1621 год. Северные земли Ясури
В местах, куда пришло войско, всё было иначе — деревья, трава, даже казалось, что небо имело совершенно другой цвет, выглядело более серым. Воздух же ощущался колючим на вкус, проникая под одежду, холодил кожу, особенно — в предрассветные часы. Многочисленные горные реки завораживали своей красотой и затрудняли продвижение войска. Величественные хребты преграждали путь, и их приходилось огибать. Для Хосока всё было в диковинку, ведь даже птицы пели по-другому. На протяжении долгих вёрст пути они не встретили ни одного человека, только дикое зверьё. Наконец-то, на двадцать пятый день, они разбили лагерь и стали готовиться к осаде. За очередным хребтом располагался город Бомвей — столица полевийцев, которыми правил Бан Гимун. — Юнги, возьмёшь воинов и пойдёшь в город. — Да, отец! Пока все занимались обустройством лагеря, Юнги и ещё с десяток воинов, переодевшись простолюдинами, проникли внутрь городских стен. Как оказалось, в Бомвее проходили празднования в честь двадцатилетия сына правителя полевийцев. Ворота открыли для всех, поэтому воины и прошли без проблем, более того — их даже угостили всевозможными яствами, которые раздавали всем желающим. На главной площади играла музыка, куда и поспешили воины во главе с Юнги. Люди толпились вокруг, было плохо видно — что же происходило в центре. Когда удалось протиснуться туда, Юнги застыл, залюбовавшись развернувшимся действием. Там порхал, как бабочка, в белом одеянии невиданной красоты омега. Он парил вместе с тончайшей вуалью в руках, словно птица. То взлетал в небо, взмахнув ею, как крыльями, то приземлялся, складывая их. Белые волосы, выбившись из укладки, кудрявыми прядями обрамляли лицо, а небесно-голубые глаза были наполнены страстью и печалью. Исполнителя полностью поглотила разливавшаяся мелодия, что создавалась инструментами музыкантов. Казалось, танцор сам стал той птицей, которую изображал, — умиравшей и воскрешавшейся на глазах у тысячи зрителей. Это завораживало всех, удивляла пластика тела. Когда стихли последние аккорды, омега сложил свои руки-крылья. Воцарилась абсолютная тишина. А затем, как только танцор поднялся, толпа взорвалась овациями. Улыбка, озарившая его лицо, поразила Юнги даже больше, чем выступление. Омега весь светился от счастья. Казалось, что, дотронься до него, — и ты тоже наполнишься этим светом. Однако, осуществить возникшее желание не было ни единого шанса, ведь тот раскланялся и исчез в толпе, как сказочный сон, растаявший по утру. Юнги очнулся от того, что кто-то потянул за рукав. — Пошли, нам пора уходить, — сказал один из его воинов. — Да, пора, — ответил, тряхнув головой, как будто скинув наваждение. Когда они вернулись в лагерь, глубоко за полночь, никто не спал. Костров не разжигали, чтобы не привлекать внимание. Все были готовы на рассвете войти в город. Ведь несколько человек остались там. Для того, чтобы открыть ворота.***
Город взяли, фактически, без боя. Никто из южан не ожидал, что всë пройдëт так легко, но жители праздновали и к вторжению не были готовы. Отдельные отряды, конечно, всё-таки оказали сопротивление, поскольку должны были защитить своего правителя, но вовремя сгруппироваться и отбить атаку они не успели, потому все погибли вместе с ним — Бан Гимуном. А вот сына его, чьë двадцатилетие праздновал весь город, взяли в плен, хоть молодой крепкий альфа и яростно сопротивлялся. — Я убью тебя, — плевал он Юнги в лицо от бессилия, ведь уже был закован в цепи. — Ага. Но сначала поработаешь на наших плантациях, — ответил тот, сидя верхом на коне и окидывая надменным взглядом сверху вниз пленного альфу. По всему городу брали захватывали омег и альф, надевали на них оковы. Проезжая мимо одного из домов, Юнги увидел, как вытаскивают на улицу того самого омегу, похожего на птицу, а вместе с ним ещë одного — такой же неземной красоты, с испуганными изумрудными глазами, парня. Сердце ёкнуло и пропустило удар, когда «птица» взглянул на него. Их глаза встретились, ненависть смотрела прямо в самую душу, свет погас, были только стиснутые пухлые губы. — Этих двоих на особое положение. — Слушаюсь, господин! — поклонился воин. — Отвечаешь головой! Следующие сутки они грабили