Колыбель аномалий

Сегодня обедом занялась Эмма: Майкл при всём желании не мог ничего приготовить. Он ждал корабля, так что думал о чём угодно, но не о разделке рыбы. – Мимими, – не преминул снова потравить девушку Корифей, когда она всё же отвоевала право стоять у плиты, а голографический парень отправился к заливу, чтобы вдоволь помотаться по берегу. Глядя в окно, Эмма периодически замечала голубые всполохи. – Корифей, добавить перец? – неизвестно зачем спросила она, разглядывая розоватое рыбное филе. – Я сожру всё, будь уверена. – Сочту за ответ «да», – девушка покрутила ручку мельнички и укутала их улов в одеяло из фольги, – Ну всё. Осталось лишь немного подождать. Ели они молча, и тишина трапезы лишь изредка прерывалась сонным жужжанием питомцев Гимнуры. Эмма в который раз взглянула на банку персиков, припасённую на десерт. Никаких опознавательных знаков кроме самого нарисованного на жести фрукта. Срока годности тоже нет. Ничего. Информация об изготовителе могла бы помочь сориентироваться, в какой части света они предположительно находятся – Эмма склонялась к мнению, что они где-то в районе Австралии, ближе к Антарктиде из-за переменчивого климата – но эта часть быта не считала нужным раскрывать перед девушкой карты. Подоконник жалобно скрипнул: Корифей сложил на него лапы, вглядываясь в горизонт: – Плывут. Как всегда, в самую что ни на есть мерзкую погоду. – Пока не вижу, – Эмма оттеснила его широкую морду, ставя ладонь козырьком над бровями, но ей было далеко до острого зрения иностранцевии. – Пойдём? Девушка скосила на Корифея глаза. Не «пойдёшь», а «пойдём», неужели стал считаться с её мнением? – Только когда надо будет забрать груз. Не волнуйся, я помогу тебе надеть парку. – Спасибо, – Корифей с тяжёлым уханьем опустился на пол, сымитировав микроскопическое землетрясение, – Нет сил смотреть, как он мечется. – Да, – пытаясь отвлечься, Эмма достала блокнот, и, зайдя в комнату, принялась его пролистывать. Погода за окном в который раз грозилась смыть Инутанат к дьяволу, а то и куда подальше, но островитяне знали, что она это не всерьёз. Корифей сидел у окна, наблюдая за приближением корабля: – Эй, синенькая. Оторвись от каляк на минутку. Эмма подошла к исходной точке, выучено принимая участие в ритуале. Карго-культ старого корыта, привозящего им проклятые дары из внешнего мира. От этой традиции тошнило, она не менялась раз от раза, но островитяне всё же наблюдали. Всё это смахивало на действительно извращённый вуаеризм отщепенцев, наказанных невесть за что и неизвестно насколько. Силы вопить были только у Майкла. Экипаж традиционно не обращал внимания на разумную жизнь, так что парню разрешалось проораться: – Да за что же вы так с нами, сукины дети?! Я не убивал, не грабил, не насиловал! Я ничего не сделал! Ничего дурного! Ящики падали с привычным грохотом. Некоторые издавали «бульк», встречаясь с набегающей волной. Что-то ткнулось Эмме в плечо: Корифей принёс свою парку. Пора было идти помогать, пока добро не унесло, но каждый раз противный голосок в голове нашёптывал девушке о потом, что на утро груз всё равно смоет на берег, ведь больше ему плыть некуда. Бутылки с письмами «SOS», по крайней мере, находились едва ли не там же, где их выбросили. Все семьдесят четыре раза. Затянув резинки на капюшоне так, что они врезались в лицо, Эмма кивнула своему соседу по комнате. – Хорош метаться. Неси давай, – привычно осаживал Майкла Корифей, и охрипший от проклятий юноша, сгорбившись, принимался помогать с грузом. Ледяной дождь бесцеремонно забирался под одежду, так что Эмма вовсю стучала зубами, когда дело было сделано. Увидев это, Майкл брал ломик и всегда безошибочно вскрывал ящик с пачкой какао внутри, а потом шёл