(Не)сложные грани искусства

— Ита-ак, я хочу представить вам наших Мартовских котов, — улыбнулся Квинлан, обнимая микрофон двумя руками. — Поверьте мне, эта новая программа никого не оставит равнодушным, и, может быть, вы… Захотите завести себе котика? Он многозначительно дёрнул бровями и посмотрел куда-то в сторону. Кажется, там сидел Александр Каллус, банкир, с которым Квай-Гон перекинулся парой слов в начале января, когда стало ясно что в числе завсегдатаев Ордена прибыло. Квай-Гону был слишком знаком этот немного голодный взгляд, которым Александр сопровождал каждое выступление Гаразеба, поэтому он тактично не лез не в своё дело, ограничиваясь вежливой беседой о погоде. А вот сотрудники Ордена, судя по всему, вовсю делали ставки. Интересно на них с Беном тоже ставят, или Квай-Гон мог гордиться своим актёрским мастерством? Праздные размышления прервала классическая музыка, и Квай-Гон моментально забыл обо всём, сосредоточившись на подиуме. Свет софитов медленно скользил вверх, освещая длинные ноги Бена, покрытые веснушками и сияющими блёстками. Поднимаясь выше, он выхватил короткие шортики и рыжий хвост покачивающийся за спиной. На груди Бена сверкнул знакомый пирсинг, и, наконец прожекторы осветили его голову с кошачьими ушками, торчащими из гривы золотых волос. Лукаво усмехнувшись, Бен по-кошачьи выгнулся у пилона, подтягиваясь вверх, затем вдруг упал в темноту на четвереньки, прежде чем прожектор поймал его в лужу света. Оскалившись, Бен снова взвился к пилону, под энергичную музыку, как кот, которого гонят по ночным крышам. Его хвост, будто настоящий, извивался между ног, обвиваясь вокруг пилона вместе с сильными руками и ногами. Уши дергались на макушке, чутко прислушиваясь к любой угрозе. Спина изгибалась дугой, готовясь к драке… Но затем кризис миновал, мелодия стала мягче и тише, как утренний дождь, успокаивающий город. Бен медленно спустился по пилону, потëрся о него всем телом, будто о руку хозяина и замер, провожая последние, нежные ноты. Завороженный зал взорвался овациями. Люди хлопали, свистели, возбуждённо кричали, сливаясь в одну сумасшедшую какофонию. Счастливо улыбнувшись, так, что его ямочки на щеках засияли не хуже блёсток, Бен поклонился и лукаво подмигнул. Возможно это всего лишь мечты и взбесившееся сердце, которое стучало в груди, не в силах выбраться наружу, чтобы броситься на подиум к длинным ногам, но Квай-Гону показалось, что Бен подмигнул лично ему, прежде чем скрыться за кулисами, помахивая хвостом.

