sealed with a kiss

      Это оказывается не так просто, как Сокджину думалось изначально. Делать вид, что ничегошеньки не изменилось, когда все внутри него буквально вопит, трещит и пузырится от забористого коктейля из счастья, надежды, нетерпения, волнения, недоверия, остатков страха, сомнений и кучи других неописуемых и безымянных ощущений, которые пьянят поэффетивнее всего того, что за сегодня он уже успел выпить. Сокджин вообще чувствует себя так, будто и не пил вовсе ничего с самого начала вечера, хотя это совсем не так. Он пил более чем достаточно, но переизбыток впечатлений полностью вытесняет из его крови алкоголь, из-за чего он чувствует себя ошеломленным и пьяным от эмоций, при этом будучи почти болезненно трезвым.       У него в голове клубится какое-то странное варево из мыслей, предположений и тревог, которые он просто не может отбросить в сторону. Его буквально штормит от всей этой эмоциональной какофонии, что грозится разорвать его сердце и легкие на куски. Его руки все отчетливее разбивает мелкая, но противная и надоедливая дрожь, и было бы куда проще будь в этом повинен алкоголь, но спонтанное признание в любви и не менее спонтанный поцелуй эмоционально встряхнули Сокджина, заставив его сознание будто бы перезагрузиться заново. Словно компьютер, в чьей системе произошел критический сбой. И, по мнению Сокджина, это еще очень даже приблизительное сравнение, ведь то, что с ним и его сердцем делает Мин Юнги одним только своим присутствием рядом, подобно безжалостному краш-тесту автомобиля. И Джину остается только гадать, не разобьется ли он об стены жестокой реальности и разочарования под конец этой поездки, или же его сердцу повезет, и оно сумеет остаться относительно невредимым к следующему утру.       Не похоже, чтобы Юнги имел намерения разбить его, но все же… Сокджин так и не услышал четкого ответа на свое признание, поэтому не может прекратить втихую паниковать и мысленно накручивать себя, как бы сильно ни пытался отвлечься и забыться в громких разговорах или спрятаться в своем преувеличенном смехе и искрометных шутках, что буквально льются из него неостановимым потоком, стоит им с Юнги вернуться за столик и выслушать нестройные, но все равно воодушевленные приветствия тонсэнов. Их не было достаточно долго, чтобы самые сознательные и трезвые (Намджун и Тэхен) начали волноваться, но не настолько долго, чтобы отвлечь Чимина и Чонгука от очередного соревнования, а Хосока от увлеченного наблюдения за ними и подбадривания обеих сторон конфликта. Что совсем не честно, по мнению возмущенного его нейтралитетом Чимина, но Хосок слишком добрая душа, чтобы открыто предпочесть одного своего друга другому.       И Сокджин очень страстно благодарит всех богов за то, что его тонсэны ведут себя порой как невыросшие подростки, благодаря чему их с Юнги продолжительное отсутствие и подозрительное оживление и слишком громкое веселье Джина после их возвращения не вызывают того количества вопросов, что, определенно, должны были вызвать. В итоге Сокджин получает лишь несколько долгих и выразительных взглядов от Тэхена и много довольно настойчивых вопросительных и немного обеспокоенных взоров, что посылает ему Намджун через весь стол. Сокджин решает, что отделался малой кровью, и старается не думать о том, что позже, возможно, не сегодня, но точно в ближайшем будущем, ему придется расплатиться за это везение.       Скорее всего, Намджун вновь попытается вывести его на откровенный разговор, применяя свои особые психологические техники, а Тэхен в своей привычной манере дождется момента, когда его хен полностью расслабится, и небрежно вывалит на Джина слишком прямые и острые вопросы, от которых невозможно будет скрыться. Скорее всего, так оно и будет, но Сокджин малодушно радуется тому, что со всем этим придется разбираться будущему Ким Сокджину, а не ему, и натягивает на свое лицо самую широкую и счастливую улыбку, которую только способен изобразить, несмотря на все то эмоциональное месиво, что царит сейчас в его груди.       Может быть, не будь Сокджин настолько трезв, он бы сейчас не захлебывался собственными чувствами, которыми ему приходится фонтанировать, чтобы просто-напросто не позволить им разорвать себя изнутри. Может, все было бы куда проще, будь он всего лишь пьян, а не переполнен до краев крошащей его на части надеждой на взаимность. Надеждой, что превращает Джина в какой-то ментально нестабильный беспорядок, который даже не может как следует замаскировать и изобразить перед всем остальным миром и его друзьями привычного того им Ким Сокджина, которого они все ожидают увидеть.       Он играет роль этого человека уже много лет, Джин сам даже не смог бы с точностью сказать, как долго и как часто невольно использует повадки и ужимки этого придуманного им персонажа при общении с близкими людьми. Но он знает, что делает это чаще, чем ему хотелось бы признавать, особенно в такие вот моменты, когда Джин по-настоящему эмоционально нестабилен, но не желает показывать этого и беспокоить своих друзей. Так что он знает, как никто другой отлично знает, когда именно выходит из роли и показывает слишком много себя настоящего тогда, когда не готов и не желает этого делать. И обычно ему удается вполне сносно скрыть свое смятение и реальное состояние, но сейчас явно не тот случай. У него выходит из рук вон плохо, его игра кажется откровенно фальшивой и гротескной даже для него самого, и будь его младшие хоть немного трезвее, они, скорее всего, тоже быстро это заметили бы.       Но они не замечают.       Или, по крайней мере, делают вид, что не замечают. Поэтому Сокджин продолжает отвлекать недовольно насупившегося Чонгука, пока тот пытается с помощью палочек соорудить ровненькую башенку из сухариков (Сокджин не верит, что они с Чимином все еще занимаются этим) и сыпать своими шутками и остротами так обильно и быстро, словно от этого зависит его жизнь, словно он умрет, если помолчит хотя бы мгновение. И пусть следующие пару часов превращаются для него в очень изощренную и неоправданно жестокую пытку и становятся испытанием для его и терпения, пусть Джин просто не способен заставить себя как следует сосредоточиться хоть на чем-нибудь, что не касалось бы произошедшего между ним и Юнги, и ему приходится прилагать титанические усилия, чтобы просто спокойно сидеть на месте, а не ерзать нервно на своем сидении, поглядывая на часы каждые три секунды, Джин ни за что не согласился бы заглушить чем-либо эти откровенно неудобные и сбивающие с толку ощущения.       Потому что одно их наличие уже само по себе служит доказательством того, что все это реально произошло, что случившееся в темном закоулке за этим самым баром не привиделось Сокджину и не является плодом его больного, нуждающегося во взаимности воображения. Что он в самом деле сказал Юнги, что любит его. Что они с Юнги в самом деле целовались. Что Юнги в самом деле сказал, что они поговорят об этом, когда останутся одни. Что Юнги заверил его, что не забудет это.       Сокджин одновременно и не может до конца поверить в правдивость собственных воспоминаний и не может им не верить потому что… ему очень хочется, чтобы они оказались правдой. И хоть он чувствует себя так, будто взорвется от всех этих сомнений и противоречий в любое мгновение, Джин понимает, что ему необходимы эти метания. Скорее всего, без них он начал бы сомневаться в своей вменяемости, едва переступив порог бара, едва рука Юнги отпустила бы его запястье, едва тепло чужих губ перестало бы обжигать его собственные. Без всего этого цунами эмоций он не поверил бы то, что это все действительно произошло.       Ведь… не может же все быть настолько хорошо. Просто… не может же.       Все… настолько неправдоподобно хорошо, что Сокджину приходится тайком пару раз несильно ущипнуть себя за запястье левой руки, чтобы точно убедиться, что все это не снится ему в пьяном бреду. Может, он просто напился до беспамятства, и сейчас на самом деле лежит, потираясь щекой о столешницу их заваленного сухариками стола, глупо улыбаясь и пуская слюни? Может, ему просто привиделось, что он признался Юнги, а тот не только не отдалился и не оттолкнул его, но и более чем ясно дал понять, что… у Сокджина есть все основания строить самые смелые предположения?       Как Сокджин может взять и поверить, что все это самая настоящая реальность? Кажется, сейчас он в полной мере понимает, почему, прежде чем поцеловать его в первый раз, Юнги мог подумать, что находится во сне. Сокджин ощущает себя так прямо сейчас. Будто существует в подправленной его воображением реальности, настолько то, что произошло в закоулке за баром несколько минут назад, кажется ему невероятным. Это всегда ошарашивает, когда надеешься на лучшее, готовишься к худшему, а получаешь по итогу нечто в несколько раз превосходящее все твои самые смелые мечтания.       Просто… что вообще делать в такой ситуации? Сокджин прокручивал в своей голове десятки вариантов развития событий, пытался просчитать все возможные исходы и предусмотреть все последствия того, что Юнги станет известно, что именно Джин чувствует к нему. Но сейчас Сокджин ясно осознает, что среди всех этих предположений не было ни одного, в котором Юнги поцеловал бы его еще раз. Ему совершено не приходило в голову такое возможное развитие событий. Так что Сокджин не знает, как реагировать, что ему делать, чего ему ожидать, на что надеяться и стоит ли вообще это делать. Он действительно не знает.       И в то же время он не может противостоять искушению, не может не поддаться слишком привлекательным и сладким мыслям, нашептывающим ему, что он просто не мог вообразить себе в таких подробностях поцелуй с Юнги, что его воображение не способно создать нечто настолько потрясающее и настолько отличающееся от его предыдущего опыта подобного взаимодействия с Юнги. А раз он просто не в состоянии был это вообразить, значит, все случившееся может быть только правдой. Он не может не желать всей душой поверить в то, что все это правда, но… ему так страшно позволить себе сделать это. Потому что если это все правда, если его губы не просто так все еще горят, обожженные жаром чужого дыхания, если ему ничего из произошедшего не привиделось… тогда Сокджин будет ожидать от Юнги определенного, вполне конкретного ответа. И если в итоге, он не получит его…       Сокджин не хочет думать об этом, не хочет поддаваться сомнениям и панике, что против его воли все равно кровожадно вгрызаются в его сознание, убеждая его, что Юнги всегда может передумать, что этот второй поцелуй может ничего и не значить или значить для Юнги совсем не то, что он значит для Сокджина, Джин вообще ни о чем не хочет думать эти несколько часов, но, конечно же, только это он и может делать. Пока он сыплет своими шутками, заставляя их стол взрываться смехом, и сам громко смеется над историями Чимина и Тэхена или проделками тонсэнов, Сокджин только и делает, что думает, думает и думает, накручивая себя почти до предела.       Он понимает, что это глупо. Понимает, что Юнги, судя по тому, что он не дистанцируется от Джина, не избегает его прикосновений и даже наоборот сам придвигается к нему ближе, сам будто невзначай прикасается к его плечу или ладони время от времени и смотрит как-то совершенно иначе, более… вдумчиво и многозначительно, так, что у Джина всякий раз перехватывает дыхание, когда их глаза встречаются, что все это более чем красноречиво говорит о том, что, скорее всего, переживания Сокджина необоснованны. Он понимает это. Какой-то, более адекватной и разумной частью своего существа, которая, к сожалению немного сбоит и глохнет, стоит только Юнги оказаться в непосредственной близости к нему, а так как они сидят почти вплотную друг к другу с тех самых пор как вернулись, можно сказать, что Джин не особо расположен к логическим умозаключениям.       Сокджин вроде как ошеломлен и одновременно растерян случившимся, а также не имеет ни малейшего представления, как именно ему себя вести. Он не может понять, необходимо ли ему дать Юнги немного времени и пространства для принятия взвешенного решения, или же сделать то, чего так отчаянно желает его опьяненное радостью и эйфорией сердце – позволить себе прикасаться к Юнги и будто бы неосознанно опираться на него плечом, касаться мимолетно его ладонь или пальцев, просто чтобы немного унять дрожь в своих руках и какой-то странный и щекочущий зуд в груди, который навязчиво требует прикосновений к бледной, фарфоровой коже с той самой секунды, как Юнги отодвинулся от него после их поцелуя. Сокджин чувствует, что это жадное и неугомонное желание, эта почти отчаянная нужда, просто так не оставит его в покое, и он чувствует, что со временем она будет требовать только большего. Она уже сейчас властно требует большего. Этот поцелуй раззадорил и пробудил в нем нечто слишком нуждающееся, и теперь Джин не имеет ни малейшего представления, как усмирить это самое нечто, потому что не знал даже, что в нем есть что-то такое.       Юнги делает с ним какие-то невероятные вещи, вытаскивая из глубин личности Сокджина на поверхность такое, о существовании чего Джин не имел ни малейшего представления.       Сокджин не знает, может ли потворствовать этой жадной до взаимодействий с Юнги части своего существа и не будет ли это слишком не только для Юнги, но и для него самого. Сокджин не знает, на самом деле, как много ему позволено и позволено ли что-то вообще. И его смущает то, сколь многого он желает уже сейчас, но в еще большее смятение и раздражение его вгоняет тот факт, что он не может узнать, что ему позволено и позволено ли что-то вообще, пока они с Юнги не останутся наедине. До тех пор, пока они не обсудят все, он не может узнать, что именно у Юнги на уме, и это вроде как немного сводит Сокджина с ума. А, может, и не немного, а очень даже много.       Да, Юнги его поцеловал… снова. И да, Сокджин знает, что он не сделал бы этого, если бы не был заинтересован в своем хене хотя бы чуть-чуть… или возможно, даже более чем чуть-чуть, однако… Вдруг это просто было что-то вроде спонтанного порыва? Как и в первый раз. Который Юнги не запомнил, решив на пьяную голову, что ему просто все это снится. Вдруг, подумав хорошенько эти пару часов под возмущенные возгласы Чонгука и заливистый, сливающийся воедино смех Чимина и Хосока, Юнги придет к выводу, что… ему не нужен этот неожиданный и слишком кардинальный апгрейд их с Сокджином отношений? Что если… Юнги решит, что это плохая идея – попытаться стать больше, чем друзьями? Что если он захочет вернуться к тому, что было до этого поцелуя, который на этот раз они оба точно не смогут забыть? Что если он пожелает остаться друзьями, даже несмотря на то, что совершенно очевидно - теперь они не сумеют быть ими?       Что Сокджину делать, если Юнги решит ничего не менять?       Сокджин старается не думать в подобном ключе, старается не погружаться глубоко в эти мысли, но ничего не может поделать с их влиянием на собственное сознание. Джин жадный и, вероятно, не самый смелый на этом свете человек, поэтому ему нужна конкретика, нужна уверенность и стабильность, потому что Сокджин не умеет балансировать на эмоциональных качелях, у него вообще не самый лучший вестибулярный аппарат.       Так что он самую каплю, но раздражен и взвинчен из-за того, что не может просто взять Юнги за руку и утащить в их скромную квартирку, где они спокойно все обговорили и решили бы, как им быть дальше, чего они оба хотят и хотят ли они одного и того же. Самую каплю раздражен. Совсем немного. Настолько, что не может прекратить нервно постукивать ногой по полу и громко смеяться из-за любого пустяка, вместе с этим смехом хотя бы частично, но выпуская ту панику и то нервное напряжение, что распирают его легкие изнутри. То есть теоретически он может это сделать, он может просто взять и, прихватив Юнги на буксире, уйти домой, но… это будет, мягко говоря, подозрительно и немного некрасиво по отношению к их друзьям и Чонгуку, чей успех они сегодня празднуют. Поэтому Сокджин запихивает свое раздражение и недовольство подальше, на задворки своего сознания, и пытается правдоподобно изображать того Ким Сокджина, которого его тонсэны ожидают сейчас видеть. Он всегда был хорош в подобном – оправдании чужих ожиданий, к тому же это немного, но отвлекает от мыслей об их с Юнги отношениях.       Сокджин знает, чего именно хочет он сам - иметь возможность любить Юнги, заботиться о нем и просто… быть с ним, попутно пытаясь сделать счастливым и его и себя, и ему очень хотелось бы, чтобы Юнги желал того же самого. Ну, или хотя бы не был бы против попробовать. Сокджин, честно, не знает, как ему быть, если Юнги после всего произошедшего попросит его оставить все эти радужные планы и надежды. Джин не уверен, что сможет этого сделать. Обычно ему довольно сложно отказывать Юнги в чем-либо, но подобную просьбу он вряд ли в состоянии будет выполнить.       И пока они окружены их шумными и чересчур активными тонсэнами, которые явно вознамерились сегодня переплюнуть самих себя по части громкости и веселья, он не сможет прояснить для себя намерения и желания Юнги и успокоиться или же наоборот стать окончательно и уверенно несчастным. И хоть эта вынужденная задержка и неясность злит его, Сокджин все еще находится в компании своих друзей, которых всей душой любит. Поэтому не может не смеяться, когда Чонгук во второй раз на его глазах проигрывает Чимину в дурацкой попытке построить дженгу из сухариков или когда Намджун, будучи типичным Намджуном, стараясь дотянуться до своего стакана, опрокидывает бутылку Тэхена и заливает весь их стол вишневым сидром. Он не может не смеяться и не любить этих порой слишком неугомонных и шкодливых, но безмерно заботливых парней, без которых вся его жизнь с тех самых пор, как он переехал в большой и пугающий его своими размерами и масштабами одиночества Сеул, была бы совсем иной. Сокджину сложно не быть сентиментальным в этот момент, потому что какая-то часть его существа более чем уверена – какие бы метаморфозы ни претерпели их с Юнги отношения, эти люди все равно останутся в его жизни. В том или ином виде.       Так что он не может не любить каждого из них, даже если Намджун время от времени пытается залезть ему в голову и вызвать на откровенность, которая действует на Сокджина как чеснок на вампира. Даже если Тэхен часто небрежно говорит ему то, что он не хочет или не готов услышать, а, услышав, уже не может выбросить из головы, как бы ни старался, и это невероятно сильно бесит и расстраивает. Даже если Чимин постоянно сует свой симпатичный носик не в свое дело, Хосок слишком близко к сердцу принимает любые проблемы своих друзей, а Чонгук чересчур много дерзит и всякий раз обыгрывает своих хенов, что вообще-то проявление крайнего неуважения с его стороны.       Они его друзья, и Сокджин любит их за то, что они принимают все его странности, его скрытность и чудаковатость, которые отталкивают многих, клюнувших на его сногсшибательную внешность и ожидающих увидеть за ней такой же образцовый и идеальный, под стать лицу, характер. Они одни и тех немногих, кому действительно нет особого дела до его образов и многочисленных масок. Они и Юнги, пожалуй, единственные, кому он позволяет видеть себя хотя бы частично настоящим, и это что-то да значит. Это многое на самом деле значит, даже если Джину слишком неловко признавать это вслух.       Поэтому Сокджин успокаивающе и неопределенно улыбается в ответ на многозначительные взгляды Тэхена, которые тот посылает ему, когда они с Юнги возвращаются к их столику и занимают свои места (Сокджину приходится с боем отвоевывать их у нагло распластавшегося на диванчике Чонгука, прибегая к помощи своих излюбленных нудных и громких тирад, что заставляют горестно застонать всех за столом, но зато эффективно отпугивают макнэ). Поэтому он терпеливо выслушивает недовольное бурчание Чимина, возмущающегося из-за того, что они вышли на улицу, оставив его напитки на барной стойке без присмотра. Поэтому он не упускает возможности благодарно сжать плечо Намджуна, явно повинного в том, что до конца вечера никто больше не задает Сокджину никаких вопросов, касающихся его личной жизни, что очень и очень кстати, потому что Джин совершенно не в том состоянии, чтобы отбиваться сейчас от них.       