аллюр

      

Падение — это не конец пути.

Это — барьер, который ты не смог преодолеть с первого раза.

— Вам не кажется странной вся эта муть с беспородным? — Чанён крутит тлеющую сигарету пальцами, встревая в разговор с совершенно другой темой, и поднимает взгляд на остальных. Сегодня жокеи возвращаются на территорию клуба, небольшой двухнедельный отпуск после скачек подошёл к концу, поэтому четверо стоят за забором, вместе со встретившим их Сухёком, который оставил свой статус наездника, но не друга. Он тут всё ещё прячется, маячит перед тренером Но, противно улыбаясь ему, будучи освобождённым от его методов воспитания, и надоедает владельцу клуба, таская у него дорогие сигары. Сухёк никогда не занимался тем, что нравится ему, поэтому ничего не остаётся, кроме как прохлаждаться днями напролёт на знакомой территории, переводя темы всякий раз, как Джин-Хо пробует найти для него занятие или работу в других отраслях. Хочет дожить до совершеннолетия беззаботно. — Господин Чон сначала меня брать вообще не хотел, — продолжает Юн, пытаясь выразить мучающий его вопрос, — за те деньги, что отвалили за меня, я мог бы купить этот сраный клуб. А что сиротыш? Он же просто ошивался рядом! Нихера из себя не представляет, даже его кобыла завалилась на ипподроме, как он получил здесь место?! Сугём делает затяжку, на выдохе начиная нервно стучать пальцем по сигарете, вспоминая слова владельца – сирота ему что-то предложил, то, в чём жокеи не могут быть уверены, что смогут сделать то же. У беспородного есть то, чего нет у всех четверых. — Наверное, он просто хорошо умеет сосать, — пожимает плечами Хёнук, облокачиваясь на Сугёма в силу того, что до сих пор не протрезвел после ночного похода в клуб. — Мордашка у него ничего такая, сверху так вообще вид, наверное, шикарный. Мне теперь стрёмно даже подходить к кабинету господина Чона, чтобы случайно не застать беспородного за отработкой… — Отвратительно, завались, — Сугём отталкивает от себя парня, который хватается за Чанёна, удерживая равновесие. Если это действительно так, то дальше собственного ипподрома господин Чон сироту не пустит. Не тот статус. — Сухёк, — Чанён заставляет Ли вытащить изо рта сигарету и не оставаться в стороне, привычно отмалчиваясь, — ты-то должен знать. Конечно, ведь это Сухёк всегда приходил с новой информацией, оставаясь на особом счету владельца, как косвенный родственник, к которому мужчина более снисходителен, чем к остальным. От него мало что скрывали, но и у Ли нет привилегий знать больше того, что позволяют ему слышать. — Откуда мне знать, — отрицает Сухёк, — меня ближе семейных разборок не подпускают. Мы не в тех отношениях с Чоном, чтобы обсуждать его личные дела. — Да брось! — закатывает глаза Чанён. — Просто спроси, сложно что ли? — И что он мне ответит? — внезапно усмехается Ли, чем настораживает всех своей оживлённостью эмоций. — Что беспородный хорошо сосёт или что у него новая стратегия с его участием? Вы слепые? Чон сам им занимается, а это значит, что он выбрал его себе в фавориты и будет протаскивать, иначе зачем в него столько вкладывать и тратить время? — Что за бред, — не верит в сказанное Сугём, — мои родители уже договорились, что меня выведут в международные. Сухёк уже делает вдох, чтобы ответить, но внезапно понимает, что есть у сироты, но нет у них – Тэхён с самого начала продвигается собственными силами, когда все четверо делают это через родителей. Владелец когда-то сам был жокеем, его отец не одобрял занятие сына, а потому Чонгуку приходилось полагаться лишь на себя. Вполне вероятно, мужчина ценит это качество больше, чем деньги и сделки. — Я спрошу, — соглашается Сухёк, бросает сигарету на землю и наступает носком кроссовка. Только вот вряд ли ответ будет прямым: это не в правилах господина Чона – давать желаемое так просто. На территории клуба всё осталось неизменным, и, уходя встречать друзей, Сухёк видел сироту за очередной работой с лошадьми, которые, к слову, принадлежат жокеям – все эти две недели именно его господин Чон наделял обязанностью держать скаковых в форме. И лучше парням этого не знать, да Ли и не намерен устраивать какие-то провокации и рассказывать, будто простая работа носит подтекст. Придраться к беспородному можно за любую мелочь, но не к его подходу с ответственностью и вниманием к каждой лошади, потому что жокеи – это последнее, что Тэхёна волнует на самом деле. Но на глаза сирота попадает в первые же минуты, портит так хорошо начинавшееся возвращение, заставляя не просто обратить на себя внимание, а остановиться в недоумении от того, чем он занимается: сиротыша пустили верхом на лошадь. И если троим не кажется это чем-то особенным, то Сухёк не верит глазам, когда понимает, что они и правда недооценивали мальчишку. Всё ещё недооценивают, и это – их слабое место. — Ого… ему что, спустя месяц доверили сесть в седло? — усмехается Чанён, не замечая, от чего именно Сухёк так уставился на беспородного. — Неудивительно, что его посадили на старого и невыездного. — Кто-нибудь видел, чтобы эту лошадь вообще кто-то седлал? — поддерживает Сугём, обхватывая парня за плечи и продолжая путь, и не замечает, что позади них Ли остаётся на месте. — Мне казалось, жеребец больной… он вообще чей?.. Сухёк не может поверить. Тэхён седлает жеребца самого господина Чона. Того самого, кто ставил рекорды, выводя страну на международный уровень, кто одержал победу на Кентукки Дерби и Прикнесс Стэйкс. Ту лошадь, которая ушла с ипподрома Белмонт Стэйкс вместе со своим жокеем, не приняв никого другого и сбрасывая с себя всех, кто пытался выйти с ним на трассу скачек после. Ту, на которой спорт поставил крест из-за верности своему хозяину. Хосок рассказывал, как Чон просил у своей лошади прощения, умолял продолжать без него, а та от чужих рук уворачивалась, упиралась копытами в землю, из стартового бокса выходила шагом и скидывала с себя жокея. Сухёк не поверил, такого не бывает, животное не может быть настолько преданным. А человек может. Он видел, знает, что этот вороной, проживающий свою жизнь рядом с единственным наездником, находится у владельца клуба на лучшем обеспечении. Ипподром покинул один, спорт покинул и второй. Две жизни слишком тесно переплелись в одну. — Ты идёшь? — поторапливает Хёнук, вернувшийся за Сухёком. Они все ошибались, сирота – больше, чем просто особенный. Он – фаворит, выбранный самим господином Чоном.        Очередное падение отдаёт болью в этот раз в плече, на которое приземляется Тэхён, но хотя бы удаётся избежать удара головой, потому как Ким уверен – следующим точно будет сотрясение. Оставшись лежать на земле, парень расслабляется, касаясь шлемом песка, убирает руки, которыми прикрыл лицо, и распрямляет ноги, поднимая веки и находя в шаге от себя господина Чона, смотрящего на него сверху вниз. — На тебя упала лошадь, ты в реанимации, в худшем случае в коме, — комментирует последствия неправильного падения мужчина, слегка склоняясь над мальчишкой. — Где перекат, Тэхён? — Там же, где и ваша честность, — огрызается Ким, но всё равно поднимается, голову задирает и открыто смотрит в глаза господина Чона. — Вы обещали мне сегодня выезд… — Так ты даже не в силах усидеть на лошади, какой тебе выезд? Тэхён заметно нервничает, сейчас он особенно нетерпелив и резок, а всё из-за Альтаир, у которой сегодня итоговый осмотр – четыре недели реабилитации подошли к концу. Всё это время тренировки были направлены только на него, Ким не выезжал на чужих лошадях, ничего из практики и даже теории скачек всё ещё не было затронуто господином Чоном. Каждый раз звучал один и тот же ответ «рано», и Тэхён его принимал, мирился, полагался на опыт мужчины и его решения. — Просто скажите, что дали мне эту лошадь нарочно, чтобы я привык падать, — небрежно отряхивается Тэхён и снова подходит к жеребцу. — Твоя тебя не сбросит, — подтверждает господин Чон, подкармливая жеребца лакомством, будто хвалит за его строптивость и непокорность перед другими. — Тем более времени до твоего дебюта достаточно, чтобы любые кости срослись – падай на здоровье. На здоровье, как же. Тэхён почти толкается языком в щёку, но под наклон головы мужчины набок, явно намекающий на дурную привычку, останавливается, проводит языком по ряду верхних зубов и закусывает губу, что похоже больше на какое-то нелепое соблазнение. Чонгук от этого коротко смеётся, мальчишке плевать, он пытается избавиться от привычки, и у него получается это пока ещё отвратительно. Хотя бы предыдущий метод затыкания рта в виде леденцов плавно исчез из практики, что было более раздражающе, чем нынешний громкий взгляд и наклон головы. Мужчина подходит ближе, выставляет руку вперёд и поворачивает ладонью вверх. Тэхён ставит колено на неё, подпрыгивает и позволяет помочь забраться на жеребца, упрямо не признавая