1623 год Северные земли Ясури
Кристофер стоял на коленях возле могилы, склонив голову. — Здравствуй, отец… Не думал, что смогу преклонить колени… Прости. Прости за то, что не смог тебя защитить… — пока он говорил, слёзы скатывались по щекам и падали на снег. — Прости, что я выжил. Я не предавал тебя… Никогда бы не… Видно, так суждено было, что я на службе у того, от чьих рук ты погиб… Прости за то, что не мщу врагу… Альфа упал на могилу, которая была покрыта талым грязным снегом, рыдая, и прикрыл голову руками, всё не прекращая извиняться: — Прости… прости… С ним пришёл Пак Джисон, который молча стоял чуть позади, не будучи способным чем-то утешить молодого сильного воина, рыдающего на могиле отца. Пронизывающий ветер развевал седые волосы и проникал, казалось, в самую душу. Спутник Кристофера молчал, давая тому возможность выплакать боль, утирая непрошенные слезы и на своём лице. Когда асигар притих, но всё ещё оставался молча лежать на могиле, уронив голову на руки, Джисон продолжил свой рассказ: — После захвата города, когда войско Империи ушло, мы похоронили его и остальных павших. С тех самых пор здесь это кладбище. Могилы, что некому навещать, поскольку дети этих людей были угнаны в Южные земли. После смерти твоего отца я заменил его, но я стар… — после этих слов Джисон замолчал, сминая в руках шапку. Через некоторое время он всё-таки договорил: — Знаешь… Я думаю, что ты должен остаться и занять место отца, принадлежащее тебе по праву. Полевийцами должен править молодой и сильный правитель. А я хотел бы уйти на покой. Вон, внука нянчить, — он махнул неопределённо в воздухе рукой. Кристофер поднял голову и сел рядом с могилой, утирая слёзы тыльной стороной ладони. — Да, это моя земля. Это мой народ.***
Вечером того же дня, за ужином, Намджун, прежде чем приступить к трапезе, поднялся из-за стола: — Я бы хотел просить у вас прощения! — с этими словами он склонил голову. — Простите меня за вероломное вторжение. За то, что сломал ваши жизни, нарушил привычный уклад, лишил детей родителей. Я правитель, который в первую очередь должен думать о своём народе. Я старался всегда, и продолжу в дальнейшем, верно служить своему народу, действовать в интересах Империи, но простите за боль, которую я вам причинил. Чимин сидел, переводя взгляд со своего отца на Императора и обратно. Юнги молчал. Пак Джисон не знал, что ему ответить, ведь всё смешалось: боль утраты; радость от того, что сын выжил, да ещё и стал счастливым, привёз внука; эти люди-завоеватели за столом, что теперь уже приходились ему родственниками. Надо было жить дальше, однако… Установившуюся тишину нарушил Кристофер, который поднялся, отодвинув тяжёлое кресло красного дерева, и сказал: — Я верно служил и служу вашему сыну, а теперь хочу просить руки Феликса у вас. И разрешения вместе с ним вернуться в Северные земли, чтобы править своим народом и продолжить дело отца! — Полевийцам нужен молодой правитель, — поддержал его Джисон. — А почему Феликс? — Намджун посмотрел на Юнги, поскольку вдруг вспомнил, что был договор о женитьбе старшего сына на наследнике острова Эффер. — Отец, у них любовь. Пока ты отсутствовал, многое изменилось. Они любят друг друга! — Юнги говорил уверенно, но заёрзал в кресле. О том, что женился Хосок, рассказано было сразу при встрече с отцом. Там, в ущелье, пока Чимин кормил Ноа. А вот чтобы поведать о том, что у Намджуна родился сын и тот ждёт его вместе с Джином во дворце, Юнги так и не нашёл ни подходящего момента, ни подходящих слов. Впрочем, многие другие события, произошедшие за время отсутствия императора, тоже ещё не были обсуждены. — В конце концов! Может, мы уже поужинаем? — Чимин понял, что надо спасать ситуацию и дать время и возможность всем как-то переварить информацию. Первым, взяв приборы, отреагировал Юнги: — Милый, что тебе положить? — и принялся накладывать в тарелку омеги кусочки мяса. Слуги разлили по кубкам вино, и все принялись трапезничать, погрузившись каждый в свои мысли.***
