***
Ева стояла на коленях, оперевшись одной рукой о холодный черный гранит, до боли сжимая зубами согнутый указательный палец другой. Беззвучные рыдания разрывали грудь на куски, а катившиеся по щекам слезы впитывались в черный кашемировый свитер. Ее воспоминания кружили там где тепло и пахло булочками с корицей, которые мама давала им с молоком перед сном, там, где брат обнимал ее у камина, а она плакала у него на груди из-за первой школьной безответной любви, там, где они были счастливы. В той другой ее жизни. На кладбище было безлюдно, однако не только охранники были свидетелями ее отчаянной скорби, с почтительного расстояния за девушкой наблюдала еще одна, скрывающее свое присутствие фигура. Мужчина видел как сотрясаются ее плечи, а пальцы нежно гладят гладкий камень надгробья, словно пытаясь вдохнуть в него жизнь. Это был один из самых тяжелых его визитов на кладбище, ведь его маленькая девочка, его Тыковка так отчаянно оплакивала дорогого для них обоих человека. Тень отделилась от ствола широкого дерева и направилась в сторону, приклонившей колени девушки. Лишь когда охрана перегородила незнакомцу дорогу, Ева подняла красные от слез глаза, встретившись пустым измученным взглядом с консильери отца. — Андреа, — поднявшись, она с горечью прильнула к старому другу. — Тыковка, — он обнял ее и нежно пригладил растрепанные волосы, — я знал, что ты придешь сегодня. Пойдем, милая, я накормлю тебя ужином.***
Черный лимузин лениво тянулся по Манхэттенским пробкам в сторону Парк авеню, Ева с печалью всматривалась в так хорошо знакомые черты любимого города. На улице шел дождь и она опустила стекло, подставляя ладонь под упругие капли. Она вспомнила как, под недовольное ворчание брата, любила танцевать в центральном парке под теплым летним дождем, подставляя лицо щекочущим кожу, струйкам воды. Дом… Начо… теперь она, наконец, смогла попрощаться с ним навсегда… Ева и два охранника подошли к рецепшн Уолдорф-Астория, но не успев вытащить из сумочки свой паспорт, она увидела как один из них протянул улыбчивой девушке за стойкой один американский и два итальянских паспорта. — Мисс Дженовезе, мы рады приветствовать Вас в Уолдорф-Астория. К сожалению, забронированный Вами номер был продлен предыдущим нашим гостем, мы готовы с радостью предложить Вам занять президентский люкс. За счет отеля, конечно же, — расплылась в обезоруживающей улыбке девушка. Какого черта, Джулиано? — Да. Конечно, — растерянная Ева недовольно взглянула на охранника и потянулась в сумочку за телефоном. — Дженовезе? Серьезно? — прорычала в трубку девушка. — Добро пожаловать в мир живых, — усмехнулся Джулиано и сбросил звонок. Охрана проверила номер и оставила ее одну. Тут останавливался каждый Президент США с момента постройки гостиницы и, окидывая взглядом апартаменты, Ева невольно поежилась от трепетности момента. Приняв быстрый душ, полностью измотанная девушка, легла в постель и моментально отключилась. Весь следующий день она провела за ноутбуком, действительно, контракт оказался внушительным. Как Джулиано удалось выбить крупный строительный подряд у Нью-Йоркского муниципалитета, оставалось только догадываться. Настойчивое урчание в желудке заставило девушку все-же оторваться от работы и спуститься на ланч. Вернувшись в номер она обнаружила, что в спальне на кровати, из нежно-кремового шелка красиво был выложен бутон розы. Девушка потянула за лепесток, и материя превратилась в длинную шелковую ленту, к скрытому изначально концу которой, была прикреплена маленькая карточка: «Будь готова к 22:00. Я хочу видеть тебя в черном кружеве». Эта лента была похожа на ту, которую Торичелли использовал когда они занимались любовью. Она закусила губу и, все еще не доверяя своей интуиции, попыталась вернуться к работе, но мысли уже витали вокруг кремового облачка ткани, лежавшего возле нее. Ева слабо себе представляла как можно было бы избавиться от охраны, дежурящей перед ее дверью, и незаметно попасть в ее номер или же выскользнуть из него. Легкий ужин в номере и пол бутылки игристого подтолкнули, слишком медленно ползущую, стрелку антикварных часов еще на сорок минут, до встречи с неизвестностью оставалось менее получаса. Она разглядывала в окно, раскинувшийся у ее ног миддл-таун, когда услышала за спиной легкий шорох. Потайная дверь за старым гобеленом отворилась почти бесшумно и в вошедшем мужчине она узнала начальника охраны Торичелли. — Прошу за мной, он указал на проход за своей спиной. Президентский люкс с тайным входом… логично… В легком шоке Ева нырнула в небольшой проем и начала спускаться по слабо освещенной лестнице. Не встретив ни души, они вышли с черного хода и сели в наглухо тонированный субурбан. Машина петляла по геометрически правильным прямоугольникам кварталов Манхэттена и остановилась где-то в районе Централ парка, ее проводили к лифту и подняли в пентхаус. Шагнув из ярко освещенного лифта в полумрак помещения, Ева в нерешительности остановилась. — Подойди. От знакомого металла в родном голосе сердце забилось с оглушительным стуком, разгоняя по венам гремучую смесь адреналина, дофамина, окситоцина и что-там там еще. Она медленно