Племя Ворона

      Прошло полгода, и наступило новое лето. Минул год с тех пор, как Марго покинула свой детский дом.       Новая жизнь более чем устраивала её. Она могла проводить на воле, в городе и за его пределами, по нескольку дней подряд, если стояла хорошая погода, а когда начинались затяжные дожди, возвращалась в тепло комнаты Серёжи и Олега, где её всегда ждали.       Белая ворона, в итоге, подружилась и с Олегом. Пусть он и был далеко не таким ласковым, и чаще относился к ней со снисходительной иронией, у него, как и у Серёжи, было доброе сердце. Марго начала садиться и к нему на плечо, и ещё на голову, что его радовало и веселило даже больше. Они порой шутливо дрались, и частенько она подшучивала над ним, как того можно было ожидать от птицы, например вешая его наушники на люстру, и закидывая тетради на шкаф.       По утрам Марго будила мальчишек, теребя их за волосы, хватая за пальцы босых ног, или стаскивая, насколько хватало сил, одеяла. Она приносила им из своих полётов в город подарки – стащенные из палаток уличных торговцев мелкие сувениры или сладости. Она подыгрывала Олегу на гитаре, перебирая струны клювом, приносила Серёже мячик, который он бросал в стену, как собачка.       Сергей пытался дрессировать ворону, и она подыгрывала ему, иногда вызывая настоящие восхищение и шок своим «не птичьим умом». Она «научилась» выбирать среди картинок с разными предметами тот, который её просили, играючи решала простейшие детские головоломки, и даже «выучила» несколько букв алфавита. – Я смогу с ней выступать! – говорил Разумовский. – Мы будем собирать вокруг себя толпы на Невском или даже на Дворцовой!       Марго никогда не видела столько искреннего внимания и интереса к себе, когда была человеком. Тогда её успехи вызывали зависть, ироничные смешки или явную лесть. Теперь же, будучи вороной, она ловила на себе воистину восхищённые, и даже влюблённые взгляды детдомовской детворы разных возрастов, которую собирали их с Серёжей представления в общей комнате отдыха. Все хотели её погладить, и она, скрепя сердце, терпела детские ласки, если они не были слишком уж настойчивыми и не причиняли дискомфорт. Это были месяцы, полные истинного счастья. Но в конце августа, после возвращения из трёхнедельной поездки в летний лагерь, с Серёжей и Олегом что-то произошло…       Марго очень соскучилась по друзьям, и прилетела к ним, едва только заметила, что отдыхавший в тишине детдом снова наполнили детские крики. Сначала всё было замечательно – радостная встреча с улыбчивыми, загоревшими парнями, вкусные угощения в виде южных орехов и сушеных фруктов, новые песни под гитару, которым она подпевала, как могла, своим басовитым, «совсем не девчачьим» карканьем.       Но перед отбоем, когда за окном зарядил ливень, и ворона решила остаться на ночёвку в клетке, произошло кое-что, обескуражившее её до глубины души.       Серёжа и Олег вернулись из общей душевой, одетые в одни только пижамные штаны и тапочки, с полотенцами, которыми шутливо лупили один другого. А потом Волков вдруг отбросил своё, запер дверь изнутри на щеколду, схватил Разумовского за плечи, прижал к стене, и…поцеловал прямо в губы!       Марго, чистившая свои перья, так и замерла, оттопырив одно крыло, и моргая красными глазами-бусинками, не веря тому, что видит. Юноши были так увлечены поцелуем, что не замечали ни её, ни вообще хоть чего-то вокруг. – Я так и не понимаю…ты чего молчал-то всё это время? – тихо спросил Олег, пока Серёжа пытался отдышаться, цепляясь за его плечи. – Да боялся, Олеж… – пробормотал тот. – Дурак ты, Разумовский. Иди сюда. – Волков потянул его к кровати, сел на ней, отодвинувшись спиной к стене. Сергей забрался ему на колени, лицом к нему, снова целуя, невпопад, но нежно. Как умел… У Марго вырвалось ошалелое и пронзительное «кар!», и они оба, вздрогнув, обернулись. – Блин, Марго! – нервно смеётся Разумовский, проведя рукой по лицу. – Забей! – бурчит Олег, гладя его по спине, и припадая губами к шее. – Неее, Волк, я не могу, когда она смотрит. – рыжий отпихивает его, и слазит с кровати. – Ты серьёзно? Она сраная птица! – возмущается брюнет. Сраная птица… Ну спасибо, Олег! Серёжа берёт со спинки стула свою чёрную рубашку, закрывает клетку, и набрасывает рубашку сверху. У Марго сразу «наступает ночь», и она, вздрогнув, опускает-таки оттопыренное крыло. – Ну вот. Так-то лучше. – говорит Разумовский.       