После ужина Пак Джисон постучал в двери спальни, которую занимали Чимин с Юнги. — Сынок, можно войти? — спрашивая, он приоткрыл немного дверь и заглянул. — Пап, ну ты чего? Конечно проходи! — Чимин лежал рядом с Ноа, который ползал по кровати. — Я пришёл с Ноа поиграть… А где твой супруг? — уточнил он, присаживаясь на кровать и осматриваясь, выискивая зятя. — Он с Императором отправился поговорить. — Ясно, — кивнул Джисон и протянул руки, чтобы взять малыша на руки. Он принялся кружить с тем по комнате, тиская и подкидывая, от чего Ноа громко смеялся и визжал. — Боже мой, он такой хорошенький, вылитый ты! Ну просто твоя копия, ты в детстве точно такой был. А как пахнет! — говорил он, утыкаясь периодически носом в крохотное тельце и глубоко втягивая воздух, чтобы наслаждаться запахом младенца. — А как там Тэхён? — как бы между прочим спросил. — Даже не знаю… Так получилось, что его выкупил предводитель бамуто Южных морей и вступил с ним в брак. У них, наверное, тоже уже родился ребёнок. Мы не виделись очень давно. Отец посмотрел на Чимина, у которого навернулись слёзы на глаза. — Чимин, ты чего плачешь? Ты думаешь, что он несчастлив в браке с этим предводителем? — Не знаю, отец. Я просто скучаю по нему! Помимо прочего, Тэхён успел очень полюбить Чонгука… Это третий сын императора, который тоже брата полюбил. Но так случилось, что вышел за другого, — Чимин, как это часто бывало, принялся тараторить, а из-за эмоций путался в мыслях. — Я не видел Тэхёна с тех пор. И безумно скучаю по нему! — А почему ты его не навестишь? Чимин задумался. «Точно… Почему мне это никогда не приходило в голову». «Он же мой брат, я имею право его навестить». — Вернёмся сперва домой, во дворец, а потом я так и поступлю! — он вытер слёзы и, воодушевившись мудрой идеей отца, начал строить планы, как ему обсудить эту идею с мужем и внедрить в голову того, что замысел это отличный.***
В конце коридора, в спальне которую занимали Намджун с самым младшим из своих сыновей, Юнги носил на руках, укачивая, Джоанна. Пока прохаживался из стороны в сторону, мерил шагами комнату и качал на руках малыша, Юнги крутил в голове одну и ту же мысль, которую не знал, как поведать повелителю. — Отец! Я не понимаю, как лучше тебе сказать, всё как-то не получается… В общем. У тебя там, в замке, есть ещё один сын. Джин родил альфу и назвал его Агсаром, — он остановился посреди комнаты, вглядываясь в лицо отца. — Ему уже год и четыре месяца. Он твоя копия! — Не может этого быть! — прошептал Намджун и перестал дышать. «Джин…» «Мой Джин… родил!» «О боги — альфу! И назвал Агсар!» Он встал и подошёл к окну, поднял голову, разглядывая ночное небо через стекло. Полная луна едва белела за дымкой облаков. Опять пошёл крупный снег. Зима не хотела отступать и всё продолжала отстаивать свои права. «Где-то там, за тысячи вёрст, ждёт любимый Джин». «И сын, которого зовут Агсар». — Агсар… — произнёс он вслух. Плод их любви… Бесконечной любви. — И, отец, ещё такое дело… У Чонгука отнялись ноги после укуса чёрной змеи. Его забрал к себе на лечение шумар с островов Вуайо. Намджун повернулся и с неверием вгляделся в лицо Юнги. — Да, отец, он не ходит… совсем. Затем поведал и всё остальное — про злоключения, про любовь Чонгука к Тэхёну, про то, что Тэхёна купил Ким Соджун. — Ким Соджун… — задумчиво произнёс император. — Вот такие новости у нас дома, — закончил Юнги. Пока он всё рассказывал, качая Джоанна, тот уснул.***
Южное море, остров Циодзу Город Мерсон
