Обнаженное оружие

Растворенный в ощущении уюта, столь непривычного, Ким и не замечает, как засыпает вновь. Приятная тяжесть руки Порче, лежащей поперёк живота, не исчезает ни на секунду, будто ограждая от мира кошмаров. Мгновение это настолько сильно впечатывается в подсознание, что проникает в тонкую материю сна. В нём Ким не понимает кто он и где находится, всем телом и существом обращаясь в нежность к юноше напротив. Наваждение сна спадает, стоит руке Порче, перевернувшегося на другой бок, исчезнуть с тела. Ким открывает глаза. Предельно осторожно поднимаясь со скрипучего дивана, чтобы не потревожить спящего, он ещё не знает, что принесёт им этот день. Незнание дарует покой, с появлением в его размеренной жизни Че напрочь потерянный. Неприятности, следующие за этим недоразумением неотступной тенью, достаются Киму как бонус в комплекте. Ким и не вспомнит так сразу, когда последний раз отлаженные внутренние часы позволяли ему спать до середины дня. Сваливает это на усталость после почти что трех суток на ногах. Зацикленный на размышлениях, так и не отпустивших голову, он ощущает фантомное покалывание на подушечках пальцев, скользивших по бархатистой коже совсем недавно. И не замечает толком мира, проносящегося, успевая умыться, поставить на плиту омлет и покормить кошку. — Пи', — отвлекает Кима сонный парень, видимо, привлечённый на кухню ароматами. — Пожалуйста, завари кофе и на меня, — на лице проступает отчётливый румянец от допущенного спросонья привычного обращения, поэтому Порче делает вид, что крайне увлечён наливанием воды в стакан. Ким отвечает кивком, сосредоточенно поддевая лопаткой омлет по краям. Своим присутствием на крошечной кухне Порче будто добавляет окружающему миру лишний десяток градусов тепла, вызывая у него неизвестной пока ещё природы неловкость. Даже дышать легче становится, когда Че скрывается за дверью ванной. Ким не может назвать это чувство плохим, но оно доставляет дискомфорт от понимания, что тут не мозг, рациональный и логичный действует, а сердце по-детски наивное, подавляемое годами. Сознательно заблокированные эмоции, способные в его работе только служить помехой, теперь прорываются шквалом. Разделив напополам, Ким раскладывает еду по тарелкам, выставляя на небольшой стол друг напротив друга. К этому моменту капсульная кофемашина наливает первую кружку кофе, чей аромат наполняет помещение неуловимым уютом. Поставив наливаться вторую, Ким отходит к холодильнику, доставая купленную, памятуя о пристрастиях Че, вчера вечером кокосовую воду. Он не ждёт, пока Че выйдет из ванной, понимая, что в его присутствии есть станет в разы сложнее. Остаётся половина порции и треть кофе, когда голова автоматически дёргается на звук открывающейся двери. Одежда Кима, предпочитающего в повседневной жизни оверсайз, забавно висит на парне. Скользнув взглядом совершенно точно незаинтересованным, Ким утыкается в тарелку. — Приятного аппетита, — желает Порче, просто чтобы не молчать. — И тебе, — отвечает Ким. С влажных после душа волос на стол падает капля, на которую ни один из них не обращает никакого внимания. Бряцанье вилок о тарелку прерывается только стуком кружек двух людей, что не поднимают глаз ни на секунду. Порче, кажется, ещё ни разу не ел настолько неловко. Сладкий кофе, на вкус почти как дома, приятно согревает желудок. Дом. Неизвестно, когда теперь он окажется в квартире, успевшей стать родной. От этих мыслей становится немного тоскливо. За какую-то неделю жизнь успела сделать столько резких поворотов, что реагировать на все сразу Че просто не успевает. Выпускной, три покушения, предательство, а теперь, как вишенка на торте, жизнь под одной крышей с наёмным убийцей. Своими глазами ведь видел, как без лишних размышлений Ким стрелял в людей, так откуда это чувство защищённости, что рядом с ним только крепнет? Страх и на треть не такой сильный, какой он должен испытывать, оставаясь в одной комнате с монстром. Монстром ли? Чего ждать от человека, умеющего менять лица по щелчку пальцев? Слишком свежи в памяти лживые улыбки, поцелуи, очевидно вынужденные для мужчины, сидящего напротив. Где за всем этим настоящий Ким? Тот ли он человек, что улыбается своей кошке и готовит для него суп или это тоже часть притворства? Не приснилось ли ему тепло чужих рук этим утром? Рой вопросов, которым суждено остаться без ответа. Ни в чем сейчас Порче не может быть уверен до конца. Тяжесть этого осознания придавливает к земле, не даёт лишний раз вздохнуть. Провести под её гнетом ещё хоть день кажется страшнейшей из пыток. К черту. — Могу я сходить к морю? — спрашивает Порче у Кима, моющего за собой посуду. — Да, — отвечает коротко тот, удерживаясь от наставлений о запрете активностей, переданных доктором. Море магнитом тянет Порче, обещая покой и избавление от мыслей, жалящих без остановки глупую голову. Следом за Кимом, Че быстро споласкивает тарелку и кружку. В своей квартире он не испытывает неудобств, даже если посуда копится неделю прежде, чем запустить посудомойку, здесь же хочет выглядеть человеком