Марго не единожды видела в своём детском доме, как целуются тайком старшие дети. Но это были мальчики с девочками. Всегда…       Она не думала, что подобные отношения возможны между двумя мальчиками, и сейчас была в ступоре. А ещё – в обиде. Ведь прежде её клетку никогда не закрывали, и, тем более, не накидывали ничего сверху, запрещая наблюдать за происходящим в комнате, что она просто обожала делать за неимением других занятий.       Ворона каркнула ещё пару раз, выражая искреннее возмущение, а потом растерянно и бессильно замолчала. В тишине комнаты слышались звуки поцелуев, шорох одеяла, тихий смех и нежный шёпот. Проходит, на вскидку, минут пятнадцать,слышится звук оплеухи, и Олег вдруг серьёзно шипит: – Хватит, остынь. Иди к себе, Серёж. Я серьёзно. – Извини, я не буду … – бормочет Сергей виновато.  – Спать иди. А то не пущу к себе больше. – голос Волкова становится жёстче, Разумовский выдаёт грязное словечко. Скрипит кровать, видимо он встаёт, шлепки босых ног по полу, скрип второй кровати, очевидно, ложится на свою. Несколько минут в комнате висела напряжённая тишина. – Вот поэтому и не решался сказать! – заявил, наконец, Серёжа. – Сам целоваться позвал, а потом… – Вот именно что, целоваться! – мрачно ответил на это Олег. – А ты опять приставать начал… Молчание… – Блять, Серёж, ты обиделся, что ли? – спросил Волков спустя минуты три. – Серёж! Я же просил время дать. Я хочу…правда. Но… – Иди в жопу, Олег, я сплю! –раздражённое в ответ.       Звук швыряемой подушки. Матерное слово. Звук подушки, швыряемой назад. Звук выключаемого светильника над кроватью. Тишина.       Если бы Марго могла рассмеяться, её бы пронял нервный смех.       И никто даже не подумал снять рубашку с клетки! Ворона, не выдержав, издала громкое, возмущённое «карр!». Два голоса хором: – Марго, заткнись! Потрясающе!       Наутро Марго встретила Серёжу, удосужившегося наконец снять рубашку, нахохлившаяся и максимально сердитая.       Парень протянул руку, приглашая ворону прыгнуть на неё, но она демонстративно повернулась к нему спиной. – А чего ты хотел? – фыркнул Олег. – Тебе на всю ночь тёмную устрой, тебе понравится? Разумовский проигнорировал его, взял со стола пакетик любимых птицей орешков, насыпал в ладонь, протянул ей. Марго и не шелохнулась. – Обиделась. Будешь знать. – Волков дёрнул бровью, и завалился на кровать, играя в телефоне.       Но если этот неприятный случай Марго, пусть только к вечеру, и смогла простить, то в последующие пару недель её ждало ещё большее разочарование – мальчишки стали уделять ей куда меньше внимания, чем прежде.       Вместо совместного досуга втроём – Олег и Серёжа идут вместе гулять по городу, а Марго остаётся одна на многие часы. Прекратились весёлые представления для малышни в комнате отдыха, когда ворона показывала забавные фокусы и вызывала оглушительные смех и аплодисменты. По вечерам почти не стало забавных игр и милой возни в комнате – вся нежность парней, прежде достававшаяся белой вороне, теперь тратилась друг на друга.       Это всё было так странно. Почему два мальчишки, бывшие пусть и лучшими, но просто друзьями, вдруг начали вести себя, как влюблённые? Они что, сошли с ума?! Она бы, может быть, простила им девочек, или даже мальчиков, коли они так хотят, с которыми они бы вот так обжимались по углам. Но оба её друга, единственные, кто у неё были, вместе, забыв про неё…       Только-только обретя дорогих людей, Марго вдруг начала их терять, и её маленькое сердечко разрывалось от боли.       Марго никогда прежде не знала, что такое ревность. Она оказалось неприятным, гложущим чувством, но подавить её долгое время не выходило. Оно заставило злиться и обижаться, и довело до того, что в один прекрасный день ворона сделала то, что никогда не смела делать прежде – укусила Серёжу за руку. Больно. Когда он просто хотел её погладить. Ни за что. Лишь потому, что ревность…       Нет, он не обиделся в ответ. Лишь растерялся и испугался немного, отшатнувшись, и даже соскочив с кровати. А Марго тем же вечером, не выдержав, выпорхнула в окно, и улетела...       