Чонгук прибыл накануне дня встречи и поселился в гостином доме, каких в Мерсоне было множество. Первым делом альфа велел вакато разузнать — не стоит ли где пришвартованный корабль бамуто. Но таковых не оказалось ни в одном из портов острова. Ожидание было хуже смерти. Чонгук не спал всю ночь, крутился в постели до полуночи, тысячу раз вставал и бродил по комнате, спускался даже, чтобы сходить в таверну напротив, которая работала круглосуточно. Посидел там, выпил рюмочку рома, вернулся к себе. Однако заснуть так и не смог. Мысли не давали покоя. Вереницей, состоявшей из тысячи и одного вопроса, кружили в голове, но ни одного ответа не находилось. Умывшись с утра, Чонгук надел светло-голубой саварм, расшитый серебряными нитями, закрепил волосы кандзаси и оглядел себя в зеркале. «Святые небеса, ещё целых четыре часа». «Как же мне прожить их?»***
Корабль с красно-синим флагом причалил в гавани ближе к полудню, и Тэхён, в сопровождении Джангара, сошёл по трапу лёгкой походкой с высоко поднятой головой. Они устроились в рыдване и направились к назначенному месту встречи. Чонгук ожидал в арендованной тайной комнате, специально предназначенной для подобного рода встреч. В окно он увидел, как подъехал рыдван, дверь отворилась и сначала вышел… кто это интересно? Неизвестный протянул ладонь, чтобы помочь спутнику выбраться, и… Изящная рука, обрамлённая тонким кружевом, легла в чужую руку… «Вот и он…» «Господи, какой красивый». Сперва в глаза бросились подстриженные волосы и серебряная, с вкраплениями крупного жемчуга, корона. «Он обрезал волосы…» Нежнейший прозрачный белый саварм омеги был расшит жемчугом. «Он улыбается». «Улыбка…» «О боги, эта улыбка…» Подобная принадлежала только ему. Ему одному. Что-то сказал. Поднял глаза на окно. Чонгук отпрянул как ошпаренный. «Боги, как он красив». Он дышал через раз, сердце готово было выпрыгнуть из груди.***
— Я пойду сам, не надо меня сопровождать. Останься тут! — уговаривал Тэхён альфу. — Я не могу тебя отпустить одного! — настаивал Джангар. — Можешь! — твёрдо ответил омега, после чего взглянул наверх, на окно, и мысленно добавил: «К нему можешь…» Затем Тэхён строго посмотрел на Джангара. — Хорошо, я буду за дверью! — нехотя согласился тот. И вот — омега уже стоял перед дверью, занося руку, чтобы постучать, но дверь распахнулась… Они стояли… Смотрели… Изучали… Соскучились оба… «Как он красив». «Как возмужал». «О, эти губы». «Облизывает, как и прежде». «Ах, эти "Ночи востока"». — Я войду? — и с вопросом посмотрел в саму душу. «Господи, эти глаза, чистейшая бирюза». — Да, конечно! — встрепенулся Чонгук, придя в себя от звучания его голоса, после чего сделал шаг в сторону, пропуская. Комната моментально наполнилась запахом мелиссы. Тэхён прошёл вглубь, до самого окна, и остановился там, спиной к Чонгуку. А тот опять завис, разглядывал изгибы через прозрачную ткань, под которой был надет белый плотно прилегавший к телу шёлковый саварм без рукавов. Тонкая талия и бёдра… ягодицы… Альфа сглотнул собравшуюся слюну. — Я прибыл и готов обсудить ваше затруднительное положение в моих водах! — Тэхён повернулся медленно, затем поднимая глаза на альфу. А тот не совсем понимал — о чём ему говорили, просто тонул в голосе омеги. В этом бархатном баритоне… Казалось, он вновь слышал этот его смех… — Я скучал… — прошептал, стоя в двух шагах. — Что… простите?.. — спросил неверяще и снова отвернулся к окну, поправляя белый локон на шее… Длинные пальцы заскользили по карамельной коже… — Я скучал по тебе, котёнок… У Тэхёна горло перехватило, запах белого лотоса начал дурманить, обволакивая. Мозг стал хуже работать. «Если он подойдёт ближе — я пропал». Омега обошёл стоявший по центру комнаты стол, отодвинул стул и сел, закинув ногу на ногу. — Я приехал с вами встретиться для того, чтобы обсудить ваши проблемы, — он обхватил колено обеими руками, сомкнув пальцы в замок, чтобы унять дрожь. — Я знаю, что виноват. Прости