аллюр

      

Даже Солнцу свойственно сгорать.

Единственная стрелка уходит на третий круг, слишком быстро пересекая цифры классического секундомера, что не скажешь о лошади на ипподроме, не перебивающей ни один из рекордов забега клуба и не дотягивающей даже до самого низкого. Яркое солнце конца июля вынуждает расстёгивать пуговицы рубашки, оголить вид на спрятанную подвеску, кажется даже, накаляет кольца на пальцах, но не сильнее наездника на ипподроме. С ним даже солнцу не сравниться. Его слова обжигают и всегда по-разному: брошенные в порыве злости долго тлеют, углями прожигая стенки души; откровенные достают из глубины сердца и не нарочно обжигают, почти укалывают, слабо, но так, что это замечаешь, об этом задумываешься. Мальчишка немногословен, но если говорит, то заставляет слушать и слышать его. Но сегодня он подозрительно молчит. — Что не так с кобылой? — не понимает Джин-Хо, наблюдая за довольно низкой скоростью, неприсущей той, что они видели на первом забеге. — Она как будто не слушается. Чонгук видит, нажимает на секундомере «сброс» и облокачивается локтями на ограждающий трассу небольшого личного ипподрома забор, продолжая наблюдать за плавно тормозящей кобылой. Неправильная формулировка. Что не так с её жокеем. Тэхён так рвался на ипподром, гипс раньше времени снял, проигнорировал все сроки, быстро вернулся к собственным тренировкам, усердно занимался выходом Альтаир. И вот когда ему наконец позволили оседлать её и выйти на трассу, они показывают наихудший результат. Никого из посторонних это не удивило бы, не привлекло бы даже их внимание, ведь беспородным лошадям не место в конном спорте, они кровью не расположены к победе. Проблема в том, что Тэхён уже показал, на что они способны, когда проник с кобылой на скачки, и именно скорость впечатлила господина Чона, заставив его передумать. За время реабилитации трещины, лошадь могла потерять форму, а вследствие резвость и выносливость, но не настолько. Уже как две недели Альтаир выводят на шаг и лёгкую рысь, и неделю как пробуют короткий галоп, восстановление уже пересекло черту выхода работы непосредственно с наездником. И результаты себя не оправдывают. Чонгук наблюдает, как мальчишка спрыгивает с кобылы и ведёт её шагом, равняя пульс и дыхание после скачки, сейчас немного пройдут и вернутся. Перед сегодняшним одиночным забегом осмотр лошади не выявил никаких отклонений, повода для сомнений и беспокойств тоже не нашли. Кажется, надо теперь проводить и осмотр жокея. — Вы не собираетесь его предупредить о возможном недопуске? — интересуется Джин-Хо, имея благоприятное время обсудить этот вопрос вдали от мальчишки. Менеджер ещё до отпуска всех жокеев с переломами заводил эту тему, спускал Чонгука с небес собственной эйфории на землю, а мужчина намеренно теснит эту реальность и расставляет руки для Тэхёна, скрывая за собой возможную пропасть недопуска к скачкам. — Ему всё ещё необязательно это знать, — напоминает Чон, отталкиваясь от опоры. — Он не умеет принимать подобные факты. Хочешь вывести его из себя, когда я только нашёл с ним общий язык? Можно было бы подумать, Чонгук и правда не слушает Тэхёна, иначе бы он слышал, что его просили не лгать, что сейчас и происходит. Это можно назвать ложью во благо – пока нет конкретного факта, предполагаемое озвучивать бессмысленно, а потому и молчание не расценивается со стороны господина Чона как ложь. К тому же между владельцем и жокеем впервые происходит какое-то затишье, видимо, оба всецело сфокусировались на подготовке непосредственно к скачкам, времени на межличностные конфликты не осталось. Сил тоже, если честно. Проблемно будет, если на этой стадии возникнет конфликт. Чон наблюдает, как мальчишка гладит кобылу, тихо хвалит её, зная, что сам похвалы не получит – Тэхён понимает, что забег был отвратительным. А раз сам это осознаёт, то и причина этого в нём. — Будет хуже, если он узнает об этом сам, а не от вас, — напоминает Джин-Хо о всплывшей правде бизнеса мужчины в виде подставных фаворитов. Тогда Тэхён расценил это как предательство, отвратительное чувство обмана не вызвало желания прийти и разобраться во всём, поэтому он просто ушёл. И вряд ли быстро вернулся, если бы не разговор с Хосоком. Эта открытая правда заставила его думать, что Ким сделал ошибку, выбрав неправильного покровителя. Он был не столько разочарован в мужчине, сколько ощутил собственную бесполезность и унижение. — Скажу позже, — заверяет Чонгук, распрямляясь и забирая свою трость, — сейчас эта информация ему навредит. Зови Такано, пусть погоняет арабскую. Менеджер поправляет очки, не собираясь в это вмешиваться хотя бы потому, что Чонгук единственный, кто подобрался к Тэхёну ближе всех, лучше понимает, что мальчишке действительно нужно, и его слова будут восприняты иначе, чем от того же Джин-Хо. Если об этом расскажет менеджер, это разрушит доверие к господину Чону. А доверие – это то, что им удалось достигнуть в полной мере лишь через два с половиной месяца. К моменту, когда Чонгук подходит к Тэхёну, тот уже снимает седло и подушку и начинает протирать спину лошади мокрой губкой, делая манипуляции завершения после скачек с самого начала без подсказок. Его теория заметно увеличилась, работа в конюшне в качестве мальчика на побегушках даёт свои плоды. А вот практика хромает в ногу с господином Чоном. — Как закончишь, ко мне в кабинет, — бросает Чонгук, проходя мимо, — и копыта не забудь проверить. Ким ничего не отвечает, снова отмалчивается, не растрачиваясь даже на язвительные ответы – потому что облажался и признаёт это. Как выяснил господин Чон, мальчишка молчит лишь в двух случаях: когда неправ и когда прав Чонгук. В целом это можно объединить в одно, но даже здесь есть существенная разница. Везде есть эта разница. Между ними по-прежнему тоже. Тэхён проверяет копыта на случай, если там мог застрять мелкий гравий, удостоверяется, что всё в порядке, и отводит кобылу отдохнуть на пастбище. Встречи в рабочем кабинете владельца слишком участились, и это не волновало бы Кима так сильно, если бы мужчина не приглашал его показательно при сотрудниках. Если бы персонал только знал, что его зовут туда в очередной раз указать на недостатки и спустить на пару ступеней ниже, только создаётся впечатление, что они туда вовсе не разговаривать уходят. И неважно, что в кабинете господина Чона Тэхён чувствует себя всегда загнанным в угол на чужой территории и другого испытывать всё ещё не может. По крайней мере в открытую об этом говорят только жокеи, которым совсем недавно сняли гипс и позволили вернуться к спорту. Парень на приглашение не торопится, вначале приводит себя в порядок, принимает душ и нарочно трёт волосы полотенцем, чтобы желания прикоснуться к ещё более запутанным волосам не возникало – в последнее время господин Чон обзавёлся привычкой запускать пальцы в его завитки на затылке, когда думает о чём-то, когда хвалит, когда издевается. Нашёл, чем раздражать его, и пользуется.        — Закрой дверь, — тут же звучит приказ, когда Тэхён не успевает даже полностью переступить порог. — Есть один разговор, и он тебе не понравится. — То есть до этого было похоже, что меня всё устраивает? Парень громко захлопывает дверь и проходит, без приглашения падая на кресло и наблюдая, как господин Чон пытается среди стопки документов найти что-то определённое. Удивляет, что с ним даже не пытаются поговорить о провале, который он показал на ипподроме, совсем не похоже, будто ему это так просто спустят. Мужчина способен оставить без внимания дерзость, какие-то незначительные ошибки и плохое настроение, но никогда не промолчит о том, что непосредственно затрагивает его как фаворита. Чон поднимает взгляд, снова в полном молчании осматривает Тэхёна, считать пытается или всё же надеется, что не придётся вытаскивать из него признание вопросами, а тот сам заговорит. Напрасно. Ким по-прежнему не видит смысла просить помощи, которая ему не нужна, сам справится, но позволяет сейчас мужчине опустить себя на пару ступеней. — Чего ты боишься? Несложно заметить лёгкое удивление парня, недоумение и попытку понять вопрос в том ключе, в котором его озвучили, чтобы не рассказать лишнего. На самом деле иногда пугает то, с какой точностью господин Чон улавливает его настроение и мысли, всегда попадает в эпицентр боли, и даже показательное равнодушие не защищает Кима от проникновения в душу. А, точно… там же где-то внутри перья просьбы не ставить в положение, когда к нему вынуждены быть бессердечным, и осевшая чужая боль. Кусочек чувств, не принадлежащих Тэхёну. Поэтому, наверное, забираться к нему внутрь стало так просто. — Оставаться с вами наедине в кабинете с запертой дверью, — прямо отвечает Ким, наблюдая, как мужчина вопросительно смотрит на дверь, будто никогда не догадывался об этом. — Не знал, — признаётся Чон. — Мне казалось, когда нас не