Поэтому он утешающе похлопывает по руке расстроенного поражением в сухариковой дженге Чонгука, который из-за выпитого алкоголя становится очень драматичным и расстроено выпячивает нижнюю губу, буравя обиженным и обвиняющим взглядом собственные пальцы, что так вероломно подвели его. Сокджин даже не отпускает никаких поддразнивающих шуточек по этому поводу, вопреки обыкновению, что почти можно приравнять к выражению крайней степени сочувствия и милосердия, и даже заверяет младшего, что если бы не алкоголь, он точно выиграл бы. За это Чимин возмущенно дуется и толкает его своей маленькой ладошкой в грудь, но Сокджин невозмутимо игнорирует его.       Он даже с интересом болтает с Хосоком, который успел за время их с Юнги отсутствия вновь дойти до своей грустной стадии опьянения и во всех подробностях принимается рассказывать ему про бедный Плутон, который ученые перестали считать планетой, что, конечно же, невероятно грустно ведь «это так несправедливо, хен, его просто выбросили». Сокджин вначале пытается донести до Хосока, что Плутон никто не выбрасывал из Солнечной системы, ведь это физически невозможно сделать, и карликовые планеты, к которым относят Плутон, пусть и очень маленькие, но все же остаются планетами, но Хосок явно оказывается не в том состоянии, чтобы вести конструктивные беседы. Так что Сокджин сдается и принимается просто поддакивать его грустным изречениям, делая себе мысленную пометку поговорить с Намджуном позже и попросить его сообщать Хосоку поменьше подобных грустных фактов о вселенной, чтобы у пьяного Хосока было не так много материала в голове для своих меланхоличных пьяных размышлений.       На самом деле, в эти часы Сокджин любит своих тонсэнов едва ли не больше, чем обычно. Потому что у него вроде как все еще кружится голова от эйфории, а губы все еще жжет фантомное прикосновение губ Юнги, стоит ему только вспомнить о нем, так что ему очень сложно не любить всех и вся вокруг себя. К тому же, друзья очень помогают ему отвлечься, а необходимость держать перед ними лицо и не выдавать всю ту нервозность и цунами эмоций, что затапливает его, не дают ему сейчас сходить с ума и паниковать так сильно, как он сходил с ума и паниковал бы, будучи в одиночестве.       Так что, если сильно прищуриться, можно было бы сказать, что Сокджин ведет себя почти так же, как обычно ведет себя на подобных их попойках и встречах. Как обычно громко и визгливо смеется, много шутит, взъерошивает волосы все еще дующемуся из-за проигрыша Чонгуку, по-доброму журит Намджуна, когда тот слишком активно и вольно принимается размахивать руками, увлекшись рассказам и начав представлять опасность для окружающий, отодвигает полные стопки соджу подальше от уже сонно покачивающегося Хосока и тяжко вздыхает, когда Чимин едва не падает со стула, громко смеясь над очередной его шуткой. Сокджин знает, что его юмор сногсшибателен, но так же он отлично осведомлен о плохих отношениях Чимина с гравитацией и стульями, поэтому не тешит себя надеждами, что эти заковыристые пируэты – полностью его заслуга.       Он очень старается вести себя как обычно, хоть у него и не получается, потому что ведет он себя совершенно не как обычно. Совсем не так. Он не может вести себя как обычно, ведь Юнги каким-то магическим образом всегда оказывается слишком близко к нему, и Джин, честно, понятия не имеет заслуга ли это самого Юнги, чистое совпадение или же он сам, не осознавая того, повсюду следует за младшим, словно привязанный к нему невидимой веревкой. И это сбивает с толку, не дает сконцентрироваться и удерживает Сокджина в вечном напряжении, которое никак нельзя назвать естественным. И если Джин сам делает это с собой, сам сосредотачивает все свое внимание на Юнги, если это в самом деле так… Джин, честное слово, совершенно ни при чем.       Просто… этот странный и назойливый зуд, распространяющий от его сердца по рукам неприятными мурашками, успокаивается только тогда, когда Сокджин каким-либо образом касается Юнги, ловит взгляд его темных, ярко поблескивающих в тусклом освещении бара глаз, сам скользит бесконтрольно долгим и, наверняка, выдающим его с головой взором по парню или оказывает настолько близко к Юнги, что буквально чувствует тепло его тела.       Просто… Сокджин не знает, как назвать это ощущение, эту потребность быть рядом, он лишь знает, что это не совсем уж новое для него чувство. Он и прежде испытывал подобное желание почти постоянно с тех пор, как смирился со своими романтическими чувствами и признал их существование, однако раньше оно не было настолько интенсивным и всепоглощающим. А еще настолько властным и смелым.       Но теперь, после того, как Юнги поцеловал его во второй раз… или Сокджин коснулся его губ первым… не важно, кто был инициатором, важно лишь то, что это желание, живущее в Джине очень и очень давно и проявляющееся ранее в более сдержанной и контролируемой форме, теперь полностью овладевает им и подчиняет своей воле. Что теперь, оно, кажется, чувствует себя более чем уверенно и вольготно после такого обнадеживающего и многообещающего поцелуя. В отличие от Сокджина, разрываемого сомнениями и противоречиями, та самая жадная и алчная часть его существа явно не испытывает подобных мучений и проблем и она вполне уверена, что Сокджин может позволить себе быть куда откровеннее. Откровеннее в своих взглядах, в своих прикосновениях, инициатором которых становится сам того не контролируя. Его руки, глаза, даже голос и тело словно живут отдельной жизнью, целиком и полностью сосредоточенные на Мин Юнги.       Поцелуи Юнги определенно имеют магическую способность открывать и порождать в Сокджине новые и все более интенсивные и яркие чувства. Это всего лишь второй по счету их поцелуй, Сокджин даже предполагать не берется, какие трансформации могут с ним произойти, если их будет больше. Если.       И Сокджин сгорает от смущения из-за того, что не может перестать думать в подобном ключе, чувствует, как с его щек и шеи часами не сходит жаркий алый румянец, но все равно ничего не может поделать с собой, не может угомонить собственное тело, продолжающее каким-то мистическим образом притягиваться к Юнги и почти неотрывно наблюдать за младшим краем глаза, наслаждаясь каждый новым выражением на его лице, ловя каждое движение и фразу, словно не сможет дышать, если упустит хоть что-то. Сокджин так остро ощущает его присутствие, гораздо отчетливее, чем в начале этого вечера, что это почти выворачивает Джина наизнанку от неловкости и в то же время заставляет что-то предвкушающе узлом стягиваться в его животе. Никогда прежде в своей жизни он ни на ком не был сконцентрирован так болезненно сильно, так что это одновременно и пугающее и любопытное ощущение.       Они просто сидят рядом, там же, где сидели до этого, и так как места за столом все также мало, ему ничего иного не остается, кроме как опираться на плечо Юнги, чуть наваливаясь на него. Сокджину ничего не остается кроме как задевать время от времени колено Юнги своей ногой и мягко похлопывать младшего по руке, когда у него возникает желание задать ему какой-то вопрос или без слов попросить поддержать в каком-то очередном глупом споре с Чонгуком или Чимином. И это не особо выходит за рамки привычного для них взаимодействия, однако ощущается совершенно иначе.       Сокджину сложно объяснить как именно. Каждое прикосновение, как и несколько часов назад, обжигает его даже через слои ткани, но теперь этот жар не причиняет дискомфорта и боли, не заставляет биться в лихорадке невозможности получить больше. Теперь кровь Сокджина бурлит, а голова немного идет кругом, но уже от понимания, что в теории он может попытаться получить больше. Что вообще-то… он уже получил больше.       Поэтому, из чисто экспериментальных соображений Сокджин опирается на чужое плечо даже тогда, когда в этом нет никакой необходимости, поэтому далеко не сразу убирает свою руку, позволяя себе на несколько секунд дольше необходимого накрывать ею чужие костяшки и проводить кончиками пальцев лишний раз по бледной, но удивительно теплой коже, поэтому не отводит глаз, неожиданно столкнувшись в Юнги взглядами. И каждый раз, когда он позволяет себе все это, каждый раз когда он чувствует, как Юнги чуть вздрагивает под его прикосновением, когда видит, как медленно парень закусывает нижнюю губу или как едва заметно темнеют и расширяются его зрачки, у Сокджина перехватывает дыхание. Оно просто неподвижным камнем встает где-то посреди его горла, но в такие моменты ему действительно, по-настоящему плевать на то, что может вообще-то и умереть без воздуха. Это мгновенно перестает иметь такое уж большое значение. Почти все перестает иметь значение, потому что Юнги в такие секунды вновь творит свою магию и заставляет мозг Сокджина выдавать одну системную ошибку за другой.       Так что да. Сокджин ведет себя совсем не как обычно, говорит больше и громче привычного, жестикулирует активнее, однако резко замолкает, стоит только Юнги о чем-то его негромко спросить или просто обратиться к нему или кому-то другому за столом. Он резко замирает всякий раз, как Юнги ерзает на месте рядом с ним или меняет свое положение, или когда Юнги ненароком придвигается к нему ближе, пока тянется за своим стаканом с виски, который по большей части или покручивает в руке время от времени, но к которому очень редко действительно прикладывается. А еще Сокджин выпадает порой из общего разговора на несколько долгих секунд, случайно утонув в чужих немного насмешливо поблескивающих временами глазах, и провожает Юнги взглядом всякий раз, когда парень встает из-за стола, а затем ни на чем не может заставить себя сосредоточиться, пока младший не возвращается и не садится вновь рядом с ним.       Но это не особо заметные изменения.       По крайней мере, сам Сокджин наивно думает так ровно до тех пор, пока, дождавшись, когда Юнги вновь отлучится, чтобы заказать для Чимина еще один кислотного цвета коктейль, который тот с полчаса капризно выклянчивал у него, Тэхен не пододвигается к Джину почти вплотную, разворачивая свой стул к нему с громким и противным скрипом. Глаза Тэхена сверкают подозрительно заинтересованными огоньками, а выражение лица настолько внимательное и изучающее, что Сокджин мгновенно настораживается и напряженно выпрямляется. Похоже, он был очень оптимистичен, когда предположил, что Тэхен будет достаточно терпелив, чтобы подождать со своими вопросами хотя бы до конца вечера. Все-таки Ким Тэхен редко делает то, чего от него ожидают, и Сокджин, несмотря на то, что отлично знает это, все равно почему-то постоянно ожидает от него следования стандартным моделям поведения.       Так что Сокджину не стоит удивляться, когда парень порывисто приближается к нему и начинает шептать на ухо, прикрываясь ладонью, как делают дети, когда хотят сообщить какой-то важный секрет. Что, конечно же, очень незаметный и совсем не подозрительный способ делиться информацией, однако Сокджин делает скидку на тот факт, что остальные их друзья сейчас больше заняты активными попытками решить, кто в очередном противостоянии Чимина и Чонгука победил (результаты оказались очень неоднозначными и без экспертной коллегии в лице Намджуна, как самого разумного и трезвого из наблюдателей, здесь явно не обойтись), поэтому все равно вряд ли обратят внимание на их с Тэхеном перешептывания. К тому же Тэхен выпил уже две бутылки своего сидра, что гораздо выше его обычной нормы, поэтому он, определенно, может и будет вести себя немного эксцентричнее обычного.       - Хен, вы с Юнги-хеном… все решили? Ты сказал ему? Ёнтан пойдет к алтарю? Я уже купил специальную подушечку для ваших обручальных колец. Очень красивая. Он может нести ее в зубах, – громким шепотом воодушевленно тараторит Тэхен, заставляя Сокджина испуганно подскочить и начать поспешно оглядываться в попытках понять, услышали его слова остальные или нет.       Убедившись, что младшие все еще заняты обсуждениями и спорами, а Хосок так и вовсе почти что спит, откинувшись на спинку диванчика, Джин с облегчением выдыхает, прижимает ладонь к груди и вперивается осуждающим взором в Тэхена, на которого это явно не производит никакого особенного эффекта. Он разве что моргать начинает более заторможено, чем мгновение назад, но не более. По Тэхену на самом деле сложно понять, когда он пьян, а когда нет, потому что он не краснеет и не путается в словах, опьянев, даже его лицо остается нейтрально-спокойным, хотя это выражение и кажется немного неестественным, потому что застывает на нем маской. За годы знакомства Сокджин понял, что единственный способ точно определить, пьян этот парень или нет, это посмотреть ему в глаза. Его взгляд стекленеет, когда он выпивает лишнего. На сей раз, когда Джин спешно и внимательно осматривает его, глаза Тэхена оказываются лишь немного расфокусированы, что говорит о том, что он лишь в относительном подпитии.       Что на самом деле даже опаснее. Пьяный Тэхен безобиднее котенка, который обычно так и норовит свернуться клубочком на чьих-нибудь коленях (чаще всего это оказываются колени Чимина или Хосока, потому что они самые тактильные в их компании и часто попутно гладят парнишку по голове, пока он не заснет), но лишь немного подвыпивший Тэхен достаточно мотивирован и воодушевлен алкоголем, чтобы вершить великие дела. И если великое дело Тэхена на сегодня – свести двоих его хенов, Сокджину уже становится страшно за их с Юнги будущее.       - Я рад, что теперь у наших обручальных колец, которых не существует, есть подушечка, это очень заботливо с твоей стороны, Тэхен-а, - успокаивающе похлопывает парня по колену Сокджин, важно кивая головой и стараясь немного заземлить таким образом парня и попутно придумать, что бы сказать такого, чтобы отвлечь его от мыслей об их с Юнги ситуации. – Но даже если бы мы с Юнги все, как ты сказал, решили, до нашей свадьбы было бы еще очень и очень далеко. Ёнтану все равно пришлось бы подождать как минимум пару лет, потому что я не планирую жениться в ближайшее время. К тому же, я сторонник традиционных ценностей, поэтому придерживаюсь мнения, что прежде чем жениться, нужно провстречаться как минимум несколько лет, - уверенно проговаривает Джин, попутно кивая в конце каждого предложения, будто подтверждая таким образом свою мысль.       Он действительно всегда считал, что любые отношения должны пройти обязательную проверку временем и бытом, но Тэхен смотрит на него с таким недоверчивым недоумением, что Сокджин невольно задается вопросом, не сказал ли что-то странное и совершенно нелепое.       Тэхен демонстративно капризно надувает губы, словно ему пять лет, и Сокджин из вредности не покупает ему мороженое, а не отказывается жениться ради сомнительного счастья его собаки нести обручальные кольца к алтарю на его свадьбе. Что просто нелепо, но очень даже в духе Ким Тэхена. Сокджин уверен Ёнтан - будет счастлив независимо от того, удостоят ли его чести нести им с Юнги кольца или нет, а Тэхен в любом случае устроит для своего песика фотосессию в маленьком смокинге, в котором, Джин уверен, Ёнтан будет просто очарователен. Но понятное дело, сам Тэхен до последнего будет настаивать, что для осуществления всего вышеперечисленного просто необходимо, чтобы два его хена поженились. Конечно. Потому что без этого планета перестанет вертеться, а с Ёнтаном нельзя будет наделать кучу милых фотографий.       Технически, если так подумать, Сокджин ведь даже не врет - они действительно еще ничего с Юнги не решили, поэтому сейчас он спокойно смотрит в недоверчиво сощурившиеся глаза своего тонсэна, который пристально изучает его лицо, склонив голову набок и покачивая указательным пальцем в воздухе с очень умным и проницательным видом. Надо признать, ему отлично удается изобразить недоверие, несмотря на две бутылки сидра в его организме.       - Ты влюблен в парня, хен, о каких традиционных ценностях ты вообще говоришь? – фыркает Тэхен, и Сокджин уже набирает в легкие воздух, чтобы возмутиться, но младший продолжает, не давая ему даже шанса. – И ты живешь с Юнги-хеном уже больше двух лет, что тебе еще нужно о нем узнавать? Вы буквально ведете себя как женатая пара, – скептично выгибая густую бровь, недоверчиво тянет он. Сокджин скрещивает руки на груди и откидывается назад, невольно ощущая иррациональную потребность защитить свои взгляды.       - Йа, это не одно и то же, Тэхен-а. Все совершенно иначе, когда ты чувствуешь к этому человеку… совсем иные чувства. Просто жить с кем-то и встречаться и жить с этим кем-то – совершенно разные вещи.       - О, так вы уже встречаетесь, хен? – делая большие глаза и высоко поднимая брови, спрашивает Тэхен с совершенно невинным выражением лица, которому его, определенно обучил Чимин.       Сокджин не хочет показывать, что этот вопрос застал его врасплох, однако все равно на секунду или две замирает и пялится на младшего, не в силах мгновенно справиться с эмоциями. Не потому что он не хочет делиться подробностями своего признания, он не хочет (это слишком смущающий опыт, который он не желает переживать вновь даже с помощью воспоминаний), но по большей части он затрудняется с ответом по той простой причине, что… сам его не знает. Он не знает, встречаются ли они с Юнги, он буквально понятия не имеет, кто они теперь друг другу, поэтому несколько мгновений просто моргает, глядя в тускло и неестественно ярко поблескивающие темные глаза Тэхена.       После такого слишком откровенного и бескомпромиссного поцелуя они с Юнги не могут больше быть всего лишь друзьями, но кем они в таком случае могут быть… Сокджин, на самом деле знает, кем они могут быть, но не решается обнадеживать себя ни себя, ни Тэхена раньше времени. Потому что если окажется, что их с Юнги мнения в этом отношении расходятся (даже если одна очень жадная и эгоистичная часть его существа, уставшая от его привычки во всем сомневаться, не верит во что-то подобное), Тэхен, а вместе с ним и милашка Ёнтан, могут не перенести этого. Возможно, они будут расстроены почти так же сильно, как и сам Сокджин. Джин действительно ненавидит расстраивать своих близких.       - Нет, мы… мы не обсуждали это, - все же выдавливает из себя Сокджин, когда способность контролировать собственные голосовые связки все же возвращается к нему.       Мгновение или два ему кажется, что Тэхен продолжит настаивать и давить на него вопросами, ему кажется так из-за того, как на несколько секунд подозрительно щурятся глаза парня, однако затем младший моргает и в одно мгновение лицо его вновь принимает невозмутимое и почти что беспечное выражение. Даже немного подвыпивший Тэхен все еще невероятно хорош в чтении своего собеседника, и Сокджин в это мгновение не может не ценить эту его черту еще больше.       Потому что Тэхен просто пожимает плечами и, явно почувствовав его неподдельную неуверенность, совершенно спокойно возвращается к предыдущей теме, искусно делая вид, будто и не заметил дискомфорта Джина. Так искусно, что Сокджин сам даже на секунду или два обманывается и верит ему. Что заставляет Джина задуматься, сколько раз Тэхен проделывал что-то подобное? Сколько раз он притворялся, что не замечает каких-то очевидных вещей, и все ему верили просто потому что Ким Тэхен действительно отличный актер? Может быть… именно поэтому он так легко воспринял новость о влюбленности Сокджина в Юнги? Потому что… видел какие-то намеки еще до того, как Сокджин дошел до точки, когда не в состоянии больше был отрицать очевидное? Сокджин не знает, но возможно ему и не стоит так сильно удивляться тому факту, что многие вещи относительно людей, окружающих его, ускользали от его внимания. Сокджину не стоит удивляться, Юнги пришлось поцеловать его, чтобы он, наконец, понял, что он ищет любимого человека не там и совсем не теми способами, вот настолько он недогадлив и невнимателен.       - Хен, на твоем месте я не стал бы так тянуть со вступлением в брак. Ты все-таки не молодеешь, - небрежно проговаривает Тэхен, откидываясь на спинку своего стула и смешливо поблескивая глазами. Он любезно дает Сокджину возможность сбежать от этого неудобного разговора, и это уже далеко не первый за сегодняшний вечер, когда он делает что-то подобное, так что Сокджин чувствует, как его благодарность к младшему перепрыгивает на новый уровень.       - Йа! – возмущено хлопает наглеца по плечу Джин, более чем натурально строя оскорбленную мину, потому что отчасти действительно чувствует себя задетым и незаслуженно обиженным этим замечанием. – Я всего на три года старше тебя, Ким Тэхен! Я еще молод и полон сил! – с достоинством проговаривает он, поднимая подбородок и вновь скрещивая руки на груди. – И вот поэтому ты не будешь моим шафером, Тэхен-а. Хосок-и хотя бы достаточно уважителен, чтобы никогда не использовать мой возраст против меня, - заключает он и с притворной скорбью качает головой.       На самом деле… в этот самый момент Сокджин думает о том, что Тэхен тоже был бы очень даже неплохим шафером. Может, с организаторской точки зрения он принес бы больше вреда, чем пользы, и точно потратил бы не один день на то, чтобы убедить своих хенов заказать торт в радужной расцветке или в самом деле позволить своему псу принести им к алтарю кольца, но зато он, скорее всего, сумел бы успокоить Сокджина в момент, когда у него сдали бы нервы. А Сокджин знает, что они у него точно сдали бы.       Брови Тэхена изгибаются в комично-горестном выражении, а сам Сокджин вздрагивает, когда, услышав свое имя, рядом с ним резко дергается всем телом Хосок, с трудом поднимает голову и сонными, замутненными глазами смотрит сначала на него, а затем на Тэхена, будто пытаясь понять, кто именно мог упомянуть его. Однако спустя мгновение, Сокджин даже не успевает спросить, все ли с ним в порядке, потому что Хосок не выглядит так, будто он в порядке, парень вновь откидывается на спинку сидения и запрокидывает голову, явно намереваясь вернуться в страну грез. Джин хмурится и мысленно приходит к выводу, что им всем уже явно пора расходиться по домам. Хоби всегда был для них в этом плане своеобразным индикатором, потому что раньше Хосока вырубался от алкоголя в их компании только Чонгук, и то только в те времена, когда совсем не умел пить.       - Хоби-хен слишком добр, чтобы говорить тебе правду, хен. Он не упоминает твой возраст, чтобы не ранить твои чувства, - будто ничего только что и не произошло, отмахивается Тэхен и небрежно поводит плечами. Сокджин уже набирает в легкие воздух для очередной своей проникновенной тирады, но Тэхен продолжает, не давая ему прервать себя. Алкоголь всегда делал его немного более порывистым и нетерпеливым, - Уверен, что-то все-таки произошло между тобой и Юнги-хеном… вы очень странно себя ведете с тех пор, как вернулись, - с подозрением протягивает Тэхен, возвращая их к изначальной теме, от которой Джин был уверен они уже отошли настолько далеко, насколько это только возможно.       Сокджин удивленно поднимает брови, отчаянно пытаясь понять, что такого странного успел вытворить, что могло выдать его и убедить Тэхена в своей правоте. Ну, помимо его очевидной неспособности отлипнуть от Юнги или не смотреть на него каждые десять секунд.       - Странно? О чем ты? Как это странно? – усмехается Сокджин, немного нервно покручивая, не отрывая от столешницы, полную стопку с соджу, к которой так и не притронулся с тех пор, как они с Юнги вернулись к друзьям. Ему и без того казалось, что по его венам течет раскаленное электричество, а от обилия эмоций, мыслей и предположений его буквально распирало изнутри, так что он решил больше сегодня не пить, чтобы ненароком не взорваться. К тому же… Сокджину хотелось быть трезвым для предстоящего серьезного разговора и, судя по тому, что Юнги за все это время тоже выпил не больше одного стакана своего виски, Джин оказывается не одинок в своем желании как можно лучше запомнить конец этого вечера. Что на самом деле… вроде как согревает Сокджина изнутри. Немного. Или очень даже много. – Мы просто вышли подышать свежим воздухом, немного поболтали, а затем вернулись. Тэхен-а, с чего ты взял, что между нами произошло что-то особенное?       Тэхен щурится сильнее, явно копируя выражение лица Чимина, наткнувшегося на потенциально скандальную сплетню и желающего разузнать все подробности. Сам Тэхен по натуре совсем не интриган, но вот подвыпивший Тэхен очень даже да, так что Сокджин глубоко вздыхает и закатывает глаза, когда его смеряют недоверчивым взглядом, давая понять, что он ни на йоту не выглядит убедительным.       - Хмм, - медленно мычит себе под нос Тэхен, покачивая головой с таким выражением на лице, словно пытается прикинуть, как именно ему выудить из Сокджина правду. – Вы… обычно вы постоянно подкалываете друг друга и переговариваетесь, забывая обо всех остальных, но сейчас… вы этого не делаете, хен.       - Йаа, Тэхен-а, мы же можем полчаса просто спокойно посидеть, не отпуская никаких шуток. Как иначе, по-твоему, мы уживаемся в одной квартире? – фыркает Джин, всем видом показывая, что Тэхен говорит глупости, что, конечно же, совсем не убеждает младшего. Потому что Тэхен обычно верит только тому, что видит и интуитивно чувствует сам, его довольно сложно переубедить, если он уже что-то для себя решил. И обычно… обычно он прав, так что Сокджин чувствует себя еще более неловко, отнекиваясь.       - Я видел, с какими лицами вы выходили из бара, хен. И с какими вернулись. Что-то точно произошло, - настаивает Тэхен, задумчиво постукивая указательным пальцем по подбородку.       Мгновение или два он внимательно наблюдает за Сокджином, и Джин очень старается не слишком явно показывать своего смятения, но почти уверен, что у него не получается. Он уже собирается выдавить из себя очередное ничего не значащее оправдание, потому что он не готов обсуждать с кем-либо их с Юнги отношения, пока их статус не будет точно установлен и пока сам не уложит в голове все произошедшее за этот день, когда Тэ поднимает руку в воздух, останавливая его и будто бы сжалившись над ним.       - Ладно, хен. Расскажешь, когда посчитаешь нужным. Но ты же помнишь, да? Помнишь, что я на твоей стороне и всегда тебя поддержу? – понижая голос, с искренней заботой и теплом в голосе проговаривает парень, отбрасывая всякую шутливость и веселье и очень серьезно глядя Сокджину в глаза. Джина всегда поражало это в Тэхене. Эта его способность очень быстро менять тональность и настрой разговора всего одним взглядом или фразой. – Я верю, что все будет хорошо, и вы с Юнги-хеном станете замечательной парой, так что… Файтинг! – он сжимает ладонь в кулак и потрясывает им для большей убедительности, после чего одаривает Сокджина своей согревающей квадратной улыбкой, заставляя старшего невольно улыбнуться в ответ, потому что… ладно, это было трогательно.       Может, Тэхен и не был бы идеальным шафером, но однозначно он более чем потрясающий друг. Сокджин действительно счастливчик, раз у него есть такие вот друзья.       - Ва, какой же у меня, оказывается, заботливый тонсэн, - с почти что не наигранным умилением в голосе произносит Сокджин, взлохмачивая кучерявую, каштановую челку парня, что делает улыбку Тэхена еще шире и довольнее. Таким образом Сокджин, как и всегда, маскирует, насколько в действительности тронут. Он по привычке прячет реальные эмоции за полушутливым тоном, однако Тэхен умный парень, Сокджин знает, что он все равно чувствует его искренность. Тэхен обычно чувствует такие вещи куда лучше, чем любой из их компании. Для Сокджина, который всегда испытывал сложности при выражении и демонстрации своих истинных чувств, это всегда было важным – иметь рядом людей, что понимали бы его без слов. – Я действительно очень хорошо воспитал тебя, Тэхен-а.       Это не правда, Сокджин не воспитывал его, он разве что помогал Тэхену с теми или иными вещами, потому что всегда обязан был быть хорошим хеном, и это вроде как стало привычкой и потребностью – решать по мере необходимости проблемы его младших. Он хотел бы сказать, что это всегда было вызвано его искренним беспокойством за друзей, но, положа руку на сердце, Сокджин вынужден признать, что это не так. Как и о многих других вещах в своей жизни, он заботился о своих тонсэнах, потому что должен был делать это, потому что они любили его и дорожили бы им куда больше, если бы он выказывал им больше участия, чем всем остальным людям, что окружают его. Потому что… Сокджин привык выстраивать свои отношения, удерживая в голове мысль, что его могут бросить или оставить, если он недостаточно сильно постарается. Что не исключает его более чем искренней привязанности к друзьям, совсем не исключает. И все равно…       Он не сделал для Тэхена так уж много, на самом деле, потому что Тэхен не так уж и часто просил его о чем-либо, однако парень в ответ на его слова все равно радостно смеется своим низким и густым голосом, привлекая к ним внимание всех остальных за столом. Ведь у Тэхена красивый смех, который не может не привлекать внимания. Чонгук, явно услышав последнюю фразу Сокджина, выразительно фыркает, недовольный тем, что подобные слова адресуют кому-то, кто даже не является макнэ. Они разбаловали своего младшенького, и теперь он считает, что только он имеет право удостаиваться подобных слов, чтобы он мог демонстративно не соглашаться с ними. Чимин рядом с ним недовольно надувается и принимается возмущаться и строить Сокджину милые рожицы, чтобы доказать, что вообще-то это он, определенно, здесь самый лучший и хорошо воспитанный тонсэн.       Намджун мягко улыбается, показывая свои фирменные ямочки, качает головой и принимается расталкивать Хосока, который резко подпрыгивает в полусне, ударяясь об столешницу коленями, и опрокидывает несколько стопок. Соджу мгновенно разливается по столешнице, что на несколько секунд погружает весь их столик в гробовую тишину, пока Чонгук с громким восклицанием не подпрыгивает со своего места и не бросается спасать букет, который ему еще в начале вечера подарил Намджун, и для которого они выделили отдельное место за столом, чтобы он не помялся и не пострадал в ходе их празднования очень уж сильно.       Это заставляет всех отмереть, глаза Хосока широко распахиваются, а его рот приоткрывается, он шипит от боли и обхватывает покалеченное колено ладонями. Тэхен смешливо фыркает и поспешно прикладывается к своей бутылке с вишневым сидром, явно чтобы не рассмеяться в голос, потому что в отличие от Чимина, уже опасно покачивающегося на стуле, у него есть совесть и представление о том, что такое сочувствие. Сокджин вновь мысленно просит прощенье у человека, который будет убирать за ними после того, как они покинут бар, и кидается уже второй раз за последние полчаса вытирать столешницу бумажными салфетками, пока Чимин заливается удивленным и громким смехом, а Намджун спешно пытается приложить к колену загибающему от боли Хосоку стакан, в котором ранее был виски, а теперь остался только лед.       Неудивительно, что когда Юнги возвращается с небольшим подносом в руках и напитками на нем и окидывает взглядом весь этот бардак, он даже не задает никаких вопросов, а лишь тяжело и обреченно вздыхает с таким видом, словно спрашивает вселенную в этот момент, почему вообще дружит со всеми этими людьми. Сокджин поджимает губы и поспешно отворачивается, потому что даже это выражение кажется ему милым, а в его сердце вновь разгорается настойчивое и зудящее желание прикоснуться к Юнги. Оно теперь неотступно преследует его, стоит только Юнги оказаться в поле его зрения. Всему виной их поцелуй, Сокджин уверен в этом, но эта уверенность не очень-то помогает ему справиться со своими чувствами. Ему все равно приходится приложить действительно неимоверные усилия, чтобы заставить себя отвернуться и сосредоточиться на протирании стола.       - Меня не было всего минут пять, - устало произносит Юнги, протягивая Чимину его ядерно-зеленый коктейль, который тот принимает с горящими благодарностью глазами и низким, полным уважения поклоном, мгновенно успокаиваясь. Конечно же, Чимин становится невероятно уважительным и воспитанным, только когда ему приносят алкоголь. Сокджин мысленно неодобрительно цыкает и продолжает поспешно устранять последствия неудачного пробуждения Хосока. – Ты не смог справиться с кучкой полупьяных детей, хен? – невозмутимо спрашивает Юнги, выставляя новые стопки с соджу с подноса на стол и одаривая Сокджина выразительным взглядом.       Сокджин не хочет признавать и тем более показывать, как именно на него действует этот взор, а точнее подразнивающие и низкие нотки в голосе Юнги, он не хочет быть настолько очевидным, но все равно видит, по тому, как едва заметно приподнимаются уголки губ Юнги, что тот уже все понял. Возможно, это бессмысленно. Теперь, когда Юнги все знает – пытаться как-либо скрыть свои чувства, желания или реакции на Юнги. Ему и раньше было сложно что-либо скрыть от Юнги, а сейчас, это и вовсе будет глупые и бесполезные попытки. Но все равно это смущает. То, насколько откровенны его реакции на Юнги. Это смущает, поэтому Джин поспешно опускает голову, глухо откашливается и изо всех сил старается игнорировать собственные пламенеющие уши. Получается с переменным успехом, потому что он отчетливо чувствует на себе взгляд Юнги, и это вот вообще не помогает ему успокоиться, а предсказуемо лишь сильнее разгоняет кровь по его жилам. Сокджин знал, что не должен позволить Юнги узнать о том, какой властью он обладает над ним, он знал, что Юнги обязательно этим воспользуется, и он пользуется ею сейчас, пусть и не делает для этого ничего.       - Их пятеро, а я один. Как я должен был уследить за ними, Юнги-я? – разводит руки в стороны Сокджин, бросая пропитанную соджу салфетку в Чонгука, который, удостоверившись, что его драгоценный букет в безопасности, под шумок пытается стащить с тарелки Джина жареное куриное крылышко, которое тот не успел съесть. – Йа! Чон Чонгук, ты же знаешь, что воровать нехорошо, я не так тебя воспитывал!       - Ты вообще меня не воспитывал, хен. Ты же воспитывал Тэхен-хена. Юнги-хен и Намджун-хен воспитывали меня, а ты просто играл со мной в игры и кормил иногда, - нагло заявляет макнэ, за что получает по лицу еще одной смятой и мокрой салфеткой.       - Иногда? Иногда?! – возмущается Сокджин, от негодования даже замирая на месте и позабыв обо всех своих переживаниях, связанных с Юнги. Он более чем оскорблен такой откровенной и наглой ложью, а еще немного впечатлен дерзостью и храбростью макнэ. – Йа! И вот это я слышу после того, как буквально вырастил тебя, Чон Чонгук? После того, как вложил в тебя столько времени, сил и заботы? Да, ты знаешь, столько денег я потратил, пока иногда кормил тебя? Сколько смен мне пришлось отработать, чтобы у тебя всегда была возможность вкусно пообедать? Да, я душу вложил в тебя!       За столом раздает коллективный и очень даже стройный горестный стон, но это не останавливает Сокджина от начала знакомой всем и каждому в их компании тирады. Если Чонгук хочет войны, он ее получит, и ничто не остановит Джина от его праведной мести и пытки всех собравшихся нотациями. Это послужит уроком не только Чонгуку, но всем остальным. Нельзя просто взять и сказать, что Ким Сокджин не лучший в мире хен и остаться безнаказанным, не тогда, когда ты один из его тонсэнов.       Юнги, явно оценив масштабы бедствия, молча закатывает рукава и, пока Сокджин все больше и больше увлекается собственным монологом, в котором по пунктам объясняет Чонгуку, почему он не прав, принимается молча заканчивать устранение последствий очередного мини-потопа, за который Хосок принимается скомкано извиняться на пару с Намджуном, что уже просто по привычке чувствует себя виноватым во всех бытовых происшествиях, происходящих вокруг или рядом с ним. В итоге Юнги очень быстро заканчивает с уборкой, усаживается на свое место в углу рядом с Джином и спокойно, совершенно естественным и будто бы даже будничным движением обхватывает запястье своего хена, будто в этом нет ничего особенного и сокровенного.       Будто держаться за руки для них самое обычное дело, и да они и раньше делали так иногда… до того, как Сокджин сказал о своих чувствах. Юнги брал его за руку, чтобы молча успокоить и заземлить в моменты, когда Сокджин слишком сильно расходился или начинал слишком активно жестикулировать, но… он не делал это так. В это самое мгновение привычное взаимодействие воспринимается совершенно иначе, Сокджин чувствует себя так, словно, соприкасаясь с его кожей, пальцы Юнги посылают в его тело разряды тока. Юнги едва ощутимо проводит большим пальцем по его венам, мягко очерчивая их переплетение и скользя по выпирающей косточке у подножия ладони, что заставляет Сокджина вздрогнуть и буквально поперхнуться набранным воздухом. Это прикосновение что-то с грохотом разрушает в Джине, возможно, остатки его здравомыслия или же это разлетаются в мелкое крошево обломки его невозмутимой маски, которая просто уже не в силах скрыть то, что он чувствует.       Юнги не должен делать с ним ничего подобного так неожиданно, зная… зная, как именно это может повлиять на Сокджина. Он не имеет на это права, это несправедливо, и вообще сердце Сокджина может и разорваться из-за подобных фокусов, которым оно так сильно радуется, что начинает биться до боли сильно в груди.       Сокджин не знает, почему это действие так сильно сбивает его с толку, почему оно заставляет его сердце выплясывать настоящую чечетку. Конечно, он понимает, что чувствует все это из-за того, что к нему прикасается его любимый человек, и из-за того, что Юнги сам проявляет инициативу. Впервые с момента инцидента в закоулке пару часов, но все равно… Реакция Сокджина слишком яркая.       Ему с большим трудом удается хоть как-то восстановить ход мыслей и снова начать дышать, и если что-то подобное с ним делает вот такое обычное по сути взаимодействие, Сокджину страшно представлять, что с ним и его сердцем может случиться, если Юнги позволит себе больше. И в то же время, он не может не задаваться вопросом, как он вообще пережил их недавний поцелуй? Или же он реагирует подобным образом, как раз потому что воспоминание о произошедшем сразу же возникает в его голове, стоит только Юнги притронуться к нему, и это воспоминание оказывается слишком живым и ярким? Он реагирует так потому что прикосновение Юнги тут же отбрасывает его в прошлое на пару часов назад и возвращает к совсем иным прикосновением, что фантомными следами обжигают его кожу до сих пор?       И пока Сокджин немного выпадает из реальности, неосознанно замирая под чужим прикосновением и пытаясь отделить реальность от накладывающихся на нее воспоминаний, Юнги медленно, но настойчиво тянет его за руку, побуждая сесть рядом с собой, что Джин и делает на автомате. Когда дело касается Юнги, кажется, у него нет сил или желания сопротивляться. Это кажется странным – сопротивляться Юнги, которому он никогда не мог по-настоящему отказать или дать отпор, потому что всегда в глубине души желал его одобрения и внимания сильнее, чем чьего-либо одобрения или внимания в принципе. К тому же, мысль о том, что в отличие от него, Юнги всегда лучше знает, что делать в той или иной ситуации, в очередной раз заставляет Сокджина, не раздумывая, последовать за ним.       Движение немного помогает ему прийти в себя, Сокджин спешно моргает, чуть встряхивает головой и продолжает распекать монотонно кивающего в такт его словам Чонгука, который, кажется, даже и не пытается сделать вид, что слушает его. Это к лучшему. К лучшему, что и он, и все остальные их тонсэны приучились за годы знакомства с ним пропускать мимо ушей тирады Сокджина. Эта их привычка позволяет Джину надеяться, что никто из них не заметит его недолгой, но отчетливой заминки и не обратит внимания на то, как странно подпрыгивает его голос первые две или три секунды после того, как он восстанавливает дыхание. Сокджин также очень надеется, что жаркого румянца, который, по ощущениям, расползается по его лицу и шее, не видно в неярком освещении бара. Сокджин, скорее всего, воспламенился бы на месте, если бы его спросили сейчас, что с ним такое происходит и нормально ли он себя чувствует.       