metamorphosis

Поезд ускоряется, и Дань Хэн наблюдает сквозь окно, как он приближается к порту. Он видит отражение Химеко на стекле; ноги перекрещены, кофейная чашка опускается на стол, чтобы прервать тишину между ними. — Ты уверен? — спрашивает она, — Возьми, как минимум, с собой кого-нибудь. Это всё ещё может быть опасно. — Я ненадолго, — отвечает ей, глаза бегают по окну. Поезд замедляется и пришвартовывается резким движением, а он делает шаг назад, борясь с намерением споткнуться, — Со мной всё будет хорошо. Химеко вздыхает, но не настаивает на своём. Он доказал своё мастерство в боях, чтобы она доверилась и поверила, что он сможет вернуться в сохранности. — Что бы ты ни делал, береги себя. Я буду ждать тебя здесь. Дань Хэн отрывает взгляд от окна и кивает. Двери открываются, и его одаривает запах воздуха Сяньчжоу, хрустит и слабо пахнет позабытым домом. Он не удосуживается попрощаться с остальными членами экипажа прежде, чем выйти, слыша тихий щелчок закрывающихся за ним дверей; он скоро вернётся. В конце концов, он прибыл только ради одной цели. Он держит голову низко, неприметно, закрывая лицо от любого, кто мог бы раньше узнать его. Он вернулся не за ненужными любезностями. Те, кто находятся в Центральной Старскифской Гавани, пытались отговорить его от поездки в Клаудфорд, настаивая на том, что в его закоулках по-прежнему таится слишком много опасностей, но он гнёт свою линию. Что бы он ни искал, он не даст узнать себя в таком наполненном людьми месте как это. Как он и надеялся, Клаудфорд такой же безлюдный, как и в прошлый раз, если не ещё более пустой. В таком случае, нетрудно будет найти то — кого — он ищет. Во всяком случае, Дань Хэну едва ли стоило оглядываться. Оплошность с его стороны; ему не стоило ожидать, что его цель скроется. Спрячется от него. Впрочем, он и не против. От этого ему даже легче. — У тебя ушло достаточно времени, — комментирует Блэйд, свесив ноги с края ящика, на котором сидел, как будто ждал его, — Пришёл свести счёты? Дань Хэн не отвечает. Блэйд спрыгивает с ящика, приземляясь всего в метре (или около того) от Дань Хэна, и тот крепче сжимает своё копьё. Это говорит о многом, и Блэйд смеётся. В этом нет юмора. Он смотрит на Дань Хэна глазами, лишенными эмоций, и улыбка застывает на его лице, как время в скелете, и, возможно, Дань Хэн был бы сбит с толку, если бы не знал, что являлось причиной этого. — Но знаешь, — продолжает Блэйд, — Ты никогда не сможешь убить меня, что бы ты ни делал. Он делает шаг навстречу. В этот раз Дань Хэн не дрогнет. Он не шевелится, оставаясь неподвижным, мышцы не двигаются, когда дыхание Блэйда окутывает его лицо, такое тёплое, такое настоящее и такое знакомое. — В конце концов… — рука Блэйда касается его щеки, достаточно кротко, чтобы он почувствовал шорох грубой кожи на своей. Он сжимает челюсть и смотрит на Блэйда, нефритовые глаза становятся ярко-красными. Блэйд убирает руку и отказывается сокращать расстояние, на которое она отстраняется. — В конце концов, — повторяет Блэйд, опуская голову, пока его губы не касаются края уха Дань Хэна, — Ты тот, кто сделал меня таким. Внезапное прикосновение заставляет Дань Хэна отпрянуть, гнев вспыхивает внутри него и зажигает кожу. — Таким? — бросает он, отталкивая Блэйда назад. Ещё один смешок вырывается из Блэйда, когда его спина ударяется о металл ящика, и Дань Хэн снова видит это, первое тление чего-то — волнения, опасения, воодушевления, он не знает — во взгляде Блэйда. Это так же привлекательно, как и тревожно — протянутая рука покрыта ядом. Дань Хэн берёт её. Его копьё с грохотом падает на землю, металл о камень, и быстрым движением он сокращает расстояние между ними двумя, сжимая