аккуратным. И хотя нетерпение одолевает, сначала он принимает таблетки, параллельно дожидаясь, пока впитается мазь от всё ещё немного ноющего ушиба. Последнее, чего ожидает Че, когда, взяв с крючка в ванной выделенное ему полотенце, выходит за дверь, увидеть Кима следующим за ним. Смещение внутреннего фокуса с его персоны было целью этой прогулки, но теперь, когда виновник раздрая в душе идёт следом, ни о каком спокойствии и речи быть не может. Вопреки всему, с ним Порче хотя бы чуточку веселее и безопаснее, чем одному. Всё тело передёргивает от безумной ухмылки Порша, стоящей перед глазами как наяву. С каждым шагом к бескрайней глади, будто становится на пару градусов легче. Порче ускоряется, почти переходя на бег, останавливаясь в шаге от приливающих волн. Ослепительное дневное солнце уже полностью вынырнуло из спокойной, почти не колышущейся воды, и сейчас искрит лучами на её поверхности. Необъяснимый трепет окутывает, оставляя несколько минут разглядывать прекрасные переливы. Выходя из подобия транса, Че несколько раз быстро моргает, ощущая, как собираются слезы. Море слишком напоминает о беззаботных семейных поездках, наполненных радостью днях. Море пахнет счастьем. Отбросив мысли, Порче снимает с себя штаны, аккуратно складывая их поверх кроссовок, но футболку, теперь напоминающую платье, оставляет, стесняясь оголяться совсем. С другой стороны, портить одолженную вещь Че не хочет. Желая обзавестись как можно скорее одеждой, принадлежащей только ему, одеждой, не пропитанной запахом Кима, не ощущающейся так же остро, как его прикосновения, Порче всё-таки снимает еë, обнимая себя руками. Повернув голову, он встречается со взглядом абсолютно нечитаемым. — Пойдёшь купаться? — предлагает неловко Порче, чтобы оправдать хоть чем-то внимание. — Иди вперёд, — может прохлада воды выбьет из Кима всю эту дурь, мелькающую в подсознании. Не в силах отвести глаз от спины Че, Ким избавляется от одежды. До этой минуты он и не планировал заходить в море, но сейчас это буквально становится необходимостью. Ведёт слишком сильно. Вода чересчур тёплая, не помогает снять напряжение. Проходя мимо Порче, зашедшего по пояс и не двигающегося с места, Ким почти не специально задевает его плечом. Делая вид, что не заметил этого, он углубляется, пока не скрывает плечи. Оттолкнувшись от дна, Ким гребёт руками, заныривая. Под водой слышен только давящий на уши шум, умиротворяющий, успокаивающий мысли. Порче плавает достаточно хорошо, как, наверное, и любой житель Таиланда, но, глядя на Кима, отдаляющегося с достаточно высокой скоростью к буйкам, испытывает даже толику зависти к его способностям. Откидываясь на спину, Че позволяет солёной воде принять себя в объятия, выталкивающие к поверхности, не дающие утонуть. От слепящего солнца приходится прикрыть глаза, а расслабленное тело колышет мелкими волнами. Полностью растворившись в моменте, Порче не замечает ход времени. Выходит из воды, только когда физически чувствует на себе чужой взгляд, осознавая, что Ким уже достаточно давно наблюдает за ним с берега. Капли скользят по идеально сложенному телу, вынуждая Порче следить за их движением. Сглотнув, он закусывает губу, отводя взгляд и понимая, как нелепо сейчас выглядит в глазах Кима. Сердце заходится, отдавая громким гулом в ушах. Накинув на плечи полотенце, он усаживается чуть позади Кима, только сейчас подмечая, что тот не взял с собой вообще ничего. Должен ли он предложить своё? Не будет ли это лишним? — Держи, — промокнув голову, Че все же протягивает полотенце. — Спасибо, — Ким принимает, хотя уже почти обсох на солнце. Минута за минутой, сидя на песке и наблюдая как Порче то лежит на волнах, то выходит на берег, чтобы обсохнуть, Ким чувствует боль почти физическую, осознавая, что жить можно вот так. Без постоянного страха, без риска, спокойно и размеренно проводя дни. Это осознание надламывает в нём что-то важное, составляющее основу его личности. Ким хочет остаться навсегда в этом безоблачном дне, купаясь в лучах-улыбках его личного солнца. Быть рядом с Порче не ради сделки или из необходимости. Быть рядом не как защитник, а как достойный его внимания человек, которым Ким точно не является. — Пора, — тихо говорит он сидящему рядом Порче, когда отсвет алого заката появляется на горизонте. — Пора, — соглашается, поднимаясь Че. К этому моменту усталость безраздельно владеет всем его телом, напоминая, что не прошло и суток, с тех пор как Порче выписали из больницы. Еле передвигая ноги, единственное, чего Че желает сейчас — чтобы как в детстве кто-нибудь понёс на ручках. Покрасневшие под палящим солнцем плечи саднят от соприкосновения с грубоватой тканью футболки. Войдя в дом, первым делом Порче направляется в душ, чтобы смыть с себя остатки песка, находящегося буквально везде, даже в самых неожиданных местах. Спокойное счастье, так контрастирующее с утренней напряжённостью, разливается теплом у самого сердца. Выходя из ванной, сдержать довольную улыбку не может совсем, хотя внимание тут же привлекает звонящий непрерывно телефон, рядом с