sealed with a kiss

      Вернувшись в тот вечер домой отчего-то морально опустошенный разговором с Тэхеном, который вроде как должен был придать ему сил и воодушевить на дальнейшее завоевание Юнги, хотя по итогу лишь выматывает и только отчасти успокаивает, заверяя, что младший действительно поддерживает и принимает его даже в такой ситуации, Сокджин очень удивляется, увидев в прихожей обувь Юнги. Он порядка десяти секунд тупо пялится на потертые и слишком легкие для нынешней погоды кроссовки парня, что стоят на привычном для них месте, но не в совсем привычное время, и только услышав характерные для готовки звуки с кухни, отмирает.       Он медленно стягивает с плеч свое пальто, разувается и осторожно заглядывает на кухню, где находит стоящего у плиты Юнги, помешивающего деревянной лопаточкой содержимое чем-то вкусно скворчащей сковородки. И не то чтобы это было очень уж удивительно – застать младшего дома раньше времени, мало ли что могло случиться, но Сокджина заставляет замереть в дверном проеме вовсе не сам факт нахождения Юнги в квартире.       Просто… зрелище, что сейчас предстает у него перед глазами, кажется таким… домашним. Таким уютным и умиротворяющим, что его сердце мгновенно переполняется теплом и сжимается от какой-то почти болезненной нежности, от режущего душу желания обнять этого человека просто за то, что он есть, за то, что благодаря нему Сокджин мгновенно ощущает, как бушевавший в нем секундой ранее шторм из противоречий и сомнений успокаивается и затихает. За то, что ощущает - он действительно вернулся домой, туда, где его ждут.       Обычно Сокджин возвращается с работы раньше Юнги, и квартира встречает его тишиной, нарушаемой лишь шумом работающего у соседей за стенкой телевизора. И эта тишина вовсе не заставляет Джина чувствовать себя одиноким, как можно было бы подумать, чаще всего он слишком уставший в это время дня, чтобы размышлять о том, что именно чувствует. Однако, стоит только Юнги переступить порог их квартиры, стоит только Сокджину услышать его усталое кряхтение, что он издает, пока разувается у порога, и Джин неосознанно выдыхает все то напряжение, что сковывало его грудь последние часы. Потому что, только начиная с этого момента, квартира наполняется для Сокджина жизнью. Только поняв, что Юнги вернулся, он чувствует, как начинает постепенно действительно расслабляться, как и должно быть, когда возвращаешься домой, в свое безопасное место.       И это странно – то, что какое-то место становится для Джина безопасным только после того, как в него возвращается один конкретный человек. Это странно, но еще более странное в этой ситуации то, что Сокджин не осознавал этого простого факта до тех пор, пока не полюбил Юнги и не обнаружил, что это чувство успокоения, которое затапливает его после возвращения младшего, вовсе не является для него новым. Оно стало частью его существа еще задолго до того, как он начал воспринимать Юнги в ином качестве, а он заметил это только недавно. По какой-то причине он всегда чувствовал себя в безопасности рядом с Юнги, но это было такое естественное ощущение, очень глубоко вплетенное в саму динамику их отношений, что прежде Джин совсем не обращал на него внимания. Это чувство было настолько слитно в его сознании с самим Юнги, что Сокджину было несложно игнорировать его, до тех пор, пока он не начал, в силу обстоятельств, разбирать весь тот богатый на эмоции клубок из чувств, что сплелись в нем воедино за годы их с Юнги дружбы и совместного проживания.       На самом деле… если у Сокджина набралось так много чувств, воспоминаний и эмоций к Юнги всего за два с лишним года, он даже боится представить, сколько их в нем будет спустя пять, десять, пятнадцать лет. Они ведь все еще будут вместе спустя пятнадцать лет? Сокджину бы очень этого хотелось, потому что ему сложно теперь представить свою жизнь без тихого, ненавязчивого, но ощутимого и такого необходимого присутствия в ней Юнги. Теперь, когда понятие «дом» определяется для него наличием рядом с ним Юнги, Сокджин находит это проблематичным – жить без этого человека или просто не быть с ним. Возможно, это даже не так уж и важно для него – в каком именно качестве быть рядом с Юнги. В такие вот моменты он почти что готов поверить, что это не важно. Даже если это и не правда, он готов в это поверить.       Поэтому иногда, в мгновения, подобные этому, ему кажется, что он согласен быть для Юнги кем угодно – другом ли, возлюбленным, хеном или соседом по квартире. Если это поможет остаться с ним рядом, Джин готов быть кем угодно, взять на себя любую роль и сыграть любого персонажа, которого только сам Юнги позволит ему играть. Ему кажется так в одну секунду, но уже в следующую его упрямое сердце сбивается с ритма и протестующе твердит, что хочет большего, что не смирится с ролью второстепенного персонажа в жизни Юнги. Что он сам никогда не смирится с подобным, потому что Сокджин эгоист, и ему всегда слишком сильно хотелось стать хоть для кого-то самым главным героем.       Он сам отлично понимает, что слишком жаден. Не будь он таковым, разве он не похоронил бы все эти чувства глубоко в недрах своего естества, в то самое мгновение, как они впервые дали бы о себе знать? Будь ему действительно достаточно быть просто другом для Юнги, стал бы он вообще пытаться хоть как-то продемонстрировать свои чувства?       Однозначно нет, но порой, совсем ненадолго, Сокджину нравится обманывать самого себя и думать, будто он лучше, чем является на самом деле. Хотя это не так. Сокджин просто человек, со своими слабостями и корыстными, совершенно неблагородными желаниями.       И Сокджину хотелось бы, чтобы все было так просто, как говорил Тэхен, чтобы все сводилось к простому «не попробуешь - не узнаешь», но это весь совсем не так просто. Ведь Сокджин на самом деле рискует не просто их с Юнги дружбой или счастьем, он рискует своим домом, а это куда важнее и серьезнее, чем можно себе вообразить. Ведь это… самое дорогое, что у него есть на данный момент, и чем больше он падает в свою любовь, тем сильнее нарастает в его душе страх потерять этот островок спокойствия и мира, что они с Юнги неосознанно соорудили на пару. Сокджин боится собственными руками, собственными неаккуратными чувствами разрушить этот оазис безопасности.       Честно говоря, Сокджин не думает, что когда-либо в его жизни был человек, которого он боялся бы потерять больше или хотя бы в той же степени, в какой он боится потерять Юнги. Вокруг него всегда было много людей, что в итоге все равно рано или поздно бросали или оставляли его, поэтому Джин вроде как приучил себя не бояться расставаний и не держать тех, кто не хочет больше быть рядом с ним. Потому что, если человек действительно не хочет быть с тобой, он уйдет, независимо от того, что ты сделаешь, чтобы остановить его.       Но Юнги оказывается действительно единственным человеком, думая про которого Сокджин понимает, что не смог бы его отпустить. Просто потому что… он не может представить себе, каково это – не видеть Юнги, не говорить с ним, не знать, как он. Сокджин не может себе этого представить, ведь Юнги занимает в его жизни слишком большое и важное место, которое, скорее всего, невозможно будет как-либо восполнить, если Юнги покинет его, оставив после себя лишь рванную и глубокую кровоточащую рану в его сердце.       Юнги настолько важный и особенный человек для него, что Сокджин, вероятно, никогда не оправится до конца, если потеряет его. Сокджину казалось, что он всегда это знал, но только недавно, поняв, насколько все же сильны его чувства к этому человеку, поняв, что они становятся день ото дня только глубже и крепче, он осознал, как действительно много Юнги значит для него. Даже пару недель назад, когда он так опрометчиво убеждал самого себя, что может позволить себе рискнуть их дружбой, ради призрачной надежды обрести взаимность, Сокджин не понимал этого в полной мере.       Но теперь он понимает. И теперь ему по-настоящему страшно.       Возможно, именно по этой причине Сокджин в это мгновение как-то по-особенному сильно любит Юнги? Потому что Юнги неосознанно в очередной раз напоминает ему, как много значит для него, и одновременно заставляет Джина почувствовать себя нужным. Потому что Юнги заставляет его думать, что Сокджин тоже достоин заботы и любви, в чем иногда Джин не может не сомневаться. А еще Юнги напоминает ему, как же это приятно – возвращаться в дом, наполненный знакомыми и привычными, такими обыденными, но утешающими звуками, которые так плотно ассоциируются в сознании Джина с Юнги, что невольно почти мгновенно успокаивают его, какие бы эмоции он ни испытывал в этот момент. И Сокджину неосознанно становится интересно, чувствует ли Юнги себя также, возвращаясь в дом, где его ждет Джин?       Ему хотелось бы, чтобы он это чувствовал, потому что… это очень и очень хорошее ощущение. Настолько хорошее, что почти причиняет боль, но от этого оно не становится менее потрясающим. Конечно же, нет.       Сокджин медленно опирается плечом на дверной косяк и молча наблюдает несколько мгновений за Юнги, позволяет своим глазам просто скользить по профилю парня, рассматривать его густые, задумчиво нахмуренные брови, поджатые в сосредоточенности губы, отросшую челку, настойчиво падающую на глаза, руки с тонкими запястьями, уверенно орудующие палочками и сковородой. Сокджин десятки раз видел его таким, сотни раз заставал в этой домашней, огромной, белой футболке с растянутым и обтрепанным воротом, открывающим слишком много бледной шеи и ключиц парня, он так часто видел Юнги таким – с отчетливой печатью усталости на лице, явно переворачивающего мясо на автопилоте, потому что слишком глубоко погружен в свои мысли. Сокджин видел его таким едва ли не каждый день и конкретно этот вечер ничем не отличается от других, и все равно…       Джин чувствует, как именно в это мгновение, по совершенно непонятной причине, его сердце переполняется любовью к этому хмурому, но такому теплому и домашнему парню, что стоит сейчас у плиты и готовит ужин для них двоих, чуть больше, чем обычно. На самую каплю, но больше. Именно в это мгновение его сердце едва ли не разрывается от того, как много становится в нем чувств к этому человеку. Именно в это совершенно обычное и ничем не примечательное мгновение.       Юнги постоянно делает это с ним. Заставляет Сокджина такими вот тривиальными, но трогательными поступками все безнадежнее и отчаяннее влюбляться в себя. И это каждый раз кажется ему несправедливым, это каждый раз ошеломляет его, потому что всякий раз застает врасплох. Юнги всегда застает его врасплох. Тем или иным образом.       Сокджин не знает, о чем именно так крепко задумался Юнги, а он выглядит очень озабоченным, настолько, что не будь Джин немного ошеломлен подавляющей силой всех тех чувств, что наводняют его грудь, он бы забеспокоился. Сокджин не знает, о чем именно в последнее время так много раздумывает Юнги, и это все еще тревожит его, это все еще заставляет его волноваться, но Джин решает не переживать об этом хотя бы сегодня. Хотя бы сегодня не пытаться угадать мысли Юнги, потому что Сокджин не хочет совершать ту же ошибку, что он совершал прежде во всех своих прошлых отношениях. Он не хочет стараться понять, чего именно от него может хотеть Юнги или о чем он может думать. Он не хочет больше гадать. Хотя бы потому что, очевидно - из него такой себе телепат.       - Я, конечно, люблю погорячее, но ты сейчас сожжешь все мясо, Юнги-я, а это почти что святотатство. Нельзя проявлять такое неуважение к еде, - произносит Сокджин намеренно негромко и медленно, чтобы не слишком сильно напугать погруженного в свои мысли Юнги.       Это оказывается излишней предосторожностью, потому что Юнги лишь замирает на несколько секунд, пару раз моргает, словно возвращаясь в реальность, а затем хмурится, глядя на мясо, что все это время было прямо перед ним. Оно даже не близко к тому, чтобы считаться пережаренным, Сокджин лишь хотел привлечь внимание Юнги, а нет ничего эффективнее, чем усомниться в его готовке. Юнги недовольно морщится, когда видит, что с мясом все нормально, но все равно убавляет огонь под сковородой на всякий случай и только после этого поворачивается к Сокджину лицом.       Его взгляд едва заметно смягчается, а уголки губ устало, но все же приподнимаются, когда их глаза встречаются. Сокджину с трудом удается подавить желание обнять его, прижать к себе и ласково провести ладонью по темной макушке в утешающем и успокаивающем жесте. Потому что Юнги выглядит вымотанным ровно настолько, насколько чувствует себя вымотанным сам Джин в это мгновение. А это значит сильно. Очень даже сильно вымотанным. Юнги вообще в последнее время частенько выглядит подобным образом и в сочетании с его слишком задумчивым видом, это создает довольно мрачный и отчужденный образ, который невольно заставляет Джина беспокоиться. Потому что это, как минимум говорит о том, что Юнги мало спит в последнее время и его, очевидно, что-то очень сильно тревожит.       - Ох, я не слышал, как ты вошел, хен, - выдыхает Юнги, опуская глаза и выразительно буравя взглядом пакет, который Сокджин держит в руках и в котором, как хорошо ему известно, сейчас находится стаканчик с его кофе.       Сокджин не сдерживает улыбки и чуть покачивает головой. Кажется, ему действительно удалось приручить этого кота-кофемана и выработать у него что-то вроде условного рефлекса. Сокджин не знает, стоит ли ему гордиться чем-то подобным, все-таки, наверное, это не очень-то хорошо с его стороны – поощрять кофеиновую зависимость друга, но он все равно не может не испытывать довольства самим собой, когда видит, как оживленно загораются глаза Юнги в такие моменты.       Поэтому Джин неторопливо отлипает от дверного косяка и на ходу достает из пакета высокий стакан с уже остывшим американо. Сокджину пришлось ехать порядка тридцати минут на метро, он при всем желании не смог бы привести его горячим. Возможно, ему стоит купить в ближайшее время термос или что-то вроде того. Но не будет ли в таком случае чересчур очевидно, что он делает это намеренно, чтобы порадовать Юнги? Хотя, если так подумать, Сокджин и без того более чем очевиден. Нужно быть очень недогадливым человеком, чтобы не понять, что действия Джина вовсе никакая не случайность. А Юнги… Юнги никогда не славился недогадливостью.       - О, значит, мои занятия в школе ниндзя приносят свои плоды, - усмехается Сокджин, когда Юнги с благодарным кивком принимает стакан из его рук и тут же делает несколько глотков.       Юнги одобрительно мычит и медленно кивает, глядя на свой стакан, что вызывает в сердце Сокджина еще одно мини-цунами из умиления и нежности. Возможно, когда-нибудь настанет момент, когда он начнет ревновать Юнги к кофе, которому этот парень явно уже отдал свое тело и сердце, но не сегодня. Сегодня, когда Сокджин видит, как озабоченные морщинки между бровями парня разглаживаются после пары глотков, Джин понимает, что не имеет никаких претензий к взаимной любви Юнги и кофеиновых напитков. Если это помогает Юнги почувствовать себя лучше, то почему бы и нет?       - Разве ниндзя не должны быть тихими и незаметными? Как ты вообще смог пройти вступительный тест, хен? – выгибает бровь Юнги. В глазах его появляется хорошо знакомый Сокджину поддразнивающий огонек, который как ничто другое сигнализирует о том, что, какие бы мысли ни гложили младшего, сейчас они отходят на второй план.       - Я улыбнулся, и все были сражены наповал моей ангельской улыбкой. Я же говорил, Юнги-я, что моя красота убийственна, - невозмутимо отвечает Сокджин, доставая из пакета свой стакан с фруктовым чаем и быстро окидывая взглядом ингредиенты, разложенные на кухонной тумбе, пытаясь по ним угадать, что же у них сегодня на ужин.       Юнги красноречиво морщится в ответ, но Сокджин видит веселые искры в его уставших глазах, поэтому, вопреки обыкновению, даже не возмущается и не продолжает препираться просто ради того, чтобы попрепираться. Возможно… Тэхен не так уж и сильно был неправ, когда сказал, что они с Юнги уже похожи на женатую парочку. Уши Сокджина вновь охватывает предательский жар, и он поспешно пытается отвлечься от мыслей, в которых Юнги олицетворяет для него дом и безопасность и где они женаты. Это… немного слишком – думать о таком, когда объект твоей любви стоит всего в шаге от тебя.       Сокджин моргает. Когда он вообще успел подойти так близко к Юнги? Он не помнит, чтобы мгновение назад стоял так близко. Его тело, что теперь само собой притягивается к Юнги, или что?       - Ты сегодня рано освободился, Юнги-я. Все нормально? – стараясь отвлечься от всех этих размышлений, спрашивает Сокджин, потягивая из трубочки свой чай и внимательнее присматриваясь к лицу младшего, который отворачивается и возвращается к готовке, отставляя стакан с кофе в сторону.       