слышат, ты становишься более разговорчив, а ты, значит, всё мне выдавал лишь бы быстрее сбежать? То есть господин Чон всё это время закрывал дверь не для создания замкнутого пространства, из которого не уйти, пока он не добьётся своего, а ради уединения? Чтобы никто не слышал то, в чём признаётся Тэхён? И мужчина делает ошибки на почве разности со своим фаворитом, но, в отличие от парня, хотя бы пытается это исправить. Что не сказать о Киме, чьё молчание частенько действует на нервы, потому что время идёт, а он всё ещё не приходит просить помощи. — Тогда можешь открыть дверь, — соглашается Чонгук, огибая стол, — при условии, что ответишь на мой вопрос. — Вы правы, мне не нравится этот разговор, — Тэхён поднимается и уходит к двери, желая не останавливаться и выйти сразу в коридор. — Я часто прав, ты просто не всегда это признаёшь. Ким закатывает глаза, пропуская очередное самодовольство и действительно не признавая данного факта, тянет на себя ручку двери и, когда оборачивается, видит, что его место уже занято. — Что хочешь на совершеннолетие? — интересуется господин Чон, оставляя свою трость, и складывает руки, смотря на мальчишку снизу вверх. — Чтобы вы не говорили со мной об этом. Очевидно, что Ким свой день рождения терпеть не может, поэтому в подарках и особом внимании не нуждается. Мало того, он даже не знал, что в этот день принято подавать суп из водорослей – от этого даже разговаривать на тему своего приближающегося совершеннолетия не хочется. — Это и есть ваш вопрос? — уточняет Тэхён, подозревая, что следующий будет действительно тот, который хотели задать, а этот лишь для отвлечения внимания. — Я уже задал его. Чего он боится? Ким не может понять, когда дал повод усомниться в собственном стремлении, где он оступился, что сделал не так. Тэхён уверен, что не дал возможности понять и увидеть свой страх, потому что даже для себя он не выглядит серьёзным преткновением. — Мне есть о чём волноваться? — Чонгук не сводит взгляда, наклоняется и ставит локти на колени, приближаясь к парню. — Я должен что-то знать? Голос снова мягкий, вкрадчивый и спокойный, без ноток издевательства или привычного чрезмерного оптимизма – таким господин Чон говорит только со своим фаворитом. Что-то явно изменилось, Тэхён пока не понимает что, должно быть, они устали тратить время и силы на споры. Сдались? Ну уж нет, их соперничество будет до тех пор, пока мужчина не признается, что горд своим фаворитом, и не найдёт, за что его упрекнуть. Тэхён вообще-то это человеческое отношение к себе видит, понимает, что ему делают шаг навстречу и протягивают руку, брать её в ответ уже не страшно – его не предадут. Признаваться в своих слабостях тоже не так паршиво, как было раньше, потому что Ким сам показал своё слабое место, не боится, что по нему ударят, просто не смогут. Говорить сейчас что-то, что вызовет в господине Чоне сомнения, страшно. Парень и так потерял много времени, даже тот срок, который был обозначен для участия в первом забеге к осени, нарушен из-за переломов. Любое падение сейчас будет стоить ему дебюта. — Вы меня как любовника спрашиваете? — Тэхён делает попытку перевести тему, неудачную, сам понимает, но всё же пробует. — Проблемы с любовниками решаются деньгами, а я хочу с тобой поговорить, найти причину твоего отвратительного забега и исправить это вместе. И всё же разговор идёт о сегодняшнем провале на ипподроме, и мужчина оказывается прав – Киму эта тема не нравится. Парень беззвучным цоком втягивает щёки, взгляд отводит, молчит. У него есть свои причины не рассказывать, у Чонгука свои – силой вытаскивать ответ. Он уже объяснял – это работа, им придётся трепать друг другу нервы, но, несомненно, от этого будет результат. — Всё нормально. Это был первый забег, — Тэхён переводит внимание на банальную неподготовленность, — конечно, он не будет идеальным. — Мне не нужен идеальный, мне нужен безопасный и качественный, а ты фальшивишь, — господин Чон откидывается обратно на спинку кресла, понимая, что сейчас он не сможет узнать ответ на свой вопрос. — Давай-ка вниз, — мужчина указывает взглядом на пол перед собой, — отработай своё упрямство и ложь. Тэхён может этого избежать, сам знает, но выбирает штраф. Стягивает через голову толстовку, поправляет чуть задравшуюся футболку и опускается на пол, упираясь ладонями и носками кроссовок и принимаясь отжиматься. К счастью, об этом варианте штрафа как-то заранее предупредил Сухёк, поэтому делать это впервые перед мужчиной не было так позорно, как если бы он опустился и не поднялся, не в силах отжаться даже раз. Вряд ли других жокеев заставляли делать нечто подобное, Такано с ними так не церемонился бы. Ким как-то задавался вопросом, почему других не гоняют по кругу ранним утром, ничего не заставляют делать для собственных тренировок, а потом понял – тощие ножки оленёнка только у него. Тэхёна заставляют элементарно достигнуть уже имеющегося результата других. — Ниже, Тэхён. Чонгук почти заставляет признать собственную неправоту, остановиться и начать разговор заново и правильно. Мальчишку просьбами не уговорить, на обычные слова он обороняется, его можно зацепить за больное, но мужчина этим не пользуется. Поэтому всё ещё остаётся актуальным метод штрафов, в виде нагрузки работой или тренировками – так хоть какой-то толк от упрямства будет. Тэхён не прогнётся, от бессилия упадёт, но не остановится, останется при своём. И забывает, что слишком похож с мужчиной, потому что на очередное отжимание он внезапно чувствует тяжесть на спине, замирает в положении вытянутых рук и поворачивается, замечая довольную улыбку. Чонгук закинул на него ногу. — Врачи рекомендовали мне разрабатывать травму, — господин Чон полностью расслабляется в кресле, закидывая на спину мальчишки вторую и скрещивая их. Ким поверить не может в подобную наглость, это слышно по его рваным от напряжения выдохам, но он уже принципиально не собирается сдаваться, поэтому с трудом опускается и с усилием поднимается, останавливаясь, чтобы отдышаться. Тяжело, но недостаточно, чтобы он упал. Это рвение и строптивость – его ключевые сильные стороны. Правда, использует он их не в те моменты, за что и приходится расплачиваться. — Что будешь делать, если не попадёшь на международные? — интересуется Чонгук, прощупывая возможную реакцию на скрытый от него факт, маскируя его под лёгкое издевательство между делом. — Мы опередили арабскую без подготовки, — напоминает Тэхён, ощущая, как начинают дрожать руки. — Сугём мне не соперник. Мальчишка расценивает этот вопрос слишком поверхностно, самоуверенно, беря во внимание лишь то, что в те же международные метит и Сугём. И хотя в одном забеге допустимо участие двух лошадей одного владельца, Ким уверен – его беспородная превзойдёт чистокровную арабскую. — Если придётся, пересядешь на другую лошадь? Тэхён громко ударяется коленом о пол, кажется, там расплывётся огромный синяк, шипит, пытается отдышаться, ощущая лёгкость, когда мужчина убирает ноги, и поднимает взгляд в ответ, не находя в словах владельца издёвки. Это из-за того, что сегодня было на ипподроме? Его намеренно пытаются прижать к стенке, чтобы выяснить, чего он боится, используя кобылу как рычаг давления? Господин Чон усомнился, что им хватит сил для участия в международных только потому, что сегодня они показали наихудший из результатов клуба? — Я намеренно не гнал её, — признаётся Тэхён, оправдывая забег Альтаир и наконец открывая ответ на вопрос. — Боялся, что она споткнётся? Чертовски сильно. Тэхён сам падать не боится, упасть под лошадь тоже – он встанет и снова пойдёт. Не страшно даже иметь последствия травмы, с ними можно жить, господин Чон доказал, а Хосок подтвердил – оставлять то, чем дышал, больно, но со временем пройдёт. Потому что рядом останутся люди, которые протянут руку и помогут подняться. — Она быстрее споткнётся, если ты будешь её тормозить, — уверяет Чонгук, чуть раздвигая колени и облокачиваясь руками себе на бёдра, чтобы слегка склониться к сидящему перед ним мальчишке. — Лошадь тебе верит больше, чем ты можешь себе представить. Если погонишь её к обрыву, она будет бежать, пока не упадёт в него и не разобьётся, потому что слепо верит хозяину. Доверяй и ты ей. Глаза у Тэхёна при ясной погоде светлее обычного, почти до песочного цвета. Чон привык в глазах искать ложь и находить эмоции, но только сейчас замечает их светлый цвет, крошечные тёмные вкрапления и длинные ресницы, выцветшие на самых кончиках. В мыслях проносится неподмеченное раннее осознание «красивый», с маленькими шрамами на лице из-за прежних падений, с полуопущенными веками вечного равнодушия и взглядом, бросающим вызов. За ним интересно наблюдать, видеть, как меняются его мысли, когда ему объясняют такие вещи, как обязанность полагаться на своего скакуна, замечать, как мальчишка признаёт свою неправоту. Пока ещё мысленно, научить