Твое счастье

      Такемичи уже как минут двадцать пытался встать с кровати, но Харучие крепко вцепился в него, сопя рядом мертвым непробуждаемым сном. Ханагаки нужно было лишь побыть одному — слишком многое за день навалилось на него (в буквальном смысле тоже). Ему хотелось все обдумать и решить, что делать дальше, а наличие рядом светловолосого пьяня только усугубляло положение — в голову лезли странные мысли, о которых регрессору сейчас думать никак не хотелось. Постаравшись, парень кое-как отцепил от себя Санзу и встал с кровати. В комнате было душно, поэтому Такемичи приоткрыл окно, мельком взглянув на Хару — тот заметно от чего-то хмурился во сне. Решив, что тому холодно, регрессор накрыл его одеялом, по привычке погладил по голове и, выключив свет, покинул комнату.       Подготовив рядом с собой таблетки для Харучие на завтра, Ханагаки сел на мамину кровать. В голове как назло было пусто, когда все должно быть с точностью до наоборот. Он узнал, что родной человек любит его в романтическом плане. Уже несколько лет. Упав лицом в подушку, регрессор заорал в нее. Он чувствует, как пылают кончики его ушей, а в уме все время всплывает момент, когда Хару чуть не поцеловал его. Точнее он так думал.       Повезло, что мамы рядом нет.       Такемичи уселся удобнее, поджав к себе ноги, и уставился в стену. Он пытался разобрать, что чувствует, ведь внутри него после признания будто взорвался фейерверк эмоций — все перемешалось.       Как так вообще получилось, что у Чие чувства ко мне?       Воспоминание их первой встречи накатывает на Ханагаки приятной негой. Санзу тогда напоминал ему маленького брошенного котенка, которому не хватало любви.       После признания же нужно дать ответ, да? Но будет ли он помнить?       Такемичи снова стонет в подушку.       Я не о том думаю. Что мне ему ответить? Отношения — это так сложно. У меня же нет в этом опыта толкового. Мне нужен совет.       Улегшись поудобнее, Ханагаки решил позвонить Чифую, он первый пришел ему на ум, кто из близких мог ему помочь. Кисаки трогать не хочется, Баджи, который к всеобщему удивлению и ужасу был на опыте отношений, тем более трогать не хотелось, а Шиничиро в этот список уже не попадал — помог называется с Вакой.       Мацуно, который всегда брал трубку после второго гудка, не отвечал. Такемичи это насторожило, и он взглянул на часы.       Еще не так поздно, чтобы спать, да и завтра выходной.       Такемичи приходится сбросить трубку, ведь теперь там ему ответил автоответчик, и снова набрать Чифую, но тот ему перезванивает с запыхавшимся голосом:       — Такемичи?       — Ты стометровку что ли бежал? — Ханагаки усмехается, услышав фырканье на другой стороне телефона.       — Мичи, что-то случилось? — после нескольких секунд копошений и каких-то странных кряхтений Чифую наконец возвращается к разговору.       Вообще регрессора смутило поведение Мацуно, хотя тот и старался вести себя как обычно, но Такемичи решил пока не поднимать этот вопрос. Вспомнив, зачем он звонил, тут же сам замялся, пробормотав невнятно в трубку. Конечно же, Мацуно не разобрал ответ друга и попросил повторить. Ханагаки же мысленно сделал себе замечание, что он не влюбленная девушка, которая признается в любви парню, поэтому прочистил горло и кое-как выдал:       — Тут… Хару… — и замолкает. Что ему еще сказать?       Повисает недолгое молчание с обеих сторон. Пока регрессор думает, как объяснить свой ответ, Чифую протягивая «о», говорит:       — Бери свои вещи и дуй к нам.       Отвлекшись от своего роя мыслей, Ханагаки спрашивает:       — «К нам»?       — Да, у меня Тора.       Теперь очередь Такемичи тянуть «о». Его настроение сразу улучшилось, поэтому, быстро сказав, что он скоро будет, поторопился собирать минимум необходимых вещей.       И вот теперь он сидел перед парнями, укутавшись в чужой плед и держа чашку с какао. Мацуно в предвкушении чуть ли не со звездочками в глазах ждал рассказ, пока Ханемия, также устроившись рядом, сидел спокойный, облокотившись на Чифую. Допив напиток, Такемичи успел сказать, что Санзу вернулся домой пьяным, как Мацуно, поддавшись к нему вперед, возбужденно спросил:       — О! Он уже тебе признался?       — Что значит «уже»? Неужели все об этом знали? — ответом для Такемичи послужило многозначительное молчание.       Упав на спину, Ханагаки уставился в потолок. Он чувствовал себя дураком. Все знали и видели чувства Харучие, кроме него самого. От осознания внутри регрессора неприятно скрутился узел. Рядом появился Казутора, легший на бок и положив голову на свою руку:       — Не трудно предположить, о чем ты сейчас думаешь. Не переживай, что бы ни случилось, мы тебя поддержим, — пока Казутора говорил, Чифую лег рядом с Такемичи с другой стороны, отзеркалив позу Ханемии.       — Я не могу не переживать, — регрессор тяжело выдохнул, закрыв глаза, — Это было так неожиданно. Я не понимаю, что чувствую. Точнее понимаю: я люблю его, правда. Как брата… вроде. Родной человек мне, — Ханагаки открыл глаза, — Я запутался.       Казутора и Чифую переглянулись, они не думали, что в паре Харучие и Такемичи будет такое тяжелое начало, ставку как раз-таки ставили на Баджи с Манджиро, но этот клыкастый придурок, наплевав на всех и вся, решил признаться в чувствах при всех на собрании банды. Самое удивительное, что его в этом поддержал Ханагаки, как потом выяснилось. Впрочем, тогда многие убедились, что парень многое делает для них, но почему-то ничего для себя, поэтому было решено незаметно заботиться о Такемичи.       — Ты уверен, что твои чувства к нему братские? Может ты просто хорошо обманываешь сам себя, боясь своей настоящей реакции? — Такемичи поворачивается к Казуторе, его вопрос поставил парня в тупик. Он не размышлял в таком ключе.       — Я не знаю.       Услышав сзади себя вздох, Ханагаки почувствовал, как его взяли за руки и потянули в сидячее положение. Это был Чифую, и он улыбался:       — Давай, Такемичи, не делай такую кислую мину, — парень сел напротив друга, продолжая держать того за руки, ободряюще поглаживая пальцами, — Давай я буду задавать вопросы, а ты, не задумываясь, отвечать?       Ханагаки задумался, он понял идею Мацуно, поэтому кивнул — может это действительно ему поможет. Ханемия передвинулся ближе к Чифую, чтобы наблюдать за разговором друзей. Довольно улыбнувшись, парень начал:       — Ты бы хотел поцеловать меня? — увидев сморщенное лицо друга, засмеялся.       — Чиф, я тебя, конечно, люблю, но не настолько.       Мацуно, драматично схватившись рукой за сердце, показательно завалился на пол со словами: «Такемичи, твои слова убили меня». Посмеявшись, компания продолжила, пока Ханемия аккуратно подполз к Чифую и потянул того к себе, устраивая у себя между ног, второй же, поворчав, удобно устроился в объятиях:       — Следующий вопрос: представь, что Санзу хочет тебя поцеловать. Что ты будешь делать?       На этом вопросе Ханагаки задумался, он помнил, когда его в первый раз поцеловала Хината в прошлой жизни, это был обычный, но неожиданный поцелуй, о котором он потом часто вспоминал. Сейчас же он это воспринимает, как факт: было и было. Но только фантазия решила подкинуть ему, как Харучие, наклонившись, тянется к нему после признания. Тогда он действительно решил, что Санзу поцелует его, но, даже думая об этом, регрессор ведь не оттолкнул светловолосого.       Неужели… я в глубине души ждал этого?       Фантазия решила не останавливаться на начатом и продолжила развивать событие: как Хару совсем невесомо касается своими губами губ Такемичи, как бы спрашивая. Не встретив сопротивления, он сначала чмокает и дальше… Ханагаки трясет головой, отгоняя виденье. Уши горят, а он ошарашенно смотрит на ребят — те с довольным видом смотрят на него.       — Ну, кажется вопрос решен? — получив неловкий кивок от друга, Чифую встает и идет за еще одним футоном для Мичи, — Посмотрим фильм? Мне тут в магазине один посоветовали.       Немного остыв, регрессор согласился, помогая Мацуно убрать с пола лишнее, чтобы постелиться.       — Да, Чифую, я еще в начале забыл спросить, — парень заинтересованно повернулся, — Это у тебя засос на шее?       В Такемичи полетела подушка под смех Ханемии.

