Alohomora!

      Минхо уныло ковырялся в своей тарелке, чувствуя, насколько тяжелый учебник по теории трансгрессии, лежащий на его коленях. После окончания войны курс включили в обязательные дисциплины Хогвартса и углубили теоретическую базу, теперь трансгрессия разрешалась исключительно в стенах Хогвартса, чтобы сдавшие экзамен шестикурсники и опытные семикурсники не использовали приобретенный навык в целях как можно быстрее оказаться в «Трех метлах». Приближался момент сдачи промежуточных экзаменов, и Минхо физически ощущал давление на своих плечах — с другими предметами у него проблем не было, кое-как, используя харизму, да вытянул бы — может, даже на высокий балл. Преподаватели видели его обаятельным и способным, однако Минхо больше давались практические предметы с опорой на применение заклинаний, зельеварение, а вот трансгрессия... — Ты чего хмурый такой? — на скамью напротив завалился Джисон с вывернутой наизнанку сумкой. Из нее повалились магические артефакты прямиком в тарелки с едой. Его синий в бронзовую полоску галстук каким-то образом оказался в стакане с тыквенным соком, и Джисон устало вздохнул, приводя себя и хаос вокруг в порядок с помощью волшебной палочки. — Да так, — мрачно отмахнулся Минхо и вздохнул, укладывая с грохотом толстенный учебник на стол. — Скоро экзамен по трансгрессии, а тут столько теории... Я скорее вывернусь наизнанку и расщеплюсь, чем пойму, как этот бред применить на практике. Из-под стола донеслось жалобное знакомое мяуканье. Минхо вздрогнул, когда на его освободившиеся колени запрыгнул Суни, требовательно утыкаясь мордочкой в ладонь. Минхо печально вздохнул, поглаживая кота за ухом: из-за подготовки в экзаменам, из-за постоянных тренировок по квиддичу он в последнее время приходил в свою комнату поздней ночью и был не способен уделять питомцу необходимое количество внимания. Суни забивался под одеяло, мурлыкал, утыкался холодным влажным носом в бок и сопел, щекоча неугомонным хвостом ноги. Минхо был так утомлен, что, отстраненно перебирая мягкую шерсть, сразу же засыпал и утром, извиняясь, уходил снова. Джисон заметил мелькнувший над столом рыжий хвост и тревожно замахал руками. Минхо аккуратно укрыл Суни мантией и в ответ на удивленный взгляд Джисона приподнял бровь. — У тебя такой умный кот, — наконец сказал Джисон, накладывая в свою тарелку еду, — наверное, даже умнее тебя. Где-то рядом Безголовый Ник, хохоча, уронил свою голову в чей-то суп. Под громкие визги с соседних столов Минхо закатил глаза и из арсенала своих фирменных взглядов выбрал свой любимый — смертоносный, припечатывающий к месту. Джисон в ответ невинно улыбнулся и с набитым ртом попытался восхищенно выразиться: — Он же сам нашел дорогу из подземелий и незаметно добрался до нас! — Джисон выпучил глаза. — Такими темпами и экзамен по трансгрессии сдаст быстрее тебя. — Я уже подготовил для тебя ванную с Адским пламенем, Ханни, раздевайся, — Минхо улыбнулся самой равнодушной из своих улыбок. — Давай быстрее, иначе сам раздену, и весь Хогвартс увидит, какие стремные маггловские боксеры ты носишь. — Ладно-ладно, — Джисон стушевался на мгновение и тут же разразился воплем: — Попроси помощи у Чана! Джисон заорал как обычно бесцеремонно, не думая, что в ответ на его крик обернется добрая половина Большого зала и отложит столовые приборы, чтобы прислушаться к разговору: Чан интересовал всех. Минхо вздрогнул — не от крика, — и Суни на его коленях заинтересованно повел ушами. — Нет, — Минхо скрипнул зубами, — Чана я точно просить о помощи не буду. — Да ладно тебе, он же в прошлом году сдал этот экзамен, — Джисон чихнул, и от потока невербальной магии, которую он с трудом контролировал, на другом конце стола подпрыгнуло огромное блюдо с индейкой. — Чан отзывчивый и классный, всегда поможет. — Это меня и раздражает, — буркнул в ответ Минхо. Суни согласно мяукнул. Чану не нужен был повод, чтобы подойти и завязать бессмысленный диалог, ему не требовалось чье-либо разрешение, чтобы взвалить на себя ответственность едва ли не за весь Хогвартс и контролировать любое происшествие в нем — Чан умудрялся знать всех, общаться со всеми и поддерживать образ приветливого отзывчивого старшекурсника, готового решить любую проблему. Минхо испытывал к нему двоякие чувства, стараясь не сближаться, — у Чана получалось ненавязчиво проникать в душу, запоминаться и нравиться. Минхо этому противился так сильно, что сам пугался иной раз своего упорства, и как на зло неизбежно сталкивался с Чаном практически постоянно: забывать про его существование в стенах Хогвартса не получалось — Чан оказывался рядом, неизменно улыбчивый, пахнущий свободой и свежестью. — О чем толкуете? — Чан с улыбкой сел рядом с Минхо, поправляя красный в золотую полоску галстук. Джисон подавился, расплескав тыквенный сок, и оглянулся: весь Большой Зал заинтересованно заозирался, провожая взглядом старосту Гриффиндора. — С каких пор Гриффиндор сидит за столом Слизерина? — Минхо скептично приподнял бровь и тут же закатил глаза. Не упоминайте имя Господа всуе, как говорится, — тут же объявится рядом. — Ну, наверное, с момента, как здесь сидят и райвенкловцы, — Чан подмигнул Джисону и расслабленно начал накладывать себе еду, насвистывая под нос. Такой невозмутимый и непосредственный, что это сбивало столку. Чан умудрялся быть везде и сразу — староста Гриффиндора, капитан команды по квиддичу и вообще рубаха-парень, Мерлин его задери. Каждому протянет руку помощи, объяснит пропущенную тему и попрактикует в заклинаниях. Из семьи полукровок, но такой старательный и способный, что трудно найти хотя бы одного преподавателя, которому он не нравился. Разве что Снейпу, которому в принципе не нравился никто, кроме расхлябанного и ленивого Минхо, ухмыляющегося так же язвительно, как и он сам, в сторону других факультетов, — особенно Гриффиндора, особенно Чана. Чан умудрился отличиться и сломать исторически сложившееся в Хогвартсе представление о том, что факультетами дружить нельзя, и активно продвигал идею сбора квиддичной команды с игроками разных факультетов, чтобы достойно отстаивать честь школы на Всемирных играх. Минхо с раздражением понял, что минута-другая и Чан снова, пытаясь обезоружить улыбкой, предложит ему место ловца. Минхо, может, и не против был бы попробовать, но это идея Чана. Все, что делал Чан, было странно, неловко и глупо. Как и подобает гриффиндорцу. — Привет, Чан-хен! — Джисон вытянулся по струнке и старательно поправил сине-бронзовый галстук — исключительно шутки ради. — А мы тут как раз про тебя говорили! Чан заинтересованно приподнял брови и улыбнулся. Минхо с прищуром уставился на него, но вместо того, чтобы с презрением смотреть в глаза, смотрел на возникшие от улыбки ямочки на щеках и почему-то не мог отвести взгляд. Суни любопытно мяукнул, высовывая из-под мантии мордочку. Чан разулыбался сильнее и потянулся руками к коту. Минхо вышел из оцепенения и попытался показательно прикрыть Суни, спрятать его, но тот, предатель, засопротивлялся и вылез, нюхая широкую ладонь Чана. А потом случилось это... Суни полностью выбрался из-под мантии и перелез на колени Чана, заинтересованно приподняв голову. Чан захихикал и в приступе умиления нежно погладил подушечкой пальца его розовый влажный нос. Суни оглянулся на Минхо и замурлыкал, усевшись на ноги гриффиндорца. Джисон заорал: — Минхо! Твой кот и правда умнее тебя! Он первым забрался на колени Чана! Минхо удивленно смотрел на Суни, поэтому пропустил слова Джисона мимо ушей. Суни был нелюдимый и редко кого признавал. От соседей по комнате он принципиально прятался, не давал себя погладить. Случалось, что забирался на самые высокие полки и презрительно сиял глазами в темноте, потешаясь над желающими его потискать. Минхо имел неограниченный запас ласки для питомца, и он был единственным, кого Суни любил по-настоящему — как друга и как хозяина. Изредка ластился к Феликсу и по настроению кусал за длинные ноги капризного Хенджина. За Джисоном наблюдал лениво и свысока, когда тот из подручных средств собирал кошачьи игрушки: зевал и без интереса смотрел, как Джисон, сюсюкаясь, обтирал коленями пол, пытаясь поиграть с ним. Минхо считал Суни сыном и безмерно им гордился — сын вредничал в лучших традициях отца. Но чтобы вот так сразу на колени гриффиндорца... На колени Чана... — Суни-я, — ласково протянул Минхо, наклоняясь к коту, — я не так тебя воспитывал. — Похоже, я понравился Суни, — Чан тихо посмеялся и заглянул Минхо в глаза. — Он такой же очаровательный, как и его хозяин. Джисон в очередной раз поперхнулся и ослабил галстук. Минхо округлил глаза и резко вскинул голову, смотря на Чана. Чан безмятежно улыбался, поглаживая истосковавшегося по вниманию Суни. Взяв его на руки, он аккуратно передал его Минхо и, словно ничего странного не произошло, повернулся к Джисону. — Так о чем вы с Минхо разговаривали? — Минхо-хен переживает, что не сдаст экзамен по трансгрессии, — Джисон устало вздохнул. — И я предложил обратиться к тебе, ты ведь сдал экзамен в прошлом году с первого раза. Минхо в оцепенении смотрел в свою пустую тарелку, отстраненно чувствуя, как елозит Суни на его коленях, устраиваясь. Чан всегда сбивал столку неожиданными комплиментами — то милый, то очаровательный, то красивый, — и не велся на провокации, которые Минхо применял, чтобы обезопасить свою честь и гордость. Всегда оставался невозмутимым и улыбчивым, но от того искра в его глазах, неизменно блестящая и темная, предупреждающая, казалась еще более притягательной. И опасной. Словно внутри Чана ютилось чудовище — страстное, обаятельное, которое реагировало исключительно на присутствие Минхо и заинтересованно урчало, пытаясь вырваться — похвалой, непредвиденным вниманием, заботой. Всем тем, чего Минхо в своей жизни старательно пытался избежать. — Я бы с радостью помог тебе, Минхо, — Чан безмятежно перемешал салат в своей тарелке. — Сложного ничего нет, нужно просто немного попрактиковаться. — А то я не знаю, — язвительно протянул в ответ Минхо. Суни свернулся клубком на его коленях и спокойно засопел, пока Минхо искал причину отказать Чану. Сердце почему-то билось с перебоями, и в животе мягкими волнами переливалось волнение. Рядом с Чаном было спокойно и трепетно одновременно. Минхо мельком посмотрел на его широкие плечи, обтянутые школьной мантией, и на несколько каштановых прядок, выбившихся из прически. — Я подумаю. Минхо встал и стал стремительно засовывать тяжеленный учебник по трансгрессии в сумку, пока Суни терпеливо сидел у его ног. Под удивленными взглядами Джисона и Чана он сорвался с места. Его движения были резкие, неловкие, от чего зеленый галстук сбился и повис на плече. Выходя из Большого зала, он даже не обернулся. — Я не нравлюсь Минхо? — печально вздохнул Чан. Джисон, глядя вслед хену, удивленно приоткрыл рот. — Кто знает, — сказал он, тут же принявшись безмятежно поглощать обед. — Может, наоборот нравишься настолько сильно, что он сам в ужасе.       — Он такой же очаровательный, как и его хозяин. Минхо, не сдержавшись, в бессилии застонал, ударившись лбом о стол. Профессор Трелони резко замолчала и повернулась в его сторону. В ее глазах отразилась тревога, застыл в широких темных зрачках, увеличенных стеклами очков, купол мироздания. Она затряслась и с участием спросила: — Ли Минхо, мальчик мой, у тебя видения? Рядом захихикали, и Минхо, опомнившись, оглядел их мрачным взглядом. Занятия по прорицаниям были скучные и странные. Обычно Минхо отвлекался и все время проводил в своих мыслях, размышляя о предстоящих играх по квиддичу, и не переживал о том, что не сосредоточен на учебе. Трелони не цеплялась к нему, и он этим пользовался — у чокнутой профессорши был любимчик с Гриффиндора — Со Чанбин, лучший друг Чана. Широкоплечий и громкий, смешливый и обаятельный, он всегда активно кивал головой, когда Трелони погружалась в свой астрологический бред, и дотошно разбирал все символы, которые видел в магическом шаре. Сегодня он тоже был и странно поглядывал на Минхо. Рядом с ним Минхо заметил свое любимое слизеринское дите — милашка Феликс одной рукой задумчиво перебирал рунические камни, другой — отстраненно массировал бедро Чанбина. Минхо не нашел в себе сил даже возмутиться. — Я в порядке, профессор, немного нездоровится, — вяло ответил он. Все его мысли занимал не квиддич — Чан. Улыбчивый, спокойный и уверенный. Произносящий очаровательный на выдохе восхищения. Необъяснимо, но присутствие Чана всегда было ощутимо в воздухе, как запах озона перед дождем, охватывающий все пространство, как поток магической энергии, проходящий через все тело в момент трансформации заклинания. Момент, когда он улыбался, оказывался особенным, разрешающим миру остановиться, отпечатывался на сетчатке, а после мельтешил перед глазами, отраженный светом; вспоминался в самый неподходящий момент — например, перед сном. Так случалось уже несколько раз — Минхо зарывался под одеяло с головой и жмурился до цветных пятен в надежде прогнать это наваждение, но ворочался полночи, не понимая, почему не может уснуть. Чана сейчас не было на занятии, но его присутствие... Минхо был не в силах сдержать этот обессиленный стон, стон отчаяния, потому что — очаровательный? Он и правда назвал его очаровательным? Трелони тем временем приблизилась к нему и наклонилась так близко, что Минхо от неожиданности вздрогнул и отпрянул назад — безумие, вполовину смешанное с волнением, у нее в глазах бурлило и искрилось, завораживало. Минхо, замерев, с тревогой смотрел в бездну черных зрачков. — У тебя на душе неспокойно, мой милый мальчик, — вкрадчиво прошептала она, — тягостные мысли занимают твою голову, — Трелони откинула голову назад и махнула рукой, впадая в транс. — Сходи до лазарета, мадам Помфри даст тебе расслабляющее зелье. Ни минуты не думая, Минхо собрал все свои вещи и стремительно вышел из душной башни. Он чувствовал, как заражался этим прорицательским сумасшествием, начиная верить в способности Трелони зреть куда-то в глубину — в место между сердцем и душой, которому не дашь название, не объяснишь принцип его разрушительной силы. Все тягостные чувства сливались в нем и бурлили, как в магическом котле, мутили трезвый рассудок. Минхо