"Хвост" и "Рыбка"

Профессор Бан Шихёк, светило генетической науки, крупнейший специалист по гибридам, к которому отправили на консультацию Мин-младшего, изучил внимательно результаты всех анализов, УЗИ, МРТ и иже с ними. Осмотрел, бережно и осторожно, хвост, который разомлел в чутких профессорских руках, был мягок, податлив, вертелся и крутился, дабы предъявить себя со всех сторон в лучшем виде. Причмокнул, кажется, восхищенно языком, бормоча что-то вроде «прекрасен», «хорош», «отменно». Сел за стол, в очередной раз поправив съехавшие к кончику длинного носа очки, и мягко выдал: – Юнги, могу вас поздравить: вы совершенно здоровы. Хвост тоже. И это никакая не генетическая поломка. Не вы один такой: окончание периода пубертата характеризуется иногда подобными выстрелами. Крайне редко, тем не менее. И ваш вариант, между прочим, очень даже ничего. Тут, конечно, немного другое, но я, например, уже шестнадцать лет наблюдаю омегу, который с рождения пахнет гнилой рыбой. Очень симпатичный, кстати, парень. Вот как раз после вас ко мне и явится, раз в пару месяцев он приезжает на консультацию и коррекцию лекарственной терапии. – Гнилой рыбой? Сюрстрёмминговый омега? Ну, надо же, и так бывает! – Юнги с Дином переглянулись, и младший Мин проворчал под нос. – По мне, так это не горе. Я б, может, и замутил с таким. Хвост и Рыба – та еще пара получится. – Для «замутить», Юнги, он слишком серьезный. Вдобавок детей у омеги, почти наверняка, быть не может, он с рождения был на тяжелых, взрослых подавителях. И ничего, живет. Поверьте, и вы к хвосту привыкнете. Со временем, конечно, не сразу. – Легко сказать! Да как вы вообще можете понять, что я чувствую?! – горестно-раздраженно воскликнул Юнги. И в этот самый момент из-за спины профессора что-то плавно прошелестело к его носу, бережно поправило очки, придвинув их к переносице, и ушелестело обратно. – Спасибо, друг мой, – поблагодарил профессор «что-то», оказавшееся лисьим хвостом, впрочем, довольно облезлым. – Весенне-летняя линька в разгаре, не такой шикарный, как ваш. И живем мы с ним уже двадцать семь лет. И генетику гибридов я выбрал в качестве специализации именно после того, как он у меня, восемнадцатилетнего, появился. Сжился я с ним очень быстро и сосуществую отлично. И кандидатскую диссертацию защитил блестяще, и в написании докторской он мне здорово помог. Это же источник постоянных наблюдений, практический опыт. При этих словах хвост стал топорчком, горделиво вытянувшись вдоль правого бока профессора. Хвост Юнги робко потянулся к шихекову для знакомства, немедленно получил тычок от хозяина и тут же улетел к нему за спину. Профессор цокнул с досадой и неодобрительно покачал головой. – Господин Бан, а как вы... Как у вас… – Юнги покраснел, запнулся, а потом едва ли не взвыл. – Как у вас с личной жизнью? – Нормально. Женат уже двадцать пять лет, супруг не гибрид, обычный человек, врач-омеголог, кстати. А до замужества тоже особых проблем не было. Я поначалу очень стеснялся, да и находились все же те, кто отпускал в мой адрес, действительно, обидные замечания. Знаете, есть такие радетели за чистую кровь. Но нормальных альф и омег значительно больше. И ни карьеру, ни жизнь лично мне хвост построить не помешал, а где-то даже и помог. Чего и вам желаю. Пушистый житель робко выглянул из-за спины Юнги, благодарно покачал кончиком и тут же скрылся. Молодой альфа почувствовал себя немного легче. *** Юнги один вышел из кабинета – отец задержался, чтобы задать несколько вопросов профессору, – и тут же почувствовал запах подгнившей рыбы, не слишком сильный, но довольно ощутимый и носу альфы очень приятный. Оглянулся – по коридору в направлении кабинета профессора шел парень. Юнги принюхался. Казалось, организм решил сыграть с альфой очередную шутку. Дурацкий ген уже выстрелил хвостом, а теперь обоняние вздумало позабавиться: Юнги ощущал попеременно то аромат любимой «сюрстрёмминговой» селедочки, то не менее любимых пионов. А еще почувствовал, как дернулся и стал по струнке за его спиной хвост, да только бы он один. Член, все недели после появления этой «мохнатой палки» находившийся в столь же унылом состоянии, что и его обладатель, встрепенулся, с