которым стоит Ким. — Макао. Уже минут десять названивает, я не стал брать, — отвечает он на неозвученный вопрос. — Спасибо, — автоматически отвечает Киму Порче, смахивая вправо, чтобы принять вызов. — Ало? — произносит в трубку. — Ничего не спрашивай и позови к телефону Кимхана, — слышит Че резкое от Макао. — Что? — игнорирует инструкции Порче, ничего не понимая. — Быстрее, ну, — слышит в ответ. — Это тебя, — нерешительно передавая Киму телефон, Порче видит недоумение у него на лице, зеркально повторяющее собственное. — Да? — Ким отвечает, стоя рядом, но спустя секунды разговора мрачнеет и уходит на улицу. Проводив его взглядом, Порче напрягается, не понимая, что происходит. Подслушать не решается, пообещав себе потом расспросить Кима, и подходит к холодильнику, суетливо доставая сваренный вчера суп, чтобы занять себя хоть чем-то в нервном ожидании. Хозяйничать в чужом жилище немного неудобно, но не всё же Киму проявлять заботу. Поставив суп на плиту, Че нагибается, чтобы погладить Мими, трущуюся о ноги, чувствуя лёгкое головокружение, вынуждающее опереться о столешницу. — Кушать хочешь, малышка? — проморгавшись и открывая шкафчики в поисках корма, спрашивает нежным голосом. В ответ слышит пронзительно-голодное мяу. Потянувшись к дверце верхнего, чувствует на своей руке чужую, дёргаясь от того, как неслышно подошёл Ким. — Извини, я не хотел, — врёт, очень даже хотел, только Че об этом знать необязательно. Достав всё же корм, Ким насыпает его в миску, как бы между делом добавляя: — Мы уезжаем. Сегодня. — Что-то произошло? — взволнованно спрашивает Порче. — Он не рассказал, только сказал увезти тебя подальше, — вернув телефон парню и отойдя к шкафу с одеждой, Ким немного суетливо достаёт из него вещи. Снова лжёт. — Зачем? — всё ещё не понимает Че. — Понятия не имею, но Макао был весьма настойчив, — Ким даже рад тому, что успел отвернуться, собственная мимика подводит, выдавая истинные переживания. — Мы ведь и так не пойми где, этого недостаточно? — Очевидно, нет. Внутри поселяется червь, грызущий волнением. Что такого могло произойти? Как выяснить? Порче набирает Макао повторно, но в ответ слышит лишь голос девушки, сообщающей монотонное: «абонент временно недоступен». Становится по-настоящему страшно. — Может, стоит поехать к ним? — вырывается у Порче. — Нет, — без промедления отвечает Ким, спустя короткую паузу добавляя, — что бы там ни произошло, разберутся без нас. Эмоции Кима всегда подёрнуты коркой льда, но в эту секунду сквозь неё пробивается нечто столь яркое, что укрыть не выходит. Взгляд Че ищущий и цепкий. Ким не выдерживает первым, разрывая этот назойливый контакт. Прикусив губу, Порче отворачивается. На автопилоте он делит суп на две порции, расставляя тарелки друг напротив друга. Садится сам, обращая внимание, что Ким от сборов не отвлекается. — Еда готова, — зовёт Че, цепляясь за малейший повод продолжить диалог, выспросить ещё хоть что-то. — Позже, — изо всех сил Ким старается не дёргаться и не выглядеть торопящимся. Не выходит. На какое-то время Че показалось, что этот день сделал их немного ближе. Очередная иллюзия, с треском разбитая о реальность. Настроение, до этого бившее любые рекорды, стремительно падает. Вяло ворочая ложкой, он вливает в себя суп, наблюдая за Кимом, успевшим за столь короткий срок упаковать огромный чемодан. Очевидно, дело привычки. Внимание привлекают два пистолета, выложенных на диван. Вопрос «зачем?» вертится на языке, оставаясь неозвученным. Потянувшись в разные стороны, чтобы размять ноющие после физической нагрузки мышцы, Порче поднимается из-за стола. Усталость делает тело болезненно вялым, совсем расслабленным и только сейчас Че понимает, что не стоило, наверное, проводить столько времени в воде. Заканчивая мыть посуду, Порче замечает, что Ким всё же садится наконец поесть. Не заостряя на нем внимание, уходит в ванную, проверяя, успели ли высохнуть достиранные с утра вещи. Естественно, переодеться ему приходится в полусырое. Легковушка тормозит у дома ровно через полчаса. К этому моменту на улице совсем темнеет. Узкие улочки, по которым петляет машина, прежде чем выехать на трассу, тонут во мраке, разбиваемом одним лишь светом фар. Волнение никуда не уходит, лишь немного притупляясь после того, как Порче оставляет Кхуну с десяток сообщений, на которые парень отвечает коротким: «Позже». Ким сидит на расстоянии полуметра от него не первый раз за день, но именно сейчас это ощущается по-особенному остро. Утренний эпизод снова встаёт перед глазами. Задумка, неожиданно пришедшая в голову, пугает Порче своей дерзостью. Но сделать это точно ведь не страшнее, чем то, как он обманул Кима на складе в прошлый раз. Несколько минут сомнений, и Че решается претворить её в жизнь. Откинувшись головой на спинку и немного съехав вниз, он делает вид, что уснул, утомлённый дорогой и днем на пляже. Ещё спустя пару минут, голова клонится вбок. Ещё спустя пару минут, тело немного съезжает влево. Ещё спустя пару минут, голова Порче соприкасается с плечом Кима. И мир вновь останавливается.

