Северные земли Ясури
Когда сменилось шесть лун на небе, войско наконец-то прошло пролив Хевуса по побережью Ахиру и повернуло на запад, к Стене Слëз. Было раннее утро, туман простирался густой пеленой над водой, когда они вышли к реке Гаруса, которая, взяв своё начало у горных массивов Шатанары, шириной версты три, впадала в Западное море. Предстояло пройти вдоль правого берега, к устью реки. Там она разделялась на несколько рукавов в горные бурлившие потоки, с водопадами и порогами. Чонгук подъехал к повозке, в которой путешествовали Чимин, Хëнджин и его омега. Он спрыгнул с коня, после чего подошёл к Тэхёну, поправил и завязал тому под подбородком меховую шапку из лисицы, кою накануне сам и принёс для того. Ответом на эти действия была улыбка. Щëки омеги заливало краской от прикосновений альфы. Чонгук напоследок подоткнул плащ и, взобравшись на коня, продолжил путь, сопровождая повозку, чтобы его омежка всё время находился в поле зрения. Чимин то и дело крутил головой, в надежде увидеть господина Мин Юнги, только вот это было тщетно. Старший сын императора возглавлял колонну вместе с отцом, восседая на коне плечом к плечу с ним. Войска, повозки, пленные, вереница из живых, дышавших и издававших всевозможные звуки, лязг цепей, скрип колёс, стоны, плач, ржание коней и даже пение — это всё растянулось на несколько верст.***
1621 год. Императорский дворец Севара
Джин уснул под самое утро, поскольку малыш очень сильно ворочался в животе и не давал спать всю ночь. Когда, после поглаживаний и уговоров, тот наконец притих, сон укутал своим покрывалом и унёс в некое небытие, похожее на явь. Снился Намджун. Они были в купальне их дворца. Сидели на ступенях, по пояс погружённые в тёплую воду. Альфа страстно целовал, покусывал губы Джина, который устроился у него на коленях, и зализывал собственные укусы. Это было так сладко, запах аниса чувствовался на вкус, на губах, ещё и ещё раз слизывал Джин любимый аромат, глубоко проникая в рот альфы и сплетая свой язык с его. Намджун, спустившись по шее вереницей лёгких поцелуев, перешёл на грудь, где принялся всасывать и прикусывать зубами сперва один сосок, а затем и второй. Омега, приподняв голову, следил за этими движениями, иногда встречаясь с ним взглядом, затуманенным страстью. Джин запрокинул голову от наслаждения, когда Намджун оказался между его ног и голова того скрылась в воде. Сильные руки альфы крепко держали за бёдра, а тёплые губы обхватили головку. Горячая волна блаженного удовольствия захлестнула, топя разум в оргазме… …но вдруг вода стала холодной, ощущение тёплых рук на теле пропало. Джин поднял голову, вырвав себя из сладкого плена, а вокруг была уже не купальня, а море. Тёмные воды. Гладкие, тихие и холодные, леденившие не только тело, но и душу. — Намджун, — ища, звал, ударяя руками по тихой и неподвижной глади. — Намджу-у-у-н! — ответом ему была тишина. Джин подорвался на кровати. Сел, весь мокрый от пота и тяжело дышавший, проснувшийся от собственного крика. За открытым настежь окном пели птицы, светило солнце. — Это просто сон, просто сон, — уговаривал он себя, гладя заметно округлившийся живот. Полдня пролежал омега в постели, так и не спустившись, чтобы поесть. Пробило время обеда. Феликс, не дождавшись Джина в главной трапезной, не стал есть без старшего и отправился к нему в покои, приказав всё перенести туда. Он постучал, а после милое лицо с веснушками просунулось в приоткрытую дверь. — Добрый день. А что у нас опять случилось? Почему ты лежишь и не идëшь на обед? И на завтраке тебя не было! — присев на кровать и обняв за плечи, Феликс поцеловал в щëку лежавшего спиной к нему омегу. — Ты себя плохо чувствуешь? — продолжив спрашивать, стал гладить по волосам. — Нет, всё хорошо. Просто есть не хочется, — ответил Джин, поворачиваясь лицом и усаживаясь на постели. — Я приказал, чтобы всё принесли сюда. Будем тут обедать, раз не хочешь спускаться! — с этими словами Феликс хлопнул в ладоши. Двери распахнулись. Вереницей, один за другим, вакато занесли блюда с говядиной, тушёной с баклажанами и овощами, обжаренные бараньи потрошка с картофелем и луком, отдельно подали рис. Были и шурпа, приправленная шафраном и зеленью, и ароматные лепёшки, а также щербет и всевозможные восточные сладости, ещë и большой кувшин с розовой водой из лепестков роз с добавлением мелисы и лимона. — Сейчас мы покушаем, а потом пойдём в сад гулять! Малышу нужен свежий воздух! — тараторил, как всегда, неугомонный младший. Комната наполнилась ароматами, которые заставили желудок Джина заурчать, и малыш тоже дал о себе знать, пинаясь ножками где-то под рёбрами. — Хорошо-хорошо, я уже ем! — успокаивая, одной рукой поглаживал живот, а другой отправлял в рот кусок душистой лепёшки.***