меня! Поверь, я не мог приехать раньше. Я скучал. Я очень скучал! — Чонгук приближался по мере произнесения каждого слова. — Стой там, где стоишь! — вытянул руку Тэхён. — Не подходи ко мне! Чонгук замер. Он уже был рядом. Буквально стоило протянуть руку и прижать к себе. Такого родного и любимого. Такого нежного и по-прежнему хрупкого. «Мой котёнок». Но такой колючий. Ощетинился весь. Опустил голову. Не смотрел. — Я люблю тебя… Слышишь?.. Люблю… Выдержка Тэхёна рвалась, слёзы начали застилать глаза. — Не верю… Ни единому слову не верю… Где ты был? Где?! Чонгук рванулся к нему, почти стерев остаток расстояния, разделявший их. — Не смей! — омега выставил ладонь в останавливающем жесте вновь. — Не смей приближаться ко мне! Слышишь?! — и отвернулся, держа руку и не подпуская к себе. — Я люблю тебя и всегда любил! Я не мог приехать раньше! — стоял, боясь сделать опрометчивый шаг. — Не мог? Где ты был, когда меня продали? Где?! Чем ты так занят был?! Скажи мне! Где ты был, когда…?! — он осёкся и замолчал, глотая слёзы. Чонгук стоял перед ним, в шаге, сжимая кулаки. Протянись он, и вот… но выставленная между ними рука… и эти слёзы из любимых глаз… Альфа и сам уже был с полными слёз глазами. — Я пришёл сейчас! Когда смог! — Поздно! Слышишь?! Поздно! — выкрикнул он, поднялся со стула, с шумом отодвигая и роняя его, и бросился бежать… Прочь… Ничего нельзя вернуть… Поздно… Тэхён выбежал в коридор, хлопнув дверью, а там мгновенно угодил в объятия Джангара. Тот его обнял, и они спешно спустились по лестнице, после чего сели в ожидавший их рыдван. Чонгук не успел даже сориентироваться. Только дверь захлопнулась, а вот он уже глядел в окно на то, как омега уезжал. Тэхён горько рыдал на плече у Джангара до самого порта, а взойдя по трапу своего корабля и добравшись до каюты, заперся там. — Хочешь, я прирежу его?! — сынхо упёрся лбом в закрытую дверь, ощущая бессилие из-за невозможности помочь. — Нет! Не смей прикасаться к нему! — донеслось из-за двери сквозь рыдания.***
Май, 1623 год Земли Империи, Восточные ворота Стены Слёз
Они только перешли за Стену Слёз, ступили на родную землю, а Намджун уже не мог надышаться родным воздухом. Вереница всадников возвращалась домой. Император ехал на коне, с привязанным к груди Джоанном, в первых рядах, рядом с Хосоком. С каждым шагом, по мере приближения к дому, волнение росло и сердцебиение учащалось. «О боги, как рассказать Джину о ребенке?!» «Как примет он это маленькое создание?» Намджун прикипел всем сердцем к Джоанну… Он очень любил его. А сколько он с ним пережил. Если бы не малыш, альфа бы сдался там, посреди зимы и одиночества. Помимо прочего, это был его единственный сын-омежка. И теперь Намджун очень волновался: примет ли, полюбит ли его сына Джин. Хосоку думалось, как же они медленно едут. Если бы он мог, то пустил бы коня в галоп до самого дворца, лишь бы обнять скорее Хёнджина. «Как же я соскучился по тебе, мой строптивый омега…» Позади них, чуть отстав, ехали Чимин и Юнги. Альфа усадил впереди себя Ноа и крепко придерживал того. — Чего ты усадил его уже на коня? — отчитывал омега мужа. — Пусть привыкает! Я научу его держаться в седле и обращаться с сёто, — с гордостью сказал альфа. — Чего?! — Чимин окинул его испуганным взглядом. — Даже не думай! — Научу, чтобы мог за себя постоять! — Только тебе могли прийти такие мысли в голову! Зачем омеге это?! Давай лучше подумаем о том, что пора проводить обряд омовения. — Вот вернёмся и сразу проведём! — Я хочу, чтобы наречённым папой Ноа стал Тэхён, — продолжил тему Чимин. Юнги, услышав это, даже притормозил коня от неожиданности. — В смысле «Тэхён»?! — Именно Тэхён. Он мой брат, и я хочу, чтобы это был он! — Как ты собираешься ему рассказать об этом, интересно мне знать?! — спросил Юнги с полной уверенностью в невозможности