***

Сидя на смятых простынях кровати в своей комнате и наблюдая за расхаживающим кругами по коридору не меньше получаса Макао, Кхун уже понимает — случилось что-то непоправимое, но лезть прямо сейчас не решается. Расслабленное сегодня, на контрасте со вчерашним днём в больнице, ощущалось превосходной передышкой перед очередным забегом, до этого момента. Первые три вызова нежащийся в его объятиях Макао скинул, о чём сейчас наверняка жалеет. Из обрывков услышанного Кхун и не понял ничего толком, теперь смиренно ожидая, когда парень освободится. Это происходит ещё спустя минут десять. Мельтешение из стороны в сторону завершается, но сам Макао не идёт к нему, а спускается вниз. Поднявшись, Кхун следом торопится, уже внизу слыша голос парня, доносящийся из кухни. — Не мне тебе объяснять, в каком вы сейчас положении Кимхан. Увози его, — Кхун правда не собирался подслушивать, но это имя заставляет остановиться в паре шагов от входа. — Что из фразы «Вегас в реанимации», ты воспринял как «можете не торопиться и подождать с отъездом до завтра»? — язвит Макао в трубку. — Я не огрызаюсь, просто переживаю за Порче. Сбрось СМСкой твой номер, не стоит лишний раз тревожить его, — тишина повисает, давая Кхуну понять, что разговор окончен. Войдя на кухню, он тут же обвивает руками талию Макао, укладывая голову на плечо. Выдыхает, прикрыв глаза, ощущая, как сжатое пружиной тело расслабляется. Чувствует, как тот голову на него откидывает, в тайне радуясь, что не оттолкнул. С его вечной игрой в молчанку вполне ведь мог закрыться в очередной раз и уйти. — Не спросишь? — произносит Макао на грани слышимости. — Расскажешь, когда будешь готов, — хотя вопросы и рвутся, а волнение за Вегаса с Питом зашкаливает, Кхун не торопит его. Притворяется хорошим, хотя самого от нетерпения подёргивает. — Позже, сейчас нужно в больницу, — решает Макао, пользуясь этой небольшой подаренной паузой, исчерпывая её всю, пока не чувствует на виске любимые губы. — Тогда нам стоит поторопиться, — твёрдо, но тихо говорит Танкхун. — Мне стоит поторопиться, ты остаёшься, — поджимает губы Макао, в попытке не выдать всю ту бурю, разрывающую изнутри. — Даже не начинай, — усталость берёт верх над Кхуном. И почему обязательно быть таким упрямцем? — Я не собираюсь снова подвергать тебя опасности, — заводится с пол оборота, поднеси спичку — полыхнёт. — Я не собираюсь спрашивать у тебя что мне делать, — не уступает Кхун, провожая глазами отходящего стойке за сигаретами Макао. — Заебал, подохнуть хочешь — пожалуйста, — прикуривая, раздражённо кидает Макао. На сборы хватает трех минут, по прошествии которых они усаживаются на заднее сидение машины, доверяя вести телохранителям, очередным из нескончаемой вереницы им подобных. Не смущаясь чужого присутствия, Макао ложится головой на колени Кхуна, этим жестом извиняясь, за очередной срыв. Кхун и не винит, сам не знает, как бы себя чувствовал на его месте. Они не молчат долго. Макао начинает сбивчиво, и краткая сводка событий этого дня, включающая в себя новость о похищении Пита людьми, от которых нельзя ждать ничего хорошего, и то, что врачи откачивают прямо сейчас Вегаса, сами собой перетекают в рассказ гораздо более длинный, льющийся из Макао бесконтрольно. О детстве, почти забытом, и о том периоде после, проведённом с братьями, фактически заменившими для Макао родителей. О пожаре, что унёс его отца. О матери, что оставила ребёнка в совсем раннем возрасте, сбежав даже не от Макао, а от образа жизни, связанного с его рождением, оставив жизнь продажной женщины, чтобы найти своё место в мире. Макао не держит на неё зла. Он бы сбежал сам, если бы мог. О Фемиде, воплотившей мечты Пита о справедливости. О той грязи, в которой варится все эти годы, вынужденный изображать беззаботного подростка, а на деле представляющий из себя чудовище уродованное, искалеченное. О том, какой отдушиной для него стал Танккхун. Наконец находит в себе силы сказать: — Любовь к тебе единственное светлое, что есть в моей жизни. Ты для меня и есть жизнь, Кхун. Из машины, уже минут пять стоящей на больничной парковке, Макао выходит первый. Не оборачивается, не смотрит на парня, давая пространство для решения, но уже заранее смиряясь с его уходом. А у Танкхуна внутри сверхновая взрывается от этого тихого признания. От слов, которых месяцами ждал. Только вот боль всё портит. На себе её поганую ощущает, пропускает сквозь ребра саднящие. Жалеет, что не смог забрать её раньше. Не был тем, кому Макао рискнул бы открыться. Себя винит. Сигарета тлеет от очередной затяжки. Выпущенный из лёгких дым