Сокджину, как никому другому, хорошо известно, какой Юнги ответственный работник. В последний раз, когда Юнги вернулся раньше положенного времени, он сделал это, только потому что Джин заболел. Но как-то раз, примерно полгода назад, Юнги оказался дома раньше, потому что его уволили. Юнги тогда так и не сказал, что именно послужило причиной такого спонтанного увольнения, но одно то, что парень был сильно на взводе в тот день и буквально источал на метры вокруг себя убийственную ауру, убедило Сокджина, что это было совсем не мирное прощание. К тому же… он заметил в тот вечер, что костяшки Юнги были подозрительно красные и будто бы разодранные, и хоть Сокджин и сделал вид, что ничего не видел, эта деталь еще долго не выходила у него из головы. Так что нет ничего удивительного в том, что сейчас Джин немного озадачен и насторожен ранним возвращением друга.       Юнги смотрит на него краем глаза, не поворачивая головы, а затем немного неловко поводит плечом, словно ему не особо хочется давать ответ. Сокджин хмурится, уже начиная накидывать сценарии один ужаснее другого в своей голове из-за его молчания.       - Я взял отгул на сегодня, - неохотно проговаривает Юнги, а затем со вздохом продолжает: - Это все из-за музыки для Чимина. В ней было несколько моментов, которые мне хотелось исправить, и я весь день не мог думать ни о чем другом. Она просто… не звучала так, как надо, и меня это бесило.       Юнги расстроено поджимает губы и бросает в сторону Джина какой-то нетипичный для себя неуверенный взгляд. Сокджин недоуменно поднимает брови, но спустя мгновение, когда до него в полном объеме доходит значение этих слов, он выпускает несколько отрывистых смешков и немного недоверчиво покачивает головой, ощущая, как мягкая улыбка само собой растягивает его губы. Только Мин Юнги мог пропустить работу из-за того, что ему не давала покоя написанная им самим мелодия. Только он один.       Сокджин вот совершенно не удивлен, несмотря на то, что раньше, за все то время, что они живут вместе, Юнги не вытворял ничего подобного. Но Сокджин слышал достаточно рассказов от Хосока и Намджуна, которые на разные лады с разной степенью восхищения и тревоги в голосах расписывали, в какое исступление порой мог впадать Юнги, когда сочинял музыку, чтобы не удивляться подобному рвению. Во времена своего андеграундного прошлого, по их словам, Юнги мог выпадать из жизни на недели, просто потому что с головой погружался в творческий процесс, мог совсем забывать про сон и еду, а иногда и вовсе напоминал чуть ли не одержимого. Парню, что делил с Юнги комнату в общежитии, очень не повезло, ведь он вынужден был наблюдать за всем этим.       На самом деле, Сокджин рад, что может стать свидетелем хотя бы проблеска той прежней страсти и увлеченности друга. Что любовь Юнги к музыке не была окончательно убита одним придурком с маленьким и слишком ранимым эго. Сокджин знал, что нечто подобное не способно отбить у Юнги желание создавать музыку, все-таки он никогда с концами и не бросал ее, Сокджин во время уборок находил слишком много скомканных листов с лирикой, чтобы быть в этом точно уверенным. Но теперь, когда Юнги решился, наконец, написать что-то, что точно будет услышано другими, он зажигается совершенно незнакомым Джину огнем, искры которого ему доводилось лишь изредка замечать ранее, в моменты, когда Юнги начинал говорить о музыке и рассказывать про своих любимых исполнителей и композиторов.       И сейчас Сокджин не может не думать, что это потрясающе – видеть Юнги таким искренне погруженным в свою страсть. В этом есть что-то отчасти почти что завораживающее. Словно Сокджину, наконец, после долгого ожидания было позволено взглянуть на эту сторону личности Юнги, которая до этого пусть и не была скрыта до конца, но словно намеренно отодвигалась самим младшим в тень, подальше от чужих и даже собственных глаз. В этом действительно есть что-то будоражащее – узнавать нечто новое о Юнги.       Почему Сокджин только недавно задумался о том, как мало он в действительности знает о собственном соседе и друге? Почему ему необходимо было обязательно влюбиться в этого парня, чтобы задаться всеми этими вопросами?       - А теперь она идеальна? Твоя мелодия, – спрашивает Сокджин, уже заранее зная ответ на этот вопрос. Даже если их с Юнги ответы окажутся разными, он знает, что прав. Он знает, что музыка Юнги великолепна, знает это уже сейчас, не слышав ни ноты из нее, и никто, даже сам Юнги, не сможет убедить его в обратном.       Юнги кидает в его сторону быстрый взгляд, несколько мгновений как-то нервно покусывает нижнюю губу, кажется, он борется с собственными сомнениями на протяжении почти минуты. Но не успевает Сокджин спросить его, в чем именно дело, как младший недовольно цыкает себе под нос, тяжело вздыхает и резко выключает огонь под сковородой, что удивляет Сокджина еще больше. Мясу явно нужно еще пару минут, чтобы дойти.       - Я не знаю, хен. Думал вот, у тебя спросить, - произносит Юнги, поворачиваясь к Сокджину лицом с чем-то вроде вызова в глазах. Сокджин потерянно моргает и пораженно указывает пальцем на самого себя.       - У меня? Я… ты хочешь, чтобы я… Юнги-я, - Джин беспомощно давится словами где-то посреди фразы, когда до него доходит смысл этих слов. Совершенно сбитый с толку, он просто тупо хлопает глазами, пораженно глядя на Юнги, параллельно стараясь не дать своему сердцу пробить себе грудную клетку, что оно, кажется, очень даже старательно пытается сделать.       Сокджин не может заставить собственное сердце успокоиться, как и не может не чувствовать себя польщенным и довольным, не чувствовать себя особенным, потому что… если он правильно понимает, это же получается… что он первый, кому Юнги хочет дать послушать свою музыку. Музыку, которой он захотел поделиться с кем-либо впервые за долгий период времени. И он делится ею не с Намджуном или Хосоком, которые, однозначно, понимают в этом гораздо больше и могут высказать стоящее мнение и адекватную критику, даже не с Чимином, который вроде как является кем-то вроде «заказчика», и именно ему выступать с этой композицией и подгонять под нее все свое выступление. Нет, он решает дать именно Сокджину услышать ее первому.       И это… это, наверное, что-то да значит. Это должно что-то да значить. Как минимум это должно означать, что Юнги доверяет ему в достаточной мере, чтобы удостоить такой чести. Что мнение Сокджина действительно настолько важно для него, раз Юнги хочет услышать его как можно скорее. И мысль, что это может быть правдой, делает что-то невероятное с Сокджином.       Юнги внимательно наблюдает за его реакцией, и, наверняка, ему предстает очень даже безнадежное зрелище, раз он тяжко вздыхает, смущенно потирает ладонью шею, а затем, отрывисто цыкая себе под нос, молча хватает Сокджина за руку и уверенно тянет за собой. Джин чувствует, как на мгновение или два, когда пальцы Юнги обвиваются вокруг его запястья, его мозг замирает и прекращает работу, как происходит с ним всегда во время неожиданных и непредвиденно близких взаимодействий с Юнги. Однако он не сопротивляется, пока его настойчиво ведут за собой из одной комнаты в другую, и даже догадывается поставить на стол, мимо которого они проходят, свой стакан, чтобы он не мешался.       Он послушно перебирает ногами и заходит следом за Юнги в его спальню, где младший, выразительно надавив ему на плечи, усаживает Сокджина на кровать и принимается искать нужный файл на своем ноутбуке, отворачиваясь от него и давая, наконец, возможность выдохнуть и собраться с мыслями. Только в это мгновение Сокджин немного отмирает и принимается поспешно осматриваться по сторонам, просто чтобы немного занять себя и отвлечься от той нервозности, что прокатывается по его венам. Он не знает, почему ему так сильно неловко, может, потому что Юнги тоже явно ощущает себя не в своей тарелке, что видно по его слишком напряженной позе и неестественно прямой спине. Может, Сокджину просто передается чужое волнение, а, может, дело в том, что Джин сам все еще слишком сильно взволнован их коротким физическим контактом и тем фактом, что сейчас ему дадут послушать музыку, которую Юнги написал. Он не уверен, но ему не хочется показывать Юнги, насколько он взволнован. Это… слишком смущает.       На самом деле, Джину не так уж и часто выпадает возможность побывать в комнате Юнги. Все же это было одно из негласных условий их соглашения о сожительстве. Не одно из тех выдуманных условий, а реальное, пусть и не записанное на бумаге, но соблюдающееся ими беспрекословно на протяжении всего срока их сожительства.       Личное пространство. Очень четко очерченное личное пространство.       Их спальни всегда были той территорией, которую они старались не пересекать без крайней необходимости и предварительного разрешения. Так что да, Сокджин довольно давно не был в этой комнате, как и Юнги не бывал в его. Юнги частенько мог оставить свою дверь открытой, особенно, когда спешил куда-то, но Сокджин всегда отлично понимал, что открытая дверь не равноценна приглашению, и она же не всегда обозначает, что ее хозяину не нужно уединение. Это просто значит, что Юнги убежден – ему не обязательно закрываться, чтобы Сокджин не пересекал границы, которые ему не следует нарушать. За два года совместной жизни они оба убедились в том, что в этом плане более чем единодушны.       Последний раз Сокджин был в этой комнате несколько месяцев назад. Тогда он был очень сильно пьян, потому что в ту ночь зачем-то пытался доказать Чимину, что может выпить столько же, сколько и он. Очевидно, это была очень и очень плохая идея, которая не могла закончиться ничем иным, кроме как одним из самых ужаснейших похмелий на памяти Сокджина, ведь пить как Чимин может в их компании разве что Юнги, и то далеко не все и не всегда. Так что неудивительно, что Сокджину было настолько плохо, что он не мог даже дойти до собственной комнаты, и Юнги пришлось уложить его в своей, что расположена ближе к туалету. Из вполне себе разумной, но смущающей Сокджина, меры предосторожности, естественно.       С тех пор, насколько может судить Сокджин, спальня не сильно изменилась. На кровати все то же темно-синее, мягкое на ощупь покрывало, письменный стол все также заставлен книгами, по которым Юнги учится, конспектами и различной музыкальной аппаратурой, к которой помимо знакомых Сокджину устройств добавились еще и наушники, что он недавно подарил, и новенькая драм-машина. Юнги был так сильно доволен собой, когда на днях купил ее. Он целый час воодушевленно рассказывал Сокджину, как эта штука работает, и для чего она вообще нужна, пока сам Джин рассеянно наблюдал за восторженными огоньками, зажигающимися в темных глазах младшего, и ловил довольные улыбки, что то и дело растягивали губы Юнги. Так что да, Сокджин вообще ничего не помнит из того, что Юнги говорил ему тогда, но зато отлично помнит, насколько друг был в восторге от своей покупки.       - Вот, хен, - положив рядом с ним на кровать ноутбук и протягивая ему наушники, говорит Юнги, заставляя Сокджина испуганно подпрыгнуть. Да, он не хотел показывать Юнги, что взволнован, но, кажется, у него действительно очень плохо получается не демонстрировать это.       Сокджин принимает наушники немного настороженно и нерешительно, потому что уголки губ Юнги странно подергиваются, выдавая его нервозность и напряжение, даже несмотря на то, что лицо парня остается бесстрастным. Его лицо всегда становится таким, когда он не хочет показывать свои эмоции. Юнги, определенно, очень важна реакция Сокджина, и пусть он и садится на стул чуть в стороне от кровати, намеренно создавая между ними некоторую дистанцию, тот пристальный взор, каким он изучает лицо Джина, говорит сам за себя.       Сказать по правде, Сокджин ощущает некоторое давление, и хоть он и знает, что музыка Юнги будет замечательна, он не может не переживать и не молиться мысленно, чтобы именно такой она и оказалась. Потому что Юнги сразу поймет, если он начнет преувеличивать свою реакцию. Юнги слишком хорошо его знает, чтобы не понять все сразу же по его лицу. И Сокджин действительно, действительно очень сильно не хочет расстраивать Юнги, который почти не спал для того, чтобы написать эту музыку. Музыку, которую именно Сокджин уговорил его написать.       Сейчас, когда Джин думает об этом с данной точки зрения, это вполне себе логично – именно он уговорил Юнги ввязаться во все это, так что ему и оценивать получившийся результат. К тому же… разве не он сам говорил, что хочет послушать музыку Юнги? Кажется, эта его фраза довольно сильно зацепила младшего.       Сокджин надевает наушники и почти что нетерпеливо нажимает на кнопку воспроизведения аудио, потому что ему, несмотря на все волнение, в самом деле, очень и очень любопытно услышать, на что именно похожа музыка Юнги. Не созданная специально для баттл-выступлений, не являющаяся частью провокационного трэка с хлесткой и намеренно дерзкой лирикой, которую он часто писал в прошлом, а просто… музыка. Музыка Юнги, не привязанная к его андеграундному прошлому и вообще к тому парню, кем Юнги был два с лишним года назад, когда все еще горел идеей стать профессиональным рэпером. Сокджину действительно интересно узнать, какой окажется музыка Юнги, которого он знает.       И первые ноты звучат обманчиво спокойно, почти умиротворяюще, плавно и красиво, но затем мелодия начинает виться и вилять, как-то скачкообразно видоизменяться. Она становится мрачнее, становится более гнетущей и будто… наполняется сомнениями. Это не страх и не тревога, но тяжелое ощущение какой-то неправильности, какого-то нарастающего напряжения, что медленно, но неминуемо все больше и больше набирает обороты по мере развития мелодии. И под конец она предсказуемо взрывается высокими, плачущими и каким-то отчаянными аккордами, после которых все испуганно затихает, и музыка обрывается, оставляя после себя удивленную и взболомученную тишину и ошеломленного Сокджина. И Джин не знает, как ему реагировать и что вообще говорить, потому что он чувствует себя каким-то опустошенным, все его мысли и чувства смешались, а душа будто бы так же разметалась на куски, как и ноты этой мелодии в самом ее конце.       Что ж… это, определенно, было что-то.       Юнги сочинял это ночи напролет, и Сокджин понятия не имеет, насколько соответствует эта рванная и выкручивающая душу мелодия концепции выступления Чимина или личным переживаниям самого Юнги, но то, что она, определенно, отражает некоторые особенно темные и затаенные тревоги и сомнения Сокджина – факт. Будто Юнги каким-то образом подсмотрел их в сердце Джина и облек в музыкальную форму. Это просто… невероятно. И это больно. Но больше невероятно, конечно. И Сокджин так растерян, именно потому что эта мелодия вызывает в нем такой неожиданный и пугающе яркий отклик, что даже не знает, что сказать и как вообще отреагировать. Сокджин чувствует себя беззащитным, потому что его как будто только что заставили вновь ощутить все то противоречивое месиво из собственных переживаний и страхов, что он то и дело переживает постоянно, с тех самых пор, как принял свои новоприобретенные романтические чувства к Юнги.       В каком же состоянии находится Юнги, раз его музыка получается именно такой? Что его так сильно тревожит и гложет? Или Сокджин просто накручивает себя и придает чрезмерное значение несущественным вещам? Ведь творчество не всегда является отражением личных переживаний и мыслей автора. Чаще всего оно становится таковым, но ведь возможно Юнги не вкладывал в это произведение свои эмоции, и то, что настроение и мотивы мелодии так точно созвучны с ощущениями Сокджина – лишь странное совпадение? Такое ведь может быть? Ведь… откуда Юнги знать о чувствах и переживания своего хена, если Джин ему о них не говорил? Откуда ему знать, ведь, даже если бы Сокджин и захотел о них поведать, то не смог бы найти нужных слов, чтобы выразить все эти спутанные ощущения и чувства.       Сокджин рвано выдыхает и стягивает наушники с головы, спешно пытаясь собрать разбежавшиеся мысли в кучу и хоть как-то структурировать всю ту кашу из эмоций, что вызвала в нем эта короткая мелодия, чтобы выдать какой-то связный отзыв. Ему нужно это сделать, потому что Юнги ждет от него каких-то слов, ждет хоть чего-то, и Сокджин хочет выразить все то, что эта мелодия заставила его почувствовать… Но этих эмоций слишком много, поэтому он никак не может привести их в нечто, хоть отдаленно напоминающее порядок.       