озвученного, пришпоривая коня, возобновляя… — Я поеду к нему и попрошу его? — Куда ты поедешь?! — альфа опять приостановил коня, его захлестнуло негодование из-за мыслей омеги. — Я поеду к Тэхёну! Его муж не посмеет запретить нам увидеться! Он мой брат! И я соскучился по нему! — У нас не очень хорошие, мягко говоря, отношения с мужем Тэхёна! — У вас — да! У меня — нет! — и сразу после этих слов пришпорил коня, оставляя альфу поразмыслить о только что услышанном. — Святые небеса, ты куда?! Мы не договорили! Но Чимин оставил вместо себя только клубы пыли от копыт коня. — Господи, что только ни придёт в голову этому несносному омеге! Да, Ноа? — обратился Юнги к сыну.***
Императорский дворец Севара
С восточных постов поступили вести, что войско возвращалось и должно было уже на следующий день прибыть во дворец. Джин не мог заснуть всю ночь, крутясь в кровати. «Господи, они возвращаются». «Нашли ли они Намджуна?!» «Какие вести везут домой?» «Все ли живыми возвращаются?» Ему казалось, что время растянулось до бесконечности, что рассвет никогда не наступит. Агсар же тихо посапывал рядом. Наконец, первые лучи солнца окрасили горизонт. Джин поднялся и подошёл к окну, вглядываясь в даль. «Святые небеса, пожалейте меня! Верните мне моего повелителя!» — взмолился он. Омега тщательно причесался, уложил волосы, выбрал самый красивый саварм бирюзового цвета. Именно того оттенка, который***
Агсар давно проснулся. Джин, предварительно покормив, передал его на попечение няни, а сам продолжил выглядывать в окно. Из их спальни открывался вид далеко за границы дворцового сада, до самого горизонта. Там они простились… На горизонте появилась маленькая серая точка… Джин перестал дышать. Точка разрасталась, превращаясь в облако… «Едут…» — Господи, только бы ты был жив! — прошептал Джин и вышел в гостиную, где няня и Агсар играли. — Наш папа возвращается! Пойдём встречать! — он взял сына на руки. «Во всяком случае, я очень на это надеюсь».***
Джин с Агсаром на руках, Чонгук, Феликс, Хёнджин, а также все обитатели дворца стояли в молчании на крыльце, внимательно вглядываясь в приближавшихся всадников, двигавшихся по главной аллее сада. Сада, где вовсю уже цвела сакура. Джин, не веря своим глазам, зацепился взглядом за знакомый силуэт на коне. «Мой повелитель». «Живой…» Он передал Агсара Чонгуку, а сам сбежал по ступеням. Бежал… Бежал. Намджун ехал первым. Держа на руках Джоанна, который не спал и крепко держался маленькими ручками за кетон отца, положив голову на грудь. Добежав, Джин припал к стремени, цепляясь за ноги повелителя и рыдая. Хосок забрал ребёнка из рук их отца, чтобы тот мог спешиться и наконец обнять своего любимого. — Ну, ну… Я дома… Я с тобой… — обнимая, шептал и гладил по голове рыдавшего Джина Намджун. Все остановились. А через мгновения тишину разорвал крик бежавшего со всех ног Феликса: — Кристофер! — он промчался мимо императора и его омеги, миновал нескольких всадников и наконец добрался до любимого. Альфа его, тут же нагнувшись, поднял и усадил к себе на коня. Целуя, обнимал, путаясь в розовом саварме. На некоторое время Джин даже перестал плакать и поднял голову, чтобы наблюдать за Феликсом. На самом деле, все присутствовавшие следили за этим розовым облаком, которое пронеслось мимо них. А затем, когда возлюбленные стали целоваться, Джин наконец заулыбался. Счастье переполнило его грудь. Улыбаясь, с заплаканным лицом, он посмотрел в глаза Намджуну. — Ты живой! — Да. И я дома. Я с тобой! Я люблю тебя. Как же я люблю тебя! Как же я скучал! — Я знал, что ты живой! Я всегда знал! Я чувствовал! Всё вокруг них перестало существовать. Были только они — эти любимые глаза напротив… шептавшие о любви губы… эти руки, которые обжигали тело, прижимая… и наконец поцелуй… вкус любимых губ… Вкус любимой сакуры сплетался со вкусом аниса.***
