Южные острова Гайава
Тэхён стоял в библиотеке, качая на руках Итая и вглядываясь в линию горизонта, где раскинулось за окном море. Туда, где солнце как огромное красное яблоко закатывалось за край зеркальной поверхности и окрашивало в алый цвет дорожку, серебристо мерцавшую на водной глади. Неимоверная тоска накрывала его иногда с такой силой, что он не знал — как с нею совладать. Малыш, чувствуя папино настроение, никак не хотел засыпать, потому Тэхён вот уже пару часов носил его по всему дому. Вдруг откуда-то изнутри прорвалась песня, слетела сама с уст: «Я скучаю, так что позволь мне спеть песню для тебя. Любовь улетает как лепесток, Который распускается и сразу опадает» Он пел самозабвенно. Наполнял каждый уголок дома бархатным голосом, на звучание которого сбежались все слуги, чтобы заворожённо послушать чудный голос своего господина. «Нарисуй Луна на воде красивую дорогу, по которой ещё никогда на ходили. Я скучаю по тебе, закрываю глаза от печали. Пожалуйста, коснись моей протянутой руки» Когда Тэхён замолчал, Итай уже тихо посапывал, а слуги так и стояли, застыв в изумлении от божественной песни, от душераздирающей печали в каждом слове её, из-за окутывавшего и проникающего в самое сердце бархатного голоса принца. Тот развернулся и пошёл к двери, чтобы отнести малыша в покои. В коридоре стояла вся домашняя прислуга, потерявшая дар речи. Кое-кто даже утирал слёзы рукавами. Они молча склонились в поклоне, расступаясь и пропуская своего господина с ребёнком. Когда он уложил Итая и спустился к ужину с Джангаром, который прибыл только что, слуги подавали на стол блюда. Те с таким благоговением засматривались на Тэхёна, что сынхо не выдержал и сказал: — У меня такое впечатление, что я что-то пропустил! — он посмотрел вопросительно на омегу, который пережёвывал тщательно и с аппетитом кусочек жареного фазана. — Ничего особенного, я просто спел Итаю песню. — В смысле «просто спел»? Судя по тому, как они на тебя смотрят, пел ты очень красиво. Хотелось бы тоже услышать. Тэхён заулыбался, скромно опустив глаза в тарелку. — Ну, может быть, когда-нибудь… Давай лучше поговорим о делах. Скажи — как обстоят дела на морских путях? — Всё как обычно. Через наши воды ходят только те суда, с кем заключен договор о подати, и корабли Империи. Остальным путь закрыт. — А почему корабли Империи тоже ходят? — Ну… Соджун не рисковал ссориться с таким могущественным государством. — А я не Соджун. И я уже в ссоре с ними, — сказал омега и прекратил жевать, задумавшись на мгновение, разглядывая что-то невидящим взглядом перед собой, а после продолжил: — Больше они не будут ходить в Южных морях. Это моя территория! Джангар не ожидал такого заявления со стороны юного правителя, но перечить не стал, понимая причины, по которым у этого мальчика сложилось такое отношение к Империи. Но всё-таки надеялся, что тот остынет и изменит своё решение. — Завтра приедет шумар с острова Вуайо, — решил перевести тему альфа. — Мы отправили за ним корабль третьего дня, чтобы нанести тебе тату предводителя. Полагаю, ты знаешь, что это очень болезненно? — Не беспокойся, я выдержу. — Как только тату зарубцуется, пройдёт коронация, чтобы ты стал предводителем бамуто. Они ещё долго обсуждали дела государства, а затем им подали чай. Тэхён, держа чашку из тонкого фарфора изящными пальцами, поднёс ту ко рту и задумался, а затем попросил сынхо: — Прикажи нанять кормилицу для Итая. Я хочу лично присутствовать при захвате кораблей Империи. — Дай ему хоть немного подрасти, — попытался вразумить омегу Джангар. Тэхён продолжил молча пить чай, не поднимая глаз, что означало — переубеждать его бесполезно.***