И в этот момент Юнги чуть крепче сжимает его руку, а затем делает то, что, наконец, целиком и полностью привлекает внимание Сокджина, заставляя его замолчать на полуслове и застыть на месте с, наверняка, очень нелепым выражением на лице. Что, на самом деле, совершенно не важно, потому что…       Юнги переплетает под столом их пальцы вместе, уверенно обхватывая его ладонь, и успокаивающе поглаживает костяшки Сокджина, вырывая из его легких сдавленный и полный удивления выдох. Это ощущается почти так же, как ощущалось в ту самую ночь, когда все в жизни Сокджина переменилось раз и навсегда, когда все раскололось на до и после. Это ощущается так естественно и правильно, что это чувство на мгновение даже озадачивает, особенно теперь, когда Джин не может воспринимать этот жест не в романтическом свете. Теперь, когда абсолютно все, что делает Юнги, любой его даже самый незначительный знак внимания воспринимается Сокджином в конкретном романтическом свете, Джин не может остаться равнодушным или хотя бы внешне спокойным, когда Юнги делает что-то подобное.       И это сбивает с толку, это дезориентирует и изумляет… и это нечестно, потому что Джин буквально боится сделать вдох, из опасения, что любое его движение спугнет Юнги и заставит его остановиться и отпустить руку своего хена, а… Сокджин чувствует себя слишком хорошо и правильно, чтобы дать этому закончиться. Он не хочет, чтобы Юнги отпускал его. Во всех смыслах этого слова.       Сокджину кажется, что его жизнь никогда не будет прежней, если Юнги оставит его или если Джин позволит этому произойти. И это… пугает. Какая-то его часть знала, что так будет. Знала, еще когда его чувства находились на этапе всего лишь сильной влюбленности, знала, поэтому отодвигала подальше от него мысли о признании. Потому что ей было очевидно, что Сокджин не выдержит, если после признания, Юнги покинет его. Что-то в нем точно безвозвратно сломается и раскрошится, если произойдет что-то подобное. Но сам Джин не верил в это, не хотел верить, что ему будет настолько невыносимо. Однако теперь, когда, просто держась с Юнги за руки, он едва не сходит с ума от заполонивших его нежности и правильности, Сокджин осознает, что, возможно, это правда. Что, возможно, он не может позволить Юнги уйти. До этого он позволял уйти из его жизни всем и каждому, кто бы ни пожелал того, но не Юнги… Сокджин не сможет отпустить его, и ему остается только очень сильно надеяться, что Юнги не попросит его об этом.       Так Сокджин чувствовал себя только рядом с Юнги. И в это самое мгновение он со всей отчетливостью понимает эту простую истину. Никогда и ни с кем он не ощущал ничего подобного, не ощущал подобного страха, не сходил с ума от одной лишь мысли, что один конкретный человек оставит его, и ничье присутствие не казалось ему таким необходимым.       И дело даже не в пресловутых искрах, не в их наличии или отсутствии. Возможно, Юнги и в этом плане тоже был прав. Без искр никуда, они важны, но они не являются самой важной частью. Возможно, дело всегда было только в том, что Юнги был и остается его человеком. И Сокджин действительно не понимает, как мог не понять этого раньше.       Может, так было и не всегда, не с самой первой их встречи. Может, так же как они оба постепенно, путем проб и ошибок и осторожных прощупываний границ стали друг для друга идеальными сожителями, так же как они незаметно, но органично превратились в близких друзей, Юнги сумел в какой-то момент стать единственным по-настоящему особенным человеком для Сокджина, а Джин и сам не заметил, как это произошло, а может, так было всегда, может, Юнги всегда был самым подходящим для его человеком, а Джин как самый настоящий идиот в упор не мог этого увидеть, но факт остается фактом - Юнги нужен ему. Он нужен ему, и эта потребность глубже и сильнее, чем обычное желание находиться рядом с любимым человеком. Сокджин не может дать этому чувству название, он просто знает, что дело не только в том, что он любит Юнги. Просто любить недостаточно, чтобы испытывать такие эмоции. И Джин знает, что именно поэтому держаться с Юнги за руки кажется таким естественным. Поэтому поцелуи с ним не похожи ни на что из того, что Сокджин испытывал прежде.       Поэтому любить Юнги – так правильно.       И Сокджин не понимает, действительно не понимает, почему на то, чтобы понять это, ему потребовалось целых два с лишним года? Это ведь… так очевидно. Сейчас, когда они держатся за руки, это кажется таким очевидным, даже очевиднее, чем во время их недавнего поцелуя. Сокджин не может понять, как мог быть настолько слепым такое продолжительное время? Когда единственный человек, что мог заставить его ощущать что-то настолько невероятно был все это время совсем рядом с ним. Все эти два года он мог потратить куда продуктивнее. Целых два года. Он мог бы уже целых два года встречаться с Юнги или же провести все это время в попытках очаровать его и доказать, что мог бы стать замечательным бойфрендом, если бы Юнги дал ему шанс.       Но вместо этого Джин растранжирил все это время и огромное количество усилий на людей, которых не любил и никогда не смог бы полюбить, провел столько часов, дней и месяцев в разговорах и встречах не с теми людьми. Столько времени утекло впустую на попытки подстроиться под чьи-то завышенные и нереалистичные ожидания, на попытки заставить себя почувствовать то, что он не способен был почувствовать к людям, которые, чаще всего, не имели с ним ничего общего и не знали его настоящего. Ох, Сокджин действительно очень глупый человек. Настоящий идиот. И он почти прикладывается от досады головой к столешнице стола, но Юнги вновь шевелит пальцами, поудобнее перехватывая его руку, что выметает все самоуничижительные мысли из головы Джина и заставляет посмотреть на младшего.       Юнги, конечно же, не может знать, какое прозрение переживает в данную минуту Сокджин, но он, определенно, ожидал какой-то конкретной реакции на свои действия, и, судя по тому, как едва заметно, но довольно и расслабленно приподнимаются в усмешке уголки его губ, он добивается того, чего хотел. Сокджин не знает, что именно Юнги желал увидеть на его лице (Юнги единственный человек, о чьих ожиданиях на свой счет Джин не имеет ни малейшего представления), но в груди его теплом разливается трепет, когда он видит розовый румянец на фарфоровых щеках парня. Похоже, вид смущенного Сокджина, быстро потирающего горящую шею и поспешно тянущегося за стаканом с водой через весь стол, чтобы хоть немного охладиться и отвлечься, его крайне забавляет, и Джин, может, и был бы почти что раздражен его самодовольством, если бы не был так ошеломлен открытием, которое только что совершил. И в тоже время он вроде как наслаждает тем фактом, что его эмоции, его волнение и переживания, его смущение доставляют Юнги удовольствие.       Так что, может быть, несмотря на то, насколько это смущает и делает его уязвимым, это не так уж и плохо – позволить Юнги хотя бы отчасти понять, насколько безнадежно Сокджин влюблен в него? Может, это то, на чем Сокджин обязан теперь сосредоточиться целиком и полностью, раз не сделал этого раньше? Может, только так он сможет наверстать упущенные им два года? Позволяя Юнги увидеть, как он влияет на него.       - Похоже, мне действительно нельзя оставлять тебя одного, хен. Раз ты совсем не справляешься без меня, - со спокойной усмешкой проговаривает Юнги, продолжая смотреть Сокджину прямо в глаза этим своим пристальным и гипнотизирующим взглядом.       Выражение его лица кажется невозмутимым и расслабленным, но Джин видит, как чуть поблескивают глаза парня, замечает, как подергиваются уголки его губ, насколько расширены его зрачки, каким красивым розоватым оттенком раскрашиваются его скулы. Юнги явно дразнит его, точно зная, какой именно смысл Сокджин вложит в эти слова, но в то же время… в свете недавно произошедших событий… Сокджин не может заставить себя не надумывать и не видеть в них определенное скрытое значение. Не может интерпретировать эти слова иначе, не так как хочет их интерпретировать его жадное и такое нуждающееся в Юнги сердце.       Он просто не может этого не делать, и если в действительности Юнги не вкладывал в них никакого особого значения… то это очень и очень жестоко со стороны Юнги. Только вот… Юнги не жестокий человек, он настолько добрый и заботливый, что Сокджин, будучи полностью уверенным в своей натуральности, влюбился в него после всего одного целомудренного поцелуя, который длился едва ли дольше тридцати секунд, так что Джин знает, что Юнги не стал бы разбрасываться такими словами даже ради хорошей шутки.       И Сокджин позволяет себе надеяться на большее, позволяет себе почти увериться в том, что эти слова не были сказаны просто так. Потому что он может и хочет в это верить.       - Да, - с трудом сглатывая, выдыхает он, после чего осторожно сжимает в ответ ладонь Юнги и мысленно просит свое сердце не биться так часто, потому что это уже попросту больно, за последние пару часов оно, кажется, перевыполнило норму ударов на несколько лет вперед, он в самом деле может умереть, если оно не замедлится. И, конечно же, оно не слушается, оно никогда не слушается Сокджина, и ему приходится начать дышать медленно и размеренно, чтобы хоть немного успокоить его и себя. – Тебе точно нельзя оставлять меня, Юнги-я. Не знаю, что я буду делать с этими оболтусами без тебя, - он добавляет преувеличенно драматичный вздох под конец специально, чтобы заставить Чимина с Хосоком протестующе замычать и чтобы было не так очевидно со стороны, что он сейчас говорит вовсе не об их обязанностях старших, которые они с Юнги разделяют в их компании на двоих.       Юнги ничего не отвечает и лишь чуть усмехается на это, однако Сокджин видит, как розовый румянец на его щеках становится на тон или два темнее, как его темные и пронзительные глаза начинают сиять ярче, и не может не чувствовать себя довольным из-за этого. Он чувствует себя почти что окрыленным и в то же время почти что вдавленным тяжестью и силой своих чувств и ощущений в сидение. И Сокджину приходится приложить поистине титанические усилия, чтобы отвести свой взгляд его чужих, переливающихся сияющими огнями глаз, чтобы перестать скользит, наверняка, слишком откровенным, слишком влюбленным взглядом по лицу Юнги и его губам. Это действительно оказывается неимоверно тяжело – сосредоточиться после такого на чем-то помимо Юнги.

***

      Юнги отпускает его руку только спустя примерно полчаса, когда Намджун хлопает в ладоши, привлекая к себе внимание всех за столом, и объявляет, что им, похоже, пора закругляться, выразительно кивая в сторону разморенного и засыпающего на месте Хосока. И Сокджин более чем решительно и активно поддерживает эту идею, правда, по совершенно другой совсем не альтруистичной причине, которая не имеет ничего общего с его дружеским участием и беспокойством за друга. Он действительно вроде как сгорает от нетерпения и необходимости поговорить, наконец, с Юнги, потому что эта пусть и временная, но неопределенность выкручивает ему душу. И, очевидно, он совсем не одинок в этом своем желании, потому что Юнги принимается через приложение молча вызывать такси для младших еще до того, как Сокджин с Намджуном успевают убедить всех остальных, что им действительно пора расходиться. Очередное соревнование между Чимином и Чонгуком, в котором Тэхен выступает рефери, как раз в самом разгаре, так что это оказывается не так уж и легко сделать.       Сокджин помогает Хосоку встать на ноги и натянуть его кожаную куртку, в рукава которой он не может попасть самостоятельно, за что впоследствии удостаивается полных благодарности объятий длиной в добрые пять минут. После них, с трудом оторвав парня от себя, он передает его на руки Чимину, который привычно и без возражений закидывает руку Хоби себе на плечи. За годы их сожительства Чимин уже приноровился иметь дело с Хосоком на любой стадии опьянения и в любом его состоянии, поэтому Сокджин не сомневается в том, что никто лучше него не сможет сейчас позаботиться о Хосоке. Чимин без особо заметных затруднений устраивает поудобнее полусонную тушу своего хена на своих плечах и бредет к выходу из бара, утаскивая парня на себе. Как и всегда после каждой их совместной попойки, Чимин остается пугающе сознательным и разумным в конце вечера, даже несмотря на то, что выпивает зачастую больше каждого из них. Иногда Сокджину кажется, что печень Чимина сделана из титана, и она еще переживет их всех.       Они с Юнги и Чимином втроем впихивают Хосока на заднее сидение подъехавшего такси (Хосоку, тронутому их заботой и вниманием, захотелось обняться со всеми по второму кругу), после чего шумно прощаются с самим Чимином, с которым просто невозможно прощаться иначе.       - Хен, я рад… что тебе кто-то нравится. Действительно рад. И дело не в споре и не в том, что я хочу в нем выиграть. Я хочу, но я также… просто рад за тебя, - шепчет ему Чимин на ухо, обнимая за плечи, голос его оказывается на удивление проникновенным и мягким, таким несвойственным его обычной поддразнивающей манере общения, что Сокджин немного теряется. Он отстраняется, чтобы посмотреть ему в лицо своими расширившимися от удивления глазами, это непривычно и довольно странно – слышать подобное от Чимина, поэтому и реакция Сокджина оказывается соответствующей. Чимин как-то странно тушуются под этим взглядом, словно смущенный собственными словами, отрывисто поводит плечом и едва заметно встряхивает головой. – И ты… все-таки намекни мне, хен, когда у тебя начнутся какие-то подвижки в этом деле. Ну, с отношениями. Мы могли бы разделить с тобой выигрыш, - уже более родным заговорческим тоном произносит Чимин, сияя своей очаровательной обманчиво ангельской улыбкой и глазами, в которых пляшут шкодливые огоньки. – Я дам тебе тридцать процентов.       И Сокджин не может не усмехнуться недоверчиво, но мягко и тепло в ответ. Все-таки… он действительно любит этих паршивцев. Ведь каждый из них, по-своему, но в самом деле пытается заботиться о нем. А это дорого стоит.       - Йааа, поверить не могу, что ты, Пак Чимин, предлагаешь мне всего тридцать процентов от выигрыша в споре на мои отношения, - фыркает он, но без реального возмущения в голосе. Это насколько нелепая ситуация, что Сокджин не может подавить легкой улыбки, что сама собой растягивает его губы. Краем глаза он косится в сторону Юнги, который негромким голосом уговаривает Хосока остаться в машине и не вылезать из нее, чтобы в третий раз попрощаться со всеми. Хосок грустно надувает губы, как маленький ребенок, жалобно поднимает брови и продолжает вяло пытаться выбраться из салона, протягивая руки к Тэхену, которого явно хочет затискать в двадцатый раз за вечер. Парень охотно пожимает ему ладонь, что только стимулирует желание Хосока вылезти из салона. – Я заслуживаю как минимум половины. К тому же… почему ты так уверен, что выиграешь, Чимин-а? Этот человек может и не захотеть со мной встречаться.       Сокджин нервно облизывает губы, быстро перекатывается с пятки на носок и спешно отводит взгляд от лица Юнги, на котором в это мгновение, пока он разговаривает с сонным и пьяным Хосоком, отображается слишком мягкое и нежное выражение, чтобы Джин мог его выдержать. Это то самое выражение, которое Юнги показывает только очень близким людям и которое заставляет сердце Сокджина скрутиться в узел от умиления и того согревающего и утешающего ощущения, что определяется Джином как любовь.       Ему невольно становится интересно, как именно он выглядит сейчас со стороны и можно ли прочитать в его глазах все, что он чувствует в эту секунду. На самом деле, он более чем уверен, что можно. И, вероятно, впервые за очень долгое время его это совершенно не пугает и не очень-то беспокоит. Настоящие чувства и их проявления всегда страшили Сокджина, но теперь, в это самое мгновение, этот страх отступает на второй план, потому что нечто внутри Джина, что-то властное, жадное и решительное, не дает ему испугаться. Это что-то говорит ему, что раз мир не взорвался после того, как он признался Юнги, буквально вывернув перед ним наизнанку свои душу и сердце, то, возможно, это не так уж и плохо – демонстрировать свои чувства и говорить о них. Может быть, это даже и не убьет его, кто знает.       И пусть он и намеренно говорит в это мгновение неопределенно и сам мысленно пытается убедить себя не питать слишком уж больших надежд, все его естество протестующе сжимается от мысли, что его опасения могут оказаться правдивы. Что Юнги может передумать.       По его словам, действиям, по задумчивым, а иногда и слишком пристальным и теплым взглядам, которыми награждал его Юнги остаток всего этого вечера, по его красноречивым почти невыносимо ласковым и уверенным прикосновениям Сокджин понял, что Юнги, если судить по его красноречивым и изучающим взглядам и довольно однозначным действиям, склоняется к мысли дать им шанс, но все равно… Джин боится, что неправильно считывает сигналы младшего, что интерпретирует их в удобном для себя ключе, потому что просто хочет, чтобы они имели такое значение. Хотя он сильно сомневается в том, что может заблуждаться, потому что…       Юнги не стал бы внушать ему ложную надежду, он не из таких людей. Он не стал бы так нежно держать своего хена за руку и поглаживать кожу его запястий, не стал бы целовать его и смотреть на Сокджина с этим новым, все ее плохо знакомым, но уже очень волнующим Джина выражением в глазах, от которого у старшего невольно пробегают жаркие мурашки по позвоночнику, а воображение слишком разыгрывается услужливо подкидывая ему одно воспоминание о том, как ощущаются губы Юнги, за другим. Юнги не стал бы делать ничего из этого, если бы не… если бы не думал, что все произошедшее между ними в том темном закоулке, что находится сейчас всего в трех шагах, было ошибкой.       Сокджин знает это. Какая-то его очень уверенная в себе часть знает это, и все равно… Сокджин все еще трус, даже после того, как признался в любви своему лучшему другу, рискуя потерять и его и все то невероятное, что они выстраивали совместными усилиями целых два года, поэтому не может не бояться. Просто не может заставить настойчивый голос в собственной голове, нашептывающий ему не очень приятные вещи, что внушает ему сомнения во всех своих мыслях и умозаключениях, замолчать.       Чимин как-то странно, но совершенно очаровательно (потому что Чимин всегда был и остается милашкой) хмурится, будто искренне не понимает, о чем именно Сокджин говорит, будто слова его хена кажутся ему совершенно бессмысленными, но он вроде как опасается говорить об этом вслух. Такое же выражение лица у него было сегодня в галерее, когда он попытался вслушаться в ту часовую лекцию об искусстве, которую спонтанно, кажется, даже для самого себя, устроил им Намджун. Выглядит со стороны очень забавно, но Сокджин на самом деле переживает из-за возможного ответа Юнги на свое признание, поэтому лишь изображает легкую улыбку, не чувствуя при этом реального веселья. Чимин недоверчиво щурится, отрывисто фыркает себе под нос и откидывает с глаз свою светлую челку, зачесывая ее назад пятерней, когда понимает, что Джин в самом деле волнуется.       - Да я тебя умоляю, хен. Никто в здравом уме не откажется встречаться с тобой, - так уверенно отмахивается парнишка, что Сокджин невольно вопросительно приподнимает бровь, глядя на него и молча требуя пояснений. – Ты Ким Сокджин и ты мой хен, - припечатывает Чимин с таким категоричным видом, словно одно это объясняет все. Сокджин с легким удивлением усмехается. Он отлично знает, что просто быть Ким Сокджином недостаточно. Если бы этого было достаточно, Сокджину не приходилось бы так много и часто притворяться и подстраиваться под других. Но Чимин, очевидно, уверен в обратном, и это не может не ставить в тупик. – И я знаю, что ты хороший и добрый человек, который делает все для тех, кого любит. Если эта девушка не захочет встречаться с тобой, зная об этом, она самая настоящая идиотка.       