аллюр

      

Непóнятые чувства громче всего звучат в одиночестве.

Вначале это кажется очередным импульсивным решением, каким-то эмоциональным срывом, поспешностью, вызванной опьянением, чем-то, что долго не продлится. У Тэхёна подобное уже происходило, Чонгук помнит, а потому просто соглашается с его решением завершить их отношения, предоставляя парню время ещё раз пересмотреть свои взгляды, не спеша разобраться с чувствами и успокоиться. Однако после третьего дня непоколебимого равнодушия Кима, Чонгук начинает искать, где допустил ошибку. С первого взгляда кажется нет ни одного повода для провокации резкого разрыва их отношений, а того факта, что мужчине пришлось пропасть на время и разбираться с проблемами, недостаточно, чтобы вызвать подозрения в его чувствах. Чон наблюдает за парнем издалека, не подходит в свободную минуту, не запускает в его завитки пальцы, не зовёт на прогулку, не целует. Первые дни оба прекрасно держатся на мнимом расстоянии, обманываются, что им эта пауза – а Чонгук видит произошедшее всего лишь таковой – необходима. Они продолжают встречаться на завтраках, по деловым разговорам, Чон иногда появляется во время тренировок фаворита с лошадью, вкладывает опыт и наблюдает за работой зимнего тренера с кобылой и мальчишкой. Ощущает, что пауза слишком затянулась. Тэхён ведёт себя отстранённо, не приходит посидеть в кабинет, не возвращается к ночи в постель, намеренно отводит взгляд – не хочет жалеть о принятом решении. Это больше не кажется импульсивностью, срывом и поспешностью, заставляет вспомнить собственные слова: «не понравится – откажешься». Вот Тэхён и отказался. Осознание этого факта бьёт не по гордости и самолюбию мужчины, а по чему-то другому в самой глубине, достаёт то, что, как казалось Чонгуку, давно перестало существовать. Чувства сожаления, неоправданной вины, потери. Конечно, он же отдал свою душу, прошлое, настоящее и почти приготовил будущее. Это был огромный риск, потому что это – всё, что осталось от легендарного жокея. Мужчина претерпевает банкротство. Чон не знал, что не будет готов к такому исходу, когда предлагал свою любовь. Вторая неделя начинается с замечания от Джин-Хо, что им двоим стоило бы поговорить, возможно, пойти на какой-нибудь компромисс, потому как оба пребывают не в лучшем состоянии, начиная от настроения, заканчивая явным напряжением меж собой. Однако господин Чон выбирает погружение в работу вместо первого шага, ошибочно думает, что Тэхёну этого не надо, пока не слышит «его сильно задело» – парень не выдержал во время разговора с Джин-Хо, резко встал и ушёл, скрылся, чтобы его не видели. Окружающим уже так очевидны их чувства друг к другу, но они сами продолжают их упрямо игнорировать. Запланированная встреча с родителями уходящих из спорта жокеев должна стать последним рабочим моментом для Чона, и он закончит уделять время не тому, чему по-настоящему должен. Вернётся к оленёнку, укутает в свои чувства, чтобы мальчишка отогрелся, перестал бегать от него, скрываясь за дверьми конного клуба, и, наконец, поговорил с ним. Они попробовали отношения. Попробовали и расставание. Оба пришли к определённому выводу и, кажется, одинаковому, судя по нескрытой просьбе Джин-Хо сделать уже что-нибудь с этим давящим напряжением в воздухе клуба. Только планы так не вовремя оказываются сбиты случайностью или чьим-то очень сильным желанием, чтобы Чонгук попытался ещё раз…               Эта ночь выглядит как рябь дрожи холодных пальцев, размытые уличные фонари сквозь пелену страха и пустой экран блокировки. Ночь остаётся на языке железным привкусом разодранных губ, тлением несказанных слов – их же Тэхён и пытается содрать, отсчитывая время до рассвета. Приёмные часы в больнице, название которой въелось под корку с адресом, возможными маршрутами, врачами и имеющимися отделениями, начинаются только с десяти утра. В палату сто три первого этажа, почти рядом с реанимацией, в полночь не попасть. Джин-Хо заверил, что с Чонгуком всё в порядке, по крайней мере сейчас он находится под круглосуточным наблюдением. Только причину его нахождения в чёртовой больнице не сказал, Чон попросил же не говорить об этом Тэхёну. Ким сам услышал первые слова из динамика, а потом менеджер поднялся и отошёл, и, закончив разговор с владельцем, сказал, что им нужно дождаться следующего дня. Через час после звонка наступило это «завтра». Три часа ночи тоже считается за «завтра», а Тэхён сидит на полу у стены и ищет в интернете причины, по которым пациентов распределяют по палатам возле реанимации. Его от волнения тошнит в семь утра, из рук выскальзывают вёдра воды в конюшне, пролитая жидкость наводит ненужную влажность и грязь. Парня не ругают, когда слышат невнятные извинения, он сам всё убирает, пытается отвлечься утренней работой с лошадьми, а сам давно где-то, но не здесь. Не завтракает, только чай горячий выпивает, а он нисколько не согревает. Тэхён выглядит пугающе, отстранённо, будто не замечает окружающего его мира. Он под кайфом, «страх» называется, сносит крышу только так. Только сейчас его познал и не знает, что теперь с этим делать. — Выглядишь ужасно, — Джин-Хо осматривает парня, без труда догадываясь, что именно стало причиной такого состояния. — Скажи что-нибудь новое, — огрызается Тэхён, натягивая куртку, чтобы наконец поехать в больницу. — Я не возьму тебя с собой. Ким оборачивается, устремляя взгляд раздражённых бессонной ночью глаз на менеджера, молча смотрит, предоставляя время на оправдание, чем вынуждает Джин-Хо громко втянуть воздух – так выжидающе долго требует ответа господин Чон. Их привычки уже давно стали одни на двоих. — Чонгук просил тебя не брать… — Мне плевать, не заметно? — перебивает Тэхён, не понимая запрета на своё присутствие. — Я уже знаю, где он, какой смысл не пускать меня туда? — Ты пожалеешь, — Джин-Хо озвучивает слова, сказанные Чоном на этот же вопрос. Опоздали слегка с предостережениями – Тэхён уже две недели как жалеет. Задыхается, утыкаясь ночами в подушку, останавливается, когда понимает, что привычно уходит в сторону кабинета владельца, и падает на дно, когда намеренно не уворачивается и позволяет запустить пальцы в свои волосы, но не ощущает тепла касаний. Жалеет, потому что неделю назад ощутил разницу без присутствия Чонгука рядом. Жалеет, потому что так и не озвучил то, что должен был. — В другой раз, — отрезает Джин-Хо, коротко посмотрев на циферблат часов. — Хотя бы сейчас послушай, что тебе говорит Чон. Он всё ещё о тебе думает. Находясь в больнице неизвестно в каком состоянии, Чонгук думает лишь о том, что Тэхён пожалеет, если придёт и увидит его. От этой мысли Ким только сильнее себя ненавидит, господина Чона тоже, потому что он снова прав. Парень просто смотрит, как менеджер уходит один, и думает, что сильнее жалеть уже не будет, если всё же появится там. Поэтому, как только автомобиль отъезжает от ворот, Тэхён достаёт телефон и набирает номер человека, который ему точно не откажет. Это просто глупо – не позволять ему приходить – хотя бы потому, что он всё равно не послушает, не в этот раз. Что он может увидеть такого, после чего будет жалеть? В каком бы состоянии ни был Чонгук, Тэхён видел его самую худшую сторону, застал разбитую и помнит переломанную. Поздно сохранять свой вычурный идеальный образ, когда показал то, что Ким не должен был заметить и узнать. Лучше надо было скрываться. А сейчас Тэхён перестаёт слышать долгие гудки, смотрит на растущие цифры принятого вызова и в выдохе умещает всю суть произошедшего. — Чонгук в больнице. В динамике молчание кричит громким осознанием происходящего, после чего раздаётся шорох и короткое: — Жди. Оба сбрасывают вызов – длительные невнятные объяснения и глотание соплей господину Мину ни к чему. Уже через час Тэхён едет на заднем пассажирском, всматриваясь через окно, облепленное мелкими каплями противно моросящего дождя, на окраину города. С самой встречи никто не сказал и слова. Господин Мин не лезет с расспросами – мальчишка явно сам ничего не знает, раз лишь в его лице нашёл способ приехать в больницу – а потому сам навёл справки и позвонил всем, кто может быть в курсе происходящего. Проблема в том, что объяснения Хосока и Джин-Хо разнятся: один говорит, девушка на велосипеде столкнулась с Чоном на улице, другой – та же девушка ехала на скутере, у которого отказали тормоза. Тут любому, знающему Чонгука достаточно долго, известно, что это – выдуманные им истории, потому что реальность слишком ужасна, чтобы в ней признаваться. Поэтому Юнги позвонил их страховой компании и узнал настоящую причину попадания владельца клуба в больницу прошлым днём. Мин кидает взгляд в зеркало заднего вида на мальчишку, понимает, что другие его с собой не взяли не просто так, но ему нет дела до отношений фаворита с Чоном. Он за ним заехал, просто потому что задолжал. Ким за мужчиной тенью следует, когда они заходят в больницу, то ли прячется за