sealed with a kiss

      Сокджин не угадывает, какая из картин на выставке написана именно Чонгуком и тратит целых десять минут на возмущение и придумывание себе различных оправданий лишь для того, чтобы посмотреть, как равнодушно кивает в такт его словам Юнги и время от времени с тяжелым вздохом закатывает глаза. Он видит это зрелище едва ли не каждый день, оно настолько привычно, что Джин невольно начинает нервничать, если ни разу не застает его на лице Юнги в течение всего дня. Иногда он специально говорит или творит какие-то глупости, только ради того, чтобы увидеть это выражение. Однако, сколько бы раз Сокджин ни видел его, оно все равно не перестает ему безумно нравиться, не перестает греть ему сердце и вызывать широкую довольную улыбку, которую Джину удается подавить очень и очень редко.       - Да-да, конечно, хен. Но ты все равно сегодня платишь за всю мою выпивку, - спокойно проговаривает Юнги после того, как Сокджин ненадолго прерывает свои нудные причитания, чтобы перевести дух и восстановить дыхание.       Джин едва ли не давится воздухом и тут же принимается возмущаться вновь, на этот громче и экспрессивнее. Но не потому что Сокджин действительно расстроен, он просто не может вот так взять и молча принять свой проигрыш в дурацком споре. Это было бы совсем не в стиле Ким Сокджина, так что ему приходится выдавать наиболее ожидаемую от него реакцию, чтобы поддержать свою репутацию.       Сокджин и не думает говорить, что на самом деле специально, даже не приглядываясь, указал на совершенно случайную картину, потому что изначально не собирался выигрывать этот глупый спор. С самого начала у него и в мыслях не было пытаться действительно найти картину Чонгука, но он ни за что не признается в этом. Это слишком странно – пользоваться такими вот ухищрениями только ради того, чтобы угостить друга выпивкой за свой счет, потому что нормальные люди не придумывают целые хитроумные планы для чего-то подобного. Нормальные люди, определенно, ничего подобного не делают. Сокджин слышал, что они ничего такого не делают.       Это очень странный, очень сложный и неоправданно витиеватый способ поухаживать за кем-то, и, хотя бы в собственных глазах, превратить этот вечер во что-то больше похожее на реальное свидание, но Сокджин отлично осознает, что все его попытки приударить за Юнги такие. Завуалированные, прячущиеся за маской дружеских жестов и приятельской заботы, обернутые в спешно придуманные оправдания и недомолвки. Нечестные и трусливые, как и сам Сокджин, который несмело предпринимает их, вздрагивая каждый раз, как взгляд Юнги становится слишком пронзительным и испытывающим в ответ на его очередное слишком недружеское и двусмысленное действие.       Так что да, это вполне в духе Сокджина – вместо того, чтобы прямо сказать о своих чувствах, придумывать пусть и схематичные, но слишком заковыристые планы, согласно которым объект его любви должен каким-то магическим образом, не иначе как прочитав запутанные мысли Джина, самостоятельно понять, что в него влюблены, чтобы Сокджину не пришлось самому говорить об этом вслух.       Все ухаживания Сокджина сводятся именно к этому.       Потому что он, видимо, не может иметь дело с настоящими чувствами, не может не теряться, когда на карту поставлено больше, чем просто отношения с очередным человеком, которого он знает всего несколько недель. Не может хотя бы раз рискнуть, если все происходящее действительно становится для него слишком серьезным. Потому что Сокджин не готов рисковать ничем по-настоящему важным, он вообще не готов рисковать, на самом деле.       Сокджин столько раз задавался вопросом, почему у него никогда не получалось построить нормальные романтические отношения, и, влюбившись в Юнги, он был уверен, что нашел ответ. Он думал, что это в первую очередь связано с его собственной неискренностью, но теперь, он больше склоняется к мысли, что его проблема заключается не только в этом. Может, дело также и в том, что, несмотря на свое желание быть любимым, Сокджин всегда сам боялся любить кого бы то ни было? По-настоящему, искреннее любить? Ведь любить кого-то – это непросто, это делает уязвимым, слабым, нестабильным, это сбивает с толку и лишает любой имеющейся к тому моменту иллюзии контроля, а Сокджин ненавидит это состояние. И в действительности, может быть… он никогда и не хотел… испытывать что-то подобное?       Может, как и любой уважающий себя эгоист, ему необходима была чужая любовь, но сам он не готов был дарить свою? И теперь, когда он хочет это делать, когда все его естество тянется к Юнги и буквально сгорает от желания окутать младшего нежностью и лаской, которых в Джине оказывается даже слишком много для одного человека, Сокджин все равно не может подсознательно избавиться от этого страха рискнуть, не может сделать первый шаг, не может избавиться от своего эгоистичного, привыкшего только получать «я»? Может, дело еще и в этом? Может, все его размышления об их с Юнги особой связи, которую он боится разрушить – всего лишь одно из множества благородных и красивых оправданий, что прикрывают его трусость и нерешительность?       Он ведь ни разу не назвал все эти свои поползновения в сторону Юнги их настоящим именем, не сказал Юнги правду, хотя у него и было много возможностей все прояснить, много возможностей сказать Юнги, что он любит его, что он хочет быть с ним. Но он не сделал этого, потому что это слишком смущающе и неловко, потому что это поставило бы Джина в слишком уязвимую и зависимую позицию и передало бы контроль над всей этой ситуацией, сердцем и будущим Сокджина в руки Юнги. Сам Джин уже ни на что не смог бы повлиять и лишился бы привилегии продолжать ухаживать за Юнги, не меняя кардинально их отношения, привилегии, которая внушала Сокджину хоть какое-то ощущение контроля над тем, что он просто не в силах контролировать.       Так что, возможно… Тэхен был прав. Сокджин любит усложнять себе жизнь. И, может быть, этим он усложняет жизнь не одному лишь себе, но также и Юнги.       Ведь это ненормально. То, что для него проще придумать целую схему с «проигранным» глупым спором, чтобы у него был повод угостить Юнги парой стаканчиков, вместо того, чтобы просто прямо, словами предложить Юнги купить выпивку. То, что ему проще провести целый месяц в неловких попытках ухаживать за собственным лучшим другом, вместо того, чтобы откровенно рассказать тому, что у Сокджина есть к нему романтические чувства, и он не знает, что с этим делать и как ему теперь быть. Сокджину всегда было легче прятаться за масками, скрывать за ними свои чувства и переживания и подстраиваться под других в попытках дать людям то, чего они от него, по его мнению, хотели, но он никогда не думал, что настанет такой момент, когда с Юнги он начнет вести себя также. Он никогда не думал, что именно от Юнги будет прятать свои чувства.       Однако, именно этим он и занимается последний месяц. И одно дело, если бы он просто не говорил Юнги всей правды, если бы Джин просто не был с ним до конца откровенен, но помимо этого он ведь еще и пытается убедить младшего, что… ничего не происходит, а это… ложь, потому что происходит как раз очень даже много всего. Настолько много, что это просто глупо – на полном серьезе думать, что настолько масштабное и очевидное изменение можно продолжать скрывать.       И, возможно, до недавнего времени Сокджин и не осознавал, что действительно делает все это. Возможно, он в самом деле, сам того не понимая, совершал все эти действия почти что по привычке или по тысяче и одной причине, что он сам выдумал и нашел для самого себя, все же он так хорош в оправданиях и отговорках, что находить новые должно уже было стать таким же естественным процессом, как и дыхание. Возможно, он делал все это, потому что не умеет иначе. Потому что привык все по-настоящему важные чувства и эмоции прятать, словно сокровища, глубоко внутрь себя, туда, где никто не смог бы их увидеть, где никто не сумел бы раскрошить и растоптать их, высмеять или задеть. Ведь для Сокджина это необычайная редкость – испытывать действительно глубокие и сильные чувства к кому-либо, и поэтому он охраняет их так отчаянно и рьяно, как только может. Потому что ничего дороже и ценнее у него никогда не было, а Джин не знает, как ему иначе защищать то, что ему дорого, кроме как прятать это.       Возможно, Сокджин действительно просто не умеет по-другому. А, может быть, все дело в том, что он впервые оказывается в ситуации, когда его сердце так упрямо восстает против разума, отказываясь прислушиваться к его голосу, и настойчиво следует только собственным желаниям и стремлениям. А, может быть, все это вместе, в комплексе действует на него подобным образом, но даже если и так, то все равно…       Юнги ведь самый близкий ему человек. Он тот, кого Сокджин любит, а следовательно… Джин не может ему врать, ведь так? Он мог бы просто молчать, но теперь, когда Юнги откровенно беспокоит поведение Сокджина, это… просто кажется таким неправильным. А так не должно быть, верно? Джин не должен заставлять Юнги переживать и теряться в догадках, если любит его. Ни с друзьями, ни с любимыми так не поступают.       Сокджин может сколько угодно вариться в собственных сомнениях и страхах, может сколько угодно обдумывать и анализировать свои чувства и переживать из-за того, что сказал или мог подумать Юнги, но если все это каким-либо негативным образом сказывается на самом Юнги… какой в этом смысл? Верно ли то, что делает Сокджин, если в процессе он заставляет Юнги волноваться, если действия Сокджина сбивают его с толку? Сокджин не думает, что это правильно. Это не может быть правильным, хотя бы потому что его сердце беспокойно всколыхивается в грудной клетке всякий раз, когда их с Юнги взгляды пересекаются и он видит эту бесстрастную маску на лице парня, за которой скрываются все его эмоции, или эти задумчивые и странно мерцающие блики в темных глазах.       Это не может быть правильным. И Сокджину начинает казаться, что они с Юнги оба это понимают, однако все равно, не сговариваясь, ведут себя как обычно перед Чонгуком. Они обмениваются шутками, которые едва ли не заканчивают друг за другом, и до прихода остальных их тонсэнов по-доброму поддразнивают парнишку, заставляя его морщиться, недовольно закатывать глаза и бормотать себе под нос, насколько же они сегодня невыносимы. И из-за абсурда и неправильности всей этой ситуации Сокджин смеется выше и визгливее обычного, а может все дело в нервах, что будто бы натягиваются струнной, грозящейся лопнуть в любое мгновение из-за всего того напряжения, что нарастает в нем. Джин не уверен, но в чем он точно уверен, так это в том, что буквально кожей ощущает каждый взгляд Юнги, даже совсем мимолетный, потому что они обжигают Сокджина, заставляя буквально гореть изнутри.       Сокджин активнее размахивает руками и сыплет своими глупыми шутками просто для того, чтобы хоть как-то заглушить слишком частый и учащенный стук собственного сердца, что настойчивым эхом звучит в его ушах. Он вроде как ощущает себя загнанным зверем, который чувствует, что угодил в ловушку, мечется из одной ее стороны в другую, пока толстые прутья клетки все сильнее сжимаются вокруг него, отрезая ему все возможные пути к отступлению. Именно это делает с ним внимательный и серьезный взгляд Юнги. Именно это делает с ним его собственное сердце, которое беснуется от одной только мысли, что Юнги сейчас может быть плохо из-за его непутевого хозяина. Сердцу Сокджина всегда вроде как все равно на своего непосредственного владельца, что все-таки очень даже обидно. Хоть немного, но оно должно беспокоиться о Джине и его благосостоянии, но, конечно же, единственный, кто его волнует – Мин Юнги. Поцелуй Юнги, определенно, волшебный, раз его было вполне достаточно, чтобы целиком и полностью околдовать и привязать к себе сердце Сокджина, надежнее и эффективнее, чем способен был сделать это когда-либо сам Джин.       Интересно, если он поцелует Юнги еще раз, заклятие развеется? Во многих сказках проклятия развеиваются поцелуем истиной любви, а что если у Сокджина обратный случай? Джин знает, что это не так. Знает, что его проклятие, если можно его так назвать, будет только прогрессировать, если он поцелует Юнги вновь, знает, но все равно безуспешно пытается обмануть самого себя и убедить, что ему достаточно будет от Юнги всего лишь одного поцелуя. Или что он сможет смириться с отказом и продолжить общаться и дружить с Юнги как ни в чем ни бывало, не надеясь в глубине души и не веря, что рано или поздно, если он будет очень стараться… Юнги сможет полюбить его в ответ. Ничего из этого не является правдой, и Сокджин знает это, но все равно продолжает делать вид, что верит во все эти нелепости, потому что, если он не будет этого делать его чувства к Юнги из благословения и чего-то сокровенного действительно могут превратиться в проклятие.       Сокджин не хочет становиться тем самым безнадежным влюбленным, что годами хранит свою любовь за маской простой дружбы, когда, в действительности, не может отпустить свои чувства и не может отдалиться от объекта этих болезненных чувств, попадая в какой-то порочный круг и нездоровую эмоциональную зависимость. Сокджин не хочет застрять в этом пограничном состоянии, не хочет навсегда остаться во френдзоне, не хочет быть тем, кто застынет где-то между дружеской привязанностью и романтической любовью. Сокджин боится подобного исхода почти также сильно, как и того, что его откровенность может на корню разрушить их с Юнги дружбу.       Но его сердце, конечно же, не волнуют подобные мелочи, как логика и разумные или не очень сомнения. Именно оно заставляет Сокджина постоянно неосознанно стремиться оказаться поближе к Юнги, и это совершенно нелогично, что, избегая его вопросительного взгляда, Джин обнаруживает, что они то и дело соприкасаются плечами, что, очевидно, происходит по его вине, потому что он крутится рядом с Юнги, отходя от него не больше, чем на два-три шага, обнаруживает, что сам склоняет голову ниже, чтобы что-то негромко сказать Юнги или спросить у него что-то совсем незначительное. Сокджин, сам того не замечая, идет на поводу у своего сердца. Как и всегда. Рано или поздно, он всегда делает именно это – позволяет своему сердцу взять над ним вверх и творить все, что ему вздумается.       И всякий раз, когда дело касается Юнги, у него не находится сил, чтобы как-то подавить свои чувства. Скрывать, конечно, он все еще способен, но не подавлять.       Как бы он ни пытался, Джин просто не может сдерживать их, они вырываются из него как черти из табакерки, даже в такой момент, когда Сокджина разрывает изнутри от смятения и напряжения, когда его пальцы подрагивают от волнения и мысли в панике скачут в голове. Его чувствам, как и сердцу, плевать, что у него тут что-то вроде кризиса и он пытается набраться смелости на слишком честный, а потому не совсем свойственный ему поступок. Они просто переполняют Джина, вынуждая его хоть как-то выплеснуть их наружу, хотя бы из соображений собственной безопасности, чтобы его самого не разорвало от их переизбытка прямо здесь и сейчас.       Сокджин не знает и не очень хочет знать, как на его поведение реагирует Юнги, потому что старательно смотрит на него только мельком или краем глаза, но он более чем уверен, что друг озадачен и отчетливо чувствует беспокойство своего хена, которое тот буквально излучает. Он понимает это еще отчетливее, когда в какой-то момент, когда он увлеченно рассказывает Чонгуку о чем-то, Юнги неожиданно ловит в воздухе и сжимает запястье его руки, которой Джин активно жестикулировал, заставляя вздрогнуть и резко развернуться к себе лицом.       - Ты слишком сильно размахиваешь руками, хен, - намеренно медленно проговаривает Юнги в ответ. Его голос звучит спокойно, почти даже лениво, но взгляд остается внимательным и пристальным, а прикосновение нежным и бережным. Успокаивающим в своей твердости и уверенности. Сокджин с трудом сглатывает, когда в голову ему приходит одно невольное сравнение. Такими же бережными и нежными были прикосновения Юнги, когда он поцеловал его. Нежными настолько, что это выбивает из колеи и парализует все в Сокджине, даже его сумасбродное и своевольное сердце, которое, похоже, никто и ничто не может успокаивать так же эффективно, как Мин Юнги. – Ты начинаешь представлять опасность для окружающих. Не будь вторым Намджуном, хен.       Юнги устало покачивает головой, с таким видом, словно ему приходится следить за чересчур шумным и непоседливым ребенком, и это сильно его выматывает, однако прикосновения его говорят совершено обратное. Его пальцы выводят успокаивающие круги поверх вен Джина, заставляя кожу предплечий старшего покрываться мурашками. И это вроде как ненадолго отключает мозг Сокджина. Потому что это одновременно так странно и так естественно – то, что Юнги даже нет нужды спрашивать что-то у него, чтобы понять, что в этот момент он немного сходит с ума и ему нужна поддержка. Даже если никто вокруг этого не замечает, Юнги нет необходимости задавать какие-либо вопросы, чтобы понять это.       - Йа, Юнги-я, только моя красота может представлять опасность для окружающих, и то, если они будут смотреть на меня слишком долго, - гордо вскидывает Сокджин голову, встряхивая немного отросшими за последнее время волосами и пряча таким образом наливающиеся красным уши. Ну, он надеется, что ему удается их спрятать.       Чонгук рядом с ним протяженно стонет, видимо, отлично понимая, что именно последует далее. Он слишком часто становился свидетелем пикировок между его старшими хенами, чтобы не знать этого. Судя по обреченным ноткам в его голосе, он очень жалеет, что застрял здесь именно с ними обоими, и Сокджин искренне ему сочувствует. Если верить словам Тэхена или Чимина, они с Юнги действительно стали в последнее время просто невыносимы в этом плане, и если прежде они часто перебрасывались поддразниваниями посреди общего разговора, то теперь они делают это едва ли не каждую секунду, что проводят вместе, а это… очень и очень часто.       Однако Сокджин предпочитает не верить ни Тэхену, который буквально горит желанием отправить свою собаку на их с Юнги свадьбу, поэтому готов видеть романтику между ними там, где ее нет и где она вообще не планировалась, ни Чимину, чья жизнь просто не может обходиться без драмы, из-за чего он часто преувеличивает и сгущает краски. Так что Сокджин уверен, что все, на самом деле, не так уж и плохо, и они с Юнги не такие уж и раздражающие, как пытаются убедить их друзья.       - То есть ты как Медуза-Горгона, хен? – невозмутимо поднимает бровь Юнги, после чего у него еще хватает наглости склонить голову набок и посмотреть на Сокджина совершенно невинными глазами. Сокджин надувается, но уголки его губ неудержимо подрагивают в улыбке, потому что в этот момент его вроде как затапливает новой волной любви к этому парню.       Порой так происходит в какие-то совершенно неожиданные моменты, когда он этого совсем не ожидает, любовь и нежность к Юнги накатывают на него, обрушиваются, как огромная волна высотой в несколько этажей, переполняя и сминая его сердце, которому приходится беспомощно и ошалело барахтаться в этих чувствах в попытках выплыть и не утонуть в них окончательно и бесповоротно. И в такие моменты Сокджину очень сложно себя контролировать, все внутри него тает от этой нежности, что оказывается даже губительнее огня страсти и влечения. Потому что желать кого-то можно и не любя, но почувствовать к кому-то растапливающую все на своем пути нежность нельзя, если только не любишь этого человека. Нежность – чувство более интимное и проникновенное, чем страсть или желание, оно требует куда больше усилий и большего уровня эмоциональной привязанности, и, только почувствовав ее в себе, ощутив насколько уникально может быть это чувство, Сокджин понял это в полной мере.       - Йа! Мин Юнги, если уж и используешь древнегреческую мифологию, приводи корректные аналогии, - фыркает Сокджин, пряча улыбку и изображая недовольство, что не особо хорошо получается, потому что Юнги все еще мягко сжимает его запястье и это довольно сильно сбивает настрой Джина и не помогает ему выглядеть недовольным.       - И какое же сравнение корректное в твоем понимании, хен? – небрежно спрашивает Юнги, на что Чонгук в ответ устало закатывает глаза.       - Конечно, он скажет Аполлон, хен. Это же очевидно.       - Я растил тебя, Чонгук, а ты вонзаешь мне нож в спину, - Сокджин возмущенно щурится на их макнэ, который лишь дерзко ухмыляется и пожимает плечами. Кажется, они действительно слишком много позволяют этому парню, раз он совсем отбился от рук. – И нет, я не настолько предсказуем, знаешь ли, - проговаривает Джин небрежно, встряхивая головой. Это неправда, и Чонгук действительно угадал верно, именно это божество он и собирался назвать, но как Сокджин может взять и признать это сейчас? – Гелиос. Бог солнца. Настолько яркий, что на него нельзя смотреть слишком долго, - довольный тем, что все же сумел вспомнить что-то дельное из многочисленных лекций Намджуна, важно заключает Сокджин.       - Ну, это не так уж и далеко от моего предположения, - хмыкает Чонгук, продолжая задумчиво осматривать картины других художников и студентов, выставленные в зале галереи. После этих слов он быстро потирает ладони друг об друга и вновь оглядывается по сторонам, как делает постоянно последние несколько минут. Сокджин видит, что он нервничает и то и дело проверяет, не явились ли остальные его хены, хоть и не хочет этого показывать. Чонгук явно места себе не находит от ожидания, но гордо пытается сделать вид, что его совершенно не волнует явятся остальные его друзья или же нет, что поддержать его сегодня. Чонгук знает, что это по-детски – ожидать с таким нетерпением их прихода, ни все равно, он явно очень сильно хочет увидеть их.       - Хмм… - задумчиво тянет Юнги, глядя прямо перед собой на красивый горный пейзаж с частыми вкраплениями зеленых деревьев, что изображен на картине, у которой они стоят. Он отпускает руку Сокджина, что вызывает короткую, но яркую вспышку разочарования в голове старшего и неосознанное желание потереть то место, к которому парень прикасался. – Тебе действительно подходит, хен, - бормочет он, будто и не обращаясь вовсе к кому-либо, а разговаривая с самим собой. Но Сокджин все равно слышит его и знает, что Юнги намеренно сказал это так тихо, чтобы только он один мог это услышать.       Несколько секунд Сокджин озадаченно моргает, не понимая, что на это ответить и стоит ли ему вообще что-то отвечать, но затем он слышит хорошо знакомый ему радостный голос и поворачивает голову в его сторону, отвлекаясь от их беседы.       - Джей-Кееей! – громко тянет с другого конца комнаты Хосок, где он стоит широко раскинув руки в стороны и освещая все вокруг себя своей согревающей и лучезарной улыбкой. Вот кому действительно в поры быть солнечным божеством. Ведь Хосок буквально живое его воплощение. По крайней мере, когда улыбается, он именно такой.       Рядом с ним Намджун с улыбкой качает головой, показывая всем свои очаровательные ямочки, в руках у него большой букет цветов и в сочетании с его удлиненным черным пальто, придающим ему очень интеллигентный и презентабельный вид, он выглядит так, будто пришел сюда на одно из тех красивых и нереалистично идеальных свиданий, что часто показывают в сериалах. Чимин с Тэхеном взволнованно подпрыгивают позади них, но все равно первые подлетают к покрасневшему от смущения Чонгуку, что тут же стеснительно улыбается, когда друзья принимаются наперебой расхваливать его и взъерошивать и без того взъерошенные Сокджином волосы.       Хаос длиться еще несколько минут, за которые они (по большей части очень воодушевленные Чимин и Хосок) успевают привлечь к себе внимание всех в галерее. Сокджин вместе с Юнги ждут в сторонке, пока взбудораженные младшие не успокоятся хотя бы немного, пока Хосок не подойдет и не обнимет Чонгука так крепко, настолько может обнимать один только Хоби, пока Намджун торжественно не вручит макнэ букет под напыщенные песнопения Тэхена и Чимина, не сожмет его плечо в поддерживающем жесте и не одарит парнишку гордой улыбкой. Они с Юнги, как это часто бывает, решают дать своим тонсэнам время, чтобы выплеснуть свою радость, поэтому просто стоят и наблюдают.       Сокджин просто смотрит на этот громкий и визгливый парад объятий и поздравлений со стороны и чувствует странное тепло и довольство в груди. Ему хочется, чтобы так было всегда. Чтобы они всегда могли радоваться вместе успехам и достижениям друг друга, чтобы все они могли и дальше идти по этой жизни рядом друг с другом. И Сокджин не может не задаваться вопросом, будет ли это возможно, если он сделает то, что так хочет сделать его сердце? Если он признается Юнги, не создаст ли это трещину во всей их группе? Он так часто задавался этим вопросом, но сейчас видя счастливые лица друзей, Джин невольно думает, а не является ли этот вопрос его очередным оправданием для самого себя?       - Они такие шумные, - негромко проговаривает Юнги, чуть морщась, но когда Сокджин скашивает глаза в его сторону, он видит, что младший мягко и спокойно улыбается, глядя на их тонсэнов, обступивших смущенно посмеивающегося Чонгука. И Сокджин сам не замечает, как уголки его губ тоже поднимаются в нежной улыбке.       - Да. Но они наши тонсэны и мы любим их за то, что они такие, - также тихо произносит Джин, чуть склоняя голову. Со стороны, наверняка, выглядит так, будто они шепчутся.       - Говори за себя, хен. И не вздумай только говорить им об этом. Они никогда не слезут с твоей шеи, если услышат что-то подобное.       Юнги морщится еще сильнее в притворном недовольстве, и Джин со смешком чуть подталкивает его плечом, потому что знает, что он просто притворяется сейчас. Юнги заботится об этих детишках ничуть не меньше Сокджина, и не важно, признает он это или нет, Джин знает это. Ему не нужны слова Юнги, чтобы знать это. Почему, когда дело касается других людей, Сокджин может понять Юнги без слов, но не тогда, когда он пытается понять отношение Юнги к нему самому? Какой-то странный и неправильный парадокс.       Когда все немного успокаиваются, Чонгук сдается уговорам Чимина и Тэхена и отводит их всех к своей картине, простому на вид, но умиротворяющему пейзажу, который изображает спокойное озеро и красочную горную гряду на заднем фоне, густо усеянную растительностью и деревьями. В зеркальной водной поверхности отражается размытые очертания горы и облаков, парящих над ней. Это довольна простая, но красивая картина, которая действительно очень в духе Чонгука, и, глядя на нее, Сокджин про себя думает, что, скорее всего, указал бы именно на нее, если бы действительно хотел выиграть этот дурацкий спор с Юнги. Только вот он не хотел.       Намджун принимается расспрашивать Чонгука о картине, потому что, конечно же, он не упустит возможности узнать что-то новое, Хосок восторженно выдыхает, рассматривая картины вокруг, широко раскрыв глаза и рот, а Чимин звонко смеется с его реакции и поспешно лезет в карман своей куртки, наверняка, чтобы снять ее на телефон. Во время всей этой хаотичной активности, Тэхен улучает момент, чтобы оттянуть Сокджина за локоть в сторону от их шумной компании и от Юнги, с интересом рассматривающего картину макнэ и явно краем уха слушающего разговор Намджуна и Чонгука.       Тэхен кажется спокойным на первый взгляд, то есть умеренно радостным и воодушевленным из-за того мероприятия, что собрало их всех здесь, но Сокджин сразу же замечает его взволнованно блестящие глаза и с ужасом понимает, что сейчас его подвергнут допросу. Но не такому, какому его точно подверг бы Чимин, а очень специфическому, в духе эксцентричного и непредсказуемого порой Ким Тэхена. И, возможно, он будет даже хуже необходимости делиться абсолютно всеми подробностями. Сложно предсказать, какую тактику изберет Тэхен, потому что вообще очень сложно понять, чего от него ожидать.       - Прости, хен, я не знал, что Чонгук-и придет раньше, - с искренним сожалением в голосе шепчет парень, сжимая руку Сокджина и заставляя его поморщиться от легкой боли. Тэхен явно слишком взбудоражен, чтобы понимать, сколько силы прикладывает. – Надеюсь, это не сильно испортило ваше с Юнги-хеном свидание?       Сокджин тяжело вздыхает и демонстративно закатывает глаза. Он старается не слишком уж очевидно коситься в сторону недалеко стоящего от него Юнги, чтобы проверить, услышал он что-либо или нет, но, кажется, Тэхен все равно замечает его маневры, судя по тому, как он медленно покачивает головой.       - Тэхен-а, только из-за того, что ты называешь это свиданием, простая дружеская прогулка им не станет, - Сокджин скрещивает руки на груди и зябко поводит плечами. – Ёнтану придется еще подождать своего звездного часа.       Тэхен громко и разочарованно вздыхает, показывая, насколько расстроен этой новостью, что привлекает к ним внимание Юнги, который вопросительно поднимает бровь, глядя на Сокджина. Джин в ответ немного нервно усмехается и пожимает плечами, как бы говоря, что ничего такого особенного не происходит, это же Тэхен, в конце концов, он может выделывать странные вещи и без всякой веской на то причины. Юнги недоуменно хмурится, но отворачивает, видимо, мысленно придя к тому же выводу.       - Эх, хен, ты же понимаешь, что расстраиваешь самое милое существо в этом мире? Даже не знаю, как ты живешь с таким грузом на сердце.       - Йа! Ким Тэхен! Всем известно, что самое милое существо на свете – это я, - возмущается Сокджин вполне даже искренне, потому что сама идея, что им пытаются манипулировать за счет маленького, невинного создания просто абсурдна. Тэхен не заставит его чувствовать себя виноватым, сказав, что он расстраивает Ёнтана. Нет, у него ничего не выйдет.       Тэхен красноречиво фыркает в ответ.       - Ты действительно думаешь, что милее Ёнтана, хен? Серьезно? – недоверчиво поднимает он брови, глядя на Сокджина так, словно он сказал какую-то несусветную чушь, и Сокджин… неохотно, но все же покачивает головой, соглашаясь с ним. В милоте ему с Ёнтаном в самом деле не потягаться, Джин готов признать это. Тэхен удовлетворенно кивает, довольный тем, что сумел отстоять своего питомца и его неофициальный, но, видимо, очень важный в его глазах титул, и молчит несколько мгновений, словно о чем-то раздумывая. – Но ведь ты расстраиваешь не только Тан-и, хен, - неожиданно серьезно произносит он, заставляя Сокджина нахмуриться и недоуменно посмотреть на него. – Намджун-хен переживает за тебя. Он пытался на днях расспросить нас с Чимин-и, не рассказывал ли ты нам чего, и раз он пришел к нам, значит, с Юнги-хеном он уже говорил об этом, но не получил никаких четких ответов. И теперь Чимин-и тоже уверен, что ты ведешь себя очень странно. Раньше ему просто было любопытно, что происходит, но теперь он начинает действительно беспокоиться, а ты знаешь, каким он становится в таком состоянии.       Тэхен произносит все это монотонным, будто бы ничего не значащим тоном, но Сокджин все равно невольно вжимает голову в свои широкие плечи, чувствуя себя так, словно его отчитывают. Он терпеть не может огорчать и расстраивать других, особенно дорогих людей, и, конечно же, Тэхен не может не знать об этой стороне его личности, так что с его стороны нечестно использовать именно эту его слабость, чтобы доказать свою точку зрения. Но Сокджин не может предъявить ему за это, ведь Тэхен в чем-то прав. Джин знал, что его тонсэны переживают за него, но не подумал о том, что они могут быть не на шутку встревожены. Почему-то он был уверен, что неплохо справляется со своими чувствами, но, очевидно, он просто сам себя обманывал. Очевидно, ни черта он не справляется, и всем остальным это становится все очевиднее и очевиднее с каждым днем.       – И ты расстраиваешь Юнги-хена, хен. Он молчит и старается не показывать этого, но… ты ведь и сам отлично видишь, не так ли? Ты не мог не заметить, - добавляет парень после короткого молчания, словно эти несколько секунд он всерьез раздумывал, говорить ему это или нет, добивать ли своего хена этим, пожалуй, самым важным и самым сокрушительным аргументом.       Сокджин несколько секунд быстро моргает, пытаясь прогнать то неприятное и горькое ощущение, что сжимает его грудь, не давая дышать, что хомутом стягивает его сердце и заставляет поморщиться, как от неожиданно простреливающей, острой зубной боли. Потому что он знает. Конечно, Сокджин знает все это, потому что он не может не замечать, что заставляет Юнги переживать, но от этого слышать подобное от Тэхена только тяжелее и неприятнее. Из всех его друзей говорить ему правду в глаза может только один Юнги, только у него есть такая привилегия, когда же это делает кто-то другой, Сокджин не может отделаться от желания сбежать от слишком неловкого и серьезного разговора, которое просыпается в нем в ответ на подобные слова и фразы.       - И ты расстраиваешь самого себя, хен, - припечатывает напоследок Тэхен, не меняя своего слишком спокойного и обманчиво-небрежного тона, от которого Сокджина коробит.       Тэхен делает то, что делает всегда – говорит о сложных вещах так, будто в них нет ничего особенного, и прежде это помогало Сокджину немного абстрагироваться от тяжести обсуждаемой ими темы, но в это самое мгновение его, вопреки обыкновению, почти что раздражает этот тон. Потому что он заставляет думать, будто бы Тэхен не понимает, что будь все действительно так просто, не существуй в голове Сокджина десятки самых разнообразных «но», будь он способен быть честным и откровенным с другими людьми и самим собой, он бы уже давным-давно все выложил Юнги. Что он тоже очень хотел бы, чтобы все действительно было так просто и понятно, каким кажется в интерпретации Тэхена, явно не учитывающего тысячу и один загон своего хена.       – Хен, я говорю все это, потому что хочу, чтобы ты был счастлив, так что может быть ты… поговоришь с Юнги-хеном? – голос Тэхена немного ломает под конец фразы, выдавая нерешительную ноту, которую редко можно услышать в тоне парня. Сокджин резко втягивает в себя воздух и замирает, задерживая на несколько мгновений его в своих легких.       - Я могу поговорить с ним, но откуда тебе, Тэхен-а, знать, сделает это меня счастливым или нет? – спрашивает Сокджин негромко. Собственный голос кажется неживым, что заставляет Джина досадливо закусить губу. Он не хотел звучать настолько… отчаянно, но он так звучит, и, возможно, это одна из того множества вещей, с которыми он ничего не может поделать. За последние пару месяцев Сокджин нашел в себе очень много таких вещей.       - Я этого не знаю, хен, - честно признает Тэхен, после чего переводит взгляд на картину Чонгука, мягкая улыбка чуть приподнимает уголки его губ. Такое выражение у него появляется, когда он начинает говорить про Ёнтана или про кого-то из их друзей. Тэхен действительно невероятно сильно любит своих друзей, и Сокджин знает, что на него самого эта любовь тоже распространяется. И знает, что Тэхен в самом деле желает ему только самого лучшего. – Потому что я не знаю, что чувствует Юнги-хен. Как и ты, хен. Ты тоже этого не знаешь. И не узнаешь, пока не спросишь его, - Сокджин морщится, потому что ему не хочется признавать, что это тоже в какой-то мере правда. Он не знает точно. Как бы хорошо он ни знал самого Юнги, Сокджин не может утверждать, что имеет хоть какое-то представление о настоящих чувствах младшего, потому что… он и в своих-то чувствах не всегда может разобраться, что уж говорить про чужие. Тэхен выдерживает театральную паузу и только после этого продолжает: - Но что я знаю точно, и ты, наверняка, тоже отлично это осознаешь, хен, это то, что Юнги-хен – хороший человек. И даже если он не сможет полюбить тебя, он сделает все, чтобы не разбить тебе сердце. Потому что он действительно, действительно очень сильно дорожит тобой, хен.       Убежденная проникновенность, с которой Тэхен произносит все это, невольно задевает нужные струны в душе Сокджина. Тэхен, определенно, достаточно проницателен и умен, чтобы понять, куда именно ему необходимо давить. Джин не хочет переполнять себя надеждой, но как же тяжело не позволять этому произойти, когда Тэхен произносит как раз те самые слова, что так желало услышать его сердце. И Сокджин знает, в самом деле, знает, что Юнги сделает все, чтобы не причинить ему слишком уж много боли, только вот… Джину не нужно, чтобы он старался отказать ему помягче и сохранить их отношения, даже если это будет и тяжелая задача для них обоих.       Основная загвоздка в том, что… Сокджин хочет любви Юнги. Он все еще так сильно, так невероятно сильно хочет этого, что одна только мысль о том, что он может быть ее лишен, парализует его.       Сокджин тяжело вздыхает, поджимает губы, надеясь, что это заставит их дрожать не так сильно и заметно, как, по его ощущениям, они дрожат сейчас, и медленно поводит плечами. Он ничего не отвечает, и Тэхен на это печально выдыхает, но больше не настаивает и не давит, он сказал все, что хотел, а остальное явно решил оставить на усмотрение Сокджина. Так что парень встряхивает шевелюрой, натягивает на лицо фирменную квадратную улыбку, принимает беспечный вид и с громкими восклицаниями присоединяется к Чимину с Хосоком, которые, как самые настоящие туристы в известном музее, фотографируют с разных ракурсов картину Чонгука, словно какое-то дорогое и жутко известное полотно, заставляя макнэ смущенно краснеть и закрывать лицо руками. Тэхен больше ни словом, ни взглядом не напоминает об этом их коротком разговоре, но Сокджин все равно не может выкинуть его из головы, и не может не ощущать тяжести на душе всякий раз, как взгляд его рассеянно падает на Юнги.       Потому что, возможно, Тэхен прав.        Возможно, Юнги и не причинит ему боли или, по крайней мере, очень постарается не делать этого, однако Сокджин боится вовсе не этого. То, чего он в действительности так сильно боится, это, что забавно, вовсе не боль, которую он может испытать, признавшись. Если бы он боялся именно боли, все было бы гораздо проще. Но Сокджин же боится, что после признания у него не останется даже боли, и того, что их с Юнги отношения изменятся настолько сильно, что Джин просто не сможет их узнать. Если бы только Сокджин влюбился в кого-то, кто значил бы для него хотя бы вполовину меньше, чем значит Юнги, все было бы куда проще. Гораздо, гораздо проще.       Но ирония заключается в том, что, возможно, кого-то, кто был бы ему менее дорог, Сокджин и не смог бы полюбить. Что, скорее всего, ему нужен был кто-то именно настолько особенный. Так что, может быть, он был вроде как обречен на все эти метания и сомнения с самого начала, из-за одной лишь своей странной, зацикленной на душевной близости натуры. И Сокджин знает все это, но легче от этого знания, конечно же, не становится. Это знание, делает все только хуже, на самом деле. Хотя обычно Сокджину становится легче, когда он понимает, что в определенной ситуации у него просто нет и не могло быть выбора, сейчас все иначе. Потому что, если он был обречен полюбить Мин Юнги, значит, он также был обречен пройти через все то, что проходит сейчас. А также это означит, что он обречен был заставлять всех вокруг себя волноваться за него, что не может быть правдой. Что не должно быть правдой. Чувства Сокджина, если и могут приносить кому-то вред и беспокойство, то только ему самому, но никому больше. А если же это не так…       Значит, Сокджину точно нужно что-то с этим делать.