***

Весеннее солнце ласково освещало Бена, выцеловывая веснушки на носу. Воспоминания о том, как это прекрасное тело с кошачьим хвостом изгибалось у пилона, играя мышцами, преследовали Квай-Гона размытыми фантазиями. Он никогда не думал, что его может соблазнить что-то… такое, а поди ж ты. Кажется, он недостаточно стар для экспериментов. — Что-то не так? — вежливо спросил Бен, повернув голову, чутко улавливая его настроение. Вздохнув, Квай-Гон опустил кисть с засохшей краской. Бен на картине внезапно показался блёклым, ненастоящим, жалкой подделкой, по сравнению с шедевром, созданным природой. До зуда в кончиках пальцев захотелось сжечь картину, избавить мир от очередной неудачи Квай-Гона. А ещё это мог бы быть прекрасный повод чтобы уговорить Бена позировать второй раз… Вот только мысль об огне, жадно облизывающим эту нежную кожу, оставляя после себя лишь обугленные ожоги, пугала Квай-Гона до дрожи. Пусть этот Бен был нарисован, пусть был недостаточно настоящим, он ни в коем случае не заслуживал такой участи. — Нет, всё нормально, я просто… — Квай-Гон взглянул на картину, а затем вымученно улыбнулся. — Устал, наверное. — В пятницу было похоже, что вы в порядке, — ответил Бен, в задумчивости коснувшись костяшкой подбородка. — Тяжёлые выходные? — Что-то в этом роде, — торопливо кивнул Квай-Гон. Бен видел его среди гостей? Знал где находится его столик? Он наблюдал, за тем как Квай-Гон пожирает его глазами? Не позволяя себе лишних надежд, Квай-Гон поднялся на ноги и протянул Бену халат. — Не возражаешь, если мы… просто выпьем кофе? — Конечно, — улыбнулся Бен, пружинисто вскакивая с подоконника. — Я люблю ваш кофе. Дрогнувшая рука чуть не разбила фарфоровую чашку, но Квай-Гон вовремя поймал её, не позволив рассыпаться на тысячу осколков. Развернувшись к Бену спиной, он завязал разговор, тщательно контролируя голос. Бен любил говорить о Нью-Йорке, о погоде, о книгах и философии в познании себя. Иногда он забывался и даже рассказывал о Лее. Квай-Гон тщательно запоминал их беседы, хранил, будто самоцветы в шкатулке, иногда с трепетом перебирая сияющие камни. — …И она сказала директору в лицо, что если он в первую очередь выгораживает интересы спонсоров и их детей, а не собственных учеников, то это говорит о его крайней некомпетентности, — с несчастным смехом закончил Бен. — Я поседею раньше времени. Усмехнувшись, Квай-Гон прищурился. — Твоя дочь восхитительно безразлична к авторитетам. — Нет, просто у неё… Высокие моральные принципы. Понятия не имею в кого она такая, Энакин был… — Бен оборвал себя так внезапно, что у него щелкнули зубы. В мастерской повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь голосами из коридора. — Бен… Покачав головой, тот отвёл взгляд, стараясь не смотреть на Квай-Гона. — Твои секреты останутся в этой комнате, если ты не можешь их больше хранить, — осторожно заговорил Квай-Гон, тщательно подбирая каждое слово. — Я знаю, как трудно молчать и насколько тяжело чувство вины. Закусив губу, Бен прерывисто вздохнул. — Просто… я не вспоминал об этом последние пять лет. Я… — покачав головой, он вдруг поднялся на ноги и отошёл к окну. — Я не могу сломаться. Не имею права. — Я понимаю… — ответил Квай-Гон, не двигаясь со своего кресла. За искренность обычно нужно платить искренностью. — У меня был… любовник. Ненамного старше тебя, — кажется, плечи Бена наоборот окаменели, вместо того чтобы расслабиться. Но он не сказал Квай-Гону замолчать. Возможно это хороший знак. — Ксанатос… любил дорогие вещи, дорогую еду, дорогую одежду. А я любил его. И мне казалось, что чем больше я даю ему, тем сильнее он меня любит. Но это было не так. Воспоминаниям о боли и предательстве определённо было не место в этой светлой, тёплой комнате, но Квай-Гону казалось, что с каждым словом клубящаяся на дне души темнота, наконец, оставляет его, растворяясь в рыжих волосах. — Что… случилось потом? — осторожно спросил Бен, оборачиваясь через плечо. Квай-Гон опустил взгляд. — У меня начался творческий кризис. Я не мог рисовать, не мог есть, не мог даже встать с постели. Ксанатосу это не понравилось. Он требовал и требовал, бесконечно меня шантажировал и упрекал, пока не ушёл. Он… украл мою машину и разбился при выезде на трассу, потому что был слишком пьян. Если бы я остановил его в тот день… — Вы ни в чем не виноваты, — тут же вскинулся Бен, возвращаясь к их кофейному столику. — Он вас использовал и не любил. Это был его выбор. Тяжело вздохнув, Квай-Гон смотрел в пол, на босые ноги Бена и его крохотные пальцы с парой родинок. — Но это была моя машина, мой алкоголь и мой дом, из которого он уезжал, — ответил он то, что миллион раз повторял Тал и своему психологу. В поле зрения внезапно появились сильные руки, а затем безумно огромные зелено-голубые глаза. Бен сел перед ним на корточки, вцепившись ладонями в колени Квай-Гона. — Это. Не Ваша. Вина, — твёрдо сказал он, с каждым словом сжимая пальцы. — Вы заслуживаете любви. Его искреннее сочувствие было таким ослепительным, что все сомнения Квай-Гона рассыпались как карточный домик, исчезнув вместе с злым голосом Ксанатоса. Не чувствуя собственного тела, он медленно наклонился вперёд, до тех пор, пока не оказался нос к носу с застывшим Беном. Они были так близко, что Квай-Гон мог разглядеть каждую веснушку, каждую рыжую ресничку на любимом лице. Сердце бухнуло в груди, поднялось к горлу а затем упало в желудок. Сомнения навалились жужжащим роем, но прежде чем Квай-Гон успел испуганно отшатнуться, его дыхание поглотили губы Бена, плавно качнувшегося ему навстречу. В голове стало потрясающе пусто.