1621 год. Императорский дворец Севара
Вечером того же дня Джин вышивал цветы сакуры на маленьком белом саварме для своего малыша. — Ваш вечерний чай с мятой, мой господин! — Селим вошёл с подносом. — Я налил так, как вы любите — в любимую кружку повелителя, — сказал он, после чего поклонился и покинул покои. Солнце медленно катилось за горизонт, согревая последними лучами. Джин взял чай и подошёл к окну, вглядываясь вдаль. Неимоверно красивый закат раскрасил во всевозможные оттенки красного полнеба — плавно переходя от бордового к алому и растворяясь в розовом. Омега вспомнил, сколько закатов они провели в этой спальне вместе с Намджуном. «Как же я скучаю по тебе, мой милый». — Смотри какой красивый закат! — стоя у окна по пояс обнажённый, правитель отодвинул занавес, чтобы последние лучи уходившего солнца коснулись царского ложа, где находился Джин, кутавшийся в полупрозрачном, с россыпью золота, покрывале. Он лежал в этом золотом ворохе из подушек и органзы, которые переливались на солнце, с раскрасневшимися щеками и подложив руки под подбородок. Только красивая попа, неприкрытая, манила своей нежно-молочной кожей. В тот день они занимались любовью после долгого отсутствия Намджуна, который был на военных сборах, подготовке к походу. Джин лежал разнеженный после узла, которым одарил его любимый, и любовался своим повелителем: широкие плечи, сильные руки, мышцы перекатывались при малейшем движении, тонкая талия, улыбка и эти ямочки на щеках… Вдруг кружка сама выпала из рук и разлетелась в дребезги, ударившись о мраморный пол. Джин сел на колени, принялся собирать осколки и порезался, застонав, разрыдался, сидя на полу. На шум прибежал Селим. — Святые небеса! Что случилось, господин? Он сразу стал помогать встать, подхватывая под локоть. — Ну что вы… Это же всего-навсего кружка! Я сейчас всё уберу, — и после этих слов проводил Джина до кровати. — Я принесу другой чай и позову лекаря. Ведь вы порезались! — сказал он и вышел. «Где же ты, мой повелитель?!» — мысленно вопрошая, горько плакал Джин, прикрывая лицо ладонями и пачкая то кровью.***
Слухи по лагерю разлетелись моментально: император утонул, а его старший сын был тяжело ранен. Чонгук зашёл в шатёр вымокшим до нитки. Он двое суток провёл под мелко моросившим дождём. Ещё предстояла переправа на правый берег реки — ему, лекарю и нескольким воинам. Переодеваться смысла не имело, требовалось только собрать сухую одежду для себя и брата. — Как там господин Мин Юнги? — спросил Чимин, переступая с ноги на ногу. Он встал за спиной Чонгука, который у открытого сундука Юнги соображал, что обязательно нужно взять. — Я ничего пока не знаю, — ответил рассеянно, перекладывая из сундука в мешок пару нательных рубашек Юнги. Вакато в это время принёс чистые полотенца и простыни. Чимин же, наблюдавший за действиями Чонгука, всё понял. — Вы идёте на тот берег, верно? Я пойду с вами! — Нет, это небезопасно, — парировал, не обращая на него внимания и продолжая укладывать тёплые носки. — Вода ещё не совсем сошла, течение до сих очень бурное, — после этих слов подошёл к Тэхёну и обнял его. Чонгука никогда не покидала тревога об этом омеге. — Я скоро вернусь, — пообещал и поцеловал в макушку. — Если что-то понадобится, обращайтесь к Хосоку. Он тут за главного остаётся. Хёнджин, услышавший знакомое имя, поморщил нос. — Угу! — закивал понимающе Тэхён. Когда Чонгук, в сопровождении воинов, подъехал к реке, там уже полностью восстановили переправу, натянули веревки. Каково же было его удивление, когда увидел на середине реки человека и признал в том… — Святые небеса! Чимин! Я