Северные земли Ясури
Когда войско спустилось к устью реки, на третьи сутки, встало на постой перед сложным переходом через реку. Чимин не видел Юнги несколько дней. Говорили, что тот ночевал в шатре повелителя. Когда же сын императора стремительно вошёл, омега от неожиданности вздрогнул. Он сидел на подушках и пил тёплое молоко с мёдом. Юнги открыл сундук, достал оттуда чистую рубаху и, повернувшись спиной к омеге, принялся снимать с себя кетон, а затем и саварм. — Как твои дела? — не поворачиваясь. — Нормально… — голос хрипел. Омега отставил молоко на поднос. — Ты что, заболел? Повернувшись обнажённым торсом к Чимину, Юнги одарил его тяжёлым взглядом из-подо лба. — Горло болит… — сглотнул слюну, глядя на красивую накачанную грудь альфы. — Птица, ну ты же не можешь не создавать проблем? Правда? — спросил тот и подошёл к омеге, после чего наклонился к нему и, обхватив пальцами подбородок, поднял голову. Затем приблизился, касаясь губами лба. — У тебя жар! Я позову лекаря. Надо, чтобы он тебя осмотрел. У Чимина дух заняло от такой близости: от сильного тела исходил жар, хотелось провести пальцами по кубикам пресса. Он опустил глаза на торс и облизнулся, топя язык в хитрой улыбке, а после поднял глаза на альфу. Юнги чуть не застонал от этой его выходки, ведь так и знал, что не надо было приходить, добром это кончиться не могло. Не сдержавшись, он припал к губам, одним рывком ставя на ноги омегу и прижимая к себе, шаря руками по его круглой заднице. Расслабленный Чимин, у которого дрожали ноги, весь подался навстречу, наслаждаясь жадными объятиями альфы и отвечая на поцелуй, сплетая язык со своим. В шатёр вошли Тэхён и Хëнджин. Они помогали вакато готовить, и потому вернулись с подносами, полными горячего ароматного мяса, шурпы, лепёшек и ещё чего-то вкусного. Юнги моментально отстранился, сделав шаг назад. — Я позову лекаря, — и отошёл, борясь с охватившим возбуждением, к сундуку, из которого взял свежую рубашку, после надел ту через голову, спрятав свою наготу, накинул саварм и вышел. Он специально в последнее время не приходил в шатёр, а ночевал у отца, ведь знал, что трудно будет устоять перед Птицей. Пытаясь восстановить сбившийся ритм сердца и унять восставшую плоть, плеснул себе в лицо воды из кувшина, который стоял у входа. — Что тут только что было? — заговорщически спросил Тэхён, поставив поднос на ковёр возле друга, и уселся на подушки. — Ничего… — Чимин облизнул припухшие зацелованные губы и тоже сел, прикрывая одеялом возбуждённый член.***
Вернувшись поздно ночью из дозора, Юнги передал коня асигару и устроился возле костра. Спать не хотелось, а ещё больше не желал он мешать отдыхавшему после тяжёлого дня отцу. Вакато налил чай из трав, который Юнги пил маленькими глотками, заглядевшись на костёр. Мысли его целый день крутились вокруг Птицы. И даже в тот момент в языках пламени он видел танцевавшего мальчишку и его хитрую улыбку, по которой скользил мокрый язык. От этой картинки пульс участился, а в паху вновь стало тяжелеть. Пришлось расстегнуть кетон на груди. «Нет, сегодня явно не уснуть. Пойду проверю, как он там, Птица моя». Поскольку Чонгук сменил брата в дозоре, омеги ночевали одни. В шатре горел костёр, вакато поддерживал его всю ночь, а сам спал в повозке возле шатра. Асим встретил Юнги у входа и сообщил, что Чимину плохо, усилился жар. Тэхён сидел возле него, бредившего. — Лекарь приходил? — встревоженно уточнил альфа. — Да, был. Оставил отвар, но жар не спадает, только усилился, — с поклоном ответил вакато. — Он что, опять его не пил? — спросил Юнги Тэхëна. — Нет, что вы, Господин Мин, он пил! Но всё равно стало хуже. — Ладно, ты ложись спать, я сам за ним посмотрю! — Юнги принялся расстилать матрасы и подушки на своей половине шатра. — Принеси тёплой воды и добавь лимонного сока немного, — приказал вакато. Альфа перенёс Чимина, аккуратно положил и снял с него нательную рубашку, оставив только нижние штаны. Тёплым полотенцем, смоченным в лимонной воде, он протёр его лицо, любуясь. Ресницы подрагивали. Альфа, едва касаясь губами век, поочерёдно поцеловал их. — Ну что ж ты, Птица моя, опять заболел? — ласково приговаривая, Юнги обтёр грудь и живот, после аккуратно перевернул, прошёлся по спине, по подзажившим бордовым рубцам от плетей. Он ненавидел себя и ругал за несдержанность — «никогда не прощу себе этого», целовал каждый шрам. Затем обтёр кисти и ступни, напоил настоем из трав и укрыл. Через некоторое время повторил обтирание, и к рассвету жар спал, а Юнги заснул, обняв своего Птицу поверх одеяла, которым тот был укрыт.***