радостью и невиданным оживлением отвечая на цветочно-рыбные сигналы, посылаемые ему мозгом. Немилосердно оттопыривая транки, изнутри впиваясь болезненно в ширинку джинсов, бестактно обнаруживая недюжинный интерес, пульсируя и просясь наружу. Несомненно: в сторону Юнги приближался тот самый омега, о котором несколько минут назад рассказывал профессор Бан. Невысокий, очень стройный, с густыми темными волосами, он двигался изящно, плавно, ступал, казалось, невесомо, как балетный танцор. Простые синие джинсы облегали стройные ноги. Черная плотная футболка подчеркивала худобу тела и слегка мускулистые руки. В лунках под ногтями недлинных, чуть пухловатых пальчиков, невероятно крохотного мизинчика виднелись едва заметные темные полоски. Словно парень в земле копался и не успел или не захотел как следует вымыть руки. Юнги продолжал изучать омегу взглядом из-под полуопущенных ресниц. Резко очерченные контуры лица и подбородка, высокая шея с маленькой родинкой, тонкие ключицы в V-образном вырезе футболки. Взгляд темных в недлинных и очень густых ресницах глаз был доброжелательным, но неуверенным. А губы! О, Небо! Это какое-то отдельное чудо природы, самым лучшим, самым талантливым ее скульптором созданное на погибель и взрыв мозга всем, их увидевшим! Между тем, обладатель «чуда природы», ныне сподвигший сухаря-альфу на такой внутренний монолог, остановился в нескольких метрах от Юнги. Улыбнулся, демонстрируя белоснежную улыбку, показавшуюся Мин особенно очаровательной и по-детски беззащитной из-за чуть неровно выросшего переднего зуба. При этом глаза цветочно-рыбного омеги тут же превратились в две радуги, а на лице оказалась заранее приготовленная медицинская маска. – Извините, вы сюда? – голос, нежный, мягкий, высокий, окончательно доконал член, головка которого уже преодолела резинку транков. Юнги, чуть обалдевший, вначале кивнул в знак согласия, потом резко-отрицательно дернул головой, сглотнул. – Я уже был на приеме, но там сейчас мой отец. И в ту же секунду боковым зрением увидел свой хвост, ставший строго-параллельно правому боку, распушившийся и мгновения спустя подавшийся чуть вперед, в направлении паренька. Тот приветливо кивнул альфе, сел недалеко от двери, причмокнул смешно губами. – Какой у вас хвост красивый, – произнес немного смущенно, но искренне, улыбаясь под маской. – Правда? – Юнги глянул недоверчиво. – Правда! Пушистый, блестящий, просто шикарный. Никогда таких не видел. Вы, наверное, за ним тщательно ухаживаете. Хвост, до этих слов стоящий топорчком, поник и спрятался за спину хозяина. Юнги же вопрос-предположение о тщательном уходе проигнорировал. Его другое зацепило. – А вам часто приходится видеть парней таких, как я? – Довольно часто, – пожал плечами омега, словно удивляясь вопросу. – Там, где я живу, ребят-гибридов немало. Да я и сам... – А где ты живешь? – спросил, перебивая и внезапно переходя на ты, Юнги, подсаживаясь к парню. Тот отпрянул удивленно, стараясь увеличить расстояние между ними. – В пансионате для детей с особенностями в развитии, – ответил просто. – И какие же у тебя особенности? – выдал, поражаясь собственной чудовищной бестактности, но не сумев ее побороть. – Будто не слышишь? – горько усмехнулся омега, тоже переходя на «ты». Мин, фанатевший одинаково и от тяжелого запаха рыбы, и от нежного цветочного, ни вопроса, ни иронии, в нем заключенной, не понял. Равно как не понимал и не мог объяснить, почему его так потянуло к этому незнакомому парнишке. Проснувшийся в нем вновь мартовский кот, изнывавший от физиологических хотелок, вместе с тем теперь отчаянно желал быть нежным, романтичным, внимательным и сладко-мурчащим. Возможно потому, что и омега не был похож на тех, кого Мин знал: слишком раскованных, дерзких, самоуверенных и при этом себе на уме. Ну, и хвост этот дурацкий – «отстань, куда ты в ухо лезешь, палка мохнатая!» – омега вдобавок похвалил, даря хоть какие-то искры надежды на будущее. И это когда Юнги уже крест на нем из-за этого проклятья поставил… *** Молодой альфа, так внезапно севший рядом с Чимином, и у омеги вызвал немало эмоций, вопросов, размышлений. Во-первых, он напоминал кого-то до боли знакомого, но