Эта была короткая мелодия, но Сокджину показалось, что она каким-то образом отразила все то хаотичное цунами, которое он ощущал на протяжении последних нескольких недель, или, по крайней мере, в ней было схвачено основное настроение. Все то смешение надежды и сомнений, отчаяния и почти болезненного счастья, желания сбежать, бросить все и невозможность сделать это, страх, радость и напряжение, с каждым днем все больше и больше стягивающие сердце Сокджина и грозящиеся разорвать его рано или поздно в клочья. Если бы Сокджин выбирал саундтрэк к состоянию, в котором он пребывал последние недели, стоило ему только остаться наедине с самим собой и своими мыслями, он выбрал бы именно эту мелодию, определенно, именно ее.       - Хен… - Сокджин вздрагивает, когда слышит немного настороженный, тихий голос Юнги. Он поспешно моргает, пытаясь прогнать навернувшиеся совершенно непонятно почему и зачем слезы, быстро откидывает челку со лба и натягивает немного блеклую, но широкую улыбку.       - Йаа, Юнги-я, я же говорил, что это будет что-то невероятное! Твой хен всегда в итоге оказывается прав. Она потрясающая, я никогда не сомневался, что она будет такой, но… она действительно потрясающая, Юнги-я, - произносит он немного хрипло и слабо.       И это правда, это действительно правда, поэтому Сокджину не нужно изображать проникновенный голос или восхищенные интонации, невольно проскальзывающие в нем. Потому что он не врет, и музыка Юнги прекрасна. Как Сокджин и предполагал. Просто он не думал, что она может быть настолько прекрасна, что она так глубоко заденет его, что она каким-то образом может оказаться отражением его мыслей и эмоций. Он не ожидал этого, однако это не делает ее менее великолепной. Вовсе нет. Просто Юнги, как обычно, удается застать его врасплох, вот и все.       Он видит, как на мгновение розовеют щеки Юнги, как смущенно парень касается своей шеи и как уже спустя пару секунд поспешно опускает руку и хмурится, пристально глядя на Сокджина. Выражение его лица меняется, стоит ему только внимательнее приглядеться к своему хену, стеснение и довольство похвалой отходит на второй план, и теперь Юнги выглядит немного сбитым с толку и обеспокоенным, что вызывает у Сокджина недоумение. Это слишком резкая смена настроения, которая не может не насторожить.       - Поэтому… поэтому ты плачешь, хен? – спрашивает Юнги озадаченно и с нескрываемым беспокойством в голосе. Сокджин удивленно моргает, а затем изумленно касается кончиками пальцев собственной щеки.       Ох, да, Юнги прав. Он плачет. И Сокджин недоуменно пялится на свои влажные пальцы, не понимая, почему. Почему он плачет? Ведь музыка Юнги невероятна, и он любит, действительно любит ее. Даже несмотря на то, что она сделала ему больно, показав ему его же собственные чувства, словно выдрав их из его груди и заставит прослушать и пережить их заново, он все равно всей душой влюблен в нее. То, что она способна на что-то подобное лишь означает, что Юнги невероятно талантливый музыкальный продюсер, так что Сокджин не должен плакать, он должен радоваться за Юнги, должен показать ему, насколько он невероятный и особенный в его глазах. Настолько, что Сокджину даже становится стыдно за то, что он не может предложить Юнги ничего взамен, что в нем самом нет ничего по-настоящему выдающегося, ничего, что позволило бы ему быть достойным такого человека, как Мин Юнги.       Сокджина всегда хвалили за кучу разных вещей, которые он делал просто потому что должен был делать. Иногда его хвалили даже за то, чего он не делал или за свершения, в которых совершенно не было его заслуги. Порой его хвалили просто за красивое лицо, которое он не выбирал, порой за хорошие манеры и обходительное отношение, что не являлось, в представлении Сокджина, чем-то действительно достойным похвалы. Однако сам Джин знал, в глубине души он всегда знал, что в нем нет ничего особо выдающегося. У него есть свои достоинства и приятные стороны, но, помимо внешности, он ничем не выделяется из толпы. Но вот Юнги… он действительно талантлив.       Как и все остальные их друзья. Намджун – настоящий гений, мудрый не по годам, Хосок и Чимин – потрясающие танцоры, которые уже способны дать фору многим профессионалам, Тэхен от природы одаренный актер, а Чонгук вообще преуспевает в любом деле, за которое берется. И не то чтобы Сокджин думает о чем-то таком постоянно, вовсе нет на самом деле, но иногда… иногда Сокджин завидует им. Потому что они знают, в чем хороши и чем хотят заниматься. У Сокджина же нет такой роскоши. И что он может предложить Юнги, не имея ни талантов, ни твердой почвы под ногами? Не слишком ли это самонадеянно с его стороны – желать быть любимым таким человеком?       - Все хорошо, хен. Все хорошо. Если ты хочешь плакать, просто плачь, это нормально, - слышит он успокаивающий и тихий голос Юнги совсем рядом с собой. – Я не скажу детишкам. Об этом буду знать только я, так что можешь поплакать.       - Йа, я не плачу… С чего ты вообще… - поспешно моргая и поднимая голову, чтобы не дать непрошенным слезам пролиться, ворчит Сокджин, однако голос его предательски дрожит и звучит совсем не так возмущенно, как ему того хотелось бы. Он звучит так, будто Джин вот-вот разрыдается.       Что раздражает, потому что у него нет причин это делать, и он не хочет это делать, и вообще легко подавил бы свои эмоции, если бы Юнги не указал ему на них, если бы Юнги не заговорил с ним этим своим мягким и утешающим тоном, который заставляет сердце Сокджина болезненно сжаться в груди. Юнги действительно постоянно это делает. Он постоянно заставляет Джина лицом к лицу столкнуться с собственными эмоциями, и, возможно, поэтому Сокджин не может контролировать свои чувства и держать лицо, когда он рядом. Потому что кажется, будто с Юнги это бесполезно. Кажется, будто Юнги все равно их увидит и сделает все, чтобы Джин тоже их увидел и признал, насколько это глупо – пытаться подавить их и сделать вид.       - Да-да… конечно, хен, - хорошо знакомым Сокджину спокойным, почти что даже усталым голосом отзывается Юнги, словно смиряясь с бессмысленным намерением своего хена отрицать очевидное, хоть это и неправда. Юнги никогда не давал ему возможности увильнуть в такие вот моменты. И даже этот снисходительно-смиренный тон был выбран им намеренно, чтобы отрезать Сокджину все пути к побегу и показать, что он ведет себя нелепо.       И это… вроде как оказывает удушающий эффект. Это вроде как раздражает и заставляет Сокджина чувствовать себя беспомощным, потому что он, в самом деле, ощущает, как слезы сдавливают ему горло. Словно в словах Юнги, в его тихом голосе есть какая-то магия, открывающая внутренние шлюзы Сокджина и выпускающая все те скрытые за семью печатями притворства и актерства эмоции, что он прятал в себе. Это нечестно, и Сокджин не хочет быть настолько уязвимым, даже перед Юнги. Он не хочет, но ничего, совершенно ничего не может с собой поделать.       Он любит Юнги, и когда этот парень говорит ему таким успокаивающим голосом, что он может плакать, сколько ему угодно, Сокджин не может не любить его еще сильнее. Потому что это ощущается нормально. Даже плакать перед Юнги ощущается нормально. И это вроде как немного, но пугает Сокджина. Его уровень доверия к этому парню пугает его.       Он не фиксирует то самое мгновение, когда Юнги перемещается и усаживается рядом с ним на кровать, но он очень хорошо запоминает ту секунду, когда Юнги немного неловко, но без всяких сомнений обнимает его. И Сокджина вновь коротит на несколько долгих секунд, он замирает в этих теплых объятиях, боясь сделать вдох, боясь моргнуть и развеять эту иллюзию, боясь, что все это лишь сон и ему только чудится, что Юнги так бережно прижимает его к себе. Но проходит одно мгновение, второе, а Юнги никуда не исчезает, его руки все также крепко удерживают Сокджина, обвивают его плечи и прижимают к своей груди, что не совсем удобно, потому что Джин выше и шире в плечах, так что ему приходится вроде как ссутулиться в руках Юнги. Не то чтобы Сокджин был против, ведь в таком положении он, кажется, даже может почувствовать биение сердца младшего, если очень и очень постарается и прислушается.       И это… делали ли они когда-либо так раньше? Они когда-нибудь обнимались? Кажется, да… Когда Чонгук выиграл свои соревнования у них на глазах и они оба были вне себя от гордости или когда Сокджин сдал все свои экзамены, прожив в ужасающем режиме почти неделю, из которой выделил себе на сон суммарно от силы десять часов. В тот день Джин, кажется, действительно рыдал от измождения и стресса на плече Юнги, а затем в той же позе и заснул, потому что ни на что большее у него просто не было сил. А еще они обнялись в тот день, когда встретились после каникул, спустя почти две недели, что провели со своими семьями в разных концах страны. Тогда Сокджин впервые совсем не иронично и не шутливо признался, что скучал, потому что так оно и было. Он скучал и не мог заставить себя хоть как-то это скрыть. Поэтому, стоило только Юнги пересечь порог их дома в тот вечер, обронить парочку ничего не значащих фраз и обменяться несколькими несмелыми улыбками с Джином, как Сокджин молча подошел и заключил его в крепкие и смущающе долгие объятия, о которых они оба решили негласно не вспоминать с того самого момента.       Возможно… Уже тогда… Может быть, Сокджину стоило уже тогда задуматься о том, почему он был таким беспокойным все те две недели, проведенные вдали от Юнги, задуматься, почему он не мог найти себе места, несмотря на то, что искренне наслаждался временем с семьей. Может быть, ему стоило задуматься, почему он испытал такое колоссальное облегчение, увидев тогда Юнги и его немного лукавую и усталую усмешку, едва только переступил порог этой квартиры. Но Сокджин понимает, что в то время и не подумал бы, что это может значить что-то. Понимает, что в то время он не мог знать или даже просто подозревать наличие у себя иных чувств, кроме дружеских.       Так что да, они и прежде выражали свою привязанность подобным образом. Редко, но все же… Однако в этот раз все ощущается иначе. Совершенно иначе, и Сокджин ничего не может поделать с тем, как его тело и сердце реагируют на объятия Юнги сейчас.       - Хен, когда ты не обнимаешь меня в ответ, это все становится странным. Ты ставишь меня в неловкое положение. Хорошие хены не поступают так со своими тонсэнами, - шепчет ему буквально на ухо Юнги, и Сокджин вздрагивает и не сдерживается. Он отрывисто и рвано смеется, смехом больше похожим на резкие и неправильные выдохи, и прижимается лбом к плечу Юнги.       Господи, он действительно очень сильно любит этого парня.       Каждый день ему кажется, что он не может любить Юнги еще больше или что он привыкает к этому чувству, но это не так, это даже близко не правда. С каждым днем чувства Сокджина становятся все больше, они все глубже укореняются в его естестве и душе, и он все больше и больше наполняется желанием быть с этим человеком. Даже если он недостоин Юнги и никогда не будет его достоин, даже если он слишком жаден, чтобы довольствоваться просто односторонней любовью и положением лучшего друга и соседа по квартире, даже если он сам не готов ни к этим чувствам, ни к их последствиям, Сокджину нужен Юнги. Ему нужно быть с этим человеком. Потому что, как бы эгоистично, это ни звучало, но Сокджин хочет ощущать на себе любовь и заботу Юнги до тех пор, пока ему будет позволено ощущать ее на себе. Сокджину действительно необходима любовь этого человека.       Поэтому он прижимается к Юнги всем телом, поэтому он обнимает его, буквально цепляется своими скрюченными пальцами за его старую, потрепанную футболку и медленно, очень медленно выдыхает, замирая в таком положение на очень, очень долгое время. Он просто слушает дыхание Юнги, пытается дышать с ним в унисон, позволяет себе ощущать тепло его кожи и вдыхать запах его геля для душа с какой-то солоновато-морской отдушкой. И со временем это успокаивает даже его ошалелое от такой близости сердце, которое выравнивает свой бег и начинает биться относительно спокойно и ровно, привыкая к теплу тела Юнги, к звуку его дыхания, к его легким, едва задевающим спину и макушку Джина утешающим прикосновениям, что оказывают какой-то полуусыпляющий эффект. Даже у самого Сокджина не получается успокоить собственное сердце, но, конечно же, Юнги удается сделать это на раз-два. Казалось бы, так не должно быть, ведь Юнги – основная причина его сумасшествия, но, кажется, только ему непослушное сердце Сокджина повинуется беспрекословно, именно ему оно верит почти безоговорочно, как не верит даже своему хозяину.       Потому что Юнги всегда заставляет Сокджина почувствовать себя защищенным. Каким-то образом, всего лишь обняв его и тихо прошептав какую-то малосвязанную ерунду, Юнги удается заставить его почувствовать себя в безопасности, заставить ощутить успокоение, которое оказывается сильнее всей той безумной влюбленности, влечения и остального безумного коктейля чувств, что он испытывает к своему другу. Каким-то образом, когда Юнги хочет утешить его, ему всегда удается это сделать.       Намджун был прав – Юнги всегда делает это. Находит способ успокоить его. И, возможно, Тэхен тоже был прав. Возможно, Сокджину действительно стоит попробовать только ради того, чтобы иметь возможность чаще и дольше греться в этих теплых объятиях.       - Либо я настолько плох, что тебе остается только плакать, хен, либо же просто невероятно хорош, - проговаривает спустя какое-то время Юнги. Слезы на щеках Сокджина уже давно высохли, но он и не думает спешить поднимать голову. Плечо Юнги слишком теплое, и у Сокджина есть сейчас более чем разумное обоснование прижиматься к Юнги, так что он вроде как не против провести в таком положении вечность или даже чуть дольше. – Никогда не думал, что буду задаваться вопросом, почему парень в моей постели плачет. Обычно все заканчивается иначе, когда я привожу кого-то в свою комнату.       Сокджин слабо хлопает парня ладонью по плечу, что вызывает недовольное и отрывистое шипение у него над ухом, и потирается лбом об плечо друга, пытаясь как-то спрятать свои вспыхивающие жаром уши. Это действительно очень и очень подло со стороны Юнги внедрять ему в голову мысли подобного рода, пусть это и более чем эффективно переключает внимание Джина со смятения и переживаний из-за близости Юнги на смущение и еще большие переживания из-за близости Юнги, но теперь еще и приправленных взбудораженной и взволнованной ноткой. Юнги настоящий демон, ведь Сокджин больше не может думать ни о чем ином, кроме как об очевидном подтексте этих слов.       - Йаа, не ври, Юнги-я. Я ни разу не видел, чтобы ты кого-то сюда приводил, - бурчит Сокджин каким-то странным низким и сдавленным голосом, словно он испытывает трудности с дыханием в данный момент, хотя единственные трудности, которые Джин испытывает, связаны непосредственно с Юнги, которого слишком много сейчас.       Он так близко, что Сокджин может уткнуться ему в обнаженную шею носом, коснуться фарфоровой кожи губами, оставить дорожку из невесомых поцелуев от плеча до челюсти, и лишь остатки разума не позволяют ему сделать это. Лишь ошметки логики заставляют его вцепиться до побелевших костяшек в футболку Юнги, чтобы как-то сдержаться, но это дается ему с таким трудом, это так невообразимо сложно, потому что Юнги слишком близко и он так бережно и правильно обнимает Сокджина, что все это напоминает какую-то изощренную пытку. Как сладостное видение, которого нельзя коснуться, если не хочешь разрушить его. Сокджин не хочет. Он хочет, чтобы Юнги обнимал его так долго, как это только возможно, и он знает, что сейчас не время и не место для потворствования желаниям своего тела, как бы сильны они ни были, поэтому не слушает то, что искушающе нашептывает ему темная сторона его подсознания.       - Хен, то, что ты никого не видел, не значит, что никого не было, - со смешком произносит Юнги, и именно эта фраза заставляет Сокджина резко поднять голову и, нахмурившись, посмотреть младшему в лукаво поблескивающие глаза. Потому что… какого черта он только что сказал?       - Йа! – вскрикивает Сокджин, чувствуя, как в нем поднимается совершенно иррациональная и уродливая волна эмоций, обжигающая ему вены, которая заставляет его начать взволнованно и бессвязно тараторить. – Это… Это нарушение нашего соглашения о соседстве, Юнги! Это… как ты… что…       Это ложь, подобного пункта, как и десятки других, придуманных Сокджином для поддержания своей чуши в нужный момент, не существует в их договоре, но Джин настолько сбит с толку в этот момент собственными эмоциями, что вроде как не контролирует то, что говорит. Он просто… так сильно ошеломлен. По совершенно непонятной причине. Он ведь знал, что у Юнги прежде были отношения, знал и всегда нормально к этому относился, но почему-то сейчас от одной только мысли, что Юнги действительно мог приводить кого-то сюда, к ним домой, в сознании Сокджина происходит очередная системная ошибка.       