ним, чтобы не столкнуться с другими, то ли потеряться в толпе боится, бубнит что-то про номер палаты, пытаясь сделать свой голос твёрже. У Тэхёна с больницами напряжённые отношения, он не планировал к ним возвращаться, но целую ночь прождал в ожидании, чтобы попасть сюда. И, когда они выходят к нужному коридору, Юнги слышит позади замедляющиеся шаги, почти шарканье подошвами, оборачивается и видит, как мальчишка отстаёт, останавливаясь в нескольких метрах от двери палаты. Подошвы кроссовок будто расплавляются, прилипая смолой к полу с каждым приближающимся шагом, ноги тяжелеют, их заливают бетоном чужие слова «ты пожалеешь». Тэхён останавливается, сглатывая вместо слюны запутавшуюся леску несказанных слов, горло раздирает, вызывая на глазах щиплющую соль слёз. Ему настолько страшно, что он не может даже войти, когда уже пришёл? Тэхён не колебался до этой самой секунды, не было ни единого сомнения, которое было бы способно его остановить. Его с Чонгуком разделяет лишь одна тонкая стена. Парня, конечно, не ждут, даже не зовут подойти. Мин цокает, оставляет его в коридоре, но и не закрывает за собой дверь, когда входит внутрь и, избегая бессмысленных сочувствий, бесцеремонно забирает у постели заполненный бланк с заметками врачей, проходя взглядом по всем описанным травмам. — Сколько швов? Чонгук в палате один, Джин-Хо недавно ушёл, получив от владельца распоряжения, Хосок только к вечеру должен прийти, когда сделает всё, о чём его попросили. Чон сам пока не может, некие трудности с передвижением. С восприятием, кажется, тоже, раз он сейчас улыбается, хотя явно не впечатлён появлением старого партнёра. — Меньше, чем в прошлый раз, — Чон слегка касается края пластыря на брови и шипит, когда с улыбкой лопаются ранки на губе, — на середине брови останется шрам. Думаю, мне пойдёт, если сделать пирсинг. — Велосипед? — Юнги отпускает табличку с диагнозами и складывает руки, намекая на идиотизм выдуманных историй для таких-то травм. — Скутер? Тебе ногу спицей пробило или каблуком несуществующей девушки? — Для тебя оправданий я не придумал – тебя тут быть не должно. Тэхёна тоже, поэтому он всё ещё не заходит. Стоит у открытой двери, прислонившись спиной к стене, слушает чужой разговор, забывая делать вдохи. Ногу пробило. Какую? Насколько сильно, если Чон сказал не пускать к нему Тэхёна, чтобы он не пожалел? Возможно, Ким себя снова накручивает, и его просто не хотят видеть, они же, вроде как, расстались. Может быть, Чонгук просто злится на него, не сможет сдержаться и скажет то, что ранит, из-за чего парень пожалеет о своём приходе. Хочется думать, что причина именно в этом. — К тому же, — уточняет Чон и слегка приспускается на постели, пытаясь этим хоть как-то сменить позу, — я отключился почти сразу – всё куда лучше, чем десять лет назад, когда я был в сознании… — Порше в крошево, Чонгук! — Лана не пострадала. У Юнги нервная усмешка, ему хочется в имеющийся список травм добавить от себя пару строк, потому что это поведение у Чонгука его выбешивает. Наигранно инфантильная беззаботность, раздражающе лживое спокойствие, тошнотворная эйфория. Это его защитная реакция, чтобы не умереть в третий раз. — Конченный придурок, — выплёвывает Мин, бросая взгляд в коридор через открытую дверь. — Больной, — поправляет Чонгук, акцентируя внимание на нежелательном повышенном тоне разговора с ним, — конченный придурок. Сделай мне скидку – я ударился головой. — Ты всегда был на голову тронутый. — У меня сотрясение – ты же прочёл заключение – это благородная жертва спасения девушки… — Ты въехал в грёбаное здание! — срывается Юнги, давая понять, что знает о произошедшем. — На скорости в первый этаж, мать твою, магазина! — Проходил для Хосока тест-драйв, — отшучивается Чон, всё ещё не намереваясь признаваться, — подушки безопасности в идеальном рабочем состоянии. Это даже не автомобильная авария – единственный участник происшествия только владелец клуба. В страховой сказали, Порше только на свалку, не понятно, как вообще так можно было въехать. В теории автомобиль занесло, и господин Чон не справился с управлением – на видеорегистраторе запись показывает неоднозначные события. Мужчина полностью признаёт свою вину, не добавляя в инцидент посторонних участников, и отправил Джин-Хо выплачивать компенсацию за разбитую витрину и две колонны магазина. — Тебе весело? — рычит Мин, пиная ножку больничной кушетки и представляя вместо неё оставшуюся здоровую ногу Чона. — Фаворита своего позвать посмеяться вместе не хочешь? А то намекни, я его быстро приведу… — Он – последний, кто должен быть здесь. Резкая смена тона голоса заставляет прислушаться обоих. Юнги не видит ни одной причины для избегания встречи с фаворитом, ведь при всём своём самодовольстве Чон не выглядит настолько плохо, чтобы не показываться на глаза. Да, местами отёки, под квадратным пластырем некрасивые швы, губы бледные, сухие, все потрескавшиеся, и в глазах лопнувшие капилляры. Ногу же, пробитую осколком хрен знает от чего, постарались зафиксировать на время, то, что под бинтами, тоже не видно. Фаворит видел его жизнь в последние годы, а она куда уродливее шрамов от падения. Тэхён же почти теряет шаткое равновесие своей души – он же ничего не сделал. Может, в этом всё и дело: должен был, но не сделал. Теперь парень – последний, кого хотел бы видеть господин Чон в данном и без того тяжёлом состоянии. — Два вопроса, — говорит Юнги, не собираясь лезть в чужие отношения, — как ты попал в это дерьмо, и что я могу сделать? Чонгуку очень хотелось бы сказать, что всё это – стечение обстоятельств, простая случайность, и отчасти это действительно так. Он просто оказался не в том месте, не в то время. — Ты же знаешь, какие дороги в восточном районе города, — начинает пояснения Чон, разминая шею, — так вот с горки съезжала девушка на скутере. Она бы не успела затормозить, я тоже не сразу её заметил. У меня было два варианта, а как ты знаешь, женский пол меня не привлекает, поэтому я выбрал стену. Мгновение, чтобы принять решение: возможно, жизнь девушки или пара месяцев больничного. Для того, кто ходит к врачам, как к друзьям, это не показалось уж слишком обременительной жертвой, поэтому Чонгук не особо смотрел, куда сворачивает. Просто знал, что у него шансов больше. Юнги закатывает глаза, представляя те узкие дороги и сплошные перекрёстки, при которых невозможно уклониться от столкновения без рисков. У Чона не было пути прямо, вжать в пол педаль тормоза тоже обладало вероятностью столкновения, так же и в другую сторону. Только налево, а потому весь удар пришёлся на водительское. — Какого хрена ты вообще был в том районе? — единственное, чего так и не понимает Мин. Причина – вот что можно приписать как вину за произошедшее. То, о чём можно пожалеть. — От безделья к одному знакомому решил заехать… — признаётся Чон, ведь ему хотелось всё исправить, — у него лучшие поставки свежих ягод. — Каких ещё нахрен ягод? Зудящие сухостью от недостатка покоя глаза заполняет пелена осознания произошедшего – в этой аварии виноват Тэхён. Пункт пятый: извинения принимаются только в качестве клубники. Если бы Ким признался во всём, как есть, а не пытался сделать пару шагов назад, вернуться к никому не нужным деловым отношениям, Чонгука сейчас здесь не было бы. Ему не надо было бы ехать в тот район за дурацкой клубникой, чтобы поговорить с Тэхёном, за что-то извиниться, хотя он вообще ни в чём не виноват. Не пришлось бы снова проходить через эту боль, возвращаться в ненавистные стены больницы с мыслью, что ему вновь не помогут, не будет никакого результата так же, как от всех предыдущих раз. Чонгук снова проходит через прожитый собой десять лет назад кошмар из-за него. Ким пытается оттолкнуться от стены, получается только со второго раза и неровно, вынуждая опереться рукой о вертикальную поверхность. Надо было слушать, когда его предупреждали не приезжать. Тэхён давится приступом тошноты от самого себя, пытается проглотить свою глупость, отчаяние, жалость к себе – он последний, кого вообще можно жалеть сейчас. Не заслуживает даже этого самого отвратительного чувства, не то что любви. Холодный влажный воздух улицы не отрезвляет, дождь бьёт мелкими пощёчинами, останавливает, просит прийти в себя и вернуться, маскируя слёзы, будто всё ещё можно исправить. Парень весь дрожит не от пронизывающего через одежду холода и сырости – внутри саморазрушение, отколотые части чего-то выстроенного за последние месяцы падают и создают расщелины, проваливаются ещё ниже, чем дно. Тэхён будто с каждым вдохом поглощает яд, разъедающий лёгкие, остановится – начнёт кашлять кровью. Будет выплёвывать перья. Виноват. Он сильно виноват перед господином Чоном, и его извинения ничего уже не исправят. Ким ничего не сможет сделать, ничем не поможет, себя не простит, не примет прощение, посмотреть в глаза тоже не осмелится. Тэхён – последний, кто должен прийти к нему. И он не придёт.