На утро следующего дня прибыл шумар и, пройдя в отведённую для него комнату, стал готовиться к проведению ритуала. Развёл сок дикой акации и египетской сосны, разложил многочисленные ухи' — заострённые иглы, сделанные из слоновой кости, с деревянной ручкой. Затем наточил тончайшего лезвия нож, а также достал мази и листья эвкалипта для заживления. Тэхён пришёл ещё до завтрака. — Здравствуйте, ваша светлость, — поприветствовал шумар, склоняясь. — Вам надо выпить обезболивающий настой, поскольку процесс будет весьма болезненным. Я буду делать маленькие надрезы, а затем вводить туда краску. — Здравствуйте, уважаемый, — произнёс Тэхён и поклонился ему в ответ. — Я выдержу, можете приступать. Шумар подал настой, а омега, испив, снял саварм и лёг на топчан. — Осмелюсь высказать своё мнение… Вы так красивы, — медленно проговорил, оглядывая нежную кожу карамельного цвета. — Тату испортит ваше тело. — Ничего страшного, продолжайте. «Всё равно оно больше никому не будет принадлежать и любоваться им теперь некому». Шумар вздохнул и принялся за работу. Тэхён, стиснув зубы и прикрыв глаза, молча сносил нестерпимую боль. Пытка длилась несколько часов. С небольшими перерывами, чтобы попить воды и немного передохнуть. Видя, как омега терпит боль, шумар пытался отвлечь его разговорами. — Знаете, вот у меня на острове живёт один воин. Его укусила чёрная змея, и он не может ходить. Парализовало ноги, но он яростно борется с недугом. Молодой, красивый. Был сделан очередной надрез. Тэ зажмурился и стиснул зубы. Шумар продолжил: — Говорят, у него есть возлюбленный. Только тот вышел за другого. Почему жизнь так не справедлива? Мне так жаль его. Хороший парень, а такой несчастный. Тэхён слушал вполуха эту душещипательную историю, борясь с дикой болью, стиснув зубы. Когда с нанесением рисунка было покончено, шумар нанёс на тот мазь и приложил листы эвкалипта.***
Императорский дворец Севара
Двое вышли прогуляться по аллее, когда уже совсем стемнело. Воздух был колючим. Пусть на юг зима, как таковая, и не приходила, но температура всё равно падала и ощущалась прохлада. Асигар с Севера, уже почти выздоровевший, крепко держал за руку омегу, который, как всегда, пытался язвить ему: — Можно подумать, я бы не выжил на вашем Севере! — говоря это, хитро и с вызовом посматривал снизу вверх на здоровенного крепкого альфу. Рана Кристофера заживала достаточно долго. А всё потому, что появилось заражение, из-за того, что нож, которым его ранили, был испачкан в земле. Очень долго держался жар, и альфа периодически впадал в беспамятство. Всё это время Феликс не покидал комнату, где того поселили, не отходил от постели. Дремал то в кресле, то засыпал на краю кровати, рядом с асигаром. Когда ночами альфа приходил в сознание, его душа ликовала от того, что рядом сопел этот несносный зазнайка. Во время прогулки по саду, он заметил, что принц замёрз, и потому сказал: — Иди сюда, — и притянул к себе. Обнял крепко, при этом кутая в собственный кетон и прижимая к себе омегу всем телом. Феликс притих, подняв голову, и с замиранием сердца смотрел на лицо Кристофера. Тот разглядывал пухлые губы омеги, затем перевёл взгляд, заскользил им медленно по милым веснушкам, пока не встретился с чарующими глазами. «Откуда у южанина такая кожа? Белый цвет волос и небесно-голубые глаза? Он потомок какого-то пленного северянина?» Нагнувшись, Кристофер накрыл манящие губы своими, сладко и нежно целуя, аккуратно протолкнув язык вглубь, сплетаясь им с языком поплывшего омеги. Альфа чувствовал, что Феликса потряхивает от переизбытка чувств, тот, прикрыв