город, а на рассвете выдвинулись дальше на север. Особое положение заключалось в том, что этих пленных омег хорошо кормили и везли в повозке, в то время как остальные шли пешком. А ещё — их никто не трогал. Других же могли использовать воины для утех. — Как тебя зовут, Птица? — спросил восседавший на коне Юнги, когда остановился около повозки. — Пак Чимин! — вздëрнув подбородок, ответил омега, после поджавший губы. «И почему это "птица"?» — подумал он. — А с тобой кто? — альфа махнул головой в сторону беловолосого юноши с изумрудными глазами. — Брат мой двоюродный. Ким Тэхён! — Холодно сегодня ночью будет, найди им ещё одеяло, — велел Юнги тому, кто отвечал за этих двоих. — Да, господин, — с поклоном ответил воин. Чем дальше они продвигались на север, тем холоднее становились ночи. Юнги однажды проснулся на рассвете и, ещё лёжа с прикрытыми глазами, высунул руку из-под тёплого мехового плаща, мгновенно ощутив пронизывавший холод. Он сразу же по неизвестной причине подумал про Птицу… И вот почему мысли о нём? Альфа попытался прогнать их, заставив себя переключиться на дела насущные.***
По утрам туман окутывал всё густой пеленой и пробирался под тонкие савармы, в которые были одеты Чимин и Тэхён. Они прижимались друг к другу, пытаясь согреться в предрассветные часы. Одеяло, принесённое для них ответственным воин, мало согревало, поэтому дрожь то и дело пробивала всё тело. В то утро они так и прижимались, пытаясь согреться, только две белокурые кудрявые макушки торчали. Раздался топот копыт, а после нечто тяжёлое накрыло их. Чимин выглянул из-под одеяла довольно быстро, но только и увидел спину господина в кожаном кетоне. Он его сразу узнал. Поверх одеяла обнаружился плащ того, утеплённый мехом куницы внутри. — Надо бежать, пока мы недалеко от дома, — прошептал Чимин, растирая ноги, закованные в цепи. Вечерами, когда все останавливались на ночлег, разжигали костры и готовили шурпу из мяса оленя или кабана, подстреленного в лесу, можно было вылезти из повозки и погреться рядом с одним из костров. Чимин направился к тому, у которого находился господин, отдавший им свой меховой плащ. Судя по виду, рядом с ним сидели важные люди. Сам же щедрый захватчик выглядел сурово и вместе с тем чертовски привлекательно. Было в нём нечто, что по неизвестным причинам Чимину и нравилось, и одновременно раздражало. — Что ты удумал? — прошептал Тэхён, которого брат крепко держал за руку и тащил за собой. — Господин, — обратился Чимин к Юнги, — если снимете цепи, я вам станцую. Альфа изумился такой смелости, но, приподняв бровь, одними глазами указал воину, который прибежал следом за пленными, чтобы тот снял оковы. — И с брата тоже. Он будет петь для выступления, — добавил омега, указав на ноги Тэхёна. Юнги усмехнулся краем губ, кивком позволив освободить и второго. Изумлëнный Тэхён стоял, потеряв дар речи от наглости Чимина. Губы пересохли от страха, язык прилип к нёбу. Тот же смотрел на него с мольбой. — Ну, пой! — Чимин дёргал брата за рукав. — Налейте им обоим вина, — скомандовал господин. Ему слишком хотелось увидеть ещё раз, как Птица парит в танце. Когда Тэхён запел, его низкий бархатный голос разлился по всему побережью реки. Чонгук был на другом конце лагеря, когда услышал завораживавший голос, который пел о любви так проникновенно. Ноги сами привели его на звук песни, и он обомлел, увидев обладателя этого самого голоса. Омега, прикрывший глаза, самозабвенно пел. Белые волосы спускались по плечам волнами, щëки его раскраснелись от выпитого вина. Голос пробирал и дотрагивался до самых тонких струн души, наполняя её всепоглощавшими эмоциями. Радость смешивалась с грустью, грозясь перелиться через край. Рядом, вокруг костра, в танце кружил белокурый ангел. Он порхал, своими движениями переплетаясь с языками пламени. Его огненная страсть, передаваемая танцем, откликалась в сердцах присутствовавших. Все притихли и заворожённо следили за порхавшей под звуки бархатистого баритона Птицей. Когда Тэхён допел и открыл глаза, первым, что он увидел, были чёрные «Ночи востока». Он застыл, встретившись с ними взглядом. Вязкая пелена окутала этих двоих, им стало тяжело дышать. Чонгук тонул в изумрудном море, сразу и бесповоротно