память играла против Чимина, категорически отказываясь извлекать из подкорки необходимый ответ. Во-вторых, парень не только не отодвинулся на максимальное расстояние, но по доброй воле оказался так близко, как только два человека омегиного примерно возраста на такое решились. Лучший друг Хосок и недруг Хван. А тут незнакомец сидит спокойно, вдыхая ужасный чиминов аромат. Омега сегодня блокаторы не пил, ему и нельзя этого делать перед визитом к доктору: тот, в зависимости от интенсивности живого, без подавителей, запаха, должен откорректировать дозу блокатора. Чимин, который и сам еще минуту назад чувствовал особо неприятный аромат, что без блокаторов источало его тело, теперь удивленно принюхивался, думая, что собственное обоняние вдруг подвело его. Ибо непереносимый запах исчез, и вокруг омеги теперь, кажется, разливался приятный, нежно-сладкий, с едва заметной горчинкой аромат пиона. Чимин закрыл глаза. Сделал глубокий вдох. От незнакомого альфы, чей хвост бесцеремонно и, кажется, без ведома хозяина, теперь нежнейше поглаживал омегу по шее, пахло бергамотом и мандарином. А еще шла, наверное, какая-то необычная энергия – восемнадцатилетний омега впервые в жизни ощутил едва-едва заметное, мягчайшее тепло где-то внизу живота, нежное покалывание в ямке меж ягодиц. Пушистый хвост, ласкавший шею, лишь усиливал эти приятные ощущения. Чимину захотелось прижаться к альфе всем телом. Ощутить его силу и тепло. Почувствовать легкие касания этих бледно-розовых, кажущихся чуть суховатыми губ, верхняя из которых была иронично-вздернутой, а нижняя – пухлой, резко-очерченой. «Что за мысли, что за обонятельные галлюцинации», – одернул себя Чимин, с огромным усилием открывая глаза, возвращаясь в реальность, в которой… губы альфы сейчас были в сантиметре от полуоткрытых омегиных. В полуопущенных с поволокой глазах плескались тепло и нежность, доселе – только Чимин об этом, увы, не знал – ни одному омеге не предназначавшиеся и не демонстрируемые. – Ты пахнешь пионом, а я обожаю этот аромат, и твои губы, такие же пухлые, как бутоны этих цветов, – прошептал молодой альфа. Чимин вздрогнул, отстранился. Слова и низкий хрипловатый голос обдавали неведомым доселе жаром, живот медленно продолжала заливать приятная тягучая тяжесть. Пальцы незнакомца нежно провели по щеке, к уху, аккуратно сняли тонкую резинку маски… Уста обоих соприкоснулись, и секунды спустя альфа нежно накрыл чуть полуоткрытые губы омеги своими. Потом аккуратно прошелся по верхней, едва-едва покусывая, словно пробуя на вкус, скользя языком, и вновь захватывая пухлые, теплые, невероятно притягательные «бутоны», впиваясь сильнее, резче, языком пытаясь проникнуть в рот. В этот момент в голове омеги будто неведомый тумблер переключился, эмоциональное наваждение схлынуло. Он отстранился резко. Глянул испуганно: – Ты что-то путаешь, я пахну рыбой… Гнилой рыбой… – вскочил, подошел к двери кабинета. – Как тебя зовут, Рыбка? – Юнги спросил едва ли не умоляюще. – Чимин, вы уже тут. Заходите, – дверь открылась, на пороге стояли профессор Шихёк и Мин Дин. – Чимин… – альфа прикоснулся пальцами к своим губам, словно запечатывая на них вместе с этим именем нежное касание к невероятным устам омеги. – Юнги, мы можем идти, – Мин-старший бросил взгляд на стоящего у дверей парня, потом перевел взгляд на сына. – Юнги, – прошептал почти не слышно омега, проводя пальцами по губам, там, где их коснулись губы незнакомца. – Что же, спасибо, Юнги. И прощай. *** – Сынок, пойдем, нам еще больше двухсот километров до дома ехать, – Дин подошел, потрепал по плечу. Хвост немедленно повторил этот жест, а потом робко потянулся к старшему альфе. Был поглажен. Тут же довольно вытянулся, распушился до невероятных размеров и кончиком стал ласково поглаживать по волосам задумавшегося хозяина. – Отвали, а, – впервые не злобно, а вполне миролюбиво промолвил Юнги, несильно отодвинув хвост ладонью. Тот немедленно послушался, опустился до уровня копчика, несколько изогнувшись, и затих. – Шелковый какой, – улыбнулся отец. Юнги в первый раз за эти недели тоже изобразил на лице некое подобие улыбки, выдал нерешительно: – Парень, что к профессору зашел, сказал, что хвост