℧

Звон в голове громче ударов сердца, из-за чего на какое-то время Тэхёну кажется, будто он перестал существовать. Глаза искрятся болью от долгого фокуса в одну точку перед собой, пустота внутри снова наполняется сожалением, всё начинается по кругу, пока не раздаётся вырывающее из сознания: — Точно не пойдёшь? Хосок задаёт этот вопрос не в первый раз, всё ещё надеясь получить от парня согласие. Тэхён настолько бледный, что местами кажется, будто его просвечивает насквозь, как пустую оболочку, что неудивительно – он себя наизнанку несколько часов назад вывернул и показал прожжённые сигаретами ожоги. Сам их ставил. Вместо одиночества своей квартиры, пришёл к Хосоку, в истерике признаваясь, что в травмах Чонгука он виноват, в собственных слезах пытался утопиться и задушить себя, ему не позволили. Видеть Кима таким оказалось по-настоящему страшно: обнажённым, уязвимым, умирающим от переполняющего его чувства вины. Оно же разъест его изнутри, медленно, болезненно, пока не убьёт последнее живое. А внутри из живого – чужая душа. И Тэхён всеми силами пытается её сохранить. — Знаешь, — Хосок возвращается к парню, сидящему на диване, и присаживается перед ним, чтобы попасть под взгляд. — Чонгук не врал бы нам всем о том, что с ним случилось, если бы он считал причастным к произошедшему тебя. Не кажется, что он пытался скрыть причину, потому что не хочет, чтобы ты винил в этом себя? — Кажется, попытки умолчать о факте поездки за дурацкой клубникой, как раз говорят о том, что виной всему – я. И всё же Чон оказывается прав – Тэхёну нельзя было это узнавать. Конечно, Чонгук предположил, что мальчишка рано или поздно придёт в больницу, ему не составит труда сделать это самостоятельно, только вот не подумал, что он обратится за помощью. И не просто к партнёрам владельца, а к Мину. Они с Чоном хоть и построили бизнес вместе, встречаются и оказывают помощь, хотя терпеть друг друга не могли больше двенадцати часов, постоянно устраивали сцены конфликтов и расходились во мнениях, но никогда не лгали. И Тэхён об этом знал. Знал, что Юнги девять лет назад приезжал к Дживону за Чонгуком, вытаскивал его из дома и мозги вправлял, обещая переломать едва спасённую ногу, раз ему недостаточно того, с чем он остался. Слушал о том, что мужчина вполголоса рассказывал – как впервые за долгое время ощутил потерю, когда Мин ушёл в собственный бизнес. Чонгук не умеет отпускать людей, поэтому до сих пор официально в клубе числится тренер, не появляющийся на территории уже больше пяти лет. Тэхён помнит тон голоса, когда мужчина признался, что Юнги знает больше, чем Джин-Хо и Хосок, просто потому, что перед ним не удаётся молчать. Поэтому Чонгук и рассказал Мину, что стало причиной попадания в больницу на самом деле. — Давай я обрисую тебе то, что сейчас происходит, — предлагает Хосок, устраиваясь на полу удобнее. — Через полчаса у Чонгука операция, и ему сейчас страшно, очень, он никогда в этом не признается. Поэтому на всех его операциях присутствовал я, но, думаю, в этот раз должен быть и ты. Не вам ли двоим лучше всех знакомо это чувство, когда знаешь, что будешь падать, и не знаешь, сможешь ли после этого встать? И ты правда думаешь, что он не хочет видеть сейчас тебя? Что? Через забитое сознание громкими обвинениями в случившемся пробирается воспоминание – Тэхёну обещали попытаться. Операции так быстро не назначаются, только если состояние не требует немедленного вмешательства. Всё сейчас действительно настолько плохо? — Ты пойми, он мог обойтись простой операцией, на восстановление после которой ему нужно было бы всего две недели, но с той, что будет сейчас, реабилитация продлевается до двух месяцев. Возможно, даже больше, потому что бывают осложнения, плохой темп восстановления и просто неудача. Данная авария стоила мужчине лишь сотрясения и глубоких ран от осколков, восстановление которых занимает всего четырнадцать дней. Тот факт, что Чонгук сейчас находится во временной палате рядом с реанимацией значит, что он готовится к внеплановой операции. К очередному риску. Знает, что и в этот раз может не быть никаких результатов, как и во все предыдущие, но всё равно сделал выбор. Потому что обещал? — Поехали, — Хосок протягивает руку, — ты ему нужен. В стенках сердца слышны удары – попавшие через вены поцелуи возрождают слова «ты нужен мне». Тэхён слишком долго держался на расстоянии, хватит. К вечеру моросящий дождь усиливается до ливня, влажность настолько повышена, что раскиданные привычно волнами завитки парня закручиваются до целых спиралей. Господина Чона, кажется, эта особенность волос веселит, заставляет издеваться, накручивая пряди на палец, которые после не теряют форму. Тэхёна это никогда не задевало: в приюте младшие очень любили его волосы, дарили ему заколки, чтобы справляться с непослушными завитками, называли красивым, не таким, как все. Особенным. Но таким Ким начал ощущать себя не в приюте. Чтобы быть особенным, ему было достаточно встретить человека, который бы его таким считал. Вспоминается кличка жеребца мужчины, данная в честь неприметной, но красивой звезды. У Чонгука всегда была способность придавать обычному особенность и находить её в других, поэтому в тот самый момент, когда внимание владельца привлекли к забегу, нарушенному внеплановым участником, он увидел нечто большее, чем брошенный вызов миру. Увидел то, что другие не смогли, дал шанс и возможность показать себя. Они ещё не закончили. Тэхён обязан вернуться. И он возвращается, следуя за Хосоком по коридорам больницы, убеждает себя, что сможет зайти, посмотреть в глаза, найти в них желание видеть его, но снова ощущает неуверенность, хватающую за холодные пальцы панику и тянущую остановиться перед последней дверью. Хосок его ждёт, не заходит, беззвучно обещая сделать это вместе, и Тэхён делает шаг. Тот самый шаг, который должен был сделать неделю назад. Но в палате его встречает лишь звенящая пустота, разрезанная голосом женщины, сообщающей о переведённом пациенте. Операция уже началась.        На самом деле страшна не операция, а выход из наркоза, потому что в это время Чонгук видит то, чего никогда не сможет коснуться. Это очень реалистичный сон из воспоминаний, любимая улыбка и тёплые поцелуи – Чонгуку снова семнадцать, он возвращается в родной дом. Всегда пытается дотянуться, прикоснуться ещё раз, всегда открывает глаза прежде, чем делает это. Но сейчас мужчина оказывается среди пустого поля и видит его – Тэхён сидит на стуле, укутанный в куртку, кажется, уснул. Он выглядит измотанным и уставшим, Чонгук может понять из-за чего. Они ещё так далеко от их общей цели. Чон идёт через густую траву неровной хромающей походкой, присаживается через боль к парню и аккуратно убирает спадающие волосы с глаз. Чонгук всегда видел в галлюцинациях то, что было ценнее собственной жизни. В этот раз он видит Тэхёна.        Открыв глаза, мужчина не пугается очередной дезориентации, когда не узнаёт то место, где находится, не ощущает времени суток и постепенно возвращает цепочку событий, прерывающейся на единственной мысли – здесь был Тэхён. Чонгук наклоняет голову, проводит взглядом по стене и опускает на стоящий почти у выхода одинокий стул. Пустой. — Долго ты в этот раз, братишка, — раздаётся с противоположной стороны, вынуждая Чона переместить взгляд на Хосока. — Заставляешь волноваться, а я уже не молод для такого стресса. — Ты один? — А ты видишь со мной Лану? От наркоза ещё не отошёл? Чонгук ещё раз смотрит на стул, будто заставляя себя вспомнить, было ли реальностью присутствие здесь парня, и Хосок это замечает. Тэхён здесь был. Он почти умолял медицинских работников позволить остаться ему, Хосок за него вступился, сказал, близких у пациента, кроме них, больше нет. Ким долго ждал, заметно нервничал, когда минуты проходили, а Чонгук не возвращался в сознание, успел провалиться в сон – он не спал больше суток. Тогда-то Хосок и накинул сверху на парня куртку. Тогда Чонгук ненадолго пришёл в сознание, в бреду нашёптывая единственное имя. — Всё прошло успешно, — оповещает Хосок, — так что через пару месяцев вернёшься в свою скучную жизнь сноба, а пока постарайся воздержаться от своего дурного характера, когда о тебе будут приходить заботиться, договорились? — Слишком много слов, — слегка морщится Чонгук, не улавливая сути. — Об этом я и говорю. Период восстановления становится особенно ненавистным из-за собственной беспомощности, затянутых долгих дней без дела и упущенных возможностей в бизнесе. Это скапливается в раздражение, Чон начинает вести себя ещё более невыносимо, чем обычно, поэтому Хосок заранее просит быть помягче. В этот раз приходить будет не только он и Джин-Хо, которые научились пропускать не самые приятные высказывания владельца. В этот раз всё будет иначе.        