тебя убью, мелкий засранец! Я же сказал — нет! — орал во всё горло. — Стой на месте! Не двигайся! Держись крепче! Альфа спрыгнул с коня, спустился в воду быстро, как только мог, перебирая руками верёвку. Грохот бурлившей реки пожирал слова, но Чимин понял, о чём его просили. Он всеми силами пытался устоять, сопротивляясь мощному потоку, пытавшемуся сбить с ног. Когда Чонгук добрался до омеги, сразу обвязал его пояс верёвкой, а вторым концом обвил ей себя. — Я тебя убью! Я же сказал, что это опасно! Какого… — Я всё равно пойду, мне надо к нему! — перебил его Чимин, не дав договорить. Чонгук взглянул ему в глаза. И прочёл в них то, что вынудило замолчать. Непоколебимая решительность заставила согласиться с омегой. — Пошли медленно! Держись крепко за меня! И повёл его за собой. Юнги лежал мертвенно-бледный в маленьком воинском шатре. Лекарь его осмотрел: рана на спине спускалась от правого плеча вниз, до самой ягодицы; кожа и мышечные ткани разошлись так, что виднелись рёбра; голова была разбита, не говоря о множестве ссадин и ушибов по всему телу. — Надо обработать и залатать рану на спине. Мне нужна помощь! — Я помогу! — вызвался Чимин и тут же встал рядом. — Что надо делать? Развели пожарче огонь, лекарь попросил у Чонгука сёто, а получив тот, положил на огонь. — Сейчас будем прижигать рану, так что его надо держать! — предупредил лекарь. Раскалённое лезвие приложили несколько раз на одну сторону разрыва. Юнги едва стонал, сопротивляться не было сил из-за большой потери крови. После пришла очередь второй стороны. Затем лекарь сшил края кожи шёлковыми нитками, смоченными в рисовой водке. В воздухе витал запах опалённой плоти. В самом конце лекарь промазал все раны и ссадины мазью, которую приготовил сам. Юнги лежал на животе, голова была повёрнута набок. Чимину, смачивавшему ему губы водой, всю ночь приходилось прислушиваться — дышит ли альфа. В такие моменты он замирал, напрягая слух и даже прикладываясь ухом, чтобы понять это. — Совсем не слышно! Я не понимаю — дышит или нет! — в панике обратился к лекарю, который пришёл проверить больного. — На, возьми! — тот протянул маленькую круглую коробочку размером с ладошку. — Это зеркало. Открой его, а затем поднеси к носу. Если поверхность будет покрываться испариной, значит дышит. Чимин тут же попробовал сделать, как предложено, и действительно обнаружил, что на зеркало ложился пар. Совсем чуть-чуть, но это значило, что альфа продолжал дышать, а значит — был жив! Потом, когда лекарь ушёл, омега то и дело подносил предмет, проверяя дыхание. Держа в руках это маленькое зеркало, вспомнил, что у них дома было большое, у которого он учился танцевать. — Чимин! Смотри, что я купил! — с этими словами папа завёл его в комнату для танцев, указывая на зеркало в полстены, высотой в полный рост. — Теперь ты сможешь видеть своё отражении, когда будешь заниматься танцами! Как ты и мечтал! — с улыбкой говорил родитель, который всегда поддерживал стремление сына танцевать. Чимин прошёл к зеркалу, разглядывая своё отражение, встал в позу: левая нога впереди, выставлена и вывернута наружу; руки в кольце перед собой. Сперва он сделал пируэт, а затем, приподнявшись на носке, арабеск. Папа стоял позади, сложив руки на груди, с улыбкой и восхищением наблюдая за сыном. Боже, как давно это было! Как в прошлой жизни! Папа, танцы… А теперь он сидел с этим альфой и почему-то ему так важно, чтобы тот дышал. Чтобы жил! Чимин отложил зеркало и принялся оттирать засохшую кровь на спине, осторожно, стараясь не задеть шов. Он непроизвольно разглядывал альфу: широкие плечи; горы мышц спины; крепкие ноги и руки… Даже в таком состоянии Юнги выглядел как скала.***
