***
Проснувшись в объятьях спавшего альфы, Чимин лежал, не шевелясь, и вспоминал все поцелуи и касания. Лицо залила краска от стыда, и одновременно у него такое тепло на душе разлилось. Он боялся даже дышать, ведь казалось, что мог разрушить это ощущение. Хотя и сам ещё не понял, что это всё значит. Но там, в тех объятиях, было очень уютно, запах кипариса пропитал кожу и задурманил разум. Омега смотрел на открывшийся участок кожи груди альфы и мечтал коснуться того губами. Эти мысли вызывали непроизвольную улыбку. Альфа проснулся и тоже лежал молча. Когда омега уловил, что тот уже не спал, обратил к нему свой взгляд. — Скажи, а почему «Птица»? — спросил, приподняв голову, оперевшись одной рукой на грудь альфы, и посмотрел в глаза. Юнги потонул в этих омутах, вспомнив, как махал крыльями этот «Птица» там, на празднике. — Когда впервые тебя увидел, на площади, ты танцевал так, словно обратился в птицу. У Чимина расширились зрачки от удивления. Он пытался прочесть этот взгляд сурового альфы, в тот момент такой пронзительный, с поволокой, одновременно вытащил руку из-под плаща и кончиками пальцев провёл по свежему шраму. Юнги перехватил его кисть, поднёс к губам и глубоко втянул запах карамели, после ласково заглянув в глаза омеги. — Нам пора возвращаться, малыш.***
Сутками ранее
Когда отряд, отправившийся на поиски Тэхёна, возвращался, люди увидели одного из сыновей императора — альфу, что с трудом удерживал какого-то омегу. Тот яростно вырывался, но Хосок жёстко придавливал к седлу и крупу лошади. Альфа успел на скаку стянуть ему руки за спиной хлыстом от нагайки. Возмущённые крики разносились по всей округе. — Отпусти меня! — кричал и извивался, кровь пульсировала в висках, трудно было дышать, ярость от возмущения захлёстывала. Остановив коня и спешившись, не успел Хосок схватить свою добычу, как тот, изворачиваясь, рухнул с коня, больно ударившись головой. Резко подхватив, альфа поставил Хёнджина на ноги, чувствуя всем телом чужую боль от падения. Хосок развязал руки, а тот, вмиг сориентировавшись, выхватил его сёто из ножен на поясе и приставил к горлу, захватив сзади, второй рукой поймав за голову. — Тихо, тихо, спокойно! — альфа сказал это и сразу притих, опустив руки, чувствуя всем телом страх и смятение омеги. — Не подходите, а то я ему глотку перережу! — Хëнджин крутил головой, пытаясь уследить за воинами, вмиг обступившими их двоих. Но вдруг всё померкло… …и темнота поглотила его. — Отец, ты что сделал?! — Хосок присел возле рухнувшего на землю омеги. — Да разве это дело, чтобы кто-то меч приставлял к горлу моего сына! Да ещё и омега! — Хёнджин, мальчик мой, — сын императора уложил голову отключившегося себе на колени и замер, разглядывая на руке кровь. — Лекаря! Позовите лекаря, срочно!***
Очнулся Хëнджин, не понимая — где он находился. Голова болела, тошнило. Возле него сидел альфа, которого сразу же узнал. — Пить… — едва прохрипел. — Да, конечно. Хосок подорвался с места и вернулся через минуту с водой, которую тут же поднёс ко рту, приподнимая омеге голову. Жадно испивая желанное, тот прикрыл глаза. В голове яростно пульсировало и отдавалось в висках дикой болью. — Прости меня. Отец решил, что ты — враг, который напал. Как твоя голова? Хëнджин лежал с закрытыми глазами, борясь с тошнотой. Вошёл император. — Святые небеса, ты его ещё и в наш шатёр притащил! — поморщился тот, разглядывая омегу. — Отец, мне надо с тобой поговорить, — сказав это, Хосок встал и направился к выходу, мысленно ругая себя за то, что стал причиной страданий этого омеги. Намджун вышел за ним, и они присели на бревне возле кострища, которое тлело красными углями. Там ещё совсем недавно готовилось мясо в казане. — Отец, мне кажется, я встретил свою любовь. Более того, он — мой истинный! — Хосок посмотрел в лицо отца, ища понимания, и, пока тот обдумывал всё услышанное, перевёл взгляд на угли. — С чего ты так решил? — Намджун внимательно изучал профиль сына. — Я его чувствую, как будто он — часть меня. Или даже, будто он — это второе я! Я просто это знаю и всё. Просто знаю… — задумчиво повторил, больше, наверное, себе, чем отцу. — А почему же он тогда захотел тебя прирезать? — спрашивая, продолжал смотреть на сына. — Он просто напуган, вот и всё. Его можно понять. — Ну что ж… Любовь — это самое лучшее, что с нами может произойти в жизни, — задумчиво произнёс император, мысленно возвращаясь туда, за тысячи вёрст, где ждал его самый дорогой человек. Его Джин. — А если это — истинная любовь, то вдвойне, — и похлопал сына по плечу. — Пойду к нему? Он чувствует себя плохо. Получив кивок в ответ, Хосок поднялся и направился к шатру. Хёнджин лежал, глотая вязкую слюну. Голова кружилась даже при закрытых глазах. Удар пришёлся на самую макушку, где теперь запеклась кровь, которую и исследовал в это время на ощупь. — Как ты? Омега открыл глаза, морщась. Казалось, что даже движение глаз причиняло боль, отдаваясь пульсирующими толчками в висках. Он многозначительно посмотрел на альфу