пальцами перевязанную кожу и просунув ногу меж бёдер Блэйда, прижимая его на месте. Надо отдать ему должное, Блэйд не сопротивляется. Даже не пытается убежать. — Такого чудовища, — отвечает Блэйд, голос настолько же мягкий насколько подстрекающий, — Ты сделал из меня чудовище, что вечно будет жить. Дань Хэн знает, что это дешёвый трюк против него, и в ответ только крепче сжимает запястья Блэйда. Чувство вины больше не преследует его так же сильно, как раньше, не поглощает целиком, как было, когда он впервые увидел сон об этом — о них, снова. — Но я такой же, как и ты, разве нет? — шепчет Блэйд. Насмехается, — Даже если я убью тебя, ты ведь вернёшься, не так ли? Ты бы помнил меня. Утверждение, не вопрос. Дань Хэн отказывается опускать голову, отказывается отводить взгляд. — И почему же ты сделал это? — Блэйд спрашивает так, как будто заранее знает ответ, и что-то холодное и горькое разрывает грудь Дань Хэна. Страх, предчувствие, тревога. Он не может ответить. — Почему превратил нас в чудовищ, Дань Хэн? Тон у него упрекающий, укоризненный. Ногти Дань Хэна впиваются в кожу Блэйда. Ему всё равно, пойдёт ли кровь; как и Блэйду. — Или мне стоить сказать, — бормочет Блэйд, его глаза блестят от крутящейся лихорадки за копной темных волос, — Пожиратель Лун? Дань Хэн мгновенно реагирует. — Не называй меня так, — он огрызается. На этот раз он действительно пускает кровь, жидкость цвета глаз Блэйда, просачивающаяся сквозь белые повязки вокруг его руки. Блэйд не морщится, даже не отводит от него взгляда, и воздух неподвижен, как стакан, качающийся на краю стола. На мгновение Блэйд колеблется. Он никогда не колебался, отстраненно замечает Дань Хэн. Похороненный архив о лучших днях вскольз всплывает в голове. И затем Блэйд выпаливает: «Это из-за того, что ты любил меня?», и всё рушится. Дань Хэн делает резкий вдох. Он обжигает горло, и Дань Хэн ослабляет хватку на запястьях Блэйда. Кровь продолжает стекать, окрашивая бинты в более тёмный оттенок, пропитывая края искажёнными пятнами цвета. — Ответь мне, — требует Блэйд. Дань Хэн не отвечает. Не может. Дыры в его груди вечно открытые, одна за другой, жизнь за жизнь. Все, за исключением одной. Самой по себе мысли — напоминания — достаточно, чтобы у него заныло между ребрами, и он издает звук, который наполовину выходит шипением, наполовину вздохом. Спустя столько времени кажется, что он не научился жить с этим. Блэйд расслабляется, если только на немного. Дань Хэн чувствует, как напряжение в его запястье уходит, темнота в его глазах светлеет — всё ещё резкая, но уже более спокойная. Изумлён даже. — Ты мог бы просто сказать мне, — его тон поддразнивающий как и обычно, словно рассказывает какую-то шутку. Дань Хэн знает, что это совсем не так. — Как будто ты не знаешь, — огрызается в ответ, в его голосе так же много предостережения. — Я любил тебя тогда больше, чем кого-либо — больше всего на свете. Улыбка Блэйда не затрагивает его глаз. — Тогда, — отражает эхом, — А сейчас? Дань Хэн почти смеётся. Кровь на запястье Блэйда чувствуется влажной на его ладони, и он почти хочет, чтобы это лучше была его. Если только для того, чтобы превратить свои мысли в нечто физическое, некую достаточно острую боль, чтобы она смогла отвлечь от всего этого. — Какой теперь толк от моей любви? После того, как я разрушил всё, уже про себя продолжает. — Достаточный, — отвечает Блэйд едва ли громко, чтобы быть шепотом, едва ли громко, чтобы кто-то из них услышал. Он и так его слышит. Паника заползает вверх на грудь Дань Хэна и сворачивается комом, оседая где-то вдоль по горлу и мешая говорить. Он борется с волной эмоций, которые вот-вот захлестнут его, чувствует на себе взгляд