Она не возвращалась в так полюбившуюся, ставшую уже домом, комнату Серёжи и Олега так долго, как не было прежде. Почти месяц.       Большую часть этого времени она провела даже не в городе, а в пригородах. В Гатчине, Петергофе, Царском Селе. Отдыхала под крышами дворцов, парила меж одетыми в золото осенними деревьями и фонтанами парков, несколько раз перелетала даже через залив и Балтику.       Первое время Марго не возвращалась из-за продолжавшей терзать её обиды. Но со временем начала понимать, какая она, на самом деле, эгоистка. Её мальчики нашли любовь в лице друг друга! С чего она вообще взяла, птичьи её мозги, что это неправильно или плохо? С его она взяла, что от этого они стали меньше любить её, любя друг друга? Да даже, если и так, она всего лишь ворона. А человеку нужен человек… Всего лишь ворона…       Так ли это? За почти полтора года, проведённые постоянно в птичьем теле, ответ на этот вопрос уже почти не вызывал сомнений. И всё же, Марго никогда не была вороной на сто процентов. Она не вышла из яйца в птичьем гнезде. Она родилась от женщины и мужчины, пусть таких же Детей Ворона, но в человеческом их обличии. Она была выкормлена материнским молоком. До двенадцати она была заложницей тела человеческого создания. Подавляющую часть своей четырнадцатилетней жизни. Да и сейчас, в новом облике, которое она в любое время может изменить, если того захочет, у неё сохранён людской разум, и даже большая часть людских чувств и эмоций. С чего она взяла, что она ВСЕГО ЛИШЬ ворона?       Остаток своего уединения, до самого начала ноября, Марго не решалась вернуться уже не из-за ревности, а из-за чувства вины. Она не должна была срываться на Серёжу, ведь он ни в чем не виноват. Не должна была делать больно тому, кто любит её, и кого любит она. Другой любовью, не как у них с Олегом, но не менее сильной. Любовью подруги, духовной сестры…       И всё же, белая ворона вернулась. С первым снегом села на подоконник комнаты своих мальчишек, которое, ожидаемо, было заперто, и принялась стучать клювом в стекло.       Шторы раздёрнули почти сразу, и показался Серёжа, одетый в толстый зимний полосатый свитер. Таким счастливым его Марго не видела ещё никогда. Распахнув окно настежь, и впустив блудную птицу вместе со снежинками, он закричал: – Вернулась, Олег! Марго вернулась! А я уж думал всё…пропала…насовсем… Ворона ластилась, как кошка, подставляя голову и спину под ласки четырёх рук, и даже издавала странные, похожие на мурчание, звуки. Олег восхищённо матерился, Сергей смеялся и целовал её, а Марго была просто счастлива. Не по-вороньи. По-человечески…       И они зажили, как и прежде, словно не было никакого побега. Белая ворона больше не обижалась на парней. А они, в свою очередь, больше никогда не закрывали её в клетке, и уж тем более, не завешивали ничем сверху.       Отношения Серёжи и Олега становились всё ближе с каждым новым днём, и вскоре Марго уже ловила себя на мысли, что сама предпочла бы покидать комнату после отбоя, чтобы не быть невольным свидетелем происходящего.       Обычно она поворачивалась спиной к ним в своей клетке и делала вид, что спит, но если она и могла закрыть глаза, то уши нет…       Обитая в детском доме, малышка Маргарита довольно быстро узнала о том, что такое секс. Это был первый год её жизни там, и ей было ещё только лишь восемь лет, когда старшие девочки, желая посмотреть на реакцию забитого ребёнка, позвали её после отбоя смотреть порнофильмы с принесённой одним из их ровесников видеокассеты.       Нельзя сказать, что Марго была сильно шокирована увиденным. Она уже видела, как совокупляются крысы, голуби и кошки на чердаке, и дедушка терпеливо пояснил в ответ на её удивлённый вопрос, что они делают это, чтобы завести потомство. Вот только никто из животных и птиц не проявлял при этом таких эмоций, как мужчины и женщины в запретных взрослых видео. Восьмилетняя девочка тогда интерпретировала увиденное по-своему, решив, что делать то, что делали они – очень больно и неприятно, оттого они так стонут и кричат. Ей даже стало страшно, и она решила для себя, что никогда не станет заниматься подобным.       