ощущал себя маленьким и беспомощным, когда оказывался поглощен тревожными противоречивыми чувствами. С потерянным выражением лица он спускался по винтовой лестнице, держа под мышкой учебники, и не видел ничего вокруг — только собственные ноги и широкие полы мантии, прикрывающие их. Фоном он слышал разговоры между грациозными дамами на картинах, чувствовал холодок, привычно ложащийся на плечи, когда мимо пролетали призраки, и был так глубоко поглощен раздумьями, что не сразу понял — он стоял на месте, упираясь головой в чье-то теплое плечо. На его волосы легла ладонь, мягко касаясь затылка, и Минхо запоздало отпрянул, едва удерживая книги. Чан с беспокойством смотрел на него, поджав губы. Минхо отстраненно заметил сбитый галстук — ненавистно красный в золотую полоску — и расстегнутый ворот белоснежной рубашки, торчащий из-под мантии. Чан был взъерошенный, от него пахло свежестью и свободой, в другой его руке Минхо заметил новенькую метлу и вздохнул. Бессилие, объемное и подавляющее, обрушилось на него, придавив к полу. — Ты в порядке, Минхо? — Чан хотел коснуться ладонью его плеча, но Минхо лениво дернулся, уходя от прикосновения. И поджал губы, вскинув голову. — В полном. Мог бы ты не преследовать меня? Чан на мгновение стушевался и отвел взгляд, неловко улыбаясь. На его щеках был румянец. Минхо подумал, что, должно быть, остался после тренировки по квиддичу. — Я узнал у Джисона, что ты на прорицаниях. Хотел подождать конца занятия и выловить тебя, уточнить насчет трансгрессии, — Чан опомнился и посмотрел Минхо в глаза. — Профессор Трелони отпустила раньше? — Меня, — вяло ответил Минхо и с сарказмом добавил: — Уловила в моих мыслях вибрацию тревоги. Чан рассмеялся. Две прядки снова непослушно выбились из его уложенных назад волос, и Минхо раздраженно дернулся — его внутренний перфекционист бунтовал, требовал заправить их обратно. А еще мстительно тыкнуть пальцами в эти ямочки на щеках, Мерлин их задери. Весь Хогвартс умиленно вздыхал по старосте Гриффиндора, велся на храброе очарование, при этом уважительно сторонился — Минхо однажды услышал в гостиной Слизерина шепотки первокурсников о мрачном Кристофере — Кристофере, который, одевшись в маггловскую черную одежду, вышел к ним из гостиной Гриффиндора и безжалостно поснимал с каждого провинившегося по двадцать очков за неуместное вечером «Бомбардо!» в тишине коридора. Минхо тогда фыркнул, повернувшись к Хенджину. Младший скучающе рассматривал ногти, закинув одну ногу на другую, и лениво ею покачивал. — Кристофер... — буркнул Минхо, — у всех полукровок принято так пафосно называть детей? Ему, рожденному в семье потомственных магов, к тому же, всех поголовно отучившихся на Слизерине, было отчего-то смешно. Рубаха-парень Чан — совсем будто бы свойский и простой, и в противопоставление ему — Кристофер, мрачный и справедливый, пугающий. У Минхо побежали мурашки по ногам. — А мне кажется, что звучит круто, — Хенджин зевнул. — Бан Кристофер Чан, хену подходит. — Эй, это я вообще-то твой хен, — возмутился Минхо. Хенджин был его любимым змеенышем наравне со спокойным лапочкой Феликсом, и их общая симпатия к Чану расценивалась как предательство, как нож в спину и как Непростительное прямо в глаза. Чан однажды им помог в библиотеке, когда Минхо безуспешно пытался объяснить основы защиты от темных искусств — Хенджин и Феликс с ничего не понимающими грустными лицам преданно смотрели на хена и ежились от жестоких взглядов. Минхо злился не на них — на себя. И тогда подошел Чан — с улыбкой, по обыкновению пахнущий свежестью и свободой, — и участливо спросил, чем можно помочь. Хенджин, как подобает настоящему слизеринцу, брезгливо закатил глаза и фыркнул, а вот Феликс — хитрый и умный Феликс — состроил самое невинное лицо и разъяснил всю ситуацию, зная, что Чан сдал защиту от темных искусств несколько лет назад на высокий балл. Чан беспардонно сел рядом с Минхо и за час натаскал его детей, не приложив к этому и половины усилий. — Холеный Гриффиндор, — фыркнул язвительно тогда Минхо, — все умники и отличники как на подбор. Чан долго и задумчиво на него смотрел вместо ответа, — и Минхо даже на мгновение смутился, — а потом рассмеялся и, будто бы совершенно очарованный и восхищенный, сказал: — Тебе идет Слизерин, Минхо, ты такой милый, — и ушел, продолжая хихикать. Хенджин от страха прикрылся учебником, подозревая, каким гневом мог разразиться его единственный и неповторимый хен, но Минхо сидел сбитый столку. А еще смущенный. И Хенджин захохотал, признавая Чана. Предатель. Ему тоже Слизерин шел как никому другому. Минхо, опомнившись, вынырнул из воспоминаний и фыркнул, состроил самое безучастное выражение лица, на которое был способен. Наваждение, вынуждавшее коснуться волос и ямочек, исчезло. — Я еще не согласился, — Минхо сделал вид, что разглядывать потолок с мерцающими свечами сейчас — самое интересное во вселенной занятие. Отчаянно хотелось Чана смутить или вывести из равновесия. Это беспечное очаровательный все еще звенело в его голове, и Минхо, сам того еще не осознав, уже давно все для себя решил и капризничал ради вида. Чан заинтересованно его разглядывал не в силах перестать улыбаться, и Минхо, встретившись с ним взглядом, смутился. — Ладно, — он фыркнул. — Только потому, что ты понравился Суни. И только поэтому! — Хорошо, — Чан легкомысленно приподнялся на носочках. — Есть еще один момент, который мне хочется обсудить. — Я не пойду в межфакультетскую сборную! — Минхо, заслышав гул шагов позади себя, стремительно отошел к стене. Чан последовал за ним, небрежно привалившись плечом рядом. Занятие подошло к концу, и толпы голодных волшебников неслись в Большой зал мимо них. — Нашей команде не хватает только тебя, Лино-я, — Чан состроил очень грустное выражение лица, такое, что захотелось, ну, ударить. Щелкнуть по носу. Растрепать волосы. Запустить Непростительное. Минхо становился таким слабым в присутствии Чана, что не знал, куда себя деть и что сделать, чтобы перестать быть настолько несобранным. Еще и это бесконечное очаровательный, звенящее в голове. — Твои сильные бедра были бы очень кстати. Минхо удивленно посмотрел на безмятежного Чана, чувствуя, как от двусмысленности ползут мурашки по ногам. Чан, на мгновение стушевавшись, тут же начал неловко поправлять волосы, и, понимая, насколько происходящее сейчас абсурдно, Минхо не сдержал торжествующей улыбки — постоянно собранный и невозмутимый Чан засмущался от собственных слов и тут же поспешил добавить: — В смысле, что ты идеальный игрок для позиции ловца, ты очень ловкий, и сила твоей координации поражает, — Чан задумчиво пожевал губу, — ты очень стабилен, Лино-я, и ты мне очень нужен... Минхо замер. —... в команду, — вздохнул Чан. — Я очень воодушевлен мыслью, что смогу собрать очень способную и талантливую команду, понимаешь? Каждый раз, когда вижу тебя на поле, не могу перестать думать о том, как хочу тебя... У Минхо перехватило дыхание. —... в команду, — Чан опустил взгляд и коснулся костяшками плеча Минхо, задумчиво проводя ими вниз вдоль руки, пока невзначай не прихватил мизинец Минхо своим. Минхо ощутил, как тепло взорвалось в его ладони, растекаясь по всему телу, и обжигающим концентратом энергии нашлось между душой и сердцем, словно бы вросло, как родное. Чан не применил ни одного заклинания, он был способен сдерживать невербальную магию в отличие от Джисона, поэтому Минхо удивился, распознав нечто столь мощное, подаренное Чаном неосознанно, будто бы тот сам до конца не понимал, что делает и какой именно энергией делится. Словно ожившее внутри Чана чудовище, очнувшись ото сна, потянулось к Минхо в попытке рассказать нечто важное — нечто неуловимое, что всегда сочилось сквозь пальцы тонкими нитями драгоценного песка. — Ладно, — Минхо нехотя расцепил их мизинцы, и Чан поднял мутный, завороженный взгляд на него, — я пойду в команду, если в следующем матче Гриффиндор обыграет Слизерин. И, едко посмеиваясь, добавил: — То есть никогда. — Хорошо, — Чан спокойно кивнул и, затаив хитрую улыбку в уголках губ, поправил мантию. — До встречи на игре, Минхо, не растеряй сноровку. И ушел, затерявшись в шумной беснующейся толпе. В голове Минхо продолжало звенеть.       — Твои сильные бедра были бы очень кстати. Минхо с остервенением листал учебник по зельеварению. Снейп задал по классике законспектировать аж четыре параграфа, но Минхо никак не мог начать писать. Перо валилось из рук, чернильница дрожала от потока невербальной магии — Минхо был так рассеян и так раздражен, что не мог ее контролировать. Сейчас он был способен только зло листать учебник, практически вырывая страницы, и представлять на его месте голову Чана. — Вот это страсть, — с сарказмом заметил сидящий по правую руку Хенджин, накручивая на палец белоснежную прядь, — Снейп будет впечатлен таким образцовым конспектом. Минхо вскинул голову, угрожающе склонив ее набок, и его взгляд — самый кровожадный и воинственный из всего арсенала взглядов — заставил Хенджина примирительно поднять ладони вверх. В последний раз Минхо так смотрел, когда к Хенджину с недвусмысленным намеком подошел коренастый райвенкловец, рассыпаясь в комплиментах о его привлекательности и — «вообще я бы вдул тебе, Хван Хенджин, пошли на свидание, а?». Хенджин брезгливо сморщился и закатил глаза, почувствовав себя дискомфортно. Минхо, как оказалось, настолько был привязан к своим «детям», что ощутил дрожь Хенджина шестым чувством и встал со своего места так резко, что опрокинул несколько тарелок. Его взгляд был тяжелый и убийственный, горе-ухажеру повезло увидеть и фирменную равнодушную ухмылку Минхо, от которой обычно встают на затылке волосы и немеют ноги. Райвенкловец тогда сразу стушевался и развернулся в сторону выхода. Минхо, не меняя позы и выражения лица, провожал его взглядом до самой двери, пока неожиданно не появился Чан и, забеспокоившись, аккуратно не положил ладони на плечи Минхо, тихо спрашивая, все ли в порядке. Тот, как-то разом успокоившись, смиренно сел и сложил руки на груди. — Тебя только что угомонил гриффиндорец, — шепотом удивленно заметил Хенджин. — А к тебе пытался подкатить стремный райвенкловец, — цыкнул в ответ Минхо, но как-то смущенно, — кому из нас пришлось хуже? Чан повернулся тогда и к Хенджину, уточнив о его состоянии, и мрачно пошел следом за райвенкловцем. Минхо активно делал вид, что потрошить столовыми приборами морковь в тарелке — самое интересное во вселенной занятие. Хенджин с тоской подумал, что сейчас не помешал бы Чан рядом, но вслух произнести не отважился. Минхо был нервный, встревоженный, и общее его состояние сводилось больше к потерянному и беззащитному. Он, как котенок, округлял глаза и бегал ими по строчкам в учебнике, не зная, за что зацепиться, чтобы сбежать от эмоций. Хенджин вздохнул и обнял Минхо длиннющими ручищами, носов ткнувшись тому в плечо. — Что бы ни случилось, хен, ты все равно самый лучший, — сказал он, — хоть и страшный, когда злишься. Минхо замер в объятиях и тут же расслабился. Хенджин мирно забурчал что-то под ухо, вырисовывая волшебной палочкой в воздухе мерцающих зверей. Минхо улыбнулся, когда в одном из оживших рисунков узнал Суни, и умиротворенно выдохнул, на мгновение забыв о причине своей головной боли. — Минхо-о-о! — в библиотеку влетел Джисон, как обычно создавая вокруг себя хаос за секунды, — задрожали книжные стеллажи, упали особенно хлипкие тонкие книги, и опасно качнулась древняя широкая люстра с мерцающими в ней свечами. Он наспех ослабил синий в бронзовую полоску галстук и палочкой начал наводить порядок, но будто бы создавал только еще больше шума и беспорядка. К огромному удивлению Минхо, обычно скучающий Хенджин заинтересованно приподнял голову и засмеялся. — У тебя что, настолько мощная магия? — спросил он, продолжая хихикать. В воздухе рассеялись звери и мерцали только искры от манипуляций Джисона — тот старательно шептал себе под нос заклинания и водил палочкой, стараясь вернуть книги и стеллажи на место. — Джисон просто очень энергичный, — со вздохом заметил Минхо, двигаясь в сторону, чтобы Джисон мог сесть рядом с ним. Но тот, еле отдышавшись, упал рядом с Хенджином и активно закивал головой. — У меня с детства такое, — Джисон по привычке округлил глаза и развел руками, уставившись на Хенджина, — когда я чихал, на кухне разбивалась посуда, а когда начинал смеяться, нечаянно двигал мебель в комнате. Родители сначала были в шоке, а потом веселились, когда гости сбегали от нас из-за странностей в доме. — Я вспомнил тебя, — Хенджин задумчиво поджал губы, — мы же с одного курса. А ты вроде бы из семьи магглов. — Ага, — закивал Джисон, — я первый рожденный волшебник в семье! И с таким приколом... Хенджин, не сдержавшись, захохотал сильнее, и Минхо, увидев, как к ним угрожающе повернулась мадам Пинс с приставленным к губам указательным пальцем, щелкнул каждого из младших по носу, цыкнув. Джисон был неугомонный, активный и юркий, умудрялся быть везде и сразу, поэтому на контрасте с большую часть времени спокойным и скучающим Хенджином казался шумным как никогда раньше. Минхо с прищуром подумал, что компания Джисона как-то резко и подозрительно быстро расшевелила Хенджина, и нахмурился. — Ты так крышесносно красив вблизи, — неожиданно выпалил Джисон, заглядывая в лицо Хвана. Хенджин уже было открыл рот, но Минхо, как и подобает заботливой мамочке, втиснулся между ними и тяжелым взглядом пригвоздил Джисона к месту. Тот, как будто его не замечая, продолжал выглядывать из-за плеча, строя Хенджину рожи и размахивая руками. За его спиной веером взметнулись страницы чужих конспектов, поднявшись до самого потолка, и тут же опустились, стоило Минхо наклониться к лицу Джисона ближе и вкрадчиво попросить: — Выкладывай и не отвлекайся. — Точно! — Джисон схватил Минхо за воротник рубашки и притянул к себе вплотную, практически впечатываясь носом в чужой. — Там на поле команда Гриффиндора тренируется перед ближайшим матчем! Минхо ощутил, как по ногам растеклось волнение и зашевелился в животе трепет. В его голове снова возник голос Чана и превратился во вкрадчивый томный шепот: — Твои сильные бедра были бы очень кстати. — Мне все равно, — Минхо резко отвернулся, ладонью прикрыв