокджин старается видеться с младшим на протяжении дня как можно реже.       Часто бывают дни, которые заставляют его думать, что он хорошо справляется. В такие дни Джин просыпается с утра и обнаруживает, что Юнги уже встал и ушел на учебу, оставив ему немного свежесваренного кофе в кувшине кофемашины. Сокджин спокойно посещает свои занятия, а после разбирается с делами в студенческом совете, если Намджуну, являющемуся его президентом, нужна помощь, и отрабатывает смену в кофейне, где всегда много народу, когда он там появляется. Сокджин не хвастается, но всем отлично известно, что такой наплыв посетителей напрямую связан с его великолепным личиком, потому что… это же очевидно. А когда их с Тэхеном смены случайно совпадают, в кофейне и вовсе начинается настоящее безумие, после которого Сокджин так сильно устает, что всерьез подумывает о том, чтобы уволиться и устроиться в какой-нибудь колл-центр, где его лица хотя бы никто не будет видеть. Иногда это утомительно – быть таким красивым. Затем Сокджин возвращается домой и готовит ужин, мысленно хваля и поздравляя себя с тем, что сегодня почти не думал о своих странных чувствах к Юнги, не ощущал никакой щемящей тоски и не испытывал непреодолимого желания написать или позвонить младшему. Желания, которое вроде как должен был испытывать, если верить всем этим романтическим сериалам и романам.       В такие неомраченные волнениями и вторжением непонятных ощущений дни Сокджин уверен, что очень даже неплохо справляется, а его чувства потихоньку ослабевают и выветриваются. В такие дни он выдыхает с облегчением и почти что убеждает себя, что справится со всем этим, что это помешательство действительно рано или поздно сойдет на нет.       Но затем Юнги приходит со своей подработки домой, откровенно уставший и сонный, вымотанный работой, но с полным пакетом продуктов, который он небрежно ставит на кухонный стол с таким видом, будто в этом нет ничего особенного. Будто он не задержался сегодня после, судя по усталым, темным кругам у него под глазами, тяжелого дня, чтобы зайти в магазин, только из-за того, что Сокджин вчера вечером бурчал себе под нос, что в их холодильнике совсем пусто. Будто, делая что-то подобное, Юнги не разрушает мгновенно, одним махом все возведенные Сокджином в его сознании воздушные замки самовнушения и самообмана и не откидывает своего хена обратно к тем мыслям, с отсутствием которых тот так усиленно поздравлял себя еще пару минут назад.       И да… после вот таких жестов, таких действий со стороны Юнги Сокджин понимает, что ни черта он не хорошо справляется. Что он вот вообще на самом деле не справляется.       Потому что стоит Юнги сделать что-то подобное, как Сокджина с головой затапливает чем-то невероятно теплым, что заставляет его сердце трепетать и плавиться от благодарности и нежности. Стоит ему сделать что-то подобное, как все эти совсем не платонические чувства, о наличии которых Сокджин заставил себя забыть к концу дня, потопив себя в рутине, все эти слишком тяжелые и непривычные, слишком некомфортные ощущения возвращаются к нему в удвоенном объеме и наотмашь бьют по лицу, очень красноречиво и безапелляционно напоминая о своем существовании. Так категорично, что Сокджин едва ли не в голос воет от собственного бессилия перед ними.       Потому что в такие моменты Джину так сильно хочется обнять Юнги, особенно, когда он видит, как устало тот проводит руками по лицу, явно пытаясь стереть с него сонливость, особенно, когда Юнги все равно предлагает свою помощь в приготовлении ужина, игнорируя собственную усталость. Потому что в такие моменты сердце Сокджина начинает биться как-то оглушающе глухо, неровно и тяжко, будто в одно мгновение переполняясь чем-то невыразимым, а он сам слишком ошеломлен тем, как от желания прикоснуться к младшему покалывает его пальцы, и тем, что это желание становится настолько сильным, что почти превращается в потребность. Настолько острую потребность, что Сокджину приходится задействовать всю свою силу воли, все свои внутренние силы, чтобы сдержаться и не потянуться к Юнги. И в прикосновениях нет ничего странного, конечно, ничего. Они друзья, так что физический контакт не является чем-то странным и непривычным для них. Однако… какая-то часть Сокджина уверена, что прикасаться к Юнги под воздействием всех этих ощущений – не самая лучшая идея. Он уверен, что это отвратительная идея, на самом деле. Потому что прикосновения могут лишь подпитывать те пагубные мысли, что могут привести Сокджина к гибели и поражению.       Так что да. Стоит только Сокджину допустить мысль, будто ему становится лучше, будто его увлечение ослабевает, как Юнги вновь, совершенно не осознавая того, делает нечто такое банальное, но бесконечно трогательное, что переворачивает Джину душу, заставляя его запираться в своей комнате и несколько минут биться головой об подушку в попытках заставить себя успокоиться. И самое обидное – Юнги даже не понимает, что делает. Он даже не ведет себя необычно, на самом деле, он делает то же, что делал всегда, просто прежде Сокджин не обращал на это так много внимания и принимал многие вещи, относящиеся к их совместной жизни, как должное. Юнги просто остается самим собой, а сердце Сокджина все равно сходит с ума, будто только сейчас осознало, как много Юнги всегда делал для его непутевого хозяина.       Сокджин не хочет влюбляться. Он так сильно не хочет этого делать, но Юнги усложняет ему эту задачу, просто будучи… Юнги. И это почти раздражает – то, насколько беспомощным порой чувствует себя Сокджин перед лицом всех этих эмоций. Это раздражает – что, в конце концов, как бы он ни старался, эти странные чувства не только не пропадают, а, наоборот, только глубже укореняются в нем, разрастаются и, по ощущениям, становятся только интенсивнее и сильнее.       Это все так раздражает.       Потому что Сокджин не хочет влюбляться. Он не хочет так глупо влюбляться из-за одного поцелуя. Только из-за доброты Юнги и того, что он лучше кого бы то ни было понимает Сокджина. Он не хочет влюбляться в Юнги, только потому что это легко сделать. Только потому что это очень легко – взять и влюбиться в такого человека, как Мин Юнги.       Поэтому Сокджин изумленно вздрагивает, когда как-то раз посреди разговора Хосок небрежно спрашивает его:       - Хен, ты случаем ни с кем не встречаешься?       Сокджин удивленно поднимает бровь и делает глоток из бутылки с какой-то газировкой ядерного зеленого цвета. Сегодня редкий день, когда у него оказывается свободный вечер, поэтому он решил провести время со своими младшими. Хосок и Чимин как раз практиковались в танцевальной студии неподалеку от его корпуса, так что после окончания пар он заявился к ним с газировкой и парочкой кимпабов, которые купил в ближайшем круглосуточном.       Чимин сосредоточенно продолжает повторять танцевальные движения у высокого, во всю стену зеркала, полностью погруженный в свой собственный мир, пока Хосок увлеченно уплетает кимпаб, сидя на полу рядом с облокотившемся на стену Сокджином. После своего неожиданного вопроса Хосок выжидающе округляет глаза и в своей экспрессивной манере устремляет все внимание на Сокджина, из-за чего на мгновение Джин ощущает знакомую неловкость. Ему всегда становится не очень комфортно, когда на него смотрят так открыто и пристально. Из-за его внешности люди постоянно делают что-то подобное, но он все равно не может заставить себя привыкнуть к этому.       - Нет. С чего ты это взял, Хосок-а? – чувствуя некоторую неловкость, поводит плечами Сокджин. Хосок в ответ широко улыбается, а глаза его тут же освещаются искренней радостью, словно Джин только что сказал ему, что он выиграл в лотерею.       - Чимин-а, я же сказал, что у него все еще никого нет! Ты должен мне три обеда! – довольно кричит он, всем телом оборачиваясь к Чимину, который сбивается с ритма и застывает посреди движения из-за его воплей, в которых не было совершенно никакой необходимости. Это маленькая комнатка, а Чимин всего в четырех шагах от них, но когда подобные глупости останавливали Хосока в его неуемном выражении своих эмоций?       Чимин поспешно оборачивается к ним, резко откидывает взмокшую от пота челку со лба и недовольно дует и без того пухлые губы, грудь его быстро поднимается и опускается, он заметно запыхался после интенсивной практики.       - Серьезно? Не может такого быть. Прошло уже около месяца. Сокджин-хен, ты не заболел? – недоверчиво проговаривает он, причем в вопросе, адресованном Джину, слышатся притворно сочувствующие нотки.       - Йаа, вы что поспорили на то, встречаюсь я с кем-то или нет? – хмурится Сокджин, строго оглядывая сначала одного своего тонсэна, затем другого, что явно не производит ни на одного из них должного впечатления. Хосок принимается радостно пританцовывать, причем умудряясь делать это не вставая на ноги и двигая только верхней половиной туловища, а Чимин с кряхтением усаживается рядом с ними и открывает одну из бутылок с газировкой, что принес с собой Сокджин. Несмотря на явную усталость, Чимин выглядит вполне себе удовлетворенным, видно, он остался доволен сегодняшней практикой, что для него большая редкость. Обычно парень довольно строг к себе в этом плане. – И почему ты, Чимин-ши, звучишь так, словно для меня странно ни с кем не встречаться? – возмущается Джин, скрещивая руки на груди.       - Потому что для тебя это странно? – склоняя голову набок, выдает Чимин невинно, Хосок с важным видом кивает на это. Сокджин негодующе фыркает.       - По-вашему, я, что, и месяца не могу провести холостяком? Йаа, и вот такого вы мнения о своем хене, который пришел сюда специально, чтобы принести вам еду, которую купил на свои с трудом заработанные деньги? – неверяще расширяя глаза и прикладывая руку к груди в притворном шоке, спрашивает он.       - Хен, мы не думаем, что ты какой-то игрок или там факбой, просто мы удивлены, что никто еще не пригласил тебя на свидание, - примирительно поднимая руки в воздух, заверяет его Хосок, на этот раз уже Чимин кивает, соглашаясь с ним. – Обычно девушки в очередь выстраиваются, чтобы взять твой номер, едва становится понятно, что ты снова один.       - Тэ сказал мне, что вчера, когда Джин-хен стоял на кассе в их кофейне, как минимум пять посетительниц пытались с ним флиртовать, - отчего-то почти что гордо сообщает ему Чимин.       - Вот об этом я и говорю, хен, - обращаясь вновь к Сокджину, проговаривает Хосок, часто-часто кивая головой на слова младшего.       - И разве ты пришел сюда не потому что тебе было скучно, хен, а мы просто оказались рядом? – строя удивленное личико вмешивается Чимин, за что награждается тяжелым взглядом от Сокджина.       - Как я уже говорил ранее, - показательно спокойным тоном произносит Джин, невольно про себя возмущаясь неблагодарности некоторых молодых людей, - я не хочу пока ни с кем вступать в отношения, так что имейте это в виду, когда в следующий раз будете заключать пари, - он обводит взглядом обоих младших, которые откровенно недоверчиво переглядываются. – Йа! – не выдерживает он и всплескивает руками. – Вы ведь сами ни с кем не встречаетесь, почему вы так удивляетесь тому, что я этого не делаю?       - О, хен, то, что мы ни с кем не встречаемся, не значит, будто у нас есть недостаток во внимании определенного рода, - коварно улыбается Чимин и выразительно шевелит бровями, что заставляет Сокджина скривиться и негодующе хлопнуть его по плечу.       - Йа, Чимин-ши, оставь подробности своей личной жизни при себе.       - Может, мы просто слишком привыкли к тому, что ты с кем-то всегда встречаешься, хен? – пожимает плечами Хосок, он выглядит так, будто действительно крепко задумывается над его словами. – Это что-то вроде константы. Небо голубое, трава зеленая, а Сокджин-хен всегда состоит в отношениях.       - Что ж, тебе придется пересмотреть свою картину мира, Хосок-а, - фыркает Сокджин, откидываясь назад и прислоняясь к стене. – Может быть, я хочу на этот раз начать встречаться с кем-то, кто будет очень сильно мне нравиться?       - О, у тебя есть кто-то на примете, хен? – воодушевленно подпрыгивает на месте Чимин, глаза его загораются любопытством, что по опыту Джина не сулит ничего хорошо. Любопытный Чимин никому не сулит ничего хорошего. Сокджин улыбается ему как можно более спокойно.       - Я же сказал «может быть». Это не значит, что я говорю о ком-то конкретном, - еще даже не договорив, Сокджин чувствует, отчетливо чувствует горький привкус, что оставляют после себя эти слова на его губах. Такой обычно ощущаешь, когда врешь.       Чимин разочарованно сдувается и недовольно цыкает себе под нос, не получив никакой сенсации. Хосок окидывает Сокджина каким-то странным, задумчивым взглядом, но почти тут же широко улыбается этой своей яркой и светлой улыбкой, которая всегда освещает весь мир вокруг парня и заставляет всех людей в радиусе нескольких метров почувствовать себя хорошо. Сокджин любит эту улыбку, потому что она всегда приносит с собой некоторую легкость, какую чувствуешь, ощутив прикосновение к коже теплых солнечных лучей после долгих холодов. У Хосока есть эта способность – утешать и заряжать энергией других с помощью одной только улыбки. Наверное, поэтому людям так нравится находиться рядом с Хосоком, поэтому они так тянутся к нему. Иногда Сокджин действительно завидует Хосоку. Потому что Хоби настолько теплый и светлый человек, что, привлеченные его светом люди обычно остаются с ним, не желая покидать его.       - Когда ты найдешь такого человека, хен, мы обязательно тебя поддержим, - похлопывая его по колену, обещает Хосок, и Сокджин ничего не может поделать с собой, благодарная улыбка сама собой растягивает его губы. Все-таки в Хосоке есть эта способность – успокаивать и утешать других своим искренним участием и теплом, которого в нем, кажется, столько же, сколько в самом солнце, с которым парня так часто и вполне обоснованно сравнивают.       - Конечно, вы меня поддержите, я же не просто так покупаю вам столько еды, - проговаривает Сокджин, покачивая головой.       Хосок в ответ задорно посмеивается, а Чимин запальчиво хлопает себя ладонью по груди и заверяет Сокджина, что всего за несколько бесплатных ужинов он согласен поработать свахой и организовать поиски второй половинки для него. Сокджин смеется, но более чем решительно отказывается. Ему хватает проблем с чувствами к одному конкретному человеку, он не хочет втягивать в это еще кого-то или самому втягиваться в какие-либо отношения, когда очевидно, что он не в состоянии целиком и полностью посвятить себя им. Во-первых, это нечестно по отношению к его предполагаемой пассии, а, во-вторых, это как-то… трусливо – пытаться перебить одни чувства другими. Да, прежде Сокджина никогда не привлекали в романтическом смысле люди одного с ним пола, но он вовсе не считает, что его влечение магическим образом испарится, стоит ему только начать встречаться с какой-то девушкой. Он знает, что это не так работает, и знает, что дело, на самом деле, вовсе не в поле. Дело в том, что Юнги это Юнги, и этот факт ничто не сможет взять и перебить.       Когда его тонсэны заканчивают с практикой и закрывают после себя студию, они втроем заходят в небольшой ресторанчик недалеко от станции метро. Сокджин платит за выпивку и покупает своим младшим нормальный ужин, хотя Хосок и пытается остановить его. Джин просто игнорирует его неловкий лепет и возражения и пользуется своей привилегией самого старшего. Он слишком хорошо осведомлен, каково финансовое положение его друзей, да и не так уж и часто они куда-то вместе выбираются, чтобы один поход в дешевый ресторанчик действительно разорил его. Сокджин частенько жалуется, что он близок к банкротству из-за своей непомерной щедрости, но на самом деле это далеко от правды, его родители действительно довольно обеспеченные люди, как и сказал Юнги, и они тщательно следят за тем, чтобы Джин не перебивался с хлеба на воду. Так что сегодняшний вечер не опустошит его счета на карточке. Максимум его кошелек.       Они выпивают не так чтобы много, но вполне достаточно, чтобы лицо Хосока начало принимать отстраненное и слишком уж задумчивое выражение. Но, справедливости ради стоит сказать, что ему и не нужно много, чтобы достигнуть такого состояния - всего пара рюмок соджу. Сокджин, который особо и не пил, потому что твердо решил значительно снизить количество употребляемого им алкоголя, учитывая, что в последний раз результатом его невоздержанности стало появление никому не нужных чувств к его лучшему другу, посмеивается, глядя на Хосока, и отставляет бутылку подальше от парня. Он действительно не хочет, чтобы завтра его младший проснулся с похмельем.       Когда весело щебечущий и более активный и тактильный из-за алкоголя Чимин отходит в туалет, Сокджин задумчиво покручивает в руках полную стопку, не отрывая ее от столешницы стола, и бросает в сторону разомлевшего и погрустневшего Хоби испытывающий взгляд. Сейчас друг, вопреки обыкновению, напоминает потухшее и уставшее солнышко на исходе дня, алкоголь всегда превращает его в полную противоположность себя обычного. Или той его части, что он извечно демонстрирует миру, Сокджин не уверен. Потому что Хосок, несмотря на открытый, казалось бы, характер и его извечную отзывчивость и участливость, довольно скрытный малый, когда дело касается его личных переживаний.       Еще одна особенность подвыпившего Хосока – отвечать на вопросы, не задумываясь над тем, по какой причине они ему задаются. Не то чтобы он в таком состоянии склонен выбалтывать чужие секреты, скорее, он просто честно выкладывает, что именно думает, не фильтруя свою речь, как он делает в обычном разговоре в силу своей тактичности. Например, именно так Сокджин и узнал от него почти год назад о существовании демо-записей старых треков Юнги. Хосок в тот вечер целый час возмущался и недовольно причитал себе под нос, как он расстроен тем, что его хен прекратил заниматься музыкой и как сильно он сам иногда скучает по андеграундной сцене и выступлениям на ней. В трезвом состоянии Хосок никогда не высказывал никаких сожалений по этому поводу. Хосок не любит жаловаться и жалеть, оглядываясь назад на свое прошлое.       И Сокджин изначально, когда привел друзей сюда, не преследовал никакой коварной цели воспользоваться этой слабостью Хоби, но… раз уж подвернулся случай, нельзя же просто взять и упустить его. Просто… Сокджину интересно. Это не значит, что он интересуется чем-то подобным из-за каких-то своих тайных мотивов. Это всего лишь праздное любопытство, ничего более. А раз его интерес не несет никакой смысловой нагрузки, то вреда его удовлетворение не может принести, не так ли? К тому же… Сокджин ведь не собирается выпытать из друга какой-то особенный и очень важный секрет. Ничего такого, чего сам Юнги ему не рассказал бы. Ничего такого.       