Правда, став чуть постарше, девочка начала сомневаться, что её домыслы правдивы. Иначе, если это так больно, почему старшие соседки по детдому говорят об этом с таким восторгом? Смущаясь, краснея, но с улыбками до ушей. Почему тогда они так стремятся к уединению с мальчиками в тёмных углах по ночам, когда воспитатели спят? Это какое-то безумие, основанное на инстинктах, или данное действо не так уж и неприятно?       Теперь же, наконец, Марго поняла. Секс, очевидно, может быть весьма приятен. Более того – для людей он является не только способом продолжения рода, как для большинства других земных созданий. Он – один из языков любви, способов выразить её без слов. И бее разницы какого пола твой партнёр, ведь это имеет значение для размножения, но не для любви.       Серёжа и Олег, казалось, ушли в свои чувства друг к другу с головой. Марго казалось, что соседи по детдому просто слепые, раз не видят того, как горят их глаза от одного лишь взгляда друг на друга. Возможно, конечно, зная их много лет, они просто не могут предположить, что происходит между ними, ведь днём, на людях, парни сдерживались изо всех сил.  Но зато почти ежедневно, поздним вечером, после отбоя, закрываясь в своей комнате изнутри, и выключая свет, они отдавались любви всеми доступными им способами. В постели то у одного, то у другого, зажимая друг другу рты, чтобы не шуметь. Чаще они стыдливо накрывались сверху одеялом, но иногда и не делали этого, или, в процессе своей страстной возни попросту скидывали его на пол и даже не замечали этого.       Марго долго держалась, но, всё же, одной особо горячей ночкой, не выдержала, и взглянула на происходящее. В комнате было темно, но её вороньи глаза отлично видели в темноте. И когда она взглянула, то долгое время не могла оторвать взгляда…       Какими же они были красивыми в этот момент, оба. И не столько даже гибкими, стройными, юными телами, сколько эмоциями, которые они выражали. Даже Волков, всегда такой сдержанный, прохладный, невероятно преобразился тогда, а уж Разумовский… То, насколько им хорошо сейчас, было видно буквально во всём, в каждом изгибе их переплетённых тел, в каждом взгляде, поцелуе. В движениях рук Серёжи, закинутых назад, и цепляющихся за изголовье многострадальной деревянной кровати, в пальцах Олега, судорожно теребящих одеяло. В капельках пота, скатывающихся по коже, в прерывистых вздохах, в невнятном шёпоте. То, что они делали друг с другом было не просто приятно им обоим, судя по всему, это было просто невероятно.       Марго охватила странная тоска. Она ощутила своё одиночество в этом мире остро, как никогда. Одиночество, как представителя своего странного, и, судя по всему, крайне редкого, вида. Ей не хотелось жить человеческой жизнью, даже, если это может сулить ей любовь с другим человеком. Не было ей места и среди ворон, простых диких, неразумных птиц. Они даже не признавали её одной из них!       Дедушка обещал ей когда-то, что поможет найти Детей Ворона. Но он был вне досягаемости, в краю предков, вот уже семь долгих лет, целую половину её жизни. А без него она понятия не имеет, где искать их…свой народ…свою стаю. А пока она не отыщет их, быть ей одинокой, не обрести своего возлюбленного…       Так закончилась осень, и зима снова принесла с собой ледяные ветра, сугробы и морозы. Потом был новый год, с бесконечно уютным светом гирлянд по всему детскому дому, живой наряженной елью и запахом апельсинов. А затем январь и февраль, стремительные, как взмахи крыльев, и новая весна…       Уже с первыми весенними днями Марго охватила тревога. Оба её друга в начале лета должны были сдавать выпускные экзамены и заканчивать школу. А ещё они оба в этом году становились совершеннолетними, а это значило, что им подходило время прощаться с детским домом.       Сергей и Олег настолько погрузились в мысли о будущем, что даже на любовь у них стало гораздо меньше времени. А в начале апреля они и вовсе вдрызг разругались, когда Волков сказал, что не собирается поступать в МГУ, вместе с Разумовским, а хочет пойти в армию.       Парни не разговаривали почти две недели, вечерами сидели буками каждый в своём углу комнаты, и Марго никак не удавалось заставить их хотя бы попробовать снова поговорить. Она не вставала ни на чью сторону и уважала выбор каждого из них, по-прежнему продолжая проводить время то с одним, то с другим. Но ей очень не хватало их троих вместе.       