***

      Бары нравятся Сокджину гораздо больше клубов. Они меньше, люди в них чаще всего изначально приходят со своей компанией, поэтому тех, кто рассчитывает на очередное мимолетное знакомство на одну ночь, здесь меньше, вокруг не теснятся дрыгающиеся с странном подобие танца тела, не бьет по ушам беспорядочная танцевальная музыка, из-за которой не слышно ни собственных мыслей, ни слов, которые кричат тебе прямо в лицо. Здесь есть и пьяные тела, и приглушенная, но все равно довольно громкая музыка и намеренно затемненное освещение, достаточное, чтобы увидеть куда ступаешь и где именно находится туалет и барная стойка (самые важные и популярные места в таких заведениях), но не настолько яркое, чтобы в полной мере рассмотреть, что именно творится за соседним столиком, огороженным невысокой ширмочкой. По крайней мере, бар, в который их приводит Чимин, имеет именно такую планировку и такой антураж. С претензией на приватность, которую странно назвать таковой, учитывая, что отдельных столиков здесь не больше десяти и все они настолько тесные, что их не такой уж и маленькой компании приходится сильно постараться, чтобы вместиться за один из них.       Что, на самом деле, не сильно и смущает кого-либо. Чимину приходится едва ли не на колени забраться к Тэхену, но, кажется, он нисколько не озабочен и не возмущен этим фактом, потому что благодаря такому положению он оказывается ближе к Чонгуку, которого может, звонко смеясь в процессе, продолжать дразнить и называть маленьким ребенком, что заставляет макнэ закатывать глаза и в голос раздраженно стонать. Все они отлично знают, что Чонгуку достаточно лет, чтобы иметь право самостоятельно покупать себе алкоголь, но шутить на тему его возраста давно стало чем-то вроде их внутренней шутки, поэтому они продолжают это делать. Так что, скорее всего, Чонгуку придется рано или поздно смириться с тем простым фактом, что для них всех он навсегда останется тем стеснительным старшеклассником, каким он предстал перед ними годы назад, когда они только познакомились. Такова, видимо, доля всех младших в группе и с этим ничего не поделаешь.       Хосок прибегает к своему лучистому очарованию, чтобы с помощью широкой, сияющей улыбки выпросить для себя лишний стул у шумной компании за соседним столиком. Сам Хоби со свойственной ему щедростью и неприхотливостью заверял их, что может поютиться и на самом краешке дивана, но Сокджин намеренно завел нудную и долгую тираду на этот счет, буквально заставив парня искать для себя нормальный стул. За столиком настолько тесно, что плечо Намджуна впечатывается Сокджину в грудь, почти вплотную прижимая его к сидящему рядом с ним Юнги, успевшего занять место в самом углу быстрее всех. И Джин не имеет ничего против, на самом деле, потому что он никогда не будет иметь ничего против лишних соприкосновений и физического контакта с Юнги, тем более если для подобного есть вполне себе непридуманные оправдания. Но сейчас, в данный конкретный вечер, когда он и без того так сильно переполнен эмоциями и чувствами к этому человеку, когда и без того до крайности взволнован тем несостоявшимся, но оставшимся отчетливым эхом в его сознании разговором в галерее, Сокджина буквально коротит от каждого мимолетного или не очень прикосновения. Будто бы тело Юнги – это оголенный провод, и любое соприкосновение с ним посылает разряды электричества к каждой клеточке Сокджина.       Так что да… он вроде как немного, самую малость чересчур взбудоражен.       Сокджину требуется несколько минут, чтобы восстановить сбившееся из-за такой неожиданной близости дыхание и успокоить свое взбушевавшееся сердце, прежде чем он успокаивается в достаточной степени, чтобы как следует оценить все плюсы и минусы своего положения. Которое одновременно является и благословениям и чем-то вроде проклятья в это самое мгновение. Потому что Сокджина не может не взволновывать подобная близость, которая, без всяких сомнений, очень приятна ему и вызывает табун жарких мурашек, прокатывающихся по его предплечьям и позвоночнику, стоит ему только нервно поерзать на месте и неосознанно увеличить площадь соприкосновения их с Юнги тел. Но в то же время… Это слишком. Учитывая все те мысли, что ураганом кружатся в голове Сокджина последние несколько часов подобное тесное взаимодействие с источником этих самых мыслей – для него просто слишком.       Это странные, слишком сильно электризующие его изнутри ощущения, к которым невозможно привыкнуть и которые не дают Джину успокоиться ни на секунду, поэтому он то и дело кусает нижнюю губу, немного рассеянно отвечает на шутки парней и постоянно выпадает из общего веселого разговора, который изо всех сил пытается поддерживать. Он делает это хотя бы для того, чтобы иметь возможность немного отвлечься на что-то другое и не сосредотачиваться целиком и полностью на всех этих слишком ярких ощущениях, что вызывает в нем Юнги, тепло тела которого Джин слишком отчетливо и ярко ощущает сквозь ткань своей тонкой кобальтовой рубашки.       Он потратил порядочно времени, выбирая ее сегодня днем, но сейчас действительно жалеет, что надел именно ее. Ему следовало остановиться на каком-нибудь свитере, и плевать, что на улице уже слишком тепло для подобной одежды, зато сейчас лицо Сокджина не горело бы так отчаянно, а его дыхание не прерывалось бы просто из-за того, что он отчетливо может ощутить каждое движение Юнги рядом с собой или в силах с точностью сказать, сколько вдохов и выдохов делает парень в минуту. Сокджину не пришлось бы гадать и надеяться, что приглушенные лампы в баре не в силах осветить его лицо, и его друзья не заметят, насколько оно красное. А если и заметят, то спишут это на влияние алкоголя и плевать, что Сокджин еще даже не успел ничего выпить. Хотя многозначительная и лукавая улыбка Тэхена, которую тот посылает ему, развеивает эти надежды, заставляя Сокджина отвернуться и сделать вид, будто он ничего не видел и ничего не понимает.       Он же так хорош в чем-то подобном. В изображении неведения.       Когда Хосок приносит им целый поднос с заказанными ими напитками и закусками и спешно раздает каждому стопки, в которые разливает соджу, Сокджин немного расслабляется. Теперь он может выпить, а затем списать очень многие странности в своем поведении на алкоголь, что сразу же избавит его от вопросов и удивленных взглядов, которые он мог бы на себя навлечь. Все в их компании знают, что его устойчивость к алкоголю не то чтобы очень уж высока, поэтому убедить младших, что странная эмоциональная нестабильность их хена связана именно с выпивкой будет не так уж и сложно. В конце концов, в этом нет ничего удивительного – то, что он становится активнее и громче, находясь в состоянии легкого опьянения. К тому же, когда он спешно опрокидывает в себя первую рюмку и, чуть морщась, ставит ее на стол, он с некоторым облегчением чувствует, что ему удается хоть немного отвлечься на жжение, огнем прокатывающееся по его пищеводу и оседающее в желудке, и на легкую горечь, остающуюся на губах и языке, что эти ощущения пусть и ненадолго, но все же отвлекают его от мыслей о Юнги, которого Сокджин чувствует сейчас слишком отчетливо. Настолько отчетливо, что это почти что даже невыносимо.       - Не налегай так сильно на алкоголь, хен. Я не хочу снова нести тебя домой на своей спине, - неожиданно шепчет ему на ухо Юнги, заставляя Сокджина едва ли не подпрыгнуть на месте, когда его горячее дыхание обжигает ему мочку и немного шею. Джину с трудом удается сдержать порыв потереть то место, которого коснулось дыхание Юнги, чтобы стереть тот густой и липкий румянец, что, определенно, раскрашивает его кожу в это самое мгновение.       Он сглатывает сухим, несмотря на то, что он буквально только что выпил, горлом и выдает какой-то странный и ломкий, ни капли не естественный смешок, после чего спешно тянется через весь стол за бутылкой, чтобы налить себе еще. Потому что он неожиданно понимает, что ему необходимо куда больше одной стопки соджу в организме, чтобы вынести эту сладко-горькую пытку близостью Юнги. Учитывая, что одна часть его существа ничего не желает в этом мире так сильно, как откинуться назад и прислониться к плечу Юнги, а другая смущенно и взволнованно верещит от одной только мысли о чем-то подобном, Сокджину, определенно, это необходимо. Ему необходимо хоть что-то, что приглушит и утихомирит его взбеленившиеся чувства, что-то, что помогло бы ему не сгореть прямо здесь и сейчас от всего того инферно эмоций, что бушует в нем.       Друзья так делают? Сидят близко друг к другу настолько, что между ними не остается ни сантиметра расстояния? Если судить по Чимину и Тэхену, которым, кажется, более чем комфортно делить один стул на двоих, это вполне себе в рамках нормы. Для них. Они оба, что Чимин, что Тэхен, очень тактильны, поэтому неудивительно, что для них это нормально, но Сокджин знает, что они с Юнги не такие. И никогда такими не были. Но самое плачевное в этой ситуации совсем другое. Один тот факт, что Сокджин задается вопросом, насколько приемлемо такое близкое взаимодействие для дружеских отношений, красноречиво говорит о том, что он сам не воспринимает происходящее, как нечто дружеское, и, есть вероятность… что, если он не будет осторожен, Юнги заметит это. Если уже не заметил.       Сокджин решает, что ему нужно побыстрее выпить еще хотя бы три-четыре стопки, чтобы у него был повод вести себя не так, как ему свойственно себя вести, не вызывая при этом ни у кого лишних вопросов. И чтобы изгнать из своей головы ненужные и совершенно не своевременные вопросы и мысли.       - Йа, ты всегда можешь вызвать такси, Юнги-я, - фыркает Сокджин, опрокидывая в себя вторую стопку и избегая взгляда друга, который чувствует буквально затылком.       - Ты действительно думаешь, что я стану тратить на него деньги, когда наш дом всего в двух кварталах? - будто бы недоверчиво проговаривает Юнги, таким тоном, словно почти что оскорблен тем фактом, что Джин может предполагать в нем такую расточительность. И даже несмотря на то, что говорит он негромко, а услышать что-то за их столиком, помимо музыки, голосов друзей, звонкого смеха Чимина и немного визгливого хихиканья Хосока, почти нереально, Сокджин все равно отчетливо слышит каждое слово, произнесенное Юнги. Кажется, это побочный эффект наличия серьезных чувств к кому-либо. А еще, может быть, определенную роль играет то, что они так близко сидят друг к другу.       - Тогда не жалуйся, Юнги-чи, - Джин спешно облизывает губы, слизывая с них отдающую каким-то цитрусом горечь. Кажется, соджу, что он только что выпил, был с каким-то фруктовым привкусом. Он не успел заметить с каким, так быстро он проглотил обе стопки. – И что такого ужасного в том, чтобы тащить меня на себе? По нашему контракту… - начинает он привычную тираду и невольно усмехается, когда краем глаза видит, как Юнги закатывает глаза, услышав слишком хорошо знакомые поучающие и намеренно занудные нотки в голосе своего хена. Сокджин годами отрабатывал эту манеру речи, чтобы специально дразнить ею своих тонсэнов, Юнги, которому довелось сталкиваться с ней чаще всего, не может не знать ее вплоть до полутона.       - Ты тяжелый, хен, - спокойно обрывает его парень, заставляя Джина подавиться воздухом и развернуться к себе лицом так резко и поспешно, что Намджун рядом с ним удивленно ойкает и проливает из-за неосторожного движения Сокджина соджу себе на брюки. Однако Джин больше занят активным прожиганием совершенно невозмутимого Юнги возмущенным взглядом, поэтому не обращает никакого внимания на бардак, который сам же учиняет и из-за которого Чимин и Хосок в унисон взрываются смехом.       - Йа! Во-первых, это неправда, а во-вторых, просто оскорбительно, Юнги-чи! Ты не можешь так говорить со своим единственным хеном, - со всем драматизмом, на который он только способен, провозглашает Сокджин, ударяя себя ладонью по груди.       Юнги, ничуть не изменяя себе, одаривает его скептичным и невпечатленным взглядом и медленно выпивает свою стопку соджу. И Сокджин не знает, что именно заставляет темные глаза парня светиться блеклыми огоньками – алкоголь или же веселье, вызванное этой привычной для них и совершенно бессмысленной перебранкой, но они так сильно напоминают Джину огни, что он видел во взгляде Юнги пару месяцев назад, что ему приходится поспешно отвернуться и быстро-быстро поморгать, отгоняя непрошенное и слишком яркое воспоминание.       Казалось бы, время должно было уже хоть немного изгладить этот момент из его памяти, но этого, конечно же, не происходит. Если бы это было так просто, возможно, его чувства к Юнги не были бы такими… быстро прогрессирующими. Сокджин судорожно сглатывает и опускает глаза, ему становится так жарко, что он рассеянно расстегивает верхнюю пуговицу своего воротника и закатывает рукава, игнорируя задумчивый взор Юнги, который будто оставляет невидимые, но вполне себе ощутимые ожоги на его коже.       Сокджин был уверен, что алкоголь хоть немного, но расслабит его, хоть немного уменьшит концентрацию того напряжения, что с самого их «несвидания» повисло между ними с Юнги. Он был уверен, что выпивка поможет ему заставить немного утихнуть беспорядочно скачущие мысли в его голове и притупит его реакции, чтобы он мог не вздрагивать каждый раз, когда их с Юнги плечи соприкасаются. Но, по факту, ничего из этого не происходит. Соджу не помогает ему успокоиться, не заземляет его чувства, не приглушает восприятие, а делает все с точностью до наоборот, на самом деле. Его движения становятся более порывистыми и резкими, фразы громче и рассеяннее, смех нервнее и визгливее. И, конечно, Сокджин всегда был довольно шумным в компании близких ему людей, но сейчас его явно становится чересчур много. И, если Хосока и Чимина с Чонгуком это забавляет и только больше веселит, потому что шутки буквально выливаются из Сокджина неостановимым потоком, из-за чего бедный макнэ несколько раз едва не давится жареными куриными крылышками, то вот Намджун все чаще поглядывает на него со всевозрастающим беспокойством, а Тэхен смотрит почти что сочувствующе, что пытается скрыть, но не особо успешно.       Эти взгляды, которые Сокджин, пусть и игнорирует, но не может не ловить на себе, раздражают и, возможно, отчасти поэтому он пьет больше и быстрее, чем планировал и хотел пить сегодня изначально. Но ему действительно довольно сложно остановиться, потому что все внутри него клокочет, его сердце рвется в груди от желания вылить все чувства, которые он держит в себе, и в то же время мечется от страха, что он действительно может сдаться и сделать это. Его коротит от каждого прикосновения к Юнги, словно ему приходиться раз за разом пропускать через себя разряд тока, и это утомляет. Все это довольно сильно утомляет. То, что алкоголь только сильнее нагревает кровь в его жилах и будто бы делает лишь чувствительнее, когда должен был вымести все мысли из его головы, утомляет. Сокджин и до этого ощущал себя так, будто он уже на пределе, где-то почти что на краю, у самой пропасти, дна которой он не может разглядеть, а теперь Джин и вовсе уверен – он может взорваться в любое мгновение. Такими темпами, он ведь точно взорвется.       Особенно отчетливо он понимает это в моменты, когда Юнги приходится перегибаться через него, чтобы наполнить свою стопку или взять что-нибудь из закусок со стола, и Сокджину удается почувствовать, как грудь младшего прижимается к его спине или локтю, или когда парень шепчет что-то ему на ухо, спрашивая что-то, чаще всего, Джин не может услышать что именно, потому что в такие моменты его сердце стучит так громко, что он ничего не может разобрать помимо его беспорядочного и оглушительного стука. Скорее всего, именно поэтому он сам вызывается принести еще выпивки и закусок, когда запасы оных за их столом истощаются, в основном стараниями Чимина и Хосока, первый просто очень любит выпить, а второй слишком рад за Чонгука и от восторга не контролирует себя. Сокджин видит, что до полного опьянения Хосоку не достает всего пары стопок, поэтому подает кивком головы сигнал Намджуну, чтобы тот присмотрел за танцором в его отсутствие. Все-таки пьяный Хосок – это грустный Хосок, который, наверняка, до конца вечера будет обнимать Чонгука и плакать, причитая о том, как быстро растут дети.       