Чимин проснулся от придавившей его тяжести и замер. Альфа, почти всем телом навалившись, обнимал его, уткнувшись лицом куда-то в шею, и мирно сопел. Ощущать на себе такую тяжесть было приятно, сладкая нега растекалась по телу от осознания того, кто сопел так сладко ему в плечо. Долго омега лежал молча, наслаждаясь запахом кипариса и тяжестью горячего сильного тела, пока не занемели руки и не стало покалывать в ногах. Он зашевелился, пытаясь вытянуть руку из-под одеяла. Альфа, что-то бормоча и не открывая глаз, опустил ладонь на голову омеги, который сопроводил глазами это движение и мысленно ахнул, когда та приземлилась ему на лоб. — Жар спал, — пробормотал Юнги, не подняв головы, и коснулся губами шеи. — Ну да, точно спал, — сказав это, опалил своим дыханием, рассылая стайки мурашек по всему телу омеги. — Чего это ты разлёгся на мне? — ëрзая под ним, забубнил Чимин, пытаясь спихнуть с себя. — И тебе доброе утро, Птица! — всё ещё и не думая шевелиться, глухо ответил куда-то в шею. — Почему каждый раз я просыпаюсь с тобой обнажённый?! Всё ещё придавленный тяжёлым альфой, Чимин не имел возможности шевелиться. — Ну вот и вся благодарность за мою бессонную ночь! — сказал и приподнялся на локте Юнги, подпирая голову одной ладонью, пока второй поймал лицо омеги, повернул того к себе и принялся разглядывать. — Вижу, что чувствуешь ты себя хорошо. Чимин шумно выдохнул от волнения и облизал губы. Альфа залюбовался: мокрые, сочные два бутона, слегка приоткрытые, они так и звали, манили его. Он простонал. — Ммммм, вот дьявол! — почувствовав, как стали опять наливаться его чресла, альфа резко сел, повернувшись спиной к омеге, и взъерошил волосы на макушке. «Всё, надо бежать», — решил он и надел сапоги. Поднялся, на ходу в охапку собрал кетон и мечи, а уже с порога, обернувшись: — Если ты, Птица, ещё раз заболеешь — я тебя сам придушу! — пригрозил, тряся и сжимая в руке меч.***
Ранним утром следующего дня начали готовить переправу, выбрав для этого место, где река сужалась и имела самое тихое течение — протянули веревки, чтобы можно было держаться, а ниже по течению, метрах в двадцати, расположили ещё одну. Там организовали спасательный пост из десяти воинов. Моросил противный мелкий дождь. Во время перехода Чонгук самолично сопровождал повозку с омегами, ни на минуту не оставляя Тэхëна. Затем он вернулся и переправил своего коня. И так целый день — повозки, люди, кони. Всё шло как обычно, ничто не предвещало беды. Только вот никто не знал, что в горах намедни бушевали сильные ливни. Вечером Юнги с Намджуном, завершая переправу, вошли в воду… …а в середине реки их неожиданно накрыл бурлящий грязный поток, хлынувший мощно, как ураган, и сметавший всё на своем пути. Люди, кони, брёвна, повозки — всё смешалось. За шумом яростных волн не было слышно даже криков людей, звавших на помощь. Юнги оказался затянутым на дно и ударился о камни, разодрав спину. Затем его выкинуло на поверхность, что-то ударило по голове. Мимо неслась телега с конём, она зацепила и поволокла следом. Кто-то крепко схватил за руку. Юнги только и успел, что увидеть глаза в глаза пленного альфу. Он его узнал, ведь то был сын правителя города Бомвей. Потом мир потух. Чонгук, когда понял, что произошло, на коне примчался к реке. Но бурлившие воды поглотили всё, людей на поверхности уже не было. Понять — кого унесло и кто остался на том берегу — не представлялось возможным. Взбеленившаяся река разносила по всему лесу громогласное своё возмущение вторгшимся на её территорию незваным гостям. Через сутки, когда буйство потока сошло на нет, стало ясно — кто погиб или изчез. Юнги и Кристофера единственных вытащили живыми из воды. Как оказалось, сын правителя города Бомвей закрепился цепью, в которую его заковали при пленении, за большой валун, и это спасло жизнь не только ему, но и Юнги. Правда, тот в сознание не приходил, спину ему разодрало до рёбер острыми камнями, голова была разбита — тяжёлое состояние. Ниже по течению нашли с три десятка мёртвых, но императора среди них не обнаружили.