Императорский дворец Севара
Чимин кружил неуклюжего Юнги в танце, а тот бубнил и то и дело наступал ему на ноги. — Потише, потише. Тише, Птица моя! Оу, прости, я опять наступил тебе на ногу, — говорил ему на ухо. — Ну давай ещё кружочек, — просил Чимин. — Вот так! А теперь разворот! — комментировал, вцепившись маленькой пятернёй в саварм Юнги и пытаясь вести того по кругу. Когда закончилась музыка, они двое, запыхавшиеся и счастливые, вернулись за свадебный стол. — Выпьем за нас, любимый! — Юнги разлил вино из кувшина по кубкам. — За нас! — Чимин развернулся вполоборота и стукнул своим кубком по тому, который держал альфа. — Я люблю тебя! И спасибо, что выбрал меня! — Я не мог не выбрать тебя, ты же мой! Они выпили, омега положил голову на грудь Юнги, который его приобнял, устроив руку на плече, а затем стал искать глазами Чонгука. Он точно был на обряде бракосочетания, Чимин видел — в первом ряду. — А где Чонгук? Я его не вижу. — Он попросил отнести его в покои, — объяснил, а Чимин тяжело вздохнул. Юнги, поднеся нежную руку ко рту, коснулся губами ладони. — Не думай сейчас о них, — попросил, понимая, что омега вспоминал о Тэхёне. — Сегодня наш день. Постарайся просто повеселиться. Чимин словил взглядом Феликса, танцевавшего с асигаром Юнги — Кристофером. Красавец с севера кружил раскрасневшегося омегу, что-то шепча на ухо, отчего с лица принца не сходила улыбка. — Чудесно танцуете, несмотря на то, что вы дикарь. — Думаете, север — это дикие места? А все живущие там — дикари?! — Да, я уверен! — омега демонстративно надул губы. Альфа склонился к самому его уху и прошептал: — А тебе кто-нибудь говорил, что ты более красивый, когда не так заносчив? — спросил Кристофер, заставив омегу покраснеть и расплыться в улыбке. — И у тебя такие милые веснушки! Горячее дыхание альфы, шептавшего на ухо, то и дело опаляло всё тело, разливаясь жаром от макушки до самых кончиков пальцев ног. Его запах кедра дурманил, и Феликс едва держался на ногах. Хотелось упасть в объятия этих крепких рук, что так искусно вели в танце по залу, обхватив его талию. Но принц яростно боролся с нахлынувшими ощущениями, стараясь их скрыть. Джин, сидевший по правую руку от Юнги и наблюдавший за этой красивой парой, кружившей в танце, унёсся мысленно в далекое прошлое.***
1611 год. Императорский дворец Севара
Ким Соджун провёл Джина, держа за руку, за собой в тронный зал, где восседал на троне император Ким Намджун. Омега согнулся в поклоне, из-за чего созерцал выглядывавшие из-под хакама сапоги правителя. — Поднимись, милое создание! — скомандовал строгий голос. Джин поднял голову и обомлел. На него смотрел мужчина с лицом величественной красоты, на котором вдруг расплылась очень добрая улыбка и нарисовались милые ямочки на щеках. — Святые небеса, где ты нашёл эту красоту? — альфа встал с трона и обошёл Джина по кругу, а тот стоял ни живой ни мёртвый, щёки раскраснелись. Опустив глаза в пол, он постоянно облизывал пересыхавшие губы. — Откуда ты родом? — встал напротив и, ухватив за подбородок, поднял лицо омеги. — Посмотри на меня! — Из провинции Мунхо, ваше величество, — прошептал, боясь даже дышать. — Как зовут тебя? — вновь задал вопрос, всё ещё придерживая за подбородок и гладя по щеке большим пальцем. — Ким Сокджин, ваше величество! — ответил и опять опустил глаза в пол. — Отдай его мне, — сказал Намджун, даже не повернувшись к Ким Соджуну, продолжая любоваться лицом омеги. Джина обдало огненным жаром от услышанного. — Вы что, ваше величество?.. При всём моём уважении к вам! Я его люблю! И прошу вашего благословления! — объяснившись, Соджун согнулся в поклоне, ожидая решения правителя. Тот выдержал длинную паузу, а после произнёс: — Ты — мой верный слуга. И всегда служил мне верой и