приблизилась к стоящему в тени огромной гостинной креслу, по пути сбросив туфли и избавившись от платья. Указание было четким — лишь черное кружево. Замерев на расстоянии вытянутой руки, она опустилась коленями на мягкий ковер и прикрыла глаза, демонстрируя свою покорность. — Послушная девочка, — глубокий вкрадчивый голос ласкал слух и посылал приятные вибрации куда-то в район микроскопических черных кружевных трусиков. Два пальца твердо обхватили ее подбородок и приподняли вверх, призывая посмотреть на их обладателя. Трусики безбожно намокли сразу же, дыхание участилось, она плавилась перед ним как масло, а он лишь, ненадолго прикрыл глаза, полной грудью вдохнув ее запах. Рука вальяжно сползла вниз, обхватив длинными пальцами тонкую шею и ощутимо усилила хватку, перекрывая кислород, в глазах итальянца появился такой знакомый ей блеск. Невольный страх мелькнул в синих глазах, и Ева инстинктивно попыталась податься назад. Он улыбнулся глазами и сразу же отпустил, впитывая в себя весь спектр, отражающихся на ее лице эмоций. — Поработай ртом, — откидываясь в кресле он опустил руки на подлокотники. Несколько глубоких вдохов и, восстановив дыхание, она расстегнула молнию брюк, не обнаружив под ними белья. Язык прижался к горячей плоти, облизывая и подразнивая головку. — Я сказал поработай, а не играйся для своего удовольствия. — Простите, Дон, — голова тут же опустилась ниже, а девичьи пальцы впились в его бедра, ища точку опоры. Его запах, безукоризненная форма члена и шумное прерывистое дыхание мужчины, сводили ее с ума, и сейчас она была готова платить любую цену, лишь бы почувствовать его в себе. Девушка немного замедлилась в попытке перехватить инициативу, почти невесомо скользя губами по налившейся плоти. Но когда властная рука собрала в пучок волосы на ее затылке, настойчиво требуя ускорится, Ева осознала, что он слишком голоден, чтобы позволить ей играть по своим правилам. Она впилась в его бедра, позволяя трахать ее рот и ощущая, что он чертовски близок к разрядке, спазмы в горле и ее глубокий гортанный стон привели его к финалу. — Да, детка, — от его обволакивающего все ее естество голоса, болезненная пульсация между ног усилилась. Он отпустил ее волосы, а она тыльной стороной вытерла непрошеные слезы и отстранилась, опускаясь на пятки. — Что ты должна сказать? — Спасибо. — Умница. А теперь иди в постель, — он кивнул в сторону приоткрытой двери, словно дешевой шлюхе из бара. Его небрежный тон ранил не хуже скальпеля. Мужчина был подчеркнуто холоден, но лишь его горящий адовым пламенем взгляд, подожженный собственным желанием, не позволял ей в этот момент уверовать в его равнодушие. Ведь шлюх не любят и не хотят так… Она вошла в спальню и замерла перед кроватью, глядя на огромную черно-белую фотографию на стене. В игре света и тени со спины была запечатлена девушка, стоящая на коленях с поднятыми руками, прикованными за запястья к чему-то над головой. Разведенные бедра, тонкая талия, изящная шея. Ревность пронзила Еву, пробивая тело холодным потом, пока она не присмотрелась внимательней к спине, где едва заметно на белой коже виднелся тонко выполненный узор. Это была она и она была прекрасна… Внезапно девушка осознала какой видел ее Торичелли. Теплые руки легли ей на плечи, спуская бретельки, затем расстегнули застежку. Ненужный уже теперь кусок ткани упал к ее ногам, а возле уха раздался еле слышный шепот. — Я хотел бы сфотографировать эту спину в плетении шибари, но боюсь, что Фрост запросит слишком высокую цену за сессию, а может и вовсе откажет мне в этом удовольствии. — А мое мнение не в счет? — заведясь с пол оборота, гневно прорычала Ева, разворачиваясь к нему лицом. — Не сегодня, малыш, — он усмехнулся и резко толкнул ее на кровать, прижимая всем своим весом. — Я не буду играть в твои игры, Торичелли, я вижу что ты делаешь. Мягко опустив ладонь к ее щеке, он поймал ее губы, затыкая возмущение поцелуем. — Все еще своенравная моя девочка, как же быстро испарилась твоя покорность, но я собираюсь это исправить… сейчас ты кончишь, — оторвавшись от ее рта прошипел итальянец и, отодвинув черное кружево, резко вошел в нее двумя пальцами, — а потом, когда ты будешь дрожать от оргазма, я разверну тебя спиной, поставлю на колени и возьму твою сладкую задницу. Ева смотрела на него снизу вверх пылающим дерзким взглядом, в то время как ее пальцы уже комкали шелковые простыни из-за настойчивых уверенных ласк итальянца. Он видел языки дикого пламени, танцующие в ее глазах и да… именно они заводили его так сильно, а не ее мнимая покорность. Не смотря на ее недавний срыв, он все еще не мог отказаться от жажды вести Еву на грани допустимого, ломая и круша выстраиваемые ею рамки. Он играл с ее самолюбием и дразнил ее тело, и каждый раз ее тело отзывалось именно так, как ему было нужно, подавалось навстречу желанию, нарастающему в геометрической прогрессии. Укусить за сосок чуть сильнее, чуть резче протолкнуть пальцы, согнуть и надавить на переднюю стенку, поглаживая клитор и она будет исходить сладкой дрожью… И вот она уже закрывает глаза и стонет ему в губы с единственной мольбой, — пожалуйста, Массимо…