На вторые сутки начался жар, и Юнги стал бредить, его бил озноб. Прижавшись всем телом со здоровой стороны, Чимин старался согреть его. Следил за костром, чтобы в шатре оставалось тепло, поил отваром и обтирал водой с лимоном. Омега не спал несколько ночей, весь исхудал и осунулся, под глазами залегли синяки. Он молился всем богам, чтобы ему вернули его грозного альфу. — О, великий Тайо, прошу тебя, даруй сыну своему смертному жизнь долгую, во здравии и благополучии! Пусть познает он все радости жизни, которые ты привнёс на землю. Пусть зарубцуются раны его под твоим всевидящим оком и вседарующим светом. Чонгук, периодически прерывая поиски, приезжал наведаться и узнать — не пришёл ли брат в себя. В один из дней он принёс одеяло, укрыл Чимина, сидевшего около Юнги в позе лотоса, после чего только глазами спросил «Как он?», на что в ответ получил пожатие плечами и «Пока никак». Омега продолжал шёпотом молиться: — О, всемогущий Ками, прошу тебя, не забирай его в свои чертоги. Даруй этому альфе ещё многие лета, в счастье и любви. Чтобы у него появились дети, которые будут приносить дары тебе и восхвалять великого Повелителя Тьмы. Прошу тебя, не отнимай у меня любимого! Любимого. За молитвами к Чимину вдруг пришло осознание, что он полюбил. Полюбил этого несносного альфу! Полюбил! Нежно касаясь пальчиками, он провёл по губам Юнги, а затем, примостившись, лёг рядом, пристроил лицо напротив лица тихо дышавшего альфы и провалился в сон.***
В шатёр вошёл Хосок. — Мальчики, как вы? — больше обращаясь к Хёнджину, чем к Тэхёну, спросил он. — Чимин перешёл на другой берег реки без спроса! — сообщил после. Тэхён встрепенулся. — Как?! — воскликнул, а глаза его стали круглыми от удивления. — С ним всё хорошо, не переживай. Он с Чонгуком, — пояснил Хосок, чтобы успокоить. — Вам что-нибудь нужно? — спросил, внимательно разглядывая красивое лицо Хёнджина. Он не видел омегу с того самого дня, как привёз его в лагерь. Не тревожил своим присутствием, ведь понимал, что тому надо дать время привыкнуть и осмыслить всё произошедшее. — Снимите мне цепи! — Хёнджин, твёрдо чеканя каждое слово, обратился к альфе. — Нет. Цепи с тебя снимут только после того, как мы пересечём Стену Слёз, — парировал Хосок, внимательно следя за тем, что происходило на лице омеги: тенью пробежало недовольство, губы поджались и взгляд потемнел, стал синим. Одна бровь слегка приподнялась, когда он услышал ответ. Все надежды Хёнджина вернуться домой рухнули. Он понимал, что попытка сбежать в цепях равнялась самоубийству. — Я всё равно никогда не стану твоим! — глядя из-подо лба, зло выпалил, после чего поднялся, гордо вздёрнув подбородок, и вышел из шатра. Хосок, проводив его взглядом, тяжело вздохнул. Его ни на минуту не отпускали думы об омеге, а всё нутро сжималось при мысли о том, что тот закован в цепи. Но эти его гордость и боевой характер! Хосок слишком хорошо понимал, что Хёнджин способен на побег. Вся его надежда была на то, что истинность возьмёт верх над строптивым характером.***
«Где же ты, отец?!» Чонгук сидел на коне у самой кромки моря, вглядываясь вдаль. Как ему быть? Он теперь был старшим. Он теперь был за повелителя. Только вот он не был готов к этому. Слишком неожиданно всё и сразу навалилось, больно резко возникла необходимость принимать все решения самостоятельно. Юнги так в сознание и не приходил. Чонгук с воинами прочесал полностью и правый, и левый берега, до самого моря. Они обнаружили ещё несколько трупов, выброшенных на берег, но не императора.