глаза, явно отдался на волю накрывавших ощущений. Доверился альфе, не сопротивлялся, а обвил руками шею асигара и прильнул всем телом, прижимаясь пахом, где чувствовалась восставшая плоть. «Он меня хочет». «Хочет». «Этот заносчивый омега». «О боги, а как я его хочу!» Потерявший голову альфа сжимал упругие ягодицы, яростно прижимал к своей восставшей плоти, чувствуя через нежный шёлк саварма омеги, как у того пах стал мокрым, после услышал, как он застонал, содрогаясь в сильных руках. Кристофер стоял с ним, крепко обняв, пока омега уткнулся ему в грудь лицом и только тяжело дышал, приходя в себя. И вдруг Феликс почему-то расплакался. Всегда улыбчивый, заводной, с искрящейся улыбкой на лице… а тут взахлёб, да так громко. Слёзы моментально промочили саварм асигара. Его сердце защемило, хотя он и не понял — что случилось, почему омега плачет. Но того стало жаль. — Что случилось, милый? — шептал ему в макушку, после осторожно отстраняя от себя, чтобы заглянуть в глаза и попытаться увидеть — отчего тот плачет. Но омега вцепился обеими руками, сжав саварм в кулаках, продолжая прятать лицо на груди. — Я излился прямо в штаны, — с ещё большими рыданиями ответил в грудь альфе. — Ты будешь смеяться надо мной! — Святые небеса, — произнёс с облегчением Кристофер. — Да я горд тем, что довёл тебя до такого одними поцелуями! — после этих слов он всё-таки отстранил Феликса от своей груди и принялся целовать заплаканные глаза, чувствуя привкус солёных слёз. Целовал веки и щёки, обхватив лицо обеими руками. — Я люблю тебя, несносное ты создание. Понимаешь? Люблю, — шептал ему. После этих слов омега плакал уже от счастья. «Он меня любит». — А теперь давай быстро в тепло, а то заболеешь, — альфа снял с себя кетон и накинул на плечи омеги, завязав ремень на поясе, чтобы полы прикрыли мокрое пятно. В это время Феликс только шмыгал носом и наблюдал за действиями асигара. Они быстрым шагом добрались до дворца и вошли в холл, где тут же наткнулись на всё семейство, которое покидало обеденный зал после ужина. — О, а где это вы были? И почему не присутствовали на ужине? — спросил Джин, глядя на заплаканное лицо Феликса, который перешёл на бег и, миновав холл, поднялся стремглав по лестнице наверх. — А что это с ним? — обратился омега к Кристоферу. — Мне показалось или он действительно заплаканный? — С ним всё в порядке, а я хотел бы поговорить с вами. — О чём? Все остановились, прислушиваясь к речи северянина. Асигар выпрямился и, откашлявшись, произнёс: — Я бы хотел просить у вас руки Феликса! Джин внимательно разглядывал серьёзное лицо альфы, а затем, не оборачиваясь, задал вопрос пасынку: — Юнги, что думаешь ты по этому поводу? — по-прежнему не сводя оценивающего взгляда с Кристофера. — Я бы дал согласие. Эти двое, по-моему, любят друг друга. Во всяком случае, Феликс точно. — Значит, надо его самого спросить, — Джин, немного подумав, добавил. — Я узнаю, что он думает по этому поводу, — после этих слов развернулся и величаво прошествовал мимо Кристофера, направляясь в кабинет императора. Юнги же, который шёл туда с ним, немного задержался: — Птица моя, дождись меня, не засни пожалуйста, я быстро! — попросил он Чимина и поцеловал в висок, а тот, вместе с Хёнджином и Хосоком, отправился по лестнице, куда ранее убежал Феликс, после чего омеги разошлись по своим покоям. Юнги, когда они остались вдвоём, подошёл ближе к асигару и уточнил: — Как самочувствие? — Уже намного лучше, — ответил тот. — Я рад, — кивнул, а затем шепнул, наклонившись к нему. — Я думаю, он даст своё согласие на брак. После же Юнги быстрым шагом догнал Сокджина, который был уже в дверях в кабинета.***