с ароматом шоколада, примешанного к никотину, рассеивается в тусклом свете парковочного фонаря. Кхун бросает окурок в асфальт, спеша наконец догнать Макао. Больничная холодная лампа на пару секунд слепит после полумрака улицы, стоит миновать стеклянные двери. Оглядываясь, Кхун сначала не находит, ожидая увидеть его у стойки регистрации, но успевает заметить макушку, заворачивающую в соседний коридор, устремляясь за ней. Нагоняет уже в зоне ожидания для родственников, заставленной рядами стульев. Помимо двоих телохранителей, рядом с Макао к этому моменту появляется женщина, которую Кхун раньше не видел. Они о чем-то тихо переговариваются, и Танкхун не хочет мешать, но всё равно подходит, тут же сплетая их пальцы. Ни секунды дольше стерпеть не может. Макао дёргает от неожиданности. Взгляд недоуменный на Кхуна поднимает и невольно губы в улыбке растягивает. Он здесь, не сбежал никуда, остался рядом. Булыжник размером со скалу падает с сердца, пуская по самообладанию сеть трещин. Голос Мии, докладывающей о критичном состоянии Вегаса, теряется и лишь невероятным волевым усилием, Макао сосредотачивается вновь. — Мы опоздали, успей мы прибыть хотя бы на двадцать минут раньше, всё было бы иначе. Господина Вегаса сейчас оперируют, пока неизвестно, получится ли спасти. Я назвала чужие данные, когда его регистрировали. Это выиграет нам время, но чем быстрее получится уехать, тем лучше. Вам тоже нельзя здесь оставаться, — докладывает женщина. — Исключено, я уйду отсюда только вместе с братом, — обрывает её Макао. — Даже если господин выкарабкается, забрать его из больницы — всё равно что своими руками добить, — спорит Мия. — Оставить его здесь ничуть не лучше. Думаешь, узнав, что он выжил, Кинн не придёт завершить начатое? — для себя Макао уже всё решил, осталось только отослать Кхуна подальше, лишь бы он в безопасности оказался. — Мы утроим охрану, — сдаётся девушка, которой Макао движением головы приказывает отойти. — Ты уедешь, Кхун. Прямо сейчас, даже не думай спорить, — устало Макао целует юношу в нос, подавляя шквал ответной агрессии, продолжая тут же: — отсидишься в Канчанабури, я поеду следом, как только Вегаса можно будет транспортировать. — Не будет ли мне безопаснее рядом с тобой, если они придут? — вопросом пытается убедить его Танкхун. — Точно нет. Это всего на день, максимум на два. Я буду звонить постоянно. И писать тоже буду, только не упрямься, уезжай, пожалуйста, — убеждает, а сам выть хочет от возможной разлуки, от того, что она может принести. — Уедем вместе. Ты ведь в ещё большей опасности, — пробует, даже не надеясь на положительный ответ, Кхун. — Не могу, — ожидаемо произносит Макао, ещё раз целуя в нос. Следом сразу же губы находит мягкие, послушно приоткрытые, будто в ожидании. Невесомо их касается, очень нежно, с трепетом, так часто в присутствии Кхуна испытываемым. Наслаждается им. В разы ярче, будто по-новому, ощущая теперь, что это всё его по праву. Что Кхун близок именно с ним, настоящим. Принимает Макао без прикрас. Разорвать поцелуй — сродни преступлению, на которое приходится пойти ради сохранности его жизни. Чем быстрее Кхун окажется в убежище, тем лучше. Они выходят на парковку, держась за руки, страшась даже на миг разорвать прикосновение. Кажется отпустишь — исчезнет тут же. Пеплом осыпется к ногам с очередной тлеющей меж пальцев сигареты. — Два дня. Задержишься, никакие силы меня там не удержат, — говорит Кхун, выпуская из лёгких струйку дыма в его лицо. — Буду писать каждую минуту, ещё надоесть успею, — нервно-шутливое. Макао и сам не уверен даже в том, что будет с ним завтра. — Иди в машину, — торопит Макао, а сам котом льнёт без сил оторваться. — Отпускай, — тихо говорит Кхун. Сам себе противоречит, тут же целуя болезненно, вкладывая весь ад, что в груди. Любит. Машина отъезжает от больницы, увозя на заднем сидении парня, с тоской в окно наблюдающего, как жизнь его остаётся под пятном парковочного фонаря. Кхун уже жалеет, что сдался так просто. На месте тепла пустота селится, уничтожающая. И представить страшно, к чему приведут эти несколько дней. До ужаса, до крика, на горле осевшего, но не вырванного. До боли в ладонях, в которые ногтями впивается. Оживлённые даже ночью, дороги Бангкока сменяются трассой. На живописные красоты Кхун внимания не обращает, полностью в мысли погруженный. Сменяя кошмар настоящего, выплывают кошмары прошлого. Воспоминания, которым места не давал целый год, запихивая поглубже любыми способами от наркоты до случайных связей. А те всё равно лезут, прорываются вместе с презрением к самому себе.