вслух, что владелец клуба не кажется настолько сильным для такого с его-то травмой. Всё дело в том, что теперь они работают вдвоём – Ким делает первый шаг, отталкивается от земли, а господин Чон подхватывает, добавляет свою силу к его, что позволяет сделать лёгкий прыжок. Так работают союзники. — Не пытайся удержаться в седле, — предостерегает Чонгук, не опуская другую ладонь с шеи своего жеребца, — это большая ошибка жокеев, желающих уцепиться за маловероятную возможность закончить скачки. Лучше упади, чем в попытках вскарабкаться в седло ты попадёшь под ноги лошади. Зацепишься за амуниции – кома станет для тебя лучшим вариантом. Мужчина почти отходит, но замечает очередную опасную привычку и касается рук Кима, слегка ударяя по тыльной стороне и заставляя его отпустить поводья. — Руки сломать хочешь? — Чон сталкивается взглядом, когда Тэхён от прикосновения к себе снова хмурится, но не огрызается – по делу претензия. — Никогда не обвязывай запястья вокруг, держи поводья в ладонях. Расслабься, лошадь чувствует, когда ты нервничаешь. Чонгук отходит, взглядом пробегает по жеребцу, на уши, глаза, ноги смотрит, сам того не осознавая, считывает настроение прежде, чем дать разрешение начинать. Одно ухо постоянно поворачивается назад – лошадь прислушивается к дыханию седлающего жокея, но этот жест не так настораживает, как прозвучавшее фырканье и опускающаяся после голова. Его что-то начинает нервировать. — Видишь, ты ему не нравишься, — мужчина приближается, заметив раздражение жеребца, который всё сбрасывает надоедливого мальчишку, а тот не сдаётся. — Выезд переносится. Хватило на сорок минут, но этого достаточно для первого раза. Жизнь хорошо учит падать, мальчишка явно в этом преуспел, но недостаточно, чтобы позволять ему выходить на ипподром. — Это просто солидарность, — Тэхён не испытывает терпение лошади, перебрасывает ногу и аккуратно спускается, приземляясь ровно и без помощи. — Ошибаешься, — улыбается Чонгук, любовно поглаживая своего жеребца, — ты мне очень нравишься. Это не солидарность. Это – ревность. Лошадь чувствует былое восхищение своего хозяина, его неугасающую жажду победы и стремление быть лучшим – господин Чон слишком долго не мог этого ощутить на себе. И сейчас, когда он может подтолкнуть того, кто действительно заслуживает звания жокея и участия в престижных скачках, мужчина позволяет себе демонстрировать неприкрытое восхищение, делать исключения и открыто заявлять, что безродный мальчишка – его фаворит. Ради его выхода на ипподром не жалко потерять состояние на ставках. Однако ту же эйфорию не может разделить Джин-Хо, которому приходится напоминать о небольшом факте, способном стать той самой преградой между выбранным фаворитом и его участием в скачках. Чонгук помнит, реальность встречает вовсе не распахнутыми объятьями, поэтому теснит её в сторону и сам расставляет руки для мальчишки, скрывая за собственной эйфорией пропасть впереди них. Ему пока не надо о ней знать. Джин-Хо же считает иначе, но сам говорить об этом не имеет права. Наверное, поэтому Тэхён начал верить в себя чуть больше.        — Отличное падение, беспородный! — доносится голос по ту сторону коридора от Юн Чанёна, который, кажется, решил, будто сирота не смог элементарно удержаться в седле. — Задницу не отбил? Тебе её беречь надо, а то как расплачиваться будешь! — Не волнуйся, — заверяет Тэхён, положив ладонь на ручку двери, — поцеловать меня ты сможешь и в отбитый зад. Ким не слышит, что летит в спину, когда он уходит в душевые, неважно, какие сплетни распускают жокеи, всё, что касается их – стало просто серым и пустым. За две недели господин Чон откровенно избаловал парня, поэтому слух больше не режет «беспородный» и «грязная помесь», в душé для этих звуков просто не осталось места, там всё заполнено голосом мужчины: насмешливым Бэмби, строгим Тэхён, гордым фаворит. Насчёт последнего Ким не совсем уверен, слишком громкое это для него слово, безрассудное и наивное, особенно со стороны владельца клуба. Иногда ему даже кажется, будто это вовсе не гордость, а очередная издёвка, но настоящее значение не то, на чём должен концентрироваться Тэхён. Парень стягивает с себя спецодежду, которую запачкал, не проехав верхом и полноценных двух метров, забрасывает сразу в стиральную машинку и уходит в душ, включая прохладную воду. На теле темнеют пятна от ударов падения, и они не выглядят отвратительно жалкими, как те, что расцветали от побоев – эти записаны упрямыми попытками стать лучшим. Тэхён касается их пальцами, вытягивает руки и замечает изменения в собственном теле: плечи больше не болезненно тонкие, при напряжении отчётливо видно растущие мышцы, икры и бёдра заметно подтянулись, впалость живота меняется на что-то отдалённо похожее на пресс. Набирает мышечную массу. Всё это – результаты тренировок и работы, которой наделяет его господин Чон. Даже вёдра воды, приносимые им каждое утро, изначально служили тренировкой, а не просто прихотью мужчины. Как-то Джин-Хо объяснил, что для жокея немаловажно иметь хорошую форму, да и собственной массой он позволит не надевать на кобылу дополнительный груз для равного участия в скачках, что и произошло на их первом забеге. Тэхён думает, что падение всё же было именно из-за этого. Вернувшись в комнату, Ким проверяет телефон на наличие сообщений от Джин-Хо, который заверил, что после осмотра кобылы сообщит ему результаты сразу после господина Чона, но на экране блокировки по-прежнему пусто. А потому резонно будет держаться ближе к владельцу, чтобы не ждать очереди оповещения. — Ты к Чону? — с первого шага в комнату спрашивает Сухёк и, кажется, куда-то сильно торопится, отличаясь сейчас особенной активностью. — Я не буду брать у него сигары, — опережает последующий вопрос Ким, не обращая внимания на чужую суетливость. — Забудь, — парень собирает некоторые из своих вещей в сумку и открывает настежь окно, перелезая через подоконник. — Передай ему, что я сбежал. Конечно, без проблем, Тэхён же здесь на побегушках подрабатывает, передать бредовую информацию без каких-либо объяснений тоже входит в его обязанности. Поэтому Ким лишь закрывает после Сухёка окно и уходит, не уделяя случившемуся особого беспокойства – у него свои нервы на пределе, потому что уже слишком долго нет никакого ответа о диагностике. Или он уже давно известен, но господин Чон не спешит этого раскрывать так же, как он сделал, когда узнал о травме Тэхёна. Им ещё есть о чём поговорить. Только все планы нарушает женский истерический голос, доносящийся из кабинета владельца клуба, заставляющий парня остановиться на полпути к открытой двери, чтобы подождать минуту – он не позволит другим забирать его время. У господина Чона не запланировано встреч, до полудня в расписании тренировки с Тэхёном, который позволяет себе быть жадным на время. Этому тоже мужчина научил – забирать всё, что принадлежит ему, вплоть до минут, когда он может получить ценную информацию. И сейчас Ким ждёт результаты травмы своей лошади, но чужое присутствие явно забирает у него возможность услышать заключение. Поэтому Тэхён отталкивается от стены и направляется в кабинет, считая необходимым прервать пустую истерику, кажется, матери Сухёка, который просил передать Чонгуку заверение, что он удачно сбежал. Ким останавливается в проёме двери, облокачиваясь плечом о вертикальную поверхность, складывает руки и встречается взглядом с господином Чоном, который выглядит расслаблено для того, кому выносят мозги. А после парень несколько раз стучит по деревянной поверхности, заставляя дамочку остановить льющийся поток истерики и обратить внимание на чужое присутствие. — Будь добр, — обращается женщина к Киму, явно не собираясь на этом заканчивать, — закрой дверь. — Мне не кажется, что вы слишком заняты, чтобы не сделать это самостоятельно. На лице дамочки усмешка, у Тэхёна – раздражение, отвращение и отсутствие всякого вызова в глазах, потому что перед ним вовсе не соперник. Пустое место, какая-то лишняя переменная на пути к господину Чону, которому, несомненно, нравится намерение мальчишки – он хочет забрать своё, а в данный момент это сам мужчина. — Ты как разговариваешь, паршивец? — Использую слова, — уже сквозь стиснутые зубы говорит Тэхён, — попробуйте, это может даже принести пользу. Чонгук касается пальцем нижней губы, не сводя с мальчишки взгляда, улыбается, позволяя ему неприемлемые вольности в разговоре, но всё же поднимается, привлекая внимание женщины к себе. Не позволит никому довести его оленёнка, на это имеет право только он сам. — Если закончила – проваливай, ты отвлекаешь моих людей от работы, — нескромно прощается Чон, указывая, что им больше не о чем разговаривать. — Какая работа? Мы все знаем, чем ты тут занимаешься, — улыбается женщина, не собираясь останавливаться. — А твои люди