Блэйда, обжигающий, настойчивый и слишком некомфортный. Не должно было всё так получиться, ловит себя на мысли, резко осознавая, что это больше то и не сон, и каждая клеточка его существа кричит ему, чтобы развернуться и убежать. Вернуться на Экспресс, оставить всё это позади, перестать копаться в руинах и танцевать со всеми тамошними призраками. Но он не делает этого. Он опускает голову чуть вперёд, разрывая зрительный контакт с Блэйдом на кратчайшее мгновение, дыхание скользит по его шее. Блэйд вздрагивает. Блэйд вновь зовёт его по имени, заставляя поднять взгляд, глаза горят. Всегда горели. Огонь к огню. Он уже был здесь множество раз и до этого и знает, чем всегда это заканчивается. Кровь и руины, и вечный пепел. — Скажи мне, — голос у Блэйда понижен, — Кто я? Дань Хэн видит лицо мужчины, что умер много лет назад, глаза нежны в обещании лучшего начала. Дань Хэн видит лицо мужчины, что никогда не умирал, глаза суровы от грехов павших королевств. Белое к чёрному, чёрное к красному. Дань Хэн видит самого себя на коленях на земле, руки по локоть в крови, и он целует мертвеца, возвращая его к жизни. — Чудовище? — спрашивает Блэйд. Его губы в миллиметре от уха Дань Хэна, но в этот раз он его не отталкивает, — Или всего лишь мужчина в маске чудовища? Дань Хэн видит себя, стоящего над двумя пустыми могилами без тел и имён. Дань Хэн чувствует прикосновение давно позабытого его языком имени и прикусывает его, пока боль не перекроет эмоции и перед глазами не побелеет. Белое, белое, чёрное. Он никогда не сможет убежать от своего прошлого. Дань Хэн видит врата места, когда-то называвшиеся им домом, и пялит на постер разыскиваемого мужчины, измазанного бардово-красным. Грех, а он грешник. — Имеет ли это значение, — Дань Хэн отвечает без энтузиазма. В глазах местных жителей он давно превратился в чудовище ещё до того, как покинул корабль и попытался сбросить прошлое словно кожу. Она до сих пор ноет от фантомных шрамов, оставленных кандалами вокруг запястей. Ответ Блэйда звучит быстрее, если сравнивать с предыдущими. — Да. Дань Хэн вспыхивает злостью, и он пытается её обуздать. Он пришел сюда не за болтовней, и уж точно не за болтавней о прошлом. Их прошлом. — Слушай. Я скоро должен возвращаться, и… — Потому, что это ты, — Блэйд огрызается, перебивая на полуслове, голос переполнен ядом. Кусающим. Сдающимся. Желание подраться вытекает из костей Дань Хэна, и он замирает на месте. — Меня не волнует что говорят люди Сяньжоу, — Блэйд уточняет, хотя никто и не просил, и Дань Хэн задаётся вопросом, высказал ли он свои мысли вслух, или же Блэйд читает его мысли так же хорошо, как и много веков назад. Он не уверен, что из этого самое некомфортное. — Для тебя я чудовище, Дань Хэн? Он издает смешок, и запястья Блэйда выпадают из его рук. Его нога выскальзывает из-под бёдер Блэйда, и он делает шаг назад. Блэйд наблюдает. — Не думаю, что тебе следует спрашивать у меня такое. Боль под ребрами растёт, становясь жгучей, выжигая дыру там, где должно было быть сердце. Когда-то давно он бы встал против всего мира вместе с Блэйдом. Сейчас же он не так уверен в этом. — К тому же, — он продолжает, — Как-то неуместно спрашивать об этом всерьёз, тебе так не кажется? — Ты не чудовище, — отвечает Блэйд. Дань Хэн не думает, что это прощение. Он по-прежнему переполнен горечью и тонкой, но очень осязаемой нитью ненависти, как будто он всё ещё мог бы при первом удобном случает проткнуть Дань Хэна мечом. Дань Хэн думает, что так, возможно, будет лучше. — Ты действительно в это веришь? — спрашивает его. Он чувствует многолетний ледяной призрак красной жидкости на коже своих голых рук, чувствует шепчущий холод жидкости цвета золотой