Его легкие распирает недоверчивый и едкий смех, обжигающий желчью его горло и глотку. Он настолько ядовитый, что Сокджин изо всех сил старается подавить его и не дать ему сорваться с собственных губ. В этом смехе будет слишком много недовольства и ревности, и Джин не хочет слышать, как исказится его голос от подобных чувств. Он действительно не готов это слышать.       Черт, ревность по праву занимает почетное второе место в его личном списке причин, по которым его бросали. Большинство его девушек просто не справлялись с тем давлением, что обрушивалось на них, когда они начинали встречаться с кем-то настолько красивым, как Сокджин. И это вовсе не бахвальство, так оно и было. Многие его бывшие не чувствовали себя в безопасности в отношениях с ним, потому что вокруг Сокджина всегда было много людей, много слухов, домыслов и откровенной лжи, в которой вымарывали его имя только для того, чтобы вплести в свои рассказы кого-то относительно популярного и узнаваемого. Некоторые его девушки верили сплетням и устраивали ему скандалы из-за каждой услышанной нелепицы, некоторые просто уставали от повышенного внимания к нему и не могли спокойно выносить что-то подобное.       Так что Сокджину довелось на своем веку выслушать множество ревнивых истерик и множество обвинений, для которых он не давал никакого реального повода и для которых, в действительности, и не нужен был повод. Но до этого момента Сокджин не понимал, настолько удушающей и разъедающей изнутри эмоцией может быть ревность, не понимал, что она способна сделать с влюбленным человеком, поэтому с откровенным раздражением относился ко всем ссорам, что у него случались на этой почве. Теперь же, когда он отчетливо ощущает горький привкус этих ощущений, он уже не может быть настолько категоричен. Это отвратительное ощущение, и то, что он по невнимательности и беспечности заставлял кого-то проходить через что-то подобное, вызывает у Сокджина запоздалое и никому уже не нужное чувство вины.       - Это шутка, хен, успокойся. Обычно я привожу кого-то к себе домой как минимум после четвертого свидания, а у меня чаще всего хватает времени только на одно, - заверяет его Юнги, серьезнея. Видимо, ему хватает одного только взгляда, чтобы сразу понять, что его хен действительно немного начинает сходить с ума в этот момент.       - Точно? – внимательно глядя на него, спрашивает Сокджин, несколько неуверенных и уязвимых ноток все же проскальзывает в его голос, но он ничего не может с этим поделать. Ему не хочется думать о Юнги, занимающимся сексом с другими людьми, или о Юнги, встречающимся с другими людьми, или… вообще о Юнги с кем-то другим.       Сокджин отлично понимает, что Юнги ничего ему не должен. Они не пара и целовались всего-то однажды, о чем помнит только он один, так что это даже и не считается по факту, но он не способен донести эту простую истину до своего сердца, которое болезненно скручивается и яростно воет от одной только мысли, что Юнги, даже в теории, может быть с кем-то другим в прошлом, будущем, настоящем или в перспективе. Сокджину отчасти даже стыдно за свои эгоистичные мысли и желания, а также за неожиданно проснувшееся собственничество, однако он никак не может совладать со своими чувствами, потому что им совершенно плевать на доводы рассудка и это вроде как первый раз, когда ему приходится иметь дело с чем-то настолько масштабным и токсичным в эмоциональном плане.       Сокджину никогда не нравились подобные разговоры, и, если верить Хосоку, у Юнги тоже остались не самые приятные ассоциации с ними, поэтому Джин не хочет поднимать эту тему, не хочет вообще касаться ее и показывать, что его это как-то сильно задевает, потому что это в любом случае не должно его задевать, но… Но все же…       - Я… да, точно, хен, - Юнги озадаченно хмурится, но отвечает более чем уверенно, из-за чего Сокджин медленно выдыхает, ощущая, как его затапливает некоторым облегчением, на которое он вроде как совершенно не имеет права. Юнги не обязан его успокаивать или в чем-либо заверять, но он все равно делает это, и один этот факт заставляет Сокджина почувствовать себя лучше. Гораздо лучше, на самом деле.       Джин выдыхает несколько неловких и изломанных смешков, и немного отстраняется. Он слишком смущен в этот момент собственной яркой реакцией и тем пристальным и задумчивым взглядом, каким прожигает его сейчас Юнги, чтобы и дальше позволять себе оставаться в объятиях младшего. Это тот же самый взгляд, каким Юнги смотрит на него время от времени в последние дни, заставляя Сокджина сгорать от сомнений и беспокойства. Это тот взгляд, который является сигналом для Джина, что он в очередной раз сделал что-то слишком странное или очевидное, что-то, что озадачило Юнги и заставило его задаться некоторыми вопросами.       Поэтому Сокджин делает то, что делает всегда в подобных ситуациях. Он пытается перевести разговор в привычное и безопасное русло, используя попутно все свои актерские навыки, которыми он обзавелся за время тех коротких курсов, что проходил на пару с Тэхеном, когда только познакомился с ним и сам все еще был заинтересован в карьере актера.       - Йа, можешь гордиться собой, Юнги-я. Ты довел Ким Сокджина до слез своей музыкой. Но только попробуй рассказать об этом кому-нибудь, и я… - шутливо угрожает Сокджин, пытаясь хоть как-то развеять повисшую в комнате неловкость, хоть как-то заставить Юнги перестать смотреть на него этим полным раздумий и подозрений взором.       - Обязательно мне отомстишь, я в курсе, да, - бесстрастно кивает Юнги. – Не волнуйся, хен, это останется между нами. Мне не помешает иметь на тебя лишний компромат.       И в том, как именно Юнги это произносит, нет ничего особенного, но этот его многозначительный взгляд и заговорческая улыбка, что приподнимает уголки его губ, заставляют Сокджина покрыться теплыми мурашками. Ему нравится, как это звучит, и ему нравится, что у них с Юнги так много общих на двоих секретов, пусть даже о некоторых из них не знает, даже сам Юнги. Ему нравится, что у них так много воспоминаний, разговоров и впечатлений, что принадлежат только им и больше никому. И Сокджин боится, что может лишиться возможности делить подобные мгновения с Юнги. И, вероятно, именно поэтому его будто парализует в моменты, когда он понимает, что данная секунда – вполне себе подходит для признания, и он мог бы, при желании, просто сказать Юнги правду, как делал тысячи раз до этого, иногда даже сам того не осознавая.       Но он действительно трус, который, в самом деле, боится рисковать по-настоящему дорогими вещами и отношениями и предпочитает прятаться за многочисленными масками и фальшивыми улыбками, оправдывая себя тем, что просто делает то, чего от него хотят и ожидают. Сокджин признает это. Признает, что его разрывает от очевидного противоречия – он отчаянно хочет любви, хочет быть любимым, но при этом боится рисковать.       А любовь это риск. Чувства - это риск, на который приходится идти, если хочешь получить возможность на счастье. И он хочет, очень сильно хочет, но…       Если он правильно трактует значение этого задумчивого взора, что все чаще направляет на него Юнги, Сокджин действительно может всего лишиться. Если продолжит быть таким очевидным, он может всего лишиться. Ведь Юнги слишком хорошо его знает. И это невероятно, просто невероятно пугает Джина в это самое мгновение.       - Йа, ты не можешь так поступить со своим единственным хеном, Юнги-я. У нас договор. Совместно нажитое имущество, секреты и неловкие ситуации разделяются только после завершения отношений, чего никогда не произойдет, потому что ты не можешь бросить своего самого замечательного в мире хена, - совсем уж распаляется под конец Джин, из-за чего окончание фразы звучит почти как рэп-партия. Сокджину приходится судорожно втянуть в себя воздух, которого совсем не остается в его легких, чтобы не задохнуться.       Взгляд Юнги становится пустым, а сам он не впечатлено поднимает бровь. Он живет с Сокджином уже второй год, подобными эмоциональными вспышками его явно не удивить, но вот позабавить очень даже можно.       - Значит, теперь я привязан к тебе до конца жизни, хен? – спрашивает он с нескрываемым сожалением в голосе, которое, возможно, и задело бы Сокджина, если бы он не видел, как смешливо поблескивают глаза друга.       - Да, именно, вот настолько тебе повезло, Юнги-чи, - кивает Сокджин, напуская на себя важный и невозмутимый вид. – Ты настоящий счастливчик, раз навсегда связан со мной.       Юнги поджимает губы, явно с трудом сдерживая смех, и, глядя на него, Джин ощущает, как сам едва справляется с довольным хихиканьем. Все-таки ему очень нравится делать это – заставлять Юнги смеяться. И это всегда, хоть и немного, но развеивает любое напряжение, что он ощущал прежде.       - Надо было соглашаться жить с Намджуном, - качает Юнги головой, на что Джин недовольно щурится.       - Но ты не согласился, Юнги, когда у тебя была возможность, так что не делай вид, что жалеешь об этом, потому что я все равно тебе не поверю. Ты не можешь жалеть о том, что съехался именно со мной, это просто абсурд.       Сокджин демонстративно отворачивается и несколько мгновений рассматривает аппаратуру на столе Юнги и читает названия многочисленных книг, стоящих на нем, пока повисшее молчание не начинает казаться ему слишком затянувшимся. Он изумленно смотрит на Юнги, который, будто только и ждал того момента, когда старший вновь повернется к нему, спокойно и мягко усмехается, приподнимая уголки губ.       - Я никогда не говорил, что жалею, хен. Я просто дразню тебя.       И в этих словах нет ничего такого, что Сокджин и сам не знал бы, ничего для него нового, но все равно они наполняют его грудь каким-то почти что раскаленным теплом, они заставляют его судорожно втянуть в себя воздух, а затем поспешно облизнуть пересохшие губы. В этих словах нет ничего особенного, но сердце Сокджина все равно делает несколько кульбитов и радостно сжимается. Сокджин знает, конечно, он знает, что это правда, знает, что Юнги не стал бы терпеть его столько времени, если, в самом деле, испытывал бы какой-то дискомфорт, проживая с ним, но знать и слышать, что он ни о чем не жалеет, из его собственных уст – это совершенно разные вещи. И Сокджин понимает, что его губы растягивает совсем глупая и широкая улыбка, но даже не пытается что-либо с этим сделать, осознавая всю бесполезность вероятных попыток унять ее.       - Юнги-я, я столько делаю для тебя не для того, чтобы ты отплачивал мне такой монетой, - фыркает Сокджин, опуская голову, чтобы хотя бы для виду скрыть свою улыбку и покрасневшие уши.       - А для чего тогда ты все это делаешь, хен? – неожиданно тихо и как-то чересчур серьезно спрашивает Юнги. – Почему ты так добр ко мне в последнее время?       Сокджин застывает на несколько долгих секунд, за которые в его голове мелькает слишком много мыслей, они проскакивают так молниеносно, что он не успевает зацепиться ни за одну. Тот тон, каким Юнги задает эти вопросы – настороженный и немного неуверенный, вызывает у Сокджина желание сбежать от этого разговора.       - Естественно, потому что я самый добрый хен в мире, что за странные вопросы, Юнги?       Сокджин поднимает глаза и выдавливает из себя почти что даже правдоподобную улыбку, и хотя по тому, каким пустым и бесстрастным остается лицо Юнги, очевидно, что он ей совершенно не верит. К удивлению Джина, в голове которого уже мелькают со скоростью молнии десятки способов перевести тему и отвлечь друга, младший лишь медленно моргает, а затем, как-то разочарованно поджав губы и встряхнув головой, отворачивается. Сокджин удивленно сглатывает, когда видит, как щеки парня по неизвестной причине окрашиваются в нежно-розовый.       - Вот как, - произносит Юнги, очень тщательно выговаривая звуки, словно по какой-то причине они с трудом покидают его горло. – Знаешь, это обидно, хен.       Сокджин хмурится, когда отчетливо различает нескрываемую горечь в голосе Юнги. Его прошивает острое беспокойство, он поспешно моргает и принимается ерзать на месте, неосознанно придвигаясь ближе к Юнги и протягивая к нему руку, потому что его подсознание явно уверено, что физический контакт – самый быстрый и эффективный способ привлечь чье-то внимание и напомнить о своем присутствии. А сейчас, когда Юнги полностью отвернулся от него, определенно, не желая показывать ему свое лицо, Джину кажется, что фокус внимания друга смещается, и ему это не нравится. Ему вообще не нравится этот расстроенный тон, причины которого он не может понять.       Как именно Сокджин обидел его? О чем Юнги вообще говорит?       - Что… Юнги, что такое? Что ты имеешь в виду? Если я сделал что-то… - растерянно начинает Сокджин, наклоняя голову и поспешно пытаясь заглянуть младшему в глаза, поймать его взгляд, чтобы понять, о чем он.       - Нет. Просто… - довольно резко прерывает его Юнги, встряхиваясь всем телом и разворачиваясь к нему обратно лицом. Он хмурится, будто остается чем-то недоволен или раздражен, но Сокджин почти что уверен, что это выражение не направлено конкретно на него. Потому что, когда Юнги кем-то недоволен, он показывает это всем своим видом и смотрит этому человеку прямо в глаза, а сейчас же он смотрит куда угодно, только не на Джина. - Ты сбиваешь с толку, хен, но это не твоя вина, что я… - Юнги бросает на Сокджина короткий взгляд, который тут же отводит в сторону. Он закусывает нижнюю губу, словно в неуверенности, стоит ли ему говорить дальше. Сокджин ощущает, как тревога сдавливает его сердце. – Да, это не твоя вина. Так что не бери в голову. Просто это непривычно. Все, что ты делаешь в последнее время, хен, непривычно.       - Йа, неужели я действительно такой невнимательный хен в твоих глазах, Юнги-я? – нервно посмеивается Сокджин, в то же время продолжая внимательно следить за выражением лица Юнги и не оставляя попыток по нему разгадать, что именно происходит в голове этого парня.       - Вообще или в какие-то отдельные моменты? – уже почти что невозмутимо интересуется Юнги, глаза его начинают поблескивать хорошо знакомыми Джину озорными огоньками, что немного расслабляет Сокджина и сообщает ему, что Юнги уже почти что взял себя в руки.       - Йа! Не говори глупостей, Юнги-я. Я идеален в любом статусе и в любое время дня и ночи, так что ты не заставишь меня сомневаться в себе, - драматично вскрикивает Сокджин, только для того, чтобы развеять повисшую между ними странную атмосферу. Это ложь, сам Юнги и чувства к нему заставляют Сокджина сомневаться в себе сотни раз на дню, но ему и не нужно сейчас говорить правду. Ему просто хочется вернуться к привычному взаимодействию, которое является комфортным для них обоих, поэтому он может говорить сейчас все что угодно. – Если бы твоя музыка не была настолько шикарна, я бы так просто не простил тебе эту провокацию, Юнги-чи, - обвиняюще тычет он пальцем парню в грудь, с удовольствием наблюдая, как щеки Юнги медленно раскрашиваются польщенным румянцем.       Вот. Так уже гораздо лучше. Юнги действительно слаб перед похвалой, которую не умеет принимать должным образом, так что подобные слова должны в достаточной степени отвлечь его.       - Ох, судя по тому, как ты плакал из-за нее минуту назад, она, в самом деле, хороша, - с задумчивым видом кивает младший, что заставляет Сокджина возмущенно поперхнуться воздухом. Это произошло буквально только что, как Юнги может уже сейчас использовать это против него? Разве с момента инцидента не должно пройти минимум 48 часов, чтобы его можно было высмеивать? Или это только с пропавшими людьми работает?       - Не понимаю, о чем ты, Юнги-я. Я ничего такого не помню, - так уверенно, насколько только может, заявляет Сокджин, вызывающе поднимая подбородок, на что Юнги лишь фыркает и качает головой.       - Ну, конечно, хен. Ведь именно так мир и работает. Если ты притворишься, что не помнишь чего-то, значит, можешь считать, что этого вообще не было, ага.       Юнги произносит это с откровенным сарказмом в голосе, и Сокджин понимает, что он ничего такого не имеет в виду, но все равно резко вздрагивает после этих слов. Потому что они очень уж сильно напоминают ему о том, что случилось уже почти два месяца назад. Юнги прав. Сокджин притворился тогда, что никакого поцелуя не было, но это не помогло, его чувства и жизнь все равно изменились. Как бы он ни пытался избежать этого в самом начале, у него ничего не получилось. Интересно… если бы Юнги оказался на его месте… что бы он сделал в той ситуации? Стал бы он делать вид, будто ничего не произошло, как это сделал Сокджин?       Сокджин не знает наверняка, но он почти что уверен, что Юнги поступил бы иначе. Потому что Юнги всегда был смелее и решительнее, чем Сокджин когда-либо мог бы быть. И тогда… тогда все, определенно, сейчас было бы совсем по-другому.