знают, как ты домогаешься своих жокеев? Сухёка, который тебе в сыновья годится; он мог бы быть твоим сводным братом! — К счастью, отец скончался раньше шестого брака, — Чонгук привычно тянется за железным футляром, не уделяя внимания беспочвенному обвинению. — А кто из нас домогается, так это Сухёк моих сигар, а они, между прочим, заграничные. Он нанёс мне финансовый ущерб. Тэхён замечает, как дамочка, не получая своего и должной реакции даже от присутствующего мальчишки на свои громкие обвинения, складывает руки и поворачивается, оценивающе облизывая его взглядом. Как же раздражает это мнимое, демонстративно кричащее превосходство. — Тебя он тоже трахает? — Каждый день с половины шестого утра до девяти вечера, — спокойно отвечает Тэхён. — Вряд ли вы здесь найдёте хоть одного человека, которого бы не затрахал господин Чон. Эти пресные попытки обвинить владельца во всех пороках его душной богатой жизни выглядят устарело и скучно, даже Ким нашёл бы что-то поинтересней, например, поддельные фавориты, которые обеспечили ему статус в обществе и вычурную жизнь. Это всё равно что обвинять Тэхёна в том, что он подставляется ради места в клубе. Они просто заложники своих жизней. Чонгука не удивляет полное равнодушие Кима на попытку обвинений, между ними достаточно доверительные отношения, позволяющие знать, что у мужчины есть принципы и свои жокеи – это последнее, чего бы он коснулся. Тэхён в этом на собственном опыте убедился, сам предложил себя в качестве любовника, а господин Чон на него даже не посмотрел, не прикоснулся, просто высмеял. Мало кто знает, как мужчина на самом деле касается: взглядом лёгким – скользящим движением проверит состояние, удостоверится, что всё в порядке, новых трещин нет; острым, почти болезненным – заставит закрыть рот или признать ошибку. Касается запястья, где огрубевшая кожа затягивается нежелательным воспоминанием, проводит пальцем, убеждаясь, что жжение больше не приносит боль. Хватает за подбородок, заставляя не опускать перед ним голову, а держать её поднятой, смотреть в глаза, стоять прямо перед теми, кто указывает на место, не принадлежащее ему. Когда женщина, что-то в очередной раз высказав и оставив последнее слово за собой, разворачивается, Тэхён делает шаг в сторону, не желая тратить время на создание очередного конфликта. Ему не сложно отойти, гордость этим не задевается, шаг назад вовсе не отступление с его стороны. Наконец в кабинете наступает приятная тишина, господин Чон открывает окно, избавляясь от тошнотворного запаха женских духов, и поджигает сигару, останавливаясь возле и направляя взгляд на улицу, куда должна выйти дамочка. — Сухёк сбежал, — передаёт Тэхён, с неким раздражением толкая дверь в сторону, и проходит до стола, свободно садясь на кресло владельца. — Почему он вас волнует настолько, что вы готовы терпеть такие истерики? — По той же причине, по которой ты сидишь на моём месте. Сирота находится на территории клуба, потому что задел владельца за живое, упал, напомнил о собственной травме, заставившей сойти его с ипподрома без шанса на возвращение. Сухёк по той же причине – родной отец перекрывал Чонгуку кислород. — Затрахал тебя, говоришь, — усмехается мужчина, возвращая внимание мальчишке. — По-твоему, я настолько перегибаю? Мне стоит быть с тобой нежнее? — А вы на такое способны? — Я умею делать шаг навстречу, и первый, и ответный, но всё зависит от тебя, сделаешь ли ты такой же. Как ты мог заметить, у нас иногда неплохо получается идти на уступки, когда ты контролируешь свою гордость. Только попроси, и я буду с тобой нежен. — Просто продолжайте трахать меня. — Так до тебя лучше доходит, верно? Неловкий удар в дверь заставляет оставить очередной вызов и переключить внимание на присутствие менеджера, совершенно не удивляющегося на довольно неоднозначный контекст разговора и не обращающего на это внимание. Не впервой быть свидетелем подобных тем между господином Чоном и мальчишкой – они довольно сблизились за последние недели, чтобы понимать настоящий смысл озвучиваемых ими фраз. — Пришли результаты диагностики, — сообщает Джин-Хо, не находя во взгляде Чонгука запрета говорить при мальчишке, а потому продолжает: — трещина срослась, реабилитация сокращается до восьми недель, прогнозы положительные, вероятно, к середине лета можно будет осуществлять выезд… Тэхён резко оборачивается к мужчине, не понимает, о каких восьми неделях речь, не слышит дальнейшего отчёта, вцепляясь пальцами в подлокотники кресла, и точно уверен, что раньше было всего четыре недели. Какая ещё середина лета? В начале осени заканчивается сезон гладких скачек, и Ким не верит, что господин Чон намерен подготовить их за месяц и через полтора выпустить на ипподром. Да, он что-то говорил про сезон, но то было направлено на мальчишку как на жокея, а не кобылу. Тэхён планировал за эти пять месяцев вывести кличку Альтаир хотя бы на местный уровень, не говоря об облачной надежде прогреметь на всю страну, чтобы уже в следующем году выйти в международные. — Спасибо, Джин-Хо, — отпускает менеджера господин Чон, довольный выдержкой Кима, который не перебил громким вопросом отчёт, до сих пор ждёт, а после тушит сигару и забирает пиджак со спинки кресла. — Как насчёт кофе, Бэмби? — Какие ещё восемь недель?! — поднимается Тэхён, смотря в спину мужчины, уходящего из кабинета, и направляется за ним. — Было же четыре… — Минимум четыре, Тэхён, — напоминает Чон, прекрасно помня их первый разговор, и останавливается у двери, пропуская Кима вперёд, — и это только на сращивание. Не говори, что ты правда надеялся, что кобылку отпустят и ты тут же оседлаешь её, я разочаруюсь. — Вы не сказали мне ничего, чтобы я думал иначе. Тэхён открыто злится, почти до ненависти. Он может стерпеть уход от ответа, бессмысленные задания, нагрузку работы и постоянные игривые насмешки над собой, но не ложь и нарушение своего же слова. Не рассказав ему о подставных фаворитах, господин Чон обрёк мальчишку на чувство лжи, падения, ощущения, будто его использовали. Доверие, которое Ким, через себя переступая, пытался выстроить с мужчиной, слишком быстро потеряло равновесие. Тэхён не просит много, лишь не лгать ему и не предавать. Ким слишком напряжён, в нём скопилась та агрессия, которую он подавлял всё это время, раздражение и неосуществившаяся месть жокеям. Таким его Чонгук на лошадь не посадит, опасно. И усугублять положение не стоит, поэтому мужчина убирает одну руку в карман брюк и не решает переносить необходимый разговор. — Обед – отличный способ занять тебе рот, чтобы ты всё внимательно выслушал, — господин Чон приглашает на разговор, снова избегая обыденных банальностей, — как тебе идея? — Вот поэтому вы в свои сорок не женаты, — проходит вперёд Тэхён, комментируя слегка грубое предложение, и оборачивается, дожидаясь выхода мужчины. — Не замечал, что ты пессимист, — намёк в сторону округления своего возраста в худшую сторону. — Ну кто-то же должен спускать вас с небес, — чрезмерным оптимистом называет, не стесняется в глаза всё это говорить. — Эта роль принадлежит Джин-Хо, — закрывает дверь Чон, оставаясь в шаге от мальчишки. — Хочешь ко мне на небеса? — Я занят. Последующие несколько секунд Чонгук теряет контроль или понимание смысла, скрытого под занятостью уходящего в сторону улицы сироты, потому что это похоже, будто мужчину только что отшили. Хотя Тэхён и принимает его правила, он редко подыгрывает намерениям выставить себя в качестве любовника, поэтому мальчишка может быть занят работой и осуществлением желания участвовать в скачках. Чон слишком много начал позволять, это не в его правилах. Заигрывается, забывается, пристаёт не для тренировки терпения, а ради колких ответов, укоризненных взглядов, будто вызвать у мальчишки эмоции стало новой целью. Это всё потому, что у них единое желание, похожие чувства к скачкам и глубоко непризнанное осознание, что они друг для друга могут стать опорой. Обоим выгоден союз. За прошедшие недели, когда единственным раздражителем для Тэхёна стал господин Чон, они привыкали, отбросив предохранительные барьеры, сближались, прощупывали нервы друг друга, кажется, случайно что-то задели. Болезненные воспоминания, наверное – когда о них знает кто-то другой, становится не так паршиво об этом молчать. Чонгук не упоминал неудачное усыновление, Тэхён – покинутый ипподром. Это, несомненно, шаг навстречу с обеих сторон, главное – не делать поспешных. Только поспешные делает Тэхён в силу своей наивности и разгоревшегося на фоне вступления в клуб желания участвовать в скачках. Для него сейчас каждый день решает их судьбу, и слышать, что обещанные четыре недели удвоились – почти равносильно предательству. Поэтому движения Кима немного резкие, когда он приносит обед на двоих и особенно громко ставит чашку с ненавистным кофе, с тремя