краснеющее лицо. От возникшего жара одежда вдруг стала невыносимо тесной, Минхо чувствовал, как сердце пыталось пробиться сквозь его ребра и мантию наружу, словно в жадном порыве надышаться холодного воздуха. — Да пойдем посмотрим, Лино-я-я, — заканючил Джисон, повиснув на плече с очень умоляющим выражением лица. — Жуть же как интересно! — Мне конспект нужно написать, иначе Снейп устроит показательную казнь, — Минхо беспомощно схватился за учебник и даже взял в трясущиеся руки чернильницу и перо, но Хенджин, как-то странно улыбнувшись, тут же пресек возражения: — Почему бы и не сходить? У нас скоро игра, а так мы будем знать, какую стратегию они выберут. Джисон активно закивал головой, и Минхо сдался. Его рациональная сторона справедливо согласилась со словами Хенджина, потому что проигрывать нельзя — на кону честь Минхо и его дальнейшая судьба. Да и в случае проигрыша Гриффиндора у Минхо появится больше поводов для саркастичных замечаний — Чан, может, тогда перестанет вести себя как засранец и прекратит издеваться над чувствами Минхо, рожденными в смуте двусмысленности. С другой, иррациональной стороны, беспокойство и трепет брали вверх и вынуждали Минхо прямо сейчас позорно сбежать в подземелья Слизерина и закрыться в комнате. Посещать только тренировки по квиддичу и занятия, по максимуму избегая присутствия Чана рядом. Но гордость... С Хенджином и Джисоном под ручку он оказался на квиддичном поле, замеревший у трибун. Красно-золотая команда рассекала воздух под громкие подбадривающие реплики Чана, балансирующего на метле посреди поля. Он раздавал указания, последовательно комментировал действия каждого игрока. Знакомый Минхо Со Чанбин крутился на метле через голову, заливисто хохоча и возмущаясь, когда в его сторону летели тяжелые бладжеры. Он всячески от них уклонялся и каждый раз, когда силой удачи не соскальзывал с метлы, выкручивая в воздухе оригинальные вензеля, красовался перед трибунами, поднимая вверх руки и выпрямляя туго обтянутую формой спину. Минхо задумчиво перевел взгляд на трибуну и заметил Феликса, который, устроив на коленях локти, внимательно следил за игрой. Цепочка умозаключений прервалась, когда вездесущий Чан — постоянная головная боль, Мерлин его задери, — увидел Минхо и прокричал с улыбкой: — Привет, Минхо! Пришел поболеть? Минхо показательно закатил глаза, сдерживая дрожь волнения, и потащил новообразовавшуюся сладкую парочку прямиком к трибунам. Феликс приветливо улыбнулся, солнечные лучи обсыпали его щеки веснушками, и Минхо чуть не расплакался от умиления. Как так получилось, что заботливый и ласковый Феликс оказался на Слизерине, оставалось загадкой для многих, но Минхо знал, что хитрости и дерзости Феликса можно было позавидовать, и ревностно оберегал от любых окружающих невзгод. Например, от громкоголосого Чанбина с Гриффиндора, который красовался исключительно перед Феликсом, — других волшебников на трибуне не было. — Минхо-я, — Чан снова оказался рядом и с улыбкой протянул: — Не будь таким злодеем, поздоровайся со мной. В его глазах снова блеснуло это притягательное нечто — темное, глубокое, и Минхо нервно сглотнул, не зная, куда деть глаза. За спиной Чана в этот же миг резво возник Чанбин, зажал голову старосты под мышкой, кулаком слегка ероша макушку, и возмущенно завопил: — Прекрати выпендриваться! Минхо хмыкнул и расслабился. Волнение все так же ощущалось в ногах, немного щекотало в животе, и сердце беспокойно билось в грудной клетке, но Минхо не чувствовал себя загнанным в ловушку, находясь рядом с Чаном в компании других людей. Их присутствие существенно снижало градус напряжения, хотя Минхо понимал, что от внимательного взгляда Чана ему все равно не скрыться. Чан продолжал балансировать на метле, Чанбин ворчливо ерошил его волосы, но это не мешало старосте Гриффиндора все так же пристально разглядывать Минхо. Даже в подобном не самом выигрышном положении Чан оставался невозмутимым. — Привет, — Минхо едва сдержал пакостную улыбку, когда заметил, как посветлело лицо Чана, и тут же добавил, не скрывая ехидный смешок: — Привет, Чанбин. Чан сделал вид, что чрезвычайно расстроен, и тут же звонко захохотал. Глаза утонули в милых морщинках и практически исчезли с его лица. Минхо ощутил, как нечто внутри него взметнулось, взбунтовалось тысячей искр, и старательно подавил это непонятное, странное чувство, словно внутри него тоже обнаружилось ненасытное чудовище и заинтересованно приподняло голову, среагировав на смех. Чан выглядел таким счастливым, что это было даже заразительно. — Твои сильные бедра были бы очень кстати. Минхо сипло выдохнул. — Если вы хотели узнать секреты нашей стратегии, то секретов нет, — Чан с улыбкой свободно качнул головой — Чанбин выпустил его из захвата и присоединился к другим игрокам с громким воплем. — В общем-то, как и стратегии. Мы будем импровизировать. Хенджин скептично приподнял бровь и показательно зевнул, разворачиваясь и всем своим видом показывая, что смотреть здесь не на что. Феликс с извиняющейся улыбкой прихватил под руку Джисона, который хлопал глазами, ничего не понимая, и потянул за собой следом. Минхо огляделся и понял, что остался один — без группы поддержки — и, забеспокоившись, рванулся тоже, но Чан, резво оказавшись на земле рядом, подцепил его руку и притянул к себе. Минхо замер, боясь поднять взгляд. Присутствие Чана ощущалось рядом теперь иначе. Стало теснее, жарче, Минхо с трудом дышал, ощущая, как неугомонно билось в грудине сердце. Рука Чана бережно сжала кончики его пальцев, и Минхо ощутил ток, побежавший по всему телу. Дыхание Чана обожгло шею, коснулось уха — совсем осторожно, но ощутимо. Ощутимо до того, что Минхо еле сдержал дрожь в коленях. Сам Чан будто бы и не волновался — словно бы лениво поглаживал чужие кончики пальцев, улыбался — улыбку Минхо не видел — ощущал, продолжая упорно смотреть себе под ноги. И тогда Чан сделал шаг. Минхо отпрянул и поднял взгляд, совершив ошибку. Глаза Чана потемнели, стали глубже, Минхо провалился в сингулярность расширенного зрачка напротив, ведомый притягательной искрой. Что-то не позволяло отвести взгляд, — нечто, что расплывалось в густом и туманном взгляде Чана и заставляло стоять неподвижно. Минхо чувствовал, как теплело где-то внутри него, как постепенно нарастал утробный жар, и в мгновение, когда острота момента достигла пика, Минхо нашел силы отстраниться и отвести глаза, стараясь подавить нахлынувшее наваждение. Окружающий мир снова оброс звуками, красками и людьми. Вселенная сузилась до черного глубокого зрачка, исчезая в нем, а потом заново появилась — какая-то новая, словно созданная с нуля. Минхо неподвижно стоял на месте, боясь себе признаться. Он так отчаянно хотел опустить взгляд на влажные пухлые губы напротив, что ответно сжал руку Чана, скользнув пальцами под рукав тугой квиддичной формы, — Чан тогда вздрогнул, дернулся вперед, и Минхо остановился, не позволив случиться непоправимому. Чан взволнованно заулыбался. Минхо бездумно отметил, что улыбка у того вышла дрожащая, неловкая. За их спинами продолжал безумно летать Чанбин, уворачиваясь от бладжеров, стояли у выхода с поля Хенджин, Феликс и Джисон, но Минхо словно прирос к земле, примагниченный раздражающим очарованием Чана. — Ты хочешь выиграть, Минхо? — внезапно спросил Чан. — Очень, — сглотнув, Минхо сам себе не поверил. Тогда Чан улыбнулся — уже спокойнее — и нежно провел рукой по светлым прядям Минхо, расправляя челку по пробору, чтобы несколько прядок небрежно и притягательно обрамляли лицо. — Мне не стыдно будет проиграть тебе. Минхо как-то рвано выдохнул, и Чан тут же вжался в него, притянув к себе. Руками Минхо схватился за широкие крепкие плечи, комкая квиддичную красную мантию, и бедрами случайно сжал чужое колено, резко вспомнив, что очень глупо и поспешно согласился принять помощь Чана в подготовке к экзамену по трансгрессии. Чан, аккуратно держа руки на талии, прошептал Минхо в самое ухо: — Но я не проиграю.       Всю следующую неделю до матча Минхо не появлялся на занятиях, безумно нарезая круги над квиддичным полем — лишь бы не встретить, лишь бы не думать. На любые упоминания Чана он наложил запрет, и Джисон смешно округлял глаза, когда находил новую сплетню про старосту Гриффиндора, но не мог ее озвучить — Минхо раздражался так, что густел воздух и трескались стекла в слизеринской гостиной. Когда он напряженно выходил с метлой в обнимку, появлялся Хенджин и, делая максимально незаинтересованный вид, просил поделиться сплетнями с ним. Джисон оставался до позднего вечера, не обращая внимания на косые взгляды, — с Минхо шумного райвенкловца видеть привыкли, и его присутствие не обсуждалось — Минхо заранее об этом побеспокоился, с косой ухмылкой предупредив о последствиях. Минхо совершенно не вслушивался в указания капитана слизеринской сборной, ускоряясь на тренировках так, что ненароком сносил развешанные над полем флаги. Он был зол на себя — за свои странные чувства к Чану, за взметнувшийся дух соперничества, который не смог подавить, зная, насколько решительным может быть Чан в условиях конкуренции. Возможность обыграть Гриффиндор казалась все более призрачной, но Минхо больше злило философско-небрежное отношение Чана к своей позиции — в гриффиндорской команде он был капитаном, играл за ловца агрессивно и точно, но, воплощая свою мечту о сборе межфакультетской сборной, готов был отказаться от своей позиции, чтобы отдать ее Минхо. Звучало, как одолжение, било по самолюбию. На деле Минхо не мог смириться с будто бы покровительским отношением Чана к себе, с тем, что тот его выделял с целью будто бы подмять под себя. И все эти приемы с неожиданными комплиментами, все это показное смущение — Минхо бесился от мысли, что это все, чтобы сбить его столку, специально смутить, приручить. Он был едва ли не единственный во всем Хогвартсе, кто открыто выражал свое презрение, едко изводил и не открывал свои симпатии, потому что стать очередной победой Бан Кристофера Чана казалось сущей катастрофой. Минхо копил злость, раздражение, чтобы на поле во время игры выложиться на полную. Сокомандники смотрели на него удивленно, не понимая, откуда столько страсти на банальной тренировке — обычно Минхо играл лениво, словно бы нехотя, и показывал всю свою энергию исключительно на самих играх, ставя жизнь на кон в бесконечном удовольствии гнаться за снитчем. Он был ловкий, и скорость его реакции поражала, поэтому нередко победы Слизерин добивался, благодаря нему. И Чан это прекрасно видел. — Твои сильные бедра были бы очень кстати. Минхо вспомнил, как на зельеварении несколько курсов назад оказался в паре с Чаном. Тот методично нарезал ингредиенты, дотошно вчитывался в учебник, пытаясь добиться идеальной рецептуры, в то время, как Минхо фыркал и добавлял всего на глаз, полагаясь на интуицию. Несмотря на популярность Чана, в пару с ним никто не встал — адский перфекционизм гриффиндорца невозможно было победить, про это ходило столько слухов, что Минхо в какой-то момент перестал за ними следить. Не то что бы он и до этого активно следил, конечно. — Кристофера лучше не трогать, — буркнул кто-то с Гриффиндора рядом с Минхо, когда встал вопрос распределения. Минхо лениво оглядывал свой чистый котел, практически засыпая, и держался на одном только уважении к Снейпу, поэтому не был заинтересован в обсуждениях. Когда все разделились по парам, Минхо, очнувшись, заозирался в поиске партнера. В этот момент Чан уже стоял рядом с ним и приветливо улыбался. — Мы остались одни без пары, Минхо, — сказал он и невинно пожал плечами. — Это судьба, у тебя нет выбора. Минхо ничего не ответил, только презрительно поджал губы и вернулся к своему котлу. Чан перенес свои вещи за его стол, и они стали разбираться в рецептуре. Обычно доброжелательный располагающий к себе Чан стал серьезным, сосредоточенным, и Минхо заметил перемену, когда чужая рука легла на его запястье, пока он небрежно нарезал крысиный хвост, и сжала, останавливая. — Нарезать нужно под углом шестьдесят градусов, — строго сказал Чан, — каждый кусок по три с половиной миллиметра. Ты невнимательно читал, Минхо? Минхо заметил тогда в напряженном взгляде Чана ту самую темную искру — она мерцала где-то в глубине, рожденная внутренним чудовищем, и рвалась наружу. И внутреннее чудовище Минхо бесконтрольно рвалось в ответ уже тогда. — Внимательно, — Минхо скрипнул зубами и вырвал руку. — У отличников и педантов не выходят хорошие зелья, потому что тупо полагаться на инструкцию, когда важны чувства, которые волшебник закладывает при готовке. Машинальная и идеальная нарезка ни на что не повлияет, если не будет экспрессии. Это магия, идиот, не мешай мне становиться хорошим зельеваром. Он сказал это неожиданно громко в поздно обнаруженной тишине. Напряжение стало таким густым, что Минхо едва мог вздохнуть — на него смотрели все однокурсники и гриффиндорцы курсом старше, мигом побросав готовку, и тревожно переводили взгляд на застывшего напротив Чана. Чан был едва ли выше Минхо — одного роста, — но был старше, авторитетнее, внушительнее и смотрел в ответ так, что по ногам проходилась дрожь. Минхо неподвижно стоял, не зная, что произойдет в следующую секунду, и вместе с ним замерло все подземелье, ожидая реакцию Чана. — Давай, — Чан улыбнулся, и все за спиной Минхо зашептались в изумлении, — давай попробуем приготовить по-твоему, Минхо. Минхо резко остановился в воздухе, паря над квиддичным полем, и сжал древко метлы так, что побелели костяшки. Он ведь даже не снял с него баллы тогда, хотя мог и должен был. Минхо позволил себе раздраженно взвыть, понимая, что на такой внушительной высоте его никто не услышит. Чан никогда не снимал с него баллы, не раздражался из-за постоянных провокаций, появлялся рядом всегда, когда это было нужно и когда не нужно. Чан словно бы его опекал, и Минхо это жутко раздражало — с самого поступления в Хогвартс он не планировал привлекать к себе излишнее внимание, хотел спокойно выучиться и стать колдомедиком, но неожиданное и нелепое знакомство с Чаном в Хогвартс-экспрессе на первом курсе стало точкой невозврата — Чан будто бы обзавелся тогда радаром и условился находить Минхо всегда и везде, где бы он ни был. Внимание