делать его это вслух тоже не помешало бы. — Занятная картинка, — звучит со стороны открытой двери голос, нарушающий довольно редкое и приятное мгновение. — Дверь была открыта, — указывает Пак Дживон, намекая на неоднозначность увиденного. Молодой жокей вспотевший и раскрасневшийся сидит на полу перед ногами владельца клуба, всё ещё тяжело дышит, и на лице читается какое-то замешательство. Между ними нет дистанции, Чонгук давно перешёл черту. К таким ситуациям почти привык персонал, изредка попадающий на выполняемые сиротой штрафы, но непричастным людям это может показаться довольно компрометирующей ситуацией. — В обществе принято заранее предупреждать о своём визите, — вместо приветствия озвучивает господин Чон, забирая трость и поднимаясь с кресла. — Мимо проезжал, — улыбается мужчина, замечая явное недовольство владельца клуба от прерванного уединения, — захотелось заранее узнать, кого ты выбрал в следующие фавориты. Теперь вижу. Хорошенький. Поставишь его с моими? — Давай к делу, я занят. Тэхён тянется за брошенной в сторону толстовкой, не стесняясь начать одеваться прямо здесь, забирает протянутую бутылку воды от господина Чона и пьёт, не обращая внимания, что крышка уже открыта. Крошечный жест заботы это или ему туда что-то подсыпают – мальчишку не волнует, он ни разу не задавался этим вопросом даже в собственных мыслях. Его в последнее время действия мужчины крайне редко, когда волнуют настолько, что приходится уделять этому внимание. Из последнего, что имеет раздражающий фактор, это касания к волосам. К незначительным же можно отнести опережающее приглашение открытой двери автомобиля – раньше господин Чон так делал, потому что Тэхён носил гипс, сейчас же улыбается и называет это привычкой. Поездки на обед в кафе и скромные рестораны, правда, слегка сомнительно приписывать сюда, скорее, это капризы владельца, которому скучно постоянно есть в одном и том же месте, а фаворита он берёт с собой за «приятную компанию». Странности добавляет взгляд, которым господин Чон смотрит на него, чаще всего задумчивый, сомневающийся. Тэхёну в такие моменты становится не по себе, кажется, будто его работа и результаты не удовлетворяют владельца, будто он сомневается, что сделал правильный выбор, взяв к себе мальчишку. Поэтому Ким просто уходит, избегает мужчину и не позволяет ему слишком много думать о себе. — Я пойду, — бросает Тэхён, не желая оставаться и слушать про грязный спорт. — Далеко не уходи, мы не договорили, — предупреждает Чонгук. — У меня планы. Ким не сильно волнуется, что это прозвучит оскорблением, потому что его планы всегда ограничены территорией, и клуб он не покидает, а значит, и найти его не такая уж и проблема. Прошло достаточно времени, чтобы Тэхён мог отклоняться от составленного для него расписания и иметь свои дела и планы. Чаще всего это, конечно, встречи с Джин-Хо или Хосоком, консультации с персоналом по поводу лошади или же уединённые прогулки с Альтаир. Со стороны господина Чона это не выглядит неподчинением, а напротив, это свобода и рост. Мальчишка растёт, перестаёт следовать по указке – ему необходим был контроль вначале, но не сейчас. Его смелость и самоуверенность отражается иногда не самым лучшим образом, за что приходится ставить его на место, но даже это не предотвращает повторные вольности. Тэхён может сам выйти с Альтаир без одобрения, заявить «я сам всё проверил» и смотреть прямо в глаза, будто уже находится на одной ступени с владельцем. Внушённое ему превосходство своей особенности также отразилось взглядами на жокеев – они для Кима стали меньше, чем пустым местом. Прежде он не выступал инициатором конфликтов, а сейчас только за взгляд на себя может прорычать, напомнив про переломы. К счастью, те не рвались расквитаться, но Джин-Хо говорит, это дело времени, поэтому частенько в конце дня проверяет, все ли на своих местах. Тэхёну всё равно, пусть только попробуют, второй раз он им не позволит вернуться в спорт. Фаворит на пути оправдать данное ему место. Выходя из здания, Ким сталкивается с двумя жокеями, плечами ударяется с Чанёном, который останавливается и оборачивается с шипением, будто его задели нарочно. — Сперма в глаза попала, беспородный? Вполне вероятно, он специально нарывается, провоцирует, чтобы конфликтом вынудить его ответить, потому что во второй раз Киму подобное не простят, и господин Чон не сможет его отмазать – сирота в шаге от совершеннолетия, а там вся ответственность будет только на нём. Больше его не смогут спрятать. — Снова захотелось дышать через рот? — с устрашающим спокойствием говорит Тэхён, убирая руки в карманы и делая шаг ближе. — Ты только попроси – хоть чем-то полезным он будет занят. Кима не удивляет, что после того, как господин Чон заступился за него перед родителями жокеев, сделал всё, чтобы его не достали и не пробовали даже выдвинуть обвинения, не говоря о гонении из клуба, парни окончательно убедились в своих больных догадках любовной связи сироты с владельцем клуба. Мало того, даже кто-то из персонала, прознав про случившееся, не постеснялся задать вопрос, правда ли это. Хёнук что-то бурчит, разворачивает Чанёна, избегая накала между ними, и уводит друга, напоминая, что ещё не время. При них господин Чон сказал, что месть – это контролируемая агрессия, которую он поощряет, и, кажется, недоумки приняли это на свой счёт и собираются отомстить. За что? За то, что Тэхён вернул им всё, что они ему сделали. Кима это, собственно, всё ещё не волнует. Его волнует кобыла, которую могут впутать в эти дерьмовые разборки, волнует их первый официальный забег и дальнейшие его последствия. Последнее больше даже пугает, чем волнует – Тэхён не понимает, хочет он уйти в другой клуб или нет. У него есть шанс и другой покровитель, и сейчас он беседует с господином Чоном. Почему он вообще, чёрт возьми, сомневается в этом? — Ты всё пропустил, — информирует Джин-Хо, хотя и без его слов видно, что Сугём уже заканчивает одиночный выезд, — но и у него не впечатляющие результаты. Такими темпами следующие скачки придётся пропустить. — А когда следующие? — Тэхён облокачивается спиной к ипподрому, показывая свою незаинтересованность в сопернике, и смотрит на менеджера. — Даже не думай. Мальчишка желает выйти раньше, принять участие не только в осеннем забеге, но и летнем. Для Тэхёна это – своеобразная стратегия, чтобы их победа не была случайностью одного забега, а фурором, неожиданностью, всплеском, где беспородная кобыла дважды приходит фаворитом. Пусть за зимний период люди будут говорить о них, ожидать следующего года, чтобы увидеть, как восходит новая звезда. Ким об этом только Джин-Хо намекнул, ненавязчиво поинтересовался, можно ли в теории выйти раньше, если доказать господину Чону готовность, а менеджер, не подумав, подтвердил, что с малой долей вероятности можно. Вот мальчишка и уцепился за эту теорию, не беря во внимание силу запрета владельца, потому что решающее слово всегда остаётся за ним. — А если я смогу, — Тэхён чуть наклоняет голову, наслаждаясь тёплым ветром, оглаживающим лицо щекоткой от волос, — ты вступишься за меня? — Я хоть и авторитетное лицо, но не настолько, чтобы давать оценку твоим и твоей кобылы способностям. — Ты крутишься в спорте чуть меньше господина Чона, — напоминает Ким, — не верю, что твоё мнение недостаточно компетентно. — Я никогда не был наездником, а Чонгук был, — Джин-Хо заставляет обратить внимание на суть, и чем именно руководствуется владелец, принимая решение. — И этот опыт то, что позволяет ему не просто видеть результат, а чувствовать его. Иными словами, господин Чон может узнать мнения своих людей, даже выслушать мольбы желающего участвовать в скачках мальчишки, но собственные принципы и чувства останутся для него решающим фактором. Тэхён это ненавидит, наверное, потому что не понимает, как можно чувствовать готовность лошади и её жокея, если стрелка секундомера показывает точный и очевидный результат. Для него это просто отговорки, способ заставить его остаться за пределами ипподрома, спрятав собственные амбиции под безобидным «я чувствую, вы не готовы». А Тэхён чувствует, что он просто не вписывается в намеченные скачки грязного бизнеса, в плотное расписание не попадает, раз господин Чон обещал ему честный спорт, вот и двигает его на самый конец сезона. Парень переводит взгляд на направляющегося к воротам Дживона, вспоминает, что кинул его визитку незамысловато в выдвижной ящик стола, и понимает, что у него всё ещё остаётся запасной путь. А мужчина останавливается, завидев взгляд мальчишки, улыбается и жестом зовёт к себе. Джин-Хо удивлённо оборачивается, когда замечает, что Тэхён куда-то уходит, провожает того взглядом и неподдельно удивляется, потому что парень останавливается напротив владельца чужого клуба и о чём-то с ним начинает говорить. Не к добру. И лишь бы Чонгук сейчас этого не видел.