и тут же отвёл взгляд в сторону. — Никогда себе не прощу, что ты пострадал из-за меня! — Хосок сел рядом и погладил его по руке, которая лежала поверх одеяла. Хëнджин ту сразу отдёрнул. — Сейчас приготовят бульон, и я тебя покормлю. А пока давай-ка ты выпьешь отвар из трав от головной боли, — и после этих слов поднёс плошку ко рту. Хëнджин лежал, опустив глаза и никак не реагируя. В нём бушевало нескончаемым хороводом великое множество эмоций, одна перекрывала другую, и не только на действия альфы, но и на свои собственные ощущения. Этот чужестранец его пугал, бесил, и в то же время тянула к нему неведомая сила, заставляла плавиться от каждого касания и взгляда. Голос приводил в трепет, который пытался скрывать, как только мог. — Прошу тебя, давай ты выпьешь отвар. Тебе от этого полегчает. Пожалуйста! — уговаривал его Хосок. — Я не буду пить с твоих рук! — не поднимая глаз, пробубнил омега. — Хорошо, я сейчас позову Тэхёна. Тогда выпьешь? — Да. — Прости меня! — в очередной раз извинившись, Хосок погладил кончиками пальцев по щеке. Хëнджин отвернулся и тут же застонал, ведь боль из-за резкого движения мгновенно отозвалась где-то в затылке пульсировавшим толчком. Тэхён пришёл с горячим бульоном, источавшим аромат мяса, заправленного шафраном и базиликом, на подносе. Там же лежали большой ломоть хлеба, козий сыр, в плошку был налит янтарный мед, а в одной из мисок находились какие-то невиданные для Хёнджина сладости. У омеги засосало под ложечкой, ведь он осознал, что не ел почти сутки. Последний раз они с Тэхёном ужинали рыбой там, около хижины. У хижины! Он вспомнил дом, отца, которого не стало, и залился горькими слезами. — Ты что?! — Тэхён подсел к нему, ставя рядом поднос. — Ты чего плачешь? — спрашивая, взял полотенце и принялся вытирать слёзы на чужом лице. — Я вспомнил отца и дом, — прямо ответил неунимавшийся Хёнджин. — Я тебя понимаю! Я тоже плакал много, когда умер мой отец, а папу даже не помню, был совсем маленький, когда его не стало. Но давай ты сначала выпьешь отвар из трав? Господин Чон сказал, что ты должен принять его. А потом я тебя покормлю! Знаешь, на сытый желудок плакать как-то веселей! — и придвинул плошку с отваром, приподнимая голову за затылок. Хёнджин отпил горького варева, морщась и всхлипывая от слëз, которые продолжали дорожками стекать по обеим щекам. — Ну вот, а теперь давай я тебя усажу, — помогая приподняться, подоткнул подушки вокруг. — Надо покушать! — и поднёс ему ложку с бульоном ко рту. Горячая жидкость растеклась по внутренностям, сразу же осушив слëзы. Когда последняя ложка была отправлена в рот, пришёл вакато с ароматным чаем. Тэхён придвинул поднос ближе к Хёнджину. — Смотри, это сухофрукты! Ты такое никогда, наверное, не ел, ведь они у нас не растут, — поясняя, положил больному в рот финик. — Только там внутри косточка, выплюни её! Это очень вкусно. И стал внимательно разглядывать лицо Хëнджина, когда тот принялся жевать, прикрыв глаза от наслаждения. Выглядел раненый уже немного лучше.***
Чимин сидел на коне впереди альфы, откинувшись спиной на его грудь. Совсем расслабленный, ведь силы не восстановились после течки. Альфа то и дело невзначай касался губами его головы, что посылало россыпи мурашек по всему телу. Чимина обволакивало такое спокойствие, как будто это было его место. Вот здесь, в объятиях сильных рук, державших поводья, в этом укутывавшем одеяле из запаха кипариса, что проникал внутрь и дурманил. Юнги же изнывал от бушевавшей страсти, которая не только не утихла, но и всё больше разгоралась. Из-за неё сдерживать себя не получалось, и он то и дело прикасался к белой макушке прильнувшего к нему омеги. А ещё отчего-то накрывало такое странное чувство… Словно он вёз самое дорогое, что у него было. Хотелось прижать плотнее к себе и оберегать от всех невзгод. Этот сладкий омега, с запахом карамели, что то и дело оборачивался, поднимая голову, заглядывая в глаза, расплываясь своей лучезарной улыбкой, от которой у Юнги заходилось сердце, сбиваясь с ритма. Подъехав к шатру и спешившись с коня, альфа протянул руки и подхватил Чимина, медленно спуская того на землю... Они оказались так близко. Глаза в глаза. Юнги опустил взгляд на губы, которые Чимин нервно облизал. Язык, скользнув, намочил алый бутон, и пришлось сглотнуть, едва сдерживаясь, чтобы не впиться в них страстным поцелуем. — Пойду, найду вакато, чтобы принёс нам что-нибудь покушать, — сказал, чтобы переключиться, альфа и подтолкнул Чимина слегка к шатру, а тот сразу зашёл внутрь. Там всё осталось на своих местах: по одну сторону всё так же были застелены одеяла и лежали разноцветные подушки — их постель с Тэхёном, а по другую, в длину, вдоль стены, стояли сундуки, на которых находились множество одеял и матрасов, что альфы брали на ночлег. Весь пол устилали ковры, только посередине располагалось кострище, вокруг которого разложили подушки для сидения. Чимин прошёл за занавес и с удовольствием лёг, растянувшись. «Как же долго меня тут не было…»