было приковано к Минхо, потому что он избегал появления Кристофера, о котором трепался весь Гриффиндор и практически весь Хогвартс впридачу, умудрялся быть язвительной занозой в заднице, провоцируя всеобщего любимчика и нередко выставляя того перед всеми идиотом, но каким-то образом избегал наказаний и снятия очков с факультета — Чан неизменно улыбался в ответ, смеялся, называл милым и трепал по голове, не воспринимая всерьез неприязнь к себе. Как тут не стать объектом общих обсуждений, когда приобретаешь статус особенного. Каждую тренировку Минхо так злился, что тратил всю свою энергию, и совершенно обессиленный возвращался в свою комнату поздно ночью. Хенджин сонно приоткрывал глаз и фыркал. Суни встревоженно мяукал, и Минхо, зарываясь носом в теплую, пахнущую домом шерсть, проваливался в сон, чтобы с самого утра снова выбежать на поле — даже без команды, и, взметнувшись вверх, летать так долго и утомительно, чтобы выбросить из головы все мысли. И быть готовым к матчу. День матча наступил быстро. Минхо в очередной раз утром открыл глаза и с волнением понял, что сегодня произойдет что-то важное. Весь Хогвартс гудел так, будто тоже это понимал. На завтраке в Большом зале Минхо услышал столько пожеланий удачи, что в какой-то момент перестал понимать смысл отдельных, часто повторяющихся слов. Джисон сидел за столом Райвенкло и, как обычно не обращая ни на кого внимания, активно махал руками, чтобы привлечь внимание Минхо и в победном жесте вздернуть вверх кулак. Хенджин рядом закатывался со смеха и фыркал. Минхо смотрел только в свою тарелку и механически поглощал пищу, боясь встретить или увидеть Чана сейчас, а не на поле. Это сбило бы весь его настрой, испортило настроение. Или позволило эмоциям и чувствам взять над ним вверх, что было совсем не к месту — Минхо поклялся, что направит их только в игру и отыграет так, чтобы не жалеть ни о чем. Только почему-то сам себе не верил. Злости будто бы уже не осталось. Лишь колени подрагивали от странного предвкушения, пересыхало во рту и щекотало в желудке. Сидящий по правую руку Хенджин, который на все тренировки сходил от силы пару раз, зевал и задумчиво постукивал пальцем по краю тарелки. На поле они все вышли под громкие аплодисменты. Комментатором матча все так же оставался Джисон, тут же завопивший в волшебный рупор о появлении команды Слизерина. Невербальная магия соответствовала эмоциональному диапазону Хана, из-за чего в этот раз ему предоставили отдельный купол, защищенный барьерами, чтобы никто из зрителей не пострадал от сильных чувственных всплесков: свое восхищение Джисон не мог и не хотел контролировать, поэтому часто под его оглушительные восклицания ломались целые трибуны. Минхо мельком оглядел собравшуюся толпу зрителей и вздохнул в оглушительном реве, окружившим их команду. Следом за ними вышла гриффиндорская команда, и рев усилился. Минхо не вслушивался в звонкий восхищенный голос Джисона, потому что был занят одним — смотреть куда угодно, только не в сторону прибывшей команды. Минхо ощутил привычное присутствие Чана неподалеку, и его бросило в жар, вывернуло внутренности. Вокруг был такой свежий воздух, прохладный и легкий, что щекотало в носу, небо было голубое и ясное, солнечный свет не мерцал перед глазами, скрытый густыми белыми облаками, но Минхо задыхался, ослепленный чем-то, что было намного ярче и сильнее солнца. Команды выстроились напротив друг друга. Минхо крепко сжимал метлу в руках, пока Джисон распалялся в приветственных речах и баснях о классическом противостоянии Гриффиндора и Слизерина. Минхо вздрогнул всем телом, ощутил, как уши обдало горячей волной, когда совсем рядом раздался мягкий звонкий и знакомый смех. Он совсем пропустил момент, когда команды двинулись к полю, пожимая друг другу руки, и очнулся только когда увидел протянутую ладонь. Чан стоял напротив, и Минхо провалился куда-то вниз, когда глазами прошел путь от ладони до лица и заметил нежную улыбку Чана, искры тепла в его глазах. Минхо пробрало волнительной дрожью, когда он вложил свою руку в руку Чана и несильно ее сжал, горячую и сильную. Чан, задумчиво склонив голову набок, молчал, разглядывая Минхо, и время вокруг будто остановилось. Сквозь шум в ушах Минхо едва различал болтовню Джисона и вопли толпы, все его внимание было сосредоточено на лице напротив. Чан сегодня не уложил привычно волосы назад, они пушились мягкими воздушными кудрями, и Минхо готов был позорно расплакаться от того, как все это было некстати. — Удачной игры, Минхо, — сказал Чан и отпустил его руку. — Взаимно, — тихо проговорил Минхо, и они разошлись. Взгляд мельком зацепился за туго обтянутую крепкую спину Чана, за сильные красивые бедра, мелькавшие из-под развевающейся красной мантии. Выглянуло на мгновение солнце, и его лучи осветили пух кудрей, запутались в них, озарив изнутри. Минхо с тоской подумал, что злости в нем совсем не осталось. Раздался оглушительный свист, и команды взметнулись в воздух. Прежде, чем взлететь, Минхо с угрозой дунул в ухо Хенджину, и тот все понял без слов. Перед глазами в воздухе замерцали квиддичные мантии, Минхо собрался с духом и уверенно взлетел, занимая самую удобную позицию для ловца. Игроки носились по полю. Чанбин, казалось, орал громче Джисона и теснил Хенджина. Они неслись — древко метлы к древку, — Чанбин держал под мышкой огромный квоффл и летел прямиком к слизеринским кольцам. Хенджин не отставал, выкручивая головокружительные трюки вокруг гриффиндорца, пока, изловчившись и едва не повиснув одной рукой на метле, не выбил красный мяч. Его тут же перехватил другой игрок команды, и Минхо не сдержал ухмылку, когда квоффл влетел в гриффиндорские кольца и принес первые десять очков. Он попытался найти глазами Чана, чтобы позлорадствовать, но тот куда-то скрылся, и Минхо напрягся. Снитч выпустили на поле в самом начале? — Мерлин! — загрохотал звонкий голос Джисона. — Какой Хван Хенджин из команды Слизерина потрясающий охотник! Так виртуозно выбил мяч у громилы Со Чанбина... Чанбин разразился недовольным криком и пригрозил кулаком комментатору. —... а куда же скрылись ловцы? Неужели началась кульминация матча, и снитч уже появился на поле?! Толпа взревела. Минхо облетел на бешеной скорости весь овал поля, но ни золотого мяча, ни золотого старосты Гриффиндора не заметил. Тем временем красно-золотая команда отбила мяч и заработала свои первые очки. Минхо услышал за спиной свист и уклонился в последнюю секунду — бладжер пролетел мимо, слегка зацепив широкий рукав мантии, и нацелился на другого игрока команды Слизерина. Минхо жестом привлек загонщиков и устремился вверх, поднимаясь сначала над флагами факультетов, затем минуя облака. Солнечные лучи пригрели спину, направили влево. Минхо нырнул в облако на бешеной скорости, скипировал вниз — практически к самому полю, и в самый последний момент резко затормозил, встряхнув головой. Где-то рядом раздался слышный даже в реве толпы треск. Обернувшись, Минхо заметил зависший над игроком Гриффиндора — БэмБэмом — золотой мяч и, ни секунды не раздумывая, ринулся за ним. Гриффиндорец испугался напора и скорости Минхо и отлетел в сторону. Снитч, хитро обнаружив движение рядом, с невероятной резвостью взлетел вверх, затерявшись в густых белых облаках. Минхо направил древко метлы за ним и ринулся напролом следом. Хенджин едва отлетел в сторону и чудом перехватил квоффл, пасуя его сокоманднику, который был ближе к воротам. За спиной Минхо взорвались аплодисменты, Джисон, не скрывая восторга, озвучил новый счет. Ветер растрепывал волосы в разные стороны, Минхо не успевал поправлять их свободной рукой, чтобы не потерять из виду снитч. Он умудрялся одной рукой направлять метлу, крепко зажимая ее бедрами, чтобы не потерять равновесие, и с хмурым сосредоточенным лицом нестись сквозь сильные потоки ветра. В ушах свистело, Минхо стал держать рукой челку и нагнулся корпусом вперед, сжав древко ногами. Мяч перед глазами мельтешил золотым пятном, солнечные лучи, отраженные от его гладкой поверхности и серебристых крыльев, слепили, но Минхо рвался за ним сквозь все преграды. Он в предвкушении уже кусал губы, готовясь отнять руку от метлы, чтобы потянуться за снитчем, как совсем рядом, сквозь свист и шум ветра, раздалось: — За чем охотишься, Минхо? — Чан поравнялся рядом и, расслабленно управляя метлой на высокой скорости, умудрился оглядеть всю фигуру слизеринца. — Выглядишь, как кот. Суни так же пытается схватить свою добычу? Минхо скрипнул зубами и ускорился. Он был так сосредоточен, что проигнорировал присутствие Чана. Сердце и без того билось чрезвычайно быстро — под стать темпу, который Минхо выбрал для погони за снитчем. Он уже ощущал фантомное трепыхание крыльев в своей ладони, времени на разговоры не было. — Да ладно тебе, Лино-я, — Чан вновь оказался рядом и легкомысленно улыбнулся. — Мы можем позволить себе немного поболтать, не разговаривали целую неделю! А игра идет своим ходом и без нас. Ты слышал, что команды сравняли счет? — Тогда мне тем более нельзя отвлекаться на разговоры, — Минхо, придерживая челку, нашел в себе силы обернуться и убийственно холодно посмотреть на Чана. — Особенно на разговоры с тобой. Минхо, прежде чем отвести взгляд, с упавшим вниз, к пяткам, сердцем заметил мелькнувший темный блеск в глазах Чана. Тот самый чудовищный блеск, обезоруживающий, вызывающий трепет, голодный. Его пробрало до того, что он сильнее сжал бедрами метлу, и ускорился — хотя казалось, что лететь быстрее невозможно. Минхо тысячи раз говорил себе никогда не смотреть в глаза Чана, не разглядывать их глубину, особенно в моменты, когда ненароком или специально того провоцировал, изводил, конкурировал. Обычно этот блеск на мгновение появлялся, Минхо замирал, пораженный им, и Чан тут же улыбался. Острый момент смягчался, Минхо в очередной раз избегал Кристофера, но сейчас... Отчего-то, рассекая воздух и облака в погоне за снитчем, Минхо понял, что сейчас ему не спастись. Минхо, сцепив зубы, держа рукой волосы и всеми силами зажав метлу между бедрами, потянулся свободной рукой за снитчем, склонившись корпусом вперед, чтобы держать равновесие. Вытянув кончики пальцев, он практически коснулся золотого бока, как тут Чан, ускорившись на максимум, обогнал его и спугнул снитч. — Ты идиот? — Минхо, не сдержавшись, заорал и от эмоций качнулся на метле, чудом удержавшись. Он затормозил и повис в воздухе напротив так же зависшего Чана. Откуда-то снизу раздавались приглушенные крики, толпа взрывалась аплодисментами, голос Джисона звенел, усиленным волшебным рупором. — Я почти его схватил! Чан усмехнулся и подлетел ближе. Минхо взялся двумя руками за метлу и крепче сжал ноги, приготовившись развернуться и улететь за снитчем — где бы он ни был, — но Чан вовремя ухватился рукой за древко чужой метлы, останавливая. — Ты же понимаешь, что твой выигрыш не в моих интересах, — Чан поднял тяжелый взгляд, и Минхо пробрало дрожью. В животе вспорхнуло предвкушение. — Я говорил тебе, что не проиграю, Минхо. Его имя он практически прошептал. Минхо, замерев, напряг бедра, качнувшись от ветра. Его сильный поток взметнул зеленую мантию вверх, и темный взгляд Чана упал на обтянутые узкой квиддичной формой ноги. — Еще я говорил, что твои бедра были бы очень кстати в общей команде, — Чан подлетел практически вплотную — так близко, что Минхо щекой почувствовал мягкость каштановых кудрей — ветер трепал их своим дуновением. — Ты же помнишь об этом, Минхо? Шепотом произнесенное в самое ухо имя заставило Минхо зажмуриться. Они вдвоем зависли над квиддичным полем, оказавшись вне поля зрения зрителей и своих команд. Минхо чувствовал жар от тела Чана и жар, ползущий по своим щекам к шее. Несмотря на безграничное пространство вокруг, Минхо ощутил себя припертым к стене. Присутствие Чана обволакивало, будоражило, заставляло сильнее сводить колени, потому злило до вспышек перед глазами. Собрав остатки гордости, Минхо вскинул голову, чтобы, глядя в глаза Чана, разразиться тирадой о том, какой он заносчивый и раздражающий придурок, срывающий игру на поводу у своих прихотей. Минхо хотел застать его врасплох, вывалить все как на духу и сорваться вниз, возобновляя трепетную погоню за снитчем, но Чан опередил, приблизившись так сильно и быстро, что Минхо ощутил на контрасте с прохладным ветром каким горячим было чужое дыхание, застывшее на его приоткрытых губах. В горле пересохло, Минхо с трудом сглотнул не в силах отстраниться. Наваждение его окутало со всех сторон. Чан был в сантиметре от его лица, носом практически вжимался в чужой и смотрел так пристально и так притягательно ярко, что Минхо не мог отвести взгляд, пораженно вглядываясь в глаза напротив. Отстраненно он почувствовал, как рука Чана легла на его бедро, скользнув под мантию, и сжалась, пустив мурашки. Минхо практически заскулил от жара, пронзившего его тело волной от живота до паха. Чужая ладонь медленно сдвинулась, мельком огладив внутреннюю сторону бедра, Минхо сжался, стараясь удержать равновесие. Его потряхивало от адреналина и жара, а еще от присутствия Чана, от его подавляющего волнительного присутствия. — Я хочу повторить: твои бедра были бы очень кстати в общей команде, — сипло проговорил Чан и, не сдержавшись, вжался губами в теплую щеку Минхо, влажно выдохнул: — Но я не могу перестать думать о том, как кстати смотрелись бы они на моих коленях. Минхо сжал зубы. Жар пульсировал в животе, расползаясь по ногам и концентрируясь в местах, где Чан, как в бреду, оглаживал его бедра ладонью. Он становился так слаб, так покорен в присутствии Чана, что начинал себя ненавидеть, ему даже было стыдно, но этот стыд становился приятным, развратным, когда затапливал в такие моменты — вот он посреди игры завис в воздухе, на него рассчитывает вся команда и, быть может, даже половина Хогвартса, гордость не может позволить проиграть и присоединиться к общей команде, а напротив него Чан — с этим безумным волнующим взглядом, вжимается губами в его щеку и шепчет, шепчет, шепчет. Словам бы рассеяться в оглушительных визгах толпы, затонуть в глубине свистящего ветра, но они так были отчетливо слышны и так волнительны, приятны, что Минхо ими позорно наслаждался. — Я давно влюблен в