***

      Итак, Юнги начинает что-то всерьез подозревать. Это вполне логичное умозаключение, учитывая, насколько очевидным все это время был Сокджин, и принимая во внимание все эти пристальные и изучающие взгляды, которыми одаривает его Юнги. Возможно, он и не сделал пока каких-то конкретных выводов и лишь тщательно анализирует ситуацию, но одно то, что Юнги делает это, говорит о многом. Ведь обычно, когда Юнги что-то беспокоит, он предпочитает не откладывать вопросы и объяснения в долгий ящик и быстро прояснять все свои сомнения и тревоги, но не в этот раз.       В этот раз он осторожничает и предпочитает наблюдать, что не совсем ему свойственно, и это одновременно наполняет Сокджина облегчением (потому что он может и дальше избегать вопросов и делать вид, будто не чувствует этого электризующего кровь напряжения, медленно пропитывающего их с Юнги взаимодействия) и нервирует только сильнее. Это почти всегда повод насторожиться – когда человек, которого ты хорошо знаешь, отклоняется от привычной тебе модели поведения. Поэтому Сокджин и старался не слишком сильно чудить, когда решил сменить их с Юнги вектор общения. Очевидно, он вроде как провалился в этом плане, но, хэй, Сокджин новичок в любви, не нужно быть к нему слишком строгими.       Возможно, Юнги настораживает и озадачивает поведение его хена, но он не связывает все эти странности с каким-либо романтическим влечением к себе, однако это лишь пока. Как много времени и вполне однозначных реакций Сокджина ему будет необходимо, чтобы соединить необходимые точки и сделать правильные выводы? Юнги – сообразительный парень, и, наверняка, если в его голове все еще не появились верные догадки о чувствах Джина к нему, то это связано лишь с тем фактом, что одна только мысль о подобном кажется ему слишком маловероятной, чтобы рассматривать ее в качестве жизнеспособной теории. Именно такой маловероятной, какой ее считал и сам Сокджин когда-то.       Но рано или поздно, если Сокджин будет продолжать быть очевидным, каким является, судя по пристальным взорам Юнги и поддразнивающим сообщениям Тэхена, который с неподдельным воодушевлением расспрашивает его об успехах на любовном фронте каждый день, едва ли не требуя фотоотчеты (Тэхен, однозначно, слишком сильно любит сериалы и романтические фильмы, раз с таким энтузиазмом и интересом следит за развитием отношений его хенов), Юнги точно все поймет.       И вроде как Сокджин не должен быть против этого. Потому что… в этом вроде как и заключается суть всех его действий, не так ли? Всех его ухаживаний. Или попыток ухаживаний. Их смысл вроде как в том, чтобы дать Юнги понять, что Сокджин в нем заинтересован, однако сейчас, когда Юнги, кажется, начинает потихоньку это осознавать, Джин не может перестать нервничать и волноваться, просто не может не паниковать.       Если Юнги действительно узнает о его чувствах, это изменит все. А Сокджин никогда не был фанатом кардинальных перемен, что ясно видно по его привычке осторожничать и даже той максимально безопасной для него стратегии завоевания объекта своей любви, что он избрал. Стратегии, которую сложно назвать таковой, так как в том, что делает Сокджин нет никакого четкого плана или хотя бы намека на него, но да ладно. Сокджин не будет придираться к семантике.       Правда изменит все, а Сокджин все еще не готов к изменениям. Тем более к тем, которые не могут гарантировать ему благоприятных последствий. Сокджин обычно хорош в играх на удачу, он частенько обыгрывает в них даже непобедимого Чонгука, но в вопросе их с Юнги отношений он совсем не хочет полагаться на фортуну. Они слишком важны для него, чтобы он мог полагаться на что-то настолько случайное и непредсказуемое.       В данный момент Джин находится в более чем выгодном для себя положении. Может и не в самом комфортном, но, определенно, выгодном. Он не говорит прямо о своих чувствах, но выражает их, не сильно опасаясь, что его действия будут истолкованы предвзято, как их и следует, на самом деле толковать. Так он может понемногу выплескивать свою любовь на Юнги, ничем не рискуя в процессе. Не рискуя потерять Юнги или слишком круто и бесповоротно изменить их отношения.       И Сокджин понимает, отлично понимает, что так не может продолжаться вечно, потому что его чувства и желание их выражать с каждым днем прогрессируют все сильнее и он будет постепенно им поддаваться, порой даже сам того не замечая, потому что… Сокджин уже чувствует, что делает это время от времени. Чувствует, что уже позволяет себе в отношении Юнги куда больше, чем позволил бы любой друг. Не потому что уверен, что ему дозволены подобные вольности, как, например, взять Юнги под локоть посреди прогулки или взлохматить младшему волосы, оправдываясь придуманным желанием привести его прическу в порядок, а потому что просто порой не может контролировать собственные руки, которые все чаще начинают жить своей жизнью и тянуться к Юнги, когда тот рядом. Они точно берут пример с постоянно предающего его языка и неугомонного сердца. Раньше Сокджин мог контролировать свое тело, но и оно постепенно все настойчивее выходит из-под его власти, и рано или поздно это невозможно будет проигнорировать или объяснить.       Так что, Сокджин понимает, что не сможет долго таить такого огромного и сварливого кота в мешке, но ему все равно малодушно хочется прятать его как можно дольше. Просто для того, чтобы иметь возможность дольше наслаждаться тем, что он имеет сейчас. А сейчас у него есть возможность балансировать на самом краю между дружбой и чем-то большим, что лишь поначалу кажется ему страшным и непривычным, но со временем превращается в почти что завораживающую и волнующую обыденность.       Сокджину хочется сохранить их с Юнги отношения такими, какими они являются сейчас, не только потому что это безопасно, но и потому что… ему действительно нравится ухаживать за Юнги, нравится заботиться о нем, нравится та новая рутина, что сложилась у них двоих, и ему не хочется менять ничего из этого. Вдруг… узнав о его чувствах, Юнги не позволит ему делать ничего из того, что Сокджин привык для него делать? Вдруг он действительно отдалится от Джина, вдруг…       Каждый раз погружаясь в подобного рода мысли, Сокджин невольно ежится, ему становится почти что физически холодно из-за таких размышлений, которые будто бы замораживают его изнутри. Эти мысли заставляют поднять голову и распустить свои липкие и ледяные щупальца ту пугающую и удушающую пустоту, что всегда жила в нем и особенно отчетливо давала о себе знать в такие вот моменты, когда Сокджин чувствовал себя покинутым или просто представлял свою жизнь без Юнги в ней.       Нет, Сокджин понимает, что сможет существовать и без Юнги. Он ведь как-то делал это раньше. До того, как Хосок на одной из их общих посиделок, когда вся их компания еще не склеилась воедино и им только предстояло обрести и принять тогда еще растерянного и скромного Чонгука в свои ряды, познакомил их с Юнги. До того, как Хоби, уже немного пьяный (кажется, это было что-то вроде вечеринки) подтолкнул к нему недовольно хмурящегося Юнги, едва не проливая на Сокджина содержимое стакана парня, который тот держал в руках, и с совершенно глупой, но от этого не менее лучезарной улыбкой в виде немного кривого сердечка заявил:       - Вот! Это тот Ким Сокджин, о котором я тебе рассказывал, хен. Самый красивый парень в нашем университете, - представил его тогда Хосок, пытаясь перекричать музыку.       Сокджин на тот момент не очень хорошо знал Хосока и воспринимал его только как соседа по комнате Чимина, который хоть и казался ему во всех отношениях приятным парнем, но не достаточно приятным, чтобы он мог вот так свободно знакомить Джина со своими друзьями. Позже он узнает, что у них с Хосоком немного разные представления о дружбе и о том, какую именно степень близости предполагает это звание. На тот момент Хосок уже считал его своим полноправным другом, поэтому и решил представить Намджуну и Юнги, которых, оказывается, никогда не знакомил, с кем попало. Так что Сокджин, сам того не зная, попал в список избранных, будучи совершенно не в курсе, что они с Хосоком, оказывается, так близки.       Сокджин растерянно похлопал глазами с мгновение, но быстро взял себя в руки и привычно растянул губы в вежливой и ничего не значащей улыбке, которую всегда держал про запас для людей, что видел впервые и не рассчитывал увидеть вновь в ближайшее время. Что-то в пристальном и остром взоре темных глаз, в недовольно поджатых губах Юнги при первом взгляде на него заставило Джина почувствовать себя некомфортно, поэтому он в ту же секунду, стоило только их глазам встретиться, совершенно серьезно решил для себя, что с этим парнем они если и пересекутся где-то в кампусе случайно, то точно пройдут мимо друг друга. Он в то же мгновение решил, что они слишком разные, чтобы поладить. Что у них не может и должно быть ничего общего.       В тот вечер Юнги был одет во все черное, а его волосы выкрашены в ярко-мятный цвет, что производило слишком уж откровенно бунтарское впечатление и заставляло думать, будто этот парень так и не вырос из образа проблемного ребенка, переживающего переходный период и желающего всеми силами показать, какой он не такой, как все. Вообще все это никак не должно было быть Юнги к лицу, и уж точно не должно было сочетаться со всем этим его намеренно брутальным стилем и внешним видом. Но это работало и смотрелось на удивление органично, что одновременно и удивляло Сокджина и убеждало его, что с таким человеком он точно не сможет найти точек соприкосновений. Он еще тогда удивился тому, что они с Хосоком, на вид просто полярные противоположности друг друга, нашли эти самые точки, но Сокджин списал это на слишком солнечную и дружелюбную натуру Хосока, который и с камнем, при желании, мог бы стать хорошими приятелями.       - Йа, я попрошу, Хосок-ши. Я самый красивый парень не только в нашем университете, но и со всем Сеуле как минимум, - улыбаясь, возразил Джин легким и идеально поставленным и выверенным тоном, который, насколько ему уже тогда было хорошо известно, быстро располагает к нему людей. – Мое лицо заслуживает более широкого признания.       Он рассмеялся, показывая, что просто шутит и не считает так на самом деле, что это лишь показное бахвальство, потому что ему не хотелось бы производить на нового знакомца впечатление чересчур самодовольного человека. Неважно нравился ему этот парень, которому его представили, или нет, Сокджин не мог позволить себе оставить плохое первое впечатление. Это всегда было чем-то вроде врожденной потребности. Быть хорошим в чужих глазах. И он тогда понятия не имел почему, да и не задумывался об этом, но конкретно в этих темных и пронзительных глазах Сокджину уже тогда, при первой встрече, особенно сильно не хотелось выглядеть плохо.       Смех, который вырвался из него, конечно же, не был его настоящим смехом, а, скорее, той его умеренной и дежурной разновидностью, что он всегда использовал в компаниях малознакомых ему людей, поэтому прозвучал безлико и тускло, что было не так уж и важно – все равно его заглушила музыка. Юнги тогда как-то странно прищурился, услышав сквозь надоедливые басы его блеклые отголоски. В то мгновение Сокджин не обратил на это выражение внимания, но сейчас он невольно задается вопросом - не почувствовал ли Юнги тогда фальшь в его смехе? Мог ли Юнги уже тогда понять, насколько лицемерен и отстранен в действительности может быть Джин с незнакомыми людьми? Мог ли он уже тогда видеть, что выражение, демонстрируемое ему сейчас Сокджином, лишь дежурная и привычная маска, имеющая опосредованное отношение к реальным эмоциям ее хозяина?       - Я Ким Сокджин, а ты, видимо, друг Хосока, - склоняя голову в вежливом приветствии, проговорил Сокджин, обращая все свое внимание на угрюмого парня напротив, ростом немного ниже его самого.       На парня, который всем своим видом показывал, что совсем не горит желанием находиться в этом месте и знакомиться с кем-либо в данную секунду. Сокджин тоже не особо хотел, но родители воспитали его слишком хорошо, поэтому он не мог показать это так откровенно. Кажется, это была первая точка соприкосновения между ними. Нежелание быть в этом громком и темном месте, полном незнакомых им людей, и знакомиться с кем-либо. Неожиданная и странная точка соприкосновения, надо признать.       - Это не надолго, если он продолжит обманом затаскивать меня на вечеринки, - отозвался Юнги ворчливо, но при этом не двигаясь и предпринимая попыток скинуть руку повисшего на его плечах Хосока, который тут же расстроено надулся, услышав его.       - Хееен, я не обманывал тебя, а просто умолчал о некоторых деталях… - простонал он, однако Юнги даже не повернул головы в его сторону и продолжил скользить изучающим взором по Сокджину, смеряя его своим тяжелым взором с ног до головы, из-за чего старшему стало очень не по себе. Он не привык к подобным слишком прямым разглядываниям. Это невежливо – пялиться и даже не скрывать этого, все знают, что разглядывать других можно только тайком, чтобы человек, которого разглядывают, мог сделать вид, что он не замечает такого пристального внимания. Юнги же не дал Сокджину такой возможности, буквально пригвоздив его своим подавляющим и слишком прямолинейным взглядом к месту.       Люди всегда пялились на Сокджина, сколько он себя помнит, они всегда делали это. Но эти взгляды в основном были наполнены восхищением или любопытством, сдержать которые мало у кого получалось особо успешно. На него всегда пялились, и Сокджин, можно сказать, отчасти привык к этому. Но взгляд Юнги был совершенно другим, не таким, к какому Джин был привычен. Юнги не рассматривал его лицо, не скользил взором по его идеальным чертам, не удивлялся невероятно сбалансированным пропорциям, что одарили его родители и их невероятно хорошая генетика, вместо этого он смотрел прямо в глаза Сокджину, что нервировало Джина, потому что зрительный контакт никогда не был его любимым видом взаимодействия.       Да и… кто вообще вот так прямо смотрит другому человеку в глаза, да еще и при первой встрече? Сокджин понятия не имел, как ему реагировать на человека, которому хватало смелости и наглости смотреть в глаза тому, кого он буквально только что встретил. Кто вообще так делает? Это же грубое нарушение интровертного этикета, и пусть Сокджин всегда жил свою жизнь так, словно являлся самым настоящим экстравертом, он никогда не был таким, так что мысленно вскипел из-за подобной наглости.       - Мин Юнги. Так это ты тот хен с ужасными шутками? – скучающе произнес Юнги, на что Сокджин он неожиданности подавился воздухом. Потому что… что?       - Йа! Чон Хосок, что ты ему про меня наговорил? Мои шутки такие же безупречные, как и я сам! Йааа, поверить не могу, что ты отзываешься обо мне подобным образом, Хосок-а. От кого - от кого, а от тебя я подобного не ожидал, - наблюдая за тем, как стремительно побледнело и наполнилось беспокойством лицо Хосока, расстроено протянул Джин.       - Что? Я не говорил такого… - встревожено замахал руками парень, явно приходя в ужас от мысли, что мог действительно расстроить Сокджина. На мгновение Джину даже стало его жаль, и ему захотелось заверить бедолагу, что все в порядке, он знает, что Хосок солнышко, которое не стало бы говорить такую чепуху про него, но Юнги не дал ему такой возможности.       - Ты пересказал несколько его шуток, и они были ужасны, - невозмутимо пожал плечами Юнги. Сокджин на это удивленно поднял брови, обращая все свое внимание на этого парня.       - Вау, мы только встретились, Юнги-ши, а ты уже раскритиковал мое чувство юмора. Впечатляет.       Сокджин как-то криво усмехнулся, в действительности он даже не знал, как ему реагировать в такой ситуации, потому что… Мин Юнги показался ему странным и непонятным человеком. Сокджин почувствовал, как чуть теплеют от раздражения и досады кончики его ушей, однако даже в то мгновение он не мог не признать – он никогда прежде не встречал никого похожего на этого парня, поэтому был так растерян. Ведь этих первых мгновений их знакомства ему хватило, чтобы понять - для кого-то вроде Мин Юнги у него нет готовой схемы поведения, в его голове нет отработанного алгоритма, согласно которому он мог бы взаимодействовать с таким человеком, и это сбивало с толку и дезориентировало.       Вот, как ему нужно было поступить в подобной ситуации? Разозлиться? Возмутиться? Или просто отмахнуться? Какую реакцию ему следовало выдать? С самой первой встречи Юнги сумел поставить Сокджина в тупик и озадачить его так, как его очень давно никто не озадачивал.       Тогдашний Сокджин растерялся и сам не понял, по какой именно причине, а вот нынешний Сокджин может признать, что слова этого странно выглядящего незнакомца задели его в тот момент. Честность Юнги и та смелость и спокойствие, с которыми он озвучивал ее, задела его. Нынешний Сокджин может признать, что с того самого первого короткого разговора он не мог не почувствовать что-то отчасти похожее на затаенное, спрятанное даже от самого себя, восхищение откровенностью этого парня и вполне себе оформленную зависть. Потому что Сокджин не мог позволить себе быть честным, а этот незнакомый ему парень с такой легкостью говорил, что думал, что это казалось почти оскорбительным. Тот Сокджин никогда бы не признал, что почувствовал что-то подобное, потому что не захотел бы показывать, даже самому себе, насколько был зависим от чужого мнения и насколько в целом был слабоволен.       - О, это была даже не критика, Сокджин-ши. Я просто озвучил факт, - спокойно хмыкнул в ответ Юнги, впервые одаривая Сокджина веселыми искрами, вспыхивающими в глубине его зрачков. Тогда Сокджин принял их за насмешку и твердо решил для себя, что им с Мин Юнги никогда не найти общий язык.       Сокджину понадобится еще немного времени, чтобы понять, что, когда Юнги действительно хочет кого-то задеть, он по-настоящему неумолим, а слова, подбираемые им, режут не хуже хорошо заточенного ножа и застревают в сердце, словно осколки разорвавшейся и деформировавшейся пули, оставляя после себя ужасные и болезненные повреждения.       - Йа! Мин Юнги, я заставлю тебя признать, насколько ты ошибаешься, - торжественно поклялся Сокджин, на что Юнги лишь недоверчиво выгнул бровь и усмехнулся, заставляя Сокджина мысленно пообещать самому себе, что он точно воплотит эти слова в жизнь. Никто не может просто так взять и не признавать его замечательное и исключительное чувство юмора.       И это забавно, невероятно забавно, что в тот вечер Сокджин и представить себе не мог, что его мнение о Юнги когда-либо изменится, а теперь он боится представлять свою жизнь без этого человека. Это забавно – насколько неожиданные обороты делает жизнь. Мог ли Сокджин предположить, что именно Мин Юнги из всех людей на этой планете станет тем человеком, кого он будет бояться потерять больше всего на свете? Конечно, не мог.       Так что да, Сокджин смог бы прожить свою жизнь и без Юнги в ней. Смог бы. Возможно, он даже сумел бы полюбить кого-то другого, возможно, его сердце выбрало бы совсем другого человека, чтобы из-за него биться учащеннее и сильнее. Может быть. Только вот в этой реальности, в той, в которой приходится жить Сокджину, этого не произошло, и он полюбил именно Юнги. И с этим уже ничего не поделаешь. Сокджин пытался сопротивляться, но, как это возможно? Не любить кого-то вроде Мин Юнги?       Может, если он желал это предотвратить, ему стоило бы вернуться во времени не в день злополучного поцелуя, а еще раньше? В тот день, когда Хосок познакомил их, и Сокджин сказал себе, что не сможет подружиться с этим угрюмым парнем и что даже не хочет этого, только для того, чтобы в общей компании подсаживаться поближе к нему, потому что рядом с Юнги всегда образовывался такой своеобразный небольшой уголок спокойствия и тишины, в котором Сокджину иногда просто необходимо было отдохнуть после компании их гиперактивных и громких тонсэнов. Только для того чтобы начать жить с этим самым человеком несколько месяцев спустя.       Может, все это время Сокджин был не прав, когда думал, что все началось в тот день, когда Юнги поцеловал его? Может быть, на самом деле все началось еще в то мгновение, когда Сокджина впервые застал врасплох этот проницательный взгляд, который, казалось, уже тогда пытался прочитать его мысли и заглянуть за безликую и ни о чем не говорящую маску, которую Сокджин демонстрировал всем вокруг.       Может быть. И, возможно, Сокджину необходимо было сблизиться с этим парнем, позволить ему узнать себя и довериться ему, чтобы, в конце концов, полюбить его и признаться самому себе, что никого иного, кроме как Мин Юнги, он не может и не хочет представлять рядом с собой? Возможно, некоторые вещи в этой мире просто должны были произойти, но только в определенное время, в определенном месте и после определенных событий. Может, Сокджину суждено было полюбить Юнги, но для этого ему необходимо было подождать два года, необходимо было впустить этого парня в свою душу и дать прочно обосноваться в ней, чтобы это действительно стало возможно.       И, возможно, рано или поздно настанет момент, когда Юнги узнает о чувствах Сокджина. Возможно, Сокджин ничего не сможет с этим поделать, как и не в его власти было не влюбляться с самого начала.