Сокджин решительно кивает, посчитав, что придумал неплохое оправдание для самого себя и успокоения своей совести, и поспешно придвигается поближе с Хосоку, предусмотрительно кинув быстрый взгляд в сторону туалета. Все-таки у него не так уж и много времени до тех пор, пока Чимин не вернулся за их столик. Вести подобные разговоры при Чимине чревато, потому что этот парень точно не отстанет от Сокджина, если поймет, что тот намеренно пытается что-то выведать. Чимину точно станет любопытно, и он захочет узнать, зачем именно эта информация понадобилась старшему, а Сокджин не хочет остаток вечера уворачиваться от цепких и острых вопросов этой охочей до сплетен и сенсаций акулки.       - Хоба, Хоба, - зовет он настойчиво, сжимая плечо друга и чуть встряхивая его. Хосок медленно моргает и переводит расфокусированный взгляд на Сокджина, кажется, ему требуется мгновение, чтобы распознать своего хена, но, в конце концов, он широко и в то же время немного грустно и устало улыбается, словно через силу. Да, он точно в подпитии.       - О, хен. Я как раз думал о тебе, - произносит он каким-то вялым и нестройным голосом. Сокджин невольно хмурится и смотрит на стопку друга. Хосок ведь не так уж и много выпил. Может, из-за усталости алкоголь подействовал на него сильнее и быстрее? В последние дни из-за новой работы в подтанцовке у Хосока совсем нет времени на передышку, Чимин даже жаловался им, что Хосок спит всего четыре часа в день и совсем не появляется в их общей комнате в общежитии. – А ты знал, хен, что раньше жил кит, который не мог общаться с другими китами, потому что издавал звуки на слишком высокой частоте и они не слышали его? Всю жизнь он провел один, он звал других китов, но никто не мог его услышать. Это так несправедливо. Намджун рассказал мне об этом. Это так грустно, хен. Как же он жил все это время? Совсем один, - глаза Хосока тут же начинают влажно поблескивать, а уголки губ печально и расстроено опускаются вниз. Сокджин тяжко вздыхает, Хосок однозначно успел выпить куда больше, чем он предполагал.       - Я очень польщен, Хосок-а, что, думая обо мне, ты вспоминаешь такие веселые вещи, - качает головой Джин, сжимая плечо младшего чуть сильнее, чтобы заставить сосредоточиться на себе. – Я хочу кое-что спросить у тебя, Хоба, и, если это не секрет, сможешь ответить?       Хосок забавно хмурит брови, словно действительно серьезно обдумывая свой ответ, а затем медленно, с некоторым затруднением кивает. Сокджин подбирается и нервно стискивает ладони вместе, переплетая свои искривленные пальцы.       - Ты ведь давно знаешь Юнги, верно? Он когда-нибудь… он рассказывал тебе про свои отношения? – чувствуя себя очень неловко, проговаривает Сокджин. Он морщится, уже жалея, что вообще решился что-то спрашивать, потому что на лице Хосока отражается такое искреннее непонимание и удивление, что Сокджину с трудом удается подавить возникшее у него желание съежиться. Черт, ему действительно не стоило спрашивать.       Хосок откидывается на спинку своего стула и тянет руку к стопке, но Сокджин перехватывает ее и отодвигает подальше, младшему явно достаточно на сегодня. Хосок дуется, но, кажется, вопрос Джина захватывает его в достаточной степени, чтобы перебить его печаль из-за утерянного алкоголя.       - Отношения? А! Ты имеешь в виду, с кем Юнги-хен встречался? – хлопает в ладоши парень, с таким видом, словно, наконец, разгадал сложную загадку, но почти тут же вновь серьезнеет и задумчиво сводит брови вместе.       - Да. Какие это были люди? У него есть… какой-то типаж? – Сокджин чувствует, как стремительно краснеет его лицо, но мужественно решает не обращать на это внимания.       Он утешает себя мыслью, что Хосок становится довольно рассеян в подпитии, поэтому также, скорее всего, этого не заметит. А еще Сокджин старательно убеждает себя, что выведывает все это только из простого любопытства, а вовсе не ради практических целей. Его выжидающе замирающее в груди сердце как-то не очень поддерживает эту легенду, но Сокджин может его игнорировать, в конце концов, он ведь уже убедил себя, что его сердце ничегошеньки не знает и вообще настроено на саботаж, значит, и его поведение можно не брать в расчет.       - Типаж? У Юнги-хена? Нууу… - медленно тянет Хосок, склоняя голову набок, лицо его становится настолько серьезным, что на мгновение Сокджину даже кажется, что он резко протрезвел. – Юнги-хен обычно таким не делится, он очень скрытный… И я не видел чтобы он… О, точно! Был один па… человек, - проговаривает Хосок, замешкавшись на мгновение и метнув в сторону Джина быстрый, но не такой уж и скрытный, как ему того хотелось бы, взгляд. Сокджин догадывается, чем именно вызвана это оговорка, но решает не тратить времени и не говорить Хосоку, что он уже знает об ориентации Юнги, поэтому ему не нужно шифроваться, в таком состоянии любая мелочь может сбить Хосока с мысли, а Сокджин слишком заинтересован в этой информации, чтобы позволить этому случиться. – Мы тогда выступали втроем на сцене, - принимается рассказывать Хосок, понизив голос и придвинувшись ближе к Сокджину с заговорческим блеском в глазах, он выглядит так, будто делится каким-то секретом, и Джин чувствует, как сам невольно опускает голову ниже и спешно оглядывается по сторонам, чтобы удостовериться, что никто больше их не услышит. - Я, Юнги-хен и Намджун-и. Это было не что-то грандиозное просто… сходки рэперов в небольших клубах. И Юнги-хен встречался тогда с одним человеком некоторое время. Но… ох, Джин-хен, он был такооой мудила, как вспомню… - выразительное лицо Хосока кривится в таком неподдельном отвращении, что Сокджин невольно удивленно поднимает брови. Обычно это сложно – вызвать у Хосока какие-то негативные чувства, так что одного этого выражения лица и того, что Хосок совсем забывает в пылу воспоминаний, что вроде как должен скрывать пол этого человека, Джину достаточно, чтобы прийти к выводу, что бывший Юнги действительно был редкостным мудаком.       Сокджин недобро щурится и крепче стискивает руки вместе, чувствуя, что его вены уже заранее наполняются концентрированной злостью в адрес этого неизвестному ему парня. Если он причинил Юнги боль…       - Какого рода мудила, Хоба? Что он сделал? – твердым и холодным от сдерживаемой злости голосом спрашивает Сокджин, что заставляет Хосока едва заметно вздрогнуть и настороженно посмотреть на него краем глаза. Потому что очень редко кому из его тонсэнов доводится слышать подобный тон у Сокджина, который предпочитает не показывать свою злость так откровенно. Так что нет ничего удивительного в том, что Хосок выглядит сейчас немного сбитым с толку его реакцией.       - Ну… Юнги-хен никогда с нами это не обсуждал, так что я не знаю подробностей… но мы все крутились в одной компании тогда, поэтому мы с Джун-и видели, как они общаются. Этот придурок… человек, - быстро поправляет себя Хосок, - не хотел, чтобы о них с хеном знали, но при этом постоянно закатывал сцены ревности, стоило только Юнги-хену с кем-то просто поговорить. Типа… один раз я видел, как они ссорились из-за того, что хен выпил в клубе со мной. То есть он буквально устроил истерику из-за того, что мы просто пообщались наедине, и это несмотря на то, что мы с хеном вообще-то друзья, о чем всем было известно, а друзья общаются и выпивают друг с другом время от времени, - Хосок так возмущенно и негодующе всплескивает руками, что едва не опрокидывает со стола свою стопку. Сокджин автоматически накрывает ее рукой, придерживая, но сам при этом хмурится, ощущая, как все больше и больше по ходу рассказа проникается отвращением к этому человеку. Хосок, явно погрузившись в воспоминания, распаляется только сильнее с каждым предложением. - А когда Юнги-хен стал популярен, он начал завидовать ему. Они ведь оба были рэперами, и со временем хена стали признавать все больше и больше, потому что… ну это же Юнги-хен, он очень хорош, - словно озвучив какой-то непреложный факт, пожимает плечами Хосок, прежде чем продолжить. Сокджин спокойно кивает, потому что, конечно же, это правда. Юнги хорош. Сокджин слушал его записи, и пусть он не разбирается в рэпе или музыке, для того, чтобы понять, что Юнги действительно талантлив, не нужно быть музыкальным экспертом. - После одного баттла, когда хен снова победил, этот ублюдок вышел из себя, сказал, что Юнги-хену просто повезло, что у него нет таланта, и нес прочий бред… В общем, хен разбил ему нос, и они расстались после этого, - Хосок отрывисто посмеивается с каким-то немного жутковатым оскалом на лице. Определенно, он сейчас вновь воспроизводит в голове ту самую сцену. Сокджин не может не признать, что также чувствует довольство и гордость за Юнги, который не стал терпеть такого с собой обращения.       