Юнги, во всей этой суматохе общего счастья, смотрел, поражённый, на одного человека. Своего брата. Брата, который стоял, держа на руках Агсара, на крыльце. Стоял… «Святые небеса! Чонгук… стоит!» Юнги передал Ноа Чимину и, спешившись, направился к брату. — Господи! Ты стоишь?! — он обнял его вместе с Агсаром, крепко прижимая, и прошептал на ухо. — Ты здоров. О боги, ты выздоровел! — Да, я теперь здоров! — отвечая, Чонгук ему улыбался. Агсар, перепугавшись, начал громко плакать, чем привлёк внимание Джина, который пребывал в блаженстве объятий своего повелителя. — О боги! Пойдём. Я познакомлю тебя с сыном! — встрепенулся Джин. — Ты, наверное, уже знаешь, что у нас родился сын?! Твой сын! — он посмотрел в глаза Намджуна. Взяв за руку, Джин повёл его за собой. Намджун оглянулся на сына, который держал Джоанна. Хосок в ответ кивнул, обозначив, что всё в порядке. Рядом с ним уже стоял его омега, которого тот обнимал второй рукой. — Дорогой, а кто это? — спросил Хёнджин мужа, заглядывая в лицо ребёнка. — Это мой брат! — Брат?! — с изумлением переспросил. — Да, брат… Я очень соскучился по тебе, моё сокровище… — и принялся его целовать, притягивая за затылок и прижимая ближе одной рукой, в другой держа ребёнка. Джин же с Намджуном приблизились к Чонгуку, у которого был другой ребёнок на руках. — Это Агсар! — Джин взял малыша на руки и поднёс к императору. — Ну здравствуй, сын! — альфа протянул руки к нему, на что малыш, отвернувшись, прижался к груди Джина, в которой спрятал лицо. — Он привыкнет! — омега положил ладонь на голову Агсара, поглаживая и успокаивая. — Ну чего ты? Это же твой папа! Намджун обнял Джина вместе с ребёнком и загрёб второй рукой рядом стоявшего Чонгука. Поцеловав того в висок, он решил уточнить: — Не обманывают ли меня глаза? Ты здоров и ходишь?! — Да, отец, всё уже хорошо! — Как я счастлив, что я дома! И я с вами! Затем Намджун отстранился и, глядя в любимые глаза Джина, произнёс: — Я должен тебе сказать, что я приехал не один… — он вздохнул и повернулся, выискивая в толпе Хосока с ребёнком, найдя, подозвал его, помахав рукой. Хосок, держа за руку Хёнджина, подошёл к отцу. Намджун забрал Джоанна. — Я должен тебе сказать… Это мой сын… У Джина пробежала тень по лицу, но он тут же перебил мужа: — Потом… Ты всё расскажешь потом… — и улыбнулся, пряча глаза. — Пойдёмте уже в дом.***
За шумным застольем, перед которым всех детей передали на попечение нянь, прибывшие во дворец поведали — как удачно Чимин сходил «в кустики», как после нашли императора. При том в месте, в котором искать и не собирались. Джин сдержано улыбался, а Намджун украдкой поглядывал на него, иногда накрывая руку омеги своей под столом и сжимая пальцы. Когда обед был закончен, Джин наклонился к императору и прошептал на ухо: — Я велел приготовить купальню. Всё уже сделано, — после этих слов он поднялся из-за стола и направился к выходу. Намджун встал и, извинившись перед всеми, отправился следом за ним. Когда альфа вошёл в купальню, Джин расстилал на кушетке полотенца и расставлял масла, а одет был уже в нательную белую рубаху. — Я тебя помассирую, — пояснил омега и подошёл ближе к повелителю. Развязал пояс саварма, распахнул его медленно, оглядывая знакомые выраженные очертания мышц на торсе, хотя казалось, что теперь они стали ещё более рельефными. Провёл, едва касаясь кубиков, пальцами и поднялся выше. На мощные мускулы груди положил свои ладони и прижался щекой к плечу. Намджун же, обхватив руками, обнял его крепко и, целуя в волосы, шептал: — Прости… прости меня… Джин отстранился и продолжил то, чем занимался ранее: скользнул ладонями по плечам, уронил саварм на пол, присел перед альфой и потянул завязки хакама, чтобы те упали. Не поднимая головы и встав на колени, принялся расшнуровывать высокие