Октябрь стучит опадающими листьями в больничные окна, пытается ворваться в души длительными ливнями и хмуростью нагоняет рутинную тоску. В такое время в конном клубе множество дел и обязанностей, требующих особого внимания к скаковым – при подобной капризной погоде высокие риски подхватить простуду. Поэтому Джин-Хо, оставшийся за управляющего, приходит навещать редко, всегда вначале отчитывается по состоянию дел клуба за прошедшие дни, оповещает о запланированных через месяца встречах спонсоров, наслышанных об Альтаир, и в конце говорит о мальчишке. Чонгук всегда слушает как-то отстранённо, хотя ему любопытно, что делает его фаворит, получив своеобразную свободу и полную ответственность за лошадь. Не удивляется, когда Джин-Хо повторяет почти одно и то же – Тэхён времени не теряет, тренируется и занимается с кобылой, поддерживая её в форме. Странным становится постоянное присутствие Кима возле менеджера, даже если тот занят – мальчишка просто садится где-нибудь поблизости и отдыхает. Начал больше с ним разговаривать – Джин-Хо сам это с удивлением произносит – не по работе, о личном спрашивает. Зачастую какие-то мелочи, обычные дружеские разговоры, но Чонгук видит в изменившемся настроении фаворита большее. Он скучает. Но и не приходит. Через неделю Хосок признаётся, что Тэхён правда пытается прийти, но не объясняет свои слова – его попросили не рассказывать, а через полторы, когда понимает, что парень не справляется, шёпотом говорит, что он всегда с ним приходит. Каждый раз с Джин-Хо, каждый раз с ним, только остаётся в коридоре и просто слушает. Смелости не хватает зайти. Тогда Чонгук переводит взгляд через открытую дверь в коридор, а после на Хосока, который кивает, молча подтверждая – он даже сейчас там. Медперсоналу стало жалко парня, специально для него у стены поставили лавочку, не прогоняют и не обращаются к нему, чтобы не выдать чужого присутствия. Тэхён не понимает этого человеческого отношения к себе, да и не пытается – уже достаточно того, что ему позволяют тут находиться. Он плохо спит, снова начал меньше есть – аппетит пропал вместе с настроением. Иногда позволяет себе слишком много и ночует в чужой спальне, оставляя включенной лазурную лампу. И каждый раз, одеваясь перед поездкой в больницу, заверяет, что зайдёт… и остаётся за дверью.        Ощущение резкого падения заставляет вздрогнуть, распахнуть глаза и понять, что Тэхён уснул в больничном коридоре – под успокаивающий голос мужчины прикрыл глаза и провалился в сон. Подозрительным становится довольно удобная поза для единственной опоры в виде стены, Ким замечает, что облокотился на чужое плечо пациента, судя по больничной одежде, из-за чего резко садится прямо и бормочет извинения, не понимая, как долго уже спит. — Я скучал, — раздаётся скрежетом поцарапанной стали в груди знакомый голос. Тёмные опущенные ресницы замирают от услышанного, взгляд останавливается, не поднимаясь выше, когда Тэхён понимает, кто сидит рядом, чтобы подставить для него своё плечо. В поле зрения попадают стоящие у стены костыли, ниже – загипсованная нога, на бёдрах – руки с зажившими корочками царапин. Он не был готов к этой встрече. Не такой. — Знаешь, — Чонгук дотягивается до костылей, слегка разминая плечи, и спокойным голосом договаривает: — у меня в палате есть кое-что удобнее этой лавочки. В следующий раз заходи посидеть там. Он всё знает? Тэхён поднимает взгляд в тот момент, когда мужчина встаёт и без помощи возвращается в палату, ничего не сказав о его приходе и не приглашая зайти сейчас. Но и не прогоняет. По нему скучали. Тэхён тоже. Он понимает, что если сейчас не зайдёт за Чонгуком, то этот кошмар никогда не закончится, противоречивые чувства так и продолжат разъедать его изнутри. Господин Чон этому не подвержен, потому что давно понял, что чувствует, он способен заранее видеть риски, а потому и быть готовым к возможным исходам. Тэхён так не умеет. Он много чего ещё не умеет, а вследствие подобная неизвестность вызывает сомнения и страх. Но понимает, что встать и уйти сейчас будет ошибкой – невозможно и дальше продолжать прятаться и молчать – поэтому заходит следом в палату, заводит руку за спину и закрывает за собой дверь. Отделяющая коридорный шум тишина вынуждает Чонгука остановиться, обернуться и заметить, с каким усилием Тэхён заставляет себя поднять взгляд. Чон знает, сколько раз парень приходил сюда с обещанием, что зайдёт, правда пытался сделать это, и сейчас видит, как сложно ему подойти. Для Кима воздух вокруг становится настолько густым, что он делает вдохи через раз, готовится, смачивая губы, хочет признаться и не знает, как начать. Тэхён никогда прежде не извинялся. — Я принял неправильное решение… Первые слова звучат просто ужасно, так паршиво, что дальнейшие уже нет смысла выдавливать из себя. Ким делает шумный выдох, начинает чаще моргать, разглаживая с уголков глаз слёзы, и не понимает, почему пробраться на чужой ипподром оказалось легче, чем признаться в собственных чувствах. — … испугался, когда Хосок сказал, что тебе невыносимо возвращаться в дом своей матери, это звучало так, будто ты сделал ошибку, взяв меня с собой, — на выдохе произносит Тэхён, ощущая, как трескается последнее, что удерживало его равновесие. — Будто я не оправдал ожиданий, моё присутствие было бессмысленным, ничего не изменилось – тебе было так же больно, как и после прошлых поездок. Хосок пытался объяснить свои слова, чтобы случайно не уменьшить значимость парня для Чонгука, назвал ошибкой лишь само решение взять его туда. И Тэхён обесценил себя сам. — Я не понимаю, за что ты продолжаешь меня любить и как долго ты собираешься это делать… Глаза в полумраке нависших над городом туч отражаются ливнем на щеках – Тэхён не пытается спрятаться, не перед Чонгуком. Это всё ещё уязвимость, слабость, на которую он злится, плакать для него – глупо, но сейчас это приобретает смысл. Ким обнажает то, что так долго скрывал. — Я просил не делать меня особенным, потому что привыкаю и привязываюсь, — с отчаянием произносит Тэхён, слыша собственную дрожь в голосе. — Мне страшно, что ты бросишь меня, и я сделал это первым, чтобы не было больно, но то, что происходит сейчас, оказалось больнее. Тебе больно из-за меня… — Ты не виноват. Чонгук понимает, слышит, что скрывается за этими словами, узнал сегодня, что в тот день, когда приехал Юнги, он был не один. Чон не должен был запрещать приходить Тэхёну, возможно, тогда настоящая причина поездки так и осталась бы неозвученной. Ким не должен винить себя за простое стечение обстоятельств. Он хотел услышать эти слова, и они звучат искренне, не только ради того, чтобы успокоить, но никакого облегчения Тэхён не ощущает. Очень хочет подойти ближе, должен сделать это первым и уже очень давно, только кажется, будто мужчина не нуждается в его поддержке. Полторы недели после операции Чонгук справлялся в одиночку, принимал помощь от Джин-Хо и Хосока, сам способен передвигаться – опыта с переломами у него достаточно. Зачем ему сейчас Тэхён? — И у меня никогда не было ожиданий на тебя, — признаётся Чонгук, опираясь бёдрами о стол позади и оставляя рядом костыли. — Ты не должен меня любить. Ещё раз повторяет и будет делать это столько раз, пока парень не прекратит изводить себя этим. — Мы попробовали быть в отношениях, для тебя это оказалось тяжело. Давай остановимся на том, что было до них, как прежде – без обязательств. Снова эти жертвы ради него. Неужели Тэхён и правда их стоит? У него почернели намокшие ресницы, слиплись между собой, теперь выглядят как нарисованные, но в самих глазах – опустошение, смесь какого-то испуга, ненависти, замешательства. Ким выглядит так, будто хочет сейчас сбежать, сделать короткое движение руки назад и открыть дверь. Всё озвученное стоило ему невероятных усилий, у него не остаётся смелости просто оставаться здесь дальше. — Тэхён, — Чонгук останавливает, не даёт мысли об уходе стать сильнее, — мне тяжело будет догнать тебя. Просто подойди, чтобы я не позволил тебе уйти сейчас. Сделать шаг, чтобы закончить все страдания. И Тэхён, стирая рукавом слёзы, оборачивается к двери, но лишь для того, чтобы почувствовать, что следующее его решение будет верным. Потому что он не хочет уходить. Разворачивается, приближается, сокращая между ними ненужное расстояние, не останавливается, чтобы ему не позволили уйти, а сам прижимается к груди и хватается за больничную рубашку мужчины на спине, ломая голос на первом: — Прости… Он говорит так, будто это причиняет ему боль, открывает раны в горле от проглоченных лесок, перерезает голосовые связки – собственный страх заставляет его замолчать, не озвучивать то, что после будет уже не изменить. То, что хотел сказать тогда на самом деле. — … я не понимаю, как мне любить тебя. Это признание звучит лучше, чем любые другие слова. Полная откровенность, абсолютная обнажённость. Тэхён извиняется