И Сокджин уже поднимается на ноги, даже не сильно покачиваясь в процессе, но его локоть тут же настойчиво и крепко сжимает знакомая рука, прикосновение которой Сокджин точно узнал бы где угодно. Он удивленно застывает и опускает голову, чтобы сверху вниз вопросительно посмотреть на Юнги, который внимательно осматривает его с ног до головы, затем хмурится, тяжко вздыхает и, покачивая головой, уверенно тянет своего хена обратно, заставляя бухнуться на сидение рядом с собой. Сокджин непонимающе хлопает глазами.       - В таком состоянии ты перевернешь весь поднос на себя, хен. Сиди, я сам схожу, - спокойно, будто нисколько не сомневается в логичности и разумности своих слов, говорит Юнги.       Говорит так, словно это уже заранее решенный вопрос, и в обычное время Сокджин вовсе не был бы против, но он вроде как собирался использовать эту возможность, чтобы немного перевести дух и успокоиться, отдохнув хотя бы несколько минут от слишком близкого присутствия Юнги и необходимости натягивать на лицо широкую улыбку при друзьях, а теперь у него буквально из-под носа уводят этот шанс. Конечно же, Сокджин недовольно скрещивает руки на груди, ударяясь локтем об столешницу стола в процессе, но в нем достаточно алкоголя, чтобы немного притупить физическую боль и проигнорировать это. Почему то же самое совсем не работает с чувствами, он не знает, но и за это малое допущение благодарен. Завтра у него, наверняка, выскочит здоровый синяк на этом месте, но это будет завтра, а сейчас он, вроде как, возмущен самоуправством Юнги.       - Йаа, Юнги, ты действительно думаешь, что я не в состоянии донести поднос до нашего столика? – Сокджин демонстративно неверяще фыркает, будто одно только предположение о подобном кажется ему абсурдом. – Я оскорблен таким необоснованным недоверием к моей персоне!       Хотя, положа руку на сердце, он не может сказать, что Юнги совсем уж неправ. Сокджин не пьян, но явно в подпитии, и теперь, когда он уже один раз встал на ноги и сумел оценить масштабы бедствия, он действительно осознает, что у него могут быть кое-какие проблемы с координацией. Из-за волнения и близости Юнги его разум кажется до противного трезвым и даже слишком отчетливо все воспринимающим, но вот тело, вероятно, находится сейчас немного в другом состоянии, что Сокджин понимает только в это мгновение.       - Жаль это слышать. Но я не хочу, чтобы выпивка, за которую мы заплатим, оказалась на полу из-за того, что тебе просто захотелось доказать, что ты не так уж и пьян, хен, - безапелляционно припечатывает Юнги, вставая из-за стола и настойчиво надавливая Сокджину на плечи и пресекая попытку своего хена все же встать на ноги.       Ладони Юнги почти что обжигают, даже через рубашку, и на мгновение Сокджин чувствует, что и в самом деле застывает на месте, невольно повинуясь воле младшего. Юнги постоянно подобными своими неожиданными действиями застает его врасплох и заставляет буквально застыть на месте, и Сокджин до сих пор не может понять, как именно он это делает.       - Но я не пьян, - упрямо качает головой Джин, находя в себе силы поднять глаза и столкнуться с Юнги взглядом, что в приглушенном свете бара сияет почти такими же блеклыми и немного расфокусированными огнями, что и месяцы назад в том гребанном закоулке за клубом, когда Юнги поцеловал его. Сокджин не знает почему, но сегодня весь вечер ему мерещится тот самый взгляд, и это заставляет все внутри него переворачиваться всякий раз, как их с Юнги глаза пересекаются.       - Да-да, конечно, хен, - усмехается самым краем губ Юнги, определенно, ему не веря. Джина слишком сильно отвлекают чужие ладони на собственных плечах, поэтому он не успевает ни возразить, ни возмутиться, как младший оставляет его и уже неспешно направляется к барной стойке, довольно ловко маневрируя между другими посетителями бара, находящимися на самых разных ступенях опьянения и веселья.       Сокджин, не отрываясь, провожает глазами спину парня, быстро выхватывая мелькающую за чужими плечами немного ссутулившуюся фигуру с небрежно уложенными, отросшими за последние недели темными волосами. Сегодня Юнги, вопреки обыкновению, не во всем черном, в этот раз на нем простая и немного потертая джинсовая куртка и белая футболка, но каким-то образом даже такой вполне себе повседневный наряд выглядит более чем приемлемо для атмосферы этого заведения. А может все дело вовсе не в наряде.       Сокджин наблюдает за тем, как в другом конце помещения Юнги укладывает локти на барную стойку, наваливаясь на нее грудью, и уверенно поднимает руку, подзывая бармена. Желтый свет ламп барной вывески причудливо падает на его лицо, подсвечивая немного отстраненное, но спокойное выражение, на метры вокруг излучающее невозмутимую уверенность, которая на самом деле невероятно привлекательна и очень даже сексуальна. Если бы Юнги хотя бы чуть поменьше хмурился и из-за перманентной усталости не казался таким угрюмым, у него наверняка было бы не меньше воздыхателей, чем у самого Сокджина. Ведь, даже не прикладывая каких-либо усилий, Юнги умудряется выглядеть действительно круто. В это мгновение Сокджин не может не радоваться, что Юнги такой, какой есть, и что этому парню совершенно плевать, как именно его видят и воспринимают окружающие, из-за чего он и понятия не имеет, насколько в действительности красив.       Из-за того, что они живут вместе, Сокджину часто доводилось видеть разного Юнги во всех его ипостасях и состояниях, но чаще всего ему выпадало удовольствие наблюдать за расслабленным и домашним Юнги, за таким Юнги, каким его (Джин более чем уверен в этом) очень мало кому доводилось видеть, так что порой Джин забывает, каким тот может быть на людях. Забывает, почему многих тянет к Юнги, даже несмотря на то, что он кажется замкнутым и нелюдимым со стороны. Он слышал разговоры и слухи и знает, что очень и очень многим Юнги кажется загадочным и крутым парнем, пугающим временами и не особо приветливым, но отчасти таинственным и привлекающим своей независимостью суждений, и, честно говоря, он не может не согласиться с этим. Потому что Юнги красив, этой своей совсем не стандартной красотой, он завораживает гремучей смесью внешней уверенности и решительности и окончательно очаровывает неожиданной теплой заботой и мягкостью, которую этот парень далеко не всем и каждому готов демонстрировать.       Как можно устоять перед чем-то подобным? И каким же идиотом нужно быть, чтобы не восхищаться всем этим?       И каким странным человеком нужно быть, чтобы не желать любви кого-то вроде Мин Юнги? Да, именно этим Сокджин и оправдывает самого себя. Тем, что это просто невозможно - не захотеть быть с Юнги. Не то чтобы ему нужны оправдания, для них уже как-то поздновато, но Сокджин знает, просто по опыту знает, что, когда у тебя под рукой, на всякий случай есть два-три оправдания, жить становится гораздо спокойнее.       - Любуешься, хен?       Сокджин вздрагивает всем телом, когда слышит рядом с собой глубокий и немного хриплый из-за холодного сидра, который парень потягивал с самого начала вечера, голос Тэхена. Джин порывисто поворачивается к нему, удивляясь тому, что его тонсэн каким-то образом умудрился казаться по левую сторону от него, на месте, где только что сидел Намджуна. Сокджин быстро окидывает стол взглядом и понимает, что за короткое время произошло несколько довольно важных рокировок, которые он, засмотревшись на Юнги, сумел упустить.       Чимин с Чонгуком опять устроили какое-то странное соревнование и теперь пытаются на скорость, используя палочки, выстроить башенку из сухариков, не развалив ее в процессе. Чонгук насупился от усердия, и хотя обычно Сокджин ни за что не поставил бы против него ни в одной игре, но в этот раз он, судя по красным щекам и не очень твердой руке, не достаточно трезв для подобных тонких маневров, а вот Чимин, наоборот, выглядит непривычно серьезным и сосредоточенным, каким обычно его можно увидеть только на тренировках в танцевальном зале или перед самими выступлениями, так что, если бы Джину пришлось сделать ставку, он точно выбрал бы Чимина.       Хосок, явно все же дошедший каким-то образом до своей грустной стадии опьянения, сидит, задумчиво и отстраненно уставившись в одну точку, и о чем-то тихо говорит вдумчиво слушающему его Намджуну, который умудряется с интересом наблюдать за соревнованием младших и кивать в ответ на слова Хоби. Из-за музыки Сокджин не может разобрать, что парень говорит, но он более чем уверен, что это что-то очень и очень печальное. Обычно, выпив, Намджун становится очень активным и разговорчивым, но сейчас он предпочитает молча слушать, что наводит Сокджина на мысль, что парень выпил пока не так уж и много. Сокджин не знает, сколько они уже здесь сидят, потому что восприятие времени, кажется, немного исказилось в его сознании и заплутало в нем где-то между четвертой и пятой стопкой. Что странно, ведь Джин может вспомнить, сколько стопок выпил, но не сколько времени у него это заняло. Алкоголь очень странно действует на мозг, в самом деле.       Тэхен сидит теперь рядом с ним на мягком сидении небольшого диванчика, упирающегося в угол комнаты, и невозмутимо похрустывает чесночными гренками, к которым сам Сокджин сегодня даже не притрагивался. Он вообще не очень-то и закусывал, за что его желудок, скорее всего, не скажет ему завтра спасибо. Джин морщится, потому что растительное масло с гренок стекает по пальцам парня и это не самое приятное зрелище, но затем недоуменно поднимает бровь, глядя на Тэ и делая вид, будто вовсе не понимает, что тот имеет в виду, хоть он и уверен - они оба отлично осознают, что это довольно посредственная ложь. Но Сокджин действительно, вот действительно не хочет продолжать разговор, что они начали днем, по большей части, потому что сейчас он вроде как немного пьян (может, опасения Юнги и не были так уж и беспочвенны) и может охотнее поддаться на уговоры младшего. Сейчас все аргументы Тэхена могут показаться ему не такими уж и противоречивыми. Если они кажутся ему таковыми даже на абсолютно трезвую голову, то в этот момент они и вовсе могут прозвучать для него как настоящая истина. Так что Сокджин не хочет искушать судьбу и рисковать. Все же, он никогда не умел этого делать.       Тэхена однако явно ничуть не смущает попытка его хена разыграть дурачка, и он в ответ невозмутимо кивает в сторону барной стойки, определенно, установленной таким образом, чтобы ее и все что около нее происходит можно было легко увидеть с любого столика и с любой точки в зале. Сокджин не сдерживается и все же кидает беглый взгляд в сторону подсвеченной яркой неоновой вывеской стойки. Он находит Юнги все на том же месте, на каком он был пару секунд назад, сейчас парень диктует подошедшему бармену их заказ, для быстроты принимаясь жестикулировать и указывая количество нужных напитков на пальцах. В это мгновение он почему-то выглядит таким сосредоточенным, а неоновые блики вывески так причудливо подсвечивают его бледное от природы лицо, что Сокджин невольно засматривается и даже не замечает, как с его губ сам собой слетает тяжкий выдох. Все же, кажется, он действительно выпил куда больше, чем ему необходимо было.       - Просто слежу, чтобы наша выпивка безопасно добралась до нас, - пожимает плечами Сокджин, отворачиваясь от бара и вновь сосредотачиваясь на Тэхене, который, доев последнюю гренку, медленно и элегантно принимается вытирать жирные от масла руки бумажными салфетками. Не прекращая своего очень важного занятия, Тэхен смеряет его таким выразительным взглядом, говорящим, что, похоже, Джин держит его за полного идиота, что Сокджин неловко поводит плечами. Конечно, очень глупая отмазка, но и признавать правоту младшего ему не хочется из простого духа противоречия, который обычно в нем становится особенно силен, когда он выпьет.       - Ага, как скажешь, хен, - делая большой глоток из своей бутылки с сидром, без всякого выражения проговаривает Тэхен. Он сглатывает, а затем задумчиво хмурит густые брови, в неярком освещении того уголка бара, где они устроились всей компанией, подальше от других столиков, его лицо кажется каким-то очень уж серьезным и одновременно печальным. Будто ему действительно грустно наблюдать за Сокджином и его бессмысленными метаниями с этой его неожиданной влюбленностью. Эта мысль болезненно сжимает Джину сердце. Он не хотел, чтобы хоть кто-то из его тонсэнов когда-либо смотрел на него с таким выражением на лице. – Но если ты будешь следить за этим процессом так пристально, тебя точно поймают, хен. И, если ты этого в самом деле не хочешь, не будь… таким очевидным, - Тэхен тратит секунду, пытаясь подобрать слово, но, видимо, не справляется с этой задачей, поэтому чуть морщится и выдает первое, что приходит в голову. Сокджин поджимает губы и опускает глаза на свою пустую стопку.       Поэтому-то он и не хотел заводить разговор с Тэхеном. Потому что разговоры с Тэхеном всегда подкармливают пламя надежды, что горит в его груди, как бы упорно Сокджин ни пытался не давать ему разгореться в полную силу, как бы ни пытался держать его в узде и поддерживать в состоянии всего лишь легкого тления. Разговоры с Тэхеном сводят на нет все его усилия оставаться в рамках холодного здравомыслия и именно этим они так опасны для Джина и его и без того не особо устойчивого здравомыслия.       И сейчас, даже после этого короткого обмена репликами, Сокджина прошивает то же ощущение, что пронзило, когда они говорили сегодня днем. Ему снова до одури сильно хочется сбежать, потому что его сердце начинает вновь бесноваться в груди, разрываясь от желания излить всю ту любовь, что распирает его изнутри, настолько ее много. Тэхен закладывает слишком опасные мысли в его размягченное сомнениями и метаниями сознание и говорит то, что так сильно хочет услышать его сердце, и это просто… нечестно. Это нечестно – то, насколько просто все это звучит из уст Тэхена, ведь из-за этого и самому Джину все начинает казаться простым. На несколько мгновений это кажется действительно таким простым - сказать Юнги, что он его любит и посмотреть, что из этого получится. Но Сокджин знает, отлично знает, что это обманчивые и неверные мысли, которым он не должен верить.       Сокджин удивленно вздрагивает, когда слышит рядом полный радости визг Чимина и одновременно с ним разочарованный стон Чонгука. Когда он поворачивается к младшим, он видит, как Чимин принимается на радостях танцевать и обниматься с Хосоком, которой хотя и хлопает глазами, с секунду ничего не понимая, но все равно тут же принимается активно обнимать парнишку в ответ и присоединяется к его импровизированному победному танцу. Потому что Хосок не был бы Хосоком, если бы не поддерживал своих друзей абсолютно во всем. Даже если сам понятия не имеет, что вообще происходит.       Чонгук же, закрыв лицо руками, уперся лбом в столешницу, являя собой ожившую иллюстрацию к слову «поражение». Даже по мнению Сокджина, поза получается слишком уж драматичной, а он знает толк в драматизме и обычно придерживается мнения, что слишком много его в жизни не бывает. Рядом с макнэ рассыпаны маленькие брусочки сухариков, пару мгновений назад явно бывшие не особо устойчивой башенкой, а теперь же печально разлетевшиеся по столу и, наверняка, под него. Сокджин мысленно извиняется перед теми, кто будет убираться здесь после них.       Джин сочувствующе похлопывает Чонгука, все еще не поднимающего голову, по плечу и переглядывается с Намджуном, молча спрашивая у него, что вообще происходит, тот, поймав его вопросительный взгляд, лишь небрежно пожимает плечами и делает глоток из своего стакана, как бы говоря, что это ведь их тонсэны и не стоит даже пытаться понять их. Намджун весь вечер разбавлял соджу пивом, так что, возможно, именно поэтому сейчас трезвее того же Хосока или Чонгука. Намджун все же не зря по праву считается самым сообразительным в их компании.       - Они поспорили на приз, который Чонгук выиграл в еженедельном тотализаторе Хоби.       - Чего? – ничего не поняв, хмурится Сокджин, на автомате продолжая утешающе потирать плечо Чонгука, которое заметно напрягается под его пальцами. – Что еще за еженедельный тотализатор?       - О, мы все также делаем ставки на то, будешь ли ты к концу недели в новых отношениях, хен, или нет, - охотно поясняет Тэхен, отрывисто начиная посмеиваться, когда видит, как приподнимаются брови старшего после этих слов. – Но если раньше мы ставили на то, что ты кого-то себе найдешь, то теперь мы наоборот ставим на то, что ты все еще будешь один.       - Я в этом не участвовал, хен, честно, - поспешно отнекивается и качает головой Намджун, когда Сокджин строгим взглядом окидывает всех своих тонсэнов, в том числе и переставших танцевать Чимина с Хосоком и поднявшего голову Чонгука, на лице которого застывает настороженное выражение. Намджун, будучи одним из самых трезвых, явно сразу же понял, чем им может грозить этот суровый взор их хена.       - Да, хен… он честно-пречестно-пречестно не делал никаких ставок, - кивает Хосок, явно желая защитить хоть кого-то из присутствующих, его взгляд расфокусирован и подозрительно ярко поблескивает, а речь не особо четкая, но даже в таком состоянии он старается спасти Намджуна от незаслуженной взбучки. Хосок действительно даже слишком хороший друг.       Сокджин щурится и переводит взгляд на Тэхена, которого явно больше забавляет вся эта ситуация, чем пугает его не радостный настрой. Паршивец, похоже, действительно уверен, что раз он знает тайну своего хена, ему теперь многое будет сходить с рук.       - А я сорвал неплохой куш благодаря тебе хен, спасибо, - широко улыбается он, намеренно используя ту свою очаровательную квадратную улыбку, которая часто выторговывала ему дополнительные бесплатные гарниры в ресторанчиках и из-за которых ему время от времени прощались долги по учебе. Порой Сокджину казалось, что Тэхен слишком много времени проводит с Чимином и перенимает у него плохие привычки.       Сокджин недовольно цыкает, понимая, что вряд ли добьется чего-либо от этого парня и требовательно смотрит на Чимина, который, защищаясь, тут же вскидывает маленькие ладошки в воздух и делает большие, удивленные глаза.       - А я очень много денег потерял! Что просто несправедливо! Вообще-то, это все из-за тебя, хен! Я-то думал, что раз тебе кто-то нравится, ты скоро снова будешь встречаться, но ты до сих пор один, и из-за этого я потерял все деньги! - Чимин скрещивает руки на груди и возмущенно надувает губы, будто это Сокджин виноват, что он вообще принимал участие в каких-то там спорах на личную жизнь своего хена.       Сокджин чувствует, как расширяются его глаза, когда он понимает, что именно только что сказал Чимин, а затем задерживает дыхание, ждет секунду или две, пока то же самое поймут и остальные за столом, а затем… разверзается ад.       - Тебе кто-то нравится, хен? – взвизгивает Хосок радостно и громко, как умеет только он один, переполняясь воодушевлением. Он хлопает по столу, явно не понимая, что прикладывает слишком много силы, из-за которой стопки и бутылки на нем подпрыгивают и жалобно звенят, а люди за соседними столиками начинают оборачиваться к ним. – Вот прямо нравится-нравится? По-настоящему? Джун-а, ты слышал? Джин-хен сказал, что ему кто-то нравится, а он никогда не говорил такого, - Хосок тратит несколько секунд на то, чтобы радостно потрясти за плечи Намджуна, который, однако, совершенно не обращает на него внимания и продолжает буравить Сокджина вопросительным взглядом, словно желая получить реальное подтверждение от него самого, что это правда. Слов одного лишь Чимина, в отличие от Хосока, для него явно недостаточно.       Намджун хмурится и отставляет свой больше чем наполовину пустой стакан на стол, на лице его появляется очень задумчивое выражение, Сокджин буквально видит, что сейчас в его голове происходит очень активная мозговая работа, видит, как парень старательно анализирует известные ему данные и соединяет определенные точки, находя, наконец, логичное объяснение действиям Джина. Сокджин даже может уловить, в какое именно мгновение завершается этот анализ. Как раз в ту секунду, когда глаза Намджуна широко распахиваются, а рот приоткрывается, после чего он быстро щелкает пальцами и кивает собственным умозаключениям с таким видом, словно он, наконец-то, нашел решение какой-то сложной задачи, которое оказывается гораздо проще, чем он ожидал и теперь он невольно удивляется, что раньше не сумел додуматься до чего-то настолько простого. Сокджин едва сдерживается, чтобы не приложиться лбом к столешнице, как сделал Чонгук недавно. Теперь этот жест не кажется таким уж драматичным.       - Я не говорил, что… - начинает Сокджин, но быстро бросает это занятие, потому что становится очевидно, что сейчас его явно не будут слушать.       - Чимин-а, он ведь сам тебе это сказал? – принимается возбужденно допытываться Хосок, придвигаясь к Чимину поближе. Его апатичное и грустное настроение, вызванное алкоголем, явно развеивается перед лицом такой важной в его понимании новости.       Чимин торжественно кивает, что неправда, официально Сокджин ничего не подтверждал, но Джин не успевает это сказать, Хосок уже довольно вскрикивает и хлопает в ладоши, а Чонгук пялится на Джина своими широко распахнутыми оленьими глазами, которые становятся у него совсем огромными, когда он действительно ошеломлен.       Сокджин недовольно цыкает себе под нос и медленно выдыхает, сдерживаясь, чтобы не запрокинуть голову и не застонать в голос. Он чувствует, как отчаянно начинают гореть его уши и лицо, ему резко становится жарко в этом небольшом, но довольно уютном баре с приглушенным светом, который неожиданно кажется не достаточно приглушенным. Не достаточно, чтобы спрятать раскрасневшееся лицо Сокджина в полумраке. Сейчас, когда он ощущает, как внимание всех его друзей за столом сосредотачивается на нем, он чувствует себя так, словно оказался в свете гигантского прожектора, светящего ему прямо в глаза. И да, Сокджин привык к постоянному вниманию к своей персоне, но не к такому пристальному и концентрированному. Он просто не может чувствовать себя комфортно, когда целых пять пар глаз впиваются в него с явным любопытством и ожиданием, словно он какое-то невиданное ранее чудо света.       Джин нервно оттягивает ворот рубашки и неспокойно ерзает на месте, чувствуя себя совсем не в своей тарелке. Где там Юнги, почему он так долго? Будь Юнги сейчас здесь, он тут же пресек все расспросы, и их тонсэны неохотно, но оставили бы эту тему в покое. Если же Сокджин сам даст понять, что не хочет это все обсуждать, то вызовет лишь больше вопросов, закрепив в сознании друзей, что с влюбленностью их хена что-то нечисто. А это не то, что Сокджину нужно.       И разве… это, в самом деле, так уж важно? То, что ему кто-то действительно нравится. Почему все ведут себя так, будто это какое-то невероятное и по-настоящему особенное событие? Зачем делать из чего-то подобного так много шума? Сокджин нервно вертит в руке свою пустую стопку, жалея, что в ней сейчас ничего нет, и спешно оглядывается через плечо на бар, пытаясь выцепить взглядом невысокую, немного ссутулившуюся фигуру, но не успевает сделать этого, потому что его отвлекает поток воодушевленных вопросов, который обрушивает на него Хосок.       - А кто это, хен? Мы ее знаем? Ты тогда про нее говорил, когда сказал, что на этот раз хочешь встречаться с кем-то, кто тебе действительно нравится? – глаза Хосока горят неподдельной радостью за него, и только это в какой-то мере заставляет Сокджина немного смягчиться и не обижаться на друга за такую бестактность и чрезмерное любопытство. Джин видит, что Хосок просто немного пьян и слишком сильно взбудоражен этой новостью, поэтому буквально подпрыгивает на месте и не может сдержать ни своих эмоций, ни вопросов. Намджун, явно заметив, что старшему не особо комфортно из-за такого внимания и расспросов, успокаивающе похлопывает Хоби по колену и что-то шепчет ему на ухо. Не похоже, что Хосок его слушает, но он неожиданно разворачивается к Чимину и принимается уже за него. – Чимин-и! Как давно ты знаешь? И почему ты мне не сказал? – Хосок надувает губы и строит обиженное личико, и что удивительно под его обвиняющим взглядом Чимин виновато опускает глаза. Воззвать к совести Чимина – почти что подвиг и, пожалуй, единственный кому он под силу – это именно солнечному Чон Хосоку.       - Тэхен тоже все знал, - негромко бурчит Чимин, неловко откидывая пятерней светлую челку с глаз. В понимании Хосока это явно никак не оправдывает его, потому что лицо парня остается все таким же жалобным и ясно демонстрирующим, что его чувства были задеты, хотя всем за столом очевидно, что это не так. Хосок вообще очень редко обижается и точно не из-за подобных мелочей. – Да, все из-за того, что хен ничего толком и не рассказал нам. А еще я хотел немного повысить свои шансы выиграть в нашем споре, - Чимин надувается, очень недовольный тем, что его заставили признать все это. Хосок неодобрительно качает головой и хмурится.       - Чимин-а, ты же знаешь, что я всегда выступал за честную игру и честные ставки. Как организатор, я не могу допустить подобных махинаций. Вы с Тэхеном будете оштрафованы, так как обладали информацией, касающейся результатов, и на ее основе делали свои ставки, что нечестно и неправильно, - заключает он, не обращая внимания на недовольные возмущения Чимина и Тэхена, что следуют после этих слов, и на веселое улюлюканье, издаваемое Чонгуком, которому эта идея явно приходится по душе.       – Но, хен, - неожиданно обращается к Сокджину Намджун, заставляя того напряжено вздрогнуть и посмотреть себе прямо в глаза. Парень тепло улыбается ему, на его щеках появляются его фирменные ямочки, которые делают все его лицо мягче и моложе. - Это же замечательно. Я очень рад, что у тебя, хен, появился человек, который стал тебе очень дорог.       Сокджин медленно моргает, а затем поспешно поджимает губы и отводит взгляд в сторону. Господи, как же это все неловко. То понимание, что освещает теперь глаза Намджуна, та сдерживаемая радость и заметное облегчение, что смягчают черты его лица, заставляют Сокджина беззащитно втянуть голову в плечи и вновь пожалеть, что его стопка пуста. Теперь Намджун, определенно, находит объяснение странному поведению Сокджина, которое он демонстрировал в последние недели, и то, что оно оказывается таким простым и банальным, явно успокаивает друга и заставляет его с облегчением выдохнуть. Похоже, он, как и говорил ранее Тэхен, действительно на шутку начал переживать за Сокджина. И Джин не может не чувствовать себя виноватым из-за того, что заставил его так себя чувствовать.       - Да, мы все очень-очень рады, хен, - вмешивается Чимин, все еще недовольно хмурящийся из-за необходимости понести наказание за свою маленькую аферу. – Но мы были бы рады еще сильнее, если бы знали немного больше подробностей. Думаю, нам всем интересно, кто сумел завоевать непреступное сердце нашего самого красивого хена. И почему наш хен все еще не оповестил счастливицу, что его сердце завоевано, - глаза Чимина на секунду или две освещаются демоническими огоньками, которые быстро исчезают, когда парень чуть прикрывает веки, напуская на себя невинный вид и будто бы не понимая, что именно делает этими своими словами. Но Сокджин более чем уверен, что Чимин отлично все понимает и с умыслом обращает внимание всех остальных на это.       - В самом деле, хен? – всем лицом показывая свое удивление, вскрикивает Хосок. – А… почему? – растерянно выдыхает он, явно сбитый с толку.       - Тебя что уже отшили, хен? – предполагает молчавший до этого Чонгук, принимаясь задумчиво хрустеть сухариками, которые в беспорядке валяются на столе перед ним.       Сокджин давится возмущенным вздохом и хлопает парнишку ладонью по плечу, чувствуя себя задетым из-за того, что он вообще мог предположить о нем подобное.       - Йа! Никто меня не отшивал. Почему ты вообще сразу же предполагаешь что-то такое? Твой хен, что, похож на человека, которого постоянно отшивают?       Чонгук пару раз медленно моргает, словно обдумывая в голове этот вопрос.       - Ну, учитывая, что тебя вообще-то постоянно бросают… - начинает он, но замолкает, получив еще один шлепок по плечу, который уже заставляет его поморщиться и начать растирать ушибленное место.       - Это совсем другое, Чон Чонгук, - цыкает Джин, недоверчиво качая головой, все еще не веря, что именно этот вариант развития событий пришел Чонгуку в голову первым.       - Но тогда в чем же дело, хен? – переходит в наступление Чимин, которому эта тайна явно больше всех не дает покоя. Он даже придвигается ближе и укладывает локти на столешницу стола, отодвигая рассыпанные сухари подальше от себя. – У нее уже есть парень? Или она заинтересована в ком-то другом?       - Я… Нет. Насколько я знаю, нет, - немного сбитый с толку таким напором и настойчивостью в голосе Чимина, отвечает Сокджин почти на автомате. Он смотрит на Тэхена, пытаясь молча попросить его о помощи, и, кажется, тот понимает его, потому что поза младшего становится напряженнее, он даже отставляет свою бутылку с сидром и спешно облизывает губы.       - О! Кажется, Юнги-хен не сможет унести все в одиночку, - вытягивая шею, чтобы получше разглядеть, что там твориться у бара, намеренно громко произносит Тэхен. Сокджин с трудом подавляет облегченный выдох. Все-таки Тэхен действительно хороший и надежный друг, всегда готовый подкинуть Сокджину нужное оправдание или возможность вывернуться из подобных вот ситуаций.       - Тогда мы должны помочь ему, Тэхен-а, - быстро вскакивая на ноги, наигранно бодрым тоном тараторит Сокджин.       Он успевает мельком увидеть, как непонимающе хлопает глазами Хосок и хмурится Чимин, ловит понимающий и извиняющийся взгляд Намджуна, по которому понимает, что сейчас младшим будет проведена обстоятельная лекция для всех за столом о соблюдении личных границ, что немного, но успокаивает. Намджун позаботится о том, чтобы, вернувшись, Сокджин больше не столкнулся с этими слишком личными вопросами. Сегодня. На сегодня Сокджин в относительной безопасности.       Сокджин берет Тэхена под руку и поспешно тянет его в сторону яркой вывески бара, у которого им, конечно же, приводится начать лавировать между другими посетителями, чтобы пробиться к дальней части стойки, где Джин в последний раз видел темную макушку Юнги. Уворачиваться от чужих локтей не самое приятное занятие, но Сокджин все равно чувствует себя все лучше и лучше с каждым шагом, что отдаляет от его их столика. Он действительно не хочет сегодня все это обсуждать. Ни сегодня, ни… может, вообще когда-либо. Все это действительно именно настолько неловко, каким он себе и представлял эту ситуацию.       - Хен, ты не сможешь избегать их вопросов вечно, - повышая голос, чтобы его можно было услышать сквозь музыку, которая здесь оказывается громче, чем с того места, где они сидели, предупреждает его Тэхен. Сокджин поджимает губы и неопределенно поводит плечами. Он и сам это знает, но это не значит, что лишь поэтому Джин должен признать его правоту.       - На это тоже хочешь поспорить, Тэхен-а? – на секунду оборачиваясь, чтобы продемонстрировать парню свою выразительно приподнятую бровь бросает Сокджин. Тэхен лишь тяжко вздыхает в ответ.       - Да, ладно тебе, хен… - начинает он, но Джин уже его не слушает, потому что на самом деле ему плевать на этот глупый тотализатор, который устроили из его личной жизни друзья, и единственное, что его волнует в этот самый момент – это Юнги, который обнаруживается в самом углу барной стойки.       Рядом с парнем стоит небольшой поднос, заставленный парой цветастых коктейлей (явно заказ Чимина), несколькими стаканами, наполненные чем-то темно-янтарным, напоминающим виски (скорее всего, для Юнги и Намджуна), высокими бокалами с пенистым пивом (это, вероятно, для Чонгука и Хосока), но судя по тому, что Юнги продолжает нетерпеливо постукивать указательным и средним пальцами по стойке и пристально следить за барменом, ему подали еще не все напитки. Сокджин невольно хмурится, когда видит это. Тэхен, конечно, использовал помощь ему всего лишь как предлог вытащить Сокджина из-за стола, но он действительно оказался прав – в одиночку Юнги вряд ли сумел бы все это донести.       Наверняка, услышав знакомый голос, а, может, просто почувствовав на себе взгляд Сокджина, Юнги едва заметно вздрагивает и быстро оборачивается к ним. Одна его темная бровь чуть приподнимается, выражая удивление, которое он адресует из них двоих отчего-то именно Сокджину. И Джин просто не может в ответ не улыбнуться уголками губ, потому что, как и всегда, увидеть Юнги для него оказывается вполне достаточно, чтобы почувствовать облегчение и это привычное желание поведать ему все, что тревожит и волнует душу Сокджина. Теперь, когда он оказывается далеко от столика и прозвучавших за ним вопросов, на которые он не желал отвечать, и видит перед собой Юнги, ему становится гораздо легче и спокойнее. Что странно и нелогично, но Сокджин уже привык к тому, насколько противоречивые чувства вызывает в нем этот человек. Ну, или почти привык.       - Я пришел проверить, куда ты пропал с нашими напитками, Юнги-я, - беспечно, насколько только может, проговаривает Сокджин, отвечая на незаданный вопрос в глазах Юнги.       Он укладывает локоть на барную стойку, опирается на него и принимается с наносной беспечностью осматриваться вокруг, будто вовсе и не сбежал с помощью Тэхена от их друзей и не прячется сейчас в самом уголке барной стойки. Юнги поднимает и вторую бровь и переводит испытывающий взгляд на Тэхена, который невозмутимо пожимает плечами в ответ.       - Чимин-и рассказал, что хену кто-то нравится, и хен сбежал, как только все начали задавать ему вопросы, - спокойно сдает Сокджина Тэхен, игнорируя неверящий вздох старшего.       - Йаа, и ты туда же, Тэхен-а! Почему сегодня меня все предают? – он хотел звучать недовольно, но по итогу получается почти даже жалобно, так что Сокджин и сам в итоге с досадой морщится, поспешно берет с подноса первый попавшийся стакан и отпивает немного. В нем оказывается виски, причем неразбавленное, поэтому оно обжигает не готовое к подобной крепости горло Сокджина куда сильнее соджу. Джин на мгновение прикрывает глаза и делает глубокий вздох через нос, чтобы привыкнуть к ощущениям и не закашляться от неожиданности.       - Это печально, но явно не повод выпивать мой виски, хен, - невозмутимо проговаривает Юнги, мягко обхватывая стакан в попытке забрать его из рук Сокджина, из-за чего тот вздрагивает и резко распахивает глаза. Потому что кончики пальцев младшего задевают его костяшки, и это прикосновение обжигает не хуже того же виски, а может даже и сильнее.       - Это всего один стакан, Юнги-я, - тянет Сокджин, драматично запрокидывая голову больше из желания скрыть опаленные румянцем уши, чем действительно возмущаясь. В действительности же все его тело замирает, и он просто не может двинуть рукой, внутренне боясь оборвать этот спонтанный и случайный физический контакт. Странно, еще несколько минут назад, когда они сидели вплотную прижавшись друг к другу за маленьким столом, Сокджин чувствовал, как его клинит из-за слишком долгой близости с Юнги, а теперь, едва соприкоснувшись кончиками пальцев, он ощущает нечто похожее на тоску и одновременно облегчение. Как же это… странно и глупо. – Я все равно плачу сегодня за всю твою выпивку, Юнги, так что куплю тебе новый, - выдыхает Джин, с трудом проглатывая все эти мысли и чувства.       Глаза Юнги чуть щурятся, в них отражаются отсветы барной вывески, что странно подсвечивают их, придавая им темно-карий, глубокий оттенок. Сокджин знает, что это всего лишь причудливая игра света, но все равно не может отвести взгляда. Он должен уже был более-менее привыкнуть к подобному, но он все равно чувствует себя почти что загипнотиризованным этими глазами, поэтому теряется счет времени, теряет ощущение пространства, забывает, где они и кто их окружает, и просто выпадает из реальности, рассматривая блики и мелькающие огни в чужих зрачках. Если бы кто-то сказал ему пару месяцев назад, что он будет заниматься чем-то подобным, сам того не осознавая, что будет тонуть в чужих глазах, как самый что ни на есть клишированный влюбленный в низкопробном романе, Сокджин не поверил бы, потому что это слишком гротескно и неправдоподобно и в реальной жизни никто так не делает.       Он так никогда раньше не делал.       - Кхм, - намеренно громко кашляет в кулак Тэхен, выводя из прострации не только Сокджина, но и заставляя испуганно вздрогнуть нескольких бедолаг у стойки, которым не посчастливилось оказаться рядом с ними. – Я, пожалуй, отнесу это за наш столик, а вы хены ждите пока остальные напитки, - легким и невинным тоном заключает Тэхен, быстро отставляя с подноса несколько бокалов, явно чтобы облегчить его. Все он бы точно не сумел унести без последствий.        - Тут осталось-то… - пытается остановить его Юнги, но младший, не слушая его, аккуратно подхватывает всю эту позвякивающую стеклом ношу и довольно шустро исчезает в толпе, не давая ни ему, ни Сокджину возможности остановить себя. Конечно, Сокджин понимает, с каким умыслом Тэхен это сделал, но даже ему подобное быстрое исчезновение кажется неожиданным.       Юнги хмурится, глядя парню в след, но не делает попыток догнать или остановить Тэхена, что немного утешает Сокджина. Потому что ему совсем не хочется пока возвращаться обратно за столик к друзьям. И хоть здесь, в компании Юнги, который бросает на него беглый, но все тот же нервирующий Джина изучающий взгляд, ему и неловко, но все равно не так сильно, как ему будет неловко, если он вернется обратно сейчас, когда их тонсэны все еще слишком сильно заинтересованы подробностями его личной жизни. Сокджина передергивает от одной только мысли, что ему необходимо будет рано или поздно столкнуться вновь с этими вопросами лицом к лицу. Намджун, наверняка, уже успел провести с младшими короткую воспитательную беседу, но Джин слишком хорошо знает, каких масштабов может достигать любопытство Чимина и радость Хосока, так что подобное настойчивое внушение вряд ли способно будет надолго их сдержать.       Сокджин не готов пока к подобному испытанию. Если бы он был готов, если бы хотел сталкиваться с чем-то подобным, он уже давно сам им все рассказал бы, но как раз такой реакции, какую получил только что, Джин и старался избежать. Поэтому сейчас он готов хвататься за любой предлог, за все, что позволило бы ему как можно дольше держаться подальше от столика их компании. Хотя бы до тех пор, пока друзья не выпью достаточно, чтобы забыть о такой мелочи, как влюбленность их хена и что это само по себе какое-то уникальное и важное событие, стоящее восторгов и изумления.       В самом деле, что в этом такого увлекательного и невероятного? Сокджин что, не может влюбиться в кого-то? Он что не человек? Он что, по мнению его тонсэнов, только и делал, что встречался все это время, с кем попало, без разбору? Почему они так взволнованы? Такая бурная реакция действительно заставляет Сокджина задуматься над всеми жизненными решениями, что он принимал до этого момента и о том, каким именно его видят его младшие, а он не особо любит вдаваться в самоанализ. В последние месяцы ему и без того пришлось потратить на него слишком много времени и узнать о самом себе слишком много малоприятных вещей.       Так что Сокджин действительно с облегчением выдыхает, когда Юнги всем своим видом показывает, что не собирается пока возвращаться к остальным. Все же Сокджин не может не почувствовать, как понемногу успокаивается его сердце рядом с Юнги, что происходит всегда рано или поздно в присутствии этого парня. Юнги единственный, из-за кого сердце Сокджина сходит с ума, и он же единственный, кто в силах быстро успокоить его и внушить Джину ощущение некой безопасности и покоя. Какой-то странный и совершенно нелогичный парадокс, который не должен, по всем законам логики и физики не должен работать, но все равно работает. Похоже, любовь сама по себе крайне парадоксальная и нелогичная вещь, и Сокджин только сейчас со всей отчетливостью понимает, насколько многогранно и противоречиво может быть это чувство.       Сокджин хмыкает, когда эта мысль приходит ему в голову, и делает еще один глоток из стакана, который, к его мимолетному сожалению, Юнги отпускает и перестает удерживать, отдавая в полное владение своего хена. Джин чувствует на себе взгляд младшего, и, как и вообще любое взаимодействие с Юнги на протяжении всего этого вечера, он обжигает кожу. Сокджину хочется передернуть плечами, скидывая с них едва ли не физически давящее напряжение, хочется еще на пуговицу ниже расстегнуть ворот, настолько жарко ему становится, но он сдерживается, потому что отлично понимает - это вовсе не реальный жар и температура его тела тут совершенно ни при чем. Даже если он разденется тут догола, это ничего не изменит, Сокджин все также будет сгорать изнутри. До тех пор, пока Юнги стоит рядом с ним и вот так задумчиво и внимательно рассматривает.       Вокруг них много звуков: постоянно играющая на фоне музыка, людские голоса, складывающиеся в неразличимый и надоедливый гул, чей-то громкий смех, звяканье стеклянных стопок и бокалов, но Сокджину они кажутся какими-то отдаленными, будто звучащими издалека, потому что все его внимание, все его чувства сосредотачиваются на тех нескольких сантиметрах, что отделяют их с Юнги друг от друга. И это, наверное, тоже не очень нормально – это, видимо, какая-то гиперболизированная фиксация на другом человеке, заставляющая Сокджина чувствовать себя так, будто он находится в каком-то странном вакууме всего в метр диаметром, как раз вмещающим их двоих и отрезающим от всего остального мира. Он будто бы прямо посреди сцены в сериале. Той нереалистичной сцены, где главные герои находятся в очень шумном и плохо освещенном месте, но зрителям все равно отлично их слышно и видно, а они сами без проблем могут общаться друг с другом полушепотом.       - Так значит, ты сбежал, хен? – спокойно спрашивает Юнги, усаживаясь на барный стул и опираясь локтями на стойку, прежде чем перевести на Сокджина взгляд своих внимательных, чуть прищуренных с легким любопытством глаз.       Он придвигает к себе стакан с виски, один из тех, что оставил на стойке Тэхен, и устраивается поудобнее, что явно говорит о том, что он не собирается никуда уходить и готовится провести здесь с Сокджином столько времени, сколько старшему потребуется. И Джин не может подавить широкой и растроганной улыбки, что сама собой растягивает его губы, когда он видит это. Юнги действительно всегда делает что-то подобное. Он всегда говорит, что не будет заботиться о Сокджине, всегда ворчит и утверждает, что бросит его самостоятельно разбираться со своими проблемами при любой удобной возможности, но в действительности Юнги ни разу за все эти два года не отвернулся и не отмахнулся от Сокджина.       Юнги, кажется, единственный из всех близких Сокджину людей, кто сумел убедить его своими поступками и действиями, что на самом деле никогда не бросит его. Множество людей говорило Сокджину, какой он особенный, многие из них заверяли, что влюблены в него, что он нравится им, что он идеален. Люди говорили ему много всякого, и иногда он даже верил им, а затем они все равно бросали его, словно забыв собственные слова и обещания. Словно они и не значили ничего для них. И только один Юнги всегда каким-то своим особенным, незамысловатым способом поддерживал его и оставался рядом, несмотря на все его многочисленные маски и даже несмотря на то, что Джин скрывал за ними. И это, конечно же, значит очень много, Сокджин даже не смог бы передать словами, насколько, если бы ему было необходимо это сделать. И порой, в мгновения, подобные этому, Сокджину хочется попробовать это сделать. Хочется попытаться сказать Юнги, как сильно он ценит его, но… у Джина просто не находится слов, не находится смелости, чтобы выразить нечто, настолько невыразимое.       - Йа, это был не побег, а стратегическое отступление, Юнги-я.       Сокджин садится на соседний с Юнги стул и тратит несколько мгновений, ерзая на месте и устраиваясь в пол-оборота к младшему, чтобы иметь возможность одновременно смотреть на него и картинно потягивать виски, что, конечно же, принципиально важно – сидеть именно в таком положении. И пусть из-за этой позы их колени то и дело соприкасаются, впервые за вечер это перестает быть для Сокджина принципиально важной проблемой. Кажется, алкоголь в его крови наконец-то начинает давать о себе знать, немного притупляя и усыпляя его реакции и отбрасывая смущение и волнение. Или же Сокджин просто чувствует себя смелее и свободнее сейчас, когда они вдвоем сидят в самом дальнем углу барной стойки, будто бы скрытые от всего остального мира, поэтому его сознание, тело и сердце не сходят с ума так уж отчаянно, объединяясь в своем безумном, взволнованном порыве, и не заставляют его краснеть и заикаться только из-за того, что они с Юнги оказываются так близко. Что бы ни было тому причиной, Сокджин чувствует себя немного расслабленнее, почти так же, как чувствовал в самом начале их утреннего несвидания, и это заряжает его некоторой уверенностью.       Юнги лишь хмыкает себе под нос в ответ на эти слова, явно не веря им, и благодарно кивает бармену, который ставит перед ними два кислотно-розовых коктейля, которых он, видимо, и дожидался все это время до прихода Сокджина и Тэхена. Однако Юнги, несмотря на то, что ни у него, ни у Сокджина нет больше никакой веской причины торчать у стойки, не делает ни малейшего движения, чтобы уйти. Наоборот, он откидывается чуть назад и принимается задумчиво проводить кончиками пальцев по ободку своего нетронутого стакана, виски в котором переливается темным янтарем под светом огней барной вывески. Он явно настроен на неторопливый разговор и ведет себя так, будто нет ничего естественнее для них двоих – отделиться от остальной компании и провести какое-то время только вдвоем, болтая и потягивая напитки за барной стойкой, что неправда, но Сокджин готов притвориться, что верит в это. Потому что он хорош в притворстве, если оно не касается его чувств к одному немного ворчливому, похожему на кота парню.       Сокджин тяжело вздыхает, ощущая уже привычную в груди тяжесть невысказанных слов, что застревают посреди его горла всякий раз, когда ему хочется чем-то поделиться с Юнги, когда ему хочется пожаловаться на жизнь ли просто драматично поныть. Эта тяжесть появляется в нем всякий раз, как Юнги делает это – устраивается подобнее, будто бы небрежно поводя плечами и нацепляя на себя меланхонично-равнодушную мину, и принимается слушать его, вопреки собственным словам о том, что совсем не желает этого делать. И этот раз не является исключением из правил. Как бы сильно Сокджина не штормило из-за его любви к Юнги, есть вещи, что остаются в их отношениях неименной константой несмотря ни на что.       И это… в каком-то смысле это очень даже сильно успокаивает. Сокджин любит этого человека так сильно, насколько он только вообще способен любить, но в то же время это не отменяет того простого факта, что Юнги до сих пор остается для него лучшим другом и тем, кому он доверяет больше всего, и это... очень сильно утешает. Потому что Мин Юнги – очень хороший друг, которого Сокджин не хочет терять.       Вот именно настолько Сокджин жаден. Хочет заполучить Юнги-возлюбленного, при этом не желая отпускать Юнги-друга.       - Они спрашивали, кто этот человек и почему я все еще не рассказал ему о своих чувствах. Я не знал, что мне ответить на эти вопросы, - не отводя глаз, от расплавленного янтаря в стакане Юнги и его длинных, артистичных пальцев, медленно скользящих по стеклу, проговаривает Сокджин.       Он просто поддается своей привычке рассказывать Юнги все, что лежит у него на душе, поэтому сейчас слова срываются с его губ сами собой, и он не успевает их даже обдумать как следует. Он поддается привычке, которой не может не поддаваться, потому что в Юнги есть что-то, что заставляет хотеть ему довериться. И потому что Сокджин знает, что Юнги поймет. В конце концов, Юнги всегда понимает его. Хотя Сокджин не может объяснить, как вообще возможно – понимать другого человека, ведь он, например, не всегда может понять даже самого себя, что уж говорить о других.       - Они волнуются, поэтому и спрашивают, - голос Юнги звучит ниже и мягче его обычного тона. Так, как всегда звучит, когда они оба ступают на территорию душевных и слишком личных разговоров, о которых они, не сговариваясь, не напоминают никогда друг другу в обычное время. Потому что это слишком неловко и как-то неправильно – говорить о чем-то слишком личном обычным тоном. Сокджин чувствует, как этот голос привычно убаюкивает его, как воздух покидает его легкие, заставляя широкие плечи устало опуститься, когда он слышит его. Этот голос убеждает Сокджина, что он в безопасности, убеждает в том, что ему не о чем беспокоиться, не о чем переживать, и Джин, конечно же, просто не может не верить ему. Ведь, в конце концов… разве Юнги когда-нибудь обманывал его? – А еще им любопытно и они любят делать шумиху из всего. Ты же знаешь, что это они не со зла, хен.       - Знаю, просто… Это не те вопросы, на которые я хочу отвечать, - с тяжелым вздохом говорит Джин, быстро потирая глаза. Сейчас ему как никогда хочется оказаться дома, где он мог бы расслабиться, снять линзы и просто поспать. Он любит своих тонсэнов и совсем не против их компании, но последние дни, проведенные в сомнениях и терзаниях, пропустили его через такую эмоциональную мясорубку, что Джин действительно чувствует себя не на шутку вымотанным, и он вроде как устал чувствовать себя так постоянно.       - А разве есть такие вопросы, на которые ты, хен, хочешь отвечать? – деланно удивляется Юнги, что вызывает у Сокджина слабую улыбку.       - Намджун, наверное, единственный, кому нравится отвечать на чужие вопросы, - проговаривает он, делая еще один глоток из стакана и морщась в процессе.       Соджу все же для него куда привычнее и слаще, а виски это не совсем его напиток. Вот Юнги он более чем соответствует во всех отношениях. Крепкий, обжигающий с непривычки горло, но очень подходящий тем, кто любит медленно цедить алкоголь под неспешный и вдумчивый разговор. Мягко согревающий и успокаивающий, если распробуешь его как следует, и медленно, почти незаметно пьянящий. Сокджин не может сказать, что ему нравится виски, но он не может не признать, что за компанию с Юнги тот становится куда вкуснее. Как и очень многие вещи на самом деле.       - Но и сам он задает в ответ порядочно вопросов, - хмыкает Юнги, покручивая граненый стакан в руке.       Какое-то время, может с минуту, они молчат. Сокджин краем глаза наблюдает за тем, как отсветы барной вывески раскрашивают в золото скулы и щеки Юнги, пока сам парень, кажется, погружается в глубокие раздумья, природу которых Джин не может угадать или хотя бы просто предположить. За последнее время это уже стало нормой. То, что мысли Юнги остаются для него загадкой. Если так подумать, это вовсе не какое-то нововведение, просто раньше Сокджин не был так сильно сосредоточен на друге и не замечал, как мало в действительности Юнги говорит о себе или своих переживаниях. Если сам Сокджин мог серьезно и обстоятельно делиться ими только с самим Юнги, то Юнги не раскрывал душу, кажется, вообще никому.       По крайней мере, настолько Сокджину известно. Может, он и делал это, просто этим человеком явно был не Джин. Да, у них было много откровенных бесед и разговоров по душам, но Сокджин знает, что в голове этого скрытного парня остается еще порядочно такого, что он не озвучивает, а сколько подобного добра в его душе, Джин даже предположить не может. И, определенно, еще больше таких вот неозвученных дум появилось у Юнги в последнее время, о чем красноречиво говорят полные задумчивости долгие паузы, что все чаще прерывают их разговоры и повисают между ними толстой завесой из невысказанных слов и вопросов.       Мысль о том, что Юнги не озвучивает ему свои мысли и не говорит о своих переживаниях, не нравится Сокджину, она неприятно сжимает ему сердце, заставляя его недовольно и протестующе ворчать в грудной клетке, но Джин все же решает, что и не имеет, по факту, никакого права требовать полной откровенности от младшего. Он ведь и сам в последние месяцы о многом не рассказывает Юнги. Он ведь и сам скрывает от Юнги очень важные, в корне меняющие все вещи. Можно ли требовать откровенности от другого человека, если не готов в ответ сам раскрыться до конца?       Сокджин знает, что с Юнги такой трюк не пройдет, с любым из его тонсэнов прошел бы, но не с Юнги. Поэтому он просто потягивает виски, отбрасывающий желтые блики на стенки его стакана, и наслаждается присутствием рядом Юнги, не прерывая его задумчивого молчания и не задавая всех тех вопросов, что заполоняют его голову. Теперь, кажется, Сокджин доходит до той кондиции, когда близость Юнги не только электризует его кровь, но и согревает изнутри почти так же эффективно, как и алкоголь, одновременно расслабляя и дурманя сознание, поэтому это становится не так уж и сложно – просто сидеть рядом с Юнги и греться мыслями о том, насколько это естественное и приятное для него времяпровождение.       Он замечает, что Юнги так и не прикоснулся к своей выпивке, сегодня парень вообще если и пил, то очень мало. И не то чтобы Юнги всегда пьет много, но он любит и умеет это делать, поэтому редко отказывает себе в таком удовольствии, учитывая, как нечасто ему вообще удается выкроить в своем плотном расписании выходной, в который он может себе подобное позволить. Сокджин уже собирается спросить его, что это за неожиданный обет трезвости, но Юнги удается задать свой вопрос быстрее.       - Ну, так почему? – неожиданно выходя из своей задумчивости, спрашивает Юнги, впиваясь в Сокджина пристальным взглядом, что заставляет старшего озадаченно встрепенуться и непонимающе склонить голову к плечу, без слов требуя пояснений. – Почему ты все еще не сказал этому парню о своих чувствах, хен?       Сокджин чувствует, как расширяются его глаза, как подскакивает пульс, что колоколом начинает отдаться в ушах, как нервно его пальцы сжимают стакан с виски, из-за чего его темно-золотистое содержимое взволнованно всколыхивается, омывая стеклянные стенки. Джин поспешно облизывает губы и сглатывает сухим горлом. Сказать, что он не ожидал этого вопроса – ничего не сказать. Но у Юнги всегда была хорошо развита способность заставать своего хена врасплох, так что Джину, наверное, не стоит так сильно удивляться. И все равно…       Он отводит взгляд в сторону, избегая изучающего взора друга, попутно отчаянно пытаясь придумать правдоподобный ответ, потому что иной вряд ли сможет убедить Юнги, от которого не получится сейчас просто взять и отмахнуться, скормив ему какую-то ничего не значащую чушь. Если уж Юнги сам задает вопросы, значит, дело действительно серьезно, и он не удовлетворится какой-то невнятной полуправдой.       - Это не так чтобы просто сделать, Юнги-я, - с неохотой выдавливает Сокджин, все еще упрямо не встречаясь с младшим глазами. Хотя ему это и не нужно делать, чтобы представить себе реакцию парня, он слышит, как Юнги недоверчиво хмыкает, и буквально чувствует, что тот сейчас скептически поднимает бровь. – Нельзя просто взять и сказать кому-то, что он тебе нравится! Какой нормальный человек так делает? - не выдерживая, всплескивает руками Джин, он невольно повышает голос, поэтому смущенно вжимает голову в плечи, когда ловит на себе недоуменные взгляды людей, сидящих за соседними стульями. Как им вообще удалось услышать его сквозь всю эту музыку и прочий фоновый шум вокруг?       