Императорский дворец Севара
Прошло три месяца. Утро выдалось солнечное. Несмотря на то, что уже было начало октября, Феликс с утра позавтракал вместе с Хёнджином, и они вдвоём отправились в город в сопровождении Асима и дюжины солдат охраны, на рыночную площадь, посетить торговца материей. Хоть им и поставляли лучшие фезивские шелка и хованский шифон, они решили прогуляться по торговым рядам, а также заглянуть к лучшему ювелиру города. Чимин дохаживал последние дни перед родами, поэтому не составил им компанию, Джин же никогда не ходил по такого рода лавочкам. — Я все свои сувиры заказываю у этого мастера, он делает их очень невесомыми и они не утяжеляют мне волосы, — бесконечно щебеча, размахивая рукавами воздушного саварма и звеня многочисленными браслетами, не умолкал Феликс. Хёнджин его внимательно слушал, разглядывая многочисленные украшения, которые перед ними разложил радостный ювелир, принимая у себя в мастерской таких почётных гостей. — Смотри! Какие красивые капельки-бриллианты висят, тебе тоже пойдёт носить сувиры! — и Феликс приложил их к красивым вьющимся крупным локонам Хёнджина. Ювелир тут же предложил посмотреться в зеркало. Солнце, проникавшее через открытое окно, играло всеми бликами в гранях бриллиантовых сувиров, прыгая многочисленными мелкими зайчиками по стенам ювелирной лавки. Они долго ещё перебирали и меряли кольца и браслеты, примерили пару колье и жемчужные бусы, даже диадему из красных рубинов и червонного золота. Прикупив себе сувиры и два браслета, Хёнджин решился купить маленькое колечко с перламутровым жемчугом, размером с горошину. Он ещё не привык к тому, что может позволить себе купить всё, что захочет. Они хохоча покинули лавку ювелира, перед этим накупив отрезов из наикрасивейшего фезивского шёлка, и отправились дальше по улице, чтобы перекусить в харчевне, где для них уже был накрыт стол. Вдруг Феликс замолк на полуслове. Хёнджин обернулся, чтобы глянуть, почему тишина повисла. Омега стоял, цепляясь за бок, и хватал воздух, корчась от боли. — Что, что случилось? — подхватился к нему Хёнджин. — Болит, резко стало болеть, вот тут, в боку! — скорчившись от боли, стонал омега. — Быстро в рыдван! — помогая взобраться Феликсу, командовал Селим. Как только они подъехали ко дворцу, вакато вызвал лекаря, а омегу проводили в его покои. Прибывший лекарь, осмотрев больного, ничего не обнаружил и поэтому прописал отлежаться в постели. К вечеру того же дня в замок вернулся Хосок, который доставил раненного Кристофера. Они ездили с проверкой в Эффер, где на Хосока напал недовольный, а Кристофер прикрыл его, получив ножевое ранение в бок, которое оказалось проникающим. Пока они добрались до дворцового лекаря асигар потерял много крови, поэтому находился в бессознательном состоянии. Когда об этом узнал Феликс, он стремглав спустился по лестнице, застав Хосока в кабинете императора, совещавшимся с Юнги. — Где он?! — распахнув с лёту дверь и запыхавшись, спросил сразу с порога. — Кто?! — не поняли братья. — Кристофер! Где он? Что с ним? — Феликс был бледен, готов был вот вот сорваться на слёзы, чего за ним никогда никто не замечал. — Его увезли в казарму! — Как в казарму? Почему в казарму? — и голос его наконец дрогнул, и слёзы по щекам хлынули горячим потоком. Хосок, приобнимая, принялся вытирать ему слёзы. — А где он должен быть? Там его положат в лазарет. — Нет! Я хочу, чтобы он был во дворце. Буду сам за ним ухаживать! — уткнувшись в грудь альфе, бубнил рыдающий омега. — Так, надо возвращать асигара! — Юнги сидел за столом, улыбаясь из-за такой неожиданной реакции Феликса на ранение северянина. — Сейчас же прикажу вернуть его и поселить на втором этаже в гостевых комнатах, — Юнги ласково смотрел на заплаканного омегу.***