ложками сливок и без сахара, всё, как обучили. Это не входило в планы господина Чона, просто он в очередной раз хотел задеть чужую строптивость, спросил, сделает ли мальчишка ему кофе, а тот встал молча и пошёл делать. — Быть с тобой предельно откровенным или не шокировать тем фактом, что лошадь способна сломать себе ногу, неудачно наступив, просто поднимаясь с положения лёжа? — господин Чон делает глоток, замечая, что Тэхён не спешит отвечать, принимаясь за еду, чтобы молча всё выслушать. Прогресс с травмой Кима застопорился, он так же продолжает смешивать еду, но всё же позволяет себе подкладывать больше, но только мужчине. Привык, а потому Чон выступает как проверенное безопасное место – с ним Тэхён расслабляется, зная, что его страх на Чонгука не распространяется. — Так вот, всё это время было затрачено на сращивание и укрепление костей, — продолжает мужчина, — риск перелома всё ещё есть, поэтому последующие недели будут направлены на продолжение укрепления и возвращение кобылы к привычным выходам. Даже не тренировкам, Тэхён, забудь об этом до середины лета. — И сколько минимум я должен бегать по объездным трассам вместо ипподрома? — В лучшем случае до сентября, — открыто признаётся Чонгук. — В худшем – до следующего года. Удар ребра ладони о стол выдаёт неверие Кима, на чьи планы только что накинули верёвку и на его глазах задушили. Пробраться тайком на забег уже не получится, второй такой выходки ему не простят, Тэхён больше не может выйти раньше, чем ему разрешат. — Это из-за Сугёма? — внезапно спрашивает Ким, надеясь найти адекватную причину этого решения. — Вы собираетесь выводить его в международные, это же приоритет. — Приоритет – не угробить твою кобылу, о которой я ни черта не знаю. Особенности, темперамент, характер, возбудимость, скорость восстановления, выносливость – я всё это только ещё увижу при начале тренировок, которые придётся корректировать индивидуально под неё. Поэтому ваш первый забег будет или в сентябре, или в следующем году. Господин Чон ненавидит риски, но некоторые можно контролировать, а потому жертвует собственным временем и средствами ради этого контроля. Он примет ненависть к себе за чрезмерную озабоченность, готов терпеть истерики, но доверится собственной практичности, а не желанию выпустить самородок под своим именем. Тэхён отклоняется и падает на спинку стула, отводя взгляд в сторону и пытаясь хоть немного принять неизменный факт их запланированного выхода. Ничто не заставит владельца изменить своё решение, даже если Альтаир хорошо себя покажет и будет готова раньше осени. Внутри всё заполняется каким-то противным чувством, Ким не хочет определять его, как сгорающая собственная наивность – они почти одержали победу без профессиональной подготовки, Альтаир заслуживает выхода раньше. — Да и ты всё ещё далёк от желаемого результата, — добавляет Чонгук, указывая, что всё зависит от готовности не только лошади. — Ты можешь хорошо управлять своей кобылой, но отвратительно контролировать себя, а это неизбежно приведёт к поражению. Мы же этого не хотим. — Попробуйте сказать это Сугёму, — Тэхён возвращает взгляд к мужчине, — его чувствительная нервозность требует вашего внимания. — Моё внимание принадлежит тебе, — без улыбки заверяет Чон, — не разбрасывайся им. Чашка кофе уже опустошена, но мужчина не спешит покинуть зал, оставаясь рядом с мальчишкой и заставляя его почувствовать себя снова особенным. Неважно, что ему заплатили за победу арабской и обещали щедро отплатить за выход в международные – Чонгук выбирает фаворитов на основе реальных данных, а не количества нулей. И в который раз соскакивает с темы вывода Сугёма, будто и вправду не намерен им заниматься, что заставляет Тэхёна не просто слышать о собственном превосходстве перед другими жокеями, а принять этот факт. В зал постепенно приходят другие, видят владельца в компании сироты, для них это почти привычно, что не сказать о жокеях, пропустивших что-то очень важное. Фаворит всегда стоит выше простого жокея. Беспородный уже превзошёл чистокровок.

℧

— Он так обжимается с кобылой, — комментирует наблюдаемую картину Чанён, прислоняясь к слегам забора в ожидании тренера Но для утренней тренировки, — меня сейчас вырвет. — А по-моему, — рядом пристраивается Хёнук, вклиниваясь между парнями, — это просто любовь. — Сироты на любовь не способны, — выплёвывает Сугём, не сводя взгляда с Кима. Ни любить, ни быть любимыми – их бросили ещё в детстве, кому они нужны. Сугём уверен, даже владельцу он не сдался, все эти их тренировки не больше, чем фальшь благотворительности и элементарная база для участия в подставных скачках, чтобы просто поиметь с сироты результат. Весь вчерашний день они наблюдали, как Ким крутился рядом с господином Чоном, это не могло не резать глаза. Кажется, за их отсутствие сиротыш забыл, кому принадлежит эта территория. — Ожог зажил, — всматривается Чанён, не наблюдая на руке парня повязки, — будем дописывать «беспородный»? — Ты конченый? — толкает в плечо Хёнук, заставляя того замолчать. — Не знаю, как вы, а я не хочу отсюда вылететь и работать как все! — Не говори, что ты поверил в угрозы господина Чона, — цокает Сугём, отворачиваясь от сироты и заглядывая в глаза друга. — Его заботят собственные проблемы, беспородный в их число не входит. Ему просто в падлу разгребать дерьмо, если сиротыш проболтается, а он этого не сделает. Для Сугёма Тэхён становится соперником, признавать это тошно, но особое отношение к нему реально существует, а причина всё ещё неизвестна – Сухёк вчера сбежал, ничего у господина Чона не спросил. Владелец сам сиротой занимается, выбрал его себе в фавориты и будет протаскивать, иначе для чего столько вкладывать и тратить время. Это наводит на мысли, что мужчина намерен поставить беспородного в один забег с ним, а Сугём не может ему проиграть. — Давайте затащим его в ночной клуб, — предлагает Хёнук, — он точно напьётся и подпортит себе репутацию, а мы ему в этом поможем. Скандальных жокеев в серьёзном спорте не любят, никто другой его к себе не возьмёт. — Вообще-то, — вспоминает Чанён, — есть клуб, чей владелец даже заинтересован в скандальных, говорит, ему нравятся жокеи с характером. И они не выходят на уровень выше скачек по стране. Если беспородный уйдёт туда, разве это не будет лучшим вариантом для всех? — Я даже знаю, как его подтолкнуть к решению уйти отсюда, — улыбается Сугём, ощущая предвкушение победы. В этот раз они доведут дело до конца, не будут действовать под влиянием внезапного момента, а продумают как качественно заложить в голову сироты навязчивую мысль уйти отсюда. — Вопрос, — чуть наклоняется Чанён вперёд, чтобы увидеть обоих, — как мы его в клуб затащим? — Тебе в голову не пришло ни одной идеи? — удивляется Хёнук, придумав уже как минимум три подходящих. — А сил вам хватит? — доносится позади голос, пробегающий холодом по спинам жокеев. Позади стоит господин Чон, как давно – неизвестно, и сколько слышал – тоже. Взгляд Сугёма менее выражает страх, пара недель отдыха позволила ему услышать из разговора родителей достаточно, чтобы перестать трястись перед владельцем клуба. Ничего он им не сделает. — Вляпаетесь в дерьмо, я вас вытаскивать не стану, — предупреждает Чонгук, не занимая определённую сторону между своими жокеями и даже не упоминая сироту. Как Сугём и думал, всё это было показательной благотворительностью. Неважно, сколько слышал мужчина, тот факт, что он просто оставляет это без своего внимания, будто вовсе ничего не знает, показывает, что жокеям запланированное сойдёт с рук. Они даже в какой-то степени помогут друг другу: владелец избавится от сироты, освободив своё время, а жокеи вернутся в привычную жизнь, в которой не будет назойливо вертеться беспородный. И уж тем более появляться на одном ипподроме с ними. Только господин Чон этих жестоких детишек воспитывать не намерен, бесполезно и поздно, когда они уже видели, как разбираются с проблемами их родители. Он может лишь предупредить, что не станет решать проблемы, на которые они нарвутся, потому что в этот раз всё будет иначе. Чонгук не спеша приближается к Тэхёну с кобылой и понимает, что мальчишка на глупости не поведётся, ему не нужна защита. Даже если и поведётся, проиграть во второй раз он себе не позволит. — Оставляй её и выводи лошадей для жокеев, — поторапливает Чон, не имея возможности сегодня присутствовать в клубе, — держись подальше от Такано, он сегодня не в духе. И никуда вечером не уходи. — Вообще-то вечером я собирался с друзьями пробраться в закрытый парк аттракционов, залезть на колесо обозрения и сломать обе ноги, — иронизирует Тэхён, у которого нет друзей, как и выходов за территорию клуба на протяжении всего его пребывания здесь, — но раз вы просите, то никуда не пойду. — Я не шучу. — Я знаю, вы не умеете этого