влюбляясь в этот омут, бархат голоса, в эту карамельную кожу и робкую квадратную улыбку, которой его одарил обладатель той. — Садитесь тут, отведайте шурпу, — сказал Юнги, указывая на места напротив себя. — Налейте им ещё вина, — приказал он асигару и молча стал разглядывать, как эти двое красивых омег принялись жадно есть. Чонгук присел рядом с ним. — Как тебя зовут? — обратился он к обладателю чудесного баритона. — Тэхён! Ким Тэхён, господин, — поправился он, привстав с места и поклонившись. — Садись и ешь, — Чонгук смотрел и не мог налюбоваться — как робко из-подо лба на него поглядывал омежка. Когда он опустил глаза и увидел босые ноги и раны от цепей, сердце сжалось. Альфа подозвал своего вакато и что-то прошептал на ухо. Тот сразу же ушёл исполнять приказ, и не успел Тэхён доесть мясо, как вакато уже вернулся с тёплыми вязанными носками. — Дай ему, — указал Чонгук на омегу. — Надевай. — Нет, — неожиданно отказался Тэхён. — Я не могу… Как же я буду в носках, а Чимин — нет! Я не возьму! — Бери, Тэ, ты чего?! — брат пихнул его в бок. — Хорошо, — заулыбался Чонгук. — Найди ещё пару для танцора, — обратился вновь к вакато. Юнги, расположившийся полулёжа у костра, спиной откинувшись на бревно, молчал. Он внимательно наблюдал за Чонгуком и омегами, от него не ускользало, как светились глаза младшего брата, когда тот смотрел на Тэхёна. — Можно мы пойдём уже? — спросил Чимин, хлопая сонными глазами. После приёма горячей пищи сразу дико захотелось спать. — Да, идите. Не успели они улечься в повозке, как пришёл лекарь императорской семьи, обработал им на раны на ногах и нанёс мазь. — Они забыли нам надеть цепи, надо бежать, — бубнил Чимин, засыпая. — Может, не надо? В лесу нас могут съесть волки, — шепчал Тэхён на ухо, обнимая засыпавшего брата.***
На рассвете их разбудил Чонгук, который принёс мешочек с сушёными инжиром, курагой и финиками. Красивый альфа восседал на вороном коне в чëрном кожаном кетоне, поверх которого был плащ, отороченный мехом чернобурки и весь расшитый золотом. — Что это такое? — хлопая сонно глазами, Тэхён запустил руку в мешочек. — Ешь, это вкусно, — сказал с улыбкой альфа, а после пришпорил коня и ускакал вперёд. Это было действительно вкусно. Никогда они не ели ничего подобного, Чимин даже прикрыл глаза от удовольствия. — Надо оставить, не ешь всё. Когда сбежим, нам пригодится. — Может, не надо, Чимин? — смотрел на него жалобно Тэхён. — Нет, мы должны вернуться домой! Вечером Чонгук принёс им молоко в бурдюке, совсем тëплое, и сыр. Он не ушёл — остался и смотрел, как аппетитно омеги ели. — Спасибо, очень вкусно! — Тэхён всё время улыбался, поглядывая на красивого альфу. Чонгук же целый день только и думал, что про этого омежку. А изумрудные глаза даже снились ему ночью. — Особенно вкусны эти сладкие сушёные фрукты. — Ешьте, я завтра ещё принесу. Тэхён тоже думал о красивом альфе целый день, постоянно крутил головой и выискивал его. Чимин же, пока эти двое перекидывались взглядами, умудрился спрятать кусок сыра в сене. — Мне пора, — сказал Чонгук, вскочил на коня и ускакал прочь, оставив улыбавшегося чему-то Тэхёна. — Ночью сбежим! — вернул с небес на землю замечтавшегося было брата Чимин. — Мне страшно, может, не надо? — Надо! Ты, я смотрю, совсем уже запал на этого альфу. Ты не забыл? Они убили моего отца! — слëзы наполнили глаза, голос дрогнул. — И я не хочу работать на их плантациях! Я хочу домой!***
Намджун собрал всех военачальников в главном шатре, где расстелил карты на столе. Вместе они искали кратчайшие пути прохода к проливу Хевуса. — А где Чонгук? — Намджун посмотрел на Юнги. — Наверное, опять возле омежки своего. По-моему, он влюбился, — пояснил с улыбкой Юнги. — Сейчас не время! — отрезал, нахмурившись. Императору такие новости действительно были некстати. — И я видел, как ты смотрел на того танцора. — Нет, отец, что ты! Я женюсь на Феликсе, всё же решено! Этот Птица, конечно, очень красив, но! — А почему «птица»? — Я видел его там, в городе, он танцевал. Порхал как настоящая птица! — Юнги невольно задумался, вспомнив, как красив омега был в танце. — Теперь ясно. Намджун почему-то вспомнил Джина, ласково жавшегося к его груди. Сразу защемило где-то внутри.