правдой. Не в одном бою мы сражались плечом к плечу. Но ты молод, у тебя будут ещё омеги. Этого отдай мне! Я тебя озолочу! — голос звучал уверенно и повелевающе, но в приказной тон не переходил. Джин перестал дышать. Стоял, опустив голову. — Нет! Ни за что! — асигар положил ладонь на рукоять меча, желваки заходили на его лице, глаза потемнели. — Зря, — повелитель отошёл от Джина, вернулся к трону, присев, принял величественную позу. — Этот омега всё равно будет моим. Ким Соджун, взяв Джина за руку и поклонившись, покинул тронный зал, так и не получив то, что было целью аудиенции. Одобрения брака. Вечером того же дня его арестовали, а омегу привезли во дворец и заперли в одной из спален, где он провёл ночь без сна, не понимая, что произошло и чем ему это всё грозило. На следующее утро пришли вдвоём вакато-омеги и начали готовить Сокджина для соития с императором. — Зачем это? — спросил тот, весь дрожа от страха и непонимания. — Глупый, радуйся! Тебя возжелал сам император! В его постели уже несколько месяцев никого не было! — тараторили наперебой вакато. Омегу отвели в купальню, где помыли с душистыми маслами. — Выпей вина, так тебе будет проще, — протянул кубок один из слуг. — Теперь ложись на кушетку и раздвигай ноги, — приказал он. Джин покорно повиновался, ведь противиться приказам самого императора не мог. Сразу, как выпил вино, лёг и раздвинул ноги. — Закрой глаза! И он прикрыл лицо двумя ладонями, было дико страшно и стыдно. До него ещё никто никогда не дотрагивался. Сначала он почувствовал поцелуи по низу живота, затем — горячий язык, что, очертив линию вокруг пупка, пополз ниже, к паху. Чужая рука, обхватив член, сделала пару поступательных движений, а после головку накрыл горячий рот. Омега ахнул от неожиданности. Действия с головкой были умелыми, так что член начал наливаться, увеличиваясь в размерах. Джин глубоко дышал, зажмурив глаза, а когда пальцами коснулись его входа, дёрнулся и весь сжался. — Расслабься и дыши глубже! — шептал вакато, работавший ртом и помогавший себе рукой. Второй, проникая одним пальцем, смоченным в розовом масле, пытался достать простату. — Расслабься милый, отдайся ощущениям! — рвано дыша, пояснял в перерывах между ласками. Джин повиновался. Растянутого до трёх пальцев и так и некончившего, его прямо так, с членом в возбуждённом состоянии, разгорячённого, накинув саварм на голое тело, привели в покои императора. Тот стоял у окна, ко входу спиной, в то время как омегу оставили посреди комнаты. С бешено колотившимся где-то в ушах сердцем, заглушавшем всё вокруг, с пылавшими щеками и с горевшими от возбуждения глазами. Император повернулся, как только за вакато закрылась дверь. — Сейчас ты станешь моим, — сказал он и подошёл ближе, заглядывая в глаза, которые омега пытался спрятать. — Вакато подтвердил, что ты не тронут. Так что теперь станешь моим навсегда! Станешь моим супругом. Ты удостоился большой чести — стать супругом императора! — говорил всё это, медленно обходя Джина по кругу. Подойдя сзади и обняв омегу двумя руками, Намджун прижался всем телом со спины, уткнувшись лицом в длинные распущенные волосы, и шумно втянул носом. — Сакура… — прошептал и замер, наслаждаясь наконец-то, после длительного воздержания, такой желанной близостью. Дёрнув пояс саварма, альфа отстранился и стянул тот с плеч, любуясь белоснежной кожей омеги. Нежнейший шёлк, струясь, упал на пол. Император опустил взгляд на округлые ягодицы и убрал волосы, открыв длинную шею, чтобы в следующее мгновение припасть губами, после прикусывая кожу и зализывая следом. Медленно, растягивая удовольствие, наслаждаясь сладким запахом сакуры. Омегу сотрясала мелкая дрожь от прикосновений, возбуждения и страха. Он стоял, прикрыв глаза, и пытался совладать с