делать. — Ты до сих пор злишься? — Ну хотя бы с очевидностью у вас всё в порядке. Чонгук этим утром имел неосторожность неудачно высказаться, перегнул палку, задел мальчишку и получил обоснованную обиду в свою сторону. Раньше подобные столкновения заканчивались простым молчанием, сейчас же Тэхён ощущает собственную значимость, особенность, а потому позволяет себе отвечать. До серьёзных оскорблений не опускается, у него нет цели бить по больному, лишь показать свою обиду. Пусть показывает, это лучше, чем он проглатывал унижения в свою сторону от людей. — Я куплю тебе клубники в качестве извинений, — предлагает господин Чон, не имея времени исправлять свою ошибку сейчас. — С любовниками такое срабатывало? — Вечером и проверим. Тэхён взглядом провожает мужчину, наконец замечая жокеев, ожидающих своих лошадей, и отпускает Альтаир, уходя выполнять приказ. Неужели мужчина и правда считает, что его можно купить какой-то клубникой? Хотя отчасти можно, любимые ягоды всегда приносили хоть какое-то удовольствие от своей жалкой жизни. Остановившись перед денником буденновской, Тэхён внезапно осознаёт, что его жизнь перестала быть жалкой. С какого-то момента в него будто вдохнули что-то по-настоящему живое, с дрожью пробегающих мурашек можно даже признать позитивное – это всё из-за присутствия Хосока, Ким уверен, но никак не эйфоричного обожания господина Чона. Его просто заставили поднять собственную значимость, подошли, нагло схватили планку и оставили где-то выше собственного роста, но всё же чуть ниже солнцезащитных очков. Демонстративно об этом всем говорят, называют ценным, указывая на всего его, а не какую-то определённую часть, вроде достойной уважения целеустремлённости. Просто всего сразу: с врождённой ненавистью к миру, недостатками отвратительного характера, с которым его никто не полюбит, с травмой. Тэхён молча убирается из-под ног Такано, держится подальше, возвращаясь к своим обязанностям, когда приводит последнюю лошадь, и думает, что всё это началось после раскрытой травмы владельца клуба. По крайней мере Ким ещё дышит, у него есть шанс – Хосок на днях обронил, что у Чонгука тоже. Сомнительный, маловероятный, но всё же с долей возможного положительного результата, и хромоту можно значительно уменьшить. Парень об этом не думал так часто до того, как вспомнил, что когда очнулся после обморока, то увидел, как господин Чон себе что-то вкалывает, и это оказалось просто обезболивающее. Почему мужчина намеренно игнорирует возможность что-то исправить?        — Видел его падение? — слегка удивляется Джин-Хо, получив вопрос, который явно должен быть адресован не ему. — А ты?.. — С первого ряда, — подтверждает менеджер своё присутствие при том самом происшествии, жестом напоминая Тэхёну закончить наполнять поилку, потому как тот от осознания произошедшего подвис. Джин-Хо был с Чонгуком с самого его начала спорта и до сих пор остаётся рядом, никто лучше не знает владельца клуба, поэтому Ким и обратился к нему. Зачем только – понять не может. Возможно, ищет связь между осторожностью господина Чона к травмам, из-за которой первый забег передвинут на конец сезона гладких скачек. Сейчас вечерний обход, Тэхён уже привык делать его с персоналом, подготавливать лошадей к ночи, но замедляется, когда представляет, каково это было находиться в то время рядом. Останется ли с ним кто-то так же, если он упадёт на ипподроме? — Тебя это до сих пор беспокоит? — Джин-Хо протягивает толстовку парня, снятую перед работой, и заглядывает в глаза, не слыша ответа сразу. До сих пор. Сложно было не заметить в первые дни, каким молчаливым стал Тэхён, колкости ответов полностью не ушли, но были тихими, почти силой вытянутыми, лишь бы что-нибудь ответить. В остальном же изменений не было, и господин Чон рассказал, что стало причиной подобного поведения – мальчишка узнал, как он получил травму, но не сказал, что позволил это ещё и увидеть. — Просто интересно, — отрицает сам для себя Тэхён, — я никогда ничего не ломал. Это была не жалость и не страх, Ким просто случайно на себя перенёс, на время задохнулся, но быстро восстановился. Там, в сердце, частичка чужой боли прижилась, померкла и затаилась – если Тэхёна ожидает подобная участь, будет уже не так больно. — Не смотри на его травму, — всё равно успокаивает Джин-Хо, пропуская мальчишку через двери вперёд, — он сам её осложнил, когда попытался вернуться, — в голосе ярко отражается какая-то злость на повторно допущенную ошибку. — Хромоту можно исправить, а боль не физическая, она существует только в его голове. Вот для чего проплаченные сеансы к психологу – боли вовсе не в физической травме, а психологической. Есть моменты, когда она почти незаметная, когда усиливается и становится настолько невыносимой, что единственным выходом остаётся на сутки потерять над собой контроль. — Так что не думай об этом, — советует Джин-Хо, — ты, возможно, вообще не упадёшь. Не спеши и доверься чужому опыту. Поверь, господин Чон не меньше твоего хочет выпустить вас на ипподром. — С чего ты это взял? — Спроси его лично, если интересно, — менеджер демонстративно поднимает руку и смотрит на наручные часы, — моё рабочее время окончено. Хорошей тебе ночи, Тэхён. Ким не успевает ничего сказать, наблюдая, как Джин-Хо уходит, нарочно отправляя мальчишку к мужчине, чтобы он с ним разговаривал. Его схема стала заметна, когда менеджер проговаривается о каком-то интересующем парня вопросе, но полного ответа не даёт, а посылает к господину Чону. Они точно это вместе придумали. На самом деле просить поговорить оказывается не так уж и сложно, Тэхён почти привык, потому что отказов не получает. Сирот мало кто слушает, поэтому привыкать просить было сложно и даже казалось унизительным. Сейчас же ему дают ответы, может быть, не сразу, переносят на другое время, но к вопросам возвращаются. Так работают нормальные взаимоотношения. — Беспородный! Тэхён оборачивается, замечая Хёнука, и бросает взгляд на ворота, где по-прежнему отсутствует Порше. — Господин Чон просил тебя передать это Сухёку, — Чхве пихает в руки Кима какую-то спортивную сумку и выдыхает, будто принести это сюда было для него слишком тяжело. — Он в городе тебя ждать будет, а то сам понимаешь, Сухёк сюда не может вернуться. — Я должен сделать это сейчас? — скептично уточняет Тэхён, не понимая, откуда такая срочность. — Разве Сухёк не живёт у господина Чона? — Мне откуда знать, это ты здесь на побегушках, — нервно закатывает глаза Хёнук, продолжая что-то печатать. — Ладно, забей, я сейчас тоже в этот клуб еду, поедешь со мной, а то мне влетит, если ты потеряешься нахрен. Такси через десять минут, беспородный. Парень хлопает Тэхёна по плечу и спешно уходит, оставляя его с тяжёлой сумкой, кажется, действительно нужных вещей. Поэтому Чон просил не уходить никуда вечером? Потому что ему срочно понадобилась бы помощь? Это в его манере ничего не объяснять и посылать приказы через сторонних людей, а учитывая вчерашний скандал с матерью Сухёка, подобная спешка кажется оправданной – Ли же через окно сбежал, практически ничего с собой не взял. Возможно, у господина Чона из-за той дамочки проблемы, могли привлечь сторонних людей, нужны срочно документы, это всё становится неважно, когда Хёнук возвращается один и кивает в сторону подъехавшего такси. Дорога проходит в болтовне Чхве по телефону с друзьями, которые его ждут в клубе, Тэхён особо не вслушивается, думая над словами менеджера – господин Чон пытался вернуться в спорт, но это только всё осложнило. Даже трещина способна стать полноценным переломом. Именно поэтому мужчина сейчас осторожничает, не выпускает кобылу раньше времени, а с ней её наездника на другой лошади, подготавливает обоих порознь, потом будет вместе. Киму просто надо положиться на чужой опыт. Клуб, у которого останавливается такси, Тэхён уже знает, бывал здесь на подработке года два назад, драил днём полы – этот навык пригодился для той же работы вылизывать кухню, конюшню и жилой комплекс. Сухёка не видно, Хёнук говорит, он, наверное, уже внутри, и хватает Кима за плечи, заводя в клуб поискать парня там. Становится неудивительным, когда Чхве пропускают как постоянного посетителя, не проверяя возраста сироты, а на верхнем этаже, на площадке с диванами, уже приготовлено место, где собрались другие жокеи и их знакомые. Сухёка здесь нет. Чанён, перекрикивая бьющую по голове музыку, говорит, Ли опаздывает, но уже половину пути проехал, скоро будет, Хёнук хватает Кима за рукав толстовки и тянет на диван, пихая бутылку в руку и советуя подождать. За первые десять минут пиво в ладони теплеет, за вторые Тэхён начинает стучать пальцем по стеклу. Когда становится чересчур подозрительно это дружелюбие жокеев, постоянно подбивающих что-то попробовать и выпить, Ким уже хотел было сам позвонить господину