Год назад

И для чего пришёл? Кхун в очередной раз меняет положение на диване, подтягивая ноги под себя. Перед ним, сидя на полу, уже четвёртый час без перерыва играют в плейстейшн Кит и Онар. Раздражение всё больше разбирает, заставляя Танкхуна уйти на кухню, чтобы скурить очередную сигарету. Зачем вообще Кит позвал его сегодня? Напомнить, что собственный парень в списке приоритетов находится ниже ебучих видеоигр? За весь день на него обратили внимание от силы раз, и тот, когда дверь открывали. И всё равно приходит, раз за разом расписываясь в собственной слабости, которую слабостью не считает. Любовью мнит, ещё не желая осознавать, как его пользуют. Кит для него всё. Буквально. Они познакомились в одной компании, едва Кхуну исполнилось пятнадцать. Постоянное отсутствие родителей в стране здорово развязывало руки. Тогда Кит ещё был галантен и обходителен, делая всё, чтобы привлечь внимание подростка. Когда Кхун узнал о наличии у парня жены, он уже был влюблён так сильно, что это не стало препятствием. Звучит грязно, даже мерзко, но Кхун верил Киту беспрекословно, проглатывая слова любви вперемешку с заверениями о скором разводе. И спустя год верит, слушая рассказы о стерве, клянущейся лишить встреч с сыном, если Кит уйдёт. Ненавидит её, хотя ни разу в жизни не встречал. Иногда Танкхун думает, что его любовь похожа на помешательство. Ему он подарил себя в первый раз, без каких-либо сомнений, до сих пор с волнением вспоминая тот трепет и нетерпение, которые испытывал. Сейчас секс в их жизни сводится к встречам у Кхуна дома, всё менее редким, а оттого более желанным. Но вместе они почти каждый день. То, как сегодня, у Онара, лучшего друга Кита, то на вечеринках той самой компании, в которой познакомились. На пятый час втыкания в их «увлекательное» игровое соревнование, Кхун сдаётся, растекаясь по тканевому дивану и задрёмывая, чем не привлекает никакого внимания. Проникая в сам сон, хаотичными звуками вплетается чужой разговор на повышенных тонах, буквально выдёргивая Кхуна за собой. — Думал у кореша заныкаешься, и мы тебя не найдём, Кит? — напирает Сувит, и открывший глаза Кхун видит, как его парню по лицу прилетает далеко не слабый удар. — Вы чего? — возмущение тонет в ответе его мужчины. От взгляда, которым пришедший Сувит окидывает Кхуна, передёргивает всем телом. — Да нахуй бить-то? Я тебе физически сейчас нигде столько денег за раз не найду, — утирая потёкшую из носа кровь, скалится Кит. — Ты меня сколько завтраками кормишь, уебок? Давай что есть, — Сувит с превосходством, явно читающемся, протягивает руку. — И хули тебе толка будет с моей тысячи бат? — раздражается Кит ещё больше, окровавленной рукой доставая из кармана смятую купюру. — Нехуй было занимать, если отдать не можешь, — забирая несчастный косарь, произносит Сувит. — Хоть почку продай, завтра чтобы деньги у меня были. Шлюху твою как залог заберём, — снова обращая внимание на Кхуна, так и стоящего рядом с диваном, добавляет. Танкхун и не понимает сначала, что речь о нем, не привыкший слышать подобное в собственный адрес, тем более от знакомого, с которым точно не ругался. В поисках поддержки он скользит взглядом к лицу Кита, в этот момент отворачивающего голову. Растерянно переводит глаза на Онара, всё это время стоящего флегматично и отрешённо. Не верит до конца в происходящие, когда Сувит зацепляет его локоть и за собой тащит. — Я никуда не пойду с вами, Кит, скажи ему, — шипит Кхун, пытаясь руку выдернуть, но гад крепко держит. Кит не произносит ни слова. — Сувит, я тут при чем? Решайте между собой всё, — уже в машине, в грудь Кхуна заползает липкий страх от непонимания куда и зачем его везут. — Завали. Если твой мудак слово держать не научился, будешь за него отвечать, — с поганой ухмылкой произносит Сувит. — Сколько он должен? Я отдам, — предлагает Кхун, только сейчас додумавшись до такого решения. — От тебя нам не деньги нужны, — мерзко облизнув нижнюю губу, Сувит смотрит сначала на него чересчур плотоядно, а потом переводит взгляд, полный предвкушения на своего друга. Кхуна передёргивает, слезы в уголках глаз собираются. Он такие взгляды знает. И раньше ловил их на себе во время вечеринок, раздевающие, грязные. От того и посещал их не сильно часто, либо в компании двух лучших друзей, что точно в обиду не дадут, либо в компании Кита. Наличие парня давало чувство защищённости, неприкосновенности. Когда машина тормозит в паре кварталов у многоквартирного дома, Кхун предпринимает отчаянную попытку сбежать, но останавливается сам, как вкопанный, глухой хлопок выстрела слыша. — Веди себя послушно, шлюха, а то следующую пулю в тебя пустим. На негнущихся ногах Кхуна за локоть заводят в комнату, света не включая. Вполне даже уютную — длинный шкаф-стенка с открывающимися наружу дверцами, тумба с телевизором, диванчик и кровать поперёк, только пачки чипсов и бутылки из-под пива портят общий вид. Ствол из руки Сувита перемещается на открытую полку в углу шкафа. Страшно тут одному Кхуну, парнями рядом владеет похоть и, судя по зловонному запаху