тебя, Минхо, — прошептал Чан и вжался головой в обтянутое зеленой мантией плечо. Его руки обвили талию Минхо в почти целомудренном объятии. — Но это не помешает мне обыграть тебя. И, резко расцепив руки, схватился за древко своей метлы и рванул вниз так быстро, что Минхо едва успел осознать, что случилось. В ушах засвистело от ветра, стало холодно. Минхо пораженно смотрел вниз, бездумно отсчитывая каждый отражающийся в голове стук своего сердца. Его руки тряслись, пульсировало жарко внизу живота, и цвело что-то в грудине. Он сжал рукой мантию над сердцем и, сцепив зубы, рванулся вниз. Он был так зол, что в погоне за Чаном снес практически всех, кто был на поле. Ему в спину что-то кричали, Джисон разрывался в воплях, мелькали бешено летящие во все стороны бладжеры — Минхо не слышал ничего вокруг, кровь прилила к ушам и словно затопила собой все окружающее: сквозь красную пелену Минхо не видел ничего, сконцентрировавшись только на ненавистной гриффиндорской мантии. Чан балансировал над землей на высокой скорости, его потряхивало от напряжения — Минхо знал, что это за чувство. Когда адреналин ударяет в голову и бьется одна лишь только мысль в висках, жадная и волнительная мысль о победе, тело практически невозможно контролировать — оно трясется, взбудораженное, и его можно использовать на пределе возможного. — Такой же жадный до победы, да? — прорычал Минхо, ускоряясь и нагоняя Чана. — Готов на все ради нее? Чан, не оборачиваясь, несся дальше. Толпа гудела, обе команды зависли в воздухе, понимая, что кульминационный момент настал, и все решится буквально через секунды. Джисон надрывался, с ним надрывались все трибуны, и на мгновение показалось, что барьер, сдерживающий невербальную магию Хана, затрещал, и ее потоки разнеслись по всему полю. Минхо вытянул руку и схватился за красную мантию, дернул на себя. И все закружилось: Чан отклонился вслед за рукой, слетел с метлы, потянув за собой Минхо. Их метлы врезались в землю, они сами, сцепившись в клубок, покатились по зеленой траве. Из-за скорости, на которой они неслись за снитчем, невозможно было затормозить и смягчить общее падение. Минхо чувствовал, как рвалась его форма, когда он в очередной раз катился по земле, стирая локти и колени до крови, чувствовал, как в его руках рвалась мантия Чана. В калейдоскопе событий он видел удивленное и болезненно скривившееся после лицо Чана. Рукой Минхо держался за его плечи, Чан обернул ноги вокруг его корпуса. Они катились по земле бесконечно долго. Минхо с трудом понял, что падение кончилось, когда до ушей не донеслось ни единого звука. Шумела кровь, и кружилась голова. Он разлепил глаза, сморгнув налипшую на ресницы траву, и замер. Под ним лежал Чан, обеими руками обхватив его талию, и жмурился от слепящего солнца. На его щеке разверзлась небольшая царапина, Минхо бездумно пальцем стер выступившую каплю крови. Ногами он сжимал бедра Чана, склонившись настолько близко, что ощущал горячее дыхание на своем лице. На мгновение все вокруг замерло, затихло, Минхо показалось, будто над ними двумя разросся подавляющий шум вакуум. Чан тяжело дышал, Минхо сам мог едва восстановить дыхание — жар поднимался внутри него спиралью, полз по ногам и призывал мстительно сжимать ноги сильнее, прижимаясь ближе. Чан завороженно на него смотрел, прижатый крепким телом к земле. Его рука медленно поднялась, пальцами Чан мягко прихватил прядь волос, скрывшую взгляд Минхо, заправил ее за ухо и прижал тыльную сторону ладони к чужой щеке. Минхо подался ближе, потерся о подставленную руку. — Ты такой красивый, Минхо, — прошептал Чан и вплел ту же руку в волосы на затылке, оттягивая назад. Минхо сипло выдохнул и приподнял голову. Чан лениво усмехнулся. — Вот ты и на моих коленях. В глазах Минхо мелькнула темная искра. Чан едва сдержался, чтобы не податься вперед и не поцеловать его при всех — мятого, в изорванной форме, со следами земли и травы на лице, с обкусанными пухлыми и влажно блестящими губами, с этой жутко притягательной эмоцией во взгляде — жадной, торжествующей. Минхо склонился ниже, Чан провалился в его безумные глаза и услышал, как ликующе задрожал чужой голос: — Зато не в твоей команде. Чан поднял вторую руку в воздух и разжал ее. Снитч подпрыгнул на его ладони, встряхнул крыльями. Затихшие трибуны взорвались. — В моей.       Минхо был подавлен. И раздражен. Дело было не в самом факте проигрыша, а в методе, который Чан выбрал для того, чтобы победить. В методе, который сработал на Минхо, прицельно поразив его в недавно обнаруженную слабость, — Чан был хорош, красив, не всегда вел себя как подонок и даже был милым, заботливым, а еще горячим, раздражающим, и Минхо нашел в себе смелость, чтобы признать очевидную симпатию к нему. От того казалось еще болезненнее осознавать, что все, что сказал ему тогда Чан, вероятно, было неправдой и создалось в процессе, чтобы выбить из колеи, застать врасплох и воспользоваться заминкой. Чан тогда еще на поле сказал, что стратегии нет — сплошная импровизация. После матча Минхо практически не выходил из комнаты. Над ухом постоянно ворчал Хенджин, сыпал просьбами вернуть ему прежнего Минхо-хена и умудрялся выносить из Большого зала немного еды. Минхо был благодарен, но сказать об этом не мог. Сил не было, он провалился в такую душную апатию, что не ходил на занятия, не посещал приемы пищи и забил на подготовку к экзамену по трансгрессии. Его хватало только на то, чтобы прижимать к себе Суни, утыкаться в носом его бархатное, чудесно пахнущее домом брюшко и пытаться ненавидеть Чана — за его ямочки, кудрявые волосы, обжигающие до трепета ладони, очерчивающие бедра, за не выходящие из головы слова. Я давно влюблен в тебя, Минхо. Вот ты и на моих коленях. Спустя несколько таких дней, наполненных злостью, разочарованием и не утихающим трепетом в нижней части живота — Минхо честно пытался сбежать от воспоминаний, но губы Чана на его щеках, рука на затылке, сжавшая и оттянувшая за волосы, горячие ладони на бедрах, от ощущений спрятаться было невозможно, — Хенджин по обыкновению встал ранним утром, чтобы начать собираться на занятия, и, вопреки своим обычным косметическим ритуалам, которые растягивались на целый час, притащил Джисона. Тот выглядел грустным, и Минхо с трудом поднял на него глаза. Придурки. — Все, надоело, — Хенджин скрипнул зубами и скрестил на груди руки, — ничего не знаю, но тебе нужно как-то его вытащить из кровати. Минхо отвернулся к стене. Суни мяукнул из-под одеяла. — Минхо-о, — Джисон мягко потормошил волосы хена и сделался очень грустным, — ну, подумаешь проиграли, ничего страшного, Хогвартс не взорвался, наша планета все так же крутится вокруг своей оси. Минхо молчал. — Я очень по тебе соскучился, — Джисон вздохнул. — Знаешь, как скучно сидеть за столом Райвенкло? Мне не хватает твоего сарказма. Хенджин только и делает, что хохочет. — Неправда, — буркнул Хван. — Правда! Это, конечно, очень очаровательно, и я практически влюбился, — Джисон заговорил очень вдохновленно, наполненный чувствами, но не смутился своих слов и продолжил грустно трепать Минхо по волосам, — но тебя рядом очень не хватает. Пошли на завтрак. Минхо дернулся, но промолчал. Суни заворочался под его боком и потянулся, раскинув лапы. Минхо нежно сжал кошачьи подушечки пальцами и отстраненно подумал, что нет сил даже на возмущения. Ему бы сначала самому со своими чувствами разобраться, а потом уже помогать младшим разбираться с их. Хотя, с какой-то стороны, это было даже мило. Если Хенджин действительно хохотал, то можно было не беспокоиться. — А еще Чан-хен постоянно про тебя спрашивает и проходит мимо слизеринского стола, высматривает тебя. Даже он по тебе скучает! Минхо подорвался с места, сам того от себя не ожидая. Джисон радостно закричал: — Живое! Оно живое! Джинни, он ожил! Хенджин смущенно фыркнул из угла и тут же оживился. Минхо заметил на его лице подозрительно ехидную ухмылку и нахмурился, стараясь взглядом донести все, что он думает сейчас о происходящем. Хенджину было все равно. — Вот это ты оживился, хен, — захихикал он, — а я и думаю, что одного проигрыша недостаточно, чтобы довести тебя до такого состояния. Между вами что-то произошло? — Ничего, — буркнул Минхо и укрылся одеялом с головой снова. Он услышал, как зашептались младшие, и подавился вдохом, когда они навалились на него сверху с возмущениями. — Он тебя обидел? — Что Чан-хен мог такое сказать? — Тебе было стыдно проиграть именно ему? — На самом деле он носит трусы Слизерина и сказал тебе об этом по секрету? Услышав последнее, произнесенное бодрым и любопытным голосом Джисона, Минхо, не сдержавшись, фыркнул от смеха и показался из-под одеяла. — Я схожу на обед, только отвалите от меня! И дайте поспать еще пару часов. Джисон кинулся обниматься, и Минхо со вздохом обнял его в ответ. Хенджин из вредности постоял в стороне, а потом тоже пришел за объятиями. До обеда Минхо и правда проспал. Последние дни Суни от него преданно не отходил и, неизменно зарываясь носом в теплый человеческий бок, весь день спал, оберегая хозяина, поэтому сейчас, когда Минхо лениво потянулся и встал с кровати, Суни заинтересованно приоткрыл один глаз в непонимании и зевнул, закрывая лапой мордочку. Минхо ласково погладил его и принялся собираться. Привыкший к тишине, Минхо нахмурился, когда Большой зал встретил его обеденными громкими разговорами волшебников и песенными завываниями призраков. Все уже сидели и ели, Минхо пришел к середине обеда, и мало кто отвлекся на его появление. Минхо полностью обернулся мантией, накинув ее на обычную черную футболку, и полами прикрыл простые черно-белые кеды, которые обул вместо классических полуботинок, — настроения наряжаться не было. Он вышел только из-за младших грустных спиногрызов и оставшиеся сегодня занятия посещать не планировал. Внутри расползалось волнение. Минхо медленно дошел до слизеринского стола, не оборачиваясь по сторонам. На стол Гриффиндора категорически запретил себе смотреть, чтобы ненароком не сделать себе больнее. Страшно было увидеть Чана, его привычную улыбку, столкнуться с ним взглядами. Осознать, что ничего не поменялось и все случившееся было для него развлечением и исходило из натурального эгоизма просто для того, чтобы была достигнута цель — обыграть Минхо, затащив спором его в команду. Минхо не чувствовал сил даже злиться. Он был перманентно разочарован и желал только одного — не видеть Чана до конца своего обучения, чтобы утихомирить обнаруженные чувства. Хенджин улыбался, сидя за столом, рядом с ним сидел Джисон и разговаривал с Феликсом. Минхо остановился, когда неожиданно рядом с Феликсом обнаружил Чанбина. — На такую вечеринку я не подписывался, — Минхо уселся между Хенджином и Джисоном, уставился на гриффиндорца. Из-за глубоких темных мешков под глазами его взгляд казался еще мрачнее и убийственнее, чем прежде, но Чанбин и бровью не повел. — Что ты, что Чан, оба те еще страдальцы и придурки. — Ты о чем? — Минхо сощурился. Произнесенное вслух имя Чана заставило его сердце пропустить удар. По ногам поползла волнительная дрожь, и Минхо чертыхнулся, презирая реакции своего тела. — О том, что сидеть с ним рядом невыносимо, — Чанбин закатил глаза. — После победы он сам не свой, сам в себе ходит, постоянно о чем-то думает. Разговаривать невозможно. — А за этим столом ты что забыл? — Минхо, не скрывая эмоций, принялся раздраженно накладывать в тарелку салат. В животе урчало, он очень плохо ел в последние дни — не ел бы вообще ничего, если бы не Хенджин. Присутствие Чанбина Минхо не волновало, а вот его красно-золотой галстук, лежащий поверх мантии, бесил и беспокоил. — Это я пригласил Чанбина, — Феликс улыбнулся и положил голову на крепкое плечо гриффиндорца, — он очень милый на самом деле. И смешной! — Ну началось! Вас что, вообще нельзя оставить одних на несколько дней? — Минхо кровожадно воткнул вилку в картофель. — Сплошной бардак без меня. Ладно Джисон, от него не избавиться, но Со Чанбин? Енбок, солнышко, выбрось гадость и помой руки. Хенджин на пару с Джисоном захохотали в голос. Феликс с осуждением посмотрел на Минхо, но голову с плеча не поднял — демонстративно продолжил лежать и покрепче обхватил рукой бицепс подавившегося от возмущения Чанбина. Минхо не вслушивался в дальнейший разговор и задумчиво перебирал в своем салате овощи. Невыносимо находиться рядом с Чаном? О, это было очень знакомое чувство, знакомое до того, что сводило ноги и парализовывало, что-то похожее он испытывал прямо сейчас. Минхо скрипнул зубами, но оборачиваться принципиально не стал, хотя чудовище внутри него отчаянно рвалось наружу, чтобы столкнуться глаза в глаза — одним обжигающим взглядом в другой. Он ощущал, как зудел затылок, как нечто обжигало заднюю сторону шеи — мантия сползла на плечи, у футболки был широкий растянутый ворот, не скрывающий линию плеч, и обнаженную молочную кожу жгло от жадного взгляда. Минхо почувствовал раздражение, и оно, всколыхнувшись в нем, затмило волнение и трепет. Присутствие Чана снова заполонило собой воздух, превратило Большой зал в тесную коморку, и Минхо придавило к месту, в животе что-то зажглось и обрушилось вниз. Он был жутко раздражен, но при этом так эмоционально выжат всем произошедшим за последние несколько месяцев — лет, — что мог только с особым мстительным удовольствием разделывать морковь в тарелке, стараясь не обращать внимание на все, что было вокруг него. На всех, кто был вокруг него. Прямиком на край стакана с тыквенным соком, который Минхо поднес ко рту, опустилась бумажная птица, сложив крылья. Минхо замер в тишине вокруг, но не оглянулся и с опаской подхватил птицу двумя пальцами. Хенджин любопытно притиснулся вплотную, но Минхо вложил в свой обращенный к нему взгляд столько всего, что тот отпрянул и фыркнул. Минхо развернул послание, прикрыв его ладонями, чтобы никто не увидел, что там. На бумаге грустил неряшливо нарисованный кот — овальное полосатое туловище и короткие лапы с когтями в виде тонких черточек, — он медленно вилял хвостом и мяукал. Звука не было, но Минхо понял это по тому, как на заколдованном рисунке кот открывал рот и опускал вниз уши. Рядом была подпись. Ты меня избегаешь? Скрипнув зубами, Минхо направил волшебную