Чону, но Хёнук кивает в сторону лестницы и заставляет обратить внимание на поднимающегося к ним Сухёка. Он и вправду пришёл. — Просто расслабься, беспородный, — Чхве сам открывает крышку у бутылки, показывая, что нет никакого подтекста, Сухёк пришёл, как они и обещали. — Господин Чон заберёт потом вас вдвоём, так что можешь напиться, мы за всё заплатим. Да, Сухёк? — Ты не платишь, придурок, у тебя отобрали карту, — забирает бутылку Ли, садясь с другой стороны от Тэхёна и переводя на него взгляд. — Ого, ты правда пришёл? — замечает спортивную сумку рядом и притягивает к себе. — Спасибо. Всё слишком подозрительно кажется правдой – в самом начале господин Чон не ставил особых запретов, сказал лишь предупреждать, если тот уйдёт, и попросить забрать, если напьётся в каком-нибудь клубе. И появление здесь Сухёка лишь рассеивает последние сомнения. И Тэхён делает первые глотки, не замечая, как Сугём, наблюдая за этим, расплывается в довольной улыбке. Это правда то, что было нужно. Какая-то непривычная обстановка, полная отвлечённость от работы, способ снять напряжение и разрешить себе на время забыться. Отпустить терзающую вину за травму Альтаир и давящую почти паникой собственную. Компания не позволяет сделать это полноценно – жокеи постоянно возвращают в реальность соперничества, оставаясь противниками даже вне своей территории. На мимолётную мысль Тэхён усмехается и запивает её остатками напитка – территория конного клуба им больше не принадлежит. К середине второй бутылки Ким пытается посмотреть на время, цифры на экране уже начинают плыть, но Хёнук резко вырывает телефон, не позволяя заметить, что прошёл почти час. Вряд ли господин Чон позволит им задержаться здесь надолго, поэтому Тэхён берёт какую-то рюмку со стола и выпивает её, ощущая острое жжение в горле и приятную тяжесть в ногах вовсе не от тренировок. Обратно не садится, небрежно вытирает губы рукавом и уходит в сторону уборных. Ополаскивая лицо холодной водой, Тэхён замечает стоящий в ушах звон от громкой музыки, смотрит в зеркало не слишком отвратного туалета, каким его когда-то убирал, и замечает входящего Сухёка, пытающегося ровно положить одолженную у кого-то сигарету за ухо. Жокеи уже пьяны, и Ким уверяет себя, что сам ещё не настолько. — Когда приедет Чон? — спрашивает Тэхён, кажется, забыв свой телефон наверху. — Зачем ему приезжать… — невнятно проговаривает Ли, а после понятого смысла оборачивается, будто в испуге спрашивая: — он сюда приедет? Ты что, позвонил ему? — Разве он не должен был сделать это… Реакция Сухёка противоположна той, которая должна быть, будто изначально он пришёл сюда без ведома господина Чона. Прежние подозрения начинают разгораться, когда Ли проводит пятернёй по волосам в попытке понять сироту, и оба находят замешательству объяснение – Тэхёна здесь быть не должно. — Стой, — останавливает Сухёк, вытягивая руку, — ты не сам сюда пришёл? Чёрт, я ничерта не соображаю, какого хрена ты здесь вообще делаешь?! Ким тоже не особо понимает, почему господин Чон связался с жокеем, попросив передать ему задание, когда на это есть Джин-Хо, не говоря о срочности и том, что у Тэхёна тоже есть телефон. Почему тогда это не казалось странным? Потому что мужчина просил вечером никуда не уходить, и парень ошибочно принял, что именно для просьбы. Это было предостережение. Тэхён почти вываливается на улицу через толпу, свежий воздух пронизывает завитки насквозь, под одежду ещё пока не проникает, душно. Ким пытается вспомнить примерное направление к Хосоку, до него ближе, чем до конного клуба, и уходит, решая сориентироваться по пути. Как он вообще мог так облажаться? Всё потому, что привык доверять господину Чону, не сомневаться в его словах и действиях. Ошибка внутри, где-то в душе, между человечностью и сочувствием, вложенные сироте кем-то по случайности. — Беспородный! Позади наваливается на плечи Чанён, вовсе не по-дружески сжимает, давит на шею, заставляя остановиться, и пытается отдышаться от бега. — Мы же только начали, куда собрался? Юн заставляет развернуться, увидеть остальных и осознать, что сегодня они доставят господину Чону много проблем. Никого, конечно, не смущает, как трое парней затаскивают одного в сторону меж зданий, за клуб, толкают в переулок, в тени которого обычно курят, и о каком-то сорванном плане говорят. Ничего интересного, видимо, не подготовили, раз Сугём берёт из мусорного контейнера какую-то деревяшку, перекидывает её из руки в руку, смотрит на сироту, так, будто во всех проблемах виноват только он. Забрался на чужой ипподром. — Какую тебе ногу сломать: левую или правую? — великодушно предоставляет выбор Сугём, загоняя Кима к тупику в конце. — Это выглядит даже не жалко, — усмехается Тэхён, понимая, что его хотят снять с участия в скачках, потому что наконец жокеи видят перед собой соперника, — а ничтожно. Просто убожество видеть ваши трясущиеся задницы от страха проиграть мне. Сугём сплёвывает под ноги, не собираясь признаться даже себе в том, что Ким оказывается прав, нет. Они это делают, потому что сирота слишком задержался в клубе, ему пора возвращаться в приют и забыть дорогу в спорт – это не его место. Фаворитом должен быть только Сугём. Они уже это проходили, трое против одного должны с лёгкостью справиться, только Тэхён от первого замаха плавающей в пространстве деревяшки уклоняется, бьёт сразу же под дых, заставляя Сугёма согнуться от неожиданной силы удара. Деревяшка падает с дребезжанием, Ким до неё не успевает дотянуться, когда Чанён хватает за плечи и разбивает ему нос коленом, а после Хёнук пинком бросает на землю. Старая схема, нельзя оставаться внизу, срочно необходимо встать. Тэхён промаргивается, ощущая подступающую тошноту, поднимается на локтях, но тут же удар по рёбрам сбивает обратно под яростное шипение Сугёма, держащегося ладонью за горящее место и хватающего деревяшку. В конце переулка собираются наблюдатели, кажется, снимают на видео, Ким вспышки видит размыто, но уже не из-за алкоголя в крови, а выступивших защитой от грязи слёз. Чанён наступает на запястье с ожогом, не позволяет подняться, когда Сугём замахивается, но бьёт по земле – Тэхён подгибает ноги, всё как учили, чтобы не отправиться в реанимацию, сбивает Чанёна и рукой заслоняется от удара деревяшкой. Попадает по пальцам, горящая боль пульсирует вместе с поднятой внутри взвесью, и Ким перехватывает руку Хёнука, тянет на себя и сталкивает всех жокеев, поднимаясь на ноги. Беспородный в прошлый раз не был таким. В нём скопилось осадком слишком много ненависти, обиды и ярости, в тот раз осела и месть. И оленёнок срывается, не допустит, чтобы в этот раз исход был его виной, потому что сейчас он не слабый, не позволит сделать с собой задуманного. Отомстит сразу за всё. Тэхён стирает кровь из-под носа, не убегает, когда путь для него становится открыт, оборачивается и перехватывает Чанёна за запястье одной рукой, другой хватает за волосы и бьёт лицом о железный мусорный контейнер, возвращает разбитый нос и вторым ударом с хрустом ломает его. Хёнука через плечо перебрасывает, выкручивает ему руку, не ощущая даже болезненных мурашек от его вопля – в сироте не осталось никакой эмпатии. А после поворачивается к Сугёму, успевая присесть, схватить попавшийся под руку кирпич и ударить им его по кроссовку. Переулок утопает в криках боли, в голове от них даже не звенит, не вызывает ни жалости, ни наслаждения, ничего – это не его способ решать проблемы и уже не защита. Это – месть. Тэхён перебойно дышит, смотря на всех троих на земле, поднимает уроненную деревяшку и сплёвывает с губ вязкую кровь, наступая на край джинсовки Сугёма, чтобы перестал отползать от него. — Выбирай, — обращается к жокею Ким, отпихивая в сторону от его руки кирпич, — левую или правую? — Больной ублюдок, только попробуй… Улица заполняется рваным криком от удара, похожего на замах в гольфе, по левой ноге, чтоб на господина Чона похож не был, но побывал в его шкуре, по берцовым бьёт, не жалеет. Тэхён резко разворачивается и не позволяет подойти Хёнуку, пинает в живот, заставляя отойти к стене, оставляет и ему на память трещину в рёбрах, кидая в него деревяшку – пусть в солидарность к другу тоже отдохнёт от скачек. Мало отделался Чанён, кажется, это он больше всех расстроился, что не удалось поставить ему клеймо, поэтому Ким ловит пытающегося сбежать жокея и опрокидывает его спиной на землю. Пусть полежит с сотрясением, может, хоть так запустится в мозгах процесс думать. Рваные стоны боли сочувствия не вызывают, у наблюдающих тоже – захотели бы, Тэхёна оттащили, но никто даже не сделал попытку остановить драку. Это безразличие сыграло парню на руку, потому что осадок внутри испарился, но дышать не стало легче – в голове звон мешается со звуком сирены. Точно, кажется, среди этой грязи не хватает Сухёка.