А тем и самим не хватало, но ни один не собирался мириться первым. Волков не намеревался отказываться от своего решения и готов был отстаивать его. Он ходил мрачнее тучи, срываясь на всех и вся, кто неудачно подвернётся под руку, будь то решивший разыграть его десятилетка, или шкаф, дверца которого перестала закрываться. Разумовский же не желал мириться с тем, что его лучший друг и любимый серьёзно намерен разлучиться с ним, ведь он обещал «вместе и навсегда!». Неужели грош цена тем его словам? Неужели их действительно унесёт ветром перемен в разные стороны, и чёрт его знает, что будет потом? Он ходил с глазами на мокром месте, раздражённо списывая это на весеннюю аллергию, кусал губы до трещин, и рисовал. Без разницы что, лишь бы отвлечься.       Марго не застала момента, когда парни помирились. Как раз в это время она разминала свои крылья полётом над городом. А когда вернулась, увидела их, забравшихся на кровать с ногами, и сидящих в обнимку. Серёжа плакал, Олег тоже был близок к этому, но держался, и бормотал что-то о том, что нужно лишь переждать пару-тройку лет, и всё будет, как прежде. Что они снова будут вместе. – Не будет. Ничего уже не будет, как прежде, Олеж. – отвечал на это Разумовский. – Не будет этой комнаты. Не будет этого города. И даже Марго…не будет…       Эти слова, сказанные с огромной тоской и болью, ранили белую ворону в самое сердце, заставив, наконец, осознать. Серёжа и Олег вынуждены будут расстаться не только друг с другом, но и с ней. – Я не могу взять её с собой. – сказал Разумовский. – Она в Питере родилась, и всю жизнь здесь прожила. Да и к воле привыкла. Москву она не знает, выпустишь, так заблудится, и пути назад не найдёт. А в клетке держать – не вариант, сам понимаешь. Олег грустно кивнул, понимая, что тот полностью прав. – А в армии и подавно ей места не найдётся. – ответил он. – Придётся выпускать. Серёжа всхлипнул. – Придётся. – прошептал он.       Марго старалась выжать из последних месяцев вместе всё, что могла. Она даже улетать реже стала, лишь бы побыть вместе лишние пару часов. Мальчишки тоже старались не разлучаться лишний раз, и с ней, и друг с другом. Отказывались от походов и прогулок, от кинотеатра и музеев. Просто проводя это время вместе.       Но время было просто неумолимо. Май и последний звонок, июнь и выпускные экзамены… Серёжа окончил школу без троек, Олег, всё же, схлопотал несколько, но его это совсем не беспокоило. Ведь в том, с чем он собирался связать свою жизнь, школьная программа мало пригодится.       Потом был июль и подача Разумовским документов в МГУ.  На это время Марго осталась вдвоём с Олегом в почти опустевшем детском доме, ведь ребята помладше уехали в летний лагерь.       Сергей поступил, в чём, впрочем, почти никто и не сомневался. И в августе, наконец, настал тот день, который все трое так хотели бы отсрочить… День, когда парни навсегда простились с приютом, в котором провели почти всю свою жизнь. И с Марго…       Каким же горьким было это прощание в такой непривычно опустевшей комнате, где уже не осталось вещей ребят. Все они покоились в чемоданах, ждущих у двери. Через несколько часов поезд до Москвы, который увезёт их обоих навстречу новой, взрослой жизни.       Марго сидела, нахохлившись, на плече Серёжи, прижавшись к его щеке, а Олег, сидящий рядом, перебирал пальцами её перья. – Будто понимает всё. – пробормотал он тихо. – Конечно, понимает. – ответил Разумовский горько. – Она умнее многих людей, что я знал. Всё знает, всё чувствует…только сказать не может… «Если бы только знал, как много я хочу сказать тебе! Вам обоим! Наверное, у меня не хватило бы словарного запаса, чтобы выразить то, как я благодарна вам, и как я люблю вас!» – просто вопила мысленно белая ворона, но, конечно, они не слышали её.       Парни вынесли Марго во двор детдома, и Серёжа подкинул её вверх с ладоней, как голубка на свадьбе. Олег даже не сдержал чуть грустного смеха, при виде этого. Ворона сделала круг над зданием, и вернулась, снова сев ему на голову, зарываясь клювом в волосы. – Боже, да лети ты уже, птица! И так хреново, не видишь, что ли?! – не сдержал эмоций юноша, стряхнув её. – Лети на свободу!       