варить его, размешивая с сухим молоком и с сахаром. Эмма сразу шла следом, ведь в это и в любом другом мире нет вещи печальнее, чем остывшее какаушко (как бы ни возражал на сей счёт Шекспир). Получив свою заветную кружку и на этот раз, девушка поджала под себя ноги, свесив носочки с края стула. – Вафли, – Майкл попытался вложить в это слово хоть немного радости, но увы, получилось так себе. Его коллеги по несчастью прекрасно знали, что хандра юноши продлится пару дней, и лучше на это время оставить его в покое. – Как думаешь, будет снова прыгать с мыса? – спросил Корифей, когда девушка перешагнула через его хвост в попытке пробраться на место ночлега. – Не знаю. Посмотреть хочешь? – Ха, – самец иностранцевии потоптался на месте, словно дикая собака, – Самоубийцы меня не прельщают. Слабаки они и есть слабаки. Моя добыча должна сражаться. Хотеть жить. – Майкл знает, что его это не убьёт. И вообще: отвернись, – девушка принялась стягивать с себя свитер, чтобы переодеться в ночную рубашку. – На что смотреть-то, синенькая? – не без удовольствия подколол её убийца, кладя голову на лапы, – Ну, допустим, знает, что не убьётся. Но в чём счастье-то в море грохаться? – Хм, – Эмма сложила под подушку тёмно-серый лифчик, уже начавший намекать, что ему пора бы помыться, – Я думаю, он... Хочет почувствовать себя живым. В том виде, когда он мог распоряжаться своим телом. Ты ведь рыбачишь ровно по той же причине. Тебе нравится вспоминать охоту, вот и всё. – С рыбой всё иначе, но мысль я просёк... А ты что делаешь, синенькая? Эмма перевела взгляд на руку, которую невозможно было почесать, и криво улыбнулась: – Должно быть, я веду блокнот. Хотя я бы не сказала, что мне нравилось что-то подобное в... Прошлой жизни. – Майкл тоже едва ли нырял с верхотуры, – Корифей протяжно зевнул, клацнув клыками. – Слушай, – Эмма попробовала отмахнуться от внезапно пришедшей в голову мысли, и она очень скоро поняла тщетность своих потуг, – Ты можешь сделать для меня кое-что? – Выкладывай. – Можешь… Не знаю, как сказать. – Чёрт, да говори уже, пока мне в голову всякая дрянь не полезла, что?! – рявкнула на неё тёмно-коричневая башка. – Можешь зажать мою руку своими зубами? Только осторожно. Я хочу узнать, могу ли ещё чувствовать… боль. – Ты это сейчас серьёзно? – Да, – девушка легла, вытянув левую руку, – Так можешь? – Вроде несложно, – целую вечность спустя отозвался сосед по комнате, – Скажешь, когда мне перестать давить. – Хорошо. Давай. Громадные челюсти бережно сомкнулись поперёк её белевшей в темноте конечности. Из пасти Корифея пахло рыбой и распадом. – Сильнее, – попросила Эмма, зажмуриваясь. Она чувствовала давление, жар его дыхания. «Могу предложить мазь и ношение перчаток» «Эмма, Вы же понимаете, что нельзя вот так вот взять – и попросту вычесать свои проблемы» «Смотри, опять до крови, остановись!» Ничего. Ничего. Совершенно. Только жалобный сигнал от кости, готовой сломаться. – Корифей, хватит. Зубы тут же разжались. На коже не осталось ни одной вмятинки, разве что онемевшие пальцы говорили о том, что рука была в опасности. – Ну как, синенькая? – судя по тону, полуночный эксперимент заставил поволноваться даже исполнителя. – Как у тебя с рыбой. Совсем не то, – убедившись, что к пальцам вернулась чувствительность, Эмма вернулась на кровать, – Извини что потревожила. Спокойной ночи. – Спокойной. Пусть завтра будет лучше, чем сегодня, а если не так, то лучше нам умереть, не просыпаясь, – пробормотал свою авторскую мантру Корифей, тоже укладываясь. – Помилуй, – напоследок окликнула его Эмма, – Что если умерев, мы попадём в ещё более экзотическое место? Собеседник устало матюгнулся, и вскоре протяжно засопел, разминаясь перед симфонией звериного храпа.