℧

Спокойный взгляд смотрит на синеватый отёк двух пальцев, некрасиво опухших и ставших похожими на пальцы Такано, имеющего то ли лишний вес, то ли объёмную мышечную массу, но веселья это не вызывает никакого, когда врач возвращается с готовым рентгеновским снимком. Тэхён убирает лёд с переносицы и переводит взгляд на жокеев, которым уже накладывают гипс: закрытый перелом большеберцовой Сугёма, перелом со смещением костей носа Чанёна, которого собираются отвозить на операцию. Хёнук отделался лишь трещинами в паре рёбер и вывихом руки, но для первого раза достаточно. Второй они не переживут. — Будем накладывать гипс, — оповещает врач, привлекая внимание Тэхёна. — Какой ещё гипс? — У вас два закрытых перелома средних фаланг указательного и среднего пальцев. Гипс накладывается до локтевого сустава, продолжительность реабилитации займёт тридцать-сорок дней. Тэхён резко вырывает свою руку, не позволяет начать наложение гипса – это заберёт у него слишком много времени, он не уложится в минимальный срок выхода на ипподром. — Нельзя без гипса? — уточняет Ким. — Есть какие-то небольшие фиксаторы… — Не в вашем случае. В горле встаёт неприятный душащий ком обиды, несправедливости, ведь он был так близок к началу полноценных тренировок с Альтаир, но снова её подводит. Врач помогает снять рукав перепачканной в грязи и крови толстовке, начинает процедуру наложения гипса, сгибая пальцы в нужном положении и не слыша от парня и всхлипа боли. Больнее жизни его всё равно никто не сможет ударить. — Не думай, что отделаешься только этим, беспородный, — с другого конца помещения бросает Сугём, довольствующийся хотя бы тем, что время тренировок теряют они все. — Чанёну компанию составить захотел? — рычит Тэхён, которому кто-то перекрывает видимость на парня, останавливаясь прямо между ними. — Рты свои закрыли. Твёрдый, пугающий голос пробирает до сломанных костей, звучит коротким приказом, от которого в миг образуется полная тишина. Тэхён поднимает голову выше и сталкивается с Чонгуком, который только узнаёт, что и мальчишке накладывают гипс. В его взгляде проскальзывает… разочарование? Киму не удаётся рассмотреть лучше, мужчина отворачивается, когда входят родители жокеев, сейчас у него много шумных проблем и истерик матерей, чьи бесценные сыновья чуть не лишились жизни в спорте. Тэхён закатывает глаза – драматизма им хватает вполне и без его комментариев – отворачивается, наблюдая, как его гипс перевязывают бинтом. Застывает вместе с ним и его время. — … его за такое мало вышвырнуть из клуба! Тэхён возвращается в реальность, где разъяренная мать Чанёна тычет в сироту пальцем с огромным кольцом, обращаясь к владельцу клуба. — Ну и что, что он сирота? — усмехается женщина, наслышанная о какой-то благотворительности в клубе. — Это наделяет его каким-то особым правом?! Таких агрессоров стоит изолировать от общества! Ким уверен, против таких людей, как родители жокеев, мало кто пойдёт – за их спинами влияние и деньги, а они решают многое, если не всё. Но, вопреки своим ожиданиям, Тэхён ощущает, как его берут за здоровую левую руку, задирают рукав толстовки и поднимают, показывая затянувшиеся ожоги, оставленные сигаретой. — Тогда изолируйте своего сына – мой фаворит пострадал, — Чонгук разжимает ладонь и опирается на трость, с полным равнодушием смотря на шокированных родителей. — Разве я не предупреждал вас и ваших отпрысков, что не буду разгребать их дерьмо? Тэхён не верит, так не бывает. Господин Чон встаёт на его сторону. Стоит чуть впереди, заслоняя собой, с презрением говорит о наиболее пострадавших, потому что они этого заслужили. Чон предупреждал, что им не хватит сил в этот раз осуществить задуманное с Тэхёном, в какой-то степени этих маленьких ублюдков защитить хотел, потому что в отличие от них видел, сколько скопилось в Киме боли от несправедливости. Тэхён позволил себе потерпеть поражение в прошлый раз, но больше такого никогда не допустит, и он это доказал. — Мне плевать на то, что произошло, — господин Чон переводит взгляд на Сугёма, — и выгонять я никого не собираюсь. На моей территории мои правила, и все присутствующие подписали соглашения. Вы ничего не сможете предъявить в обвинение, потому что тогда мне придётся выдвинуть ответные против вас, а скандалы никому из нас не нужны. Поэтому возвратиться в клуб можете только после медицинского подтверждения с выпиской. Чонгук ещё раз бегло осматривает родителей, предвкушая приглашение их супругов для разговора об этом инциденте, потому что они этого так просто не оставят, и уходит, останавливаясь у двери, чтобы дополнить: — И месть – это контролируемая агрессия, и я её поощряю. Телефонный звонок заставляет покинуть помещение, оставляя после этих слов странное осознание, что мужчина в случившемся конфликте не был обязан вставать на сторону сироты только потому, что это была месть. Это вообще не оправдание для Тэхёна, Чон сам себе яму роет, говоря всё в лицо родителям. Ким поднимается следом, с трудом натягивая рукав толстовки на гипс и пропуская в свою сторону что-то, что сироте этого так просто не оставят, выходит в больничный коридор и смотрит в спину мужчины, улаживающего какой-то вопрос в двенадцатом часу ночи. Тэхён хочет разозлиться, спросить, зачем было его защищать, но у него не получается даже оставить эти чувства осадком внутри себя, их перебивает «мой фаворит пострадал». Не надо делать его особенным. Пожалуйста. Сброшенный вызов позволяет Чонгуку заметить позади мальчишку, неоднозначно посмотреть на него, на перепачканную в гипсе толстовку и руку и молча кивнуть, чтобы следовал за ним. Скорую помощь вызвал Сухёк, он же позвонил и господину Чону – Ли тоже не знал о планах жокеев, ему лишь сказали, что пригласили сиротыша и тот согласился. Поэтому Сухёк был так удивлён его появлению в ночном клубе, где друзья должны были передать ему сумку с вещами. Просто жокеи знали – Сухёк на их план не согласился бы. До Порше они доходят в тишине, ночной ветер задевает стягивающиеся корочкой царапины на лице, щиплет, но не так сильно, как могло быть. Чонгук открывает перед мальчишкой дверь, дожидается, когда он сядет и захлопывает, не спеша уходить к водительскому и решив выкурить сигару снаружи. Тэхён в тишине салона не расслабляется, ещё рано, потому что он впервые себе что-то сломал и не знает, как справляться с одной рукой. Теперь он полностью освобождён от работы. Подозрительным становится молчание мужчины, когда они выезжают с парковки, потому что Ким ожидал хотя бы обвинения в глупости и наивности в свою сторону. Не похоже, чтобы его хвалили за чужие переломы, но и не ругают, не штрафуют, совсем ничего. Первый поворот на светофоре не в ту сторону Тэхён пропускает, на втором концентрируется – они едут не в клуб. Парень поворачивается, рассматривая профиль господина Чона, ждёт от него пояснений, не дожидается, а дорога уже меняется на знакомую. — Почему мы едем в приют? — спрашивает Тэхён, облизывая пересохшие губы от глупых догадок. — Из-за проблем нужен официальный опекун? — На время реабилитации ты не можешь оставаться на территории клуба, — отвечает Чонгук, не слыша треска от чужого перелома. — Я везу тебя обратно в приют. — Вы отказываетесь от меня? У Кима надламывается голос, взгляд громко требует сказать, что он не прав. Второго возвращения в приют Тэхён не переживёт. Это больнее разбитого носа, перелома и ожогов, его будто ржавым лезвием царапают изнутри, медленно оставляя незаживающие открытые раны, вспарывают старые шрамы. Ким мог бы справиться со всем, но только не с отказом от него, это слишком жестоко так поступать с ним, зная обо всём. — Я возвращаю тебя на время лечения, Тэхён, — повторяет Чон, — у меня нет полномочий держать тебя на своей территории. — Просто скажите, что вы отказываетесь от меня! — срывается, не может поверить, что чувствует на своих щеках собственные слёзы – начала кровоточить душа. — Зачем мне вешать эту лапшу про