℧

Тэхён уже давно привык к постоянству клуба и переменчивости его владельца, поэтому первые два дня, когда господин Чон оказывается постоянно занят и перестаёт приходить на тренировки, взвалив своего фаворита на Такано, это не кажется чем-то существенным. Общие тренировки проходят в напряжении и постоянном рычании тренера Но, чтобы маленькие выродки на лошадей своих смотрели, а не друг на друга. Работать под руководством японца Тэхёну не нравится, более того – на третий день он просто срывается, бросает тренировку и уводит лошадь, не вслушиваясь в приказ вернуться – всё равно к нему не смогут применить силу, запрещено владельцем, который, к слову, целый день в своём кабинете сидит. Ким никогда не умел понимать других людей, входить в их положение, пытался, честно, но не может заставить себя даже попробовать найти оправдание мужчине, который, по всей видимости, его намеренно игнорирует. Что ж, у Тэхёна не такое же прекрасное терпение, но запредельная гордость, которая позволяет ему делать вид, будто он вовсе не обращает на это внимания. Даже спрашивать у Джин-Хо, что происходит, не хочется, что говорить о простом разговоре напрямую с владельцем. Тэхён продолжает избегать чужого кабинета, начинает тренироваться в одиночку, сам выходит на ипподром под надсмотром менеджера, кидает взгляд за ограждение забора, ищет кого-то, не находит. Там всегда наблюдает Джин-Хо, редко Такано присоединяется, можно заметить даже жокеев, смотрящих не столько от любопытства, сколько от желания увидеть худший результат. И видят. В один прекрасный момент Ким усмехается, когда замечает проходящего мимо господина Чона, который даже не кидает на него и беглого взгляда, теряет контроль, слишком сильно тянет повод и сбивает этим лошадь. Кобыла резко останавливается, тушуется, не понимая, что от неё хотят, а Тэхён не удерживается в седле и падает, прокатываясь по трассе ипподрома. Знакомый вкус пыли. Парень опирается на ладони, поднимая себя с земли, ощущает пульсацию в местах, на которые принял удары падения – больше всего пришлось на плечо, из-за чего рука заметно дрожит от напряжения и тупой боли. Кажется, ничего не сломано, падение на скорости ему всегда казалось более безопасным, потому что не надо пытаться помимо группировки ещё и делать перекат, чтобы не попасть под шестисоткилограммовую лошадь. Поэтому Ким непозволительно быстро встаёт на ноги, игнорируя просьбу Джин-Хо подождать, подходит к перепуганной кобыле, вытягивая к ней руки, словно совершенно не боится, что та может подняться на дыбы, и касается шеи, забирая болтающийся повод. — Всё хорошо, — успокаивает Тэхён, должно быть, кобылу, потому что в его реальности всё далеко от этого понятия. — Прости, я виноват. Ким тянет лошадь за собой, ей необходимо выровнять дыхание, отворачивается от наблюдающих, уходит, пытаясь пошевелить плечом, и на грани истерики выдыхает, когда чувствует неутихающую боль. Только этого сейчас не хватало. Тэхён отмахивается от Джин-Хо, когда приводит лошадь к деннику, заверяет, что с ним всё в порядке, просит оставить его, не трогать и не прикасаться. Почти рычит на человека, на которого всегда полагается, со злостью смотрит в стекло очков и отворачивается, чтобы просто уйти. Обида сводит скулы, когда к нему никто не приходит и даже не пытается поинтересоваться самочувствием, показательно игнорируя его падение, хотя уже должны были об этом доложить. В душевой Ким сбрасывает с себя шлем, пинает его в стену, раскалывая до трещины, стягивает с себя экипировку, а футболку не может. Парень подходит к зеркалу, другой рукой отодвигает ткань короткого рукава и видит обширное покраснение, начинающее заливаться синевой к лопатке. Сильный ушиб. Такой пару дней только болеть будет, а сойдёт только к концу недели. Тэхён садится на пол, прислоняясь спиной к стиральной машинке, подгибает ноги и несильно бьётся затылком, чтобы хоть немного отрезвить себя. С чего он взял, что его не хотят видеть, намеренно избегают и вообще бросили? Просто много дел, нет настроения, любая другая причина, может, у эйфории господина Чона выгорание, ей нужно отлежаться в одиночестве. Парня же не гонят из клуба, даже Такано передали, чтобы время не терять. Ему всего-то нужно прийти самому и попросить поговорить, ничего сложного. Ким уговаривает себя на протяжении пары часов, даёт время поволноваться за себя, если его состояние владельца вообще волнует, и к закату не выдерживает, идёт сам. По пути, конечно же, Тэхён собирает поздравления в фееричном падении от жокеев, на собственное удивление ничего не отвечает им, почти не слышит, не забывая громко хлопнуть дверью здания, чей коридор в этот раз оказывается неимоверно коротким. Парень не успевает найти вопрос, который следует задать первым, когда доходит до кабинета и врывается без приглашения, находя мужчину на своём месте. Их взгляды на секунду пересекаются, а после господин Чон показательно поднимает руку и смотрит на циферблат часов, будто засекал, через сколько к нему придёт мальчишка. Этот жест всё портит, просто разбивает вдребезги остатки терпения Тэхёна, заставляя его криво усмехнуться и понять: его намеренно игнорировали все эти дни. — Где я облажался? — получается грубо, несдержанно, с дрожью в голосе от переполняющей ярости. — Подумай, — в полном спокойствии призывает мужчина, побуждая самому найти ошибку. А то он не просидел на полу в душевых, пытаясь найти причину этой дерьмовейшей ситуации? Больше всего бесит эта манера заставлять его самого отвечать на свои вопросы, будто нарочно выводя его ещё сильнее. — Если бы я знал, не задавал бы тупых вопросов, — Ким уже указывает на очевидность, которую крайне трудно проигнорировать, но, видимо, успешно, раз господин Чон ничего не отвечает. Если трепать нервы – это часть работы или тренировок, то Тэхён уже устал от этого, сыт по горло, сейчас подавится чужими нравоучениями. Кто-то говорил, что его не воспитывают, что-то не слишком в это верится. Только Чонгук в прежней невозмутимости берёт что-то с края своего стола и резким движением кисти метает вперёд, заставляя парня опустить взгляд на пол, на упавшую перед его ногами вещь. Визитка Пак Дживона. Та самая, которую ему сунули в карман, слегка помятая, потому что Тэхён о ней сначала забыл, та, которую он убрал в свой личный ящик. — Вы рылись в моих вещах? — Попробуй сказать, что я не имею на это права. Чонгук личные документы мальчишки искал, чтобы начать оформление заявки, и не ожидал, что найдёт совсем неприятный сюрприз. — Вы и не имеете его, — Ким рискует внаглую сказать то, что меньше всего от него хотят слышать, — это моя личная жизнь, и вас она никак не касается. — Ты, кажется, не понимаешь, в чём проблема, — мужчина поднимается, без трости медленно подходя ближе. — Здесь у тебя нет личной жизни. Всё, что происходит, касается напрямую меня, потому что всё тут принадлежит мне, даже ты. Ты – мой. — Жокей, — уже насмешливо дополняет Тэхён, а по голосу слышно, он до предела заведён этим абсурдом, — насколько я помню, так прописано в липовом контракте. Ким показательно наклоняется и поднимает визитку, имея наглость демонстративным движением смахнуть с неё невидимые пылинки. Хочет вывести владельца из себя, и у него это получается, потому что в следующую секунду шаг к нему вынуждает сделать такой же назад, Чон ладонью закрывает ему рот, обхватывая рукой челюсть, и придавливает к двери. Из груди вырывается сдавленный стон, брови на лице заламываются, боль не от удара затылком, от плеча ожогом расползается, заставляя сделать несколько перебойных вдохов и поднять взгляд к мужчине. Не жалко, нисколько. Тэхён хватается за чужое запястье, пытается убрать ладонь со своего рта, а ему лишь сильнее давят – надо было остановиться самому. — Я в тебя вкладываю столько средств, сил и времени не для того, чтобы ты взял, в лучшем случае сказал «спасибо» и ушёл к другому. Это далеко не благотворительность, Тэхён, прекращай принимать мои вложения как должное, как то, что легко может получить любой другой. Чон впервые в ярости, по-настоящему раздражён выходкой мальчишки, с режущим холодом в голосе с ним разговаривает, показывает свою силу вовсе не потому, что хочет. Ему самому противно от осознания, что сейчас происходит, но больше невыносимо мерзко от маленькой идиотской визитки, найденной в ящике. — Я тебя слишком избаловал, — мужчина сходит на тихую усмешку собственной ошибки. — Ты чересчур много возомнил о себе, начал думать, что у тебя всегда есть выбор. То, что я выбрал тебя в фавориты, не делает тебя хорошим жокеем. Достань мозг из задницы, Тэхён, кому ещё ты нужен? Ким, кажется, вздрагивает, больше не пытаясь вырваться, смотрит в чёрные глаза и ощущает неприятное ощущение пореза – перья заледенели, режут остриём изнутри. Он знает, давно, с пяти лет, что никому не нужен, необязательно так напрягаться, чтобы рассказать ему об этом. Чонгук неровно выдыхает, медленно разжимая ладонь, в глаза напротив смотрит, страха там до сих пор к себе не видит. Зря. Лучше бы боялся, так всем было бы проще. — Не ты ли напрашивался в другие клубы? — напоминает Чон, достаточно наслышавшись сплетней меж владельцев. — Хоть кто-нибудь обещал элементарно подумать? Может, хотя бы пять минут рассматривали твою кандидатуру? Дживон? За что он собрался брать тебя к себе? Тэхён сомневался, что ему стоит уйти из этого клуба, думал об этом на протяжении не одной недели, готов был закрыть глаза на минусы и капризы владельца, но сейчас всё это оказывается перечёркнутым. Один разговор, две