амброзии на своих губах, чувствует тяжесть ненависти нации на своей спине, и бессмертное тело мертвеца в его руках. Блэйд смеётся. — Нет. Дань Хэн сокращает созданную им же дистанцию ​​и целует Блэйда. Блэйд крепко притягивает его к себе, руки обвивают талию, а Дань Хэн позволяет ему это. Он чувствует, как Блэйд прикусывает его нижнюю губу, а затем его зубы вонзаются в шею, в ключицу, оставляя следы по коже, агрессивные и безжалостные. Он запутывается рукой в ​​волосах Блэйда и слегка тянет, стон срывается с губ Блэйда, когда он поднимает голову. В глазах Блэйда что-то мелькает, туманное и пьянящее, уголки его губ изгибаются в ухмылке. — Знаешь, — бормочет он в губы Дань Хэна, — Я польщён. Спустя столько времени это всё ещё я? После всех друзей, которых ты завёл за время побега? Блэйд произносит это слово так, будто оно пропитано отравой. Дань Хэн снова дёргает, на этот раз сильнее. — Они слишком хороши для меня, — выдыхает он, его собственный пульс стучит по ушам. — Но ты. — Я? — Блэйд хватает запястья Дань Хэна, и внезапно тот оказывается прижатым к твердой металлической поверхности ящика. Ладони Блэйда, теплые и большие, опускаются ниже, дергая за воротник на шее. Дыхание сбивается. — А что я? — Ты то, что я заслуживаю. Ответ вызывает резкий хохот у Блэйда, и внезапно его губы снова прижимаются к губам Дань Хэна, без предупреждения просовывая ногу между его бёдер. Дань Хэн чувствует дрожь в бёдрах, и впивается зубами в нижнюю губу Блэйда, чтобы приглушить звук, который он издаёт. Его пальцы сминают ткань на воротнике Блэйда, и он наслаждается тем, как это заставляет его остановиться, движения нервны и заплетаются в момент, когда его рука находит челюсть Дань Хэна. Они не целуются нежно словно любовники, воссоединившиеся после веков разлуки, или как будто прощаются. Поцелуи грубые, рвущиеся по швам, кожа к коже, руки к одежде и зубы к губам, пока они не покроются кровью, и Дань Хэн думает, что, может быть, так будет лучше. На уголке рта Блэйда остается дорожка слюны, когда они отстраняются, и Дань Хэн наблюдает, как она блестит на припухших губах Блэйда. Блэйд не касается его, как будто он что-то — кто-то — на грани гибели. Он прикасается к нему, как к кому-то уже уничтоженному, руки царапают ткань и прижимаются к его коже под одеждой, и Дань Хэн думает, что это, может быть, тоже к лучшему. Он реагирует так же, его руки грубы, когда быстро разбирается с верхом Блэйда. Он отброшен в сторону с той же нежностью, что они предлагают друг другу. В конце концов, это не то, чего они заслуживают, считает Дань Хэн. Повязки на груди Блэйда не скрывают шрамов, пересекающих ключицы, и Дань Хэн инстинктивно протягивает руку, проводя ладонью по отметинам. Блэйд напрягается, и Дань Хэн вырывает руку, как будто его обожгли. Чуткость. Извинения пузырятся на его языке, но он проглатывает их. Ты оставил их там, читается во взгляде Блэйда, когда он следует за Дань Хэновым, Ты сделал меня таким. Он отказывается поддаваться заползающей внутрь вновь вине, впускать призраков, начавших охоту вновь. Не здесь. Не вот так вот. Он хватает прядь волос Блэйда на месте его шрамов, как будто хотел бы содрать их с кожи, и снова прижимается губами к его губам. После этого его руки блуждают по плечам Блэйда, его бокам, соскам под бинтами, гадая, может ли Блэйд все еще чувствовать его прикосновения таким образом. Поражённый звук, который он слышит, и движение бёдер Блэйда напротив его, дает ответ, который он ищет. Везде, повсюду — Блэйд позволяет рукам Дань Хэна блуждать (спина, запястья, горло, совсем не заботясь о том, оставляет ли он царапины; совсем не заботясь о том, оставляют ли они отметины) — всюду, но шрамы исполосали