за свою первую любовь к мужчине. В этом одном «прости» чувство вины за ложь, сказанную в тот день в квартире, за то, сколько прятался вместо того, чтобы вернуться, и за то, что остался тогда в коридоре, когда должен был зайти. Тэхён боится, что его любовь мужчине не нужна, он же столько раз отказывался и повторял, что не требует взаимности. Его чувства – это обременение, требующее бóльшего внимания и вложений; колебание уверенности, насколько они сильные и как долго продлятся; риск того, что Ким путает их с простой влюблённостью. Он сам не знает, поэтому и пытался оттолкнуть от себя мужчину. А Чонгук снова запускает пальцы сквозь спутанные бессонными ночами пряди, ведёт рукой по спине, надавливает и прижимает Тэхёна к себе, позволяя спрятаться от себя самого – когда успокоится, он возненавидит эти слёзы и своё поведение. Но сейчас будет крепко держаться, бояться отпустить, открыть глаза и услышать что-то, что способно ударить сильнее всего. — Я подожду, когда ты будешь уверен в своих чувствах, — почти шёпотом заверяет Чон, осознавая, что они оба привязывают себя друг к другу. — Просто приходи, чтобы я мог повторять тебе это. Тишина отрешённости от мира за стенами палаты растворяется из-за дождевых капель, рвущихся в окно, но не перебивающие всхлипы, которые никак не удаётся держать в себе. Тэхён правда устал. Устал держать в себе чувства – вины, сожаления, любви; устал молчать, скрывая свои мысли, желания и сомнения; устал выдумывать причины, чтобы его бросили. Он устал бояться упасть. — Тэхён, — Чон ощущает усилившуюся хватку, сминающую ткань позади, и даже не пытается найти любимый взгляд, отводя свой куда-то в сторону и заверяя: — мне уже не больно. Это звучит как «перестань напрасно винить себя», «я не зол на тебя» и «спасибо, что приходил». Тэхён это слышит, понимает. Держит глаза закрытыми, слизывая с губ солёные капли, и молча просит дать ему постоять так ещё немного. Этого так не хватало. Тэхён скажет – поддержки, Чонгук переведёт – открытости с его стороны и свободы для собственных чувств. Для Кима такого рода жесты как объятья, бесполезные и нелепые, как совместный сон и держание за руки. Он грубо назовёт этот порыв усталостью, способом успокоить его и выразить собственные извинения, мужчина переведёт это на язык чувств – желание показать, что он правда старается. С трудом, ошибками и паузами, страхами и колебаниями. Это не его качества, парень не таким на чужой ипподром влез, жизнь и спорт – пройденные этапы, отношения – новый. Ему учиться с нуля, с самого начала. Никто не предупреждал готовиться к тому, что его просто накроет волной внезапного желания, возбуждения к мужчине, собственному тренеру, владельцу клуба, а после то, что как-то можно было держать под контролем условиями, перерастёт в чувства. Не поддающиеся никакому логическому объяснению, сильные, бесконтрольные первые чувства. Делать вдохи становится легче, когда Тэхён расслабляет пальцы, измявшие ткань одежды, и опускает руки, делая попытку отстраниться и ощущая, как слабеет хватка в ответ. С неприятной липкостью на ресницах появляется неловкость от собственных слёз, отражающаяся сдвигающимися бровями и небрежной попыткой убрать влагу с лица ладонями. Его опережают, обхватывают за покрасневшие щёки, заставляют поднять такой же взгляд. Чонгук рассматривает обнажённость, вызывающую не пошлость, а желание крепко держать эту хрупкость в своих руках, большими пальцами мягко растирает следы последних слёз и правда не понимает, озвучивая вопрос: — Разве возможно тебя не любить? Тэхён делал всё, чтобы его разлюбили. Иногда даже стараться не приходилось – само его существование являлось поводом для презрения и ненависти. Ким сглатывает, собираясь что-то ответить, ему не позволяют – Чонгук наклоняется, прижимаясь к губам парня, сцеловывает ответ, который не должен прозвучать, потому что нет ни одной причины, чтобы не любить его. Не у Чона. Поцелуй со вкусом невыносимой тоски. Первый у них, оба ощущают один и тот же вкус, чувствуют его через неторопливые движения, пытающиеся растянуть этот момент и насладиться им, через отголоски оставшейся боли – у каждого раны от расставания, одним разговором они не затянутся. Им придётся вновь постараться вместе, вдвоём, совместной работой, как это было в месяцы тренировок в качестве союзников. Сейчас как партнёров. Чонгук сдержал обещание попытаться, теперь должен Тэхён. Он обещает стараться любить. Вначале это даётся сложно. Следующее возвращение в больницу случается через день вместе с Джин-Хо, и тогда при дневном свете Тэхён имеет возможность рассмотреть, каким выглядит мужчина в периоды реабилитации. Чёрный взгляд тускнеет до матового серого, волосы без укладки лежат почти прямо, выглядят длинными, кажется, их можно забрать в нелепый хвост почти на затылке. Щетины господин Чон себе не позволяет, всё так же поднимается рано и приводит себя в порядок. Есть перед кем держать себя в форме. Манера разговора особенно выделяется наигранностью, не намеренной – не такой, как во время встречи Чона с Мином – но близко похожей. Результат очередной операции будет известен только после снятия гипса и пары недель восстановления, поэтому ожидание окончательного заключения маскируется под шутки про отпуск и поведение, будто владельцу здесь нравится. Теперь Тэхён лучше понимает, почему Чонгук скрывал от него проверку родословной Альтаир – парень себя этим ожиданием убил бы. Хочется спросить, как справляется с этим сам Чон, но вопрос застревает в глотке, когда следующая встреча внепланово случается в коридоре – господина Чона везут обратно в палату после осмотра в инвалидной коляске. Для пациента это – необходимость, на костылях далеко не пройдёшь, есть риск получения травмы и осложнения лечения, а потому за пределами палаты мужчина обязан передвигаться только в инвалидной коляске. Для Чонгука это – личный кошмар. И то, как он выглядит, сидящий в ней, единственное, чего не должен был видеть Тэхён. — Почему коляска не под цвет костюма? Внезапный вопрос парня заставляет медицинского работника позади слегка растеряться, ведь он кажется абсурдным, если не знать, что владелец клуба имеет коллекцию тростей под цвета своего гардероба. Тэхён понимает, что попытка оказывается неудачной, когда на лице мужчины не дрогают даже уголки губ в подобии усмешки, не совершается ни одного усилия отреагировать на намерение заверить – от того, что Ким увидел Чонгука таким, ничего не меняется. Тогда Тэхён поднимает взгляд выше, на сопровождающую девушку, и заверяет: — Дальше я сам, спасибо. Господин Чон не препятствует, позволяя парню обойти его и коснуться ручек коляски, не прогоняет, не пытается от него скрыться. Этого недостаточно для отчаяния – увиденное из памяти не сотрёшь, нет смысла пытаться заставить Тэхёна сейчас уйти. Не похоже на безразличие – Чонгук ведёт себя по-разному, чтобы демонстрировать своё отношение к ситуациям, но никогда не молчит. Выглядит почти как доверие. Как самое дно отчаяния. У Чонгука оно своё, личное, собранное из разных отрывков прошлого, склеенное из множества падений и укреплённое опорами трости, костылей и близких людей. Тэхён на это дно пробовал заходить, сделал всего лишь шаг, а по нему сразу же трещины расползлись – душа господина Чона не такая сильная, как юного жокея. Маска мужчине нужна не для того, чтобы скрыть свою уродливость эгоизма, высокомерия и грязи бизнеса. Она нужна, чтобы выжить. Поэтому, оказавшись в палате, Тэхён встаёт перед Чонгуком, не позволяя ему подняться, и закатывает рукава, показывая свои руки, покрытые мурашками. — Это – восхищение, — произносит Ким, заставляя посмотреть на себя. Показывает, что увиденное вызывает в нём вовсе не жалость к положению мужчины перед ним, а восхищение – Тэхён бы так не смог. Парень представить не может, сколько сил нужно приложить, чтобы после падения на ипподроме встать и продолжить, смотреть на таких же жокеев, на скачки, не имея возможности почувствовать эти силу и скорость, собирать чужие победы, не успев взять свою. Продолжать находиться рядом с тем, что не единожды ломало тебя. Даже имея внутри себя чужую душу, Тэхён не может понять, как нужно было раскрошить каждую из своих костей, чтобы не осталось никакого страха. Ким считает, что Чонгук убил в себе всё живое, чтобы не бояться упасть. Потому что ему больше нечего терять. — Не делай из меня пример для подражания, — советует Чонгук, чтобы дальнейшее разочарование не отрекошетило в сердце. Там, где живёт стремление встретиться с легендарным жокеем. — Завышенное мнение о себе на месте, — будто успокаивается Тэхён, опуская рукава, — тогда где потеряли вычурность, господин Чон? — Не надо, — просит мужчина, обрывая попытки помочь себе, — я не могу… — Забудь слова «не могу», их не существует, — перебивает Тэхён, смотря на Чона сверху вниз. — Есть «не хочу» или «я пока ещё не выполняю этого достаточно хорошо». Прозвучавшие слова оседают на языке цитрусом сока со льдом и звуком поставленного ведра воды под ноги. Это что-то из их недавнего прошлого. — Ты далеко не пример для подражания, — Тэхён складывает руки, не отводя взгляда в сторону. — Для восхищения необязательно стоять на пьедестале, иметь квартиру в центре города, светить чёрной картой, появляться каждый раз в новом костюме и разъезжать на Порше. Может быть, достаточно было назвать свою лошадь неприметной звездой, портить книги стихами и скупать у стариков ягоды. Необязательно быть легендарным жокеем, взявшим Тройную корону в международных соревнованиях. Тэхён это понял не так давно: иногда более важен не результат, а сам путь. Даже если он оказался не завершён. — Возможно, для восхищения достаточно было упасть. Кто сказал, что их отношения заранее обречены? Что они ни к чему не приведут – Тэхён уйдёт, а Чонгук не сможет его отпустить? Бояться стоит совершенно противоположного. Они не смогут друг друга отпустить. Ослепляющее восхищение, безрассудная любовь – это разбивается вдребезги без возможности восстановления. У них не будет второго шанса. — Если ты ничего не добавишь, я буду расценивать это как признание, — на выдохе предупреждает Чон, надеясь услышать хоть какое-то оправдание. Но не слышит ничего. А Тэхён молчит лишь в двух случаях. — Вот и вычурность, — прерывает громкую тишину Ким, кивая в сторону принесённых для мужчины вещей. — Там какие-то документы, Джин-Хо просил разобраться с ними сегодня, вечером заберу, а сейчас я должен идти. Парень спешно собирается, потому что правда опаздывает, планировал подольше остаться вечером, но пришлось задержаться сейчас. Не смог просто уйти и оставить мужчину в таком состоянии, потому что был осмотр, по состоянию заметно – озвучили не самые благоприятные прогнозы. Боль от Чонгука отзеркалила, не нарочно впилась изнутри чернильными перьями. Одна на двоих. Должно быть, из-за отданной души. — Я тоже, — внезапно звучит позади, заставляя Тэхёна остановиться в дверях и обернуться. Чонгук ложится в постель, словно одной фразой не приковал парня к полу, даже не смотрит в его сторону и забирает со стола документы, собираясь заняться делами сейчас, чтобы освободить вечер. Он тоже. Тоже влюблён. Молчание Тэхёна после вопроса и есть ответ, потому что его чувства громче всего звучат в тишине. Но Чонгук обещал ждать, когда они будут озвучены, лично разрежут пространство, чтобы избавиться от последнего расстояния между ними. И это ожидание становится невыносимым. Потому что следующим утром мужчина замечает на инвалидной коляске значок Порше. Прошлым вечером Тэхён прибежал в больницу за документами достаточно поздно, теперь понятно из-за чего – забегал к Хосоку, чтобы выпросить у него недостающую владельцу клуба деталь. Кто сказал, что сироты не способны на любовь? Через пару дней Ким говорит что-то о похищении, когда вместо палаты увозит Чона в лифт и выводит на улицу посмотреть на первый снег. Чонгук не понимает важности их выхода, ведь Тэхён не тот, кто придаёт значение белым хлопьям, которые через пару минут растают из-за раннего выпада, но слышит тихое «первый с тобой». Они вместе обжигались знойным летним солнцем, прятались в тени деревьев. Вместе хрустом ломали сухие листья и укалывались старыми вязаными свитерами. Теперь Тэхён предлагает вместе отмораживать пальцы и делить простуду на двоих. На заставке телефона парня всё ещё стоит селфи Чонгука – мужчина случайно заметил, когда на разбитом экране высветился пропущенный от менеджера. Больше трёх месяцев прошло. Однажды Тэхён зарекался сменить многое в своей жизни: клуб, тренера, фото на телефоне. Парень скажет – времени не было, Чон услышит – уходить оказалось слишком тяжело. В день снятия гипса Тэхён приносит цветы, сам не знает какие, доверился флористу, просил вычурно-разноцветные. Предложенные ему понравились: какие-то в крапинку, листья странные, не симметричные, значение он прослушал, там что-то о любви. Чонгук сначала поднимает в удивлении брови, одну слегка криво – там шрам посередине – потом смеётся, спрашивая «серьёзно?». У Кима в этот момент внутри обрывается что-то другое вместо терпения, он должен разозлиться и съязвить, но молча опускает противно-хрустящий букет на постель и уходит, не слушая попыток остановить себя и дать извиниться. Парню Йеджин в больницу цветы приносила, он тоже не видел в этом жесте никакого смысла, но сегодня подумал, что у других так принято, это тоже способ выразить чувства. Хосок как всегда на подхвате – приезжает, называет Чонгука полным придурком, не умеющим принимать подарки, просит его простить. Не хотел обижать, просто так получилось – реакция Тэхёна оказалась противоположной той, что должна была быть. Оленёнок меняется, его действия становится не предугадать. В последующую неделю парень пропадает, Хосок уверяет, не из-за обиды. Джин-Хо подтверждает – фаворит занят работой и пару раз даже замечен с Сухёком, они куда-то ходят вместе. До возвращения владельца в клуб остаётся уже намного меньше, какие-то недели, лечение сейчас на стадии наблюдения и восстановления физической формы, поэтому в одной руке костыль, в другой – сигара, за спиной – холодная стена зоны для курения. Их встреча происходит неожиданно в половину первого ночи. Тэхён думал, мужчина уже спит, поэтому беспроблемно сможет проникнуть в палату и устроиться рядом, без объяснений как попал сюда, хотя у него на лице всё написано. Буквально, ярко, такое не проигнорируешь. И Чонгук беспроблемно считывает, когда встречается с парнем взглядами, потому что не спит, делами занимается, застаёт, как Ким тенью, спешно, скрываясь от персонала, проникает через приоткрытую дверь и бережно тихо закрывает за собой. А вместо вопросов звучит понимающее: — Иди ко мне. У Тэхёна отёки и обработанные царапины на лице, руки перемотаны свежими медицинскими бинтами, только наложенными и обхватывающими серединную часть кисти, куда в основном приходится во время ударов. Всё становится очевидным, когда Ким подходит ближе, попадая под слабый свет лампы, раздевается по пути, подавляя шипение от боли движений, и залезает под одеяло, пристраиваясь рядом. Попал в больницу на законных основаниях потерпевшего, только для выхода использовал не дверь – место у груди. Спустя столько времени Тэхён находит в этом смысл, вслух не признается, но для себя определит, что ищет защиты, понимания к своему поражению. — Сколько их было? Не сложно догадаться, что Тэхён в таком состоянии по единственной причине – он проиграл. Это точно не жокеи, Сугём в одиночку не полез бы, Чанён и Хёнук отошли от конного спорта, значит, кто-то на стороне, а, судя по времени, инициатором был не Ким. — Семеро, — в ответ хрип из перебитых лёгких, полный подавленности от собственного бессилия. — И ты был один? — С Сухёком, — признаётся Тэхён, закрывая глаза, чтобы не знать, смотрит ли на него Чонгук. — У него отбитые одноклассники, теперь ещё штраф и увольнение. Он попросил уломать тебя не выгонять его из квартиры. В это начало дня, в половину первого ночи Чонгук больше ничего не спрашивает, не читает родительские лекции, не пытается предупредить о серьёзности таких выходок, которые в будущем могут дорого стоить. Потому что приходит позднее осознание, умещающее в себя всю проблему в одно слово. Свойственно. Чон забыл, что Тэхёну ещё только девятнадцать, спорный возраст, нестабильный, эмоциональный. Не такой, как пару лет назад, но ничуть не опаснее. Парню сейчас свойственно совершать свои первые ошибки, много падать, решать проблемы силой и следовать первому попавшемуся решению. Свойственно пробовать новое – курить, сбегать в ночные клубы, заводить друзей; искать себя – пролезать на чужие ипподромы, напрашиваться в любовники, стремиться к облачным мечтам. Свойственно влюбляться. Последнее и есть позднее осознание, названное проблемой – влюбился первым не Тэхён, а Чонгук. Мужчина, набравшийся достаточно опыта, чтобы быть уверенным в своих чувствах, и различающий влечение, влюблённость и любовь. Состоявшийся владелец клуба, с багажом опыта жокея и бизнесмена, у него в мышлении есть вспомогательные функции анализировать и прогнозировать – у Тэхёна такого нет. У парня прямая связь: чувства – первая мысль – действие. Страх, сомнение, предательство, боль – первая импульсивная мысль – уход, шаг назад, отступление, поражение. Его устойчивость – дикая лошадь, каждое необъяснённое действие – падение. Она его сбрасывает с себя, обуздать не позволяет, хотя Тэхён старается, не отступает, всё равно в седло лезет. Это у него врождённое – упорство – оно его не по годам взрослит, оно же ослепило Чонгука. В час ночи в палате одну постель разделяют двое. Ноябрь берёт своё начало с первого страха – оказаться лишь влюблённостью и потерять.