Марго видела его слёзы, и слёзы Олега видела тоже, хотя он и пытался их скрыть. Она не оборачивалась больше, улетев вверх, выше крыш, и вскоре исчезнув из виду. И летела она долго, пока не выбилась из сил, прочь оттуда, прочь из города. А иначе не сдержится, и вернётся снова. Ведь до такси на вокзал ещё есть пара часов…       Марго уже доводилось терять. Но тогда она была совсем мала, и не осознавала потери так остро, как теперь, в свои почти уже пятнадцать.       В первые дни она даже хотела полететь в Москву, где она никогда не была, чтобы найти своих друзей там. Но она заставила себя опомниться. Нет, нельзя. Для них она просто умная ворона, а не пернатый феномен, способный найти своего хозяина за сотни километров, в громадном мегаполисе с миллионами жителей.       Нужно собрать рассыпающееся сердце на части, а волю в кулак, и учиться жить дальше. Без них…       Оставаться в Питере белая ворона не смогла. Этот город морально давил на неё, напоминая как о счастье, так и о потерях, пережитых здесь. И то и другое отдавалось болью. И тогда она решила покинуть родную северную столицу…       В середине октября Марго долетела до Карелии, и прожила там до начала зимы, отдавая дань памяти дедушке Микко. Но и здесь оставаться навсегда она не хотела, и поэтому в декабре полетела дальше, и не в холодные северные края, а туда, где не бывала никогда прежде. Подобно перелётным птицам – на юг.       Она добралась до Чёрного моря, и несколько недель провела на его берегах, в курортном городе Сочи. Там она сделала себе временное гнёздышко под крышей похожего на дворец санатория постройки первой половины двадцатого века, стоящего на возвышенности с видом на море. В его садах круглый год зеленели пальмы.       Вороне не нужны визы и загранпаспорт, чтобы путешествовать туда, куда только вздумается. Не нужны и деньги. И она решила, что раз не может быть счастлива иными способами, значит, ей стоит посмотреть мир. С наступлением февраля Марго отважилась на смелый шаг – перелетела Чёрное море, и оказалась у берегов Турции. Там она встретила весну, и любовалась цветущими садами с минаретов многочисленных стамбульских мечетей. К лету же ворона перебралась в Европу, и новым временным прибежищем избрала Италию с её вечным город - Римом. И каждый раз, оказываясь в новой стране и новом городе белая ворона мысленно произносила одну фразу – «Смотри, дедушка, где твоя Белоснежка сейчас. Жаль, что ты не летишь сейчас со мной рядом!».       В Риме, Марго приняла новое непростое решение – на некоторое время снова вернуться в тело человека.       Готовилась она к этому долго и тщательно, выбирала убежище, где всё произойдёт, и подходящее время. Она заранее стащила с верёвки сушащееся за окном одного из домов, голубое женское платье, и пару тапочек от входной двери другого.       Обернулась в девушку Марго ночью, на чердаке жилого дома, где, судя по пыли вокруг, редко кто-либо бывал. Она не делала этого почти три года, и оттого это далось ей с трудом. Для этого нужно было закрыть глаза, и, словно бы, направить взор внутрь себя, а это далеко не всегда получалось с первого раза. Девушка-ворона не понимала, откуда у неё вообще есть это знание, и полагала что оно, как и многие другие, пришли к ней с молоком матери. Первое, что она сделала, придя в себя, это взглянула в грязное большое зеркало в углу чердака. И сделав это, она обомлела, ведь помнила себя девчушкой, которой едва исполнилось тринадцать, а теперь она стояла на пороге шестнадцатилетия. Девушка в зеркале заметно подросла, её тело обрело пусть и скромные, но изящные женские округлости. Исходя из собственных понятий о красоте Марго даже могла назвать себя новую симпатичной. Только вот очень грязной и с длинными волосами, сбившимися в сплошной колтун.       И тогда девушка взялась за ножницы, и, как могла, обкорнала свои волосы, оставив чуть несуразное нечто, едва длиннее мальчишеского «ёжика».       Надев ворованное платье на голое тело, и такие же ворованные тапочки, Марго выбралась прямиком из окна чердака посреди ночи, и пошла бродить по улицам Рима.       Даже в ночи улицы Вечного Города не пустовали, но на девушку смотрели, в основном, лишь с жалостью и брезгливостью, за внешность и довольно странное поведение, наверняка, сочтя слабоумной бродяжкой.       