из пасти, приближающейся к лицу в попытке поцеловать, опьянение. Успевает отдёрнуть голову, ощущая, как губы по щеке лезвием раскраивают нежную кожу. В мыслях огромной бегущей строкой несётся «Никто мне не поможет». С этого момента Кхун отключается. Слезы, ручьями устремляющиеся вниз к подбородку, не чувствует, как и руки, жадно по его телу шарящие, стаскивающие одежду. Шелохнуться лишний раз боится, только податливо позволяя делать с собой всё, что им в голову придёт. Приходит до ужаса банальное. Толчок в спину, и Кхун оказывается на кровати, уткнувшись в неё лицом. Боли нет. Ничего нет. Ни мира вокруг, будто из-под толщи воды звуками пробивающегося, ни рук этих блядских. Его самого нет больше. Грубым движением его ноги для лучшего доступа разводят. Кхун чувствует чужой плевок, приземляющийся на туго сжатое кольцо мышц. Не хочет чувствовать. Никогда ничего не чувствовать. Никогда. Пожалуйста. Без всякой подготовки в него входит первый. Внутри дерёт, полыхает от жгучей боли. Рот в немом крике открывается, ладони простынь до боли сцепляют. Мерзко. Никто и не пытается обойтись с ним как с человеком. Трахают быстро, по-животному грубо. Кхуну кажется, что конец близок, но это длится. Время, играя с ним, останавливает ход. Остаются толчки, вспышки боли, слезы в простыни исчезающие. Ни одной мысли в голове. Сдавленный стон Сувита у самого уха, и его сменяет второй, чьего имени Кхун не знает. Этот помимо толчков в волосы ему пятерней вцепляется, с наслаждением натягивая на себя. Спасительная чернота исчезает. Пустыми глазами Кхун смотрит перед собой, сжав плотно губы, чтобы и звука не вырвалось. Поганое слово «шлюха» перед взглядом невидящим, клеймом ложится на всё его существо. Толчок. Болезненная вспышка. Забвение. Это не заканчивается, и не кончится никогда.

Настоящее время

Хуахин встречает россыпью разноцветный огней и оживлением, от которого он успел поотвыкнуть. Уже часа два всё, что занимает Кима — перебор черных вьющихся прядей на голове Порче, который ещё в начале пути задремал на его плече, а после и вовсе на коленях устроился. Будить так доверчиво спящего не хочется, но такси тормозит у отеля, найденного и забронированного на одно из подставных имён ещё дома. — Приехали, — аккуратно потрясая Порче за плечо, тихо говорит. Че подрывается почти мгновенно, отшатываясь к противоположной дверце. Киму жизни не хватит, чтобы насмотреться на эту смущённо-перепуганную улыбку, адресованную только ему. — Извини, пожалуйста! — за весь путь Че ни на секунду не уснул по-настоящему, млея в этой неожиданной нежности. — Всё в порядке, дорога была долгой, я и сам задремал, — в который раз врёт Ким, вылезая из машины. Они заселяются достаточно быстро, из-за срочности переплачивая в несколько раз. Ким входит первый, останавливая Че у двери жестом. Номер с двумя комнатами, спальней и гостиной, выполненный в светлых спокойный тонах, на контрасте с предыдущим жильём выглядит потрясающе, только вот Ким не на красоты смотрит. Привычно заглядывает в каждый угол, удерживая руку на пистолете в расстёгнутой кобуре. Отсутствие угрозы немного успокаивает напряженные новостями от Макао нервы. — Можешь заходить, — забирая тяжеленные чемоданы из рук Че, Ким укладывает их в угол комнаты, раскрывая один и выуживая домашнюю одежду. В свою очередь Порче заносит внутрь только переноску с Мими и лёгкую сумку с её вещами. Щелчок замка даёт ощущение внутренней скованности. Спокойствием от Кима и не пахнет, надеется лишь, что голова остынет до ночи. После двух часов, проведённых в такой близости, очевидно, хочется большего. Да что там часов, все эти сутки — сплошное испытание. Не зная, куда деваться от постоянного желания взглядом за Порче следовать, Ким уходит в душ, памятуя о том, что после моря так и не смыл с себя соль. Как часто бывает в такого типа отелях, все перегородки, мягко говоря, выполнены в стиле минимализм — полностью прозрачные. Равно как и дверь в ванную. Ощущая эту вселенскую подставу, Ким успокаивает себя надеждой, что Че хватит сознательности оставаться в гостиной. Низ живота приятно сводит, равняя Кима с последним извращенцем. Дожил. Поток холодной воды обрушивается на голову, остужая разбушевавшееся сознание. Только так и получается справиться. Поняв, что стоит под душем уже намного дольше, чем позволяют банальные правила приличия, Ким выключает кран, следом дотягиваясь до полотенца. Повинуясь порывам, не поддающимся логике, он зажимает до побелевших костяшек кулаки в попытке восстановить утраченный контроль. Ведёт ведь себя не лучше подростка с бушующими гормонами, нельзя так. Накинув лежащие на длинной мраморной столешнице рядом с раковиной домашние вещи, Ким оставляет полотенце на голове, чтобы досушить влажные волосы. В открытую дверь ванной заглядывает усатая черная мордашка, исследующая очередное жилище. Присев, Ким зарывается пальцами в шерсть на несколько мгновений, тут же поднимаясь. Минуя спальню, он выходит в гостиную, встречающую приятным полумраком и пронзительной тишиной. Уснул, наверное, думает, скользя