***
Хёнджин ещё находился в постели. Проснувшись рано, он не хотел вставать и долго нежился в мягких подушках и одеялах. После бедной полуразвалившейся рыбацкой хижины, где они жили с отцом, это были поистине королевские покои. Поэтому он, обняв подушку, лежал и бесконечно разглядывал всю роскошную обстановку. Огромная кровать с мягкими стёганными спинками из нежно-серого, почти голубого, бархата была увита кованными серебряными узорами по верхнему краю изголовья. С двух сторон от кровати от пола до потолка тянулись зеркала в серебристых рамах. Возле них стояли белые тумбочки с витыми ручками, а рядом — напольные высокие вазы из фарфора со свежими букетами роз, аромат которых заполнил комнату. Вдруг постучали и дверь отворилась. Внутрь зашёл Хосок в сопровождении вакато, который проследовал за хозяином, расставил на одной из тумбочек всякие скляночки и разложил чистые куски материи. — Доброе утро, Хёнджин! — поприветствовал Хосок и присел на край кровати. Хёнджин приподнялся, подтянув одеяло до подбородка. — Доброе. Вторжение было неожиданным. Не то чтобы он чувствовал себя уж совсем в безопасности в этой комнате, но этого альфу в спальне увидеть не ожидал. — Покажи мне свои ноги, — попросил тот. Спустя несколько секунд добавил: — Пожалуйста! — и наклонился, откинул одеяло с ног Хёнджина. Омега тут же подтянул их выше, пряча. — Я прошу тебя, — произнёс мягко и внимательно посмотрел в глаза, взглядом мягким, ласкающим. Омегу обдало жаром, щёки покрылись румянцем, он отвёл свой взгляд в сторону и вытянул одну ногу. Нежные пальцы коснулись щиколотки, вызывая волну возбуждения по всему телу. Смущаясь ещё больше, Хёнджин прикрыл лицо ладонями, боясь, что Хосок догадается по тому о его ощущениях. Альфа аккуратно удалил старые повязки и, внимательно рассмотрев раны, поднял глаза на лицо, прикрытое ладонями. «Не гонит. Это уже хорошо». Хосоку очень хотелось быть рядом как можно больше. Касаться, дышать этим запахом нарцисса и просто смотреть. Поэтому решил, что сам будет, лично, лечить его и постарается дать привыкнуть, приучить к себе. Травмы выглядели ужасно и казалось, что после такого точно останутся шрамы. Смочив белую тряпочку раствором из склянки, которую ему дал лекарь, Хосок приложил ту к ране. — Ай, больно! — зашипел Хёнджин, убирая руки от лица и рассматривая, что там делал альфа. А тот нагнулся и принялся дуть на повреждённое место, которое смочил, поглядывая из-подо лба на раненого. Омега, вновь прикрыв лицо руками, яростно боролся с внутренним жаром, который в нём вызывали нежные касания этих длинных пальцев. Он хотел ненавидеть Хосока всем сердцем, но тело почему-то предавало. Отзывалось таким пламенем в паху, что прикрывать вскоре могло потребоваться уже совсем не лицо. «Предатель!» Резкой боли он был даже рад, ведь из-за неё тело переключилось и перестало мучить, перестало разжигать внутри пылавшую страсть. Хосок продолжал чистить раны от гноя, а Хёнджин внимательно наблюдал сперва за его руками, а затем и за лицом, рассматривая и подмечая каждую деталь: прямой нос; взгляд острый и сосредоточенный; чётко очерченные красивые губы. Внезапно омеге стало интересно — какой он, когда улыбается? Понял, что не видел его таким. Очень захотелось посмотреть — меняют ли цвет глаза при улыбке. «Интересно — как он целуется?..» «Святые небеса! О чём я думаю?!» У омеги аж щёки вновь покраснели от таких мыслей, во рту пересохло, и он сглотнул собравшуюся слюну. Перевязав вторую ногу, альфа встал и, уже выходя, развернулся, чтобы сказать: — Я жду тебя к обеду. Вакато проводит в обеденный зал, — и ушёл. Как и всегда, он был вежлив и спокоен. Хёнджин сидел, всё ещё чувствуя фантомные прикосновения на ногах и заполнивший не только пространство комнаты, но и его лёгкие, запах белого ириса.***