всё его тело. И Дань Хэн не делает всего этого. Он не позволяет себе касаться старых ран, выцветших красным по всей обнажённой коже, борется с желанием взглянуть на это всё, с желанием дотянуться. Это не для того, чтобы успокоить его. — Не нужно, — говорит он в качестве предупреждения, когда руки Блэйда сжимают край плаща Дань Хэна, — Мне скоро нужно возвращаться. У меня нет времени на покупку одежды. Блэйд цокает языком, но, на удивление, слушается, ослабляя хватку и переводя внимание ниже, проходясь ладонью по выпуклости на штанах. У Дань Хэна спирает дыхание, стон срывается с его поджатых губ, и Блэйд издает неодобрительный гул. Громче, шепчет он. Дань Хэн молча соглашается. Руки Блэйда находят молнию и быстрым движением расстегивают брюки Дань Хэна, тонкие пальцы скользят по внутренней стороне бедра. Ногти Дань Хэна впиваются в кожу на спине Блэйда, и тот идентифицирует это как наслаждение. Он проделывает так вновь, и Дань Хэн не может сдержать слабого восклицания, которое вырывается у него, почти полностью уткнувшись в плечо Блэйда. Он не знает, сколько сейчас времени. Он не знает, сколько уже прошло. Тепло разливается у него в животе и усиливается в десятикрат, когда Блэйд обводит контур члена Дань Хэна сквозь нижнее белье. Он не знает, когда должен был вернуться. Ему все равно. Блэйд уводит пальцы вверх, и он немного поскуливает от отсутствия контакта, но затем внезапно они прижимаются к его губам. Он отвечает быстро, почти смущающе, его губы приоткрываются, а язык облизывает пальцы Блэйда — сначала два, затем и три, в соответствии с ритмом уверенных толчков Блэйда. Блэйд стягивает ткань нижнего белья достаточно сильно, что бы она надорвалась, и Дань Хэн шипит от резкого контраста температуры на его коже. Блэйд дразнит его снова, и Дань Хэн издает гортанный стон, желание пробегается по позвоночнику и скапливается между ног. — Быстрее, — он хрипит, а Блэйд подчиняется. Его пальцы, влажные от слюны, сами по себе скользят по члену Дань Хэна. Дань Хэн чувствует, как его собственные бёдра упираются в ладонь Блэйда, контроль ослабевает в пугающе быстром темпе, и он слышит своё громкое и слишком загнанное дыхание в совокупе с дыханием Блэйда. Блэйд полностью обхватывает Дань Хэна рукой, и тот вздрагивает, пытаясь не корчиться. Пытаясь не умолять. — Блэйд, — он пытается говорить. Звук, что вырывается, по сути искажённая мешанина слогов. Псевдоним и реальное имя призрака смешались в одно целое. Осознание этого заставляет Дань Хэна почувствовать себя так, словно его ударили прямо в живот, но, к счастью, Блэйд, похоже, не замечает ничего. — Блэйд, — во второй раз получается лучше. Блэйд опускает голову и облизывает полоску на мягкой плоти Дань Хэна. Руки его запутались в волосах Блэйда и опускаются, когда Блэйд снова поднимает голову. На его губах пляшет ухмылка. — Подожди ещё немного, — говорит ему Блэйд. Он так и делает. Их движения грубые, но медленные, гобелен понемногу распускается. Его самообладание трещит по швам с каждым прикосновением Блэйда по его длине, и тот тоже напряжён до предела, глаза затуманены желанием, а губы распухли, покраснев от крови и слюны. Бёдра Дань Хэна сбиваются с ритма, и он предупреждающе стонет — высоко от отчаяния, и тяжело с именем Блэйда на губах — и Блэйд отвечает тем же, надрачивая быстрее, грубее. А затем Блэйд проводит пальцем по кончику члена внезапным, нежным движением, и последний сдерживающий Дань Хэна трос лопается. Он кончает, а от стимуляции у него голова пустеет, и Блэйд помогает справиться с этим чувством, на удивление нежно, прижимаясь к нему и задыхаясь. И то, с каким благоговением Блэйд прикасался к нему, почти сводит с ума. Как будто он