Джин как никто другой знает, что Юнги не настолько уверен в себе, каким пытается казаться, он на самом деле очень далек от того непробиваемого и невозмутимого образа, что сам собой закрепляется за ним из-за его внешности и поведения. И Сокджин знает, что его творчество – это то, в чем Юнги не уверен, пожалуй, больше всего, именно оно всегда является предметом его главных сомнений и тревог. И пусть сейчас Юнги занимается музыкой гораздо меньше, чем в прежние дни, но по одному тому количеству исписанных и растерзанных в клочья черновиков с лирикой и нотами, которые Джин постоянно находит во время уборки их квартиры в разных уголках дома, можно понять, как много усилий он вкладывает в свою музыку.       Так что его талант, его музыкальные способности – всегда были и будут больной темой для Юнги. И Сокджина выворачивает от злости от одной только мысли, что человек, которому посчастливилось состоять с Юнги в отношениях вместо того, чтобы поддерживать его и радоваться за него, пытался всеми силами дискредитировать все его усилия и заставить сомневаться в себе, собственном успехе и своей музыке, только из-за того, что сам чувствовал себя ничтожеством. Хосок прав, этот парень – настоящий мудила.       - Юнги-хен перестал из-за него выступать на сцене, - глухо проговаривает Хосок, насупившись и скрестив руки на груди. Сокджин вздрагивает и расширившимися глазами пялится на него.       - Что? Но… почему?       - До того, как они успели расстаться, Юнги-хен забыл у него дома свой ноутбук. Он его забрал потом, но… этот урод украл из него тексты хена и выдал их за свои, - натурально шипит Хосок, его лицо кривится от ярости, и Сокджин отлично понимает, почему. Он тоже чувствует, что сейчас взорвется.       - Какого хрена? – кричит Сокджин, в порыве гнева ударяя кулаком по столу, из-за чего соджу из стопки Хосока все-таки немного расплескивается по столешнице. Посетители за соседними столиками недоуменно оборачиваются к нему, но Сокджин не обращает на них внимания, а просто, нахмурившись, буравит взглядом Хосока. Парень тяжело вздыхает, перегибается через Сокджина, чтобы дотянуться до своей стопки и залпом осушить ее. Он молчит несколько мгновений, мрачно поджав губы, и только спустя почти минуту заговаривает вновь:       - Но это секрет, хен, - скривившись, выдыхает Хосок и выразительно прикладывает указательный палец к губам. – Я рассказал тебе, только потому что знаю, что ты никому не скажешь. Юнги-хен не любит это вспоминать, а я не хочу, чтобы он оторвал мне голову за то, что я проболтался тебе. Так что никому ни слова, тем более Юнги-хену.       - Ох, простите, хены, мне позвонили родители, пришлось выйти на улицу, - легкой походкой человека, который может пить алкоголь литрами и не пьянеть, как раз вовремя подходит к их столику Чимин. Однако стоит ему только увидеть их лица, как он останавливается и недоуменно переводит взгляд с одного на другого. – Что-то случилось? – настороженно спрашивает он, что заставляет Сокджин встрепенуться, затолкать весь свой новоприобретенный гнев поглубже, на задворки сознания и успокаивающе улыбнуться парню, потому что ему совсем не хочется беспокоить младшего.       - Ничего особенного. Просто Хоби рассказывал про свое первое прослушивание и о том, что ему там сказали, - быстро находит он правдоподобное оправдание. Чимин тут же яростно сжимает кулачки и надувается, вспомнив эту историю. Хосока тогда раскритиковали в пух и прах.       - Ох, про этих придурков, ничего не понимающих в танцах? Забудь о них Хоби-хен, теперь ты входишь в танцевальную команду одной из лучших айдол-групп нашей страны, а туда берут только самых талантливых и лучших. Через пару лет, когда ты станешь самым крутым хореографом, хен, эта компания еще будет кусать себе локти, вот увидишь, - с уверенностью заявляет он, присаживаясь рядом с Хосоком и щедро наливая ему полную стопку соджу. Сокджин неодобрительно вздыхает. Да, сочувствие Чимина бывает просто убийственно порой.       Сокджин сжимает и разжимает несколько раз руки в кулаки под столом и натягивает на себя легкую и спокойную улыбку, что довольно сложно сделать, когда все внутри него кипит от злости на человека, которого он даже не знает, но теперь ненавидит и презирает каждой клеточкой тела. Так вот почему Юнги больше не выступает на сцене. Из-за одного гребанного ублюдка. Сокджин не знает, ненавидел ли он когда-либо кого-то так сильно прежде, как он ненавидит этого неизвестного ему человека, но сейчас ему с трудом удается подавить желание что-нибудь разбить или сломать.       На самом деле, мгновение или два он жалеет о том, что этот парень отделался всего лишь разбитым носом, Юнги явно был к нему слишком мягок. Сокджину очень хочется узнать понес ли он какое-либо наказание за то, что сделал, удалось ли Юнги доказать, что его тексты были украдены и пытался ли он вообще это сделать, но он не может задать все эти вопросы при Чимине. Поэтому ему приходится затолкать их, как и свой гнев, подальше и продолжить сидеть и немного натянуто улыбаться.       Просто… какого черта? Как кто-то мог позволить себе поступить подобным образом с Юнги? Этому придурку довелось почувствовать вкус этих губ, испытать на себе заботу и нежность этих рук и он решил вот так отплатить Юнги за его привязанность? Господи, Сокджин сейчас взорвется. Нет, однозначно, разбитый нос – это милосердие, которое этот человек точно не заслужил. Какими бы ни были их отношения, это непозволительно – поступать подобным образом.       И если Сокджин пьет в этот вечер гораздо больше, чем планировал, если он с этого момента не слышит и половины из того, о чем говорят Хосок с Чимином, и все же упускает то мгновение, когда Хосок пьянеет окончательно, из-за того, что слишком глубоко погружается в свои размышления, то всему виной негодование и непонимание, что огнем горят внутри него. Сокджин действительно не понимает. Он просто не понимает, как это возможно – чтобы кто-то позволил себе обращаться с Мин Юнги вот так. Юнги, пожалуй, один из самых талантливых, заботливых, понимающих и теплых людей, что Сокджину довелось узнать за всю свою жизнь. Как… просто как можно… не любить его? Как можно не ценить его? Сокджин не понимает. Просто не понимает.       Если бы Сокджин был парнем Юнги, он бы никогда…       Сокджин поспешно опрокидывает в себя стопку соджу, проглатывая вместе с ней и эти слишком опасные, слишком откровенные, слишком честные и прямолинейные мысли. Однако, вопреки его ожиданиям, они не пропадают и продолжают назойливо кружиться в его голове, даже после того, как в конце вечера он сажает Чимина и Хосока в такси, которое должно отвести их в общежитие. Уже довольно поздно, и Сокджин понятия не имеет, как они пройдут мимо охранного пункта, но он уверен, Чимин что-нибудь придумает, поэтому не особо волнуется по этому поводу. Эти мысли не покидают его, даже когда он спускается в метро, когда трясется в полупустом вагоне и плетется квартал от станции к их с Юнги дому, кутаясь в свое тонкое пальто, продуваемое насквозь пронизывающим и изменчивым в это время года ветром.       И, конечно же, эти мысли только упрямее заседают в его голове, когда, придя домой, он находит свернувшего клубочком на диване Юнги, который умудрился заснуть за просмотром телевизора. Сокджин замирает в дверном проеме, увидев эту отчего-то ошеломляющую его картину. Он уже видел прежде спящего Юнги, конечно, видел, но… тогда он не… не чувствовал того, что чувствует сейчас, поэтому в этот раз все воспринимается иначе.       Теперь то, каким спокойным и умиротворенным кажется во сне лицо Юнги, делает что-то невиданное с сердцем Джина. Каким-то образом это невинное и почти уязвимое выражение, что принимают расслабившиеся черты лица Юнги, заставляет воздух стремительно покинуть легкие Сокджина, заставляет его голову опустеть, заставляет его почувствовать слабость в ногах, и совершенно не имеет значения, сколько именно раз он видел что-то подобное раньше. Вообще ничего уже не важно, на самом деле, кроме того, что прежде он ничего подобного не чувствовал, глядя на кого-либо.       Кажется, он действительно никогда не чувствовал ничего подобного.       Не чувствовал этой жгучей смеси из нежности, умиления, привязанности и желания защитить, которая плавит его изнутри и заставляет задыхаться, раскаленной лавой выжигает изнутри все его внутренности, растекаясь по венам тягучим и ленивым потоком. Да, пожалуй, прежде он не ощущал подобных оглушительных эмоций, просто глядя на кого-то.       И это… выбивает почву из-под ног Сокджина. Он и без того держался из последних сил за свое здравомыслие, а теперь… теперь даже оно стало слишком зыбким и эфемерным, слишком ненадежным, чтобы он мог положиться на него. Ни на что в этой жизни он больше не может положиться. Какого черта…       И Сокджин не понимает, он просто не в силах понять, как можно причинить боль кому-то вроде Юнги, как вообще можно подумать о чем-то таком? Как человек, который, по идее, должен был любить и поддерживать Юнги больше всех, вообще мог допустить мысль, будто Юнги не достоин всего мира? Как он мог присвоить себе тексты Юнги, зная, как много творчество значит для него? Сокджин никогда не поймет этого. Он надеется, что Юнги не любил этого ублюдка. Потому что такой человек не достоин любви Юнги, не достоин его заботы, не достоин видеть его таким, каким видит сейчас Джин, и Сокджина злит, что тот человек получил хоть что-то из этого хотя бы на короткий промежуток времени, что он сумел подобраться достаточно близко к Юнги, чтобы получить возможность причинить ему боль. Это так сильно злит его, что он не знает, что ему делать со всей этой злостью.       