палочку на клочок бумаги и полностью его сжег. Послание бесследно растворилось в воздухе. Взгляд беспощадно продолжал жечь шею, и Минхо, не сдержавшись, нервно поправил мантию и взъерошил волосы на затылке, тряхнув головой. Срочно нужно было заставить наваждение раствориться и как можно быстрее уйти из обеденного зала, чтобы не чувствовать себя настолько паршиво. Минхо готов был взорваться, но знал, что ничем хорошим это не кончится. — Что за идиотская тишина? — возмутился он, подняв взгляд, и замер. Феликс смотрел ему за спину, Чанбин сидел, приложив руку к лицу в самом осуждающем жесте. Минхо сглотнул и обернулся. Чан стоял в паре сантиметров от него — с копной пушистых кудрей, небрежно уложенных по пробору, поджатыми пухлыми губами. Его галстук болтался поверх мятой белой рубашки, мантия съехала на одно плечо, и Минхо отстраненно подумал, что негоже старосте Гриффиндора выглядеть так... несобранно. Сердце упало вниз, когда Минхо, сдавшись, поднял взгляд и встретился с глазами Чана. Он выглядел уставшим, измотанным, и из-за теней под глазами взгляд казался напряженнее, тяжелее. Минхо снова почувствовал, как чудовище изнутри него попыталось вырваться наружу, жадное и голодное, по-особенному реагирующее на Бан Кристофера Чана. Особенно на такого — утомленного, словно бы совсем не спавшего, с подрагивающими губами и легким румянцем на скулах. Чан поднял руку и совсем незаметно улыбнулся — так незаметно, словно бы кроме Минхо никто больше эту улыбку не увидел, словно бы она, совсем мимолетная, эфемерная, была адресована только ему одному. И в это мгновение, в которое Минхо замер, поймав глазами мелькнувшую на щеке ямочку от улыбки, Чан положил что-то на плечо Минхо и, не сдержавшись, нежно коснулся его скулы, очертя ее самыми кончиками пальцев. И тут же направился к выходу из Большого зала, на ходу поправляя сползшую мантию и затягивая галстук. Минхо в оглушительной тишине, окружившей его, снял со своего плеча еще одно послание — в форме кошачьей мордочки — и развернул. Приходи сегодня в библиотеку к восьми часам, пожалуйста. Скоро экзамен по трансгрессии, я волнуюсь за тебя. Эту записку Минхо сжечь не смог, но и идти никуда вечером не собирался. Это же самоубийство чистой воды. Как вообще Чану хватило совести подойти к нему после всего случившегося — после эмоционального фарса и чувственной мясорубки, через которую прошел Минхо, — и пригласить как ни в чем не бывало на репетиторские занятия? Это что, очередные поблажки? Или игры с чувствами Минхо? О чем вообще думал Чан, когда решил провернуть подобное? Минхо скрипнул зубами, проигнорировав вопросительные взгляды, быстро доел салат и вышел из-за стола, направляясь обратно в свою комнату. Внутри него клокотала злость, вихрилась в теле спиралями, обжигала. Минхо влетел в пустую гостиную Слизерина и тут же подхватил на руки Суни, завалившись с ним в свою комнату прямиком на кровать — лицом вниз. Хотелось кричать, хотелось кого-нибудь избить, хотелось метнуть Непростительное и хохотать до истерики так громко и звонко, чтобы потом расплакаться и в бессилии уснуть. В итоге Минхо, поджав губы, скулил в подушку и плакал, все накопившиеся в нем за последние дни эмоции наконец-то нашли выход. Он пролежал так до самого вечера, не следя за временем. Иногда переворачивался на спину и бездумно смотрел в потолок, закрывал глаза и проваливался в пустой сон, в котором не было тревоги, — бессилие до того крепко обхватило Минхо, что он был физически и морально вымотан и не находил сил даже думать, вспоминать. Со слезами вышло все, что давно сидело глубоко внутри него, и Минхо чувствовал пустоту, но она парадоксально не приносила умиротворения. Скорее, обнимала не способную умереть внутри него нежность и притупляла ее позывы, сдерживала вызванное ей стремление сдаться Чану, перестать его показательно ненавидеть и вместо этого вжаться губами в обнаженное горло, обнять и проскулить что-нибудь о своих настоящих чувствах. Или от злости втиснуть его в коридорный темный угол и — глаза в глаза — выпустить наружу долгое время бунтующее чудовище из глубины себя, поцеловать дико и ненасытно, нарваться на чужое возбуждение и запустить руку в чужие брюки, чтобы виртуозно и нежно отдрочить, вопреки всему. Все эти мысли и чувства пустота притупляла, и Минхо ни о чем не думал весь день, лежа в своей кровати. Когда сумерки стали особенно глубокими, Минхо завозился в кровати и рукой попытался нащупать рядом с собой Суни, но не обнаружил питомца. Поднявшись на ноги, Минхо обыскал все углы просторной комнаты, вышел в общую гостиную, чтобы поискать там, но Суни не было, и Минхо забеспокоился. Он схватил мантию и в спешке накинул ее на плечи, вылетая из слизеринских покоев. Навстречу ему попадались мирно переговаривающиеся однокурсники, и он спрашивал, не видели ли они его кота. Они в ответ жали плечами, и Минхо с беспокойством опрашивал говорящие портреты. Одна из пухлых ухоженных дам, с высокой прической и вся в драгоценных камнях, изящно указала рукой в сторону библиотечных залов, и Минхо, не думая ни о чем, стремительно направился туда. В коридоре было достаточно темно, зажженные через раз факелы едва ли освещали дорогу, и Минхо шел к библиотеке с мерцающим огоньком на конце волшебной палочки, желая уже скорее найти Суни и вернуться в комнату. С того раза в Большом зале, когда Суни нашел дорогу из слизеринских подземелий, больше побегов не было — кот спокойно отсиживался в комнате Минхо и максимум лежал на широких диванах в общей гостиной, поэтому его пропажа тревожила и беспокоила. Минхо с замирающим сердцем шел в темноте. — Привет, Минхо, — за спиной послышался знакомый баритон, Минхо вздрогнул от неожиданности и обернулся. В окружении книжных стеллажей, едва подсвеченных факелами, стоял Чан. И держал на руках Суни. — Рад, что ты все-таки пришел. Ничего страшного, что задержался на час. — Ты... — Минхо совсем забыл про эту записку-приглашение, которую Чан оставил у него на плече. Он был так поглощен своими эмоциями и чувствами, что остаток дня посвятил истерике. Как оказалось, не все из него вышло — Минхо заикнулся, глядя на Чана, и его понесло. — Почему ты всегда причастен к моим бедам? Почему всегда ты? Даже сейчас... Я потерял Суни и встретил тебя, пока искал его. Ты преследуешь меня? Или подстраиваешь все таким образом, чтобы я страдал из-за тебя? Минхо распалился не на шутку и не обратил внимание, что в какой-то момент его голос начал дрожать и подступили к глазам слезы. Он зло их сморгнул и дрожащим пальцем ткнул в грудь ничего не понимающего Чана. Суни на его руках тревожно поджал уши. — Минхо, я не... — Чан впервые за долгое время выглядел настолько растерянным и смущенным. Минхо не нашел в себе сил обрадоваться этому, потому что был невероятно зол и разочарован. Чан смотрел на него широко открытыми глазами и, кажется, даже не знал, что нужно сказать. — Заткнись, — Минхо всхлипнул, обиды продолжали из него литься нескончаемым потоком. — Ты такой подлец, Чан, я очень в тебе разочарован. Тогда на игре... это было очень гнусно с твоей стороны — ты сыграл на моих чувствах, да? Чтобы сбить столку и выиграть? Тебя вообще в этой жизни что-нибудь, кроме побед, еще интересует? Мерлин раздери! Не все слизеринцы готовы на такое ради своей цели, но ты... грифф... чертов гриффиндорец... это было очень подло и разочаровывающе... Минхо опустился на корточки, прижавшись спиной к стеллажу, и закрыл руками лицо. Он чувствовал влагу на своих щеках и не мог перестать зло всхлипывать. На его плечи легла знакомая бархатная тяжесть, Минхо ощутил, как к его виску прижался влажный холодный нос Суни, и повернулся — Суни перебрался на его плечи и обернул их воротником. Чан оказался прямо напротив, точно так же сидящий на корточках, и Минхо с непониманием обнаружил в его глазах столько беспокойства, что на мгновение стушевался. Чан потянулся к нему и обнял, прижав к себе. Минхо широко открыл глаза и задрожал, когда Чан бережно положил руку на его затылок и стал беспорядочно нежно гладить по волосам, успокаивая. — Как же это подло, Кристофер Чан, — прошептал Минхо, и Чан вздрогнул, — не могу поверить, что ты мне соврал и подстроил на игре все так, чтобы сбить меня столку. Признаю, у тебя получилось. Но я не подозревал, что это настолько меня заденет, потому что я... я... Минхо снова задрожал и всхлипнул особенно громко. Чан прижал его ближе, уткнувшись губами в лоб, и аккуратно отстранил от себя. Он коснулся руками лица Минхо и приподнял его, чтобы заглянуть в глаза. Минхо подавился от концентрации участия и страха во взгляде напротив. — Ты подумал, что я соврал тебе? — тихо и грустно спросил Чан. Минхо медленно кивнул, и прядь волос упала на его лицо. — Ты такой дурак, Минхо, я действительно давно влюблен в тебя. Чан замолчал и едва слышно прошептал, поглаживая пальцами запястье Минхо. — К твоему сердцу ведь невозможно подступиться. Ни одна Алохомора его не откроет. — Ты же продолжаешь мне врать, — Минхо нервно засмеялся и небрежно рукавом стер злые слезы. — Так ведь не хочется лишаться образа хорошего мальчика с Гриффинд... Суни спрыгнул с плеч Минхо, когда Чан опасно дернулся вперед и остановился в сантиметре от лица напротив. Минхо проглотил все свои слова и замер, не сдержавшись, опустил взгляд ниже на губы Чана. Приоткрытые, влажно блестящие, пухлые. Чан тяжело дышал, замерев, его взгляд ожогом лег на нижнюю дрожащую губу Минхо, которую тот тут же нервно облизал и после с тихим всхлипом потянулся вперед. Обиды и злость, которые вырвались наружу, на мгновение потеряли свой вес и позволили скрытым желаниям управлять сознанием. Чан вжал Минхо в стеллаж, расставив колени рядом с бедрами, и поцеловал. Минхо приоткрыл рот и почти задохнулся от напора, с которым Чан принялся целовать его губы, мягко очерчивая языком. Было влажно, хорошо и дико, Минхо ответил с не меньшим из-за не остывшей злости напором, обхватив голову Чана. Мягкие пушистые кудри бархатно щекотали ладони, Минхо сжимал пальцы в чужих волосах, словно одних движений губ было мало, чтобы разделить все свои чувства. Чан запустил руки под мантию Минхо, горячие ладони оказались под футболкой, проворно вытащив ее из брюк, обожгли кожу, трепетно и жадно сжали. Минхо едва слышно всхлипнул и вжался в Чана сильнее, облизывая его нижнюю распухшую губу. Он все еще злился, был раздражен и подавлен, но на смену этим чувствам пришли новые, более сильные, и взяли разум Минхо под свой контроль. Он кусался, цеплялся руками за волосы, плечи Чана, практически вис на нем, и всего этого будто все равно было мало — он стал жаден, касаний становилось недостаточно, и хотелось стать ближе настолько, насколько это было сейчас возможно. Чан с трудом оторвался от его губ и не сдержал хриплый стон, когда оборвалась тонкая нить слюны между их языками. Губы Минхо стали краснее и ярче, он весь был растрепанный, взбудораженный, и его взгляд... Чан едва смог сглотнуть, когда встретился с темным взглядом напротив. Глаза Минхо опухли от слез, под ними залегли темные глубокие тени, и от того весь его вид только сильнее косил землю под коленями Чана. Они так и не встали с пола: Минхо жался спиной к стеллажу и крепко держал Чана за галстук, притягивая к себе, Чан, скользя коленями вдоль его красивых и крепких бедер, не мог сопротивляться. И не хотел. Минхо был перед ним — открытый, изнемогающий, жадный — такой, каким его Чан не мог представить даже в самых откровенных фантазиях. — Я так давно влюблен в тебя, Минхо, ты себе и представить не можешь, насколько... — Чан прикусил уютное местечко под ухом, вжавшись туда носом, и зашептал как в бреду: — Ты всегда был такой красивый и недосягаемый, что я не мог не смотреть на тебя, не думать о тебе, о твоих бедрах, о твоей улыбке. С момента, как я на втором курсе увидел тебя на перроне с кошачьей переноской в руке, маленького и вредного, я понял, что не захочу больше никого видеть рядом с собой... Минхо сжал его плечи и неверяще хмыкнул, задыхаясь. — Я пытался, честно пытался, — Чан огладил торс Минхо и подхватил его под ягодицы, приподнимая. Он поменял их местами, усадив Минхо к себе на колени. Они были в самом темном и тихом углу библиотеки во время, когда приближался отбой, и Чан от переизбытка эмоций чувствовал, что был возбужден так, как никогда раньше — на его коленях сидел растрепанный Минхо, раздраженный и не способный насытиться, смотрел неотрывно в глаза и беспорядочно облизывал губы, в нетерпении ерзая своей очаровательной крепкой задницей по его вставшему члену. И продолжал словно бы этим провоцировать — только так, как умел один лишь он. Чан сипло выдохнул. — Я встречался с двумя девчонками по полгода, у меня было несколько интрижек с парнями и старше, и младше, но каждый раз, когда я видел тебя, все они меркли и становились мне не нужны. Я старался делать вид, что ты не особенный для меня, но я не мог относиться к тебе так же, как ко всем остальным, даже когда ты забывался и вел себя себя как засранец. Ты очаровательный, Минхо, забавный и очень красивый, я окончательно понял, что влюблен в тебя на пятом курсе, когда ты назвал меня на зельеварении придурком перед всеми и не побоялся этого. Ты единственный, от кого это звучит, как отражение привязанности, и я понял это. Ты раздражаешься в кругу друзей всегда в шутку, очень мило за ними следишь и ухаживаешь, всегда над ними подшучиваешь и заботишься в своей особенной манере... И все твои фырканья и ворчания... Ты даже не представляешь, насколько ты милый. А когда я увидел тебя с Суни тогда в Большом зале — впервые с той встречи детьми на перроне я видел тебя с ним, — я понял, что скрываться больше невозможно. Я чуть не поцеловал тебя тогда при всех, и после этого множество раз тоже практически срывался... Чан нежно улыбнулся, и накал между ними несколько поутих. Минхо слушал его с замирающим сердцем, не веря, что с ним это происходит в реальности, и постепенно все напряжение из его тела пропадало, пустота внутри становилась приятной, когда наполнялась теплом и светом взаимности. Он, получается, тогда на игре не шутил? — А этот момент с признанием, — Чан вздохнул, — я знал, что ты очень упертый и принципиальный. Просто так тебя в команду