Чимин спускался по лестнице вслед за вакато. Ноги были ватными, в голове шумело, по-прежнему пекло в глазах. Вакато распахнул перед ним дверь в большой зал, в середине которого стоял длинный стол из красного дерева, застланный белой скатертью. Вокруг стола располагались массивные стулья с широкими подлокотниками, высокими спинками и мягкими сиденьями из цветастого гобеленового покрытия. Такого же, как и шторные полотна на огромных окнах, перетянутые золотыми шнурами с кисточками. В углу находился камин, выложенный малахитовыми изразцами, у которого были размещены круглый столик и кресла зелёного бархата. Одно из мест за столом занимал Юнги, стул рядом с ним пустовал. Дальше сидел Хосок, а рядом с ним Хёнджин, одетый в саварм персикового цвета. Его лицо заливал румянец, и он без конца облизывал губы, явно нервничая. Чимин устроился напротив, там, где вакато отодвинул стул, приглашая его присесть. Изысканное серебро, начищенное до блеска, сверкало на солнце, слепя припухшие глаза. «Святые небеса! Птица! Ну до чего же ты красив в этом голубом саварме! — думал Юнги, не в силах оторвать от него взгляда. А ещё он заметил, какое заплаканное лицо у омеги. Глазки опухли, носик-пипочка красный. И губы!.. — Ох, эти губы!» Захотелось укрыть от всех невзгод. От всех обид. Захотелось прижать к себе и не отпускать. Никуда и никогда. Пока Юнги разглядывал Чимина, покручивая в руке вилку и витая где-то в своих раздумьях, двери распахнулись и вошёл Тэхён в сопровождении Чонгука. Все повернулись и посмотрели на красивую пару. — Добрый день всем! — Тэхён светился счастьем, улыбаясь и влюблённо поглядывая на Чонгука. Тот, аккуратно отодвинув стул, усадил его, а в зал стали вносить одно блюдо за другим: жареного ягнёнка в клюквенном сиропе; буженину и плов со свининой и орехами; свиные котлетки с имбирём, обжаренные в кунжуте; говядину, тушёную в сметане с карри и ананасами; курицу, тушёную с финиками и овощами. А также десерты: пишмание; тулумбу; халву; щербет; различные фрукты. — Что вам положить? — вакато услужливо склонился к Чимину с вопросом. — Что-нибудь на ваше усмотрение, — едва сглотнув застрявший ком в горле, проговорит тот. В следующее мгновение открылась дверь и в зал вбежал красивый омега, сверкая сувирами в волосах. Он обошёл стол и повис на шее у Юнги, обняв со спины и поцеловав в щёку. — Как же я скучал! Юнги поднял глаза на сидевшего напротив Чимина, который замер, задержав взгляд на лице омеги, а затем перевёл тот на руки, которые обхватили шею альфы. Потом нелепо дёрнулся. Послышался звон ударившегося о мраморный пол серебряного кубка. Чимин вскочил, отряхнул красное вино с голубого саварма, развернулся и бросился бегом за дверь, ни разу не обернувшись. Юнги догнал его на лестнице и схватил за руку. — Кто это?! — Чимин посмотрел на него со слезами на глазах. — Это мой будущий супруг… — альфе хотелось убить себя в этот момент, но обманывать он не смел. — Кто?! — лицо исказила гримаса боли. «Больно, почему так больно». «Я сейчас задохнусь». «Дышать». «Дышать». — Почему?!.. Почему ты тогда?!.. Зачем?!.. — спросил, а затем выдернул руку и стремглав полетел по лестнице вверх. Добравшись до комнаты, захлопнул дверь и запер, после чего сполз на пол, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, чтобы не задохнуться от пронзительной боли. Юнги постучал в закрытую дверь. — Открой. Птица, открой дверь! — прикрикнул и ударил по ней плечом, из-за чего возникла резкая боль