сумасшедшим сердцебиением. Намджун прервался и развернул омегу к себе лицом, любуясь безупречными чертами лица, тем, как ресницы подрагивали, губы были приоткрыты, звали и манили. Тяжело дыша, он опустил взгляд ниже, посмотрел на восставшую плоть, а затем притянул к себе, крепко прижимая, и страстно поцеловал. Оставляя мокрую дорожку по шее, спустился на грудь, обвёл языком сосок по кругу и двинулся ниже. Встав на колени перед омегой, посмотрел снизу вверх и взял одной рукой изнывающий член, после заскользил языком по всей длине, обвёл, едва касаясь, кончиком вокруг головки и обхватил губами. Джин глянул вниз, и ему показалось, что он может сойти с ума, ведь сам император был перед ним на коленях и ублажал его, а через мгновение несдержанно застонал, зарываясь пальцами в волосы альфы, и излился тому прямо в рот, еле держась на подкосившихся ногах. Подхватив на руки, Намджун понёс его на кровать и уложил на спину, сразу раздвинув ноги, пристроился между. Запутавшись, впопыхах выворачивая рукава, он снял саварм и, наконец, мягко вошёл в подготовленное нутро. Джин стонал, задыхаясь от страсти и наполненности. Эти звуки удовольствия доводили императора до исступления. Намджун кончил за пару толчков, ведь после длительного воздержания происходившее было для него это слишком горячо. Этот омега свёл императора с ума.***
В дальнем углу дворцового сада на лавочке сидели, обнявшись, уединившиеся ото всех двое счастливых влюблённых. — Как ты мог меня выставить на торги?! Я чуть со страху не умер! — согнув ноги в коленях и откинувшись спиной на своего альфу, беззлобно бубнил Хёнджин. — А если бы ты не успел?! Хосок посильнее укутал его в плед, которым укрывались вдвоём. — Милый, я был всё время рядом. — Я тебя не видел! — возмутился и мило надул губы. — Ты не видел, но я был, — ответил ласково альфа, прижимая к себе обеими руками, перехватив за талию, и поцеловал в макушку. — Ну скажи — как мне ещё было получить твоё согласие на брак? Ты же упрямый вон какой! Мне пришлось немного прибегнуть к хитрости, чтобы надавить на тебя, — рассуждал, прижимаясь щекой к белой голове любимого. — Ах вот как значит?! А то, что я извёлся весь и испугался, что больше не увижу тебя?! — Хёнджин поднял голову, снизу вверх глядя на Хосока. Тот же нагнулся и чмокнул его в губы. — Ну, видишь, зато ты теперь можешь на меня смотреть сколько захочешь! Я весь твой! — сказал с улыбкой. — А ты — мой! — и сильнее прижал, чувствуя каждой клеточкой, что Хёнджин теперь принадлежит ему всей душой. Всё естество омеги тянулось к этому альфе с первой минуты их знакомства, но он сопротивлялся, не желая признавать очевидного. С того утра у костра, что был возле разрушенного ураганом дома, на краю разбитой жизни. С момента, как увидел впервые. Когда тот вёз его, закинув поперёк, на коне, Хёнджин чувствовал каждое прикосновение его к своему телу. Касания, пробуждавшие в нём все желания и необузданную страсть, которая пугала. Он боялся реакций собственного тела на прикосновения, на запах, что просто сводил с ума. Голос завораживал. А первый поцелуй разжёг огонь по всему телу, унёс в судорожно-безумном вихре в небо, к звёздам. Хёнджин не понимал, что он влюблён в своего альфу, с первой минуты как увидел его. Не понимал, что этот альфа — его истинный, и они предназначены друг для друга. Теперь все его сопротивления казались такими… глупыми! Почему он сразу не понял этого? — Ой, я совсем забыл! — Хосок, путаясь в пледе и саварме, поискал карман, а затем вынул заветный предмет. — Я же так и не попросил твоей руки официально? Поэтому… — медленно проговорил и открыл перед лицом Хёнджина красную бархатную коробочку, в которой лежало кольцо, усыпанное маленькими бриллиантами. — Ты выйдешь за меня? — Да, да, да! — смеясь, зачастил омега. — Да, я выйду за тебя! — Давай свой палец! Омега протянул кисть, и Хосок надел кольцо. — Я люблю тебя! — Хёнджин взял его руку и прижал к своим губам. — Я люблю тебя… — шептал счастливо улыбавшемуся альфе, сидевшему у него за спиной, что посильнее укутывал в плед и обнимал. Вдалеке, во дворце, играла музыка, и до них доносились отголоски свадебного веселья.***