гордости – обе задеты. Чонгуку отвратительна сама мысль, что Тэхён сохранил чужую визитку, не выбросил сразу, думал о другом клубе, посчитал, что там его так же примут с распростёртыми объятьями. Будто туда его возьмут ровно за то же, за что принял его Чон. Ким не кажется наивным, но он в упор не замечает чужого подтекста и не слушает Чонгука, когда тот в сотый раз заверяет, что он ему не враг. Ким резким движением убирает от себя чужую руку, хватает ртом раскалённый между ними воздух и снова поднимает голову, не позволяя пытаться внушить себе, что только здесь у него есть будущее, это не так. Это просто жалкая манипуляция. Незаменимых нет, владельца конного клуба он тоже сможет найти куда профессиональнее, чем нынешний. — В голову до сих пор не пришло, что взять могут за потенциал? — цедит Тэхён, не столько защищаясь, сколько собираясь ударить по больному. — Или я тоже задел его болезненное прошлое, кто вас знает, чистокровных. — Ты хоть представляешь, к чему сейчас всё идёт? — Чонгук пытается остановить их этим вопросом, но уже слишком поздно. — Надеюсь, к просветлению, потому что я устал быть вашим развлечением, копией, любовником или чем вы ещё меня себе представляете. У Тэхёна есть на свои слова оправдания – из-за найденной в его же вещах визитки, его просто бросили, игнорировали на протяжении нескольких дней, напомнили, насколько он, оказывается, идиот, раз считает, что ещё кому-то нужен. Унизили, будто его не за что принять в клуб, он ничего не стоит, с него никакой выгоды. Будто господин Чон сам никогда не признавал, что упорство и живое желание участия в скачках не те самые сильные черты, которыми не обладает ни один из его жокеев. У Чона своя причина поставить своего фаворита на место – его просто предали. Это предательство, вот так молча принять чужую визитку, сохранить её и даже не заикнуться о предложении. Предательство допускать мысль, что от него можно легко уйти, сменить один клуб на другой, на Триумф. Грёбанный Триумф, который Чонгук всем нутром терпеть не может, чей владелец ему палки в колёса всю жизнь вставляет, кто хочет забрать принадлежащего ему фаворита, в которого он вкладывает собственную душу, не говоря о всех незначительных материальных вещах. Да, сорвался, потерял контроль на почве раздражения от наглости парня, первый словом ранил, так чего он теперь ждёт? Тэхён это не простит, не проглотит и не промолчит. Не от того он ждёт шага назад от конфликта или вперёд на его примирение. Оба останутся на месте, потому что слишком похожи. — Развлечение? — вполголоса спрашивает мужчина, смотря в сверкающие глаза. — Копия? Любовник – таким, значит, ты себя считаешь? Кем угодно, но не жокеем. Это так печально слышать – два месяца усилий в помойку за десять минут. — Дайте мне ещё пять, и туда же свалю все ваши планы на меня. Угрожает, что серьёзно возьмёт и уйдёт к другому. И это его ошибка. Потому что у Чонгука срывает последнее терпение, он прижимает Тэхёна обратно к двери, делает шаг и бьёт по дереву позади, громко, сильно, чтобы его испугать, себя отрезвить, просто уже закончить, пока они не перешли последнюю черту. Планировал, конечно, совершенно не это, но и применять насилие, чтобы объяснить проблему – это последняя мерзотная низость, которую можно совершить. Останавливает порыв что-то тёмное из-под белой футболки, шипение от удара лопатками и неозвученное «больно». Тэхёну больно от собственного молчания и самонадеянности, он ничего не сделал с полученной сегодня травмой. Стоит, закусив губу, в тени мужского тела перед собой, ощущает тепло и вбирает в лёгкие чужой одеколон, растапливая замёрзшие перья. Оба уже за пределом, но продолжать больше не хочется никому. Чонгук опускает руку, касаясь ткани футболки у воротника, оттягивает, замечая чернеющую гематому, большего ему видеть не позволяют. Тэхён пользуется отвлечённым вниманием, выскальзывает сбоку, тянет на себя дверь до удара о туфли и через небольшое открытое расстояние пролезает в коридор. Джин-Хо сказал, что парень упал с лошади, но быстро встал и изменений в движениях не было замечено. Конечно, удар пришёлся на правое плечо, а ведущая у него – левая рука. Чон уверен, что и к местному врачу он не ходил, ничего из первой помощи не сделал, поэтому оборачивается, направляется к окну и открывает его. — Такано, — Чонгук зовёт мужчину, не собираясь допускать чужих ошибок, — лови его. Объяснять не надо, кого ловить и что делать, тема уже пройдена, поэтому Чон достаёт сигару и закуривает, не собираясь отпускать мальчишку – это было ошибкой Йеджин. Проблема не в том, каким к нему пришёл Тэхён, а что таким его отпустили. С ним так нельзя, он сам себе не умеет раны обрабатывать, не перебинтует, не обратит внимание. Что внутри, что снаружи – думает, везде само заживёт. Осознание выполненного приказа приходит вместе с возмущёнными попытками вырваться, неверием происходящего и итогом присутствия прибывших – Такано возвращает Тэхёна, поймав его и закинув элементарно на плечо. — Заканчивал бы ты с этим, — советует тренер, не понятно только кому, и сбрасывает мальчишку на кресло, который искренне не понимает, что только что произошло. Ему не дали сбежать. Поймали, силой притащили обратно, а сейчас закрывают дверь кабинета на ключ, исключая повторный побег. У Тэхёна впервые видно новые эмоции, нескрытый шок с лёгкой щекоткой мурашек по спине, неверие нарушает тишину громким сбитым дыханием, и безысходность собственного положения не позволяет ему подняться, потому что элементарно уже некуда. — Это вообще нормально? — Ким проводит ладонью по волосам, убирая их с глаз, и наблюдает за передвижением мужчины по кабинету. — А потом ещё удивляетесь страху запертой двери? — Говоря откровенно, я не вижу способа лучше заставить тебя остаться сейчас, — уже ровно отвечает Чонгук, возвращаясь к парню с бутылкой воды и таблеткой. — Запей, это обезболивающее. — Для этого такая необходимость притаскивать меня насильно и запирать здесь на ключ? — Я не намерен за тобой бегать, а ты не намерен слушать меня, улавливаешь безысходность? — Кажется, мой мозг всё ещё в заднице, потому что нихрена не улавливаю. Ему страшно, он пытается защититься, подобного с ним ещё не делали. Просто испугался, когда он выбежал из здания и его тут же схватили, с лёгкостью закинули на плечо и понесли обратно. Не ожидал, что не сможет выбраться из рук Такано, сил не хватило, зато теперь не рискнёт фак в его сторону показывать. Пугает господин Чон, который несколько минут назад был взбешён, а сейчас суёт ему в руки таблетку и воду, потому что заметил его ушиб. Это ненормально так поступать, Тэхён оправданий слышать не намерен, он просто хочет уйти. — Давай проясним пару моментов, — начинает заново мужчина, снова куда-то отдаляясь, — я не пытаюсь тебя напугать, не трясись. Пойми, я хочу поговорить сейчас, чтобы следующие дни не тратить на обиды время. Я повёл себя некрасиво, но не без твоей помощи. Выкинь визитку, и я забуду обо всём, что было здесь сказано сегодня. — Вы не можете решать за меня… — До завершения контракта – могу, а после можешь делать всё, что захочешь. Чонгук возвращается с мешочком льда, нажимом сажает парня на кресло, когда тот делает попытку встать, и укладывает лёд на плечо, не тратя время на бесполезные уговоры. — Но прежде, чем слепо бежать к Дживону, который тебе там что-то навешал, рассмотри другие клубы, собери информацию и не кидайся в омут с головой. Если хочешь знать моё мнение, тебе там не понравится – слишком много грязи – не твой путь. — Ваше мнение – это последнее, что я хочу сейчас слышать, — на всякий случай напоминает Тэхён. — Спешу огорчить: я ещё не закончил. Кто бы сомневался. Тэхён ведёт плечом, чтобы сбросить ладонь, но этим действием лишь придавливает лёд к ушибу, делая ошибку и вызывая прежнюю боль. Чон же на это действие не реагирует, руку не убирает, лишь присаживается на подлокотник кресла и забирает у мальчишки бутылку, делая после него несколько глотков воды. — Представь себе художника, который днями или даже годами работает над картиной, — предлагает Чонгук, смотря на их отражение стеклянной дверцы шкафа, — и в одну ночь её просто воруют. Жалко затраченных трудов, да? Мне тоже обидно терять тебя. — Я же чересчур много возомнил о себе, а статус фаворита не делает меня хорошим жокеем, — язвительно напоминает Тэхён, скрывая в голосе намёки на обиду от этих слов, — потерять меня – не такая уж и трагедия. Да кому я нужен? — Мне. Тишина прерванных слов отражается продолжительным молчанием, обжигающей горло правдой, звенит громким признанием, которое не смогла сдержать гордость. — Ты нужен мне, — повторяет, на случай, если его не захотели услышать в первый раз. Чистая правда, без подтекста грязных ставок, удобства, выгоды и личных целей. Неясно только, нужен как жокей или иначе. Сейчас это не кажется тем, на что нужно обратить внимание, потому что Тэхён облизывает губы, понимая, что он имеет неподдельную ценность для владельца, поэтому мысль о его побеге в другой клуб вывела его из себя. Мужчина умеет обижаться, разочаровываться и думать, в чём он оказался плох, раз его фаворит сохранил чужую визитку. Недостаточно сделал, не так себя повёл, где-то допустил ошибку больше, чем видел. Чонгук сначала обвинил себя, а потом уже Тэхёна в его предательстве. — Другие не рассмотрят в тебе то, что вижу я, — мужчина переворачивает мешочек льда, аккуратно снова прикладывая к намокающей футболке. — Ты всё прячешь глубоко внутри, скрываешь от других, потому что привык так делать. Ты