в ещё не совсем зажившей спине. Следом прибежали Тэхён и Чонгук: — Юнги, пожалуйста, пойдём. Тебе надо успокоиться… Вам обоим надо успокоиться! — Чонгук попытался увести брата. — Чимин, открой! — Тэхён тоже постучал в запертую дверь. — Тэхён, котёнок, оставь его. Дай побыть одному. Пойдём, сейчас ты ему не поможешь. В обеденном зале повисла напряжённая тишина. Хёнджин дёрнулся было, чтобы побежать за всеми, но Хосок накрыл его руку своей: — Останься, пожалуйста. Думаю, они разберутся, — мягко попросил. — И ты сядь! — обратился уже к Феликсу, который стоял рядом со столом, не зная, что ему делать. — Ты уже сделал всё, что мог, — проговорил сухо и даже как-то обречённо.***
Прошли сутки, но Чимин так и не покинул комнату. Юнги почти не отходил от двери. То стучал, то просил, чтобы омега ему открыл, а то просто молча стоял, уткнувшись лбом в холодное полотно. Невозможно было о чём-то думать кроме как о Птице. В замке воцарилась гнетущая тишина. Тэхён периодически стоял под дверью, прося, чтобы брат открыл её. Чимин же сначала долго сидел, откинувшись спиной на дверь. Ему тогда казалось, что вот-вот задохнётся. Не хватало воздуха и болело где-то в груди, слёзы двумя реками текли по щекам. А потом они закончились. Высохли солёными дорожками на лице, стягивая кожу. Через какое-то время омега просто сполз на пол и свернулся калачиком, ведь не было сил плакать, не было сил двигаться, в голове осталась серая звеневшая пустота, которая сожрала его. Казалось, что у него вынули душу, лишив способности чувствовать что-либо. Весь мир рухнул, провалился в бездну, всё окрасив серым цветом. Потом, перебравшись на кровать, он то ли спал, то ли нет, проваливался куда-то в глубины подсознания и даже не пытался выбраться из серой вязкой массы, окутывавшей его. Чонгук пришёл к двери и сказал: — Пойдём. Выпьем, и тебе станет легче. Нет смысла тут торчать. Он сам выйдет, когда ему полегчает. Пойдём! — и увёл Юнги в кабинет отца. Там младший из присутствовавших братьев разлил вино, что было в кувшине, по кубкам и придвинул один к брату. Первый, второй. Сначала они сидели в тишине, потом Юнги стал говорить, изрядно захмелев: — Скажи — что мне делать? Я дышать без него не могу! Я так его люблю! Теперь я знаю точно, что это любовь! Но долг! Дьявол! Этот долг перед Империей! Долг перед короной! — произносил он с отчаянием. — Что делать с душой, которая никого не видит, кроме Птицы? Святые небеса, дайте мне ответ! Что мне делать?! А? Брат, ответь мне! Чонгук молчал, понимая, что нужного ответа не существовало. Вакато прервал их душевный разговор, передав, что Джин вызывал Чонгука к себе. Юнги взял кувшин и поплёлся опять к двери Чимина. Усевшись на пол, налил себе кубок и выпил из него. Склонился вперёд, пропустив пальцы в волосы. Молчал, как будто набирался сил, а затем запрокинул голову, прислонившись к двери спиной: — Я знаю, ты меня слышишь. Птица! Я люблю тебя! Слышишь? Я влюбился в тебя там, на площади, когда впервые увидел. Влюбился вот так вот сразу. В свою белую Птицу! Я боролся, гнал от себя все мысли о тебе! Я ведь обязан жениться на принце Южного островного государства. Родители заключили контракт… Я обязан! Понимаешь?! Но ты забрал мои сердце и душу! Я тебя так люблю! — он встал, прислонившись лбом к двери, стуча по ней. — Открой! Я прошу тебя! — снова удар ладони о дверь. — Птица, я люблю тебя! Ты — моё солнце! Ты — моё небо! Ты — мои закат и рассвет! Ты — мои два крыла! Я без тебя жить не могу! Я без тебя дышать не могу! Слышишь?! За углом длинного коридора, прижавшись к стене, стоял Феликс, услышавший всё от первого до последнего слова.