***

      Всю дорогу домой сердце Ханагаки учащенно билось в предверии волнительного разговора, все-таки им с Чие действительно нужно было поговорить. Тысячу раз он проигрывал сценарий их беседы у себя в голове и никак не мог уняться. Даже придя уже к дому, регрессор не сразу зашел, а постоял пару минут перед дверью. Но бежать было некуда, да и глупо. Сглотнув, Такемичи все же зашел в дом. Он остановился, внимательно прислушиваясь к посторонним звукам — сначала казалось, что никого в доме нет, но шарканье в стороне кухни говорило об обратном. Ладони Ханагаки были влажными от волнения, поэтому, нервно вытерев их об штанину и кое-как собравшись с мыслями, Такемичи быстро заходит на кухню, чтобы не потерять те остатки духа, которые он собрал для разговора:       — Х-хару, привет, я…       — Ой, милый, привет, — Такемичи не успевает договорить, как его перебивает мама.       Ханагаки видит мать в домашнем халате, наливающую себе чашку кофе. Он ошибся. Это был не Хару, а Минами, вернувшаяся с командировки. И как он не заметил ее обувь у входа? Регрессор выругался про себя. Спохватившись, он подбежал обнять маму. Хоть парень и привык к частому ее отсутствию, но все равно скучал по ней. Пока они обнимались, Такемичи невзначай спросил, где Санзу, но мама ответила, что не видела его с момента, как вернулась.       Его нет дома.       Не дав себе развить негативные мысли и надумывать себе что-то, пока лично не получит ответы от Чие, Такемичи просит Минами подождать его, пока он быстро примет душ.       — На самом деле я приехала еще вчера, но остановилась у Инуи. Ты не поверишь, мы договорились на совместный отпуск, уезжаем через неделю, еще маму Казуторы позовем, — освеженный Такемичи спокойно попивал кофе, сделанное для него мамой, пока та делилась с ним своими последними новостями, — Мичи, где ты был ночью? Когда я вернулась, дом был пуст.       Он скомкано ответил, что ночевал у Чифую вместе с Казуторой, и уставился в кружку. Такемичи осознал, что не учел одну вещь во всей этой ситуации — и это реакция матери. Это в будущем люди стали более менее лояльны к однополым отношениям, но сейчас времена другие. Пока Такемичи размышлял, Минами внимательно следила за сыном, она понимала — что-то случилось и тревожило ее сына. И это было как-то связано с Харучие.       — Такемичи, — регрессор посмотрел на мать, — Что-то тебя беспокоит?       Ханагаки невольно сжал руки в кулаки, его мозг активно соображал, что же сказать в оправдание, ведь походу дело одним «все нормально» парень не отделается. Поэтому пришлось импровизировать:       — Эм, знаешь… Тут такое дело, — Такемичи говорил, смотря куда угодно, лишь бы не матери в глаза, — У меня одному другу, да, другу… Ему признался парень, так вот, и он не знает, что делать, — договорив, регрессор решил все-таки взглянуть на мать.       Та сидела, слегка нахмурив брови и сложив руки в замок. Ханагаки стало не по себе: может ему не стоило поднимать эту тему?       — То есть тебе признался Хару?       Такемичи нервно хихикнул:       — Чего? Причем тут Хару? — Ханагаки снова чувствует, как его ладони дико потеют. Кажется, он даже покраснел. Если уж ломать комедию, то ломать ее до конца.       Минами по-доброму усмехается, встает и подходит к сыну, кладя ему ладонь на голову:       — Мичи, — Ханагаки сжимается, — все нормально, — женщина начинает медленно поглаживать по черным волосам. — Я давно знала об этом.