не делаешь шаг первым, думаешь, Дживон станет тратить время на уговоры? — Ну вы же тратите. — Это называется «личная заинтересованность», если ты успел забыть всё, что было за два месяца. Даже сейчас я это объясняю, чтобы в дальнейшем подобного не повторялось, это часть работы над нашими отношениями. Согласись, мы хорошо ладили последнее время. А сколько им потребуется времени, чтобы достигнуть того же, что есть сейчас у нас? Сколько они будут терпеть тебя и твой характер? Тэхён знает, что с ним сложно, все слова из приюта помнит, с временной подработки, от чужих людей, что ему лучше всего жить с закрытым ртом, так хоть до совершеннолетия доживёт. Вот Ким и молчит, не идёт на разговор, не просит помощи. Пусть уже определятся, молчать ему или говорить. Чонгук просит с ним разговаривать. Всё элементарно, таким образом они и пришли к тому, что сейчас имеют. — Я тоже невыносим, это ни для кого не секрет, — господин Чон сходит на привычную манеру общения, добавляя в голос лёгкую улыбку. — Со мной с трудом ладят, и я правда не понимаю, откуда у Джин-Хо столько терпения. Но я умею быть благодарным, просто позволь мне это тебе показать. Дотерпи до дебюта, а там решим, что делать дальше. — Звучит так, будто вы не говорили несколько минут назад, что у меня нет личной жизни и я принадлежу вам, — Тэхён поднимает взгляд к мужчине и щурится, пытаясь найти, что из этого ложь, — позволите украсть свою картину? — Картина всё равно останется произведением искусства, даже если она будет стоять на чужой выставке, — соглашается Чонгук, опуская взгляд к мальчишке. — Не обещаю, что не сделаю всё, чтобы сохранить тебя у себя, но если не получится – отпущу и буду завистливо созерцать издалека. Звучит слишком красиво для того, чтобы называть Кима произведением искусства, он ещё слишком далёк от этого. Где-то в процессе, на стадии подмалёвка, что-то непонятное, размытое, нецелостное. Тэхён чувствует скольжение, рефлекторно тянется рукой до мешочка льда, чтобы поймать его, и случайно касается холодных пальцев мужчины. И странно не то, что ладонь господина Чона явно уже замёрзла и он продолжает держать лёд, а то, что Ким не убирает свою руку от соприкосновения, а заводит дальше и накрывает ладонь Чонгука своей. Греет. Это что-то нелогичное, мальчишка так не делает вообще-то. Он не умеет проявлять чувств, но пытается тоже быть благодарным. — Я не выброшу визитку, — заверяет Тэхён, настаивая на своих правах и личной жизни, и не слышит никакого ответа. Слишком подозрительно, потому что это явно не то, что должен был сказать Ким. Ему объяснили причины и последствия, предложили подумать об этом после, не исключая его ухода, а он остался на месте, не сделал шаг навстречу. Невероятно. Господин Чон эти слова, кажется, принимает, потому что тянется в карман брюк и достаёт ключ, протягивая его парню. Всё так, как он и говорил – не пытался его напугать, а всего лишь намеревался решить эту проблему сейчас. Тэхён ощущает, как с плеча убирают лёд, слишком долго держать его нет необходимости, сейчас боль должна будет стать меньше, и не оборачивается, забирая протянутую вещь. Его здесь не держат, показывают, что он может уйти. И Ким спокойным шагом направляется к двери, вставляет в замочную скважину ключ, медленно поворачивая, чтобы не было слышно щелчка и никто не услышал. На деревянной поверхности нарастает тень подходящего сзади мужчины, сейчас она ярко выражена чёрным на фоне багрового цвета заката на стенах кабинета, и парень ощущает, как позади него останавливаются. — Не открывай, — Чонгук спокойно говорит, не просит и не приказывает, предоставляет какой-то выбор, когда признаётся: — я собираюсь тебя поцеловать. Тэхён уже повернул замок, ему всего лишь остаётся нажать на дверную ручку и выйти, а он стоит. Какого чёрта он делает? Почему от этого признания внутри эхом от стенок отражается «ты нужен мне»? Почему Ким сейчас чуть поворачивает голову и спрашивает: — Чтобы я захотел сбежать? — как-то неуверенно, будто с надеждой. На что? — Чтобы ты захотел остаться. Тэхён чувствует, как тяжелеет собственное сердце, не умеющее принимать такие вещи, оно мечется, бьёт тревогу, кричит о помощи, умоляет подсказать, что это, что оно сейчас должно делать, потому что парень вопреки всему оборачивается. На ком будет вина в этот раз? Снова неважно. Потому что Чонгук поддевает подбородок Тэхёна пальцами, большим слегка надавливая на нижнюю губу и заставляя его приоткрыть рот, и без преткновений пламенно целует, обжигая остатками злости, неверия и обиды их завершающейся ссоры. Без стеснения проникает в рот глубоким поцелуем, с жадностью вжимается, совсем теряется, делая шаг, чтобы найти опору, заводит согнутую в локте руку за спину Кима, чтобы тот к двери не прислонялся, и опирается на единственную возможность удержаться. Совсем не как у приюта, всё совершенно иначе, почти обоюдно, кажется, с брошенным вызовом – пусть попробуют его заставить захотеть остаться. Тэхён, правда, не рассчитывал, если вообще понимал, что делал, когда отпустил дверную ручку, что у самого ноги зальются дрожью вовсе не от страха, а уши заложит так, что он будет слышать умирающее сердце. Это всё на эмоциях: шумный вдох через нос, неуверенное размыкание губ и попытка ответить, повторить мягкое движение, коснуться чужого языка неумелым своим. Просто любопытно, насколько сильно его хотят оставить здесь. Ладонь на спине распрямляется, пальцами зарывается в загривок, нежно гладит, перебирает завитки, пока другая обхватывает за скулу, приподнимает, на секунду разрывая поцелуй для вдоха. И Чон слышит сбитую, судорожную попытку глотнуть кислорода, ловит затуманенный взгляд из-под полуопущенных ресниц и выдыхает в блестящие губы, опаляет, как солнце. Возвращает все ожоги по-своему. Снова подаётся вперёд, целует, потому что слишком мало, не заметно, чтобы Тэхён захотел остаться, поэтому пробует иначе, без резкости проводит кончиком языка по нижней губе, затем посасывает, чувствует, что ему хорошо. Потому что Ким самозабвенно закрывает глаза, отдаваясь знакомому головокружению, тяжело сглатывает между громким звоном поцелуев, не смущающим никого из них, но всё ещё держится на ничтожном расстоянии, слабо отвечает – сейчас доказывает свою правоту не он. Внутри что-то сводит так болезненно-сладко, впервые, но Тэхён подумает об этом потом. Сейчас он немного отбросит реальность, вот так позволяя себя целовать мужчине, приторно ласково и медленно, наверняка нарочно, чтобы заставить его что-то почувствовать. Сминают поочерёдно губы, толкаясь так же медленно языком, вылизывают душу, но не делая и шага ближе. Слишком глубоко проникает, под кожу, дальше – в душу, глубже – в сердце. Надо остановиться, туда никому нельзя попадать, это опасно. Никто не делает попыток прекратить, они не уступят друг другу, разве что остатки сознания твердят, что всё это не по-настоящему. Никаких чувств, сплошной порыв эмоций. Прерваться заставляет слишком громкий предупредительный двойной удар с той стороны, никто даже не слышал шагов в коридоре, поэтому чьё-то присутствие застаёт их врасплох – дверь не заперта. Должно быть, это Джин-Хо, с которым Такано поделился «разговором» в запертом кабинете с сиротой, вот он и пришёл проверить. Тэхён задыхается, пытаясь не делать и вдоха, чтобы их не услышали, не должны. Никто не должен знать, что тут происходит, не поймут. Поднимает взгляд на мужчину, не спешащего что-либо предпринимать, он стоит на том же расстоянии, смотрит в напуганные не им, а кем-то по ту сторону, красивые глаза. В них всё написано, всё чётко читается, таким мальчишку не должны увидеть. Поэтому Чонгук ничего не говорит, выжидая время, когда с другой стороны свидетель не дожидается ответа и уходит. Никто не зайдёт в кабинет даже с открытой дверью. Тэхён хмурит брови, делая глубокий вдох, облизывает губы, ощущая привкус железа раскусанных ран, отголосок горечи от выпитого обезболивающего и тепло солнечных лучей. Чонгук почему-то не отстраняется, слегка наклоняет голову, едва задевает целованные собой губы и в них же шепчет: — Приложи ещё раз лёд перед тем, как ляжешь спать. Секунда, порыв воздуха от шага назад забирает с собой всё: тепло, запах, весь пепел ярости и обиды. Остаётся замешательство собственных ощущений, лёгкое щекотание мурашек на затылке и задыхающееся от дыма сердце. Лёд приложить. Куда? Кажется, к плечу. А к сердцу можно? Там перья горят. Определённо с телом что-то происходит, похожее на волнение перед началом забега, только Тэхён не намерен начинать его с Чоном. Ким оборачивается, хватаясь за ручку двери и слыша опережающее: — Хочешь выйти сейчáс? Точно, кажется, сюда кто-то приходил, он может быть всё ещё в коридоре у выхода. Вот так, значит, его заставят остаться? Убедительно. Но недостаточно, чтобы исправить всё сказанное и зажечь желание строить своё будущее здесь. Они творят что-то неправильное, нелогичное, так не поступают, это что-то ненормальное. Ненормальное соперничество. Оно ли это? Тэхён ничего не понимает, но здоровым себя точно не чувствует. Если вообще себя чувствует. Заиграются ведь, никто не остановится, оба в один шаг перейдут черту, кто-то из них должен это предотвратить или сделать первым. Вместе нельзя. Надо дотерпеть до дебюта, а там решить, что делать дальше. Тэхён соглашается, кивает на свои мысли или слова господина Чона и всё равно выходит, не заботясь о свидетелях их сорванных нервов. Только, закрывая за собой дверь, Ким замечает солнечный свет внизу, сквозь крошечную щель у пола. Их видели.