лечение?! Почему вы никогда не можете сказать прямо?! — Послушай… — Нет! Тэхён рычит, стирая отвратительно жалкие слёзы подступающей истерики, смотрит на знакомую улицу, в конце которой приют, надеется, что его жестоко проучивают. Пусть это будет ему всего лишь несправедливо безжалостным уроком. — Нет, — интонация понижается, Ким пытается вжаться в сиденье и мотает головой, — я понял свою ошибку, мне не нужен такой штраф… Резкая остановка в тени дерева заставляет замолчать, услышать в заглушенном моторе собственное частое биение сердца, даже какой-то неровный всхлип, превращающий парня в нечто жалкое – он таким был лишь раз и не хочет повтора. Не хочет возвращаться в приют, огни которого горят в нескольких метрах впереди. Оборачиваться страшно, когда господин Чон с громким щелчком убирает свой ремень безопасности, поворачивается корпусом и легко надавливает на подбородок, заставляя повернуться и посмотреть себе в глаза. Страшно пугающие – в них нет и доли раздражения от внезапной истерики. — Слушаешь? — низким голосом произносит мужчина, другим, совершенно незнакомым. — Я не отказываюсь от тебя, не бросаю и не предаю. Просто не имею права держать тебя у себя жокеем, когда ты на больничном, тебе элементарно опасно там находиться. Через месяц ты вернёшься, и всё будет как прежде. Не слушает, не может, ему просто очень больно. Ким уверял, что его возвращение в приют после неудачного усыновления не оставило следов, он правда так думал. Ошибся. Слишком сильно доверился господину Чону. Это почти похоже на предательство, где-то глубоко внутри Тэхён понимает, что тут нужна поправка «вынужденное», а это можно простить, он сможет это сделать. Сможет вернуться. Времени до дебюта достаточно, чтобы любые кости срослись – падай на здоровье. Вот Тэхён и упал. Убедившись, что парень успокаивается, Чонгук тянется назад, достаёт какую-то коробку и вкладывает её в руку Тэхёна. Пахнет клубникой, выглядит как извинения. Да сдалась ему эта клубника сейчас. Ким закусывает губу, когда отстёгивают его ремень безопасности, смотрит, как мужчина выходит и огибает автомобиль, чтобы открыть ему дверь. Тэхён ещё ждёт слов «усвоил урок?», надеется, что это он и был, пусть настолько бессердечный, парень готов простить. Но холод ночи врывается в тёмный салон, беззвучный приказ выходить заставляет подчиниться, а хлопок закрытой двери в чувства не приводит. — Пожалуйста, не надо… — в отчаянии шепчет Тэхён, царапая безымянным пальцем гипс и сжимая ладонью дурацкую коробку ягод. Он почти умоляет, забывая о гордости, боится посмотреть в глаза. Ким не хотел никогда показывать эту свою сторону, она не для людей, только для психологов. Опасная территория, огороженная жёлтой лентой вот уже год, там где-то произошла попытка убийства его психики, и сейчас Тэхён стоит в надежде не дать покушению превратить попытку в убийство. — Я никогда от тебя не откажусь, — Чон снова повторяет, не ищет взгляда, но и не хочет отпускать его таким. — Разве ты отказался от Альтаир из-за трещины? Оставив её у меня, ты не бросил кобылу, это было вынуждено. Поэтому я так же сейчас должен оставить тебя здесь. Хорошее сравнение для того живого, что осталось в сироте, это должно зацепить. Не цепляет. Его заверяли, что он особенный, называли фаворитом, себя – союзником. Тэхён позволил довериться, слепо и наивно, превращая переменное в постоянное. Его просто окунули в совершенно другую жизнь, не менее жестокую, дали попробовать на вкус настоящую поддержку, а сейчас дешёвой фальшивкой кормят. Киму просто надо пережить эту ночь, завтра отпустит. Не отпускает господин Чон, когда Тэхён делает шаг в направлении приюта, хватает его за плечо и возвращает на место, к автомобилю спиной пихает и прижимается к истерзанным губам своими. Ким почти ничего не понимает, в голове резко становится пусто, доносится только треск сжатой в руке коробки с клубникой, и внутрь просачивается чужое тепло. Его, кажется, целуют, сминают потрескавшиеся губы, зализывают крошечные ранки, почти поверхностно, позволяя оттолкнуть себя или ударить, а Тэхёну элементарно нечем. В одной руке извинения, в другой – перелом его жизни. Чонгук отстраняется, сразу заглядывая в блестящие распахнутые глаза – в них всё ещё скапливается мольба не отпускать, и мужчина не отпускает. Подаётся вперёд, убирая руки с крыши автомобиля, укладывает холодные ладони на скулы, приподнимая к себе, снова целует. О последствиях можно подумать позже, придумать оправдания – вроде, ничто другое не смогло бы отвлечь парня – тоже. Сейчас Чон уверенно раскрывает губы Тэхёна своими и целует его по-взрослому, без пошлости, просто успокаивает, оглаживая пальцами щёки, несвойственно себе ласкает, не ощущая ни ответа, ни сопротивления. Голову слегка кружит, наверное, от алкоголя в крови. С какой бы целью его ни целовали, это отвлекает, даже если выбор проститься пал на простой обман. Терять особо нечего, если только землю под ногами. Тэхён отклоняется назад слишком резко, делает короткий вдох – его нос забит, он задыхается, – промаргивается несколько раз и ощущает, как тепло рук исчезает с его щёк. Душно, слишком близко, Киму не удаётся вобрать полную грудь воздуха, вокруг только запах мужчины, который принимает этот жест как сопротивление и делает шаг назад. Чонгук облизывает губы, достаёт сигару и не с первого раза проводит по рифлёному колёсику зажигалки, а после пристраивается рядом, освобождая путь, и облокачивается на Порше – мальчишка стоит на месте, не сбегает. Пытается понять, что произошло, наверное. Пусть забьёт себе голову этим и не думает, что от него отказались. Тэхён не находит, что сказать, как мужчину задеть, высмеять этот порыв, съязвить или выдавить из себя хоть что-то, что было бы похоже на него. В какой-то степени становится страшно, что сейчас Ким снова попробует уйти, его снова остановят и поцелуют. Страшно, потому что не знает, позволит этому произойти или нет. Тэхён несмело поворачивается, наблюдая за довольно расслабленной позой господина Чона, надеется, что голос не будет противно ломаться при единственном вопросе: — Жалеете? Ломается не голос. — Зависит от твоего дальнейшего поведения. Парень этот ответ принимает и выравнивает дыхание, не чувствуя, что будет о чём-то жалеть. Вроде становится стыдно или Ким путает это чувство с другим, не может трезво оценить, да и желания копаться в себе сейчас никакого нет. В руке трещит упаковка – он расслабляет ладонь. — Хочу сбежать, — признаётся Тэхён, с места не сдвигается, будто ждёт на это разрешения. Или предупреждает, что побежит, потому что мужчина не сможет догнать, и лучше остановить его сейчас. — Беги, — спокойно говорит Чон, стряхивая на землю пепел. Ким отталкивается от автомобиля, удостоверяется, что с равновесием всё в порядке, делает пробный шаг, второй, начинает уходить. Проходит по улице и достигает дверей приюта, останавливается зачем-то, но не оборачивается. И пропадает из поля зрения. Но не мыслей. Бóльшая бездарная часть времени уходит на молчание вопросам, как это произошло, почему от мальчишки столько проблем, и месяца не продержался за пределами приюта, как он собрался жить самостоятельно, когда отсюда уйдёт. Остальная на возвращение в комнату, попытки переодеться и заметить, как быстро пропала оставленная на тумбочке клубника. Неважно, Тэхён всё равно не хотел принимать эти извинения. Ким бросает взгляд на привычный потолок, уже предвкушает очередное утро нового дня, который растянется на целый месяц безделья и ожидания. Надежды на возвращение. И когда выключает свет и проходит мимо окна, то замечает на том же месте Порше господина Чона, который заводит автомобиль и разворачивается, уезжая обратно, когда удостоверяется, что мальчишка никуда не сбежал. Кажется, Тэхён не должен сейчас пытаться вскарабкаться обратно в седло. Он должен упасть. И парень падает, утыкается в подушку, желая задохнуться, и слышит странный треск. Надеется, что коробки с клубникой.