На экране телевизора мелькают кадры одного из мультфильмов студии Гибли, но Сокджин не обращает внимания, какого именно, он слишком поглощен тем, что рассматривает подсвеченное бледно-синим светом от экрана лицо Юнги, который чуть хмурится во сне. Он как всегда лежит в этой своей странной позе – на боку свернувшись калачиком и зажав руки между бедер, на нем домашняя и уже выцветшая серая толстовка, а его отросшая темная челка беспорядочными прядями падает ему на глаза.       И Сокджин не должен находить таким очаровательным то, как Юнги морщит носик, когда кончики его собственных волос начинают щекотать ему щеки, не должен опускаться на корточки у дивана, чтобы понаблюдать за этим зрелищем поближе, не должен так нежно улыбаться и наслаждаться тем будоражащим трепетом, что разливается по его венам, пока взгляд его скользит по бледным чуть припухшим от сна щекам или останавливается на приоткрывшихся, аккуратных, розовых и немного обветренных на вид губах. Сокджин ничего из этого не должен делать. Разумная часть его сознания знает это, но, кажется, его тело живет по каким-то своим правилам и представлениям, не сообщающимся с его разумом, и именно поэтому он все-таки делает все это.       И, конечно же, Сокджин не должен поддаваться порыву и протягивать руку, чтобы осторожно коснуться мягких прядей и медленно отвести их за ухо Юнги, кончиками пальцев задевая его густые брови и висок. Сокджин не должен делать ничего из этого, это жутко и неправильно, и друзья не делают подобные вещи, но он немного пьян, даже после поездки в метро и довольно продолжительной прогулки на ветру он все еще частично пьян, поэтому понятия правильного и неправильного заметно размываются в его сознании.       И он не должен, точно не должен замирать на месте, не должен смотреть так пристально на губы Юнги и в стотысячный раз вспоминать тот злополучный поцелуй, который пообещал себе похоронить в собственной памяти так глубоко, как это только возможно. Он не должен думать о том, что был бы лучшим бойфрендом, чем та скотина, потому что… зачем ему вообще думать о таком? Зачем ему сравнивать себя с кем-то, кого он даже не знает? Зачем… и все равно. Ради этого человека, от которого Сокджин не может сейчас отвести взгляда, он не пожалел бы усилий, он бы сделал все возможное, чтобы быть более достойным парнем, если бы только Юнги дал ему шанс.       Если бы только Юнги позволил ему хотя бы попробовать…       Сокджин резко вздрагивает и испуганно отшатывается, едва не падая на спину, когда Юнги сонно ерзает и медленно, неохотно разлепляет глаза, просыпаясь.       - Ох, хен, ты вернулся, - хриплым и низким, еще непроснувшимся голосом бормочет Юнги. Он медленно моргает и протяжно мычит, потирая лицо руками. – Ты так поздно, - и это почти звучит как жалоба, и если бы сердце Сокджина в эту секунду не стучало как сумасшедшее, оно, наверняка, сейчас сбилось бы с ритма, насколько очаровательно это прозвучало.       Сокджин быстро хлопает глазами, пытаясь справиться с той внутренней паникой, что накрывает его с головой. Он только что чуть не… Ох, черт. Вот же… какой бардак. О чем он только думал? Сокджину нельзя пить, он больше никогда не будет пить, к черту все это, к черту...       - Юнги… Юнги-я, - немного сипло выдыхает Сокджин, старательно проталкивая упрямо застревающий в горле воздух. Он спешно откашливается и пытается снова. – Тебе не стоит тут спать. Наш диван – худшее место для сна, проверено лично мной. Не повторяй ошибок своего хена, - он понимает, что начинает тараторить, но ничего не может с собой поделать, потому что вроде как немного умирает внутри от паники и стыда, ошеломленный собственными мыслями и действиями, и не в силах контролировать свой тон и голос в данный момент.       Юнги ведь не заметил? Он же не поэтому проснулся? Сокджин мысленно молится про себя всем известным богам, чтобы это было не так, потому что у него нет достойного оправдания на случай, если Юнги спросит его, зачем именно Джин склонился над ним и трогал его, пока он спал. На такое вообще не может быть оправдания. Сокджин поджимает губы и сдерживает отчаянный стон. Господи, даже когда он воспроизводит мысленно эту сцену у себя в голове, она выглядит жутко и странно. И совсем не платонически.       - Ты в этом выходил на улицу? – явно игнорируя его слова, спрашивает Юнги, медленно усаживаясь и оглядывая Сокджина и его тонкое пальто. Джин и сам невольно осматривает себя, настолько осуждающим взором его награждают. Что, конечно же, стимулирует в нем инстинктивную необходимость защитить честь своего пальто.       - Йа, это хорошее, красивое пальто, Юнги-я, не тебе критиковать мой уникальный эстет…       - Оно слишком легкое. Сегодня холодно, - обрывая его на полуслове, твердо заявляет Юнги, хмурясь еще сильнее. Из-за того, что он только что проснулся его голос звучит ниже обычного и кажется более подавляющим, что не должно никак влиять на Сокджина, точно не должно, но влияет, очевидно, влияет, потому что Джин чувствует, как наливаются жаром его уши. Черт, с каких пор властные и низкие нотки в чужом голосе кажутся ему настолько соблазнительными? С каких пор у него вообще появилась тяга к чему-то подобному? – Ты заболеешь, хен. Ты же быстро заболеваешь, тебе нужно одеваться теплее.       Сокджин поспешно поджимает губы, потому что чувствует, как уголки его рта начинают подрагивать, а на смену панике и смятению, что он ощущал мгновение назад, приходит мягкое тепло, бальзамом разливающееся в его груди. Господи, как Юнги удается делать это с ним? Как у него получается всего несколькими фразами заставлять его эмоции скакать, словно цвета и геометрические рисунки в обезумевшем калейдоскопе? Как это вообще возможно? Чувствовать все это безумие. Чувствовать такую быструю смену эмоций, такие эмоциональные качели из-за совершенно обыденных действий и слов? Как можно все это чувствовать только из-за одного конкретного человека? Сокджин не понимает, честно, не понимает.       Юнги же всегда о нем заботился, на протяжении всех этих двух лет. Он всегда был таким, и ничего в его поведении не изменилось. Но почему именно сейчас Сокджин чувствует себя таким… счастливым и довольным, когда находит очередное подтверждение тому, что Юнги волнуется за него, что Юнги переживает за него? Даже несмотря на то, что знает – Юнги всегда заботится о тех, кто ему дорог, и ему просто повезло оказаться среди этого ограниченного круга близких парню людей. Почему Сокджин начал по-настоящему ценить его заботу только сейчас? Почему он начал воспринимать ее иначе именно сейчас? Всему виной этот поцелуй? Действительно ли дело только в нем? Сокджин не знает. Он уже ничего не знает.       - Не волнуйся, Юнги-я, твой хен настолько красив, что ни один вирус не посмеет ему навредить, - все же улыбается Джин, не в силах бороться с этой улыбкой, что сама собой растягивает его губы, не в силах бороться с тем теплом, что окутывает его, просто… не в силах больше бороться. Потому что… сейчас он не в состоянии бороться.       - Когда будешь валяться с температурой, хен, не жди, что я стану сидеть у твоей постели, - закатывает глаза Юнги и качает головой, он все еще выглядит недовольным, но Сокджин не уверен, из-за его ли это выбора одежды или парень просто не до конца проснулся.       Сокджин фыркает, чувствуя себя как-то странно, слишком трезвым физически, но его мысли и эмоции такие спутанные и противоречивые, словно он пьян, очень, очень сильно пьян. И в это мгновение Сокджин чувствует так много всего, что просто не знает, что ему делать дальше. Он действительно просто не знает, как ему быть и что делать со всеми этими эмоциями.       Что ему делать теперь с самим собой.

***

      Сокджин очень старается не влюбляться в своего лучшего друга.       Он действительно старается не поддаваться всем этим чувствам, старается убедить себя, что они не имеют значения, что они каким-то мистическим образом исчезнут, сойдут на нет так же неожиданно, как и появились. Что однажды он проснется и забудет, что вообще когда-либо целовался с Юнги так же, как это сделал сам Юнги.       Сокджин старается убедить себя и свое слишком доверчивое и очень настойчивое относительно этого конкретного случая сердце, что этот поцелуй ничего не значит. Но либо он недостаточно убедителен, либо его сердце, стабильно остававшееся равнодушным ко всем тем людям, с которыми Сокджин встречался или пытался построить романтические отношения на протяжении последних нескольких лет, решает взбунтоваться и показать, какой властью над ним обладает в действительности. Показать, что Джин не может заставить его успокоиться и замолчать теперь, когда оно заговорило и властно дало о себе знать впервые за всю сознательную жизнь Сокджина.       Сокджин понятия не имел, что оно способно на подобное, что оно вообще так сильно и упорно будет охранять эти странные и запутывающие его чувства, не давая Джину избавиться от них, зарыть их глубоко в себе, спрятать не только от окружающих и Юнги, но и прежде всего от самого себя. Сокджин не знал, что его сердце может быть таким упрямым, потому что оно никогда таким раньше не было. Его сердцу всегда было все равно, и именно в этом и была основная проблема Джина, именно это больше всего беспокоило его в отношениях, это не давало ему покоя и мешало удержать кого-либо рядом с собой. Потому что прежде не было ничего, что побуждало бы его бороться, ничего, что заставляло бы его понять, что он просто не может отпустить того, кто захотел его покинуть.       