был драгоценным. Чем-то, что заслуживало быть любимым. Он почти мечтает, что лучше бы Блэйд сделал ему больно, прокусил кожу, впился ногтями во внутреннюю сторону бёдер. Невыносимо, думает Дань Хэн, а Блэйд издает тихий стон, когда к тебе относятся как к человеку, заслуживающему любви. Чувство вины больше не съедает его заживо. Он научился жить с этим. Он научился жить с этим, но меньше чем за день всё изменилось. Всё вновь стало таким же. Теперь даже ещё сложнее, запутаннее. Он не знает, как это можно назвать. Он не знает, следует ли ему вообще давать этому название. Руки Блэйда очерчивают его талию, снова отрывая от размышлений. — Сколько ещё у тебя есть времени? — спрашивает он, скользя губами по шее Дань Хэна, а затем поднимаясь вверх к челюсти. Он почти смеётся. Он никогда бы (особенно сейчас) не подумал, что Блэйд относится к типажу людей, что с трепетом относятся к такому. — Не важно, — отвечает он, не упуская из виду то, как губы Блэйда изогнулись в мимолетной улыбке. Он опускает руки к члену Блэйда, охватывая ладонью. Блэйд издает резкий звук, почти хрип, почти стон. Уже твёрд. Он не возражает, когда Дань Хэн столь же быстро расправляется со своими штанами, стягивая их с бёдер и проводит пальцами по обнаженной длине собственного члена. — Поворачивайся, — приказывает Блэйд. Он подчиняется, и позади раздаётся влажный звук, за которым следует ощущение руки Блэйда, обвивающейся вокруг его талии, удерживающей на месте. — Хорош же ты на вкус. Комплимент звучит тихо, лениво, и Дань Хэн опускает голову, внезапно радуясь, что смотрит в сторону. Жар ползёт по щекам и расходится до кончиков ушей, а Блэйд хихикает, хватка усиливается. Пальцы снова прижимаются к его бедру, достаточно влажные и грубые, оставляют след, а затем Блэйд без предупреждения вводит один из них внутрь. Из него вырывается стон, громкий и пугающе похотливый, и щеки вспыхивают ярче, когда Блэйд принимает это за одобрение. Он просовывает внутрь ещё один, а затем и третий, мягко покачиваясь в тандеме с движением бёдер Дань Хэна. Неправильно всё это ощущается, хочет сказать Дань Хэн. Слишком нежно. Оно не кажется правильным. Но всё же, это так. Слова остаются запертыми на губах и теряются в стонах, вырывающихся из него, упивается удовольствием, пронизывающим его, упивается прикосновением руки Блэйда к его талии, упивается влагой на бёдрах и его именем, срывающимся с губ Блэйда, как у грешника на покаянии. Это кажется правильным. — Дань Хэн, — Блэйд бормочет. Дань Хэн чувствует головку его члена меж своих бёдер, большую и горячую, и хватка Блэйда усиливается. От неё останется след, но, по крайней мере, его будет легко скрыть. — Всё хорошо? Ещё один редкий момент проявления нежности. Дань Хэн застигнут врасплох тем, как Блэйд произносит слова голосом тихим и почти заботливым, словно тот был способен испытывать к кому-то такие-либо чувства. — Да, — выдыхает он, и, возможно, Блэйд тоже ошеломлён мягкостью собственного тона, потому что он вгрызается пальцами в бёдра Дань Хэна и наваливается всем весом. Боль простреливает мозг Дань Хэна почти в той же степени, что и удовольствие, и он задыхается, содрагаясь, тянясь к крышке ящика, просто чтобы было за что ухватиться. Блэйд снова толкается в него, на этот раз быстрее, и пронизывающая боль быстро уходит. Он слышит, как кто-то выстанывает имя Блейда — он сам — и тело реагирует на автомате, бёдра дергаются, когда Блэйд толкается. Он понимает, что Блэйд близок, когда звук его имени, слетающий с губ, становится более путанным, в отчаянии поднимается выше, его движения более размашистые и грубые. Он ощущает на своей спине вес Блэйда, прижимающегося к нему в поисках опоры, ощущает зубы