Как только Хосок зашёл в покои, тут же прикрыл дверь за собой. Поймав Хёнджина за руку, притянул к себе и жадно накрыл алые губы своими. — Господи, я не мог дождаться окончания ужина… — шептал жарко в перерывах, набирая воздух в лёгкие. — Я скучаю. Всё ещё скучаю по тебе каждую минуту, когда ты не рядом. Ты такой сладкий. Мой. И только мой! Руки блуждали по ягодицам омеги, сминая их, а прижимал он его к себе так, что восставшая плоть изнывала от тесноты плена одежды у обоих. — Я так хочу тебя. Я так люблю тебя! — с этими признаниями подхватил на руки податливое тело и понёс на кровать. Дрожащими руками развязывал Хосок пояс саварма, нависая над распластанным под ним Хёнджином. Зацеловывал шею откинувшего голову и предоставившего всего себя любимому, после чего распахнул саварм и проделал дорожку россыпью поцелуев по груди до соска, горячим языком сперва лизнул, а после остановился и отстранился, чтобы заглянуть в лицо омеги и попытаться прочесть все ощущения того в глазах. — Посмотри на меня! — приказал альфа осипшим от желания голосом на выдохе. Хёнджин поднял веки, демонстрируя поплывший взгляд глаз синих, как море, на дне которого плескалась дикая страсть потаённых желаний. — Продолжай… — шептал он. — Пожалуйста… И, запрокинув голову назад, выгнулся в пояснице, предоставляя всего себя альфе, который не заставил долго ждать — принялся зацеловывать каждый сосок, играя с ними языком, присасываясь и прикусывая поочерёдно. Затем спустился ниже, высвободил томящийся член омеги из штанов, прошёлся языком от основания вверх и по контуру головки, размашисто слизывая языком выступившее прозрачное доказательство желания своего любимого. А сразу после накрыл ртом и заглотил до самого основания. Омега не сдерживаясь стонал, наслаждаясь сладкой пыткой, иногда приподнимал голову, чтобы увидеть, как же это красиво и горячо смотрелся Хосок, и вновь падал назад, на подушки, зарываясь в них, кусая угол одной, чтобы не разбудить всё крыло замка своими несдержанными стонами. Как только Хёнджин излился себе на живот, тяжело дыша и раскидывая подушки, чтобы не задохнуться от пульсировавшего в висках сердца, готового выскочить, альфа стянул с него штаны и на себе одним рывком потянул завязки хакама, которые мгновенно упали на пол. Взобравшись на кровать и раздвинув ноги омеги, Хосок пристроился между ног того и мягко вошёл, хотя Хёнджин ещё и не успел отдышаться. Нутро омеги не требовало подготовки, ведь ежедневные занятия любовью не предоставляли и малейшей возможности стать вновь тугим. Омега, не найдя подушек на кровати, поскольку раскидал их минутой ранее и те упали на пол, закусил тыльную сторону ладони и потонул в ещё более сладких ощущениях.***
Южные острова Гайава
Тэхён всё утро пребывал в своей спальне, наслаждаясь играми с Итаем, который уже агукал и даже переворачивался на спинку самостоятельно. Раны на теле, от наколотого рисунка, заживали очень долго, прошло уже почти два месяца. Но в тот день, наконец, предстояла коронация. К ним съехались все члены бамуто. Кто-то прибыл ещё вчера, а кто-то — сегодня на рассвете. Вся гавань и залив были заставлены кораблями, с одним и тем же флагом: сине-красным, с изображением вступивших в схватку тигра и дракона. В дверь тихо постучали. — Да, войдите, — когда отвечал, Тэхён лежал на кровати, около малыша, и целовал его крохотные пяточки. — Доброе утро! — Джангар приоткрыл дверь. — Раун сказал, что вы уже проснулись. Он вошёл, принося в помещение запах альфы, что мгновенно навеяло на омегу непрошенную тоску, сквозившую где-то на дне души, царапавшую разбитое