За пределами реального времени

— АЙ! От громкого женского вскрика я открыла глаза и, резко сев на жопу, придвинулась ближе к спинке кровати. Передо мной стояла Аня, придерживая свой нос маленькими ручками. Она выглядела очень сильно напуганной, и, казалось, вот-вот расплачется. Но, скорее всего, от боли, а не от ситуации. Я быстро осмотрелась по сторонам: в кабинете никого не было, только я, да Ярцева. Сколько было времени — я не знала, но тусклый свет сочился через темные занавески. Что означало одно — уже явно не пять утра. Ярцева присела на край кровати, а я быстро придвинулась к ней и крепко обняла. — Анечка, что такое? Что случилось? Та лишь непонимающе взглянула на меня, но, спустя несколько секунд, ответила: — Я пришла тебя будить... Чтоб... Чтобы перевязать твою спину... Ты меня в нос ударила… — Голос ее дрожал, она всё так же держала нос рукой. Я знала, что сплю всегда крепко — посторонними звуками не разбудить, но когда меня будят, я резко встаю, либо всё еще находясь в состоянии неосознанного сна могу ударить или пнуть. Первый такой раз был ещё в карцере, когда Тилике отхватил ногой по животу, или ещё хуже... На мгновение у меня пронеслась мысль: «А что, если за удар ногой он забрал мою возможность ходить»? Я потрясла головой, чтобы согнать глупые мысли с моей бедной головушки, хотя на данный момент, бедная была не я. Всё так же крепко прижимаясь к ней, шептала себе под нос извинения. Переводчица же погладила одной рукой меня по голове и усмехнулась: — Успокойся, я же не эсэсовец, я тебе нечего не сделаю. — Господи, Ань! Это правда неловко получилось, ты не одна такая «особенная»… Тилике вот, по животу пинок получил, ещё когда мы с тобой вместе жили. Взгляд девушки остановился на моих глазах, и её губы задрожали прежде чем что-то сказать. — И он ничего тебе не сделал?.. Я мотнула головой. Слава небесам за его понимание, ведь любой другой взял бы меня за шкварник и по стенке, как соплю размазал. Ярцева больше не выглядела напуганной. Потрогав пальцем свой нос и улыбнувшись после того как поняла, что все хорошо, она поднялась с кровати, и, присев на корточки, открыла тумбочку. Достав оттуда бинт, и, по всей видимости что-то обеззараживающее, поставила на поверхность тумбы. — Ань, а твой нос как там? — Не беспокойся, ничего серьезного. — Тёплым и нежным тоном, словно мать возле своего грудничка воркует, произнесла Аня. Это немного настораживало — вдруг, обиделась, и сейчас всю меня зелёнкой измажет... — Снимай рубашку, поворачивайся ко мне спиной. Расстегнув пуговицы, и, скинув верхнюю часть пижамы, я прижала её к груди, ибо лифака не было, и, слава небесам, грудь моя не была больших размеров, в такой оверсайз одежде, что носят заключённые, можно и вовсе подумать, что я доска. Так-то этого мне и хотелось: кормить дитятко ещё не было в планах, а пожить для своего здоровья хотелось. (Да-да, сказала Я, которая менее, чем сутки назад, КУРИЛА с немцем). Ярцева что-то медленно, аккуратно отлепляла от моей лопатки. Почувствовалась легкая жгучая боль, скорее всего, начинается обработка. Но я лишь зашипела. — Как спалось на новом месте? — Как бы пытаясь отвлечь меня от боли и нарушая тишину, мяукнула Аня. — Честно признать, зная, что с тобой переводчица самого герра штандартенфюрера Ягера, спать спокойнее. Ярцева хихикнула и продолжила обработку. От очередного её касания по больному месту, я зашипела. — Да у тебя тут мясо! Копыто содрало несколько слоёв кожи, как бы заражение не получить. — Досадно прошептала переводчица. Вот пиздец конечно, я сейчас этой самой дыркой чувствую каждую пылинку, которая из воздуха попадает внутрь. Фу. Закончив с какой-то мазью, нанесённой на место, где лопатка, Анна поспешила начать перебинтовку. — С обработкой всё. Теперь я положу на это самое место ватку со спиртом. И перевяжу тебя. — СПИРТОМ? Я ЖЕ СГОРЮ! ТЫ ТОЧНО РАЗБИРАЕШЬСЯ В МЕДИЦИНЕ?! — Ты мне не доверяешь? — Усмехнулась Ярцева. Но делать нечего, я всё же покорно отдалась ей. — Сейчас будет больно... — Как только я