Через два часа Феликс сидел возле кровати асигара, которого, по приказу Юнги, осмотрел в его присутствии лекарь. Кристофер всё время сонно бубнил, поскольку лекарь дал ему обезболивающее и его клонило в сон. — Вам не надо сидеть возле меня, ваше величество… — Ага, тебя забыл спросить, что мне надо, а что нет! — вторил бубнежом Феликс, подтыкая свесившееся одеяло уже спящему альфе.***
Южные острова Гайава
Тэхён как всегда сидел за бумагами, разбирая и изучая счёта. Уже привычно было терпеть ноющую боль в пояснице, он был на восьмом месяце, и поэтому Соджун его с собой не брал ни в какие поездки, как бы ни настаивал омега. Они даже не разговаривали две недели, и Тэхён демонстративно отворачивался в постели, сдвигаясь, чтобы не соприкасаться даже во сне. Соджун ужасно страдал от этого, ему было больно находиться рядом и не иметь возможности дотронуться до своего мальчика. Но он настоял на том, что омега не будет ездить с ним никуда на таком большом сроке беременности, а позаботится о здоровье своём и ребёнка. В этот раз его светлость отсутствовал уже три дня, был полдень, когда Тэхён услышал звук колоколов, оповещающих о прибытии кораблей. Он тяжело поднялся из-за стола, держась за поясницу, и подошёл к окну, со второго этажа библиотеки как раз открывался обзор на причал. Омега увидел три пришвартовавшихся корабля и ещё два заходивших в гавань. Было что-то необычное во всём этом, но сразу не сообразил — что именно. Когда по трапу стали спускать на носилках накрытое тело, Тэхён всё ещё не мог понять, что всё это значит. Когда люди с корабля стали приближаться, сердце бешено заколотилось, почуяв беду. Уже спускаясь по лестнице, он догадывался чьё тело несли, полностью укрытое флагом… Джангар Ли стоял сбоку, опустив голову. Тэхён медленно спустился с последней ступеньки, держась за перила, у него кружилась голова и к горлу подступила тошнота. Он подошёл и дрожащей рукой потянул флаг, открывая лицо… Очнулся он уже в постели, рядом с ним сидел сынхо. — Ты меня очень напугал, как ты себя чувствуешь? Тэхён ничего не отвечал, ему казалось, что силы покинули его, чувствовал он себя разбитым. Его с трудом построенный мир в один миг разрушился. — Расскажи, как это случилось? — сглотнул подступивший ком омега. Мы были как всегда на захвате корабля… я не уследил… не подставил спину… это я виноват! — Джангар опустил голову. Тэхён лежал молча, уставившись в потолок. Повисла гнетущая тишина. — Когда похороны? — Завтра… — Я хочу побыть один… — омега отвернулся и подложил две руки под голову, сложив ладони вместе.***
К полудню следующего дня прибыли все представители подразделений клана бамуто. Похороны были назначены на два часа дня, и все яростно обсуждали — кто же их теперь возглавит и займёт место его светлости. Тэхён сидел молча у изголовья супруга и смотрел в одну точку. Джангар Ли всё время старался быть рядом, поддерживая его под руку. Церемония закончилась быстро, но никого и не интересовал усопший. Всех волновало, кто же теперь займёт трон и возьмёт на себя бразды правления. После похорон Тэхён сидел в библиотеке. В его голове звенела пустота из-за всего происходящего, ведь опять привычный мир рухнул и дорога в будущее стала зыбким миражом, который был окутан удушающим страхом. Что будет теперь с ним, что будет теперь с ещё не родившимся ребёнком. Джангар прервал его гнетущие мысли. — Как ты? — вошёл он в библиотеку. Альфа очень хорошо понимал, что Тэхёна нельзя оставлять одного. — Не знаю… — помотал головой из стороны в сторону, смотря куда-то в пустоту перед собой. — Скажи, что