сердце. — Да, мы уже давно не спим… — пояснил Тэхён и продолжил целовать пяточки, поочерёдно на каждой касаясь губами нежной кожи и вдыхая аромат младенца, которым старался перебить запах альфы и прогнать ненужные в тот момент воспоминания. — Тебе надо завтракать и собираться. В полдень коронация, а после обед со всеми гостями. Выучил речь? — Да, конечно, я подготовился. Не переживай, всё пройдёт хорошо. — Даже не сомневаюсь, — Джангар присел на край кровати, немного поулюлукал с малышом, после чего направился на выход, сказав на последок лишь: — Всё, жду тебя внизу. Дверь за ним закрылась, а Тэхён уткнулся лицом малышу в животик, глубоко втягивая носом запах. Тот вплёл ему в белые локоны свои пальчики, крепко цепляясь, суча ножками и смеясь в голос.***
Приближался полдень. Тэхён ещё раз критически окинул своё отражение в зеркале — оттуда на него смотрел уверенный в себе молодой и красивый мужчина. Мужчина. «Где теперь тот наивный мальчик с Северных земель Ясури?» «Нет его больше». Нежно-голубой саварм из органзы, расшитый жемчугом, и хакама голубого цвета. Хакама. Он стал носить хакама. Наравне с альфами. Поправив корону и просунув руку под саварм, омега провёл пальцами по зарубцевавшемуся рисунку на плече, спустился на грудь и ощутил под пальцами шершавую, изрезанную, но уже зажившую кожу. «Пора». «С богом, Тэхён». Он заглянул себе в глаза ещё раз, вздёрнул подбородок, развернулся и покинул покои. Когда Тэхён вышел на крыльцо своего дома в сопровождении Джангара, все члены бамуто и поданные согнулись в поклоне, приветствуя его. Он поклонился им в ответ, а затем опустился на колени перед присутствовавшими, оголил плечо, демонстрируя всем наколку дракона, борющегося с тигром, и начал свою речь: — Я, Ким Тэхён, отныне ваш избранный предводитель, клянусь, что буду служить вам верой и правдой. И не пожалею своей крови и жизни ради нашего общего дела. Обещаю заботиться о каждом члене нашего сообщества и решать всё по справедливости, согласно неписанных законов бамуто. Обещаю быть вашим правителем до конца дней своих, не жалеть сил для увеличения нашей территории и приумножения богатства во благо нашего клана. Он опустил голову, помолчал немного и поднялся с колен. В ответ все присутствующие, один за другим, стали опускаться на колени низко склоняя голову перед новым правителем бамуто. Ким Тэхён стоял, созерцая как сотни знатных и не очень, старых и молодых альф опускаются перед ним, омегой, на колени, признавая его, как предводителя, склоняя перед ним головы.***
Январь, 1623 год. Северные земли Ясури
Луна сменилась дважды, а они так и не дошли до Западных ворот. Снег плотно лёг, и это произошло раньше, чем они рассчитывали, огибая горный хребет Шатанары, который оказался у них на пути, потеряли драгоценное время. Перезимовать они остановились в пещере, одной из многочисленных, раскиданных по всему горному массиву. Усон истощал и ослаб, измученный длительным переходом и беременностью. Маленький и хрупкий, он заболел, кашель душил его уже несколько дней. Днём ранее Намджун ходил на охоту и принёс горного козла, из которого омега приготовил ужин на костре. А с утра омега не смог встать, тело бил озноб. Измученный бессонной ночью из-за кашля, он задремал лишь на рассвете. Альфа, думая о пропитании, вспомнил, что видел козу с козлятами, а значит была возможность раздобыть молоко. «Усону было бы хорошо попить козье молоко». Лёжа с ним под шкурами и обнимая его, Намджун раздумывал о том, что надо поймать козу. Выбравшись из тёплых объятий, накинул на себя некое подобие жилетки из куска шкуры медведя, которого посчастливилось ещё