Чонгук сидел в кресле у окна, потушив все свечи, и вглядывался вдаль, в ночной горизонт, который начинался за краем дворцового сада. «Во что превратилась моя жизнь?» В одно мгновение яркая и бурлившая счастьем — как то веселье, которое царило в оранжерее, откуда доносились музыка, разговоры и смех, — она стала как эта непроглядная ночь — затянутой облаками, что не видать ни одной звёздочки. Один поворот судьбы, в одно мгновение всё перечеркнув, сделал из него теперь вот это. Чонгук посмотрел на свои ноги. Ему уже не хотелось истерить, орать и биться головой о стену. Всё улеглось. Наступили апатия, безразличие. Как жить дальше — он не знал. Да и не хотел. Днём, сидя там, на торжественной церемонии бракосочетания Юнги и Чимина, Чонгук думал о Тэхёне. Как на том самом месте могли — и должны были — быть они. Он должен был целовать и крепко обнимать своего маленького котёночка, заглядывая в счастливые глаза, наслаждаться его удивительной, единственной, принадлежащей только ему улыбкой. Но судьба распорядилась иначе. Перечеркнув всё, отняв самое драгоценное — любимого человека. «Как ты там?» «Мой котёнок, нежный и ласковый!» «Как ты без меня?» «Как я мог оставить тебя, такого беззащитного?» «Оставить одного!» Сердце обливалось кровью от мысли о том, что пришлось любимому мальчику пережить у жестокого Ким Соджуна. О том, что у предводителя бамуто имелся гарем, и о его большой любви к красивым омегам знали все в Империи. Чонгук бы забрал Тэхёна. Для него не имело значения, что им воспользовались. Ему на это было абсолютно наплевать. Он готов был его любить и принять любым. Но разве нужен Тэхёну калека? Калека, у которого отнялись не просто ноги, а всё, что находилось ниже пояса. Чонгук понял это, когда к нему во снах пришёл Тэхён. Он его любил в этих снах. Альфе снился его горячий, обнажённый мальчик, ласкавший и соблазнявший его. Он сгорал от желания, которое сжигало тело, но просыпаясь и задыхаясь от дикого возбуждения, каждый раз обнаруживал, что член никак на это состояние не реагировал. Мирно лежал между ног, мягкой тряпочкой, никак не отзываясь на бушевавшую в теле страсть, на касания собственных рук, даже на многочисленные попытки приглашенных омег-гетур, которых братья приводили для него из элитных домов столицы. Чонгук смирился с этим. Смирился со всем. Смирился, что жизнь теперь не вот этот яркий красивый праздник, — он посмотрел на яркие огни в оранжерее, — а вон та чёрная непроглядная ночь, без единого проблеска на небе.***
Тэхён долго стоял на палубе, корабль уже давно был в открытом море и, набрав полные паруса, взял курс к островам. — Ты совсем замёрз, — сказал и накинул на плечи омеги плед его светлость. Он не тревожил того своим присутствием — давал время всё обдумать, осознать, принять. Уже стало светать, когда Соджун подошёл и обнял сзади. — Пойдём, тебе надо покушать. — Я не хочу, — бесцветным голосом произнёс Тэхён. — Ты теперь должен думать о ребёнке. Ему надо питаться. Ты ему нужен! Здоровый и сильный! Ему нужен сильный папа! «Сильный и здоровый папа…» «Сильный папа!» Тэхён сглотнул подступивший было ком, а руки сами легли на живот. Он посмотрел вниз, как будто только теперь осознав — вот здесь уже живёт жизнь. Маленькая жизнь. Его маленькая жизнь. Его единственный по-настоящему родной человечек! Его часть. Его кровь. Его продолжение! «Ему нужен сильный папа!»