Блэйда на своих плечах, когда его бёдра содрагаются, и он кончает, жидкое тепло стекает вниз по ногам Дань Хэна и смешивается с его собственными. — Теперь можешь развернуться, — говорит Блэйд, затаив дыхание, и Дань Хэн исполняет просьбу. Блэйд в беспорядке, растрёпан, щёки раскраснелись, губы полуоткрыты и всё ещё припухшие от предыдущего поцелуя. Его практически обнажённая грудь вздымается и опускается, когда они вдвоём смотрят друг на друга, его волосы растормошены, а пряди слегка слиплись от пота. В его глазах то, от чего конечности Дань Хэна ощущаются ослабшими в сравнении с тем, какие они на самом деле, и только после того, как он оступает, он понимает, что рука Блэйда всё ещё обвита вокруг его талии, что прижимает их друг к другу. Тепло от голой кожи Блэйда сквозит через одежду и расстояние, что она создавала, и он сглатывает. Стоя здесь, вот так, он может чувствовать слабое биение пульса Блэйда в ритме со своим собственным, и внезапно это кажется почти ошеломляюще интимным — слишком интимным — до одури сильным. Ему стоит уйти, отстраненно думает Дань Хэн. Он должен убрать руку Блэйда со своей талии, освободиться от его прикосновений, отвернуться и притвориться, что этого никогда не было. Он этого не делает. — … Дань Хэн, — Блэйд вновь так произносит его имя. Благоговейно. Осторожно, как будто он держит нечто хрупкое. Дань Хэн чувствует, что может сломаться, если Блэйд так продолжит. Это так на него не похоже, что у Дань Хэна горит в горле, рот переполняется пеплом и именем человека, что давно умер. Это так непохоже на Блэйда, но так во всем похоже на него. Блэйд ещё раз зовёт его по имени, и что-то внутри Дань Хэна разбивается в стеклянную пыль. Они всё ещё стоят близко, слишком близко, достаточно близко, чтобы Дань Хэн смог поцеловать его, если бы захотел. Дань Хэн в оцепенении протягивает руку, пальцы касаются обнажённой кожи, губы прижимаются к неровному шраму. Дань Хэн целует шероховатый шрам, который глубоко впивается в кожу Блэйда, наполовину скрытый под бинтами. Блэйд позволяет ему. — Прости, — хрипло шепчет он, отстраняясь. Он не знает, за что извиняется. Блэйд не отвечает, рука соскальзывает с талии Дань Хэна, и позволяет ему сделать шаг назад. Он расправляет одежду, и Блэйд натягивает свою собственную рубашку обратно, прикрывая шрамы, прикрывая новые отметины, оставленные ртом Дань Хэна на его плоти. И затем, вот так вот просто, маска возвращается. Всё такой же, думает Дань Хэн, поднимая с пола свой клинок, тот же самый, но трещины теперь немного проще разглядеть. (Не чудовище, думает Дань Хэн. Осмеливается допустить данную мысль. Смеет надеяться. Не чудовище.) Блэйд слизывает кровь со своих губ и проводит по уголкам, которые целовал Дань Хэн, и Дань Хэн видит лицо человека, что умер и вернулся к жизни. Дань Хэн видит распустившиеся цветы на опустевших могилах, созревшие обещанием лучшего прощания. Дань Хэн ощущает вкус раскаяния во рту и знает, что никогда не достигнет его, но грех больше не кажется таким горьким на вкус. Дань Хэн видит человеческое лицо человека, очень похожее на его собственное, что смотрит на него в ответ. Не чудовище, вторит его разум. Он хочет в это верить. Не чудовище. Когда Химеко подвергает сомнению происхождение крови у него под ногтями и порванную одежду, он говорит ей, что подрался с чудовищем. — Ты выиграл? — спрашивает она. Призрак губ Блэйда на его губах обжигает воздух каюты, ощущается ни прощение, ни спасение, но нечто более сладкое. Нежность, которая обжигает, словно яд, прожигая его изнутри. Отчаяние клубится внутри, а затем распутывается, сворачиваясь во что-то более мягкое; какой-то молчаливый вид тоски. Больше не чудовище. Он кивает.