***

      - Йа! Ладно тебе… Юнги-я…. не так уж и сильно… я опоздал, - пытаясь отдышаться после довольно интенсивного марш-броска от метро до маленькой картинной галереи, у которой они договорились встретиться, выдыхает Сокджин, делая большие паузы между словами. – Я бежал к тебе… так долго… ты не мог бы поприветствовать своего любимого хена с большим… энтузиазмом? – все еще задыхаясь, выдавливает он.       Джин упирается руками в бока и с трудом переводит дыхание, морщась от боли в горящих огнем легких. Давненько Сокджин так много не бегал, он понятия не имеет, как вообще от подобного процесса можно получать какое-либо удовольствие. Ему никогда не понять Чонгука, который каким-то образом умудряется едва ли не каждый день бегать по утрам и ходит на занятия по боксу три раза в неделю. Сокджина ужасают современные дети, откуда у них столько энергии? Он сам едва ли не валится с ног, когда приходит с подработки вечером, а это он еще даже не работает полный рабочий день.       Юнги, который еще мгновение назад стоял, прислонившись к стене здания, глубоко засунув руки в карманы своей дутой, болотного цвета куртки, и с отсутствующим видом рассматривал снующих мимо него прохожих, теперь подходит к Сокджину и невозмутимо наблюдает за его не особо успешными попытками перестать задыхаться. И Сокджин уже собирается отпустить еще один комментарий относительно отсутствия особой радости на лице младшего из-за его появления, но давится собственными словами, когда Юнги спокойно и как-то очень естественно сжимает его локоть и осторожно, но настойчиво оттягивает поближе к зданию и подальше от проходящего мимо них людского потока.       Ох, точно. Сокджин же встал посреди тротуара, наверняка, он мешает остальным людям, которые направляются по своим делам. И это очень в стиле Юнги – вместо того, чтобы тратить время на слова, просто оттащить своего хена в сторону, это свойственный ему жест, поэтому сердце Сокджина не должно, по идее, сходить с ума из-за чего-то подобного. Это ведь такая мелочь, Юнги сжимает его руку не дольше пятнадцати секунд (нет, Сокджин не считал, конечно, нет), в этом нет ничего особенного. Но глупое сердце все равно сбивается с ритма, а неровное дыхание еще крепче застревает в его горле. Юнги нужно быть осторожнее, если он не хочет ненароком убить своего единственного хена, без предупреждения хватая его под руку.       Сокджин немного смущенно откашливается, когда Юнги через пару секунд отпускает его, и бессознательно потирает локоть в том месте, где еще мгновение назад ощущалось прикосновение пальцев младшего. Джин старается не краснеть, потому что это немного неловко – краснеть из-за такой вот ерунды, ему ведь не четырнадцать, а Юнги не его первая влюбленность, по которой он сходит с ума настолько, что даже такое короткое и простое взаимодействие – для него нечто невероятное. Юнги его первая любовь, но не влюбленность, и Сокджин сходит по нему с ума, было бы глупо это отрицать, но не в фанатичном смысле этого слова. И, будучи друзьями, они касаются друг друга достаточно часто, чтобы нечто подобное не выводило Сокджина из равновесия, так что ему не стоит реагировать так ярко на простое, недолгое прикосновение. Это просто нелепо – краснеть из-за подобного, а Сокджин и без того частенько выставляется себя нелепым перед Юнги.       Вполне достаточно и того, что кончики его ушей, как всегда, начинают гореть, словно подсвеченные лампочкой. Этого более чем достаточно.       - Тебя могли задеть, хен, - небрежно поясняет Юнги, скрещивая руки на груди, хотя Джин и не спрашивает ничего. Сокджин немного удивленно поднимает брови на это, хотя уголки его губ предательски ползут вверх. Так вот в чем дело. Ох, Юнги порой такими забавными и незамысловатыми способами проявляет свою заботу, что сердце Джина просто не выдерживает этой милоты. – И да, оказывается, Тэхен написал нам неправильное время, поэтому остальные подойдут позже, - как бы между делом сообщает парень, заставляя Сокджин уставиться на него, глупо распахнув глаза.       - Чего? – хрипит Джин, когда отчасти обретает способность говорить, что на несколько секунд покинула его. – Тогда какого черта я бежал весь этот путь? Ты же сам написал мне, Юнги-я, чтобы я поторопился! – Сокджин невольно повышает голос и всплескивает руками, потому что он действительно бежал сюда изо всех сил для того, чтобы встретиться со своими тонсэнами, как они и договаривались.       Картина Чонгука, написанная к ежесеместровому отчету, была удостоена награды и вывешена в картинной галерее, которую бронирует их университет. Это очень даже большое и важное достижение для студента изобразительного факультета, поэтому они решили прийти всей компанией, чтобы поддержать и поздравить их макнэ, а затем вместе отправиться праздновать это событие, а также завершение написание песни для Чимина, в бар. И пусть от второй части этого плана Сокджин не то чтобы в восторге, все-таки воспоминания о последней подобной гулянке все еще слишком свежи в его памяти, а ее последствия вроде как немного перевернули всю его жизнь, однако относительно первой он был очень даже воодушевлен. Насколько сильно, что за несколько дней отпросился на работе у своего менеджера и поменялся сменами, чтобы точно ничто не помешало ему явиться и искупать Чонгука в своей гордости.       Чонгук – талантливый ребенок, и как бы они все ни дразнили его время от времени, они гордятся им, поэтому ни у кого из их компании не возникло вопросов, должны ли они приходить. В их секретном от Чонгука чате еще за неделю до самого мероприятия разразились нешуточные дискуссии о том, нужно ли им принести цветы или какой-то другой подарок для макнэ. Сокджину с трудом удалось отговорить Чимина и Хосока от идеи притащить огромный поздравительный баннер. Сама идея шикарная, Сокджин бы даже с удовольствием написал бы на нем парочку своих потрясающих шуток, однако сам Чонгук, скорее всего, был бы слишком смущен, приволоки они его и начни размахивать у всех на глазах. И хоть Джину обычно нравится смущать своих тонсэнов, но в такой день это кажется немного неуместным, так что Сокджин милостиво решает на этот раз пожалеть парнишку. У них, наверняка, будет еще много возможностей заставить Чонгука краснеть из-за чрезмерного проявления привязанности и любви с их стороны.       Но отставляя в сторону его обязанности хена и друга, Сокджину действительно любопытно взглянуть на картину Чонгука, которую, судя по разговорам его тонсэнов, каким-то образом успели увидеть на том или ином этапе работы все его друзья, кроме него. Он много раз наведывался в мастерскую художественного факультета и частенько комментировал работы парня, даже когда его мнения никто не спрашивал, но в последнее время Сокджин был так сильно сосредоточен на Юнги, что действительно уделял мало внимания остальным своим тонсэнам, проводя с ними гораздо меньше времени, чем раньше. И это понимание вроде как по привычке заставляет Сокджина почувствовать себя виноватым, заставляет его заволноваться и задаться вопросом, справляется ли он с возложенной на него ролью старшего, что, конечно же, неправда, но подобные мысли тяжело взять и просто изгнать из головы.       Юнги невозмутимо пожимает плечами в ответ на нескрываемое возмущение Сокджина.       - Ну… мне было скучно стоять здесь одному. Решил, что ты должен страдать вместе со мной, хен. Раз уж мы делим все наши страдания на двоих. Таковы же условия нашего контракта, верно? - хватает ему совести спокойно ответить.       Сокджин надеется, что негодующий взгляд, каким он прожигает парня сейчас, в силах передать хотя бы десятую долю того раздражения, что он ощущает. И в то же время… он беспомощно признается самому себе, что даже в такой ситуации его глупое сердце подпрыгивает в груди, от одной только мысли, что Юнги, возможно, хотелось поскорее увидеться с ним. А из каких именно побуждений уже не так сильно и важно, на самом деле.       Сокджин недовольно надувает губы и резким движением откидывает взмокшую челку со лба, потому что он все еще зол на всю эту ситуацию и, так как перед ним сейчас именно Юнги, он не считает нужным это скрывать.       - Ты заставил меня пробежать целый квартал, Юнги-я! – вскрикивает Сокджин, и это явно работает, потому что Юнги морщится и с притворной неохотой покачивает головой, уголки его губ едва заметно подрагивают, сдерживая улыбку.       - Ладно-ладно, хен. Тут рядом есть кафе, я куплю тебе чего-нибудь попить.       - Конечно, купишь, Юнги-я! Я несся к тебе изо всех сил, думая, что опаздываю, это меньшее, что ты можешь сделать для меня.       Сокджин выразительно фыркает и скрещивает руки на груди, но более чем довольно направляется следом за Юнги в ближайшее кафе, неоново-фиолетовая вывеска которого сразу же бросается в глаза, привлекая к себе внимание. Сейчас ранний вечер, так что народу не так уж и много, даже несмотря на то, что они находятся почти что в центре города. Сокджин еще несколько минут жалуется на Юнги ему же, просто потому что может и хочет побыть драматичным, а Юнги спокойно позволяет ему это, без интереса кивая в нужных местах и закатывая глаза время от времени, что, переводя с языка этого парня на человеческий, можно расценивать как снисходительное потакание чуши Сокджина.       Уже сидя за столиком и попивая купленный Юнги для него лимонад, Сокджин пишет Тэхену, чтобы понять, как так могло выйти, что он сообщил им с Юнги неверное время. Обычно Тэхен более чем точен в подобного рода вещах. Да, он мог легко заблудиться по дороге из одного пункта в другой, но он хотя бы точно знал, насколько он опаздывал и ко скольки должен был прийти, в отличие от того же Чимина, который обычно не только не знает, во сколько они встречаются, но и что он вообще-то опаздывает. Если бы не Хосок, который всегда будил его и напоминал, где он должен быть в то или иное время дня, Чимина точно опаздывал бы абсолютно везде. Так что Сокджин не понимает, как Тэхен мог ошибиться.       Однако он едва ли не в голос стонет, когда получает в ответ совершенно беспечное сообщение от младшего:       О, я ничего и не путал, хен.       Я специально сказал вам с Юнги-хеном другое время.       Просто хотел, чтобы вы остались ненадолго наедине.       Сокджин, очень агрессивно барабаня по экрану, поспешно набирает сообщение, старательно игнорируя заинтересованно приподнятую бровь Юнги. Видимо, у Джина очень занятное выражение лица в этот момент.       Мы и без того часто остаемся наедине, Тэхен-а. Мы живем вместе.       Но это совсем другое, хен.       Картинные галереи – хорошее место для свиданий, повеселитесь до нашего прихода.       Сокджин поджимает губы и едва подавляет желание побиться головой об столешницу стола. Он не может делать подобное в общественном месте, его упекут в психушку, если он выкинет что-то такое. Почему он думал, что может ожидать от Тэхена чего-то более адекватного? Что этот парень просто будет стоять в сторонке и со всем уважением к личной жизни своих хенов молча наблюдать, как Сокджин неловко вьется вокруг Юнги? Ему стоит радоваться, что Тэхен ограничивается в своем желании побыть сводником подобными, относительно невинными проделками, потому что с фантазией этого парня он мог бы сотворить что-то куда масштабнее и разрушительнее.       Но все равно… свидание? Серьезно? Сокджин устало потирает переносицу, чувствуя, как где-то в районе затылка начинает зарождаться головная боль. Посещение с Юнги какого-то общественного места только вдвоем никак нельзя приравнивать к свиданию. Сокджин был на многих свиданиях и знает, что с полной уверенностью можно классифицировать как свидание, а что нет. Если бы подобную ситуацию можно было бы приравнять к свиданию, то это означало бы, что они с Юнги уже сходили на десятки свиданий, ведь они часто ходят в кинотеатр вместе или едят вне дома. И да, Сокджин ничего не имеет против свидания с Юнги, он руками и ногами за, но ему хотелось бы, чтобы это, как минимум, было их с Юнги взаимное желание.       И… картинная галерея? Серьезно? Они с Юнги оба не особые ценители подобного. Юнги нравится рисовать самому, но это всего лишь хобби, помогающее ему иногда расслабиться и отвлечься, он не имеет очень уж глубоких познаний в живописи, так же как и Сокджин. И они оба не фанаты долгих прогулок и задумчивых разглядываний произведений искусства. Такое по душе Намджуну, который действительно разбирается во всех этих художественных течениях и авторских видениях и умеет получать реальное удовольствие от выставок, или тому же Тэхену с Чонгуком, но не им с Юнги.       Если бы Сокджина попросили назвать идеальное для него свидание, он назвал бы что-то очень близкое к тому, что они с Юнги делают едва ли не каждый вечер. Что-то простое и незамысловатое, но уютное и веселое. Без лишнего напряжения и давления. Сокджин был на многих свиданиях, и он действительно сыт по горло всем тем вынужденным официозом и скованностью, что сопровождают подобные мероприятия, особенно на тех этапах, когда люди еще плохо знакомы друг с другом. Сокджину пришлось пройти через такое количество неловких первых свиданий, что одно слово «свидание» уже вроде как утомляет его.       Так что, в его представлении, идеальное свидание – то, на котором он не чувствует себя так, будто задыхается от неловкости, и не ощущает необходимости быть очаровательным и обходительным, чтобы произвести хорошее впечатление. Это то свидание, на котором ему комфортно и просто. На котором ему легко. На котором ему не нужно кого-то из себя изображать и оправдывать чьи-то ожидания.       Это может показаться странным, ведь свидания вроде как должны быть веселыми и приносить удовольствие, в этом их смысл – приятно проводить время с определенным человеком, параллельно ближе узнавая его, но по факту оказывается, что Сокджин может буквально по пальцам пересчитать, сколько у него было действительно хороших свиданий.       Если бы Джин организовывал их с Юнги свидание, он не стал бы придумывать ничего грандиозного и чересчур сложного. Для подобного всегда есть годовщины и другие особые события, которые достойны масштабного празднования. Нет, Сокджин не стал бы мудрить. Вкусный ужин на двоих, просмотр кино под теплым одеялом, может, немного выпивки и теплый, неспешный разговор, приправленный шутками и поддразниваниями. Для Сокджина это почти что идеальный вечер. Почти что. Для полноты картины не хватает только парочки крепких объятий и поцелуев. Много поцелуев. Но это уже что-то вроде вишенки на торте.       Сокджин тяжко вздыхает и быстро моргает, прогоняя эти слишком притягательные мысли, и вновь берется за телефон, чтобы дать Тэхену понять, как сильно он недоволен подобным вмешательством в его личную жизнь.       Йа! Ким Тэхен!       Ты не можешь просто взять и отправить нас с Юнги на свидание!       Эм… но я уже сделал это, хен. Вы уже на свидании. Прямо сейчас.       Скажешь спасибо потом, хен.       - Тэхен и тебе написал какую-то чушь? – интересуется Юнги, когда Сокджин тяжко выдыхает. Порой он не знает, как реагировать на Ким Тэхена, но это нормальное состояние. Так и должно быть. Стоит по-настоящему беспокоиться, когда начинаешь слишком хорошо понимать его логику.       - Ага. Желает нам хорошо прогуляться по галерее, - произносит Сокджин, делая большой глоток лимонада и морщась. Он холодный, так что Джин чуть не заморозил себе мозг, выпив так много залпом.       - Она даже не настолько большая, чтобы ходить по ней два часа, - покачивает головой Юнги, отпивая свой кофе. Было бы странно, закажи он что-то другое.       - Два часа? – стонет Сокджин и обреченно закрывает глаза, когда Юнги хмуро кивает. Джин вновь берется за телефон, теперь уже будучи не на шутку раздраженным.       Ким Тэхен, если ты захотел поработать феей-крестной, то мог бы предупредить меня!       Два часа!       Почему ты не доверяешь своему хену, Тэхен-а? Хен ведь сказал, что сам разберется со своей личной жизнью.       Удивительно, но ответа на эти жалобные сообщения он ждет немного дольше, чем на все остальные.       О, хен, я отправил вас с Юнги-хеном на свидание как раз для того, чтобы ты сам разобрался со своей личной жизнью.       И я доверяю тебе, но…       Я уже купил ту супер милую бабочку для Ёнтана, и ты не представляешь, как очаровательно он выглядит в ней.       Тан-и должен пойти к алтарю в ней. Так что вам с Юнги-хеном нужно пожениться как можно скорее.       Сокджин беспомощно усмехается без всякого веселья в голосе и качает головой. Скажи ему кто-то два месяца назад, что его друзья будут устраивать тотализатор на его отношения и уговаривать жениться на собственном соседе и лучшем друге, только ради счастья маленькой собачки, он бы ни за что не поверил. В первые несколько секунд. Пока не вспомнил бы, с кем именно дружит.       Тэхен-а, это твой пес. Если хочешь, чтобы он нес кольца к алтарю, сам и женись.       Ладно, хен. А теперь попробуй сказать «нет» самому Тан-и.       После этого зловещего сообщения Тэхен присылает ему фото своего померанского шпица с повязанной вокруг шеи красивой бабочкой. Песик очаровательно склоняет голову набок, прибавляя фотографии еще пару десятков очков милоты. Сокджин вынужден признать, что Тэхен прав – это действительно умилительно. И со стороны Тэхена это крайне подло использовать свою собаку как козырь в переговорах.       Однако Тэхен оказывается не прав, каким бы милым ни был Ёнтан, его фотографии не достаточно, чтобы убедить Сокджина. На самом деле с этой задачей гораздо эффективнее справляется мягкая, почти нежная улыбка, в которой расплывается Юнги, когда Сокджин показывает ему фотографию. С этим справляются темные глаза парня, которые начинают тепло поблескивать, и умиленные морщинки, собирающиеся в уголках этих самых глаз. Когда Сокджин видит Юнги таким, он чувствует, как медленно тает его сердце, чувствует, что готов украсть Ёнтана у Тэхена и вручить Юнги, только для того, чтобы иметь возможность видеть это выражение на его лице постоянно. Да, определенно, Тэхен может сколько угодно утверждать, что Ёнтан – самое милое существо в мире, но для Сокджина ничто не будет умилительнее этого выражения лица, что он видит сейчас у Юнги.       Глядя на такого Юнги, Сокджин смиряется и действительно подумывает о том, чтобы устроить что-то вроде короткого мини-свидания, о котором будет знать только он один. Это странно и глупо, но… это ведь будет не первое событие в их с Юнги отношениях, о котором знает только один Сокджин, так что... почему бы и нет? Никому ведь не повредит, если он мысленно назовет это несвидание свиданием, верно? Пока это остается только в его голове, это же не может ничего испортить, да?       - Раз уж мы тут застряли, Юнги-я, может, поедим? – взволнованно откашлявшись и потерев взмокшие ладони друг о друга, предлагает Сокджин.       Это заставляет Юнги отвлечься от телефона и фотографии Ёнтана, с мгновение он задумчиво рассматривает лицо Сокджина, который чувствует, как предательски его щеки загораются под этим взглядом, после чего все же согласно кивает, явно решив не комментировать румянец старшего, за что Джин очень ему благодарен.       Они заказывают пару сэндвичей, решив разделить заказ на двоих, потому что так дешевле, и Сокджин воодушевленно рассказывает о том, как прошел его день. Они не виделись с самого утра, из-за того, что оба старались вовремя закончить свои дела и успеть на выставку, и Сокджин уже как несколько часов ощущал неприятное, скребущее беспокойство в груди, потому что весь его день проходил по непривычному сценарию. Это отклонение от нормы не было настолько основательным, чтобы вызвать у него настоящую тревогу, просто… Сокджин вроде как действительно отвык не контактировать с Юнги больше нескольких часов, и именно это основная причина, из-за которой он так мчался на эту встречу. Самому себе Сокджин может в этом признаться. Тем более в этом признании нет ничего удивительного и нового.       Нет ничего нового в том факте, что Сокджин мгновенно успокаивается и забывает обо всем остальном мире, когда погружается в разговор с Юнги. Может, это и не всегда работало именно таким образом, но в последние месяцы… Сокджин отчетливо ощущает, как отключается от всех посторонних звуков и раздражителей, когда полностью сосредотачивается на Юнги. Словно они пропадают в собственном, созданном только на них двоих мирке. И это… почти что уютное ощущение.       Юнги в ответ, морщась, притворно жалуется на Чимина, который все продолжает заваливать его благодарными сообщениями и обнимать при встречах, за то, что он написал для него музыку. Сокджин лишь пожимает плечами и отвечает, что такова цена гениальности и Юнги придется с ней смириться. Юнги недоверчиво фыркает, но молчит и отводил взгляд в сторону на относительно продолжительное время. Сокджин самодовольно усмехается, он всегда чувствует какое-то шипящее удовлетворение, когда ему удается хоть немного, но смутить Юнги.       Затем Сокджин принимается причитать, насколько это несправедливо, что все уже видели картину Чонгука, а он еще нет. Юнги недоуменно поднимает на это бровь.       - Ты не заходил в его мастерскую? – в его тоне так отчетливо сквозит недоверчивое удивление, что Сокджин кривится и скрещивает руки на груди, защищаясь.       - Йа, вообще-то, я тоже могу быть занят, Юнги-я, - бурчит он, стараясь не встречаться с младшим взором. Ему и не нужно видеть Юнги, чтобы знать, какое у него выражение лица в этот момент. Они оба знают, что если Сокджин и был занят то только разве что Юнги, потому что проводил почти каждый день последних недель с ним. – Йа! Ты сам разве заходил к нему? – всплескивает руками Джин, не выдерживая чужого взгляда. Юнги медленно моргает и невозмутимо кивает.       - Конечно. Он же мой тонсэн. Я не мог не проверить его, - серьезно проговаривает он. Его глаза загораются подначивающими огоньками, и Сокджин знает, что его просто дразнят, но все равно надувается. Юнги не может просто взять и сказать, что он выполняет обязанности хена в их группе лучше Сокджина и ожидать, что ему это сойдет с рук.       - Мне и не нужно проверять его, Юнги-я. У нас прочная эмоциональная связь. Я настолько хорошо знаю Чонгук-и, что узнаю его картину, как только увижу ее, - уверенно заявляет Джин, хлопнув ладонью по столу. Глаза Юнги провокационно щурятся.       - В самом деле?       - Ким Сокджин не бросает слов на ветер! – поднимает в воздух указательный палец Сокджин. – Я оплачу сегодня всю выпивку, которую ты закажешь, Юнги-я, если не смогу найти картину Чонгука.       Юнги отрывисто смеется этим своим беззвучным смехом, который заставляет трястись его плечи и обнажает в улыбке его десны. Он явно считает Сокджина нелепым в это мгновение, но Джин знает, что он примет участие в этом глупом споре, потому что Юнги всегда так делает. Какую бы глупость Сокджин ни предложил, какую бы чушь ни порол, Юнги всегда поддерживал его, пусть и делал часто вид, будто идет на это с большой неохотой. В конце концов, Юнги всегда оставался на его стороне.       Так они и оказываются в картинной галерее и принимаются неторопливо бродить по выставочным залам, рассматривая картины и довольно громко перешептываясь. Сокджин действительно пытается проникнуться атмосферой прекрасного, но все, что он видит - это красивые полотна, какие-то с сюжетом, а какие-то без, и он не может заставить себя видеть в них что-то большее, кроме их очевидной красоты. Его познаний в изобразительном искусстве хватает лишь на то, чтобы с уверенностью отличить пейзаж от натюрморта, но не более. Познания же Юнги более обширны, и иногда он рассказывает о технике написания той или иной картины, или о каком-то художественном течении, или просто делится случайным забавным фактом о каком-то художнике (потому что Юнги вообще знает кучу рандомных и странных фактов, которые он выдает обычно в самые неожиданные моменты), но по большей части они оба заняты тем, что вспоминают отрывки из многочисленных лекций Намджуна, чтобы не просто тупо разглядывать работы, а делать это с максимально вдумчивым и умным видом. Хотя бы потому, что все вокруг них ходят с такими лицами и слишком сильно выделяться не хочется. Сокджин уверен - через пару часов Намджун сам проведет им подробную экскурсию по этой выставке, на которой будет в первый раз, и вот тогда… у них появится возможность еще и восхищенно вздыхать в нужных местах и понятливо кивать.       - Юнги-я, - зовет Сокджин, похлопывая друга по плечу, чтобы привлечь его внимание и заставить остановиться на месте. Юнги поворачивается к нему и одаривает выжидающим взглядом. – Кажется, я нашел самую красивую картину на этой выставке, - Сокджин вытягивает руку и показывает ему на то, что видит перед собой.       Юнги смотрит в нужном направлении, моргает, несколько секунд очень выразительно молчит, а затем тяжко вздыхает.       - Это зеркало, хен.       - Ага. Разве в нем не отражается самое красивое произведение искусства, что ты видел в своей жизни? – широко распахивая глаза, подтверждает Сокджин и кивает на высокое зеркало, висящее напротив них и отражающее их обоих. В отражении он видит, как Юнги одаривает его пустым взглядом, и с трудом сохраняет серьезное выражение лица.       Юнги засовывает руки в карманы и молча уходит с таким видом, будто хочет сделать вид, что не знает Сокджина, что заставляя старшего все же разразиться довольным и визгливым смехом. И на самом деле Сокджин не соврал. Он действительно уверен, что ничего красивее того, что показало ему зеркало, он сегодня точно не увидит. И он имел в виду вовсе не собственное отражение.       - Юнги-я, знаешь какой цвет самый горячий? – спрашивает Сокджин спустя добрые пять минут, когда они стоят у большой картины с какими-то странными абстрактными мазками и линиями, которые не собираются в цельное изображение, как бы Сокджин ни наклонял голову. Ему начинает казаться, что табличка, на которой написано, что под каким-то определенным углом он должен увидеть что-то осознанное, все же нагло врет и ему и всем посетителям.       - Горячий? – озадаченно хмурится Юнги, поворачивая к нему голову. – Я пожалею об этом, но ладно. Какой?       Сокджин выдерживает драматичную паузу, а затем торжественно выдыхает:       - ЛАВАндовый.       Он с удовольствием смеется и хлопает в ладоши, когда видит, как за секунды меняет выражение лица Юнги с замешательства до полного осознания. Юнги поспешно поджимает губы, явно сдерживая улыбку. Это не помогает ее скрыть, потому что Сокджин отчетливо видит ее в глазах парня, и этого более чем достаточно, чтобы сделать Джина счастливым.       - Ты придумал это у той картины с лавандовым полем? – Юнги хмыкает, когда Сокджин довольно кивает. – Вау, и ты держал при себе эту шутку все это время? Тебя, наверное, едва не разорвало, хен.       - Хороший игрок знает, что нужно придерживать удачные карты напоследок, - важно проговаривает Джин, поднимая подбородок, после того, как ему удается отсмеяться.       - То есть это, по-твоему, была еще хорошая карта? – поднимает брови Юнги, на что Сокджин предсказуемо возмущается.       - Йа, просто признай, Юнги-я, что я раскрашиваю твою жизнь своим потрясающим юмором. Не пытайся отрицать истину.       - Я и не отрицаю. Просто ты не очень хороший художник, хен.       Сокджин притворно ахает и хватается за сердце, изображая на лице полное боли выражение.       - Я не делаю тебя счастливым, Юнги-я? Ты не можешь говорить такие жестокие и неправдоподобные вещи своему хену. Даже ради шутки, - качает головой Сокджин. – Ты делаешь мне больно.       Он замечает, как Юнги, не поворачивая головы, скашивает глаза, чтобы посмотреть на него, а затем как-то дергано поводит плечами и чуть морщится. Сокджин молчит и терпеливо ждет, пока Юнги первым не заговорит, сдерживая при этом улыбку, что так и норовит растянуть его губы. Картина перед ними все также остается в его глазах непонятной, бесцельной абстракцией, однако теперь Сокджину нет до нее никакого дела, он не пытается увидеть какой-то более четкий рисунок и смотрит на нее, лишь потому что знает, что если посмотрит на Юнги, то испортит весь драматический эффект.       - Ты же сам знаешь, что это не так, хен. Я просто дразню тебя, - в конце концов, негромко, с напускным недовольством в голосе ворчит парень. Сокджин все же не сдерживается и улыбается, потому что сложно этого не делать, когда из-за этих слов радость и облегчение наполняют его грудь легкостью и довольством. Когда из-за этих слов и смысла, скрывающегося за ними, его сердце начинает биться неровно и быстро, разгоняя кровь в венах и нагревая ее.       - О, так я все-таки делаю тебя счастливым, Юнги-чи? В самом деле? - поддразнивает его Сокджин, чуть подталкивая плечом и отпуская несколько довольных смешков, которые самовольно вырываются из него. Его голос звучит выше обычного, но с этим он тоже ничего не может поделать, потому что… пусть это и шутка, но все равно… Все равно. – Йаа, это так мило, что ты признаешь, настолько тебе важен твой хен, Юнги-я. Теперь я чувствую себя таким особенным.       Юнги тяжко выдыхает и беспомощно растирает ладонью заднюю часть шеи.       - Пошли уже искать картину Чонгука, хен, - бурчит Юнги, а затем как-то совершенно естественно, будто делал так постоянно, берет Джина за руку и тащит его за собой куда-то подальше от странной и непонятной картины. Из горла Сокджина вырывается странный, удивленный и сдавленный звук, а в голове уже привычно становится пусто, как и всегда, когда Юнги неожиданно делает что-то подобное.       Сокджин поспешно моргает, пытаясь хоть как-то развеять это оцепенение, сковавшее его разум, который, кажется, целиком и полностью зацикливается на тепле пальцев Юнги и том уверенном прикосновении, что обвивает его запястье.       - Да ладно тебе, Юнги-чи, - произносит легким, все еще слишком воодушевленным и радостным тоном Джин на ходу, не в силах перестать тихо посмеиваться себе под нос. Он, наверняка, выглядит сейчас со стороны очень странно, но он не может успокоиться, он вроде как слишком счастлив, потому что замечает, как щеки Юнги и его уши покрываются неровными розовыми смущенными пятнами. Его вроде как буквально распирает от восторга, и он не знает, что ему с этим делать и как прекратить смеяться. Юнги, пусть и не прямо, но признал, что Сокджин делает его счастливым, и это… это важное признание, так что Сокджин не думает, что его можно винить за подобную слишком яркую реакцию. – В этом нет ничего постыдного. Ты вот тоже делаешь меня счастливым.       Юнги останавливается, заставляя и Сокджина удивленно замереть на месте и растерянно захлопать глазами. И вначале Сокджин не понимает, что случилось, а потом он заново обдумывает то, что только сказал и… Ох, это было, возможно, немного чересчур откровенно. Это правда, конечно. Несмотря на все те противоречивые и не всегда светлые эмоции, которые он переживает из-за Юнги и чувств к нему, Сокджин все равно без приукрашиваний может заявить, что этот парень делает его счастливым. Что Юнги единственный человек, который вообще когда-либо делал его настолько счастливым. Единственный, кто заставил его поверить, что он способен быть таким счастливым.       Это правда. Но в том-то и дело. И Сокджин не может не нервничать из-за мысли, что выдал себя, не может не затаить дыхание, ожидая реакции Юнги.       Которой… как таковой и нет. Юнги замирает на несколько долгих секунд, кидает на Сокджина какой-то беглый и нерешительный взгляд, поспешно облизывает губы и отворачивается, чтобы продолжить вести Сокджина по залам. Сокджин с трудом сглатывает и медленно выдыхает, пытаясь заставить свое разволновавшееся сердце успокоиться, и проводит остаток пути в молчании, боясь, что вновь скажет, что-то слишком правдивое, что смутит их обоих.       - Юнги-я, - зовет парня Джин, когда они оказываются в зале, отведенном под работы отличившихся студентов, а Юнги отпускает его руку и принимается быстро осматриваться, выискивая нужную им картину. Сокджин откашливается, мысленно заставляя себя собраться и сосредоточиться. – Ты сказал, что я плохой художник. Но я так не думаю, - он засовывает руки в карманы и подходит ближе к Юнги, так близко, что почти касается плечом плеча друга. Его дыхание сбивается, но он не замечает этого, больше сосредоточенный на профиле парня и той жгучей и одновременно почти что тягучей эйфории, что бурлит в его венах, пьянит и туманит ему голову. Сокджин действительно чувствует себя так, будто уже выпил пару стопок соджу, а ведь они пойдут в бар только вечером. – Мне нравится этот розовый оттенок, в который раскрасились твои щеки из-за меня.       Юнги резко разворачивается и смотрит ему в глаза все тем же задумчивым и острым взором, который, как кажется Сокджину, пытается прочитать все, что Джин скрывает в своей душе, все, о чем он думает и боится мечтать, но все равно, конечно же, мечтает. Прочитать его истинные намерения и желания. И то, что они с Юнги оказываются так близко друг к другу, никак не упрощает дело, не помогает сердцу Сокджина биться не так панически быстро и оглушительно, это, наоборот, только в разы усложняет ситуацию и окончательно выветривает остатки здравомыслия из головы Джина, оставляя ее блаженно пустой.       Почему его разум реагирует именно таким образом на близость Юнги? Почему он глупо застывает на месте, не в силах пошевелиться? Почему он не только не привыкает к этому состоянию, но и будто бы становится только слабее перед его воздействием?       Сокджин не знает, но, возможно, ему и не нужно знать. Возможно, это вообще не та вещь, о которой ему действительно стоит волноваться. Возможно, ему больше стоит волноваться из-за того, что его взгляд сам собой постоянно опускается на губы Юнги, особенно после того, как парень нервно поджимает их. Потому что подобная пристальная концентрация на одной конкретной части тела другого человека не может не вызвать вопросы, если окажется замеченной.       - О, так ты делаешь это специально, хен? – негромко и каким-то странным, отстраненным и далеким тоном спрашивает Юнги, заставляя Сокджина вздрогнуть и растерянно заморгать в попытках сосредоточиться.       Сокджин спешно отводит взгляд в сторону, его уши, как и всегда, горят, однако сам он вроде как паникует, не зная, что именно ответить на это.       - Делаю что? – все же выдавливает он из себя, хотя более чем отлично понимает, о чем идет речь. И, наверняка, Юнги отлично понимает, что он понимает.       - Все… что ты делаешь в последнее время.       Голос Юнги странно ломается примерно в начале фразы, в нем слышатся такие непривычные и чужеродные для него уязвимые нотки, что Сокджин удивленно смотрит ему в глаза, пытаясь понять, что не так. Юнги выглядит… не необычно, его лицо сохраняет спокойное, почти бесстрастное выражение, а руки глубоко засунуты в карманы куртки, но Джин видит, как неуверенно парень закусывает нижнюю губу, как блекло сверкают его глаза, настойчиво изучая его. И Сокджин знает этого человека достаточно хорошо, чтобы понять – Юнги действительно не на шутку встревожен и обеспокоен, пусть и пытается сделать вид, будто это совершенно не так.       И Сокджин не может и не хочет подавлять свое желание тут же любым способом успокоить и приободрить его. Потому что так не должно быть. Юнги не должен беспокоиться и переживать из-за действий Сокджина, они не должны вызывать у него такой дискомфорт, и это… нечестно. Со стороны Сокджина это нечестно – держать Юнги в неведении, когда он точно знает, что это незнание тревожит Юнги. Как бы страшно Сокджину ни было, он не может так поступать со своим другом.       Так что он открывает рот, чтобы сказать что-то, Сокджин сам не придумал, что именно, набирает в грудь побольше воздуха, и…       - Я…       - Джин-хен! Юнги-хен! Вы что… действительно пришли?       Сокджин едва ли не подпрыгивает на месте и стремительно разворачивается вокруг своей оси, чтобы увидеть подбегающего к ним Чонгука, который немного недоверчиво и стеснительно, но все равно широко улыбается им. Большие глаза парня блестят, словно звезды в темном, безлунном небе, и он смотрит на них с Юнги так, будто, в самом деле, не ожидал их увидеть. Что почти что оскорбляет чувства Сокджина, потому что… как можно было подумать, что, будучи идеальным хеном, он пропустил бы такое важное событие в жизни их макнэ? Но в то же время, Джин разделяет его чувства. Он тоже совсем не ожидал в этот момент увидеть Чонгука.       Он поспешно смаргивает разочарование, что затапливает его с головой, стараясь сделать это быстрее, чем Чонгук успеет заметить хотя бы тень этой горьковатой эмоции (ни к чему младшему видеть эмоции, не имеющие к нему никакого отношения), и натягивает свою лучезарную и яркую улыбку. Они же вроде как договорились сделать Чонгуку сюрприз, нежданно заявившись на выставку, так что он должен выглядеть веселым, а не так словно ему не дали закончить очень важный разговор, и он раздражен этим. Даже если это и так, Чонгук не виноват, что появился так не вовремя. Да и можно ли сказать, что он прервал что-то, если Сокджин сам до конца не уверен, что именно собирался сказать и собирался ли вообще сказать что-то, что можно было бы прервать?       Сокджин не знает, он понятия не имеет и он вроде как сбит с толку, расстроен и в то же время недоволен тем, что не знает этого. Настолько, что, судя по его ощущениям, его фальшивая улыбка получается кривой и подрагивающей, что совсем на него не похоже. Сокджин профессионал в изображении фальшивых эмоций и выражений, но сейчас он настолько рассредоточен, что не может должным образом изобразить радость, и даже Чонгук, который не то чтобы умеет хорошо чувствовать социальную атмосферу, недоуменно моргает и чуть хмурится.       Сокджин спешит крепко обнять Чонгука, чтобы развеять его сомнения и переключить внимание на недовольное нытье из-за навязанных объятий. Он даже с минуту раскачивает младшего из стороны в сторону, приговаривая, какой он талантливый и невероятный, пока парнишка не начинает смущенно вырываться и отбрыкиваться, шипя, чтобы его оставили в покое. Из-за его роста и комплекции Сокджин порой забывает, что Чонгук не так давно закончил школу и некоторые подростковые ужимки все еще остались при нем. Например, стеснение при проявлении чрезмерной привязанности на публике. Все в их компании знают, что это жутко смущает их порой дерзкого макнэ, поэтому иногда они намеренно обращаются с ним как с маленьким только ради этой милой реакции.       Сокджин смеется, когда покрасневший и весь взлохмаченный его стараниями Чонгук все же вырывается из его захвата и, надувшись, бурчит себе под нос что-то неразборчивое и недовольное. При желании Чонгук мог легко освободиться раньше, все же он физически гораздо сильнее Сокджина (хотя сам Джин никогда не признает это вслух), но он этого не сделал, а значит, действия его хена в действительности докучали ему не так сильно, как он старается сейчас показать.       Сокджин поспешно облизывает губы и очень старательно не смотрит в сторону Юнги. Потому что он почти что физически ощущает удушливую тяжесть той недосказанности, что повисает между ними. Ему кажется, что если он посмотрит сейчас Юнги в глаза и столкнется с его выжидающим и испытывающим взглядом, если увидит, что не единственный, кто чувствует это напряжение, он, скорее всего, задохнется. Впервые за долгое время Сокджин отчаянно хочет поскорее оказаться в баре и выпить чего-нибудь покрепче. Ему нужно хоть что-то, что позволило бы заглушить все эти тяжкие ощущения, которые, кажется, разрываются его изнутри. Хоть что-то, что хотя бы частично сбавит тот градус давления, что распирает его сердце, которое, кажется, уже просто начинает не выдерживать всего этого. У всего есть свой предел, и, может быть, его сердце почти достигло своего.       Юнги ведь даже ничего такого не делает. Он просто задает вопросы, он просто пристально наблюдает за ним, просто все чаще и задумчивее молчит, но этого оказывается более чем достаточно, чтобы все внутри Сокджина кричало и корчилось от желания рассказать ему все. Выложить все как есть и прекратить уже кататься на эти качелях неопределенности, прекратить делать вид, что они до сих пор просто друзья и ничего больше, что Джин не желает ничего иного, и действительно может провести годы, сдерживая себя и свои чувства к Юнги.       Он не сможет, он не настолько силен, не настолько благороден, у него нет необходимой для подобного железной силы воли, Сокджин знает это. Поэтому целое мгновение, до появления Чонгука, Сокджину казалось, что он был готов плюнуть на все и просто перестать делать то, что он не привык делать при Юнги, но в последние месяцы делал постоянно.       Он, в самом деле, хотел перестать уже притворяться.       Потому что это кажется таким неправильным и странным – не говорить Юнги все, что лежит тяжким грузом у него на душе, контролировать себя и пытаться следить за своими словами и действиями в его присутствии, постоянно беспокоиться о том, как именно будут истолкованы его поступки и поймет ли Юнги истинный смысл слишком откровенных фраз, то и дело вырывающихся из Сокджина. Это кажется неправильным – видеть, как сильно Юнги озадачен тем, что Сокджин не говорит ему правды. Потому что такого никогда прежде не было, их отношения никогда не были такими. Они не должны быть такими. И им обоим слишком хорошо об этом известно.       - Йааа, мы же твои хены, Чонгук-и, мы не могли не прийти в такой важный день! – улыбается Сокджин в десятый раз за последнюю минут взлохмачивая шевелюру младшего. Чонгук демонстративно морщит нос, но все равно довольно и смущенно посмеивается в ответ. – Ты только посмотри не него, Юнги-я, - машет Джин в сторону макнэ рукой и наигранно стирает с щеки несуществующую слезу умиления. – Мы не зря годами кормили этого ребенка на свои деньги. Теперь у нас есть собственный Боб Росс и нам обеспечена спокойная старость.       - Мы знакомы только второй год, хен. И почему это именно я должен содержать вас в старости? - фыркает Чонгук, но Сокджин качает головой, игнорируя его слова.       - Все наши старания были не напрасны, Юнги.       - Да, думаю, теперь, когда он стал так успешен, мы можем перестать покупать ему еду, - кивает Юнги, придавая своему лицу бесстрастное и отстраненное выражение, сообщающее Сокджину, что он в очередной раз наглухо запечатывает свои эмоции.       Забавно, что для достижения одного и того же эффекта они пользуются диаметрально противоположными приемами. Чтобы скрыть свои чувства, Юнги принимает максимально безэмоциональный вид, а Сокджин, наоборот, преувеличивает все свои эмоции, пряча за шумом и шутками что-то действительно важное и слишком настоящее, что не хочется показывать другим.       Чонгук в ответ на эту реплику предсказуемо возмущается и принимается недовольно ныть, а Сокджин громко смеется, стараясь убедить самого себя, что не слышит в этом смехе нервных и чересчур высоких ноток, которые режут ему ухо. Что не чувствует, как непроизнесенные слова горьким комом застревают посреди его горла и жгут ему трахею, мешая дышать и заставляя злые слезы наворачиваться на глаза. Сокджин делает вид, что это от смеха, и разыгрывает очередную пантомиму, показывая, как сильно он растроган достижениями младшего, но странное ощущение никуда не пропадает. Тяжесть в сердце и ощущение незавершенности никуда не исчезают, и это нервирует, это действительно выводит Сокджина из себя.       И самое страшное заключается в том, что Сокджин, похоже, уже дошел до той стадии, когда ему становится все равно, действительно все равно, разорвет его от всех этих ощущений и противоречивых чувств или нет, и кто пострадает от этого взрыва, только он сам или вообще все вокруг. Похоже, он уже просто готов дать себе взорваться, выпуская наружу все эти слишком сильные эмоции, просто чтобы не тащить их больше в себе, словно тяжелую, тревожно тикающую бомбу, которая может сдетонировать в любое мгновение, после любой слишком проникновенной фразы Юнги, любого его слишком пристального взгляда или слишком теплой улыбки. Эмоциональное давление – не то, с чем Сокджин мог когда-либо очень уж хорошо справляться, и теперь… возможно, у него сдают нервы.       И это страшно. Сокджин чувствует, что находится на грани, и знает, прекрасно осознает, что вот-вот переступит ее, вот-вот сдастся, как всегда рано или поздно сдается, проигрывая собственному сердцу и его желаниям в этой бесплодной, но извечной борьбе.       И, пожалуй, сдаться – это самое страшное и пугающее решение, которое Сокджину довелось принимать в своей жизни, и он до сих пор не уверен, что готов к его возможным последствиям. Но он чувствует, в настойчивом и взволнованном биении своего сердца чувствует, что оно заставит его сдаться. Оно заставит его признаться независимо от того, готов он к этому или нет.