Когда он слышит задумчивое мычание Юнги, Сокджин все же отваживается поднять на него глаза. Парень, кажется, действительно обдумывает это его эмоциональное заявление, скрестив руки на груди и чуть склонив голову набок, и спустя несколько мгновений все же согласно кивает головой, словно находя в нем определенный смысл.       - Хм, логично, - проговаривает он, прежде чем вновь сосредоточиться на Сокджине. – Хен, а ты пробовал… не знаю… флиртовать там с ним, или делать что-то вроде этого? Ну, хотя бы чтобы показать, что ты открыт к подобного рода взаимодействию.       Джин ощущает, как краснеет его лицо и совершает несколько ошеломленных кульбитов его сердце, он неловко откашливается и делает довольно большой глоток из своего стакана, о чем тут же жалеет, потому что от крепости напитка, который обжигает ему горло и пищевод, у него на глазах выступают слезы. Он неловко откашливается и похлопывает себя по груди, выигрывая себе пару лишних секунд, за которые он пытается быстро привести в порядок тот взволнованный рой из мыслей, что поднимается в его голове после такой настойчивости со стороны Юнги. Почему он вообще задает Сокджину все эти вопросы? Обычно ведь Юнги не особо интересуют подробности чужой личной жизни, почему он озаботился чем-то подобным именно сейчас? Что вообще сегодня за день такой, почему всех вокруг так резко заинтересовал Сокджин с его любовью? Сегодня какой-то особенный праздник, в который необходимо выведывать чужие секреты, а Джин единственный не в курсе о проведении такового? Что за дела?       - Хен, только не говори, что ты и флиртовать не умеешь, - недоверчиво покачивает головой Юнги, с легкой, хорошо знакомой дразнящей улыбкой на губах, которую Сокджин просто не в силах проигнорировать. И Юнги отлично это знает. Конечно же, он это знает и специально провоцирует своего хена. Потому что именно настолько Юнги вредный и хитрый, а Сокджин не может не попадать в расставленные им ловушки, даже если отлично понимает, что его заманивают в самую настоящую эмоциональную мышеловку. Он просто не может не отвечать на провокации Юнги, так было и так, скорее всего, будет всегда. Еще одна неизменная в их отношениях.       - Йа! Что… да с чего ты… - Сокджин натурально задыхается от более чем искреннего негодования. Потому что… как можно предполагать, что у человека, имеющего такую богатую историю недолгосрочных отношений, не развит навык флирта? Если сам Юнги в упор не видит, когда с ним флиртуют, а когда нет, это не значит, что именно Сокджин не умеет флиртовать. Вовсе нет. – Йаа, Мин Юнги, ты сейчас говоришь о самом Ким Сокджине вообще-то! Ты на полном серьезе предполагаешь, что человек с таким лицом не знает, что такое флирт? – Сокджин демонстративно обводит рукой по кругу свое лицо и делает большие глаза. Он с негодованием фыркает и откидывается назад, качая головой и показывая таким образом, насколько нелепым кажется ему то, что мысль о подобном вообще могла прийти Юнги в голову.       - Ну, не так давно ты спрашивал у меня про всякие «искры» и в целом про отношения, так что логично после такого предположить, что и во флирте ты тоже не разбираешься, - невозмутимо пожимает плечами Юнги, Сокджин неверяще выдыхает, продолжая качать головой.       Господи, это все просто нелепо. Он что… действительно настолько плох? Или это со стороны он производит совсем безнадежное впечатление? Подумать только, за последний час Сокджин получил столько сокрушительных ударов по своей самооценке, сколько не получал даже после особенно экспрессивных и обидных расставаний. Джин, честно, даже не знает, что и думать по этому поводу.       - Я умею флиртовать, Юнги-я, - гордо и уверенно вскидывает Джин голову, в то же время нервно покручивая в руке стакан, виски в котором после его недавнего необдуманного выпада осталось буквально на донышке.       – Ты сам говорил, хен, что никогда раньше не ухаживал за парнем, - поднимает брови Юнги, Сокджин морщится.       - Да, но за девушками-то мне доводилось ухаживать. Не думаю, что флирт с парнями так уж сильно отличается, - и когда на лице Юнги отчетливо отражается недоверчивое сомнение, Сокджин натурально взрывается, наплевав на то, привлечет он своей вспышкой чье-либо внимание или нет. – Йа! Да, ты, в самом деле, мне не веришь, Юнги-я. Хорошо. Я докажу, - заявляет Джин, ощущая, как вся эта нелепая бравада и желание стереть с лица младшего неверящее выражение, электризуют его кровь, придавая ему невиданной и почти что отчаянной смелости. А, возможно, во всем виноват злополучный виски, Сокджин не знает и не думает об этом сейчас, слишком поглощенный мгновенно охватывающей его необходимостью действительно защитить свои навыки соблазнителя, наличие коих никогда, по правде говоря, в себе не замечал.       Он просто загорается изнутри желанием доказать Юнги его неправоту, и, вероятно, доказать ее и самому себе, потому что… Сокджин за последние недели начал отчасти сомневаться в себе, и пусть это и привычное для него состояние, он постоянно сомневается в себе, однако от этого оно не становится более приятным или здоровым. Сокджина сегодня весь день разрывали сомнения и противоречивые мысли и желания, и он уже просто устал иметь со всем этим дело, он не может позволить себе сомневаться в том навыке, которым он, в самом деле, неплохо владеет. В навыке очаровывать других. К тому же… он просто не может взять и позволить Юнги думать, будто он не умеет флиртовать. Это же… вроде как уже вопрос чести.       - Докажешь? – недоуменно моргает Юнги, явно удивленный таким развитием событий, но судя по тому, что он придвигается чуть ближе, и по тому, как ярко загораются его глаза, ему становится интересно, к чему этот разговор может привести.       - Да. Я покажу тебе, Мин Юнги, как флиртует Ким Сокджин! – торжественно поднимая указательный палец в воздух, заявляет Сокджин, стараясь выглядеть так уверенно, как только может. Мысли в его голове немного путаются, и какая-то часть его сознания, более разумная, не так сильно подверженная влиянию алкоголя в этот момент, шипит на него, уговаривая остановиться и заткнуться, но сердце в его груди так предвкушающе и оглушительно грохочет, что с легкостью перекрывает ее шепот, позволяя Сокджину просто отмахнуться от остатков благоразумия. В конце концов, это вопрос престижа, разве нет? Человек с такой репутацией, как у Сокджина, просто не может быть плох в чем-то подобном. – Я заставлю тебя пожалеть о своем заявлении, вот увидишь, - обещает Джин, важно кивая собственным словам и стараясь в них же найти такую необходимую ему сейчас смелость. – Приготовься ощутить на себе весь шарм Ким Сокджина!       Юнги фыркает, давясь смехом, а затем едва ли не складывается пополам, раздираемый этим своим почти беззвучным хихиканьем, которое заставляет трястись его плечи. Юнги широко улыбается, показывая десны, его глаза блестят неподдельным весельем, а сам он недоверчиво покачивает головой, словно только что услышал нечто невероятно абсурдное, но все равно до ужаса смешное. Он действительно, в самом деле находит всю эту ситуацию невероятно нелепой и забавной. Сокджин смеряет его пустым взглядом. Так, теперь это уже дело принципа. Как бы глупа ни была вся эта ситуация, теперь Сокджин обязан, в самом деле, заставить Юнги забрать свои слова обратно.       - Ты собрался флиртовать со мной, хен? – все еще отрывисто посмеиваясь, спрашивает Юнги, указывая на себя пальцем, на его лице отражается такое выражение, будто он сам до конца не верит в то, что произносит.       Уши Сокджина печет, его пальцы подрагивают от волнения, а кровь так быстро бежит по венам, словно пытается убежать от чего-то, но он смотрит в горящие подразнивающими и заинтересованными огнями глаза Юнги и просто не может не ответить на вызов, что чудится ему в самой глубине темных зрачков. Он никогда не мог отказаться от вызова, который предлагал ему Мин Юнги, и тем более не может сделать этого сейчас, когда ему представляется шанс, наконец, в полной мере выплеснуть свои мысли и чувства на того, кто и вызывает их в нем. После всего этого долгого, очень долгого дня, наполненного сомнениями и метаниями, из-за которых Сокджина несколько часов бросает из желания сейчас же признаться Юнги в чувствах в почти болезненную необходимость зарыть их как можно глубже в своей душе.       В таких обстоятельствах это же не будет очень уж странно, верно? Если он начнет говорить Юнги правду под видом глупого спора, это ведь не должно его выдать? Это ведь достаточно хорошее оправдание, за которое в случае чего Сокджин может спокойненько спрятаться, так ведь? Он же… может под видом этой возможности позволить себе быть, наконец, почти что до конца откровенным? Он же может хотя бы так сказать Юнги о том, что чувствует к нему? Если на что-то более честное и прямолинейное у него просто не хватает смелости.       - Спорим, что ты настолько будешь очарован мной, Юнги-я, что под конец захочешь дать мне свой номер, - негромко, но с отчетливым вызовом в голосе проговаривает Сокджин, придвигаясь ближе к Юнги и чуть склоняя голову. Юнги поджимает губы, явно подавляя улыбку, из-за которой дрожат уголки его рта, и будто бы задумчиво щурится, становясь похожим на лениво раздумывающего кота. Сокджин чувствует, как от волнения и нетерпения узлом скручивается его желудок.       - У тебя уже есть мой номер, хен, - хмыкает Юнги, но голос его звучит ниже обычного тона, что само по себе сообщает Сокджину, что парень более чем заинтригован.       - Йа, ты понял, что я имею в виду, Юнги-я. Тот, кто проиграет, весь месяц будет готовить и убираться в квартире, идет? – нетерпеливо предлагает Джин, протягивая руку, чтобы закрепить этот нелепый спор. Юнги удивленно поднимает бровь и криво усмехается.       - Ты настолько уверен в победе, хен?       - Конечно, ведь ты сам говорил, что считаешь меня привлекательным, а значит, у меня есть все шансы успешно соблазнить тебя, - уверенно кивает Сокджин и довольно усмехается, когда видит, как едва заметно расширяются глаза Юнги, а улыбка становится более задумчивой.       - Вот как. Хорошо, посмотрим, удастся ли это тебе, хен, - медленно произносит парень, мягко, но настойчиво сжимая ладонь Сокджина. Джину приходится несколько раз быстро моргнуть, чтобы привести свои мысли во что-то хотя бы отдаленно напоминающее порядок, после того короткого разряда тока, что порождает в нем это прикосновение.       - Начнем со знакомства, - растягивая губы в многообещающей и завораживающей улыбке, произносит Сокджин немного хриплым от волнения и предвкушения голосом. Он все еще не может до конца поверить в то, что делает все это, находясь в относительно здравом, пусть и немного опьяненном уме, но если уж ему выпал подобный шанс… как он может позволить ему просто ускользнуть? Он чуть крепче сжимает руку Юнги, медленно и едва ощутимо, но нежно и с нескрываемым удовольствием проводя большим пальцем по его выступающим костяшкам, все это он проделывает, не отводя взгляда от глаз парня и наблюдая за каждым микровыражением, за каждой искрой мелькающей в них. Делать что-то подобное вот так, в открытую оказывается еще более волнующим, чем тайком. Его действительно немного ведет, когда он видит, как в ответ на его действия расширяются зрачки Юнги. Теперь вся эта затея, определенно, кажется Сокджину гениальной. На секунду или две она кажется ему гениальной. – Меня зовут Джин. Я не сижу в лампе, но все равно могу исполнить любое твое желание.       Взгляд Юнги на несколько секунд остается пустым, пока Сокджин сохраняет на своем лице все то же выражение, ожидая его реакции. Затем парень моргает несколько раз и тяжко выдыхает, будто неожиданно очень и очень сильно устал.       - Похоже, победа достанется мне легче, чем я думал, - бормочет он, отпуская руку старшего и впервые за все время, что они провели у барной стойки, делая довольно приличный глоток виски из своего стакана. Сокджин бы обязательно возмутился, но он чересчур отвлекается, наблюдая за тем, как подпрыгивает кадык парня, когда он сглатывает, так что отвечает без особого запала в голосе и больше на автомате:       - Это только начало, Юнги-чи, - он поспешно встряхивается, мысленно приказывая себе собраться. Сейчас он должен соблазнять, а не соблазняться. Сокджин хмурится и задумчиво постукивает кончиком указательного пальца по подбородку, перебирая мысленно весь, не такой уж по правде и большой арсенал известных ему подкатов. Все же ему действительно не часто приходилось очаровывать кого-то раньше. – Черт, думаю, мне больше не стоит заказывать сегодня выпивку, - с притворными задумчивыми нотками в голосе проговаривает Сокджин, проводя кончиками пальцев по ободку своего стакана. Юнги непонимающе хмурится.       - Эм… тебе не хорошо, хен? – немного серьезнея, спрашивает Юнги, поворачиваясь к нему. Сокджин качает головой и с горестным видом вздыхает.       - Нет, просто это напрасная трата денег. Ведь мне достаточно просто посмотреть в твои глаза, Юнги-я, чтобы опьянеть.       Джин нервно закусывает нижнюю губу и выжидающе поглядывает в сторону Юнги, на губах которого медленно, но верно расцветает смущенная улыбка, которую он явно изо всех сил пытается скрыть, но довольно безуспешно. Освещение в баре не самое лучшее, но, благодаря огням вывески над стойкой, Джин все же умудряется разглядеть легкий бледно-розовый румянец, что почти незаметно касается скул парня. Сокджин довольно усмехается, ощущая почти подавляющую гордость, разливающуюся внутри него из-за такой вот мелочи, и игриво задевает коленом бедро младшего, чуть толкая его. Это действительно… довольно будоражащее ощущение. Флиртовать с Юнги, в самом деле, очень волнительно.       - Йаа, это было не так и уж плохо, признай, - тянет он, не скрывая довольства в голосе, что заставляет Юнги поморщиться и с неохотой покачать головой.       - Ну, ты изначально задал не самую высокую планку, хен.       - Я ведь уже говорил - хороший игрок знает, какие карты оставлять напоследок, - хихикает Сокджин, прикидывая, какую фразочку использовать далее. – Кстати, знаешь, какая карта у меня ассоциируется с тобой, Юнги-я?       - Карта? – озадаченно переспрашивает младший. Сокджин торжественно кивает не в силах подавить улыбки, что приподнимает уголки его губ. Он буквально только что придумал этот подкат, поэтому не может не смеяться.       - Ага. Король червы, - Сокджин выдерживает эффектную паузу и поясняет. – Потому что ты властвуешь в моем сердце.       Юнги разражается удивленным смехом, его плечи трясутся, а сам он прикрывает рот ладонью, но Сокджин видит, как ярко загораются его глаза озорными и веселыми огоньками, которые Джин так сильно любит, поэтому окончательно расслабляется и мягко улыбается в ответ. Юнги явно нравится эта абсурдная затея, он находит ее забавной, и не похоже, что все происходящее доставляет ему какой-либо дискомфорт, а значит, Сокджин может продолжить. Его сердце бьется как сумасшедшее, и Сокджин чувствует, как что-то похожее на эйфорию растекается по его жилам, наполняя его легкостью и ощущением, сильно смахивающим на опьянение, только не на алкогольное, а на эмоциональное. Словно в Сокджине сейчас слишком много эмоций. Может быть, Сокджин не так уж и преувеличивал, когда говорил, что пьянеет рядом с Юнги, может, это не так уж и далеко от истины.       Он пододвигает к себе один из тех розовых коктейлей, что поставил перед ними бармен порядка десятка минут назад, и делает пробный глоток из трубочки. Если за все это время за коктейлем никто из их друзей так и не пришел, значит, он не так уж и сильно им нужен, а Сокджин вроде как ощущает, что вот-вот взорвется от волнения, так что ему он явно необходим. Джин чуть недовольно кривится и осуждающе смотрит на напиток, после того как сглатывает.       - Слишком горький? – отлично зная его алкогольные предпочтения, интересуется Юнги, подпирая щеку рукой и со сдерживаемым весельем в глазах рассматривая старшего.       - Ничего страшного, - отмахивается Сокджин, но все же отодвигает бокал в сторону. Юнги прав, он предпочитает что-то не такое крепкое. – Если мне не будет хватать сладости в моей жизни, я ведь просто могу посмотреть на тебя, Юнги-я, - он очаровательно улыбается и намеренно пристально смотрит на Юнги, который закатывает глаза в ответ. Но в этот раз румянец на его щеках проступает отчетливее, и Сокджин улыбается еще шире, когда видит это.       Красиво. Просто до безумия красиво. Сокджин не может отогнать назойливую и не совсем трезвую мысль, что он готов смотреть на такого Юнги вечность. И готов говорить все эти нелепые глупости без конца, только для того, чтобы этот очаровательный румянец продолжил раскрашивать фарфоровую кожу Юнги.       - Ты повторяешься, хен. И это было так банально, - почти что ноет младший, что нисколько не мешает Сокджину продолжать улыбаться.       - Но тебе же все равно нравится, Юнги-чи.       Юнги поджимает губы, но ничего на это не отвечает и поспешно делает еще один глоток из своего стакана, отводя глаза в сторону. Сердце Сокджина сбивается с ритма, потому что… это что… только что он заставил Юнги занервничать? В самом деле занервничать? Сокджин быстро облизывает губы, горький привкус алкоголя на них немного отрезвляет и заставляет мозг не растекаться разморенной этим предположением лужицей, однако мысли все равно взволнованно разбегаются в его голове, встревоженные слишком волнующим зрелищем, что открывается перед ним.       - Юнги-я, давай в следующий раз встретимся в холодильнике, - просит Сокджин, нервно теребя воротник своей рубашки, ему действительно жарко, так что он даже не особо играет в этот самый момент.       - В холодильнике? – в голосе Юнги звучат полные любопытства нотки, которые он даже не пытается скрыть. – Скажешь, что я настолько горяч, что ты сгораешь заживо, или что? – предполагает Юнги, вырывая из своего хена удивленный смешок. Потому что каким-то образом Юнги умудрился попасть в точку, он не угадывает второй части подката Сокджина, но зато точно описывает его состояние в это самое мгновение. Сокджин не знает, почему это понимание доставляет ему такое удовольствие и заставляет горячие мурашки подняться от его предплечий, чтобы затем спуститься по спине.       - Скажу, что мое сердце тает, всякий раз, как я вижу тебя.       Юнги фыркает, а затем с его губ срывается несколько полноценных и немного недоверчивых смешков.       - Похоже, тебе противопоказано вообще смотреть на меня, хен. С тобой происходит много странный вещей, когда ты это делаешь.       Однако вопреки его небрежно тону, выражение лица Юнги становится мягким и расслабленным, что с ним обычно случается, когда он смотрит на фотографии милых собачек или замечает на улице совсем маленького ребенка, делающего что-то умилительное. Сокджин любит это выражение, потому что его можно увидеть не так уж и часто и потому что в те моменты, когда Юнги демонстрирует его, он кажется таким… открытым и беззащитным, что Сокджин просто не может не испытывать слабости перед ним. Возможно, поэтому следующие слова он произносит, совершенно не думая, почти что автоматически, потому что и в самом деле не думает в это мгновение:       - Может быть. Может быть, мне не стоит смотреть на тебя, Юнги-я, - будто бы находясь в каком-то трансе, произносит Сокджин слишком серьезным, опасно серьезным голосом.       Но в свое оправдание Сокджин может сказать, что действительно слаб перед вот таким Юнги – расслабленным, по-доброму щурящему свои кошачьи глаза и немного, лишь немного, почти что лениво саркастичным. Такой Юнги – одна из основных причин, почему Сокджин так полюбил вставать с утра на полчаса раньше необходимого, почему он так спешит каждый день вернуться домой и почему обожает смотреть вместе с младшим фильмы вечерами. Такой мягкий и спокойный Юнги - зрелище, которое доступно даже не каждому близкому для Юнги человеку, потому что Мин Юнги очень мало перед кем может полностью обнажить свои чувства, целиком и полностью снять всю свою защиту и отбросить в сторону свой непробиваемо невозмутимый образ. И каждый раз, когда он делает это в присутствии Сокджина, сердце старшего переполняется растапливающей его изнутри нежностью, которой так много, что Джин едва ли не задыхается. Задыхается, просто не зная, что ему со всей этой нежностью делать, куда ему столько тепла и привязанности, которых слишком много даже для его эгоистичного и алчного сердца.       – Но я не могу этого не делать, - все же договаривает почти что шепотом Сокджин, не столько потому что хочет это сказать, сколько потому что чему-то в его груди жизненно необходимо закончить эту фразу, и Джин, не особо соображающий в это мгновение, просто не может противиться этому властному и категоричному желанию.       Юнги усмехается и выжидающе смотрит на Сокджина, явно дожидаясь окончания подката, но Джин неожиданно понимает, что у него и в мыслях не было ничего добавлять, он просто… просто сказал правду, совершенно забыв о том, что вроде как должен оформить ее в немного другую, более несерьезную форму. Не то чтобы все, что он говорил до этого, не являлось его реальными мыслями, просто он не планировал произносить эту конкретную фразу настолько искренним, настолько откровенным и проникновенным тоном. Он не планировал этого делать, но, очевидно, Сокджин вообще не очень хорош в планировании.       Так что теперь Сокджин неловко отводит взгляд в сторону, ощущая, как смущение в этот момент удушающим жаром захлестывает его, из-за чего он поспешно и неловко откашливается.       - Почему? – спрашивает Юнги, когда пауза затягивает настолько, что становится совершенно очевидно, что никакого продолжения и никаких дополнений не последует, что Сокджин сказал то, что хотел сказать и в то же время… не хотел говорить. В глазах Юнги медленно тускнеют яркие и веселые огни и загораются новые, более осторожные и задумчивые, а расслабленность покидает черты лица, заставляя и самого Джина мгновенно насторожиться и пожалеть о том, что разрушил хрупкий момент спокойствия, что младший переживал только что. – Почему ты не можешь этого не делать, хен?       Сокджин пытается придумать ответ, что-нибудь максимально безопасное, шутливо-игривое, что-то соответствующее всему остальному тону их разговора, каким он был всего мгновение назад, но в голове у Джина становится на удивлении пусто и он не может найти необходимых ему слов. Слов, которыми он мог бы завуалировать правду, чтобы она не так сильно и откровенно бросалась в глаза, слов, что смогли бы складно сгладить нарастающее между ними сейчас напряжение, слов, что не растерли бы и без того расплывшиеся границы их дружбы. Безопасных слов. Обычно он хорош в подобных вещах, но на этот раз теряется под пристальным взором Юнги, теряется, потому что в действительности не хочет придумывать никаких нелепых отговорок, не хочет обращать все это в шутку, не хочет врать Юнги в лицо и говорить, что имел в виду совсем не то, что произнес. Сокджин хочет просто сказать правду. Хотя бы раз сделать это, не думая о том, как именно Юнги может ее воспринять и как эта правда скажется на их отношениях.       Он, в самом деле, так устал держать эту правду в себе, что сейчас, когда у него появилась возможность сказать хотя бы ее часть под видом шутливого флирта, Джин делает это и, начав, не может больше остановиться, не может прекратить извергать из себя свои настоящие мысли и чувства. Искушение слишком велико. А он так устал сопротивляться желанию своего сердца сделать это, что просто… сдается. Он действительно всегда рано или поздно проигрывает собственным чувствам и сдается под их напором, так что он должен был понимать, что это случится с ним в один момент, он должен был быть готов к собственной неизбежной капитуляции.       И в какой-то мере он ждал от себя чего-то подобного. Он чувствовал, знал, что это произойдет с ним совсем скоро. Еще сегодня днем, когда он представил, что они с Юнги действительно находятся на свидании, когда он не смог отделаться от скручивающей душу тоски, вызванной осознанием, что это могло бы быть правда именно оно, Сокджин понял, что уже находится на грани, что ему не хватает всего одного маленького толчка, чтобы сорваться с края этого обрыва прямиком в пропасть, глубины которой он не знает, как и того, ждет ли его на ее дне что-то вроде огромной подушки безопасности или же лишь острые глыбы сурового разочарования, об которые он разобьется, переломав себе сердце и душу.       Это было очевидно для него, ведь Сокджин не из тех, кто умеет любить про себя, кто способен хранить свои чувства за семью печатями, кто может просто молча жить с ними, не прося взаимности, не делясь своей любовью и не стремясь к признанию и похвале. Не то чтобы у него было так уж много возможностей уяснить для себя, как именно он умеет любить, однако последних почти двух месяцев, что Сокджин провел с этими ошеломляющими и слишком сильными чувствами, вполне достаточно для него, чтобы получить примерное представление о том, насколько он, оказывается, жаден в своей любви.       Он слишком эгоист для молчания и ее сокрытия, он слишком сильно хочет ответной привязанности, слишком нуждается в любви, чтобы не стремиться к взаимности. Ему настолько нужна любовь, что он никогда не смог бы похоронить свои чувства, даже ради самого Юнги и их дружбы, и, кажется, он даже не способен подождать, пока у него появится больше гарантий, прежде чем признаваться. Сокджин на самом деле никогда не отличался терпением, так что, скорее всего, ему не стоит удивляться, что и в любви он им, оказывается, не обладает.       - Потому что ты очень красив, Юнги-я, и тобой невозможно не восхищаться, - медленно выдыхает Сокджин.       Он заставляет себя прямо посмотреть Юнги в глаза, несмотря на то, что удушающий жар охватывает его грудь и стремительно переползает с плеч на шею и щеки. Он заставляет себя смотреть только на Юнги, пусть ему и неловко и от смущения ему хочется спрятаться под барную стойку. Он заставляет себя не отводить взгляда, потому что это действительно уникальное зрелище – увидеть озадаченного и сбитого с толку Юнги, глаза которого на несколько мгновений расширяются в удивлении, а щеки вновь розовеют, только на этот раз куда заметнее и очевиднее.       - Ваа, хен, а ты действительно очень хочешь выиграть этот спор, - криво усмехается Юнги, после чего закусывает губу и быстро, явно неосознанно, принимается постукивать кончиками пальцев по стеклянному ободку своего бокала. Сокджин знает, что он начинает делать что-то подобное, когда нервничает и не знает, как реагировать на ту или иную ситуацию. Джин поспешно сглатывает, мысленно выругиваясь на самого себя. Он не жалеет о том, что сказал это, он рад, что сделал это, но не может не переживать из-за того, что его слова привели Юнги в смятение.       - Йаа, Юнги-я, я сказал это не для того, чтобы выиграть. Я действительно так считаю.       - Что я настолько красив, что от меня глаз нельзя отвести? – с откровенным сомнением в голосе проговаривает Юнги, недоверчиво поднимая бровь. Сокджин закусывает нижнюю губу и все же опускает глаза, потому что взор Юнги такой интенсивный и пронзительный в этот момент, что он не в силах его вынести. Сокджину кажется, что он самовоспламенится, если попытает это сделать, а он не готов пока умирать.       - Насколько я помню… да, примерно таков и был посыл, верно, - Сокджин притворятся, что задумывается на секунду, а затем кивает.       Юнги задумчиво щурится и чуть откидывается назад. Что-то внешне почти неуловимо, но очень даже ощутимо меняется в царящей вокруг них атмосфере, Сокджин не может вот так сходу сказать, что именно подвергается изменению, но чувствует, как табун ледяных мурашек прокатывается по его позвоночнику, обдавая сердце и душу испуганной и нервной изморозью, только потому что взгляд Юнги становится острее и серьезнее, и из него полностью пропадает всякий намек на веселье и поддразнивание. И Сокджин знает, отлично знает, почему это происходит, почему настроение их разговора так резко меняется, почему Юнги напрягается, окончательно сбрасывая с плеч расслабленность, почему с его губ слетает легкая улыбка, почему выражение его лица становится таким задумчивым, а молчание, повисшее между ними, пропитывается такой немой многозначительностью. Все дело в том, что Юнги видит, что Сокджин в самом деле искренен, и каким-то образом эта незначительная, казалось бы, деталь меняет все.       Сокджин спешно сцепляет руки в замок, переплетая между собой свои кривые пальцы, чтобы хотя бы так скрыть мелкую дрожь, что разливается по всему его телу. Его сердце как-то подозрительно гулко бухает в грудной клетке, отдаваясь в ушах эхом, что сливается с общим гулом голосов вокруг и с приглушенными басами музыки, превращаясь в его сознании в часть фонового шума. Он пытается успокоить себя, заверить, что не сказал ничего особенного, убедить, что друзья могут называть друг друга красивыми и невероятными, но это не помогает, совершенно не помогает. Потому что Джин отлично понимает – друзья могут говорить друг другу все эти слова, но не таким тоном, каким произнес их он. И судя по поведению Юнги, тот тоже понимает это. Понимает, что слова Сокджина не были простым, ничего не значащим комплиментом, относящемуся к их дурацкому спору, или же констатацией факта.       В конце концов, он понимает это, ведь Сокджин, вопреки обыкновению, не делает ничего, чтобы хоть как-то завуалировать истинный смысл своих слов. Он не сглаживает напряжение шуткой, не добавляет в голос беспечных и легких ноток, не изображает дурачка, даже не отнекивается и не пытается сделать вид, будто имел в виду что-то совсем иное. И для Сокджина это не просто признак крайней серьезности – это максимум честности, на который он в принципе способен. Так что… Сокджин вроде как паникует из-за того, что позволил себе быть слишком откровенным, и Юнги видит это, и, может, Юнги во всех отношениях и замечательный друг, но он действительно не умеет делать вид, что не замечает очевидных вещей. Он всегда был слишком прямолинеен для чего-то подобного.       - Знаешь, хен… Ты для меня как высшая математика, - неожиданно произносит Юнги очень медленным и очень задумчивым тоном, разрывая повисшее между ними молчание, которое, несмотря на окружающий их шум и гам бара, все равно казалось звенящим и почти что физически ощутимым.       - Что? – недоуменно хмурится Сокджин, поднимая голову. Юнги неуверенно покусывает нижнюю губу, не глядя на него и отстраненно изучая висящее перед ним меню бара, заключенное в своеобразную рамку из светящихся светодиодов. Глаза его странно, почти что лихорадочно горят, отражая блики вывески, а пальцы крепче необходимого сжимаются вокруг стакана. Это не очень хороший знак, и Сокджин отлично это знает.       - Ты постоянно меня запутываешь, и иногда я совсем тебя не понимаю, - в голосе Юнги звучит настоящая горечь и почти что отчаяние, которые острыми стрелами впиваются в сердце Сокджина, побуждая забыть о собственных переживаниях и чувствах в это мгновение. Джин теряется из-за такой резкой смены темы и той печали, что он видит на лице младшего и слышит в его голосе, и с мгновение даже не знает, как реагировать.       Он не хочет, чтобы Юнги чувствовал себя подобным образом, тем более из-за него, но Джин не знает, что сделать, чтобы заставить Юнги почувствовать себя лучше, не знает, ведь он не может забрать свои слова назад, не может притвориться, что не был серьезен, когда произносил их, не может заставить себя начать пытаться убедить Юнги, что они ничего не значили, потому что… они значили слишком много, и они оба это знают и теперь не смогут сделать вид, что им это неизвестно. Ему жаль, что это расстраивает и сбивает Юнги с толку, но он ничего не может с этим поделать теперь, когда уже сказал что-то подобное и решил, что не будет больше сбегать. Все равно он не очень хорош в беге.       - Я не такой уж и сложный, Юнги-я, - успокаивающе заверяет он, разворачиваясь к Юнги всем телом и мягко, насколько только может, сжимая колено парня. Это почти рефлекторное действие, Сокджин совершает его, не задумываясь, и осознает, что сделал, лишь после того, как Юнги ощутимо вздрагивает под этим его прикосновением. На секунду или две Джин замирает, но Юнги не отстраняется, поэтому он тоже не убирает руку. Даже несмотря на то, что его желудок пару раз переворачивается от смущения и волнения, он не делает этого. – Ты ведь знаешь это. Ты ведь знаешь меня, Юнги-я, - он не хочет этого, но его голос дрожит, приобретая какие-то проникновенные и уязвимые нотки, которые Сокджин сам с трудом не узнает.       - Иногда мне так не кажется, хен, - каким-то странным, роботизированным тоном отвечает Юнги, опуская голову и внимательно рассматривая руку Сокджина на собственном колене, будто бы этот жест является для них чем-то новым и противоестественным. Чем-то требующим тщательного изучения. Да, они оба не очень тактильны, но достаточно близки, чтобы подобные прикосновения считались нормой, поэтому Сокджин непонимающе хмурится, замечая этот взгляд. На самом деле как раз слова Юнги звучат для него по-настоящему противоестественными. – Иногда мне кажется, что я… неправильно трактую твои действия и поступки. Что я… многое придумываю себе.       Сокджин спешно облизывает губы и сглатывает, в горле становится на удивление сухо, настолько, что даже воздух, который он вбирает в себя, обжигает его стенки. Тревога клещами впивается в сердце Джина, грозясь разорвать его на куски, и он не знает, почему, но ощущает себя таким беспомощным в это мгновение, что это почти что приносит боль и пугает. Возможно, все дело в неживом голосе Юнги, возможно, в том, что Сокджин не может поймать его блуждающий взгляд, как бы ни старался, а следовательно и не может понять, о чем именно думает сейчас этот парень. А может быть, дело в том, что он впервые видит Юнги таким – откровенно сбитым с толку, печальным и почти что даже злым, но не на кого-то другого, не на Сокджина, а на самого себя. Юнги выглядит так, будто допустил какую-то ужасную ошибку и злится теперь на себя из-за нее, и Сокджин не понимает, действительно не понимает, почему он может чувствовать себя подобным образом.       - И что… что именно ты придумываешь себе, Юнги-я?       Собственный голос кажется хриплым и ломким, едва ли слышным сквозь фоновую музыку бара и громкие разговоры и возгласы людей вокруг. Но Юнги, конечно же, понимает его, каким-то магическим образом угадывает, о чем именно его спрашивают, или же просто прочитывает по губам, Сокджин не знает, да это и не важно.       Единственное, что действительно важно в это самое мгновение – это то, что Юнги, наконец, поднимает голову и смотрит впервые спустя последние две минуты ему в глаза. Важно лишь то, что лицо парня искажает сожаление, неуверенность, откровенная уязвимость и что-то похожее на страх и боль, и Сокджин уже хочет оставить этот разговор, который явно причиняет Юнги страдания, хочет забыть о нем, потому что интуитивно чувствует, к чему он ведет, подсознательно уже знает, что именно Юнги ответит ему. Сейчас Сокджин хочет просто сгрести Юнги в охапку, увести домой, где он сможет напоить его чаем, закутать в одеяло и уложить спать, а затем потратить всю ночь на убеждение самого себя, что этот разговор не имел никакого значения и вовсе ничего не изменил бы.       Сокджин смог бы сделать это. Он смог бы заверить самого себя, что не пересек никакой невидимой черты, у края которой и без того так долго и навязчиво топтался, что к этому моменту уже практически стер ее грань подошвами своих ботинок. Он смог бы это сделать, если бы поверил, что именно это нужно от него Юнги, но…       Но, как и всегда, Юнги не дает ему ни единого шанса отступить. Ни ему, ни самому себе. Потому что Юнги не такой как Сокджин. Потому что Юнги никогда не хотел и не умел прятаться за какими-то дурацкими масками, потому что Юнги всегда предпочитал честность, даже если понимал, что она может принести с собой боль. Потому что Юнги никогда не имел привычки замалчивать нечто по-настоящему важное из жалости к своих друзьям или даже самому себе.       Он смотрит на Сокджина, и в глазах его медленно загораются решительные и упрямые огоньки. Те самые, что, скорее всего, столько раз заставляли его выходить на андеграундные сцены, несмотря на вой и улюлюканье толпы, которые, наверняка, ошеломляли и пугали его, те самые, из-за которых он каждый день продолжает мотаться по городу, чтобы успеть с одной ужасной подработки на другую, несмотря на усталость и откровенное нежелание все это делать. Те самые, что делают Мин Юнги отчасти тем, кем он является сейчас. Те самые, что так сильно, как и все в этом парне, любит Сокджин.       - Иногда я думаю… что нравлюсь тебе, хен. Иногда… мне кажется, что ты влюблен в меня.