взглядом по пустому дивану. Останавливается. Оборачивается. Обводит ещё раз комнату, заостряя внимание на кровати. Порче нет. Какого? Холодеет моментально от конечностей всем телом, не могли ведь их найти так быстро. Только если ждали заранее. Не включая свет, Ким делает два шага к тумбочке, подцепляя пистолет, на ней оставленный, но пальцы зачерпывают пустоту на месте искомого. Большой лист с размашистой надписью, сначала даже в глаза не бросившийся, теперь будто ярко сияет, привлекая внимание. Щёлкнув выключателем настенной лампы, Ким вчитывается, с каждым словом ахуевая все больше. «Поехал к Кхуну в Канчанабури, там безопасно, завтра вернусь» Не верит сначала даже, всё оставаясь во власти паранойи. Забрав из ванной лежащий в кармане джинсов телефон, Ким набирает новый номер Че, естественно получая в ответ лишь гудки. Следом пытается до Макао дозвониться, и тут потерпев неудачу. Да чтоб их всех. Уже спускаясь с восьмого этажа отеля, Ким открывает приложение, на карте показывающее движение точки с именем Порче. Благодаря все живое за круглосуточный каршеринг, Ким договаривается об аренде авто на сутки, не глядя подписывая бумаги, пока Че продолжает отдаляться. Установив телефон на специальный держатель, Ким давит педаль газа. Мысли путаются, разгоняя его от панического: Порче на самом деле похитили, до менее жуткого: пиздец им всем, как только Ким догонит. Словно дурной заговор, машина тормозит на каждом красном светофоре до выезда на трассу, заставляя Кима нервно пощёлкивать пальцами по рулю. Разрыв поминутно сокращается, что не может не радовать его, мысленно подсчитывающего какое количество штрафов за превышение скорости придётся оплатить. Только бы с придурком этим все было в порядке. Когда точка на карте становится достаточно близкой, в поле зрения Кима находится две машины. Сократить варианты решает примитивно, поравнявшись сначала с первой, в которой обнаруживает престарелую тайку, покачивающую в такт мелодии головой. И куда только едет в час ночи?! Во второй Ким видит свою пропажу, без движения к окну прислонённую. Внутри переворачивает. Успевший за эти полтора часа, ушедших на догонялки, похоронить Порче и зачитать трогательную речь перед его родителями, Ким злобно сигналит, привлекая внимание водителя. Тот окидывает его взглядом, тут же возвращаясь к созерцанию дороги, отчего Киму приходится просигналить ещё раз более длительно. Знаками показывая мужику съехать на обочину, Ким для полноты понимания обгоняет машину, тут же притормаживая. Остановившись перед серой легковушкой, Ким шагает на асфальт, шумно хлопая дверью кроссовера. Мужик не выходит, только недоуменно опускает стекло. Ким мимо проходит, с усилием дёргая ручку задней двери. Закрытой. — Что вам нужно? — задаёт вопрос мужчина с наездом, но браваду на глазах теряет, под действием разъярённого взгляда. — Дверь заднюю открой, будь другом, — преувеличенно ласково просит Ким, дёргаясь всем телом, когда та открывается сама. — Что ты тут делаешь? — сонно потирая глаза спрашивает Порче, приговор себе подписывая. Сука, спал просто. — Ты можешь ехать, — посылает он водителя, сначала неуверенно на Че взглянувшего, но получив кивок пассажира тут же бьёт по газам, спеша от этих полоумных свалить подальше. — Какого хуя, Порче, просто нельзя быть там, где я тебя оставил?! — схватив за футболку у горла, Ким тащит парня к машине, прижимая к высокому багажнику спиной. — Да там охрана же… — начинает слабо мямлить Че, под этим напором чувствуя себя не больше камешка на обочине. — Охрана? Да поебать мне на их охрану. Ты реально не понимаешь, что происходит? На звонок трудно было ответить? — к этому моменту адреналин в голове полностью завладевает телом, вынуждая Кима действовать на инстинктах, переместив руку с футболки на хрупкое горло. — Ким… — хрипит задушено Порче, пальцами в ладонь вцепляясь, поддаваясь страху, просачивающемуся в голову. Взгляд отводит, чувствуя буквально каждой клеточкой давящую ауру. От того и не замечает, что за пылающей яростью совсем иное кроется — волнение бесконтрольное за его жизнь. — Я думал ты мёртв, Порче! — срывается на крик, встряхивая словно куклу тряпичную. А после целует, жадно, осознавая головой, что и правда потерять мог. Ни капли нежности не дарит, сминая податливые губы рваными полу укусами. Держать себя не в силах больше весь растворяется. Внутри на атомы разрывается вся суть, следом за мыслью, что сам себе больше не позволит даже приблизиться. Потому сейчас не останавливается, впивается отчаянно, будто вечность провёл, иссыхая и наконец нашёл сладчайшее из вин. Губы, что вкуснее самых изысканных яств. И ломается, когда отошедший от ступора Че на поцелуй отвечает. На куски и вдребезги. Убежать бы подальше, вместе скрыться, за руки держась, забыв обстоятельства, всё отбросив кроме друг друга. Заново родиться, не повторяя путь, калечащий не тело, но саму душу. Шаги, в этот день приводящие, исключить. Не впустить ни страх, ни боль, лишь любовь оставить. Чистый лист, на нём они вдвоём светлые, совершенные. Искренние.