Чимин встряхивает головой с очень довольным видом, будто бы сказал только что какую-то неопровержимую истину, и глядя на его уверенную моську Сокджин просто не может не улыбнуться и не рассмеяться. Господи, его тонсэны действительно все еще такие дети. Но, он должен признать, что такая преданность и убежденность Чимина не может не растрогать. Он выдыхает несколько негромких (по его личным стандартам они еще совсем негромкие) смешков и медленно качает головой, его плечи продолжает сотрясать почти беззвучный смех. Иногда Сокджин смеется так, когда его легкие настолько переполнены эмоциями, что его легкие сдавливаются и не выпускают из себя воздух.       - Этот человек точно не идиот, Чимин-а, - заверяет он, с трудом отсмеявшись, на что Чимин удовлетворенно кивает, скрестив руки на груди.       - Тогда тебе не стоит думать о подобных глупостях, хен. Это не в твоем стиле - быть неуверенным, так что не гадай и просто позови ее на свидание, - заключает парень, подводя таким образом итог всему их короткому разговору, потому что сразу после этого он бросается на помощь Юнги и отработанными движениями заталкивает не особо активно сопротивляющегося Хосока в глубину салона, после чего сам поспешно залезает следом, чтобы заблокировать своего соседу все возможные пути для побега. Хосок что-то недовольно бурчит себе под нос, но его не особо хорошо слышно, потому что он почти сразу запрокидывает голову на спинку сидения.       Сокджин плотнее запахивает полы своей легкой куртки и засовывает руки глубоко в ее карманы, неожиданно слишком отчетливо чувствуя на своей шее прохладное дыхание почти ночного ветра. Это странно, потому что обычно подобные разговоры и напутствия совсем не вдохновляют его, но в этот раз, ему действительно почему-то захотелось последовать совету Чимина и просто подойти и позвать Юнги на свидание. Разве это может быть страшнее признания в любви, которое он уже произнес? Сокджин сомневается, что сказать что-то подобное будет труднее, поэтому мысль сделать это довольно прочно застревает в его сознании. Чимин, возможно, действительно демон, раз ему удается с такой легкостью вкладывать в чужие головы какие-то безумные, несвойственные этим людям идеи и мысли.       Чимин еще долго машет им из окна машины, пока водитель, явно раздраженный необходимостью ждать, когда же его не особо трезвые пассажиры соизволят усесться, не трогается с места и не скрывается из виду, пропадая в потоке почти одинаковых в свете ночных фонарей автомобилей. Сокджин нетерпеливо переминается с ноги на ногу, ожидая, когда прибудет такси за остальными их тонсэнами, и прокручивает в голове различные варианты того, как именно он мог бы пригласить Юнги на свидание. Что-то в его животе скручивается пружиной и взволнованно трепещет, когда он просто думает об этом. Так будет теперь всегда? Каждый раз, когда он надумает предложить или сделать что-то для Юнги, он будет чувствовать это?       Раньше, когда он пытался тайком ухаживать за Юнги он тоже ощущал что-то подобное, но тогда эти ощущения были не такими интенсивными и яркими. Сейчас же они кажутся новыми и непривычными, почти что нереальными, ведь если прежде он лишь представлял себе, что будет, если он окажется с Юнги на свидании, то теперь, когда он отчетливо осознает, что подобная перспектива перестала быть лишь абстрактной фантазией, не имеющей ничего общего с реальностью, Джин не знает, что ему делать. Он десятки раз звал девушек на свидания, но не имеет ни малейшего представления о том, как подступиться в этом плане к Юнги. Потому что Юнги – это особый случай и с ним все годами отработанные Сокджином схемы и модели поведения просто не будут работать. Он два года выстраивал с Юнги дружеские отношения, буквально вслепую прокладывая себе путь в лабиринте, который ему пришлось преодолеть, чтобы хоть немного приоткрыть дверцу к доверию этого парня. И Сокджин отлично понимает, что теперь ему придется в каком-то смысле заново исследовать этот лабиринт, выискивая в нем новые тропы, которые привели бы его прямиком к сердцу Юнги. Не то чтобы Джин против этого путешествия, вовсе нет, он очень даже за, просто он не может не бояться заблудиться по пути, пусть даже Мин Юнги и вовсе не такой сложный, каким кажется на первый взгляд, да и сам он, похоже, совсем не против предоставить Сокджину парочку ключевых подсказок.       Но он знает, что ему придется найти решение этой непростой задачи. Ему придется, потому что его губы все еще горят, стоит только вспомнить, каким ощущалось прикосновение Юнги к ним, потому что его пальцы, которые он спешно прячет в карманы, нервно подрагивают от нетерпения, что распирает его легкие, и интуиция подсказывает Джину, что единственный способ успокоить свои тело и сердце – прояснить все с Юнги и, по возможности, начать с ним встречаться.       Если Юнги, конечно, этого захочет. Это странно и непривычно думать, что есть вполне себе большая вероятность того, что Юнги может действительно стать его парнем, но только из-за того, что эта мысль с трудом укладывается в кружащейся от переизбытка эмоций и впечатлений голове, она не становить менее сладостной и желанной. Просто… Сокджин ошеломлен и до сих пор не может позволить себе поверить, что не выдумал все произошедшее пару часов назад в закоулке, от которого стоит сейчас в нескольких шагах.       Все это, в самом деле, так сильно похоже на сон. Слишком хороший, а оттого неправдоподобный сон. Только вот Сокджин знает, что не спит. Ему никогда не снились настолько детальные сны, да и присутствие Юнги и эмоции, которые он вызывает в Сокджине, слишком натуральны и ощутимы, чтобы их можно было принять за сновидение.       Сокджин чувствует, даже не поворачивая головы и не глядя в сторону Юнги краем глаза, что тот становится рядом с ним, и изо всех сил старается не смотреть в сторону младшего. Потому что уверен, что вновь зависнет, что вновь потеряется в чужих темных глазах, чей взгляд ощущает на собственной коже настолько отчетливо, что его щеки буквально загораются под ним. И Сокджин не против, совсем не против потеряться в этих глазах на неопределенный срок, или даже на всю жизнь, если ему будет то позволено, но еще не все их тонсэны уехали, так что с этим точно придется повременить. Он хочет сохранить хотя бы крупицы достоинства и не желает показывать им, каким влюбленным беспорядком становится, стоит только Юнги слишком пристально посмотреть ему в глаза. Они в жизни не перестанут дразнить его, если поймают за подобным.       Поэтому Сокджин ежится под очередным спонтанным порывом прохладного ночного воздуха, глубже засовывает руки в карманы, чтобы не дать им неожиданно зажить своей жизнью и позволить совершить какую-нибудь слишком очевидную глупость. Например, обвить ладонь Юнги или заправить ухо раздражающе падающую на глаза парню прядь темных волос. Сокджин знает, что его руки могут сделать что-то подобное, их буквально трясет от желания просто прикоснуться к младшему, поэтому Джин упрямо сжимает их в кулаки, спешно закусывает нижнюю губу и внимательно разглядывает свои ботинки, которые неожиданно кажутся ему невероятно интересными. До него отчетливо долетает недовольный возглас Чонгука, а секундой позже его перекрывает густой и бархатный смех Тэхена. Сокджин знает, что они стоят всего в нескольких шагах от него, но у него все равно создается обманчивое впечатление, будто их с Юнги отделяет какой-то невидимый купол, и все звуки за его пределами кажутся теперь приглушенными и смазанными.       - Хен… - Сокджин вздрагивает, хотя Юнги зовет его совсем негромко. Едва слышно на самом деле, но сердце Джина все равно на секунду или две останавливается, потому что то, как Юнги произносит это одно единственное слово, заставляет что-то в животе Сокджина болезненно сжаться. Слишком много нежности. Сокджин не может, просто не может с этим справиться сейчас. – Ты снова сходишь с ума. Ты делаешь это весь вечер вообще-то.       В голосе Юнги слышится усмешка, Сокджину даже не нужно переводить на него взгляд, чтобы отчетливо увидеть ее перед глазами. Он знает, что Юнги сейчас смотрит на него, чуть прищурившись и склонив голову в попытке рассмотреть его лицо. Знает, что в это мгновение уголки губ парня немного приподняты, а глаза ярко и завораживающе поблескивают, бликами отражая свет ночных фонарей, что, наверняка, неровно и рвано освещают его лицо в это мгновение. Сокджин знает, что в эту секунду во взгляде Юнги так много тепла, что его бедное и до глупого довольное и счастливое сердце, которое просто не в силах успокоиться и угомониться с тех пор, как они с Юнги вновь поцеловались, растаяло бы, если бы он повернул сейчас голову и посмотрел в эти глаза.       И это опасно. Сокджин знает это. Знает, что, посмотрев на Юнги, его лицо не сможет не отразить все то, что он чувствует, все то, что желает сказать, все то, что переполняет его душу и заставляет кровь с удвоенной скоростью курсировать по его венам. Он знает, что то, насколько сильно ему хочется сейчас просто вновь взять Юнги за руку или почти невесомо провести кончиками пальцев по его бедным щекам, просто для того, чтобы увидеть, как завораживающе они окрашиваются в розовый под его прикосновениями, без труда можно будет прочитать по его лицу. Сокджин не сможет это скрыть не только от Юнги, но и вообще от кого-либо. И это очень и очень неосмотрительно – демонстрировать свои чувства, когда они не одни и стоят прямо посреди улицы перед заполненным под завязку баром. Это очень беспечно, и Сокджин, скорее всего, по стыда сгорит, если его младшие увидят, в какого идиота превращается, когда действительно счастлив. Это нанесет непоправимый ущерб его авторитету и репутации.       Если Сокджин прав, если он не слишком сильно спешит с выводами, если верно толкует все внимательные и пристальные взгляды Юнги, все его вроде бы и привычные, но однозначно, ставшие совершенно иными, более многозначительными, прикосновения, они все равно узнают. Если все так, как надеется и едва ли не молится про себя Джин, их друзья вскоре узнают, насколько слаб и беспомощен может быть их хен перед тем, кого он любит. Но все это может и должно подождать. Им не обязательно узнавать, в кого именно влюблен Сокджин, в тот же вечер, когда они выяснили, что он вообще в кого-то влюблен. Нет смысла будоражить их еще больше.       Поэтому Сокджин сжимает подрагивающие от желания прикоснуться к Юнги руки в кулаки, судорожно сглатывает и не отрывает взора от своих ботинок. Он должен сделать все, чтобы дожить до их серьезного разговора, поэтому не собирается, действительно не собирается смотреть на Юнги. Он не уверен, что его сердце выдержит, если он сделает это, оно и так, кажется, работает на пределе последние пару часов. Самые длинные пару часов в его жизни. Господи, Сокджин любит своих друзей, но оно в самом деле не понимает, почему такси едет так долго.       - Йаа, и чья это, по-твоему, вина, Юнги-я? – выдыхает Джин, встряхивая головой и намеренно переводя взгляд на их тонсэнов.       Тэхен, широко улыбаясь, делает вид, что пытается отнять у Чонгука его букет, на что их макнэ, будто самый настоящий ребенок, прижимает цветы к груди, возмущенно дуется и даже отбегает от друга подальше, в попытке защитить свой подарок, на который еще в начале вечера смущенно ворчал и от которого вяло отнекивался, а сейчас защищает, будто самое дорогое в мире сокровище. Недовольная моська Чонгука выглядит невероятно забавно, и он так комично пыхтит, напоминая надувшегося ежика, что Тэхен начинает смеяться еще громче и заразительнее, и даже Намджун, глядя на этот детский сад, не может сдержать улыбки. Подвыпивший Чонгук просто невероятно умилителен. Сокджин думает о том, чтобы вмешаться и помочь ребенку, но быстро отбрасывает эту мысль, потому что слышит, как мягко Юнги усмехается рядом с ним, и все внимание Джина мгновенно сосредотачивается на одном конкретном человеке. Ведь иначе просто не может быть. Это уже что-то вроде рефлекса – реагировать на Юнги подобным образом.       - О, так значит это моя вина, хен?       - Конечно, твоя. Потому что именно из-за тебя я и схожу сейчас с ума, - соглашается Джин, не особо на самом деле думая, что именно говорит. Теперь, когда он выложил перед Юнги все карты, откровения сами собой слетают с его языка, минуя любые фильтры. В конце концов… есть ли в них теперь хоть какой-то смысл? Ничто из того, что он может сказать, не в силах быть настолько же смущающим, как то, в чем он уже признался. – Уж извини, Юнги-чи, что не могу не нервничать, когда решается моя судьба.       Секунду или две Сокджин жалеет о том, что сказал это, не потому что ему хочется забрать эти слова обратно, просто это все еще непривычно – вот так прямо говорить о своих чувствах с кем, к кому эти самые чувства испытываешь. Сокджин морщит нос, но затем отмахивается от этого легкого дискомфорта, вызванного собственной искренностью. Он привыкнет к этому. Ему придется, если он действительно хочет быть с Юнги, потому что, очевидно, на иных условиях встречаться с Мин Юнги не получится. Это своему другу Юнги мог бы позволить некоторую скрытность, но вот парню… Сокджин не знает, на самом деле, что может, а что не может Юнги позволить своему бойфренду, но ему самому хочется быть с Юнги полностью откровенным. Последние месяцы он не был, и ему совсем не понравилось.       Юнги как-то задумчиво молчит несколько секунд, Сокджин слышит, как парень неловко перекатывается с пятки на носок и обратно и издает глухое мычание, так сильно напоминающее мурчание, что Джин вновь с трудом подавляет потребность взглянуть на парня. Юнги, наверняка, сейчас смотрит на него этим своим изучающим и вдумчивым взглядом, которым мучил Сокджина последние недели.       - Надо же, - произносит Юнги спокойно, но с некоторым оттенком удивления и легкого недоверия в голосе, будто сам не до конца может поверить в то, что говорит. – Обычно это ты, хен, сводишь других людей с ума. Так что, наверное, мне стоит чувствовать себя польщенным, раз я заставляю тебя нервничать.       Джин слышит, как странно Юнги фыркает, его тон остается привычно спокойным и даже немного отстраненным, что невольно успокаивает, потому что это знакомо, эти интонации звучат такими родными, что Сокджин не может не улыбнуться, когда слышит их. И в то же время под слоями привычного наносного равнодушия он слышит в голосе Юнги другие, немного беспокоящие ноты. Легкая неуверенность и удивление, словно… Юнги действительно озадачен словами и поведением Сокджина, что странно ведь… Джин был уверен, что более чем ясно дал понять, насколько глубоко погряз в своей любви к Юнги. Он вообще не стал бы признаваться, если бы его чувства не были так сильны, что их просто невозможно было бы скрывать. Но, судя по тону Юнги, эта простая истина все же оказывается очевидной только для самого Сокджина, и младший все еще не может до конца поверить в то, насколько безнадежны дела его хена.       Может быть, этого все еще мало? Может быть, признания и даже поцелуя все еще недостаточно, чтобы развеять все сомнения Юнги и убедить его, что они оба живут в той реальности, в которой Ким Сокджин, печально известный своими многочисленными и непродолжительными отношениями, а также невероятной красотой, влюблен в своего лучшего друга и соседа по квартире? Влюблен настолько, что сейчас, просто стоя рядом с Юнги посреди улицы и переговариваясь с ним полушепотом, чувствует, как его мысли медленно превращаются в желе. Может быть, Сокджин не единственный, кто сбит с толку, растерян и не в силах поверить, что все происходящее вовсе не сон?       - Еще как стоит, Юнги-я, - Сокджин поспешно кивает головой, а затем демонстративно гордо поднимает подбородок, он надеется, что ему удается за шутливым тоном спрятать подрагивающий от волнения и нетерпеливого предвкушения голос. Все же, пусть он и решил быть с Юнги откровенным настолько, насколько это возможно, он все же не желает показывать, как сильно его штормит в это мгновение. – Это честь - заставить самого Ким Сокджина до безумия влюбиться в себя. Ты должен понимать, какой ты счастливчик, Юнги-я. Никому еще кроме тебя не удалось этого сделать.       - В самом деле? Значит… я твоя первая любовь, хен? – в тоне Юнги звучит такая-то странная смесь из удивления и недоверия, но помимо них в нем также отчетливо слышатся самодовольные и веселые нотки, которые и заставляют Сокджина недовольно поморщиться и мысленно проклясть свой язык пару раз. Вот что происходит, когда он слишком сосредотачивается на Юнги и говорит, не думая. Он становится чересчур откровенен и буквально преподносит Юнги на блюдечке одну смущающую подробность о себе за другой.       - Йааа, я этого не говорил, Юнги-я, - протягивает Сокджин, качая головой. Он отнекивается без особого жара в голосе, потому что отлично понимает, что никакие его слова уже не исправят ситуацию. Юнги точно никогда ему это не забудет, судя по тому, как медленно и довольно он хмыкает себе под нос, Сокджин обречен.       - Ну, это на самом деле многое объясняет. Почему ты расспрашивал меня про отношения и другие довольно очевидные вещи, - произносит Юнги, явно совершенно не слушая его не особо активные оправдания. Сокджин закатывает глаза и с трудом сдерживает раздраженно-смущенный стон.       - Йа, хватит подвергать сомнению мой романтический опыт, Юнги-я! Это задевает мою гордость, вообще-то, - цыкает себе под нос Сокджин, отстраненно наблюдая за тем, как Чонгук наворачивает круги вокруг смеющегося Намджуна и использует его как щит в попытках убежать и защитить свой букет от Тэхена, который все еще притворяется, что хочет его украсть. Глядя на эту картину, Джин не может поверить, что все ее участники уже закончили начальную школу. Его уши горят, но он убеждает себя, что в этом виноват ночной холодный ветер, а не поддразнивания Юнги.       - Ваа, мне так жаль, хен, что у тебя нет никакого опыта реальных отношений, несмотря на то, со сколькими девушками ты успел провстречаться, - без всякого выражения и сожаления в голосе, скучающе протягивает Юнги, и Сокджин знает, что он намеренно произносит это подобным тоном, чтобы поддразнить его, и собирается уже выдать привычную возмущенную тираду в ответ, но невольно замирает, когда младший продолжает: - Уверен, что вот так сходу потянешь серьезные отношения со мной, хен?       Джин резко разворачивается к младшему всем телом и, совершенно позабыв о том, что еще мгновение назад всеми силами сдерживал себя и намеренно не смотрел на Юнги, впивается в его лицо, наверняка, очень даже диким и ошарашенным взглядом. Сокджин не знает, как выглядит со стороны, и не хочет знать на самом деле, он занят более важными делами, так что до его имиджа ему нет никакого дела сейчас. Его сердце сейчас совершает какие-то просто невероятные акробатические трюки в его груди, мысли в голове голосят на разные лады, несутся и в панике сбивают друг друга, из-за чего он все никак не может обработать только что услышанное и понять, правильно ли он все понимает, действительно сказал ли Юнги то, что, по мнению Джина, он только что произнес. Потому что если нет, если все это он сам себе придумал, если услышал что-то неверно, если…       Усмешка Юнги становится шире, а его глаза хитро щурятся, как у кота, наблюдающего за метаниями попавшей в его ловушку мышки, и это так сильно отвлекает, что почти что злит. Злит то, насколько очаровательным Сокджин находит это выражение лица, злит то, что ему нравится видеть, как Юнги в самом деле наслаждается его смущением, и от этого Джин еще сильнее запутывается в собственных обрывочных мыслях и давится словами, которые застревают в его горле, потому что их оказывается слишком много. Это злит, как и множество других вещей, с которыми Джину приходится иметь дело сегодня вечером, но он слишком очарован, слишком потерян, чтобы действительно злиться или испытывать хоть что-то похожее на разочарование.       