почувствовала сильное жжение, словно спирт разъедает меня, я невольно заорала: — С-СУ-УКА! — Запихав самой себе кулак в рот, орала в него, и всё было не так громко. Переводчица же всё время что-то ворковала себе под руку : — У собачки боли, у кошечки боли, а у Ксени не боли. Я пошутила, это перекись! — Хэу... — Простонала я через кулак. Какого было моё счастье, когда начали бинтовать. Всё просовывали под подмышки, через плечи. Помню, на уроках ОБЖ, мы с одноклассницами перевязывали пацанов, будто они что-то себе сломали. И когда была сломана лопатка, нужно было и руку мотать. Но тут, видать, всё не так серьезно — это выглядело, как корсет. — Готово! Я накинула рубашку на плечи и принялась быстро застёгивать пуговицы. Не сводя с них глаз, поблагодарила Аннушку. — Ой, да было бы за что. Кстати, Коля привет тебе передавал... И экипаж тоже. — Коля. — Заметила я, из-за чего щёки Ани резко покраснели. — Как они там ? — Да вот, насколько мне известно, Тилике к ним и пошёл. Из-за того, что Ягер уехал в Берлин, ему и за экипажем нужно присматривать. — Так... А как давно он ушел? — Ну, я пришла на час позже. То есть в семь, — СЕМЬ? СЕЙЧАС СЕМЬ? ВОТ ЭТО РОСКОШЬ ВСТАВАТЬ НЕ В ЧЕТЫРЕ, А В СЕМЬ. УЖЕ СПАСИБО, — я вчера, идя по дороге в карцер, видела вас с Тилике. — Где и как стало интересно. — Что мы делали?.. Пожав плечами, Аня ответила: — Курили. Не знала, что ты куришь. — В жизни всё надо попробовать... Да и один раз вдохнула — хватило, отдала ему, он продолжил. Больше не буду. — Буркнула я. А Аннушка захохотала: — Прям так, с одной сигарки? — на лице её красовалась улыбка. Вот чудо юдо, шипперша хренова. — Сама охренела — немцы же брезгливые, а этому вообще похрен. — Тут и я вижу, что всё равно ему, что странно. Привык к тебе разве за такое время? Не знаю, привык-отвык. Но особо не задумывалась над этим. — Мне бы найти новый способ передвижения… — Перешла на новую тему я. Ярцева сначала не поняла суть сказанного, и с удивлением посмотрела на меня: — А со старым что? — Что со старым, так я не могу просить Тилике таскать меня везде и всюду, хотя я даже не прошу этого делать — не даёт мне самой пытаться. — Тут мы обе дёрнулись услышав скрип открывающейся двери. Это был Тилике. Увидев меня, уже не в спящем состоянии, тот кивнул: — Доброе утро, фройляйн, давно проснулась? Аня же опустила голову, напряглась, а я почувствовала энергию страха, зазвеневшую в воздухе. Но, слегка пододвинувшись к ней, я незаметно положила свою руку, на её, и, подняв взгляд на офицера, кивнула: — Доброе, перевязка только что была, спасибо большое Анне. — Ой, госпаде, какие умные беседы у нас, закачаешься. Тилике ещё не закрыл за собой дверь, а, значит, скоро ретируется обратно. — Спасибо большое, Анна, можете вернуться к своим делам, сегодня у вас официально выходной. — Нихера се, как распорядился в отсутствие Ягера. Ярцева легонько потёрла своим пальцем мою руку и, встав, прошептала: — Благодарю, Герр гауптштурмфюрер. — после этих слов поспешила удалиться. Я обречённо вздохнула, ведь единственная подруга — та, которой я больше всего доверяю — сейчас уйдёт. Тилике взглядом проводил переводчицу. Аня шмыгнула за дверь, которую после закрыл мужчина. Прижав ноги к груди, я сгорбилась. Больше всего на свете мне хотелось сжаться в комочек. И пялить в стену часами. Но, присутствие Тилике просто не давало мне этого сделать. — Всё хорошо? — Тилике уже сидел на коленях возле кровати. От нежданчика я вздрогнула. Не сразу сообразив, чё от меня хотят, забулькала: — А? Аллессс гУт! — Ихь канн дойЧь шпрЕхЕнъ Он смешно нахмурился, сделав непонимашку: — Чего? — Тут он снял с левой руки перчатку и горячей ладонью коснулся моего лба, — да ты бредишь без температуры. — Чтобы быть ипанутой, не обязательно температурить. Если ты не знал, я мисс неадекват. Мне хотелось избежать лишних прикосновений, но, мать твою, я была не против того, что мой лоб греет ладонь капитана. Клянусь — я не я, если не буду течь как водичка от того, что на меня вообще обращает внимание немец.