теперь будет со мной и ребёнком? — произнёс он бесцветным голосом. — Ничего. Ты продолжишь жить в этом доме, фермы отойдут тому, кто возьмёт на себя правление бамуто. — Но Соджун всегда говорил, что они будут принадлежать нашему сыну! — посмотрел с удивлением на Джангара. — Да, но он не оставил завещания и сейчас найдётся много желающих обладать ими. — Как не оставил?! — Тэхён подскочил с кресла. — Что значит — не оставил?! — он смотрел на сынхо с возмущением. — Он не собирался умирать, вот и не писал его. Да и сын ещё не родился! — альфа смотрел виновато и с пониманием на Тэ. — Ты хочешь сказать, что мой сын останется с голым задом?! И я тоже?! — у Тэхёна закипела кровь от злости. Его возмущению не было предела. Мозг метался, выискивая выход из сложившейся ситуации. «Я больше никому не позволю собой управлять!» «Никто не будет иметь надо мной власть!» «Мой сын не будет нищим, я не отдам никому жемчужные фермы!» Он стоял посреди комнаты, придерживая разболевшийся живот. Малыш яро топотал ножками, чувствуя состояние папы. — Я сам возглавлю бамуто! — он смотрел спокойно и уверенно прямо в глаза Джангару. — Выставим мою кандидатуру на сходке! — Ты что, за тебя никто не проголосует! Ты же омега! — Я никому не отдам острова! Фермы принадлежат сыну Соджуна! Джангар был изумлён тем, как яро этот мальчик защищал своё. Как решительно он был настроен. — Надо чтобы наши люди присягнули мне! — он смотрел вопросительно на альфу. — Если только ты дашь клятву больше никогда не вступать в брак. Они присягнут тебе, а не твоему будущему супругу, ты понимаешь это?! — Упаси боже, я больше ни с одним альфой не хочу иметь никаких дел! Я дам такую клятву, с удовольствием! Только бы они присягнули мне! У нас самая большая армия и флот, никто не отнимет у меня острова! — Хорошо. Завтра я переговорю с людьми! — Нет, я сам! Собери к полудню общий сход на пристани. Буду сам с ними говорить!***
На следующий день к назначенному времени на пристани яблоку негде было упасть. Присутствовали почти все, за исключением тех, кто нёс постовую службу, три корабля и воины которые охраняли остров на смотровых вышках. Тэхён изрядно нервничал, но настроен был решительно. Он собрал волосы в хвост на затылке и водрузил корону. Осмотрел себя в зеркале, пояс решил не завязывать, саварм свободно ниспадал складками, мягко струясь по животу. «Святые небеса, да ниспошлите мне силы!» Выдохнул и ступил за порог, где его ждал Джангар. Когда он поднялся на корабль, был штиль. Притихло всё. Даже море готово было слушать то, что он скажет. Он молча оглядел всех присутствующих. — Приветствую вас, воины света! Я, любимый супруг вашего соратника и предводителя бамуто — Ким Соджуна, ныне усопшего, носящий под сердцем его сына, обращаюсь к вам с просьбой! Прошу вас присягнуть в верности его ещё не родившемуся сыну и мне, дабы не допустить разворовывание всего того, что долгие годы вы вместе со своим братом и соратником создавали! Я же в свою очередь обещаю вам, что ни один альфа не ступит на эту землю и не будет править вами до того, как сын его светлости не вступит в законные права правления. Если родится омега, я буду править вами сам и буду верен вам до последнего своего вздоха! Воцарилась полная тишина. Тэхён ждал, затаив дыхание. Затем кто-то выкрикнул. — За нового предводителя! За Ким Тэхёна! И толпа зашумела, подхватывая один за другим, пока общий гомон не перерос в настоящий грохот. Тэхён стоял, сжимая до белых костяшек леер. «Святые небеса, я сделал это!» «Я сделал… Они мне присягнули!»***