Сокджин резко встряхивает головой, отбрасывая лезущую в глаза челку, быстро-быстро моргает и нервно облизывает пересохшие губы. Он знает, что на улице прохладно, даже почти что холодно, еще мгновение назад он ежился от ветра, что забирался ему под воротник и сжимал своими ледяными пальцами беззащитную шею, но сейчас Джину настолько жарко, что ему с трудом удается побороть желание скинуть с плеч куртку, которая неожиданно кажется невероятно тяжелой. И все это Юнги делает с ним всего одной фразой? Господи, Сокджин не знает, действительно не знает, как будет жить дальше под одной крышей с человеком, имеющим на него такое сильное и подавляющее во всех смыслах влияние. Он не знает. Но это не значит, что он не хочет, чтобы Юнги влиял так на него.       Он встречается с Юнги взглядами и предсказуемо проваливает на несколько долгих мгновений в эти темные, завораживающие его этим новым, откровенно изучающим и многообещающе заинтересованным блеском глаза. Каждый раз, глядя в них, Сокджин вспоминает недавний поцелуй и его губы вновь начинает жечь фантомных жаром чужого дыхания, и это ненормально, но что вообще Джин знает о любви и том, какие ее проявления нормальны, а какие нет? В эту секунду, глядя Юнги в глаза, скользя своим наверняка расфокусированным взглядом по его щекам, чуть тронутым почти невидимым в свете тусклых уличных фонарей румянцем, рассматривая легкую и невероятно привлекательную хитрую усмешку, что приподнимает уголки губ парня, Сокджин признает, что ничегошеньки уже не знает, кроме одной единственной вещи.       Неважно был ли Юнги сейчас серьезен или нет, имел ли он в виду то, что услышал в его словах Сокджин. Это все неважно. Потому что в это мгновение, когда взор Джина сам собой задерживается на чужих губах, что растягивает такая манящая и посылающая странные, горячие мурашки по всему телу Сокджина усмешка, он понимает, что сделает все, чтобы эти слова стали правдой. Он уже сжег сегодня все мосты и отрезал себя все пути к отступлению, у него нет иного выбора, кроме как быть правдивым и честным. Даже если это до сих пор кажется ему слишком сложным и почти болезненным. У него нет иных вариантов, кроме как надеяться и верить своим глазам и своему сердце, которые настойчиво твердят ему, что Юнги может ответить ему взаимностью.       - У тебя же аллергия на серьезность, хен, - тихо выдыхает Юнги, поддразнивающая усмешка стремительно тускнеет и растворяется на его губах, и Сокджин понимает, что готов всем пожертвовать ради того, чтобы вернуть ее.       Звуки ночного, живущего своей яркой и насыщенной жизнью города проглатывают слова Юнги, но Сокджин все равно прочитывает их по движению губ, от которых ему так тяжело было оторвать взгляд. И это впервые за последние часы, когда Джин отчетливо и безошибочно улавливает в голосе младшего некую болезненную неуверенность, тень сомнений, заставляющие его вздрогнуть и нахмуриться. Его сердце судорожно сжимается в груди, когда он видит, что лицо Юнги принимает намеренно бесстрастное выражение, скрывая все его эмоции, которых, судя по тускло, но интенсивно поблескивающим темным глазам, напоминающим Джину затянутое черными тучами небо во время бури, очень даже много. И Сокджину с большим трудом удается подавить потребность обвить сейчас запястья Юнги или обнять его за плечи, притянув к себе, ему кажется, что Юнги это необходимо, что ему самому это необходимо. Он не хочет, чтобы голос Юнги звучал так, не хочет, чтобы Юнги хоть чуть-чуть сомневался в его чувствах или их реальности.       Может быть… не только ему здесь страшно. Может, он не единственный, кому тяжело и боязно делать этот шаг в неизвестность, пересекая безопасную и хорошо знакомую грань дружбы? Может… Юнги не меньше него сомневается, может, он также неуверен и сбит с толку. Сокджин неожиданно признался ему в любви, мучая два месяца до этого намеками и недомолвками, он и должен быть сбит с толку.       Может быть… это нечестно со стороны Сокджина – ожидать однозначного ответа от Юнги вот так сходу? Может быть, это нечестно все равно, даже зная, насколько это эгоистично с его стороны, все равно желать этого ответа. Может быть.       Но Сокджин жадный человек. Никогда и ни до чего в своей жизни он не был так жаден, но теперь, когда он узнал, как это правильно – любить Юнги, он не способен усмирить свою жадность. Он не способен был отступить, с того самого момента, как признался самому себе, что влюблен в лучшего друга, для него уже не было пути назад.       - Юнги... – заполошно произносит Джин, с трудом сосредотачиваясь и сформулировав в голове то, что хочет сказать. То, что должен сказать. Если он действительно хочет быть с Юнги, ему нужно для начала развеять все сомнения парня на свой счет. Иначе не получится, Юнги не станет даже пытаться начать с ним что-либо, если не будет точно уверен, в этом Сокджин уже сумел убедиться.       И именно этим он и занялся бы, наплевав на то, что они оба стоят буквально посреди улицы в ожидании такси для их друзей, что Тэхен заливисто смеется всего в нескольких шагах от них, и это вообще не самое подходящее время и место для решения подобных вопросов. Он бы точно выкинул какую-нибудь несвойственную ему, слишком смелую глупость, если бы Чонгук, не иначе как волшебным образом почуяв, что у них здесь с Юнги назревает важный, меняющий их жизни разговор, не выбрал именно это мгновение, чтобы подлететь к Сокджину и настойчиво повиснуть на его плече, привлекая к себе все его внимание и заставляя в самом прямом смысле этого подавиться уже готовыми сорваться с его языка заверениями.       - Хееен, скажи Тэхен-хену, чтобы он перестал пытаться украсть мои цветы. Они мои, Намджун-хен подарил их мне! Пусть купит свои, если так сильно их хочет, или тоже нарисует картину, которую повесят в галерее, – ноет парнишка прямо ему в ухо, заставляя Сокджина испуганно вздрогнуть и спешно повернуть голову, чтобы впиться в макнэ уничтожающим взглядом. Из всех возможных моментов, Чонгук просто обязан был выбрать именно этот, чтобы втянуть Сокджина в свои детские разборки. Кажется, Сокджину впервые в жизни захотелось отвесить Чонгуку совсем не шутливый подзатыльник.       Чонгук, похоже, слишком нетрезв, чтобы заметить недовольство в его взгляде, потому что в таком случае он явно не стал бы строить жалобное личико и совершенно по-детски дуть губы, бросая через плечо в сторону все еще посмеивающегося Тэхена убийственные взоры. Сокджин знает, рациональная часть его сознания знает, что Чонгук ни в чем не виноват, но вот другая его, более эмоциональная часть очень даже хочет сейчас взять и отхлестать младшего его драгоценным и уже изрядно им самим помятым букетом по голове. Потому что… да какого черта вообще? Почему их с Юнги сегодня весь день самым наглым образом прерывают всякий раз, стоит им только коснуться действительно важных тем. Сокджин ведь был хорошим хеном все это время, даже потрясающим, по его личному очень даже объективному мнению, так почему его тонсэны отплачивают ему такой монетой? Похоже, ему, в самом деле, придется запереться с Юнги в их квартире, если он хочет, наконец, прояснить все между ними.       - Йа! И почему это ты вспоминаешь о том, какой я замечательный хен только в такие моменты, Чонгук-а? – восклицает Сокджин, почти не скрывая своего недовольства и разочарования и попутно пытаясь стряхнуть со своей руки Чонгука, вцепившегося в нее мертвой хваткой. – Еще недавно ты сам говорил, что я ничего для тебя не делаю. Не прибегай ко мне за помощью, раз я такой плохой старший.       - Ну, хееен, - протяжно канючит Чонгук, так сильно дергая Джина за предплечье, что тот невольно морщится от боли, а упаковочная бумага на букете младшего, который он все продолжает прижимать к груди, мнется еще сильнее. Сокджин закатывает глаза, мысленно про себя недоумевая, как он вообще умудрился вырастить вот таких тонсэнов на свою голову. Сокджин более чем уверен, что завтра Чонгук будет до хрипоты спорить и отрицать, что вел себя подобным образом, и ему приходится подавить желание снять все происходящее на камеру, чтобы иметь вещественные доказательства и материал для шантажа на будущее.       - Ты оторвешь ему руку, Чонгук, - спокойно замечает Юнги, и несмотря на то, что тон его остается совершенно нейтральным, Сокджин отчетливо видит, как чуть напрягаются плечи парня и как старательно вновь стираются все его эмоции с лица. Определенно, это из-за того, что Сокджин не успел ему ответить. Джин с раздражением цыкает и переводит обвиняющий взгляд на макнэ. – А мне хен нужен целым и невредимым. Он не сможет работать и платить свою часть аренды, если у него не будет руки.       - Йа, вообще-то это обидно, что ты, Юнги-я, защищаешь меня только из своих корыстных побуждений, - ворчит Сокджин больше для проформы, потому что должен что-то ответить.       - А тебе хотелось бы, чтобы я делал это из других побуждений? – приподнимая бровь, спрашивает Юнги, и, возможно, Сокджин слишком сильно сосредоточен на своих чувствах и том напряжении, что натянутой пружиной вибрирует между ними на протяжении всего этого вечера, но ему отчетливо слышится почти что провокация в этих словах и он ничего не может поделать с этим ощущением.       Жаркий румянец заливает его щеки и шею, и на долгое мгновение Сокджину становится так душно, что он буквально не может сделать вдох. Юнги, определенно, тот еще засранец, особенно, когда не получает ответов на свои вопросы. Желание прибить Чонгука в ближайшей подворотне как-то сразу в разы возрастает в Сокджине.       - Вообще-то… да, было бы неплохо, - все же удается выдавить из себя Сокджину, и он старается не обращать внимания на то, как сдавлено звучит его голос в это мгновение. Он демонстративно отворачивается в сторону, потому что пристальный взгляд Юнги вроде как обжигает ему лицо, и он слишком смущен, чтобы сталкиваться с ним, но, конечно же, это была бы не жизнь Сокджина, если бы его просто оставили в покое.       - Хен, ты весь красный, что-то случилось? – почти даже не запутываясь в слогах, совершенно невинно спрашивает Чонгук с вполне себе искреннем сочувствием и беспокойством. Сокджин с досадой встряхивает рукой, пытаясь заставить младшего отцепиться. Это уже самое настоящее предательство, которое он не намерен терпеть. – Юнги-хен, может, ты ему скажешь? Тебя Тэхен-хен точно испугается, - резко возвращается к наиболее важному для него вопросу парнишка.       - Йа! Чон Чонгук, хочешь сказать, что меня Тэхен не испугается? Юнги, что страшнее меня? – восклицает Сокджин вполне себе искренне возмущенный подобной оценкой себя как старшего.       Чонгук не успевает ответить, но награждает Джина таким скептичным взглядом, что Сокджин невольно недоверчиво фыркает, удивляясь наглости их макнэ. Подлетевший к ним Тэхен очень вовремя спасает Чонгука от очередной экзекуции нотациями, он приобнимает парнишку за плечи и, не обращая внимания на его недовольный лепет, буквально оттаскивает от Сокджина.       - Простите, хены, они сегодня очень активные, - чуть посмеивается рядом Намджун, откидывая быстрым движением челку со лба.       Его щеки чуть тронуты румянцем и сам он улыбается больше и шире обычного, из-за чего то и дело показываются его легендарные ямочки и собираются маленькие морщинки в уголках его глаз. Это явный показатель, что Намджун самую малость навеселе, но только самую малость. Пьяный Намджун обычно беспорядочно раскидывается своими конечностями и начинает много и громко говорить, смешивая известные ему заумные факты с невероятно глупыми шутками и английский язык с корейским. По всеобщему признанию, вести с ним диалог в таком состоянии способны только Сокджин и Юнги. Сокджин, потому что отвечает на каждую сказанную им глупость, а Юнги, потому что просто умеет вовремя многозначительно кивать. Но сегодня Намджун не пьян, и Сокджин не знает должно ли его это настораживать или нет. Слишком уж задумчивые и обеспокоенные взгляды Джун бросал в его сторону на протяжении всего вечера.       Секунду или две парень молчит, переводя задумчивый взгляд с одного своего хена на другого, а затем, вздрагивает, услышав звук подъехавшей машины, и, прищурившись, смотрит на дорогу. Их с Чонгуком такси, наконец, явилось. Сокджин невольно с облегчением выдыхает, потому что это означает, что они с Юнги смогут вернуться к очень важному перерванному разговору.       – Кстати, Джин-хен, я рад, что ты последовал моему совету, - неожиданно произносит Намджун, что заставляет Джина вопросительно и непонимающе посмотреть на него. Парень мягко и тепло усмехается, словно Сокджин должен знать, о чем он говорит и лишь делает вид, что не понимает, но все-таки услужливо поясняет: – Ты поговорил с Юнги-хеном. Я рад, что ты это сделал, - а затем, как ни в чем ни бывало, он поворачивается к Юнги и кивает ему. – И я рад, что ты, Юнги-хен, поговорил с Джин-хеном. Видите, это было не так уж и сложно.       Намджун широко и довольно улыбается им, демонстрируя свои лукавые ямочки на щеках, и, прежде чем направиться к машине, кивает им с Юнги на прощание, однако Сокджин все равно быстро-быстро моргает, глядя ему в след, не понимая… у него паранойя или Намджун только что намекнул…       - О, теперь понятно, почему он так настойчиво уговаривал меня поговорить с тобой, - медленно проговаривает Юнги, заставляя Сокджина спешно посмотреть на себя. Лицо Юнги остается совершенно невозмутимым, но брови чуть удивленно приподнимаются, и Джин чувствует, как сами собой расширяются его глаза. Не может же быть такого…       - То есть… хочешь, сказать… - выдыхает он, резко поворачиваясь обратно и буравя широкую спину Намджуна, наверняка, ошарашенным взглядом. Он быстро проматывает в голове все их с Намджуном взаимодействия за последние пару месяцев, пытаясь проаналировать и их понять, мог ли он сказать или сделать что-то, что выдало бы его и показало его чувства к Юнги. Ему хватает нескольких секунд, чтобы понять – может, он и не озвучивал свои чувства прямо, но Намджун достаточно умен, чтобы сложить два и два, к тому же… не зря же этот парень изучает психологию и является лучшим на своем курсе. – Черт, он точно знает, - выдыхает Сокджин, с невольной досадой и смущением закусывая губу.       - Ну, это же Намджун, - невозмутимо пожимает плечами Юнги, он не выглядит сколько-нибудь удивленным, из-за чего Сокджин невольно с секунду задумывается, а не слишком ли остро реагирует, а затем задается вопросом, почему это Юнги настолько спокоен? Будто бы… нет ничего такого уж тревожного и странного в том, что один из их тонсэнов, кажется, вполне себе осведомлен о том, что происходит между ними. И, скорее всего, так оно и есть, и все равно…       Он не то что бы расстроен, просто… теперь он чувствует себя очень неловко. Даже еще более неловко, чем ощущал себя, когда о его чувствах узнал Тэхен. Потому что очевидно, что Намджун, если и не знал, то точно подозревал, каковы истинные причины странного поведения его хена уже довольно продолжительное время, но тактично молчал, что заставляет Джина чувствовать себя очень глупо. Теперь ему становится слишком очевидно, насколько он был очевиден до сих пор и насколько наивен, раз считал, будто бы хорошо скрывает свои чувства. Порой Сокджин жалеет, что Намджун настолько умен и деликатен.       - Я поеду с Намджун-хеном и Чонгук-и, - довольно сообщает Сокджину подбежавший Тэхен, внезапно хлопнув Джина по плечу и заставив испуганно подпрыгнуть на месте. Сокджин поспешно прижимает руку к сердцу и смотрит на парня, широко открыв глаза. Его тонсэны точно сговорились сегодня убить его своими внезапными появлениями.       Его мысли, все еще занятые таинственными и многозначительными словами Намджуна, потихоньку отходят на второй план, когда эти слова укладываются у него в голове, он непонимающе хмурится, глядя на отчего-то очень самодовольно улыбающегося Тэхена. Бар находится всего в паре кварталов от их с Юнги квартиры, поэтому логично, что им нет смысла тратить деньги на дорогу, которую они спокойно могут преодолеть и пешком, однако Тэхен живет в противоположной от Намджуна и Чонгука стороне и изначально вроде как планировалось, что он дойдет вместе с Сокджином и Юнги до ближайшей автобусной остановки. Так что Сокджин не понимает, с чего это парню уезжать сейчас.       - Но тебе же с ними не по пути, - недоумевает Джин, и через мгновение тут же жалеет, что вообще раскрыл рот.       На лице Тэхена он видит такое понимающее выражение, а он сам так многозначительно стреляет глазами в сторону Юнги, что Сокджину действительно на мгновение хочется закопаться под землю от неловкости и он с большим трудом подавляет желание закатить глаза. Намерения Тэхена так очевидны, что ему не хватает только повесить себе на шею огромную табличку с надписью «Ким Сокджин любит Мин Юнги и должен сказать ему об этом» для полноты картины.       Холодный ветер окидывает завивающуюся челку Тэхена со лба, в свете вечерних фонарей его темные, бархатные глаза поблескивают тем самым магнетическим и таинственным блеском, что постоянно обманывает всех вокруг, заставляя думать, что Ким Тэхен очень загадочная и непостижимая личность. И, конечно, Тэхен непостижим, в каком-то смысле этого слова, но далеко не так загадочен, каким кажется из-за своего порой отрешенного и невозмутимого вида, которым в действительности является просто его естественным и нормальным выражением лица. На самом деле… Ким Тэхен, наверное, самый незагадочный и откровенный человек из всех, известных Сокджину, и это даже забавно. То, насколько они противоположны в этом плане. Тэхен кажется таинственным и иногда, когда не улыбается своей квадратной улыбкой, мгновенно делающей его на десяток лет младше, холодным человеком, при этом являясь порой почти таким же прямолинейным, как и Юнги, Сокджин же создает образ дружелюбного и теплого парня, когда в действительности настолько скрытен и закрыт, что его внутренним стенам позавидовали бы любые суперсекретные охранные предприятия.       - Переночую у Гук-и, давно мы не устраивали ночь видеоигр, - проговаривает Тэхен, небрежно поводя плечами и многозначительно улыбаясь Сокджину.       И не то чтобы это было удивительно, у Тэхена часто появляются в голове вот такие спонтанные планы, но Сокджин все равно не может ни на секунду поверить этой отговорке, которая даже не старается казаться правдоподобной. Чонгук, определенно, не откажется провести всю ночь за приставкой, но он явно не в том состоянии, чтобы выдержать еще несколько часов бодрствования. В это самое мгновение он едва ли не плачет, потому что только сейчас, садясь в такси, заметил, как сильно помялся его букет. Сокджин не сомневается, что этот ребенок вырубится сразу же, как только переступит порог своего дома, и он не думает, что Тэхен, будучи слишком мягким и жалостливым по натуре, заставит его играть с собой. Так что более чем очевидно, почему Тэхен на самом деле уезжает сейчас, и Сокджин не может не испытывать острую и концентрированную благодарность к нему в это самое мгновение.       Тэхен усмехается, явно верно прочитав эмоции на его лице, и, чуть склонившись к Сокджину, шепчет, будто делясь большим и жутко важным секретом, который никто кроме них не должен услышать, что, конечно же, несусветная глупость, потому что Юнги стоит меньше чем в шаге от них и, наверняка, все отлично слышит. Похоже, Тэхену тоже не помешает сразу же лечь спать, как только они с Чонгуком дойдут до его квартиры.       - Если я уеду сейчас, вам с Юнги-хеном не придется провожать меня до остановки, и вы сможете поговорить. Скажешь спасибо потом, хен. Я принимаю благодарность в виде печенек, но это не принципиально. Я открыт для предложений.       Тэхен с озорным блеском в глазах подмигивает ему и вообще выглядит таким довольным собой в это мгновение, что Сокджин с трудом сдерживается и не закатывает глаза, когда слышит, как Юнги глухо фыркает рядом, явно пытаясь не засмеяться в голос. Его тонсэны точно сговорились, Сокджин уверен, что это какой-то коллективный заговор против него. Это должен быть заговор, иначе Сокджин просто не понимает, почему все они так сильно озаботились его личной жизнью. Но, по крайней мере, кажется, роль сводника очень нравится Тэхену и он на полном серьезе вознамерился отыграть ее на все сто процентов, так что Сокджин решает пока не отнимать у своего тонсэна возможность насладиться новым амплуа. Он расскажет Тэхену о том, что его услуги больше не требуются, как-нибудь потом. Как и всем остальным своим друзьям. Сокджин уже мысленно ежится, только представив себе этот разговор. Это будет такой хаос.       - Йа, не стоит только из-за этого… - начинает Сокджин, но Тэхен спокойно и мягко улыбается и качает головой с очень важным и покровительственным видом:       - Ох, сегодня такая хорошая погода, хен. Гулять по ночным улицам Сеула в такую погоду одно удовольствие, - беспечно и с явным намеком протягивает он, после чего отрывисто смеется и трусцой бежит к такси, в которое Намджун все же заталкивает расстроенного Чонгука, который все продолжает извиняться перед ним за то, что не сберег его подарок. В любое другое время это без сомнений было бы очень мило, но Намджун, определенно, желает добраться до дома как можно скорее, поэтому не особо настроен его слушать. Однако прежде чем устроиться рядом с макнэ на заднем сидении такси, Тэхен оборачивается к Сокджину и посылает ему еще один ободряющий жест. – Файтинг, хен!       Сокджин поджимает губы, сдерживая готовое сорваться с них громкое восклицание. Он находит эту сцену одновременно и нелепой и забавной – то, что его подбадривают совсем как школьника, набирающегося смелости признаться после уроков за школой своей первой любви на всю жизнь, действительно просто верх нелепости. Это немного смущает, но больше, конечно, забавляет.       Машина трогается с места, Сокджин машет ей в след пару раз, а затем ежится из-за холодного ветра, обжигающего его горячие щеки. Они с Юнги, наконец, остаются одни, и это то, чего Сокджин так сильно желал последние несколько часов, но теперь, когда это действительно произошло, на него неожиданно обрушивается сковывающая неловкость, и он отчего-то начинает нервничать только сильнее, чем нервничал в самом начале этого вечера. До этого он не испытывал особого волнения, потому что мог отогнать от себя мысли об их недавнем поцелуе, о своем признании и о том, что это все может значить для их с Юнги отношений. Он мог сосредоточиться на чем-то другом, но теперь, когда они с Юнги остаются наедине посреди освещенной уличными фонарями и неоновыми вывесками ближайших ресторанчиков, баров и круглосуточных магазинов, больше нет ничего, на что Сокджин мог бы отвлечься, ничего кроме вполне очевидного, невысказанного, но от этого не менее громкого вопроса, что повисает между ними.       Сокджин плотнее запахивается в свою куртку из-за ветра, что настойчиво забирается ему за воротник, и поспешно засовывает руки в карманы. Его ладони трясутся, хотя из-за выпитого сегодня алкоголя и волнения, что заставляет его кровь бурлить в венах, ему совсем не холодно. Он слышит, как рядом с ним медленно выдыхает Юнги, и это странный звук, какой-то тяжелый, будто весящий целую тонну. Будто Юнги выдавливает из себя все содержимое своих легких, не оставляя в них ничего. Этот звук напоминает Сокджину, на чем именно они остановились и что именно он должен прояснить.       - Юнги… - собираясь с мыслями и до боли сжимая руки в кулаки, произносит Джин, но вздрагивает, когда Юнги неожиданно прерывает его. Сокджин не знает, что за проклятие на нем, почему сегодня ему не дают сказать то, что он должен сказать, но это уже просто выводит его из себя.       - Пойдем домой, хен, - говорит Юнги и только потому что его голос звучит так мягко и почти что умоляюще, Сокджин теряется, раздражение и волнение, электризующие его кровь не развеиваются, словно по щелчку пальцев, но заметно успокаиваются, позволяя его напряженным плечам побеждено опуститься.       Он не может, просто не может сказать Юнги «нет», когда тот просит его о чем-то, поэтому Джин согласно кивает одеревеневшей шеей и послушно начинает передвигать ногами. Он не знает, куда именно направляется, потому что не смотрит по сторонам и не замечает ни ярких вывесок вокруг, ни знакомых домов и мест, он просто идет рядом с Юнги, просто кусает губы в какой-то бессильной необходимости произнести хоть слово, но не находя таких необходимых сейчас слов, слов, что в полной мере выразили бы его чувства. Он уже сказал Юнги, что чувствует, но, кажется, что этого все равно недостаточно, что простое «я люблю тебя» не описывает и десятой доли его переживаний. Сокджин не знает других слов, способных передать всю глубину его чувств, не знает других способов показать их нагляднее, он не знает, он так сильно хочет показать Юнги, насколько… насколько безнадежно и отчаянно он влюблен, показать, что с этим уже ничего нельзя поделать, и что единственное, что Джину остается – это быть серьезным относительно этих чувств.       Какое-то время они просто идут рядом, привычно шагая нога в ногу, как делали сотни раз до этого, однако даже это ощущает сегодня иначе, даже это кажется странным и иным. Возможно, потому что они оба молчат, пребывая в своих мыслях и, очевидно, боясь разрушить эту напряженную тишину, повисшую между ними. А возможно, все дело в том, что Сокджин чувствует себя так, будто идет по тонкому льду, так, словно каждый новый шаг приближает его к чему-то неизбежному, но кардинально меняющему все в его жизни. Или же всему виной то, что несмотря на всю эту странную атмосферу хрупкой недосказанности и смятения, напряженно вибрирующей между ними, Сокджин замечает, что они идут очень, даже слишком близко друг к другу. Вокруг более чем достаточно места и им нет никакой необходимости так прижиматься друг к другу, но все равно…. они настолько близко, что почти соприкасаются плечами, настолько близко, что при желании Сокджин спокойно мог бы сейчас вынуть руку из кармана и, опустив ее, коснуться ладони Юнги. Мог бы переплести их пальцы и снова почувствовать, насколько это правильно и необходимо ему сейчас. Он мог бы это сделать, и обойтись без всяких слов, которых все равно не будет достаточно, которые все равно никогда не будут до конца звучать правильными.       И, определенно, он может это сделать. На данный момент нет никаких объективных причин, по которым он не может этого сделать. Юнги держал его за руку буквально сорок минут назад, они целовались не так давно, так что очевидно, что он не против такого взаимодействия, однако… Сокджин закусывает губу и часто моргает, пытаясь собрать в кучу разбегающиеся мысли. У него не получается это сделать, в подобные, очень важные моменты у него никогда не получается что-то подобное, но ему нужно что-то сказать, он знает, что должен и что это важно, поэтому, как и всегда под влиянием эмоций, выпаливает первое, что приходит ему на ум:       - Юнги-я… будешь встречаться со мной?       Сокджин чувствует, как Юнги рядом с ним резко тормозит, и сам застывает на месте и разворачивается к парню, чтобы говорить, глядя ему в лицо. Что, возможно, оказывается не самой лучшей идеей, потому что теперь, когда он видит, как удивленно приподнимаются брови младшего, как розовеют буквально на глазах его скулы, как интенсивно и выжидающе блестят его глаза, он смущается еще сильнее, а его мысли спутываются еще безнадежнее. Сокджину приходится поспешно откашляться, чтобы заставить себя продолжить.       - Я знаю, что… моя история отношений не внушает особого доверия, - медленно проговаривает он, на что Юнги очень выразительно и скептично хмыкает, но не перебивает и внимательно слушает его, за что Сокджин очень ему благодарен, у него и без того каша в голове, он не смог бы продолжить, если бы его сейчас перебили. – Но я очень серьезен на твой счет, Юнги-я. Я действительно, действительно хочу быть с тобой, и я знаю, что моя аллергия на серьезность не помешает мне, если ты… если ты дашь мне шанс.       Он старается звучать убедительно, но его голос все равно предательски дрожит, выдавая его волнение, от которого его сердце трепещет, словно в панике мечущаяся в закрытой клетке птица. Сокджин не знает, как выглядит со стороны, не знает, что именно отражается на его лице, и он уверен, что был бы очень смущен своими словами, если бы был способен в это мгновение соображать, но он не способен, поэтому не отворачивается, поэтому не отрывает глаз от лица Юнги, пытаясь по нему прочитать ответ на свой вопрос. Что сложно, потому что… ну, это же Мин Юнги. И не то чтобы он слишком уж хорошо умеет скрывать свои чувства, просто они обычно не так ярко отражаются, как на лице самого Сокджина.       - Вау, хен… я думал, ты хотя бы до дома дотерпишь. У тебя реально фетиш на выяснение отношений на публике, - проговаривает Юнги, медленно потирая розовеющую шею ладонью, он выглядит немного ошеломленным, но не в плохом смысле этого слова. По крайней мере, Сокджину так кажется.       Что заметно придает ему смелости. Теперь, когда он уже произнес эти слова и не получил на них яркой негативной реакции, ему просто не остается ничего иного, кроме как продолжать в том же духе, верно? У него ведь более чем достаточно оснований предполагать, что и Юнги тоже хочет этого? Отношений. С ним. Если бы он не был заинтересован в этом, он бы не поцеловал Сокджина снова, верно? Он не стал бы давать своему хену повод необоснованно надеяться и точно не стал делать бы что-то подобное только из любопытства. По крайней мере, будучи трезвым. Поэтому Сокджин мысленно отмахивается от намека на свои надуманные странные кинки, чего не сделал бы при обычных обстоятельствах, и сосредотачивается на главном.       - Я хочу взять тебя за руку, Юнги-я, но не могу этого сделать, не зная, хочешь ты того же или нет, - выпаливает он на одном дыхании. Несколько мгновений Юнги молчит и просто смотрит на него, после чего очень скептично приподнимает одну бровь.       - Хен… - осторожно начинает он, - ты же знаешь, что нам не обязательно состоять в отношениях, чтобы просто держаться за руки?       - Йа, конечно, я знаю это, Юнги. У меня были отношения раньше, - закатывает Джин глаза и нетерпеливо всплескивает руками, потому что Юнги вновь смотрит на него так, будто сомневается в осведомленности Сокджина относительно того, как именно функционируют романтические отношения. – Это же просто повод, господи боже, Юнги-я. Просто повод, чтобы узнать, хочешь ты со мной встречаться или нет.       Сокджин только где-то к середине фразы понимает, что неосознанно повысил голос и начал активно от волнения жестикулировать, поэтому поспешно одергивает себя и опускает руки по швам. Его пальцы подрагивают, а лицо горит от румянца, который, определенно, заливает его, но все это неважно, совершенно не важно. Он, затаив дыхание, смотрит на Юнги и нервно кусает нижнюю губу, ожидая его ответа. Обычно в такие моменты его сердце сходит с ума, но не в этот раз. На сей раз оно, наоборот, затихает, словно выжидая, как и все в Сокджине в это мгновение. Секунда, две, три, четыре… а потом он сбивается и перестает считать, потому что Юнги медленно моргает, перекатывается с пятки на носок и смотрит Сокджину прямо в глаза, каким-то новым, более решительным взглядом. Очень и очень сильно напоминающим тот самый взгляд, каким Юнги смотрел на него в ту самую ночь. Сокджин чувствует, как по его позвоночнику невольно прокатываются мурашки, когда он видит этот уверенный блеск в чужих глазах, он и не знал прежде, как сильно скучал по нему, но, оказывается, сильно, очень сильно.       - Ах, вот оно что, - произносит Юнги задумчиво, на секунду или две его взор кажется рассредоточенным, но он быстро моргает, будто бы пытаясь прийти в себя, и, судя по осознанности и решительности, вновь появляющихся в его глазах, ему это удается. – Значит, ты хочешь встречаться со мной, - Сокджин не уверен, был ли это вопрос или же утверждение, интонация показалась ему довольно странной, поэтому он неловко поводит плечами и поспешно кивает, стараясь выглядеть при этом настолько уверенно, насколько только возможно. Вряд ли Юнги согласится, если не будет уверен, что Сокджин желает этого и готов, действительно готов к подобным резким переменам в своей жизни.       - Ну, это вполне естественное желание, учитывая… учитывая, в чем именно я тебе признался, - его голос немного дрожит, но Сокджин старается делать вид, будто не замечает этого. Он судорожно выдыхает, прежде чем произнести следующий вопрос: - А ты этого хочешь, Юнги? Ты хочешь со мной встречаться?       - Я ведь уже говорил тебе, хен. Любой бы захотел встречаться с тобой, - усмехается Юнги, однако Сокджина на это упрямо качает головой.       - Но ты-то не любой, Юнги-я.       Мгновение Юнги пристально смотрит ему в глаза, словно пытаясь прочитать мысли Сокджина, после чего усмехается шире, но на этот раз гораздо мягче, почти что нежно. Эта усмешка заставляет уши Сокджина загореться, потому что Юнги смотрит на него сейчас так, будто видит перед собой что-то поистине очаровательное, и это заставляет сердце Джина, наконец, отмереть и галопом пуститься вскачь, наверстывая упущенные им удары и наполняя надеждой и эйфорией его кровь. Сокджин чувствует себя так будто захлебывается этими ощущениями, но при этом все равно не испытывает ни малейшего желания прерывать их. Ему не страшно, в это мгновение его не пугает это изобилие чувств и ощущений, от которого у него голова идет кругом. Он не может бояться, когда насколько поглощен огнями, танцующими в чужих глазах.       - Но это не значит, что я не хочу встречаться с тобой, хен, - проговаривает Юнги, его глаза мягко подсвечиваются, и это настолько красивое зрелище, что Сокджину кажется, что ничего красивее он никогда не видел.       И дело вовсе не в очаровании самого Юнги, то есть и в нем, конечно, тоже, но это мгновение кажется Сокджину прекрасным и исключительным совсем по другой причине. Он уверен, что запомнит его до мельчайших подробностей до конца своей жизни. Запомнит, как именно свет падает сейчас на скулы и щеки Юнги, как довольно блестят его темные зрачки, как под светом неоновых вывесок радужки его глаз чуть светлеют, как приподнимаются в нежной усмешке уголки его губ. Он знает, что запомнит все это, потому что чувствует такое всепоглощающее счастье, такую легкость, облегчение и радость, какие не испытывал никогда в своей жизни, и, возможно, никогда уже не испытает.       - Йааа, Юнги-я, почему нельзя было сразу так и сказать? Зачем ты мучил своего хена последние пару часов? - выдыхает Сокджин, не в силах звучать хоть немного обиженно или просто бороться с той широкой улыбкой, что сама собой расползается по его лицу, не в силах сдерживать тот счастливый смех, что распирает его грудь, просто не в силах… хоть как-то сдерживаться. И зачем ему это делать, когда то, о чем он так страстно мечтал, то, чего так сильно хотел последние пару месяцев, наконец, сбылось и стало реальностью?       Черт, Юнги действительно согласился встречаться с ним. Сокджин много читал про всякие фейерверки, что якобы взрываются в головах людей в такие вот моменты, но все эти описания не идут ни в какое сравнение с тем, что он ощущает в это самое мгновение. Он сам не знает, что именно чувствует, лишь знает, что чувствует так много всего, что это дезориентирует, это сбивает с толку и делает его ноги ватными.       - Ну, в отличие от некоторых, у меня нет слабости к выяснениям отношений посреди улицы, - усмешка на губах Юнги превращается в полноценную улыбку. Ту самую, что так сильно любима Сокджином, ту, что показывает маленькие зубы и десны Юнги. Ту улыбку, что появляется, когда Юнги действительно доволен и счастлив, ту улыбку, что делает его похожим на маленького мальчишку. Ту улыбку, которую Сокджину хочется сцеловать с его губ, только для того, чтобы убедиться, что на вкус она такая же сладкая, как и на вид. И единственная причина, по которой Сокджин не делает этого, заключается в том, что они сейчас в самом деле находятся посреди пусть и не самой оживленной, но все равно широкой улицы, о чем очень своевременно Юнги напоминает ему. Джину приходится проявить самые настоящие чудеса выдержки, что держать свои руки при себе. Никто в мире не знает, как тяжело это ему далось. – Но нам придется подождать с присвоением этим отношениям официального статуса, хен. До следующей недели, - перекатываясь с пятки на носок и взволнованно закусывая нижнюю губу, произносит неожиданно Юнги, заставляя Сокджина расфокусированно моргнуть. Действия Юнги сильно отвлекают, поэтому он недоуменно хмурится только через несколько секунд, когда смысл этих слов доходит до него.       - Что? Почему? – взволнованно спрашивает Джин, невольно проникаясь беспокойством и страхом. Юнги неопределенно поводит плечами и пытается придать своему лицу невинное выражение, что вызывает у Сокджина только еще больше подозрений и приводит его к мысли, что здесь явно что-то нечисто. – Так, Мин Юнги, что ты натворил?       - Ничего такого. Просто сделал ставку. На то, что на следующей неделе ты будешь с кем-то встречаться, хен, - небрежно проговаривает Юнги, нарочито невозмутимо стряхивая со своего рукава несуществующие пылинки. – Так что мы начнем встречаться с тобой с понедельника, хен, чтобы я мог выиграть.       - Йа, и ты туда же, Юнги-я, - возмущенно качает головой Сокджин, и хоть он сейчас, вновь почувствовав лавиной обрушившееся на него облегчение, слишком счастлив, чтобы ощущать что-то помимо этого слишком мощного и внушительного чувства, он все же находит в себе силы изобразить недовольство. Всего на пару секунд, а потом он с недоверчивым весельем фыркает себе под нос, сбрасывая возмущенную маску с лица. – И много на кону денег?       - Хватит, чтобы сводить тебя в тот ресторанчик, в который ты всегда хотел сходить, хен, - глаза Юнги хитро сверкают, и, господи, Сокджин не думал, что может чувствовать себя еще больше влюбленным, но в этот момент пресловутые и полумифические бабочки действительно принимаются порхать у него в животе. Он, в самом деле, совсем не просто так полюбил этого парня.       - Тот, что с самыми вкусными морепродуктами в округе? – спрашивает Сокджин, и когда Юнги кивает, невольно расплывается в широкой и довольной улыбке, которую не может контролировать. Юнги так хорошо его знает. Да и мысль о том, что он уже думает об их свидании… Сокджину кажется, что он может в самом деле взорваться от счастья, и он даже не пожалеет, если это с ним произойдет. – Йааа, Юнги-я, это же читерство, ты ведь сделал ставку, уже заранее зная результат. И раз уж ты решил жульничать, мог бы и повысить ставку, Юнги-я.       - Это не жульничество, пока является частью стратегии, верно, хен? – невинно разводит руки в стороны Юнги, но уже через мгновение становится более чем серьезным и даже озабоченно хмурится. – И я не знал, хен. Когда делал ставку, я не знал… Я не был уверен, что через неделю мы будем встречаться. Думаю… я очень на это надеялся, но… - Юнги как-то неуверенно хмыкает и вновь смущенно потирает рукой шею, избегая взгляда старшего.       Сокджин, не особо отдавая себе отчета в том, что делает, ловит его запястье и чуть сжимает его, не давая парню слишком сильно растирать бледную кожу. Джин невольно судорожно выдыхает и едва ли не скулит, потому что… теперь он не захочет отпускать руку Юнги. Теперь он понимает, отлично понимает, почему даже до того, как он влюбился в Юнги и осознал это, он так часто (по его собственным меркам) держался с Юнги за руки. Это всегда ощущалось правильным.       Это действие привлекает внимание Юнги и заставляет его вновь посмотреть на Джина, и секунду назад Сокджин не знал, что ему это было необходимо, но когда он вновь видит глаза младшего, понимает это. Теперь, когда он может вновь в них смотреть, ему становится так непривычно спокойно, он чувствует такое ошеломляющее умиротворение, что это почти давит на него.       - Йа, я вообще-то не каждому в любви признаюсь. Это что-то да значит, Юнги-я, - Сокджин не хочет этого показывать, но он уверен, что его смущение и без того более чем очевидно, так что он просто позволяет Юнги его увидеть. В конце концов, если они действительно собираются встречаться, ему придется часто видеть его смущенное лицо, потому что, очевидно, Сокджин просто самый настоящий беспорядок, когда дело касается чувств, так что Юнги следует начать привыкать к этому виду. – Черт, это будет так неловко. Вот это вот все, - Джин делает пару неопределенных пасов свободной рукой, указывая сначала на себя, затем на Юнги.       - Встречаться? – выгибает бровь Юнги, а затем, подумав немного, медленно кивает. – Скорее всего. Временами. Для нас это может быть неловким, мы… не привыкли к чему-то подобному, - задумчиво проговаривает он, но затем поднимает глаза и решительно смотрит Сокджину в лицо. – Но я хочу попробовать, хен. Даже если это будет очень неловко. Если ты… если действительно уверен, что хочешь этого. Ведь… - Юнги на мгновение или два нерешительно замолкает, но все же продолжает, как-то опасливо взглянув на него из-под ресниц, - это не то же самое, что встречаться с девушкой, хен.       - Эмм… я знаю, Юнги-я. Я знаю, - заверяет его Сокджин, настолько серьезно, насколько только может, но затем не выдерживает и усмехается: - Мы живем вместе уже два года, из всех моих отношений эти – самые длинные и прочные. Естественно встречаться с тобой, Юнги-я, будет иначе, чем с кем-либо другим.       - Хмм, может, через две недели мы тоже расстанемся, хен. Не загадывай наперед, - спокойно пожимает плечами Юнги и чуть морщится, когда Джин возмущенно хлопает его по плечу.       - Йа! Даже не думай бросить меня, Мин Юнги! Остальные могут бросить меня, но только не ты.       Сокджин негодующе всплескивает рукой и неосознанно начинает говорить быстро и громко из-за чего прохожие оборачиваются на него и провожают странными взглядами. Однако Сокджин мгновенно сдувается и замолкает, когда Юнги начинает мягко посмеиваться своим беззвучным, но без сомнения довольным смехом, заставляющим его глаза ярко светиться, а губы растягиваться в очаровательной улыбке. Юнги переплетает пальцы их рук вместе, поудобнее перехватывая ладонь Сокджина привычным движением, и Джин окончательно забывает из-за чего был так возмущен мгновение назад.       - Ладно, хен, раз уж ты совсем не можешь без меня жить, я не буду бросать тебя. С губ Сокджина срывается счастливый смешок, из-за которого он покачивается, его колени подгибаются, скорее всего, из-за всего того волнения, что пережил за сегодня, и ему приходится поспешно схватиться за плечо Юнги, чтобы не потерять равновесие. Юнги немного обеспокоенно хмурится и аккуратно поддерживает его за талию, Сокджин поспешно успокаивающе улыбается ему, показывая, что с ним все хорошо. Просто он слишком счастлив, ничего особенного.       - Ох, просто ты настолько сногсшибателен, Юнги, что мне сложно устоять на ногах, - Джин довольно смеется, когда Юнги в ответ на это просто устало закатывает глаза, старательно пытаясь спрятать подрагивающие уголки губ. Сокджин действительно так сильно любит этого человека. – Кстати, ты знаешь, что Тэхен хочет нас поженить, чтобы Ёнтан мог нести кольца на нашей свадьбе?       Юнги удивленно поднимает брови, но затем его губы складываются в понимающую «о», словно он неожиданно находит объяснению чему-то странному.       - О, так вот почему он постоянно в последние дни присылает мне фотки Тан-и в разных бабочках. Это многое объясняет, - кивает он, после чего уже спокойно смотрит на Сокджина. – Давно он догадался?       - Пару недель назад, - чуть морщится Джин, вспоминая тот частично неловкий разговор с Тэхеном в конце его рабочей смены, через который ему пришлось пройти. Он содрогается от мысли, какой хаос ему придется пережить, когда они с Юнги расскажут о своих отношениях всем остальным их тонсэнам. Намджун уже, похоже, в курсе, но вот все остальные… это будет такой хаотичный беспорядок… – Он хотел быть шафером на нашей свадьбе, но я отказал ему.       - Шафером? Ким Тэхен? Нет, точно нет, - хмурится Юнги, будто сама мысль о подобном кажется ему нелепой. – Хосок должен быть нашим шафером.       - Вот и я то же самое сказал! – восклицает Сокджин с неподдельным восторгом в голосе. – Йа, мы будем такой хорошей парой, Юнги-я! – он всплескивает руками, забывая, что их с Юнги ладони переплетены, и подкидывает в воздух еще и чужую руку. Юнги ничего не говорит по этому поводу, но очень выразительно поднимает бровь на секунду или две.       - Ну, не знаю, хен, - пожимает плечами Юнги, спокойно перехватывая руку Сокджина и настойчиво принимаясь тянуть своего хена в сторону их дома. Сокджин послушно, даже и не думая сопротивляться, следует за ним, ощущая какой-то очень довольный и радостный трепет в животе из-за того, что может вот так держаться с Юнги за руки без всяких нелепых и совершенно надуманных оправданий. – Ты все еще не избавился от этой своей пагубной тяги к плохим шуткам, так что я бы не торопился с предсказаниями.       - Йа! Ты любишь мои шутки, Юнги-я! И вообще, ты должен принимать своего парня таким, какой он есть, - возмущается Сокджин, крепче сжимая ладонь Юнги и догоняя его, чтобы идти с младшим вровень. Он чуть притягивает Юнги к себе поближе и засовывает их переплетенные руки в карман своей куртки. Это типичный дорамный жест, но Сокджину все равно, потому что он явно выбивает Юнги из колеи на несколько секунд и заставляет его щеки окраситься в ярко-розовый, что вызывает довольные искры в крови Джина и легкую тахикардию в его груди. Не большая плата за подобное бесценное зрелище, по мнению Сокджина.       Теперь, когда шипящее счастье бултыхается в его груди, когда его сердце танцует победную и радостную чечетку, а легкие распирает от желания смеяться и делиться всей той радостью, что их переполняет, это кажется таким правильным и логичным – вот так идти с Юнги во вечернему Сеулу, держа его за руку и перебрасываясь привычными поддразниваниями и подколами. Это кажется таким правильным и естественным, что у Сокджина возникает обманчивое впечатление, что они делают это вовсе не в первый раз. Его жаром горящие щеки, сообщают ему об обратном, но все равно…       Сокджин не думал, что может быть так окрылен чем-то настолько обыденным и простым. Всю жизнь ему казалось, что любовь выражается в широких жестах, в романтичных поступках, и он никогда не думал, что для того, чтобы твое сердце переворачивалось от счастья порой просто достаточно идти с любимым человеком рядом, соприкасаться с ним плечами, сжимать его ладонь и смеяться над его попытками заверить тебя, что он не обожает твои шутки, когда совершенно очевидно, что это не так. Сокджин не думал, что любовь может быть гораздо проще и прозаичнее, чем ее пытаются показать в многочисленных фильмах и сериалах, что она может и не быть такой драматичной, какой описывается в книгах, что она может быть простой, незамысловатой и уютной, при этом не становясь слабее или незначительнее, не становясь менее прекрасной и удивительной. На самом деле… Сокджин понимает, что вообще понятия не имел, какой в действительности может быть любовь. И он рад, очень сильно рад, что благодаря Юнги смог, наконец, это понять.       - Ты станешь моим парнем только через три дня, хен, - напоминает Юнги, Сокджин возмущенно давится воздухом.       - Вообще-то, я могу и передумать к тому времени. Так что ты уже должен относиться ко мне с должным вниманием, Юнги-я.       На губах Юнги появляется до нелепого красивая, самодовольная улыбка, которая заставляет Сокджина заторможено заморгать, потому что просто так Юнги не будет улыбаться таким вот образом.       - Неа. Ты не передумаешь, хен. Теперь ты уже не передумаешь.       И Сокджин знает, что он прав. Он знает, что просто не сможет передумать, даже если очень сильно захочет, потому что это просто не в его власти. Теперь, когда он уже любит Юнги. Когда они с Юнги решили быть вместе, как Сокджин может отказаться от того, что у них может быть? Так что он не сможет передумать. И в подтверждение этого Сокджин мягко сжимает руку Юнги в своем кармане и счастливо улыбается, позволяя себе, наконец-то, поверить, что все это происходит с ним на самом деле, что мир Сокджина не разрушился на части и, пусть и претерпел фундаментально важные изменения, стал лишь светлее и ярче. Что, наконец, после стольких ненужных и пустых отношений, встречи со столькими людьми, оказавшимися не теми, его мир все же стал таким, каким Джин хотел его видеть изначально. Что он нашел человека, который сделает и на протяжении последних двух лет уже делает его жизнь гораздо лучше и счастливее.       Сейчас, направляясь домой по освещенной уличными фонарями улице, глядя на Юнги и сжимая его ладонь, Сокджин думает о том, что нашел и получил то, что так давно искал, он нашел человека, с которым ему не стыдно и не сложно быть самим собой, с которым ему не страшно быть искренним, который поддержит его и не бросит, только потому что Джину чего-то не хватает.       Он нашел человека, ради которого ему не хочется быть идеальным. Человека, ради которого он просто хочет быть лучшей версией себя.       И, может, любовь оказалась не совсем такой, какой Сокджин представлял ее себе, она все равно ощущается самым невероятным, что он испытывал в своей жизни. Она все равно оказывается достойной того, чтобы рисковать ради нее. И Сокджин понимает, что теперь ему не страшно будет делать это в будущем. Ради Юнги он может рисковать сколько угодно. Потому что ради правильного человека стоит рисковать.       Именно об этом Сокджин думает на протяжении всего пути до их квартиры, который они преодолевают пусть и неспешно, но все равно слишком быстро, по мнению Джина, именно об этом думает, пока рассыпается в шутках и сам же громко и счастливо смеется, видя как Юнги не впечатлено поднимает в ответ брови или закатывает глаза, пряча подрагивающие в улыбке уголки губ. Именно об этом он думает, пока сжимает ладонь Юнги в своем кармане и рассматривает профиль своего будущего парня, стоя на лестничной площадке перед дверью их квартиры и наблюдая за тем, как Юнги левой рукой пытается ее открыть. О том, насколько все это ощущается правильным и что никогда прежде он не ощущал ничего подобного, просто прогуливаясь неспешным шагом с кем-то за руку. И это, определенно, что-то да значит, не может не значить.       - Хен, мне нужна для этого правая рука. Если ты не хочешь ночевать прямо здесь, ты должен ее отпустить, - с усталым вздохом запрокидывает голову Юнги после того, как ключ в очередной раз отказывается проворачиваться в замке.       Сокджин недовольно поджимает губы и даже немного надувает щеки. Это глупо, и он совершенно точно ведет себя как подросток, начавший свои первые в жизни отношения, но ему сейчас все равно на самом деле, как он выглядит со стороны, потому что он вроде как немного, или очень даже много пьян от счастья и не желает прекращать наслаждаться им и близостью Юнги, а также добровольно отказываться от возможности совсем не платонически прикасаться к нему.       - Йа, почему мы просто не установили электронный замок, как все нормальные, современные люди? – ворчит он себе под нос, проводя большим пальцем по костяшкам Юнги, и если Юнги думает, что очень хорошо скрывает, что ему очень даже приятно это действие, то он ошибается. Мягкая усмешка, растягивающая его губы и легкий, но заметный румянец, расцветающий на скулах, выдают его.       - Потому что это не наша квартира, хен, наш арендодатель престарелый скряга, и у нас не так много денег, чтобы снимать жилье в «современном» месте, в котором были бы такие блага цивилизации, – спокойно поясняет Юнги и настойчиво потрясывает своей рукой, явно намекая Сокджину, что ее пора бы уже отпустить. Сокджин тяжко вздыхает и неохотно разжимает пальцы, стараясь не думать о том, что, не ощущая больше ладонь Юнги в своей руке, он почти мгновенно начинает испытывать беспричинное беспокойство. Словно теперь, когда он больше не держит его за руку, Юнги может передумать, или же все произошедшее сегодня окажется слишком реалистичным сном. Юнги, явно наблюдающий за его реакцией, чуть усмехается, его глаза начинают хитро поблескивать, когда он небрежно и произносит: - Знаешь, хен, помимо рук у меня есть и другие, не менее интересные части тела.       Сокджин чувствует, как стремительно заливается румянцем все его лицо, как переворачивается и, кажется, окончательно сдается неугомонное сердце, решающее, что вот здесь, в этом самом месте, с него хватит и принимается заполошно и бессистемно метаться в его груди. Он чувствует, как ему становится невыносимо жарко, и это уже слишком хорошо знакомое ему состояние. И это нечестно, что Юнги делает с ним что-то подобное всего одной глупой двусмысленной фразой, это нечестно, но Сокджин ничего не может с собой поделать. Не может, не облизнуть пересохшие губы или заставить свои глаза не опускаться на чужие губы, не может не думать в определенном ключе, услышав заманчивые и многообещающие нотки в голосе Юнги, который тот намеренно делает низким, будто зная, как именно это влияет на Джина.       - Кстати, об этом… - выдыхает Сокджин, с трудом поднимая взгляд и сосредотачиваясь на темных глазах Юнги, в которых пляшут озорные и немного шкодливые огоньки. Сокджин мог бы сказать себе, что они смущают и раздражают его, потому что Юнги определенно дразнит его, но это была бы неправда, в это мгновение он любит их и они заставляют его еще сильнее желать поцеловать Юнги. Замок выразительно щелкает, оповещая их обоих о том, что дверь, наконец-то, открыта, но никто из них не спешит пересекать порог квартиры. Сокджин прислоняется плечом к дверному косяку и, чуть склонив голову, смотрит на Юнги, чьи брови вопросительно и заинтригованно поднимаются. Он ожидал, что Сокджин возмутится и смутится, так что теперь, не получив ожидаемой реакции, Юнги явно заинтересован. – Знаю, мы начнем встречаться только с понедельника, но мы же можем… - Сокджин неловко закусывает нижнюю губу, надеясь, что остаток фразы Юнги сможет расшифровать самостоятельно. Его лицо и без того настолько горячее, что об него можно было бы зажечь свечу, он не станет ставить себя в еще более неловкое положение.       Несколько мгновений Юнги никак не реагирует, лишь замедленно моргает, будто обрабатывая мысленно полученную информацию, но затем Сокджин видит, как постепенно меняется выражение его лица, как отчетливее и ярче проступает румянец на щеках парня, которые впервые на памяти Сокджина становятся такого насыщенного ярко-розового цвета, как подрагивают в ломанной улыбке его губы, словно неуверенные, стоит ли им улыбаться, как интенсивно загораются его глаза, приобретая какой-то особенный, абсолютно завораживающий блеск. И когда Сокджин видит все это, он совершенно перестает жалеть о том, что произнес то, что произнес. На самом деле, он вообще забывает о том, что вроде как был невероятно смущен, потому что… он никогда не видел это выражения на лице Юнги, не знал, что его лицо в принципе может быть таким и… это такое красивое и очаровывающее зрелище, что Сокджин просто не может перестать наслаждаться им.       - Ты сейчас пытаешься соблазнить меня, хен? – Юнги усмехается, но его голос звучит гораздо ниже обычного, и, даже если бы Сокджин не видел сейчас его лицо, одно это уже сказало бы ему о том, что его слова не оставили парня равнодушным. Джин сглатывает и пытается заставить себя сделать вдох, ему не стоит забывать о том, что он должен дышать.       - Не знаю. А у меня получается? – быстро и не особо думая, выпаливает Сокджин, слишком отвлеченный румянцем на чужих фарфоровых щеках и манящим блеском в чужих глазах, чтобы контролировать свою речь. Он даже дыхание не в силах контролировать, как можно ожидать, что он способен будет сейчас на какие-то связные умозаключения или действия?       Юнги спешно облизывает губы и как-то рвано выдыхает, отводя взгляд в сторону. Он медленно наклоняет голову к плечу, но не отстраняется, не делает шага назад, словно действительно, на полном серьезе обдумывая слова Сокджина, которые он сам не может обработать.       - Обычно… обычно я привожу к себе кого-то как минимум после третьего свидания, хен, - проговаривает он, как-то нервно покручивая связку ключей между пальцами и не глядя, намеренно не глядя на Сокджина. И это настолько далеко от их обычного взаимодействия, насколько только возможно, но каким-то мистическим образом это не кажется неправильным или неловким или… странным. Нет, даже наоборот.       Джин наклоняется чуть ниже, чтобы иметь возможность заглянуть Юнги в глаза, и тот не избегает его взгляда, что делает почти что жуткие вещи с сердцем Сокджина, но он уже привык. Он привык, что взор Юнги может делать это с его глупым сердцем, так что уже не боится. По сути… ему уже нечего бояться. Он достаточно боялся и ходил вокруг да около последние месяцы. Сокджин устал от метаний и сомнений. В конце концов, какой в них теперь смысл, если он уже убедился, что иногда риск более чем оправдывает себя?       - Но я ведь могу стать твоим исключением из правил, верно, Юнги-я? Ведь я такой исключительный, – почти что шепчет Сокджин, и он даже предположить не мог, что способен звучать вот так, и в любое другое время он точно умер бы от смущения, услышав себя, но сейчас это не имеет никакого значения, потому что Юнги заметно вздрагивает и смотрит ему прямо в глаза расширившимися зрачками, в которых Джин почти тонет. Тонет без всякой надежды на спасение.       - Если ты и в постели отпускаешь свои каламбуры, клянусь богом, хен… - начинает Юнги почти что возмущенным тоном, но Сокджин откидывает голову и громко смеется, заглушая конец его недовольной фразы. Он просто не в силах сдержать этот отчасти истеричный смех, что распирает его грудь в это мгновение, потому что… как никогда ясно он понимает, как сильно, как до глупого отчаянно он любит этого парня. Именно в это мгновение он отчетливо осознает, насколько все происходящее действительно реально и насколько же счастлив из-за этого. До этой секунду он, кажется, не мог осознать этого в полной мере, но сейчас это понимание обрушивается на него и погребает под собой.       Но это не страшно. Вовсе нет. Уже ничто в этом мире не кажется Сокджину страшным. Не в это редкое и драгоценное мгновение абсолютного счастья.       И, наверное, именно потому что он больше ничего не боится, он мягко обхватывает ладонями щеки Юнги, уверенно наклоняется и делает то, что желал сделать с той самой секунды, как Юнги прервал их поцелуй несколько часов назад. Он вновь целует эти губы, и невольно с облегчением выдыхает, когда понимает насколько знакомыми и правильными кажутся эти ощущения. И так же, как и в прошлые разы, этот поцелуй получается совсем иным, и он поражает каждую клеточку в теле Сокджина, электризуя его и в то же время заставляя растворяться в ощущениях. И Сокджин не знает, сколько это длится, вечность или дольше, но в то мгновение, когда Юнги мягко, но настойчиво притягивает его ближе к себе, когда его артистичные пальцы скользят по талии Джина, оставляя щекочущие мурашки на его коже, когда дыхание Сокджина сбивается окончательно, потому что Юнги уверенно углубляет поцелуй, в его голове остается лишь одна единственная мысль.       Он хочет, чтобы этот поцелуй никогда не заканчивался.       Он хотел бы, действительно хотел бы целовать Юнги вечно. И он знает, что это невозможно, ничто не может длиться вечно, однако одной лишь мысли, что он может сейчас сжимать Юнги в своих объятиях, может целовать его и наслаждаться этим ощущением правильности и тем концентрированным счастьем, что разливается по его венам, вполне достаточно, чтобы перестать переживать, бояться и сомневаться. Потому что в это мгновение он не способен на что-то подобное. Потому что поцелуй Юнги вновь делает это – меняет его, и это… это прекрасно. Это самое прекрасное, что Сокджин чувствовал в этой жизни. И его сердце заходится от трепета и предвкушения, когда он осознает, что теперь он может испытывать что-то подобное каждый день.       Возможно, поцеловав его два месяца назад, Юнги оказал Сокджину самую большую услугу в его жизни. И, возможно, у Сокджина вполне себе есть шанс благодарить его за это на всем ее протяжении. И он не намерен упускать этот шанс. Совершенно точно не намерен.