КОГДА ЗАЦВЕТЕТ САКУРА. ХАНАМИ

      Намджун проснулся до рассвета.       Притянул к себе мирно посапывавшего омегу — Джина, — отчего тот сразу же в полудрëме обвил руками любимого альфу и потянулся за поцелуем, не открывая глаз.       Понимание того, что это — прощальная ночь перед походом, иголками вонзилось в сознание, и сон как рукой сняло. Омега приподнялся на локтях, вглядываясь в лицо своего повелителя сонными глазами.       — Любовь моя, как же я буду скучать! Пожалуйста, возвращайся ко мне живой! — умолял он, в ответ на что Намджун провёл пальцем по манившим пухлым губам, очерчивая их, как будто запоминал. А затем одним рывком подмял под себя омегу и принялся зацеловывать обожаемые губы, шумно втягивая запах своего ненаглядного, стараясь надышаться. Страсть смешивалась с тоской перед предстоявшей разлукой, хотелось впитать в себя все запахи, запомнить все вкусы супруга.       Джин тонул в поцелуе, цепляясь за плечи Намджуна, как будто хотел удержать и не отпустить из этой тёплой постели. Раздвинув его ноги, альфа рывком вошёл, ведь тело любимого после вечерних ласк было полностью расслаблено и приняло в себя член с наслаждением, стон, подтверждавший это, слетел с губ омеги. Спали они всего пару часов, потому чувствовали усталость. А ещё — вымотанность после длительного вечернего секса. Но в тот момент между ними, проснувшимися перед рассветом, страсть с новой силой разгоралась. Альфа вбивался почти с остервенением, жадно впиваясь в губы, кусая шею, ключицы, и вдыхал, вдыхал любимый запах цветущей сакуры. Джин сам был как цветущая сакура: розовые щëки полыхали; губы стали алыми и распухли; глаза блестели из-за экстаза; стоны вырывались из уст и разлетались за пределы покоев императора.       Достигнув наивысшей точки, Намджун напрягся всем телом и удержал себя на руках, оставшись нависать над омегой, отчего мышцы отчётливо проступили на красивом рельефном торсе. Прорычав от наслаждения, альфа не выдержал — рухнул вниз, но сразу скатился вбок. Тяжело дыша, он сгрëб Джина в охапку и притянул, уложив тут же на свою грудь и прижав, после поцеловав в макушку.       — Люблю тебя… — бормотал, с трудом хватая воздух.       Дав себе отдышаться, он принялся целовать и поглаживать мягкие волосы Джина, в то же время с грустью непроизвольно бросая взгляды на окно, за которым зарождался рассвет.       — Надо вставать, — произнёс со вздохом альфа и ещё раз, напоследок, прижался губами, вдыхая аромат, и притих, на мгновение прикрыв глаза, а после заставил себя встать с постели.       Направился к окну, отдёрнул тяжёлую штору и залюбовался восхитительным рассветом, думая о предстоявшем походе. Омега подошёл сзади и обнял за талию, прислонился щекой к спине.       — Я причешу тебя сам, — сказал Джин и с трудом заставил себя отстраниться, чтобы пересечь всю комнату и достать гребни из слоновой кости из шкатулки, что стояла на столике у кровати. — Присядь, пожалуйста, — попросил деланно воодушевлённо и, когда просьба была удовлетворена, принялся медленно расчёсывать, бережно перебирая пряди густых смолянисто-чёрных волос. Закончив, собрал их и закрепил кандзаси.       Намджун поймал руку омеги, поднёс к губам и поцеловал в ладонь.       Джин прикрыл глаза.       Ему хотелось так простоять всю жизнь…       …но солнце неумолимо поднималось над горизонтом, скользя первыми лучами по золотым витиеватым узорам изголовья кровати.       Омега достал из шкафа саварм и хакама, помог сперва надеть их и перевязал широким поясом, затем наверх — кожаный кетон и самолично пристегнул ремень с сёто.       Намджун с замиранием сердца следил за каждым движением любимого омеги.       Встав на колени перед своим обожаемым императором, Джин помог надеть ещё и высокие кожаные сапоги, после чего пал ниц к его ногам.       — Возвращайся поскорее!       Намджун сразу нагнулся и поднял мужа, притягивая к своей груди.       — Вернусь, я обещаю, — прошептал на ухо, ещё раз вдохнул любимый аромат, шумно втягивая носом, и коснулся губами виска, замерев на мгновенье. — Мне пора! — сказал решительно, развернулся и добавил, не оглядываясь, уже с порога. — Позаботься о Феликсе, — а после вышел из спальни.       Джин остался один посреди комнаты и уже в тот момент ощутил пустоту, заполнявшую всё пространство вокруг, и тоску, разливавшуюся по всему телу.       В их стране было не принято, чтобы омеги провожали в поход своих воинов. Поэтому всё, что мог себе позволить Джин, — это смотреть через окно, как многочисленное войско вереницей исчезало за горизонтом.       Дверь отворилась и, как всегда — с шумом, в покои влетел Феликс.       — Что, уже уехали? — спросил и подбежал к окну, чтобы вглядеться, как скрывались последние отряды в клубах пыли, поднявшейся от копыт. — Эх, а Юнги даже не простился со мной, — с досадой констатировал он.       — Вот вернётся из похода, вы поженитесь, и тогда ты будешь его провожать в своей спальне.       — Эх, скорее бы.       — Всему своё время, — Джин поправил волосы юного омеги, убрав белые пряди за ухо.       Этот милый ребёнок воспитывался в доме императора с четырнадцати лет, оказавшись у них после того, как его отец, он же — друг Намджуна, скончался от тяжёлой неизвестной болезни.       Правитель небольшого островного государства, которое располагалось в Южном море, — Ли Гюхëн — очень долго болел, поэтому попросил Намджуна, чтобы тот, после его смерти, позаботился о наследнике. Они заключили договор, согласно которому старший сын Намджуна — Юнги — возьмёт в мужья наследника Эффера, после чего омега будет там править наравне с альфой.

***

      Двадцать раз вставало солнце, прежде чем войско добралось до Восточного прохода, где их уже ожидал Хранитель Стены.       По обе стороны от входа восседали тотемные львы, сотворённые из камня.       Тяжелейшие двери со скрипом отворились, и величественная Стена поглотила многотысячное войско, вернув его позже миру уже совершенно в другом месте.