На следующий день одна пожилая итальянка, пожалев одинокую бездомную девочку, пригласила её поесть на увитой виноградом веранде своего дома. Марго не понимала итальянского и притворилась глухонемой, но на простейшем языке жестов у них с женщиной всё же вышло некое подобие общения, и вслед за вкусным обедом ей было позволено принять душ, и даже взять в подарок тёплую шаль хозяйки.       Рим потряс девушку до глубины души своим величием, она, раскрыв рот, смотрела на дворцы, капеллы и соборы, видевшие глубина истории, на произведения искусств разных, давно ушедших эпох. И понимала, что узреть всё это человеческими глазами было, пожалуй, самым правильным решением.       Тот же самый трюк с превращением Марго затем провернула ещё в Венеции, Флоренции, Милане, а потом в Париже, Берселоне, Санторини, Афинах. И каждый раз всё складывалось по разному, и люди ей попадались совершенно разные…       В Венеции пожилой пьяный гондольер бесплатно катал её ночью по каналам, и называл «Bella donna», взамен попросив лишь станцевать. И она действительно станцевала для него, на брусчатке мостовой, сняв свои сандалии, и держа их в руке. А старик хлопал в ладоши, смеялся и плакал.        В Париже Марго стала ассистенткой юной уличной фокусницы, почти своей ровесницы, аж на несколько дней, и им двоим не помешал языковой барьер. В те дни девушка с теплом на душе вспоминала о Серёже и его мечтах о выступлениях вместе с ней. Как он сейчас? Привык к новой жизни? Справляется с учёбой? Эх, если бы она хотя бы знала номер телефона, по которому можно связаться с ним, она не остановилась ни перед чем, чтобы услышать его голос снова…       В Афинах же девушку чуть не избила дородная владелица магазинчика, куда она зашла просто посмотреть, сочтя за уличную воровку. А в Милане довольно привлекательный молодой итальянец пытался познакомиться, сначала строя из себя галантного джентльмена, а стоило лишь запретить ему к себе прикасаться, перешедший к оскорблениям и угрозам. Марго разбила ему нос, и ничуть не жалела об этом… Да, дедушка был прав, мир полон опасностей, но так же он полон и прекрасного, и, чтобы защититься от первого, глупо жертвовать вторым.       Когда закончилось лето, пришла осень и стали приближаться холода, Марго покинула Европу, и снова полетела туда, где царит вечное лето. На этот раз выбор пал на Израиль, Саудовскую Аравию, Объединённые Арабские Эмираты. Пески пустынь, караваны верблюдов, цветущие оазисы, и, наконец, город, где она задержалась на несколько месяцев, до самого апреля – невероятный, словно кадр из фантастического кино, Дубай…       А летом путь белой вороны лежал в Азию – Индию, Таиланд, Китай. И везде она жила двойной жизнью, то в одном теле, то в другом. Она больше не срезала волосы, а научилась заплетать их в косы, чтобы не сбивались в колтун при каждом новом обращении. Научилась, пусть и немного нелепо, пользоваться косметикой, и одеваться не просто, чтобы прикрыть наготу, а с некоторым чувством стиля.       Марго знакомилась с людьми разных национальностей и вероисповеданий, общалась, как могла, учитывая разницу в языках и менталитетах, но ни с кем не сближалась даже настолько, чтобы называть этого человека другом.       Затем снова зима и Африка с Египтом, Алжиром и Ливией, а потом лето с Германией, Британией и Норвегией. И так за годом год, новые края и страны, новые люди и впечатления. И чем дальше, тем больше проходил восторг, и приходила тоска по тому, что всё это ей не с кем разделить.       Одним дождливым утром Марго вдруг снова обнаружила себя проснувшейся в России, в Калининграде, под крышей кафедрального собора, и поняла, что сегодня двадцать первый день её рождения. А это значило, что вот уже четырнаддцатую осень с ней рядом нет дорогого дедушки Микко. Что нелюбимый ею детский дом она покинула восемь лет назад, и что уже шесть лет, как она не видела Серёжу Разумовского… Шесть грёбанных лет…       Он ведь, наверняка, уже давно закончил свой университет. И где он сейчас? Вариантов было огромное множество, и искать его в огромной стране (да ещё и не факт, что он не уехал за границу!) было всё равно, что иголку в стоге сена. Вкупе с тем, что за все эти годы, во всех странах, где побывала, она так и не нашла ни единого представителя своего народа, это наводило щемящую тоску… «Это одиночество будет вечным. Я должна смириться с этим, ничего не поделать» - пронеслось в голове белой вороны, и если бы она могла разрыдаться, то рыдала бы, наверное, много дней подряд.       