было невозможно затянуть, поэтому я решил согласиться на пари. И все, что произошло тогда, было отчасти спланированно. Мне нужно было выиграть, чтобы сблизиться с тобой, поэтому я решил и правда застать тебя врасплох и признаться, но, честно сказать, какие-то вещи ты услышал случайно, потому что я не смог сдержаться. — Это все еще очень подло, — Минхо уткнулся носом в его шею, — поверить не могу, что гриффиндорец способен на такое. — Я никому об этом не рассказывал, но, — Чан тихо засмеялся, — Распределяющая Шляпа на первом курсе настаивала на том, чтобы я оказался на факультете Слизерина. Я настоял на Гриффиндоре и убедил ее отправить меня туда. Это мало кто помнит с того времени, но я убеждал ее очень долго, дольше меня никто тогда не сидел. — Ты ужасен, — Минхо, фыркнув, отстранился, — готов на все ради своей цели. Чан смущенно улыбнулся, и тогда Минхо прижался лбом к его лбу и, растягивая слова, практически промурлыкал: — Не буду скрывать, что это даже заводит, — Чан хрипло вздохнул, — но я так устал от всех этих потрясений, что на большее меня не хватит. Минхо с усталым выдохом привалился к плечу и потер рукой глаза, стирая вновь выступившие слезы. Опомнившись, он несколько раз щелкнул пальцами, и на его ласковое «Суния-я» из темноты прибежал Суни, ткнувшись носом в подставленную ладонь. Минхо смущено прокашлялся. — Где ты нашел Суни? — Он сам пришел, — Чан улыбнулся и протянул к коту руку. Суни понюхал подушечки пальцев Чана и потерся о его ладонь мордочкой. — Я ждал тебя здесь, надеялся, что ты все-таки придешь, и увидел, как в библиотеку вбежал Суни. Я его сразу узнал и подозвал к себе. — Невероятно, — задумчиво сказал Минхо, — ты, похоже, действительно нравишься Суни. — А тебе? — Чан нервно сжал чужую ладонь в своей и повернулся лицом к Минхо. Тот мгновенно застыл и покрылся розовыми пятнами, отводя взгляд. — Ну... — протянул он, — возможно. — Возможно? — Чан, не сдержавшись, засмеялся. — Напомню, что ты ерзал на моих коленях сегодня и, кажется, был не против чего-то большего, чем поцелуи. И тогда на игре ты в самом конце меня оседлал. — Замолчи, — шикнул Минхо с возмущением, пытаясь скрыть, что он смутился. Очень сильно смутился. До того, что снова прочистил горло, прежде чем продолжить. Чан не мог перестать смотреть на его краснеющее лицо и хихикал, прикрывая рот. — Мне всегда было с тобой рядом волнительно, но я не думал, что это перерастет в симпатию. Тем более, что ты всем нравился. В смысле, всему Хогвартсу. Я принципиально не мог поддаться твоему очарованию. — Можешь не продолжать, — Чан чуть отодвинулся и кивнул на свои колени. Минхо, приподняв бровь, вздохнул и лег на них, закрывая глаза. Рука Чана тут же зарылась в его мягкие волосы и стала нежно их перебирать. — Только что косвенно ты назвал меня очаровательным, мне этого достаточно. Фыркнув, Минхо постарался лечь удобнее. Одной рукой он сжимал колено Чана, другой поглаживал устроившегося рядом Суни за ухом. За сегодняшний день произошло слишком много всего, и Минхо чувствовал себя по-настоящему вымотанным. Он умудрился заплакать при Чане от злости, от той же самой злости поцеловаться с ним, не до конца веря в то, что Чан не врал, говоря о своей любви, и сейчас было странно осознавать, что все это произошло с ним за совсем короткий промежуток времени. Минхо несколько смущенно вздохнул. Это все и правда делал он? Вполне осознанно, но на поводу у одних лишь чувств и эмоций? — Минхо, — Чан нахмурился, — если бы Суни не сбежал, ты бы пришел? — Нет, — он вздохнул, — я планировал игнорировать тебя до конца обучения. — Я хотел поговорить с тобой, — Чан ласково убрал прядки с лица Минхо и поцеловал его в лоб, — и я нашел бы способ это сделать. Ты давно не появлялся на занятиях, я переживал. Минхо замер, его дыхание перехватило. Только сейчас он начал понимать, что все происходящее было взаправду. Чан не шутил над ним, не издевался, все, что он сказал сегодня, на игре, до игры — все комплименты, признания, двусмысленные фразы, — все это было настоящим, выросшим вместе с Чаном. Все это время Минхо думал, что Чан пристает к нему со всеми смущающими вещами только для того, чтобы позлить, на деле это оказалось проявлением его привязанности. Иронично, учитывая, что долгое время Минхо занимался тем же самым, сам того не подозревая, — провоцировал Чана, пытался вывести, потому что на его языке это тоже означало привязанность. Джисон однажды сказал ему, что он из тех людей, кто словами «я тебя не люблю» признается в самых сильных чувствах. — Все это случилось, потому что ты понравился Суни, — фыркнул Минхо из вредности и обхватил колени Чана руками. Он все еще немного дрожал после случившегося и искал поддержку в чужих объятиях. Чан засмеялся. — Я знаю, Минхо. И ты мне. Минхо позволил себе уснуть на сильных коленях.       — Чан, — Минхо закатил глаза, — ты пялишься. — Прости, ничего не могу с собой поделать, — Чан засмеялся, — давай продолжим. Основные правила трансгрессии... После случившегося Чан настоял на переносе занятия. Экзамен должен был быть уже совсем скоро, а Минхо ничуть не приблизился к тому, чтобы сдать его хотя бы на проходной балл, и Чан беспокоился. Впрочем, «беспокоиться» было встроенной в него функцией с одним лишь условием — настолько сильно он мог беспокоиться только за Минхо, поэтому сбежать от дополнительных занятий не получилось. Минхо чувствовал себя странно после того, как они друг другу признались, ему было неловко от количества чувств и эмоций, которые он не смог скрыть, так что где-то глубоко внутри себя хотел сбежать от ответственности и сделать вид, что ничего странного не произошло, но не смог — Чан поймал его на лестничном пролете между занятиями и в темном безлюдном коридоре неподалеку вжал в стену. Минхо ради вида попытался вырваться, но Чан так долго и тягуче смотрел ему в глаза, наклоняясь к губам, что Минхо сдался и потянулся навстречу первый, с трудом признавшись себе, что соскучился. Чан целовал его долго и со вкусом, распаляя до ползущего по ногам жара, пока Минхо едва слышно не всхлипнул и не отстранился с явным трудом под предлогом, что Снейп опоздание не простит. Чан вздохнул и, напоследок поцеловав Минхо, сказал, что будет ждать того в библиотеке в том же самом месте после всех занятий. Минхо пришел и был странно взволнован. Чан ему нежно улыбался, но в его глазах мерцало нечто жадное, темное, что не смогло вырваться в прошлый раз, когда они были возбуждены и взбудоражены. Минхо мысленно посчитал до десяти и попросил себя настроиться на подготовку к экзамену по трансгрессии. Все-таки здесь он был только за этим. — Нацеленность, настойчивость, неспешность, — Чан выписал на пергамент три главных правила и, мельком с улыбкой взглянув на Минхо, нарисовал нескладного кота, чтобы поочередно объяснить направленность действий на примере его карикатурных перемещений. — Сначала представляешь, куда хочешь попасть, потом концентрируешься на своем желании это сделать и делаешь оборот вокруг себя, чтобы точка пространства «ничто» стала точкой места твоего прибытия. Минхо задумчиво уставился на кота, который, по велению палочки Чана, перемещался по пергаменту, иллюстрируя под каждым правилом нужное действие, и фыркнул. — Почему кот в мантии? — Потому что это ты, — Чан огладил пальцами костяшки Минхо и накрыл их ладонью, — очень похож на кота, — Чан на мгновение задумался и рассмеялся. — Сейчас дорисую кое-что. — Конверсы? — Минхо закатил глаза, но руку из-под чужой не убрал — было тепло, трепетно и... нежно. — Зачем коту конверсы? — Я не ожидал, что ты носишь популярную среди магглов обувь, — Чан привстал и через весь стол потянулся к Минхо, чтобы поцеловать его в нос. — Плюс двадцать очков Слизерину за хороший вкус. — Если бы я был старостой, то начислил бы по той же причине очки и Гриффиндору, — Минхо смешливо фыркнул, — звезда факультета выбрал самую лучшую кандидатуру на роль своего избранника. Чан рассмеялся, а потом резко замолчал и — Минхо удивленно раскрыл глаза — смутился, продолжая несколько нервно оглаживать чужую ладонь. — То есть, — Чан прокашлялся, — мы... вместе? Минхо зарделся. Изначально он не вкладывал этот смысл в сказанную им фразу и произнес ее исключительно, чтобы потешить свое самодовольство, поэтому отраженная словами Чана суть заставила сердце Минхо упасть куда-то вниз и непередаваемо быстро забиться в грудной клетке. С Чаном всегда так было — волнительно, трепетно, до цветущих садов в местечке между душой и сердцем, а потом горячо и безумно — до сбитого дыхания, замирающего сердца и всхлипов. Двойственность натуры Чана отдавала сумасшествием: раскручивала мир вокруг него, захватывала в водоворот всех, кто был в опасной близости к эпицентру, и выбрасывала обратно в реальный мир, который казался новым и ярким. Минхо был в восторге от того, как нежность и заботливость Чана сливались с темным и жадным чудовищем, рвущимся из сингулярности зрачков, и ненароком все это время держался к эпицентру сумасшествия ближе всех остальных, поэтому увидеть смущенного нервного Чана, оглаживающего волнительно его руку, было забавно и ощущалось так... будто предназначалось ему одному. — Возможно, — Минхо в привычной манере ответил уклончиво, скрывая смущение, и прочистил горло. — Ты снова хотел сбежать? — Чан наклонился ближе, пораженный догадкой. — Минхо, ты боишься? Минхо отвел глаза, попытавшись вырвать руку, но Чан не отпустил — перевернул ладонь Минхо и зажал ее между своими руками, поднес к губам и совсем мимолетно, нежно поцеловал. Сердце Минхо упало вниз, забилось быстрее от волнения, в животе закружились лепестки, когда Чан совсем доверчиво прижался щекой к его ладони и улыбнулся — немного нервно, с дрожью, но счастливо, обнажив ямочки на щеках. Минхо завороженно смотрел на его потрясающе красивое лицо, на мерцающие в солнечном свете вьющиеся пряди и готов был заплакать от ощущения, что всего этого тепла слишком много для него одного, что оно — тепло — такое распирающее и объемное, что согревало все тело, концентратом любви дышало между душой и сердцем — в местечке тайном, сокровенном, в котором самые глубокие чувства невозможно втиснуть в узкие семантические рамки обычных слов — они неизменно выходят за них, не способные вместить придуманные людьми смыслы. — Все в порядке, Минхо, — Чан открыто посмотрел ему в глаза. — Я хочу быть с тобой вместе. Очень давно хочу. А ты? Минхо готов был взорваться от переполняющих его чувств, но фыркнул, отвернулся, пытаясь скрыть горящие щеки, и постарался, чтобы его голос звучал незаинтересованно и обыденно. — И я этого... хочу, — он все-таки освободил свои руки, нервно постучал кончиками пальцев по столу и торопливо заговорил: — Давай продолжим, не хочу объяснять родителям, что завалил экзамен, потому что был увлечен любовной болтовней с гриффиндорцем. Меня тогда даже домовые эльфы засмеют. Чан рассмеялся. — Ты такой милый, когда стараешься скрыть свои чувства, Минхо, — он, не сдержавшись, аккуратно заправил челку за уши Минхо. — Мы можем попробовать на практике. Схватившись за возможность не говорить с Чаном о смущающих его вещах, Минхо встал с места и повторно пробежался глазами по изрисованному пергаменту. Он сконцентрировался на дальней точке библиотеки, воплотив ее формой названное Чаном «ничто», крутанулся на месте и тут же почувствовал, как все его тело сжалось, а потом скрутилось, исчезнув в тугом пространстве. Перед глазами замелькали цветные точки, Минхо видел, как его руки и ноги стали тонкими, прозрачными и бесформенными. Когда воздуха стало не хватать, Минхо вынырнул из пространства, резко распахнув глаза, и обнаружил себя на другом конце библиотеки. Чан махал ему руками и улыбался. — Ты очень быстро учишься! — прокричал он и подбежал ближе, оказавшись вплотную. — Самое время попробовать парную трансгрессию. — Чан, — Минхо нахмурился, — ты останешься без рук, если я попробую трансгрессировать с тобой вместе. — Мне не страшно, — Чан легкомысленно улыбнулся и приобнял Минхо за талию, оказавшись почти к нему вплотную. — Я верю, что у тебя получится. Минхо фыркнул и, набрав в легкие больше воздуха, попытался представить, куда он хотел бы переместиться. Совсем не к месту Минхо, ощутив жаркое присутствие Чана рядом и услышав его хитрый смешок, вспомнил, как вдвоем они жадно обнимались в дальнем конце библиотеки, как Чан тягуче целовал его — с чувством, обжигающе хорошо скользил языком внутри его рта, — как Минхо всхлипывал и нетерпеливо ерзал на его коленях, и совершенно неожиданно представил гостиную Гриффиндора, прежде чем раскрутиться на месте. Чан прижался ближе, выдохнул в шею, и их обоих засосало в пространственную воронку. Мелькали все те же цветные пятна, неслись их расщепленные бесформенные тела, переплетаясь друг с другом. Минхо резко вздохнул и распахнул глаза. Он оказался прижатым к стене темного коридора уже в который раз. Чан стоял напротив и совсем безумно улыбался, приходя в себя. Его волосы растрепались, и Минхо завороженно протянул руку, запустил ее в кудри. Другой рукой, опомнившись, огладил предплечья Чана, ощупал запястья, проверил пальцы и опустил взгляд вниз, проверяя ноги. Чан был совершенно целый, только растрепанный, и Минхо с трепетом почувствовал, как накалилась атмосфера, когда увидел, как колено Чана толкнулось между его бедер. Он почувствовал приятное давление и рвано выдохнул. Чан притянулся ближе, уложив ладонь на заднюю сторону шеи Минхо, обманчиво нежно прошелся кончиками пальцев по затылку и тут же потянул за пряди, заставив откинуть голову. Минхо ощутил горячие губы на своей шее, Чан вжимал его в стену и тяжело дышал, оглаживая коленом пах. — Молодые люди! — раздался рядом возмущенный голос, и Чан отпрянул, оглянувшись. Минхо вздрогнул и быстро одернул мантию. Вдвоем они увидели, как внутри портрета к ним повернулась Полная Дама и пригрозила веером, нахмурившись. — Особенно ты, Бан Кристофер Чан, как не стыдно! Минхо не сдержал смешок и из вредности протянул Чану на ухо: — И правда, Бан Кристофер Чан, как не стыдно старосте Гриффиндора вести себя подобным образом? Чан напряженно промолчал и совсем мимолетно обернулся к Минхо. Тот застыл, ощутив, как по ногам поползла волнительная дрожь, и