сапоги. Когда снял второй из них, его взору открылась вся в шрамах чуть искривленная нога. — Что это? — поднял с вопросом голову, чтобы посмотреть на императора. — Это волки… — Намджун нагнулся и, схватив за предплечье, поднял Джина с колен, затем обхватил лицо омеги двумя руками и произносил как мантру, зацеловывая щёки, веки, губы: — Я люблю тебя. И любил всегда только тебя. Прости меня… Люблю… Прошу, прости… Он схватил за подол рубаху Джина и потянул её вверх, поднимая руки омеги, после бросил ненужную одежду на пол. Подхватив на руки, Намджун вошёл по ступеням в тёплую воду и сел на приступок, а Джина устроил у себя на коленях. Не дожидаясь ответа, накрыл рот того поцелуем, проникая вглубь языком. Страсть захлестнула его, так что он с жадностью целовал, пока рукой скользнул под воду, к члену омеги, который восстал, желая ласки. Обхватив ладонью, принялся ласкать поступательными движениями. Через некоторое время, в порыве страсти, Намджун вытащил омегу из воды, уложил на бортик и накрыл губами головку, присасываясь, втягивая щёки. Джин уже ничего не понимал кроме того, что он хотел… хотел этих поцелуев страстных… хотел этих жёстких прикосновений к своей плоти… хотел этот горячий рот на своём члене… хотел наконец излиться… Он изголодался по ласкам, по касаниям, по любви своего повелителя. Когда Джин со стонами излился прямо в рот альфы, извиваясь и цепляясь за его волосы, тот не мог более ждать. Потому Намджун с рыком просто вошёл в горячее нутро безо всякой подготовки. Вошёл и замер, всё-таки давая возможность привыкнуть к наполненности. Заглядывая в глаза, продолжил говорить: — Я скучал. Я так дико скучал по тебе! Ты — моя сладкая сакура. Ты — цветение моей души! Ты и только ты! Слышишь?! — он удерживал себя над омегой, опёршись ладонями рядом с его головой, а затем склонился и прошёлся языком по соску, торчавшему, словно маленькая горошина, прикусил и втянул, посасывая. Джин заёрзал под ним, требуя движений внутри. Альфа, поняв, какие действия необходимы, толкнулся с силой… ещё и ещё раз… вбиваясь с остервенением… сорвавшись с цепи… боясь не насытиться… Через несколько минут Намджун прервался, чтобы перевернуть омегу одним рывком и поставить в колено-локтевую позу перед собой, после снова вошёл, придавливая рукой голову к полу, заставляя прогнуться в пояснице. Наслаждаясь открывшимся видом, наблюдал, как входил член, погружаясь до самого основания. Джин же стонал от наслаждения, а затем перешёл на скулёж, поскольку альфа стал каждым толчком задевать точку удовольствия внутри… Когда повелитель излился, содрогаясь всем телом и рыча как дикий зверь, он вышел из омеги и опустился в тёплую воду, после увлекая того за собой и укладывая на свою грудь спиной. Тяжело дыша, Намджун поцеловал Джина в шею. — А теперь… Я расскажу тебе всё, что со мной произошло… — прошептал на ухо, погрузив руку под воду и принявшись поглаживать живот омеги. И поведал он обо всём: о бурной реке, которая его чуть не поглотила; об омеге, который его спас; о волках и переломе ноги; о своём одиночестве и безысходности, которая так часто накрывала; о рождении ребёнка и как справлялся с ним; о том, как встретил Чимина, уже не имея надежды на возвращение… Джин тихонько плакал, слушая длинное повествование своего императора. Затем, когда Намджун замолчал, омега повернулся и сел на него, перекинув ногу через талию и обхватив родное лицо ладонями: — Я буду всю жизнь молиться о душе твоего Ким Усона. Буду благодарить за то, что он спас тебя для меня. А маленького омежку буду любить как собственного сына. Намджун вглядывался в любимые и мудрые глаза своего омеги, пока тот всё это говорил, а затем притянул к себе, вновь уложив на грудь. Он вновь гладил, только теперь по спине, и целовал в волосы. — Я всегда знал, что у тебя доброе сердце…