Что бы Сокджин ни делал раньше, с кем бы ни встречался, его сердце могло быть взволнованным, могло хотеть любви, желать дарить ее, но само при этом билось размеренно и ровно, и Джин никак не мог это изменить. Это не значит, что он оставался холоден, что он был отстранен или незаинтересован в развитии своих отношений, как раз наоборот. Сокджин старался, потому что ему в целом нравится стараться, судя по всему. Он пытался разбудить свое сердце, проникнуться чувствами к каждой девушке, с которой встречался, так как всегда жаждал той самой сладкой и приторно-идеальной любви, что постоянно показывают в кино, пусть и понимал разумом - в реальной жизни такого не бывает, в реальной жизни романтические отношения выглядят, ощущаются и работают совершенно иначе. Но он все равно пытался, все равно хотел этого, потому что всегда был и оставался романтиком, и потому что в нем вечно была эта странная и пугающая пустота, что окутывала его грудь своими мрачными и липкими щупальцами всякий раз, когда он ощущал себя ненужным и недостаточно идеальным для кого-то. Пустота, от которой он всегда старался избавиться, которую пытался заглушить, вкладываясь, насколько это только возможно, в очередные романтические отношения.       Но его сердце, несмотря на все его желание искренне полюбить, не наполнялось тем, что можно было бы назвать особенными чувствами. Тем, что придавало бы его стараниям хоть какой-то смысл.       Оно не ощущало и половину из тех эмоций и чувств, что сейчас вызывает в нем Юнги. Сокджин, на самом деле, даже не представлял, что может чувствовать так много к одному конкретному человеку. После стольких попыток он действительно думал время от времени, что не способен ощущать что-то подобное, что, возможно, у него просто отсутствует эта функция – любить. Или же его любовь совсем иная по своей природе, возможно, более спокойная и размеренная, без резких всплесков и волнений, как это бывает у других людей. Но, оказывается, это не так. Оказывается, он может чувствовать все эти ошеломляющие и сбивающие с толку эмоции, оказывается, его сердце может сходить с ума, просто ему для этого нужен определенный человек и определенные обстоятельства.       И это Сокджин еще может понять. Возможно, его сердце просо чересчур избирательно и разборчиво в этом плане, поэтому его не так-то легко и растормошить, а, растормошившись, уже не в силах просто взять и успокоиться. Возможно, Сокджин просто сам понятия не имеет, чего желает его сердце и какого человека оно ищет, по кому готово терзаться и ради кого готово биться сильнее? Возможно, так оно и есть, и Сокджин понимает это. Но вот чего он совсем не понимает – это почему из всех людей, оно выбирает именно Юнги? Почему именно его и именно сейчас?       И это все немного… поражает. Ошеломляет и сбивает с толку. Сокджин не знает, что ему со всем этим делать. Он сталкивался прежде с детской влюбленностью, ему нравились разные девушки, он бывал прежде очарован в достаточной степени, чтобы на время поверить, что действительно влюблен, но… никогда еще чувства к кому-то не поражали его настолько сильно и бескомпромиссно, никогда они не были такими интенсивными и стойкими, такими подавляющими и сокрушительными, что вызывали бы у Сокджина реальное беспокойство и трудности с самоконтролем.       Независимо от того, сколько раз Сокджин видит широкую, открывающую все десны улыбку Юнги, оказываемый ею эффект нисколько не ослабевает, он настолько силен, что в Джине все настойчивее разгорается желание заставить Юнги улыбаться ему так как можно чаще, и это так... странно.       Не само это настойчивое желание, а то, что оно постепенно перерастает в почти болезненную потребность делать кого-то счастливым, просто чтобы увидеть, какими красивыми огнями озаряются глаза этого человека, какими очаровывающими становятся все черты его лица, озаренные смехом. Джин никогда не сталкивался с чем-то подобным, поэтому это пугает. Собственные чувства, собственное сердце, желания и реакции пугают Сокджина, и он ощущает себя беспомощным и расстерянным, из-за того, что не может все это контролировать.       Зато теперь он может с уверенностью сказать, что, наконец, понимает всю шумиху вокруг искр и разницу между их наличием и отсутствием, которую так самоотверженно пытался объяснить и продемонстрировать ему Юнги. И, надо признать, Юнги более чем отличный учитель. Благодаря ему, Сокджин теперь даже слишком хорошо понимает, когда никаких искр нет, а когда их так много, что они едва не сжигают тебя изнутри. Он более чем наглядно показал это Сокджину и даже помог ощутить на собственном опыте.       И из-за этого Джин сейчас вынужден жить со всеми этими непонятными, пугающими его чувствами. Из-за того, что он не в силах был осознать, почему не мог заставить себя влюбиться хоть в кого-то, а Юнги просто слишком далеко зашел в своем желании объяснить ему это. Сокджин делает себе мысленную пометку никогда больше не просить Юнги что-либо ему разъяснить. В следующий раз он просто загуглит.       Сокджин действительно очень старается не влюбляться. И это само по себе сложно, потому что Юнги такой… Юнги. Это же что-то из разряда фантастики – не влюбиться в него, узнав поближе, а Джин не какой-то там неуязвимый супергерой, у него нет никакой защиты от Мин Юнги. У него есть бронежилет, что защищает его сердце от всех и каждого, но не от Юнги. Юнги, похоже – какая-то аномалия, которая может разрушить и обязательно разрушит Сокджина изнутри. По крайней мере, он уже разрушил все возведенные его сердцем вокруг себя стены. Хотя разрушил – слишком громкое слово. Больше похоже, что его сердце самовольно капитулировало и открыло ворота навстречу чувствам к Юнги, сдаваясь им без боя. Ни о каком завоевании и речи даже не шло.       Не влюбляться в этого человека и без того сложно, но после того, как Сокджин просыпается на следующий день после посиделок с Хосоком и Чимином с температурой, сиплым, будто заржавевшим голосом и заложенным носом, а Юнги, едва взглянув на него, без слов заворачивает Джина в одеяло и остается с ним на весь день, пропустив свои занятия и взяв отгул на подработке, бороться далее и отпираться становится просто невозможно. В момент, когда Сокджин чувствует слабость во всем теле, когда ему кажется, что он замерзает, хотя его лицо и руки слишком теплые, чтобы это было правдой, когда ему больно не только глотать, но и просто думать, так что он вообще перестает это делать, он сдается.       У него нет сил стараться не думать, стараться убедить себя, что он не чувствует того, что чувствует, у него нет сил отрицать что-либо и размышлять правильно или неправильно это его желание получить как можно больше внимания и заботы Юнги. У него нет сил на все эти слишком сложные дилеммы и размышления, которые так сильно, так невообразимо сильно выматывали его прежде.       В момент, когда его разум ослаблен жаром болезни, которая заставляет его опустить все внутренние щиты и собственные страхи и предубеждения, когда весь мыслительный процесс в его голове сводится только к самым простым и базовым желаниям, это становится бесполезно – притворяться перед самим собой. В это мгновение он слишком слаб, чтобы делать это, и знает об этом. В это мгновение не имеет смысла прятаться и отрицать, поэтому он просто признается самому себе, насколько ему нравится все то, что Юнги делает для него. И как сильно он хочет просто протянуть руку и, используя простуду в качестве оправдания, сжать ладонь Юнги только для того, чтобы лишний раз напомнить себе, как правильно и естественно смотрятся их переплетенные вместе руки.       Он старался после «инцидента» не брать Юнги за руку и вообще прикасаться к нему как можно меньше. Не то чтобы он часто делал это раньше, но теперь, когда он почти совсем перестает это делать, когда он говорит себе, что ему нельзя это делать… он понимает, что скучает. Скучает по времени, когда мог спокойно прикасаться к Юнги, не боясь, что это вызовет неконтролируемое цунами в его груди, не боясь, что отреагирует как-то странно и выдаст себя, что, какая ирония, само по себе заставляет его вести себя странно. Сокджин скучает по тому времени, когда прикосновения ничего не значили, потому что сейчас, когда они значат слишком много для него, каждое из них приобретает особую ценность.       Сокджин хочет внимания Юнги, хочет его заботы, его прикосновений и, сейчас, чувствуя себя слишком больным и слабым, чтобы врать самому себе и придумывать оправдания своим чувствам и желаниям, он может это признать. Может признать, что хочет… он хочет любви. И хочет, чтобы Юнги заботился о нем не только потому что они друзья. Он хочет… его сердце очень эгоистично желает любви именно Юнги, потому что Сокджин всегда был эгоистом и всегда желал, чтобы его любили. Потому что, в конце концов, все, что он делал на протяжении всей жизни, все его попытки угодить каждому и стать идеальным для каждого были вызваны лишь этим его желанием, которое просто слишком велико в Сокджине, слишком необъятно.       