℧

Выход на улицу после чудесного неспешного завтрака обещает менеджеру прекрасный день, потому как на нём не присутствовало двух значимых личностей клуба, а значит, владелец со своим фаворитом сейчас где-то в городе в очередном кафе. Однако ожидания разбиваются вдребезги, когда Джин-Хо слышит эхо явно раздражённого голоса господина Чона и видит некоторый персонал в компании молодых жокеев, собравшихся перед ипподромом и наблюдающих за происходящим на нём. Менеджер сплетни не любит, но знает все до единой. Поэтому, подходя к обсуждающим, не удивляется, когда слышит от Чанёна: — Был бы я на месте господина Чона, давно бы грохнул сиротыша. Ругаются они, а выводит беспородный меня. — Сколько они уже так собачатся? — интересуется вернувшийся из отпуска сменный ветеринар, который не думал, что сирота продержится настолько долго в клубе. — С первого дня, — отвечает Джин-Хо, заставляя всех обернуться. — Делом занять или сами разойдётесь? Менеджер разгоняет собравшуюся группу, пропуская звучащие от жокеев ставки, насколько ещё хватит господина Чона, потому что с каждым днём приближения первого заезда его ссоры с фаворитом становятся только громче.        — Не испытывай моё терпение, Тэхён, возьми хлыст. По ровному голосу мужчины непохоже, чтобы он злился, но парень знает, что господин Чон уже затрахался его уговаривать. Пусть позлится, хоть сейчас Киму удастся наглядно продемонстрировать, как он устаёт от того же упрямства владельца. — Я не буду её бить, — через стиснутые зубы проговаривает Тэхён, заканчивая надевать на лошадь снаряжение. — Конечно не будешь, иначе я выгоню тебя к чёртовой матери. — Она не будет в восторге от моего возвращения. Чонгук делает протяжённый выдох, чуть отворачиваясь, чтобы взять себя в руки, касается пальцами висков и снова возвращается к прорвавшемуся сегодня в мальчишке бьющему наглостью фонтану. — Детка. Теперь закатывает глаза Тэхён, не комментируя общеизвестный отвратительный английский мужчины, который отбрасывает личное и переходит к профессиональному. — Хлыст – это просто вспомогательный элемент управления. Кобыла не чувствует, когда ты просишь её ускориться, ты, должно быть, надеешься только на неё, сил не хватает или бережёшь. Тогда зачем ей в принципе жокей? Чон снова приближается, вытягивает руку и предлагает помочь оседлать, чем мальчишка не смущается воспользоваться – как-то он тут почти неделю без мужчины тренировался, там запрыгивать на кобылу приходилось с помощью стула. Та ещё головная боль. — Ты будешь использовать его для перехода на быстрый аллюр, чтобы кобыла привыкла к этому знаку вместе с шенкелем, — поясняет Чонгук, подталкивая Кима в прыжке. — Как только она поймёт, что ты от неё хочешь, будешь работать без хлыста. Мужчина протягивает хлыст, удерживая лошадь, чтобы та не двигалась с места, пока её жокей не соизволит послушать его. И Тэхёну элементарно приходится подчиниться хотя бы потому, что без этого им не позволят сделать и шага вперёд. — Достаточно лёгкого похлопывания, всего лишь прикосновения, — поясняет господин Чон, подхватывая кисть руки Кима и демонстрируя свои слова, коротким движением наклонив хлыст. — Касайся им только крупа. Кажется, смысл необходимого снаряжения наконец выходит из опасной зоны морали парня, перестаёт быть оружием и становится безопасной необходимостью. Если бы он так ещё и слова господина Чона принимал, цены бы ему не было, однако дни пролетают, а конфликты набирают всё больше эмоциональных всплесков. Пусть огрызается на мужчину, это всяко лучше, чем снова вступать в конфликт с жокеями и обрекать себя на риск лишиться дебюта. К счастью, после ссоры с визиткой, ничего похожего не повторялось, не удавалось вывести Чона из себя настолько же сильно, хотя, несомненно, Тэхён пытался. Без определённой цели, отстаивал, как всегда, свою упёртую точку зрения, но временами замолкал первый, особенно когда разговор снова касался его ухода. Не хотел лишний раз напоминать, что планирует минимум рассмотреть вариант перехода в другой клуб. Скрывать это бесполезно, в курсе уже Джин-Хо, который встал на сторону владельца, заверив, что лучших условий Ким точно не найдёт, на что парень ответил «у меня никогда и не было лучших». Он привык в жизни подстраиваться под обстоятельства, и сложности его не пугают: лишиться каких-то привилегий, которые у него есть здесь, не слишком большая потеря. Тогда почему не отпускает тревожное ощущение, будто он правда что-то потеряет?        Тэхёна не жалеют, когда гоняют все последующие дни: одного, с лошадью, снова одного, редко с другими жокеями под надзором Такано, которого мальчишка пытается сторониться. Как господин Чон и заверил, сирота настолько выбивается из сил, что порой правда спит в деннике, облокотившись на кобылу. Его оттуда персонал по вечерам гонит в постель, ни разу не Чонгук, хотя, когда приходит Джин-Хо, Ким позволяет себе обмануться, что его посылает именно владелец. На стене его одиночной комнаты, в которую очень давно не возвращается Сухёк, теперь висит календарь с отмеченным днём ближайшего забега, о котором не может быть и речи, потому что он запланирован на конец августа, а Тэхёна поставили на участие в сентябре. В лучшем случае, без происшествий и только, если они будут готовы на девяносто девять процентов. Спасибо, что хоть один процент оставили на простое человеческое волнение, хотя и это, по мнению господина Чона, мешающая переменная. Только Чонгук на какое-то время забывает, насколько настойчив напросившийся к нему в клуб мальчишка. Вспоминает об этом спустя пару недель, когда стрелка секундомера показывает ещё не рекордный, но уже неплохой результат – сегодня буланая кобыла финиширует в то же время, что приходила английская скаковая. И не столь важно, что они всё ещё не достигают нужного времени – действительно поражает тот факт, что беспородная пришла на равных с чистокровной. — Не говори ему, — предупреждает Чонгук, сбрасывая время на секундомере и поворачиваясь к Джин-Хо, — пусть не расслабляется. — Он слишком усердствует, — акцентирует внимание менеджер на явно новой возникающей проблеме. — Планирует выпросить выпустить его в следующий забег, из-за этого он неравномерно распределяет свои силы. — Я вижу. Боюсь, такими темпами он и правда сможет меня убедить выпустить его раньше. Джин-Хо оборачивается с неподдельным изумлением во взгляде, потому как господин Чон не тот, кто изменяет себе и своим правилам, а учитывая, что здесь замешаны ещё и травмы, сложно поверить, что владелец клуба всё ещё в своём уме. — И что мне делать, если придётся ставить его с арабской, — на выдохе произносит Чонгук, почти распевая слова о неизбежности выхода на один ипподром сироты и сына депутата. — Узнай у Такано, как обстоят дела с арабской. Мужчина не дожидается Тэхёна, который под конец забега всегда метает взгляд, чтобы найти подтверждение, что они прошли хорошо, но сейчас от него скроют похвалу намеренно. Чонгук значительно позже вскользь упомянет, что результат от усердных тренировок всё же есть, а сейчас им необходимо пообедать в узком семейном кругу, как выразился Хосок, внезапно появляющийся на горизонте без приглашения. И удивляет вовсе не то, что вместо «братишка», как тот привык называть Чонгука, он кричит на весь конный клуб «братиш», нет. Поражает то, что загнанный в последние дни Тэхён на его появление бросает шлем на землю и расставляет руки в стороны, позволяя подбежать и крепко себя обнять. Всё бы ничего, вот только мальчишка сделал этот жест радостного приветствия с совершенно ровным взглядом и привычно равнодушным лицом, отчего по телу от этого зрелища пробегается холодок. — Видал? — гордо обращается к Чонгуку Хосок. — Это я его научил! — тискает парня при всех, не стесняется, только после неоцененного старшим достижения в учении проявлять свои эмоции прекращает и облокачивается локтем на плечо жокея. — Пахнешь усердной работой! Я отвлекаю тебя от похода в душ? — Так тонко ещё никто не намекал, что от меня воняет, — признаётся Тэхён, не принимая это на свой счёт. — Всё нормально, — заверяет Хосок, — мне обоняние отбило в детстве, когда вместо кинотеатра Чонгук затаскивал меня в конный клуб, где мне приходилось часами ждать его. Господин Чон на это тихо усмехается, потому что и правда обещал сводить отпрыска мачехи в кафе, парк аттракционов, кино, аквапарк, а сам уходил с ним в клуб, и самодовольно отвечает: — Можешь так громко не благодарить за первый автомобиль в старшей школе. Чонгук хоть и действовал больше в своих интересах, но благодарить он и правда умел. Поэтому к совершеннолетию купил Хосоку на скопленные деньги и выигрыши в скачках его первую любовь. Тогда-то младший и понял, к кому его больше тянет. Отчего-то сейчас для Тэхёна становится слишком шумно, что-то с настроением, должно быть, хотя как будто оно у него вообще когда-то было. Один и тот же план действий приелся, из-за чего