℧

Первые минуты Тэхёну отлично удаётся игнорировать подозрительный взгляд в свою сторону, он занят – собирает вещи владельца, которого следующим утром выписывают, а потому и делать непричастный вид удаётся проще обычного. Мужчина выглядит поразительно счастливым или приближённым к этому состоянию, но явно не из-за выписки, потому что хромота всё ещё остаётся в его походке. Очередная операция, которую выпросил Тэхён, не дала полноценного результата. В прогнозах стоит возможное восстановление со временем, через пару месяцев, когда организм полностью окрепнет, и господин Чон отнёсся к этому предположению спокойно. Помрачнел Тэхён. Это почти как поражение, а проигрывать Ким ненавидит, поэтому с раздражением пытается закрыть заевшую молнию сумки, почти вырывая собачку с зубцов, а после оборачивается, замечая мужчину позади, и огрызается: — Ну что? Совсем немного выводит из себя непритворное спокойствие Чонгука к очередной неудаче, демонстративный пример – он не надеялся на победу, а потому сейчас не разочаровывается. Готовит своего фаворита к возможному схожему исходу. А Тэхён не намерен думать о чём-то ещё, кроме своей победы. — Ты подрос? — скептично уточняет Чон, останавливаясь так же близко, как в их первую встречу. — Это ты спустился с пьедестала. Грубо, привычно остро и как всегда прямолинейно. Тэхён не понимает, зачем думать над такой глупостью, пока не окидывает сверху-вниз взглядом Чонгука, подмечая, что и правда что-то изменилось. Осанка, расправленные плечи фаворита и вера в себя позволили ему вырасти, достигнуть когда-то легендарного жокея, смотреть ему почти глаза в глаза. — Хочешь лишиться девственности в больнице? Звучит ответно прямолинейно и с лёгкой пошлостью, или Тэхён себя накручивает, потому что собственная слюна заталкивает слова обратно в горло, не позволяя ничего ответить сразу. А молчание – это всегда ответ. — Совсем больной? — не слова Кима, но что-то отдалённо похожее на него. — От констатации факта мой вопрос не изменится. От повтора этого вопроса ответ может измениться. Тэхён сглатывает громче, чем должен, но только потому, что его застали врасплох. Он злился не на своё поражение, выдыхал раскалённый обидой воздух, почти начал жалеть, что выпросил Чонгука пройти через кошмар его прошлого ради незначительного результата. Парня попытались сбить с этих мыслей бессмысленным вопросом о росте – не получилось, и Чон перешёл в контратаку. Касается волос, заправляя за ухо – выбирает постепенность – взгляд опускает до губ, возвращает в непоколебимые глаза. Полумрак вечера желания не скроет, блуждающих по телу мурашек тоже – от невесомого прикосновения за ворот бегут, лопатки облизывают, в паху в клубок стягиваются, рассыпаются приятной тяжестью в ногах. Один вопрос, одно прикосновение – и мысли полностью принадлежат мужчине, теперь их только направлять. — Ты представляешь наш секс? Откровенность не позволяет сделать шаг назад, перехватившая поперёк талии рука ей помогает, притягивает ближе, сталкивает души и почти губы – Тэхён, кажется, правда вырос. Он прогибается в спине, понимает, что это плохая идея, когда вжимается сильнее бёдрами, приходится поддаться и вернуться в исходное положение, через стиснутые зубы пропуская: — Нет. — Представляешь, — Чонгук улыбается через шёпот, почти довольно рычит от этой реакции. — Он тебе нравится? Бесполезно лгать, потому что задержки в дыхании отчётливо слышны, темнеющий взгляд расширяющейся черноты за густыми ресницами не спрятать и картинки из головы не стереть, они слишком глубоко въелись. Не из фантазии – из памяти. Соперничество с потоками воды в душе, напор вперёд и влажная стена за спиной, скольжение языков, тел, ладоней. Колючий свитер, лимонные леденцы, кленовые листья в отражении и потерянная опора под ногами. После такого невозможно не думать, не представлять, не просыпаться ночью с тяжёлым дыханием и мокрым. — Да… — на выдохе, обезоруженное и предельно честное. — Хорошо, Тэхён, — Чонгук хвалит зачем-то, проводя кончиком носа у виска, или для себя подмечает, что его не боятся, всё как прежде, — это хорошо. Тэхён попал. И он это прекрасно понимает, ещё тогда понял, сразу. У него было время разгрузиться, выбросить мысли из головы сначала на неделю болезни, потом на дни расставания и снова на недели больничного. Тогда глушила фантазию собственная вина, не до этого было, а сейчас направленные мысли снова возвращают к забытому осознанию – хочется не по прописанным условиям. Хочется вместе. Запрещённый приём смазанного поцелуя под ухом возвращает к вопросу, ладонь скользит по шее, пересчитывает пальцами позвонки, проникая под ткань одежды, и недвусмысленно пытается забраться глубже. Попытка помочь расслабиться оборачивается общим желанием, играет и против инициатора – Чонгук забывает, к чему пытался подвести, спускается поцелуями к шее, обжигаясь о когда-то поставленные собой и давно сошедшие следы. Это невыносимо – видеть, как они исчезают, и не иметь возможности коснуться их снова. Оба сейчас понимают, что скучали по этому. По предвкушению, когда по телу разливается тепло, оставляющее ожоги от прикосновений, по движению поиска чужих губ своими, почти вслепую, ведомому лишь чувствами. По слабой дрожи пальцев потерянного контроля, по отсутствию мыслей и медленному томлению, истинному наслаждению. Сердце отбивает отчётливыми желаниями касаться, притягивать, целовать, кусать, вжиматься, раствориться. Без переменных, без подтекста, вне сомнений ни по одному из них. Тянет не телом, а чем-то внутри, сердцем или душой. Чонгука – с самого начала, Тэхёна – с недавнего времени. И это тот самый перелом, разделяющий на «до» и «после», на «влечение» и «чувства», на «условия» и «отношения». Обоим нужно прямое подтверждение, чтобы зачеркнуть старое и неровным почерком рискнуть вписать более серьёзное слово. Тэхён это слово на губах держит, хочет беззвучно передать его, но, только прижавшись к чужим, ощущает холод отстранения, вынуждающее открыть глаза. — Что… Ким проглатывает «… не так?», воздуха не хватает договорить, он планировал задохнуться, а не делать вдох. В глазах напротив нет ответа, не прочитать причину, по которой Чонгук разрывает прикосновение и делает поступательный шаг, вынуждая сдвинуться с центра палаты. — Хочу узнать, — Чон не останавливается, наступает, пока парень не оказывается у белой стены, излюбленного места, чтобы зажать и не дать сбежать, — насколько глубокий в тебе омут. В доверии взгляда на мгновение проскальзывает испуг вместе с перемещением расширенных зрачков в сторону, возвращается назад, к мужчине, и меняется на осознанный. Тэхён поздно понимает намерения, не успевает взять ситуацию под свой контроль, как прежде, когда ему позволяли вести и решать, насколько далеко они могут зайти, лишь инстинктивно пытается ухватиться, но ему даже этого не дают. Руки в замке над головой придавлены к стене за запястья слишком быстро, чтобы понять, как это произошло. Понять, что вообще сейчас происходит. Потому что Чонгук врезается в губы почти до клацанья столкнувшихся зубов, впивается, толкается, забирает то, что принадлежит ему хотя бы по условиям. Взаимовыгода – кажется, так они это назвали. Никакой постепенности, подготовки и предупреждений. Чон ставит колено между ног парня, бедром вжимается, ощущая резкий горячий выдох и неразличимое мычание, почти стон. Тэхён умеет говорить однозначное «нет», чёткое «не хочу», даже без возможности произнести и слово может выразить своё нежелание иными способами – укусить, отстраниться, прорычать. Но парень не выбирает ни одного из возможных вариантов, ничего не делает, даже когда под рёбрами колет страх быть зажатым без возможности уйти. Потому что не хочет уходить. Решение избавления от страха изначально простое, к нему просто надо было прийти. К нужному человеку прийти. В идеальном варианте упасть на его глазах, переломав ему все кости за какие-то пару секунд, ворваться в мысли, под кожу, дальше – в душу, глубже – в сердце. А потом до боли стирать губы в резких, громких поцелуях, напирать, забирать, пускать внутрь язык, пытаться пробраться своим, сдаваться. Тэхёну впервые сейчас хочется сдаться, зная, что не почувствует разочарования и боли, намеренно проиграть, позволить одержать над собой верх. Этого добивается Чонгук? Совершенно неважно, потому что Тэхён почти не стоит на собственных ногах, у него дышать через раз получается, неосознанно хочется потянуться навстречу – не позволяют, сильнее прижимают руки. Ему до одури это нравится. — Чонгук… Почти неразборчиво, тише, чем шёпот, но достаточно, чтобы привлечь потерянное внимание мужчины, чьи губы опалили его именем. Расфокусированный взгляд поднимается к влажному песку в глазах напротив, Чонгук ослабляет хватку, лишь бы не напугать, но и не отпускает, ожидает отказа, а слышит сбитое: — Дверь. Вот он, омут. На самой поверхности, глубоко проникать не пришлось. — Да, Тэхён, — соглашается Чон, подхватывает парня за подбородок и слегка поворачивает его в сторону, открывая для себя чистый холст, ведёт по нему кончиком языка, выбирает место, — дверь открыта. И первое, что увидит тот, кто зайдёт – их двоих. Потому что из четырёх стен Чонгук выбрал ту, что первая попадает в поле зрения. Нарочно входит в чужой омут, и его обладателя за собой тянет. Показать, доказать. Принять поражение. Чонгук бывает таким редко, теряет всякую меру, отключает прогнозирование и возможные варианты, отдаётся единственному желанию. Тэхён эту сторону видел в виде несдержанных поцелуев на своей шее в отражении зеркала. Тогда впервые появилось новое, неизведанное желание обладать. Не банально взять, не собственнически для себя и под себя, а в себя, внутрь, целиком. Обладать его мыслями, душой и сердцем, чтобы он обладал тобой в ответ. Наверное, это и называется «вместе». Чон помнит, слышал и признался, что даже не попытался прервать. Тэхён хочет его всего – прошлое и будущее мужчины. Сильно хочет, полностью, парня это разрывает каждый день. Так пусть забирает – Чонгук уже отдал свою жизнь без остатка. Тэхён через полузакрытые глаза на дверь смотрит, едва улавливая шаги и голоса персонала в коридоре, громко сглатывает, наклоняясь в нужную сторону для поцелуев, которые после оглаживают пальцами, ласково касаясь оставленных следов. Оба знают, что за воротами свитеров и