Впервые за шесть лет Марго вернулась туда, где всё началось, в том числе и её жизнь, кажущаяся теперь такой уже долгой. В Санкт-Петербург. Что её привело сюда, она не могла сказать точно. Ностальгия, или, может быть, зов судьбы?       Она снова парила над дворцами, фонтанами и соборами, над мостами и чернеющей Невой. Облетела памятные места – больницу, куда её привезли после смерти деда, детский дом, где росла, школу, где училась, и, наконец, детский дом, где обитали Серёжа и Олег. Здесь всё так же звучали голоса ребятишек, но это были другие дети, незнакомые. К тому же, здесь многое изменилось, и ворона даже не сразу узнала само здание. Оно было сильно перестроено и отреставрировано, территория расширена и облагорожена, но берёза…её любимая берёза, в ветвях которой она часто отдыхала, осталась на месте. И Марго, охваченная тёплой грустью, провела здесь несколько дней подряд. А незадолго до нового года произошло то, о чём она даже и подумать не могла. Серёжа Разумовский сам нашёл её… Да, не лично, да, весьма экстраординарным способом, но…       Марго коротала довольно тёплый декабрьский денёк в обильно украшенном к празднику центре Питера, когда вдруг её внимание привлёк ларёк с печатной продукцией. На самом виду на его витрине красовалась свежая газета, на всю первую полосу которой огромными, «кричащими» буквами было написано – «Самый молодой миллиардер в мире, Сергей Разумовский, заканчивает строительство собственного небоскрёба в Петербурге!».       Белая ворона обомлела, и не могла шелохнуться минут десять. Она просто не верила своим глазам. И она не поверила бы им до конца, если бы помимо надписи, на странице газеты не красовалось фото серьёзного, красивого молодого человека в белой рубашке и фиолетовом пиджаке. Медно-рыжие волосы, голубые глаза и такая знакомая улыбка выдавали в этом, на первый взгляд, незнакомце, его…того самого Серёжу, её старого друга. Это был он, без всяких сомнений, и от этого сердце начало выделывать в груди какие-то немыслимые кульбиты. Просто невероятно!       Дело оставалось за малым –выяснить, как именно выглядит этот самый небоскрёб, и это Марго удалось без труда. А найти его – и того проще, ведь в Питере небоскрёба было два, и вторым был такой же недострой – высочайшее здание Европы, газпромовский Лахта-Центр.       Небоскрёб Разумовского имел в себе, без малого, шестьдесят этажей высоты, и на переднем его фасаде красовался огромный логотип «Vmeste», что бы он ни значил.       Белой вороне пришлось несколько дней кружить вокруг этой громадины из стекла и бетона, вглядываясь в окна, за которыми, в основном, ещё продолжались отделочные работы. И лишь на пятый день, уже затемно, в самый канун праздника, тридцать первого декабря, она вдруг приземлилась на карниз, и в одном из немногих полностью законченных помещений, почти под самой крышей, увидела знакомую рыжую шевелюру.       Серёжа Разумовский уже не был тем тощим, нескладным мальчиком из детского дома. Это был взрослый мужчина, высокий и статный, с модной стрижкой, одетый с иголочки. Даже движения и манеры слегка изменились, в них появился некий томный аристократизм. Он расхаживал по помещению, судя по всему, офису, что-то увлечённо рассказывая человеку, сидящему на диване, боком к окну, и эмоционально жестикулируя.       В какой-то момент собеседник вдруг заметил мельтешение белых крыльев за окном, и Марго даже сквозь пуленепробиваемое стекло расслышала: – Серёж, там птица какая-то! В момент, когда он повернулся, пусть и на краткий миг, Марго узнала и его. Олег. Олег Волков! Тоже такой взрослый, такой изменившийся. Он тоже здесь, и они с Разумовским всё ещё вместе! А теперь их снова будет трое, как тогда, давно! Сергей на миг завис, бросил максимально короткий взгляд на окно, и ответил раздражённо: – Олег, да чайка это! Их тут хренова куча. Ты вообще меня слушаешь, или нет? – Точно, чайка похоже. – чуть рассеянно согласился Олег. – Да, я тебя слушаю. Так что ты сказал про... "Нет-нет, Олег, Серёжа!" – отчаянно возразила белая ворона, стуча клювом в стекло, но оно было таким толстым, что они даже не слышали её. "Я не чайка, я Марго! Ну же, взгляните на меня!".