На утро следующего дня Тэхён, в сопровождении Джангара, отплыл в Тарию, где должно было состояться совещание. Там желавшие должны были выдвинуть свои кандидатуры, после чего, через две недели, предстояло проведение голосования. Ким Тэхёна на этом совещании никто не ожидал увидеть, поэтому когда он вошёл твёрдой походкой, все встали и склонялись в приветствии по мере того, как он миновал каждого. Он был чертовски красив, несмотря на то, что был одет в простой светло-серый льняной саварм. То, что он был в положении, только ещё больше украшало его. Один лишь Хван Минхо не сдвинулся с места. Тот сидел, разложив своё пузо в кресле, широко расставив ноги. При виде Тэхёна он облизал пухлые губы, и взгляд его сделался маслянистым. Тэхён прошёл мимо и занял место своего супруга во главе стола.***
Императорский дворец Севара
Юнги стоял у окна, нестерпимая боль пронизывала его сердце от невыносимых криков, которые разносились по всему западному крылу дворца. Вот уже сутки как начались роды, Чимин то затихал, проваливаясь в забытьё, давая небольшую передышку организму, то всё начиналось по-новой. Юнги всё это время находился рядом с любимым, но уже четыре часа как лекарь его прогнал, и он стоит вот здесь, молясь всем богам, чтобы скорее всё закончилось и его Птица, наконец, перестал страдать от нестерпимой боли. Сейчас наступило очередное затишье, но это было переносить ещё сложнее, тишина давила, страх проникал под кожу от мысли, что он может не услышать больше этот голос никогда. Джин вошёл, неслышно ступая, шурша вышитым золотом савармом. — Как он? — коснулся плеча застывшего, словно статуя, мужчины. Юнги обернулся, выходя из ступора: — Он очень измучен. Я боюсь, что у него не хватит сил. — Может, послать за шумаром? — Лекарь сказал, что тазовые кости расходятся плохо. Сказал, даст ему порошок хины, она должна ему помочь… — альфа замолчал, а затем развернулся к Джину. — Господи, если… — его глаза потемнели. — Я не переживу! Понимаешь?! — Всё будет хорошо! — Джин обнял его. — Я пойду поговорю с лекарем.***
Юнги устало присел в кресло, уронив голову на руки, опёртые о подлокотники. Казалось, весь мир опустился на его плечи, придавливая своим грузом. Альфа всячески старался не думать о плохом, но эта тишина накрывала его, и он боялся, что сейчас откроется дверь, и будет вынесен вердикт, который поглотит его в чёрную дыру безысходности. Сейчас он как никогда ощущал беспомощность, которая его убивала. Мимо неслышно, почти не касаясь пола, прошёл Феликс, боясь попасться на глаза альфе, проскользнул в спальню. Он тоже весь извёлся от безумных криков и решил сходить сам всё разузнать: почему повисла такая гнетущая тишина, которая теперь уже пугала. Юнги его не заметил, погружённый в свои тяжёлые мысли. Он готов был бы сейчас отказаться даже от ребёнка, лишь бы его Птица остался жив и всегда рядом. Чтобы он мог часами смотреть на него, слышать его смех, целовать и прижимать к себе ночами. Дышать им. Этой любимой сладкой карамелью. Перед глазами одна за одной возникали картины: как Чимин танцует там, на площади; как его волокут солдаты, беря в плен; и с какой ненавистью он смотрит на него. Как он танцует у костра, сплетаясь с языками пламени, как он плачет, дрожит и жмётся к нему, когда он отбил его от насильников племени Токуру. Как тот сидел и украдкой с интересом следил за тем, как он точит свой меч, как омега смеётся, когда Юнги вытирает его перепачканный в цветочной пыльце нос. Вспомнил, как омега сопел, прижавшись к нему, когда он вёз его на коне и влюбился в этот запах карамели. Тишина длилась слишком долго. Не выдержав, альфа направился в покои. Когда он открыл дверь, первым что он увидел было мертвенно-бледное лицо Чимина, который, казалось, не дышал. — Нет… Птица моя, нееет…