И сейчас он со всей отчетливостью понимает это. Он может принять это, потому что у Сокджина вроде как температура, а Юнги приносит ему его любимые разноцветные кружки с горячими и ароматными чаями, заставляет проглатывать какие-то противные таблетки, которые он послушно разжевывает, даже не задаваясь вопросом, что именно ему протягивают, закутывает его в одеяло и накрывает сверху пледом, когда Джин хрипло жалуется на озноб. Он может принять это, потому что Юнги лишь тяжко вздыхает, глядя на электронный градусник, который протягивает ему Сокджин, затем озабоченно хмурится, но мягко похлопывает Джина по плечу, успокаивающе заверяя, что скоро ему станет лучше. Сокджин не знает, как это работает, Юнги, определенно, не может этого знать, но он мгновенно верит этим словам и ему вроде даже действительно становится немного легче. По крайней мере, голова раскалывается уже чуть менее невыносимо.       Он может принять это, потому что ближе к обеду Юнги приносит из своей комнаты ноутбук и устраивается рядом с Сокджином, чтобы вместе с ним посмотреть какую-нибудь комедию. Юнги не нужно это делать, не нужно даже оставаться дома, но он все равно составляет Сокджину компанию и слушает, как он придумывает один совершенно бессмысленный и несвязанный каламбур за другим и проговаривает их сиплым, скрипящим голосом, который и самому Джину режет слух. Сокджин может принять это, потому что Юнги все равно остается с ним до тех пор, пока на середине фильма Джин не проваливается обессилено в полудрему и не слышит краем уха, как друг останавливает видео и на цыпочках, тихонько выходит из его комнаты.       Он может принять все, что чувствует, потому что, в конце концов, после чего-то подобного все его старания и метания оказываются бесполезными и несущественными. Просто бессмысленной тратой времени и энергии. Ведь, проснувшись ближе к вечеру и чувствуя себя заметно живее, чем ощущал пару часов назад, Сокджин выбирается из своей спальни с пледом на плечах и находит на кухне Юнги, который невозмутимо варит для него рисовую кашу. И именно в этот момент любая борьба, любое сопротивление становятся абсолютно бессмысленными и такими безнадежно глупыми, что Джин не может не удивиться про себя тому, что вообще занимался этим дурацким самообманом так долго.       Сокджин, наконец, принимает это, как факт. Как данность, как то, что уже произошло и с чем ему просто остается смириться, потому что это уже невозможно изменить.       Он влюблен в Юнги.       А даже если пока и не влюблен, а просто очень близок к этому, то он действительно хочет полюбить его. Потому что Юнги просто невероятно замечательный человек, и нет ничего странного, ничего удивительного в том, чтобы влюбиться в него, нет ничего плохого в том, чтобы любить его. На самом деле… если и любить кого-то, то только такого человека, как Юнги, который во всех отношениях достоин любви. Которого хочется любить. Которым хочется быть любимым.       Даже если у Сокджина нет шанса на взаимность, ему впервые становится это неважно. Впервые в жизни ему действительно становится все равно, полюбят ли его в ответ, и он просто... В это мгновение его сердце и легкие переполняются каким-то объемным, теплым ощущением, из-за которого Сокджину кажется, что он может заплакать, так сильно оно распирает его изнутри. И он мог бы обвинить во всем температуру и болезнь, но он знает, что это здесь совершенно ни при чем. Знает, что в нем сейчас так много благодарности, так много нежности, что это почти слишком для него и именно в этом-то все и дело. Просто в конкретно это самое мгновение он так сильно влюблен, почти до краев переполнен этим чувством, что у него не остается иного выбора, кроме как признать его.       У него действительно просто не остается выбора. Его сердце не оставляет ему выбора.       Юнги вздрагивает от неожиданности, когда Сокджин оглушительно громко чихает, едва успевая прикрыть нос пледом, в который поспешно закутывается плотнее, и разворачивается к старшему всем телом. Его брови удивленно подпрыгивают, когда он видит перед собой своего хена, но почти тут же обеспокоенно хмурятся, а сам он принимается внимательно вглядываться в лицо Джина, словно пытаясь только по нему прочитать, в каком состоянии он сейчас находится. Возможно, если бы Сокджин и без того не ощущал легкого головокружения и слабости, он бы покраснел под этим пристальным взглядом, но несмотря на то, что после сна и таблеток ему стало гораздо лучше, он все еще ощущает себя слишком больным, чтобы страдать сейчас еще и из-за своей влюбленности. Что, на самом деле, можно считать единственным приятным бонусом в данной ситуации.       - Хен? Как себя чувствуешь? Тебе лучше? – спрашивает Юнги, он спешно убавляет огонь под сотейником с жидковатой кашей и подходит ближе к Сокджину, чтобы, не дожидаясь ответа, приложить прохладную ладонь к его лбу.       Джин не собирается этого делать, но невольно застывает под этим прикосновением, а затем и вовсе прикрывает глаза. Но как его можно винить? Они нечасто взаимодействуют подобным образом. Особенно в последнее время. И вообще он болеет, хотя бы в это мгновение ему же можно не думать ни о чем и просто находить этот жест приятным и утешающим? Ему же можно наслаждаться участием Юнги без всякой оглядки на романтические чувства к нему, хотя бы эти несколько минут? Можно же? В этом же нет ничего предосудительного. Он может себе это позволить. Хотя бы это.       Юнги как-то задумчиво мычит себе под нос, что можно посчитать довольно странным медицинским заключением и сомнительной оценкой состоянию Сокджина, но этот звук все равно заставляет Джина улыбнуться, он, честно, даже сам не знает толком почему. Возможно, это из-за того, что этот звук вновь напоминает ему мурчание кота. Юнги очень сильно похож кота, особенно, когда так щурится, как делает прямо сейчас.       - Ну, что, Юнги-я, я так же горяч, как и всегда? – усмехается он, стараясь не обращать внимания на собственный хриплый и надломленный простудой голос. Он звучит ужасно, но так как с этим сейчас ничего нельзя поделать, он игнорирует это.       - Хмм, да, хен, у тебя все также явно есть температура, - хмыкает Юнги, опуская руку, он отворачивается обратно к плите и принимается вновь помешивать оставленную было кашу лопаточкой. – Но, кажется, уже не такая высокая, как утром. Подожди немного, хен, твой чук почти готов. Поешь, а потом выпьешь еще лекарство.       И Сокджин знает, что в понимании Юнги это то, что близкие люди делают друг для друга. Близкие люди остаются дома, чтобы присмотреть за тобой, пока ты болеешь, близкие люди включают тебе фильм на фоне, чтобы ты мог под него заснуть, и сидят рядом, чтобы тебе не было скучно, пока ты ждешь прибытия Морфея. Близкие люди следят за тем, чтобы ты выпил лекарства, и бережно закутывают тебя в одеяло, когда тебя бьет озноб. Близкие люди готовят для тебя специальные каши, которые лучше усваиваются при болезни, потому что знают, что ты не ел весь день и слишком слаб, чтобы готовить себе что-либо самостоятельно.       В понимании Юнги – все это делают близкие люди. Это то, что он делает для своих близких друзей. Сокджин понимает это, но он просто не может заставить свое сердце не сжиматься от благодарности и нежности, просто не может не быть тронут в это мгновение. Потому что для него что-то подобное делала в свое время только его мама. И больше никто.       - Йа, Юнги-я, ты специально для меня приготовил чук? Йааа, ты такой хороший тонсэн, так сильно любишь своего хена, - проговаривает Сокджин слишком довольным, слишком нежным тоном. Его спасает только то, что его голос сейчас звучит как скрип древних половиц в разваливающемся доме, поэтому не способен в полной мере передать всех его эмоций, в противном случае это точно не прозвучало бы так поддразнивающе, как хотелось бы Джину.       Юнги недовольно кривится и морщит нос, как он делает всегда, когда стесняется, и неловко поводит плечами. Сокджин уверен, если бы у него не были заняты руки, он точно быстро потер бы заднюю часть шеи, чтобы спрятать пятнышки румянца, что выступают у него на скулах в этот момент. Это забавно – то, что Юнги искренне не знает, как ему реагировать, когда ему указывают на то, насколько он на самом деле заботливый. Это забавно и невероятно очаровательно.       - Разве не таковы условия нашего договора о соседстве, хен? Разделять боль и страдания и прочее, – фыркает он. – К тому же, если ты умрешь от простуды, хен, я один не потяну аренду, а искать новое место слишком муторно.       - Поэтому именно ты, Юнги-я, всегда будешь самым идеальным соседом для меня. Мне нужен кто-то, кто будет заботиться обо мне только потому, что от живого меня ему пользы больше, чем от мертвого, - кивает Сокджин, с губ его срывается странный, отрывистый смешок, а сам он плотнее запахивается в свой плед, чувствуя легкий озноб. Юнги прав, у него температура. – Но ты можешь не волноваться, Юнги-чи, какой-то там простуде не сломить твоего хена. Единственное заболевание, которое может быть опасно для меня – это моя патологически невероятная красота. Потому что быть таким красивым точно нездорово, - немного заторможено выдавливает Сокджин, опираясь бедром на кухонную тумбу для большей надежности. Ему очень хочется сесть за стол и положить слишком тяжелую, по ощущениям, голову на столешницу, но тогда он не сможет видеть лица Юнги, а он очень хочет иметь сейчас возможность видеть его.       - Нездорово, хен, постоянно говорить о том, какой ты красивый, - качает парень головой.       - Йа, что нездорового в правде, Юнги? – недоумевает Сокджин, придвигаясь к плите немного ближе. Но не потому, что таким образом он оказывается ближе и к Юнги, просто у нее теплее. Да, именно поэтому. – К тому же, все мои симптомы буквально написаны у меня на лице, мне незачем говорить об этом постоянно, люди и так все видят.       Юнги с такой показательной усталостью закатывает глаза, что Сокджин невольно хихикает себе под нос, получается почему-то не его обычное высокое повизгивание, а что-то похожее на отрывистый лай. Не самый приятный звук, но все еще лучше того, что было утром.       - Честное слово, хен, если эта твоя тяга к каламбурам заразна, я съеду отсюда сегодня же, - очень серьезно заверяет его Юнги, накрывая сотейник крышкой.       - Боюсь, Юнги-я, ты уже инфицирован.       - За два года жизни с тобой у меня должен был выработаться иммунитет, - потягиваясь, чтобы достать из подвесного шкафчика глубокую тарелку, проговаривает парень. – Хен, ты не думал о том, чтобы пройти серьезное лечение? От этого, наверняка, должно быть лекарство, - с участливым сочувствием произносит Юнги. Сокджин выдыхает несколько коротких, рваных смешков, царапающих его горло изнутри.       - Но, Юнги-я, ты же знаешь, мне не поможет подобное лечение – у меня аллергия на серьезность, - он вновь давится смехом, когда Юнги очень тяжко и устало вздыхает, при этом пряча подрагивающие в улыбке уголки губ. Но Сокджину и не нужно их видеть, чтобы понимать, что Юнги веселится в этот момент, потому что он замечает его чуть поблескивающие озорным блеском глаза. Этого более чем достаточно для Сокджина, чтобы понять его настроение, потому что Мин Юнги не такой сложный для понимания, каким кажется на первый взгляд. Каким он казался самому Сокджину на первый взгляд.       - Надо было просто согласиться жить с Намджуном. Почему я этого не сделал два года назад? – явно обращаясь к самому себе, бормочет Юнги.       - Потому что я лучше Намджуна. Я лучше любого, кого ты сможешь найти, Юнги-я, - не думая, выпаливает Джин, едва успевая под конец фразы добавить веселья в свой голос, чтобы эти слова не звучали слишком честно, слишком серьезно, так, будто Сокджин хочет в это верить. Или же предполагает что-то совсем другое. Джин судорожно сглатывает, морщится от боли в горле, и поспешно добавляет: – И тебе пришлось бы постоянно чинить сломанные им вещи, убирать за ним носки по всему дому и он точно ломал и терял бы твои наушники не один раз в год, а как минимум несколько раз в неделю. Жить со мной гораздо лучше, Юнги-я, признай это, - Сокджин требовательно сводит брови вместе и наклоняется, чтобы заглянуть Юнги в лицо. Младший усмехается уголками губ и мягко отталкивает его назад, очевидно, чтобы отодвинуть подальше от огня и горячего сотейника.       - Ну, не знаю, хен. Думаю, мне нужно обдумать этот вопрос, провести сравнительный анализ, хотя бы, - намеренно уклончиво поводит парень плечами и улыбается шире, когда Сокджин предсказуемо начинает возмущаться и возражать своим хрипучим и ломающимся на высоких нотах голосом.       - Йа, зачем тебе какой-то сравнительный анализ, Юнги-я? Я буквально лучший хен в мире, о чем тут еще думать?       Они обмениваются подколами и шутками до тех пор, пока Юнги не решает, что каша готова, и не выключает под ней огонь. Он усаживает Сокджина за стол и заставляет съесть всю тарелку, несмотря на то, что у Джина нет аппетита, а глотать, даже такую полужидкую пищу, больно и неприятно. Но Сокджину и в голову не приходит возражать. Раньше, когда он болел, мама всегда готовила ему чук, очень похожий на тот, что сейчас сварил для него Юнги. Однако после переезда в Сеул Сокджину пришлось научиться лечиться во время простуды самостоятельно, ему пришлось привыкнуть к мысли, что никто больше не будет заботиться о нем в такие дни, когда забота и участие необходимы ему больше всего. Ему пришлось привыкнуть к мысли, что взрослая жизнь – это сложная и временами очень одинокая штука, с которой тебе приходится справляться своими силами, не имея наготове никаких заранее выданных инструкций, никаких указаний и универсальных путей решения возникающих проблем. Ему пришлось отвыкнуть полагаться на кого-либо, отвыкнуть ожидать помощи и заботы от окружающих, у которых слишком много своих забот и проблем, чтобы беспокоиться еще и о нем.       Он всегда тяжело переносил простуду, он мог мириться с больным горлом и насморком, но вот повышение температуры каждый раз приковывало Джина к постели и превращало в безвольную желешку, поэтому, хоть он и не жаловался, но это действительно было непросто. В такие дни это было непросто - жить одному в большом городе, когда у тебя нет времени болеть, зачастую даже нет возможности отдохнуть в свой выходной или взять отгул на работе, когда чувствуешь себя ужасно. Но потом они с Юнги начали жить вместе и… Юнги с самого начала молча делал для него такие вещи – он заботился о нем, несмотря на то, что Сокджин никогда не просил его это делать. Когда он начал жить с Юнги, все стало гораздо проще, потому что Джин понял, что теперь может позволить себе несколько раз в год побыть слабым и уязвимым во всех смыслах, ведь дома у него есть человек, который может позаботиться о нем. Которому он спокойно может позволить позаботиться о себе.       Сокджин вновь ощутил это – уверенность, что ему есть на кого положиться, уверенность, что вот в такие моменты, как этот, он не останется один, что ему не придется справляться с болезнями и трудностями в одиночку. Юнги подарил ему эту уверенность точно так же, как делал все в своей жизни – молча и невозмутимо, будто в этом нет ничего особенного, будто в его понимании это естественно. Делать жизнь своего соседа и друга менее одинокой и удушающей одним своим присутствием в ней.       И сейчас, когда Сокджин думает обо всем этом, он не понимает, почему он не влюбился в Юнги раньше? Почему он раньше не замечал, какой огромной и важной частью его жизни является этот конкретный человек? Неужели Юнги необходимо было поцеловать его, чтобы Сокджин, наконец, задумался об этом?       Так что, когда поздним вечером они сидят перед телевизором и смотрят аниме, про которое Тэхен на днях прожужжал им все уши, Сокджин, прихлебывая душистый и очень горячий чай и плотнее заворачиваясь в плед, окончательно решает сдаться.       Он смотрит на подсвеченный телевизором профиль Юнги, сосредоточенно наблюдающего за происходящим на экране и похрустывающего чипсами, что крошками осыпаются на его темную толстовку, и думает о том, насколько же это нелепо. То, что даже сейчас, в такой максимально будничной и неромантичной ситуации, когда у него болит горло и заложен нос, а Юнги весь в крошках, он все равно находит этого парня невероятно милым и привлекательным. Его сердце все равно трепещет из-за того, как близко друг к другу они сидят в этот момент, из-за того, что при желании Сокджин может прижаться к его плечу или убрать за ухо упавшую ему на глаза прядь, всего лишь протянув руку. Сокджин мог бы даже поцеловать его. Если бы на это была хоть какая-то причина. Потому что, очевидно, одного того факта, что тебе кто-то нравится и ты хочешь его поцеловать, недостаточно, чтобы действительно сделать это.       Но Сокджин мог бы. Если бы не был болен.       Или… если бы Юнги сам этого захотел. Если бы Юнги тоже не был бы против этого поцелуя. Если бы он тоже его хотел. По правильным причинам. По тем же причинам, по каким его хочет Сокджин.       Теперь Сокджин способен честно признать, что мог бы поцеловать своего друга и даже больше – что он хотел бы это сделать.       Сокджин сдается, потому что это просто глупо – продолжать и дальше делать вид, будто он не пропал давным-давно, возможно, еще в тот вечер, когда Юнги так необдуманно коснулся его губ своими. Это просто глупо, убеждать себя, что эти чувства и желания пройдут, что это только временное помутнение, потому что прошел уже месяц, но его чувства стали только сильнее, и теперь Сокджин уже и не помнит того времени, когда он не чувствовал бы всего этого.       Это просто нелепо, а Сокджин устал быть нелепым идиотом в собственных глазах. Это действительно слишком утомительно – отрицать что-то настолько очевидное. У Сокджина уже давно закончились все возможные оправдания, а придумывать новые нет больше никаких сил. Он устал делать вид, будто ничего не понимает. Он устал бояться и отрицать свои чувства. Он устал бороться с ними и убеждать себя, что их не существует, что ему просто кажется, когда на самом деле еще ни разу в своей жизни Сокджин не испытывал ни к кому ничего настолько сильного и однозначного.       Ему нравится Юнги. Очень сильно нравится. Вероятно, даже сильнее, чем нравился кто-либо в его жизни ранее. А значит, ему нужно что-то с этим сделать. Потому что если он не хочет терять Юнги, но при этом ему больше недостаточно быть просто его другом, и игнорировать свои чувства Сокджин не может, ему нужно подумать над их с Юнги отношениями и их будущим.       Ему нужно хорошенько подумать над тем, что ему делать дальше.       Что ему делать теперь, когда он влюблен в Мин Юнги.