летом поймать в ловушку-яму, внутри которой он установил штыри. Подвязав нехитрую одежду поясом от саварма, он покинул пещеру и направился на поиски козы. Бродил альфа полдня. Снег блестел разноцветными искрами на солнце, ослепляя. Намджун жмурился, без конца протирал рукой глаза, чтобы восстановить зрение. В лесу стояла звенящая тишина, каждый шаг давался с трудом. Замёрзли руки, и он их спрятал в шкуру. От дыхания иней осел на бороду и усы, которые отросли за время пребывания на севере. Снегоступы замедляли передвижение, но без них вообще было не обойтись. Наконец, Намджун увидел следы, ведшие в пещеру, где и удалось застать животное. Повезло, что проход был очень мал, ведь, сняв с себя шкуру, смог завесить его. Внутри воцарилась кромешная тьма. Постояв немного, дав глазам привыкнуть, он без труда поймал животное и спутал тонкие ноги, после чего вновь надел шкуру и, перекинув через плечо добычу, понёс ту в своё новое жилище. Малышня же сама засеменила за блеющей матерью. Когда он пришёл в пещеру… …О боги… …Усон, корчась от боли, стонал на всю пещеру. Судя по всему, начались роды. Намджурн бросил козу со спутанными ногами неподалёку и подбежал к омеге. — Милый, как ты? Тебе больно? Скажи, чем мне тебе помочь?! — задавая вопросы, он сел, поджав ноги, возле Усона, и положил голову того себе на колени, тут же принявшись убирать с лица спутанные волосы. — Не знаю… — прошептал измученный болями омега, наслаждаясь маленькой передышкой между схватками. Намджун отчаянно пытался вспомнить всё, что он когда-либо слышал о родах. Пусть никогда и не присутствовал при рождении своих сыновей, но знание откуда-то было… Он переложил омегу на шкуры и, сняв с себя медвежью, укрыл его, после чего развёл костёр посильнее и поставил греться воду. Оторвал подол саварма по кругу, надрезав с краю и оставив длину только до бедра. Надо было во что-то завернуть новорождённого, так что, разорвав ткань пополам, он приготовил из неё два полотна. Шли часы. Наступила ночь, а ребёнок всё не появлялся на свет… Усон еле дышал, силы покинули его, передышки между схватками становились всё реже и реже. Наконец, показалась головка, но сил тужиться у омеги не было. Намджун сидел на коленях возле, не зная, как ему поступить. — Ну же, тужься ещё раз! — уговаривал он омегу, придерживая его голову и гладя по щеке. <tab — Не могу… — шептал Усон устало, едва выговаривая слова. У него не было сил даже говорить. Капли пота стекали по лицу и шее, несмотря на жуткий холод. Он смотрел на Намджуна виноватыми потухшими глазами, полными бесконечной любви и сожаления, что не смог стать счастливым рядом с ним, не успел. Не успел стать любимым ни мужем, ни папой. Не успел и не сможет уже. Не долюбил своих мужчину и сына. Не успел. И не успеет уже никогда… Спустя ещё некоторое время альфа решился надавить, положив руку поперёк живота, под грудью, и, наконец, ребёнок вместе с водами вышел наружу. Мягко обтерев его своей чистой рубахой и перерезав пуповину, Намджун осторожно омыл кожу смоченной в тёплой воде тряпкой и завернул после в полотно, сделанное из ткани саварма. Он положил ребёнка на грудь Усону, который его обхватил дрожащими руками, разглядывая милое личико. — Омега… красивый… береги его... ...и сразу после этих слов закрыл глаза. Силы окончательно его покинули, и руки ослабли, отпуская ребенка. — Нет, Усон! Нет! Нет, не оставляй меня! Нееет… — Намджун, рыдая, взял малыша и прижал сына к груди, раскачивался из стороны в сторону, сидя на коленях. Он рыдал вместе с плачущим на его руках младенцем, взывая к небесам: — За что ты так?! Зачем? Я не справлюсь! Я не смогу…