первые десять минут он просто стоит под душем, ищет причину отвратительного чувства разочарования внутри. Вспоминает все те моменты, когда господин Чон в конце их одиночных выездов просто разворачивался и уходил. В этом проблема? Ким читать мысли не умеет, но разочарование в глазах других видит всегда. Жалеет? Господин Чон жалеет, что взял его, потому что они никак не преодолевают свой же результат? Вначале, когда мужчина перестал говорить время, Тэхёну показалось, это нарочно, сейчас же это выглядит так, будто эти цифры даже озвучивать слишком жалко. Он вкладывается в ошибочного фаворита. Придётся ставить его в подставной забег, чтобы он хоть раз одержал победу? Ким опирается на вытянутую руку и склоняет голову под жгучие капли воды, открывает глаза и видит кровь. Он резко подносит ладонь к носу и пальцами стирает густую жидкость, рассматривая, как она огибает руку и шрамы ожогов, растворяясь с прозрачными струями. Загнанных лошадей убивают. А Тэхён намерен участвовать в следующих скачках. Переодеваясь в чистую одежду и собираясь на выход, парень понимает, что собственные тренировки вне графика ему только вредят, раз единственный результат от них – кровь из носа. Ким это безрассудно скидывает на давление – погода меняется, из-за жары намечена сильная гроза, вот его уже и штормит. В городе начинает болеть голова от суеты и духоты, кондиционер в Порше не спасает. Слегка освежает банка мороженого в кафе на улице, где приятно ветрено, только господин Чон намеренно двигает стул ближе к мальчишке, загораживая собой продув и обосновывая как возможное получение скорой простуды фаворита. Впервые слышится от Хосока «как папик» в его самом очевидном контексте, никого из двоих это не волнует, оба продолжают ложками есть пломбир. Здесь же Чонгук узнаёт, что клубничное мороженое оленёнок не любит, только ягоды: добавки с её вкусом как зубная паста. Это единственное, что Тэхён произносит, после «всё нормально», что прозвучало как явная ложь. Замечает даже Хосок, молча кивая на мальчишку и спрашивая, что с ним, когда тот уходит в уборную. Тэхён сам по себе тихий, если его не трогать, но его молчание и спокойствие всегда разные. Чонгук видел непринуждённую тишину ожидания, громкое яростное молчание, предвкушающее затишье, равнодушие, подобно штилю, и безмолвное отчаяние во время встречи с приёмной матерью. Сейчас что-то незнакомое, в мальчишке ничего не кричит, ни взгляд, ни нервные движения, всё подозрительно затаилось. Тяжёлое молчание после прогулки говорит о чём-то серьёзном, потому что оставаться равнодушным в компании Хосока никогда не получается. Даже Тэхён, с его вечно ледяным взглядом и отсутствием всякой эмоциональности, после таких гулянок выглядел воодушевлённым.        Чонгук паркуется, поворачивает ключ зажигания и глушит мотор, когда они приезжают обратно в клуб, нажимает на кнопку блокировки дверей и этим заставляет обратить на себя внимание. — О чём думаешь? Как давно у господина Чона появились подобные вопросы, вроде «мне есть о чём волноваться?», «я должен что-то знать?», «о чём думаешь?». Это не вычурно, не добавляет никакого престижа и вообще ему не идёт. Слишком искренне, не его стиль. — Я пропустил момент, когда вы стали мне папиком? — осевшим от долгого молчания голосом спрашивает Тэхён, находя непонимание от вопроса. — Тогда почему вы ждёте, что я стану жаловаться и плакать? — Все мои слова так въедаются или только те, что задевают? Ким и правда задумывается, перебирая множество полезных слов от мужчины, которые он применяет в работе, тех, что остались непонятыми, тех, что перекрывали кислород. — Забудь, — Чонгук удостоверяется, что мальчишка и правда о чём-то молчит, так что не тратит время на ненужные вопросы, повторяясь: — какой глупостью забита твоя голова? Господин Чон не знает, чем именно, но уже называет это глупостью, потому что только она влияет на мальчишку именно таким способом. Накручивается там в один сплошной ком, утяжеляет всё тело так, что еле волочишь ноги. Как Тэхён может напрямую спросить, жалеет ли о потраченном времени, силах, средствах, нервах на него, когда он не оправдывает ожиданий? Ему надо только заикнуться – мужчина поддержит, согласится и предложит расторгнуть контракт без потерь, ещё и Дживону позвонит, по старой дружбе предложив ему средненького жокея. Признаться, что он устал настолько, что болит голова, тело ватное, а днём шла кровь из носа – ещё хуже. Его отправят на выходные, в лучшем из вариантов, и он снова потеряет время. Сейчас оно для сироты стоит непосильно дорого. — Вы как-то спросили, что я хочу на день рождения, — напоминает Тэхён. — Я хочу участвовать в этом месяце в забеге с Сугёмом. — Ты не готов, не победишь даже в… — Мне неважно, — перебивает, ненамеренно срывая голос хрипотой, — я просто хочу участвовать. Не похоже, чтобы победа на скачках резко обесценилась, когда мальчишка так упорно все эти месяцы переступал через себя, тренировался, терпел и поднялся почти на одну ступень с владельцем, чтобы вот так взять и остановиться. — Есть какая-то причина, по которой ты не можешь мне сказать всё прямо? — всё ещё спокойно спрашивает Чонгук, хотя на его месте Кима такие ответы уже вывели бы из себя. — Забудь мои прежние слова, тебе надо жаловаться и плакать, чтобы я знал твои уязвимые места. — Я просто устал, зачем искать какие-то несуществующие проблемы? — Ты только что признался в существующей проблеме. Потому что за всё время, что мужчина гонял его, Тэхён никогда не позволял себе сказать, что устал. До желания выплюнуть лёгкие бегал, до дрожащих рук отжимался, в пластырях после чистки овощей ходил, мылся по несколько раз после уборки конюшни, выполнял любое поручение и сваливался на сырую траву вечернего тумана. Чон ни разу не услышал, чтобы он говорил, что устал. — Если устал, с завтрашнего дня бери выходные. — Вот только бросать меня не надо. В голосе прежняя знакомая обида, немного твёрже чем та, что была в ночь возвращения его в приют. Уже проходили, оба знают, что будет и чем всё закончится, поэтому Чонгук делает короткий вдох и повторяет: — Я тебя не бросаю, — на языке какой-то привкус обещания «никогда от тебя не откажусь» с запахом спелой клубники. — Утром с удовольствием позавтракаю в твоей компании – грех упускать блаженные минуты, когда ты молчишь и ешь. Давай договоримся: я подумаю о твоём выходе в этом месяце, исходя из результатов, а ты начинаешь говорить прямо? — Мои результаты настолько отвратительны? Он говорит сейчас с мужчиной прямо? В этом проблема? Снова в недопонимании, с ним не работает тот же метод, что и с другими жокеями. Тэхёну нужна похвала, здесь не будет риска, что он зазнается, не на этой стадии. Для него одобрение – это направление пути, на которое он ориентируется, а Чон его оставил посреди пустынной дороги, не сказав, куда идти дальше. — Они растут, — признаётся Чонгук, — своим темпом, и время сокращается. Сейчас голая цифра тебе ничего не даст, но ты делаешь всё правильно. Хочешь моей оценки? Меня не устраивает. Откровенность за откровенностью. Ответный шаг навстречу после шага вперёд от Тэхёна. Вот так легко и просто, без упрёков и бессмысленных вопросов, на которые парень сам должен найти ответ. Пусть запоминает, откладывает эти слова вместо прошлых, и, чтобы окончательно во всём признаться, Чон ставит утвердительную точку: — Вы сможете выше. В самые небеса, на предназначенное им место. Тэхён не понимает, устраивает ли его такой ответ, потому что господин Чон, вроде как, не жалеет. Внутри тяжесть не становится меньше, усталость всё же настоящая, а не накрученная собственными мыслями. Ким не понимает, почему мужчина достаёт из ящичка автомобиля коробку сухих салфеток и бросает ему на колени, а после нажимает на разблокировку дверей и ключ зажигания вкладывает ему в ладонь. — Проплачься и возвращайся, — без издёвки советует Чонгук и открывает свою дверь. — С чего бы мне плакать? Мужчина замирает, смотрит в красивые глаза и касается тыльной стороной ладони щеки Тэхёна, показывая на своих пальцах чужую пойманную слезу. — Тогда что это? Чонгук знает, а мальчишке только предстоит узнать – это значит, что он действительно устал. Хлопок закрытой двери оставляет Кима в полной тишине собственного осознания, что ему по-человечески позволяют остаться в одиночестве, где его сейчас никто не увидит, чтобы он смог плакать. Так глупо и бессмысленно, а о ладони всё равно разбиваются крупные слёзы. Это его эмоции? Те, что спрятаны глубоко внутри и слишком долго скапливались? Или это тяжесть скопленной усталости, которая придавливает его сегодня так сильно, что Тэхён не может сейчас выйти из автомобиля? Обжигает, Ким на себя за эту слабость хочет злиться, но даже этого сделать не может, потому что находит то, что ему действительно нужно. Поддержка. Тэхён нуждается в поддержке от господина Чона. Наверное, в этот раз всё же стоит об этом попросить.