едва не проскулил, заметив горячую жадность в глазах Чана — мутных, потемневших. Он взял Минхо за руку и повел к портрету. Минхо послушно пошел за ним, не в силах сказать и слова. — Банановые оладьи, — сказал Чан. Дама фыркнула и пробубнила еще что-то, прикрывшись веером. Портрет отъехал в сторону и пропустил их внутрь гостиной. Минхо потрясено подумал, что у него получилось трансгрессировать с Чаном без физических последствий. Вместе с этим до Минхо с опозданием дошло, что они только что в библиотеке решили встречаться. Быть вместе. Он прикрыл рукой глаза, пытаясь скрыть то, насколько оказался смущен неожиданным исходом их продолжительных непонятных отношений и насколько был этому в глубине себя рад. Чан молча вел Минхо через пустую гостиную — в самый разгар дня шли занятия — прямиком в свою комнату. Минхо с тягучим предвкушением шел следом, вцепившись в сильную руку, и успевал смотреть по сторонам — в гостиной Гриффиндора он был впервые. Чан открыл дверь и пропустил Минхо вперед. Минхо зашел в пустую комнату и отстраненно подумал о некотором беспорядке на столе Чана — десятки хаотично исписанных листов пергамента, открытые чернильницы, раскиданные перья и раскрытые книги, внахлест лежащие друг на друге. Фоном Минхо услышал, как Чан наложил заглушающие чары, и в предвкушении вздрогнул. — У тебя здесь такой беспорядок, Чан, — лениво протянул Минхо, — на твоем месте я бы все книги и листы аккуратно разложил по своим местам. Чан медленно на него двинулся. Минхо, нервно ухмыльнувшись, отступил назад и запнулся о кровать, присев на нее. Оказавшись максимально близко, Чан лениво намотал зеленый галстук на свой кулак, притягивая к себе Минхо, и наклонился к его уху, чтобы жарко и хрипло выдохнуть: — А я бы разложил тебя прямо сейчас на своей кровати, — Чан тихо усмехнулся и, обжигающе глядя прямо в глаза, поцеловал. Минхо не сдержал стон, падая на спину и утягивая Чана за собой. Темное нечто в глазах Чана завораживало, подчиняло. От смущенного нервного Чана не осталось и следа, Минхо с восхищением подумал, задыхаясь, что наконец-то он увидел Кристофера. Минхо был так сильно влюблен и безоружен, что на любое касание Чана реагировал ярко и чувственно. В комнате становилось жарче, теснее, а еще отчаянно хотелось большего, чем просто поцелуи. Чан нетерпеливо огладил бедра Минхо, вытянул его рубашку из брюк и задрал ее подол, целуя глубже и чувственнее. Ладони легли на торс Минхо, сжали, жарко обожгли, скользнули выше. Завозившись от пробравшей приятной дрожи, Минхо выгнулся навстречу ладоням, прижался ближе к Чану, обхватив его затылок рукой, и с не меньшим напором принялся целовать ответно — скользнул языком вдоль чужого языка, прикусил нижнюю губу, вызвав у Чана стон, и слегка усмехнулся: Чану от него точно так же сносило крышу. Эта мысль распалила еще больше, Минхо, не сдержавшись, откинулся на подушки и толкнулся бедрами вперед. Он чувствовал, что был тверд, и желал хотя бы незначительного трения, поэтому, когда ощутил вставший член в брюках Чана, неожиданно покраснел и задрожал от того, насколько было приятно тереться своим возбуждением о чужое. Чан оторвался от его губ и прижался к шее, облизывая горло. Когда он прикусил подбородок, Минхо задышал чаще, и Чан замер, отстранившись. — Минхо, — хрипло начал он, — все в порядке? Мы можем остановиться, если ты не хоче... — Замолчи, — Минхо подорвался с места и прижался лбом ко лбу Чана. Чан завороженно замер, глядя в потемневшие глаза напротив. От взгляда глаза в глаза стало жарко, Чан едва не застонал, когда Минхо, всегда сдержанный и отстраненный Минхо, саркастичный и скрывающий свои чувства, смотрел на него так открыто, так жадно, что практически пожирал взглядом. Его радужка совсем исчезла в густом почерневшем широком зрачке, и Чан, совершенно очарованный этим мгновением и этим Минхо, вспомнил, что так смотрят в темноте кошки перед тем, как прыгнуть и схватить добычу. Минхо с придыханием прохрипел: — Если мы сейчас друг другу не подрочим, я буду всю жизнь считать, что меня ты до конца не довел, — Минхо лениво усмехнулся и со стоном протянул: — Давай же, Кристофер. Чан задохнулся и толкнулся бедрами вперед, проезжаясь по стиснутому брюками члену Минхо. Он ощутил, как Минхо сжался, задрожал, и Чан не смог сдержать свою дрожь. Все, что происходило сейчас в его комнате, представляло самый лучший из влажных снов, самую потрясающую фантазию — отчаянно сокровенную, глубинную. Минхо грязно выражался, провоцировал, дрожал в ответ на каждую неслучайную ласку, смотрел прямо темными глазами и бесстыдно терся в ответ, закусывая губы. Он был сейчас такой открытый, искренний, желанный, что Чан балансировал на грани рассудка, не веря, что все это долгожданное сумасшествие происходит взаправду. Он прикусил нижнюю, влажно блестящую губу Минхо, провел языком обжигающую дорожку до уха, вылизал покрасневшую раковину и, не сдержав нетерпеливый вздох, сказал: — Ты жутко заводишь меня, Минхо. Минхо заерзал активнее, Чан ощутил, насколько он твердый, когда Минхо скользнул повторно пахом по его члену. Он резко подался вперед, затягивая Минхо в глубокий и грязный поцелуй, вылизывая его рот, и потянулся к чужому ремню, дрожащими в нетерпении руками вытаскивая его из брюк. Пальцы скользили мимо не в силах подцепить пуговицу, Минхо развязно хныкал, и у Чана шла кругом голова от возбуждения. Это было в разы лучше чем то, что он стыдливо представлял, оставаясь в одиночестве под пологом своей кровати. В фантазиях он гладил бедра Минхо, в особенные дни, когда Минхо был не в меру язвителен, Чан представлял, как перекидывает его через свои колени, сжимая чужие запястья, и с каждым шлепком по обнаженным ягодицам шепчет что-то вроде: «Ты сегодня очень плохо себя вел, Минхо, побудь хорошим мальчиком для меня». Минхо в фантазиях был послушным, громким и смущенным, поэтому настоящий Минхо, реагирующий ярко, жадно, в привычной манере саркастичный и нарывающийся, казался еще более горячим и желанным. Чан застонал. — Как же ты хорош, Минхо, — прошептал он, оглаживая чужой твердый член через влажную ткань белья, — я так долго мечтал о тебе, представлял в своей кровати разное, но реальность оказалась куда лучше... Минхо подался навстречу руке, стыдливо отвернул голову в сторону, но через полуприкрытые веки не мог не смотреть на то, как Чан опускает резинку его белья и на пробу ведет рукой мучительно медленно вниз, оттягивая кожу и обнажая влажно блестящую головку, а потом вверх — так же мучительно медленно, словно бы издеваясь. Чан поднял взгляд, и внутри Минхо с новой силой закружилось спиралями возбуждение, когда их глаза в этот острый интимный момент встретились. Минхо заскулил и нетерпеливо задвигал бедрами, извиваясь. Рука Чана приятно обхватывала его ствол — до сладкой дрожи — и насмешливо медленно двигалась вверх-вниз, большой палец Чана мучительно оглаживал головку, размазывая предэякулят. И все это выглядело бы как банальное желание подстроиться под комфортный для Минхо темп, найти подходящий приятный угол и тесноту обхвата, если бы Минхо не знал, насколько Чан мог быть коварным. — Бан Кристофер Чан, — процедил Минхо, — если ты сейчас же не начнешь делать что-нибудь своей руко... Чан сильнее сжал его член и резко провел рукой вверх. Член дернулся, Минхо задрожал, откинувшись на подушки. — Мне кажется, что ты не в том состоянии, Минхо, чтобы угрожать мне, — лениво протянул Чан, не в силах отвести взгляд от распахнутой рубашки Минхо, обнажающей крепкий торс и покрасневшую грудь с набухшими сосками, изящную линию шеи, выточенные ключицы. Минхо лежал на его кровати, растрепанный, изнемогающий, со спущенными брюками; касаясь головкой живота, стоял колом его красивый член. Чан, встряхнув головой, потянулся руками к своим брюкам, но Минхо, заметив это, перехватил его запястья и дрожащими от возбуждения руками расстегнул их сам, нетерпеливо приспустил кромку белья. Чан замер, рассматривая Минхо на коленях перед собой, и погладил его растрепанные волосы, в особом порыве нежности ласково перебрал пряди. Минхо неловко обхватил его член рукой и, примериваясь, провел вверх и вниз. Чан издал хриплый стон. — Минхо, это необязательно... — начал он, дрожа от возбуждения. Это не было похоже на ощущения, которые испытывал Чан, когда дрочил сам себе, но определенно было приятно и дарило непередаваемые эмоции, возбуждало просто потому, что все это делал Минхо. Его любимый и ненаглядный Минхо. Минхо вздохнул. — Я хочу тебе подрочить, — сказал он, — вообще-то давно хотел, так что... Он не успел закончить, Чан резко подался вперед, опустил Минхо обратно на подушки и придвинулся вплотную настолько, что их члены соприкоснулись. Это ощущение пронзило одновременно их обоих, мгновенно разделило пробежавшую дрожь поровну. Минхо прикрыл глаза предплечьем и совсем обессиленно промямлил: — Чан, я... Чан свел их плоть вместе, обхватив рукой в кольцо, и двинул ладонью вверх. Он пробовал по-разному — менял силу обхвата, скорость, терпел то, как затекало запястье, пока не нашел идеальное положение руки, чтобы было приятно и ему, и Минхо. Чан наклонился к его лицу и свободной рукой аккуратно отнял предплечье от век, заглянул в совсем мутные, невменяемые глаза и втянул Минхо в долгий размеренный поцелуй, стараясь двигать рукой в такт скольжению языка по чужим губам. Он ускорился, когда Минхо особенно сильно под ним задрожал и задышал чаще, сжав бедра, пальцы на его ногах подогнулись. Чан, глядя на Минхо, почувствовал, что сам приближается к краю — в фокусе его взгляда было лицо едва слышно стонущего Минхо в такт движениям, его едва полуоткрытые веки, влажно блестящие губы и очаровательный румянец на скулах. Минхо всхлипнул и кончил, изливаясь на продолжающую двигаться руку Чана. Он крупно вздрагивал, сжимался и глубоко дышал широко открытым ртом. Чан наклонился, поцеловал его потрясающий рот и кончил следом, отстраненно чувствуя, какой влажной и липкой становится его рука. Он упал рядом и глубоко выдохнул. А потом засмеялся. — Что смешного? — Минхо с уставшей расслабленной улыбкой повернулся к нему и слегка ущипнул за бок. — Я снова довел все до конца, — Чан всхлипнул от смеха, зарывшись носом в плечо Минхо, — два конца довел до конца. Минхо сначала хотел просто фыркнуть от смеха, но не сдержался и хохотнул — так очаровательно и звонко, что Чан прижал его к себе близко-близко и поцеловал во взмокшую макушку. Минхо обнял в ответ, закинул все еще подрагивающие ноги на согнутые колени Чана и сквозь улыбку сказал: — Это самая ужасная шутка, которую я слышал.       Минхо одиннадцать лет, рукава его длинной широкой мантии постоянно съезжают к самым кончикам пальцев, которыми он держит кошачью переноску. Вокруг шумно и пыльно: гудят поезда, механический женский голос объявляет посадку, предупреждает о прибытии, люди снуют туда-сюда в спешке и перекрикиваются. Нахмурившись, Минхо шепчет тревожно мяукающему Суни, что стоит подождать еще совсем немного. Мама рядом улыбается и подталкивает Минхо и все его чемоданы к стене-порталу — вот-вот должен отбыть поезд в Хогвартс с платформы девять и три четверти. Минхо смотрит на маму и, когда та ему ободряюще кивает, несется вперед, не в силах от страха открыть глаза. Стена становится мягкой, проглатывает его тело вместе с кошачьей переноской и выплевывает на еще более шумную платформу: слышатся волнительные причитания родителей, голоса юных волшебников звенят в воздухе. Минхо с интересом оглядывает проводника у входа в вагон поезда — волшебник одет в красную длинную мантию, на его голове подпрыгивает шляпа-котелок, выкручивается в воздухе, он с улыбкой гладит детей по голове и проверяет их билеты. — Минхо, ты готов? — мама останавливается рядом с несколькими чемоданами и улыбается, оглядываясь вокруг. Минхо с тоской успевает подумать, что в следующий раз увидит нежную материнскую улыбку в лучшем случае на зимних каникулах или летом, когда окончит первый курс. И скрывает рвущийся наружу всхлип за равнодушным фырканьем. — Конечно готов, я очень долго ждал этого! — говорит он и садится напротив кошачьей переноски, подставляет к решетке ладонь. Мордочка Суни тут же появляется, и Минхо нежно гладит влажный холодный нос. — Почему я могу взять только одно животное с собой? А как же Дуни и Дори? Суни будет очень скучно без них. — Мы с папой проследим за ними, а Суни проследит за тобой, — мама гладит Минхо по голове, — Дуни и Дори очень будут ждать тебя и Суни на каникулы. Минхо улыбается и просовывает руку между прутьями, чтобы успокаивающе погладить испуганного Суни между ушами. Он слышит, как объявляют о скорой посадке, видит спешащих к вагону волшебников и поднимается с земли, чтобы отряхнуть мантию и подхватить покрепче переноску с Суни, прижимая к своей груди. Торопливо пробегающий мимо него кудрявый темноволосый мальчик чуть старше резко останавливается совсем рядом, широко открывает рот и с восхищением дергает свою маму за рукав ее красивой элегантной мантии. — Мама, смотри, какой красивый! — и, не стесняясь, показывает на Минхо пальцем. Его улыбка широкая и солнечная, обнажает милые ямочки на щеках. — Похож на кота! Мама Минхо смеется, прикрывая рот, и подталкивает обескураженного сына в спину. — Ну давай, Минхо-я, поздоровайся, кажется, ты уже нашел себе друга. — Он какой-то очень шумный, — капризно шепчет Минхо и смущенно прижимает к себе переноску, слыша, как заинтересованно мяукает Суни, прижимаясь носом к решетке. Мальчик напротив смотрит прямо в глаза, держит за руку свою удивленно улыбающуюся маму, солнце путается в его мягких пушистых кудрях, теплые лучи оседают на милом лице едва заметными веснушками. Он подходит ближе и с любопытством заглядывает в переноску. Минхо видит, как Суни вытягивает рыжую лапу, видимо, потягиваясь, и кудрявый мальчик аккуратно ее сжимает, а потом поднимает взгляд на Минхо. — Кот такой же очаровательный, как и его хозяин, — и снова улыбается, протягивая руку. — Меня зовут Чан! Минхо удивленно смотрит на протянутую ладонью вверх руку и неуверенно сжимает ее в ответ. Солнечный свет этим днем по-особенному теплый. Мимо бегут волшебники, гремят чемоданы. Поезд гудит в последний раз и отходит с платформы, направляясь в Хогвартс.