шарфами их видно не будет, никто не узнает, чем они занимались в последнюю ночь перед выпиской, но достаточно того, что их будет видеть сам Чон. Их могут увидеть. Сейчас, здесь, в таком положении. Эта мысль разносится волной по всему телу, прибивает ещё ближе не к стене, а к груди рядом, невольно двинув бёдрами и ощутив невозможность сделать что-то самому. Единственное движение, которое Тэхён может сделать – пытка, бедро Чонгука, приставленное вплотную к его члену, из-за чего парня просто кроет. Чон это специально. Всё. Начиная от дурацких вопросов и незапертой двери, вызывающей опасением чужого прихода дикое возбуждение, заканчивая прижатыми руками над головой, чтобы оставить ему лишь одно движение. Чонгук вынуждает просить, хочет слышать, как дрожит голос от желания, видеть, как взгляд мечется от него в сторону, на секунды скрывается под ресницами, снова поднимается. Тэхён прогибается под скользящее по телу движение ладони навстречу, пускает её под одежду, хочет, чтобы эту одежду стянули. А она по рёбрам спускается, голой кожи не касается, не вытягивает заправленную футболку, но спускается ещё ниже. У них всё происходит как-то не по порядку. Они сначала обнажились и сблизились телами, когда вначале люди душами соприкасаются, постепенно, осторожно, чтобы не нарушить выстроенное равновесие. У них же – условия, влечение, соперничество. Что вообще такое порядок? Равновесие, когда знаешь, чего хочешь, и чувствуешь то же, что и партнёр. Понимание собственных желаний, умение подстраиваться под желания другого. Контроль, в первую очередь своих слов и поступков, после – остального, окружающего себя. А у Тэхёна из равновесия – мужчина, придерживающий за талию, в понимании только омут, в который они попали, а контроль – непостоянная переменная. У них вместе никогда не было всё в порядке. Будет? Многие считают – нет. Тэхёну без разницы, он живёт настоящим, и Чонгук его в этом поддерживает. Поддерживает ещё буквально, подтягивает, собирая от трения низкие стоны, и отпускает руки из хватки только для того, чтобы стянуть тёплую толстовку. Ким ощущает, как собственный жар вырывается в пространство, но меньше не становится, пылает, сливается с таким же жаром напротив. Один глубокий вдох, Тэхён рьяно тянется схватить, уцепиться, ладони запускает в волосы мужчины, давит на затылок, привлекая к себе, и захватывает губы. Целует остервенело под бьющие импульсы под кожей, кусается, поддаваясь на направляющие движения бёдрами, заламывает брови, когда понимает – его уже мелко потряхивает. Как мало ему нужно, чтобы потерять контроль. Всплеск эмоций, зрители и Чонгук. Кому теперь дело до двери, когда в спортивках становится тесно не только от собственного возбуждения, но и от ладони, скользнувшей под резинку, но снова не к коже, поверх тонкого белья, нарочно не позволяя всего сразу. Тэхёну не надо стараться, чтобы возбудиться и чтобы возбудить: один только его голодный взгляд, неровные из-за плохих попыток сдержать стоны – и Чонгук теряет разум, утопает и хочет утопить. Если спросят, он признается, что с любовниками всегда было по-другому: с единственной целью, по-быстрому расслабиться, снять напряжение, поддаться на момент флирта. С Тэхёном хочется медленно, его и себя изводить, оттягивать завершение, ходить по тонкой грани. Просто хочется его медленно. Растянуть на всю жизнь. Тэхёну не стыдно податься вперёд, толкнуться к ладони, самостоятельно качнуться, жаль, что только на бедре, выпросить сделать уже что-нибудь, и Чонгук понимает, обхватывает влажную ткань белья, пальцами слегка надавливая при поглаживании. Медленно вверх, с обхватом вниз, давит на какие-то точки, вызывая сотни таких же по всему телу. Невозможно красивый. У Кима глаза поблескивают от нетерпения, почти боли от изводящего томления, мужчина ощущает мелкое царапание на своей шее спускающихся рук – Тэхён сдаётся, громко сглатывает и опускает свою ладонь на руку мужчины, через неё заставляет обхватить себя. — Хватит… — судорожно выдыхает Ким, просит, ногтями другой руки впиваясь в плечо, — я больше не могу. Тэхён понимает, ради чего настолько растягивать простое удовлетворение, но уже ощущает, как внутри всё стягивается, натянутыми струнами дрожит. Ему уже неважно, что их могут увидеть, вообще окружающее не волнует, лишь бы просто переступить через предел. — Как скажешь, — такое же неровное, но по-прежнему внимательное. Секундная потеря опоры, отстранение и разрыв всех точек соприкосновения заставляет Тэхёна поднять голову, чтобы увидеть, поняли ли его правильно, и осознать, что для этого не нужны даже слова. Потому что Чонгук возвращается к надкусанным губам, вжимается, проскальзывая языком внутрь, и касается кожей кожи, обхватывает член, без томлений двигаясь по всей длине. Из лёгких от этого вырывается стон, выбитый вибрацией изнутри в чужие губы, слишком громкий, его заглушить не удалось. Не хочется, если откровенно. Их до помешательства желанно слышать, ловить каждый, собирать, коллекционировать. До безрассудства любить его. Поцелуй разрывается звоном, когда Тэхён чуть опускает голову, ощущая стягивающийся к низу оргазм, впивается пальцами в плечи Чонгука и будто вздрагивает, когда ему закрывают рот ладонью, хоть как-то заглушая стон. Закрывает глаза, делает глубокие вдохи, ощущая спадающую пульсацию, и цепляется, потому что сам стоять не может. Под спортивками липко и горячо, то же неожиданно ощущает под ладонью на губах Чонгук, сначала не понимает, а потом слышит всхлип и отпускает, позволяя горячим выдохом обжечь себя. — Ты что, плачешь? Мокрые дорожки от глаз обрамляют раскрасневшиеся щёки, у чёрных всепоглощающих дыр взгляда песок мокрый, потемнел, совсем не светлый, выжженный на солнце. Парень не пытается стереть слёзы, его потряхивает до сих пор, отпускает медленно, и дыхание никак не выравнивается. — Ты довёл… — Тэхён хотел бы прорычать, а получается лишь выдавить и на опережение добавить: — ещё хоть слово про это, и я уйду. — Я могу извиниться? — Нет… чёрт… Тэхён просто не успевает за своими эмоциями и чувствами, для него подобное пока ещё слишком. Слишком много, слишком сильно бьёт внутри, слишком резко сносит крышу. Но ему сейчас до беспамятства хорошо, а слёзы – от захлестнувшего и переполнившего наслаждения. Просто так у него впервые. — Хорошо, — Чонгук касается одной рукой щеки, мягко проводя большим пальцем, успокаивает, — я понял, — целует в уголок губ, — с тобой так ещё рано, — языком лижет по контуру, собирая кровь от сильного прикуса, — позволь извиниться. А в голосе ни капли сожаления – извиняться не словами будут. Тэхёну, если честно, мало. Ему хочется истерически смеяться только от мысли, как они это начали, спонтанно, с одного вопроса, вызвавшего волну возбуждения – прежде такого не было. Его мало интересовали сексуальные партнёры, он в этом нуждался меньше всего, пока пытался пробиться в обществе; редко накатывало удушающее возбуждение, вынуждающее запираться в комнате или в кабинке туалета и ублажать себя. Киму на это времени не хватало, настроения и сил. Даже в клубе, почувствовав влечение к мужчине, ему в голову не приходило использовать свою фантазию в помощь – он просто мог прийти к господину Чону и получить своё. Чонгук это понял немного запоздало, но теперь видит картинку полностью. Мягко обхватывает за поясницу, не напирает, снова сближаясь, и уводит куда-то в сторону. Хватит рисков. — Я не соглашался на лишение девственности в больнице, — напоминает Тэхён, а сам податливо шаги назад делает, ощущая, как позади толкают дверь в маленькую ванную. — Я помню, — заверяет Чон, закрывая их от риска быть увиденными. — Неужели ты думаешь, что я начну убеждать тебя, что ты хочешь, но ломаешься? Я больной, но не настолько. — Это что, принципы? Принципы должны быть устойчивыми и непоколебимыми, а Чонгук главный нарушил – влюбился в своего жокея. А перед этим ещё один – сделал мальчишку, не пробывшим на ипподроме и полугода, своим фаворитом. — Это – любовь, позже поймёшь, — Чон подхватывает края футболки и снимает её с парня, наблюдая на его шее выступающие следы своих поцелуев. — При всём моём желании я не стану склонять тебя к сексу, во-первых, это низко, во-вторых, я хочу уважения и доверия к себе. — По тебе не скажешь… С доверием сложнее, оно у Тэхёна по жизни исключено, а после всего, о чём умолчал и солгал мужчина, это делать непросто. Но Чонгук старается, это видно, так же, как пытается любить его Ким. — Приму это за комплимент, — мужчина снисходительно пропускает комментарий, бросая расстёгивать пуговицы на больничной рубашке, и просто стягивает её. — Это – оскорбление, — поправляет Тэхён, кидая в сторону спортивки. — Мне до сих пор доставляет удовольствие твоё презрение моей жизни. Всё ещё рассчитываешь задеть меня? — Всё ещё отрицаешь, что мне удалось сделать это в первую же нашу встречу? О прошлом говорить нельзя, это опасно, там много ошибок совершено, а Тэхён к нему возвращается, чтобы доказать – в него душу не просто так всё это время вкладывали. Себе доказать – он так глубоко зашёл не для того, чтобы всё испортить своим страхом упасть. — Что там было? — наигранно задумывается Ким, возвращая в свой взгляд брошенный вызов владельцу клуба. — Не вызвал ни у кого желания бежать за мной и умолять стать фаворитом? На лице мужчины улыбка, во взгляде гордость и признание собственного поражения – возможно, кто-то был намерен пойти на уговоры, только попыткам не позволили случиться, потому как посчитали, будто мальчишка уже находится под покровительством господина Чона. Несомненно, Тэхён – его лучшая ставка, значительный риск, крупное вложение. Безупречное творение, чистая победа. Первая любовь. — Так кто умолял меня вернуться, господин Чон? Ради него не стыдно потерпеть поражение. — Если хочешь, я буду каждый вечер умолять тебя остаться, — Чонгук сходит до хрипоты голоса своего сердца и касается подбородка Кима, заставляя чуть поднять голову. — Упаду тебе в ноги – ты только попроси. Для восхищения Тэхёна достаточно было упасть. Но, чтобы восхищаться им, ему достаточно просто быть. Кажется, только что прозвучало признание, оно пером прописывается на стенках сердца, Тэхён его потом поймёт, потому что сейчас из всего предложенного ему он хочет лишь Чонгука. Конец осени начинается с новых планов: давать, забирать и обладать.