очень красивый, – ощущая в этот же момент мохнатое проклятье, заходившее за спиной ходуном. – Омега, кстати, тоже хорош собой. И пахнет, ммм… – старший Мин закатил глаза и изобразил на лице блаженство. – Пионом и любимой рыбкой попеременно, – выдал Юнги, внимательно глядя на отца. Тот замер на мгновение. Казалось, осмысливая сказанное. Ответил честно: – Запах сюрстрёмминговой селедочки слышу отлично, а вот насчет пиона, сынок, нет, ничего такого. Пойдем. – Да, сейчас, шнурок развязался, надо поправить. Юнги завязывал якобы ослабившийся узел, понимая, что больше всего хочет сейчас прикипеть к полу, к стулу, к двери намертво, дождаться скрывшегося за дверью парня. Обнять, прижать к себе, губами не робко, а изо всех сил впиться в эти уста-пионы, ласкать их, нежно, своими накрывая и… Действия дальше «и» альфа не представлял вовсе, но нежность и тепло губ, голоса, взгляда совершили, кажется, невозможное: сердце-сухарик превращалось в теплую, сдобную булочку, которую всю хотелось отдать незнакомому… «Почему незнакомому, Чимин его зовут, – возразил себе Мин, – омеге». – Сынок, все? Готов идти? «Не готов, не хочу», – взвился в безмолвном крике стоящий у двери кабинета Юнги, а хвост, точно чувствуя настроение хозяина, вцепился в дверную ручку и дернул ее что было сил вниз. Дверь открылась. Омега лежал на кушетке, профессор, глядя в экран монитора, датчиком водил по оголенному животу юноши. Юнги в секунды дал себе слово, что если сейчас увидит глаза омеги и прочтет в его взгляде что-то необычное, ему, быть может, адресованное, то останется, дождется, а там будь что будет. Но Чимин лишь скользнул по лицу альфы каким-то полусонным взглядом, прошептал что-то коротко и тут же повернул голову в сторону. Так и замер. Профессор вышел спустя полминуты, притворив за собой дверь. – Юнги, вы что-то еще хотели спросить? – Нет, простите господин Шихек. Это хвост вцепился в ручку двери и нажал случайно. Доктор кивнул приветливо, скрылся в кабинете. Юнги понуро двинул за отцом. – Значит, не судьба, но тебе все равно спасибо за помощь, мы все же попытались, – пробормотал хвосту, теперь волочившемуся уныло за хозяином, собиравшему грязь с пола. Услышав доброе слово, тотчас воспрянул, улегся вдоль позвоночника, кончик аккуратно пристроив на плече альфы. Отойдя метров на пятьдесят от здания Центра цитологии и генетики, Юнги почувствовал под подошвой кроссовки что-то твердое. Наклонился. В руках оказалась порванная цепочка с кулоном в виде розовато-красного цветка пиона, усыпанного блестящей пылью. Хвост немедленно потянулся к ладони, провел ласково по ней и по цветку, потом коснулся щеки хозяина. Отстранился испуганно. Юнги не обратил внимания на хвостодвижения. «Чи-мин, пи-он», – пульсировало в голове. Крепко зажал находку в руке, тряхнул головой, словно попытался так сбросить или забыть все, ну, почти все, произошедшее получасом ранее. – Красивый, значит? Очень? Ладно, давай попробуем дружить, что ли? Эй, ты где? – небольно дернул хвост у основания. Тот взвился, рассекая со свистом воздух, маятником заходил за альфийской спиной, приземлился на плечо, мелко завибрировал и затих. *** Чимин лежал на кушетке с датчиком на животе. Привычная процедура УЗИ, которая не приносила, обычно, никакой обнадеживающей информации. Сейчас – омега ничего не мог с этим поделать – он вспоминал о том, что произошло в коридоре минутами ранее. И в сокровенной глубине тела вновь становилось тепло, влажно, хотелось… – …Юнги, – прошептал едва слышно, в сладкой полунеге, в тот самый момент, когда молодой альфа благодаря содействию хвоста, открывшего дверь кабинета, пересекся с Чимином взглядом. Но омега, устыдившись своих мыслей и желаний, отвернулся и замер. Профессор извинился, вышел. Чимин мгновенно повернул голову, уставился в закрытую дверь. Больше всего хотелось сейчас подбежать к этому незнакомцу-альфе, прижаться, почувствовать сильные, до боли, объятья. Губы ему подставить, ощутить не робкий, а настоящий поцелуй – глубокий, дурманящий. «Что это, откуда? Как и почему совершенно незнакомый альфа мог вызвать такие эмоции и желания? И этот поцелуй. Такой волшебный. Не потому только, что первый, а потому что вообще не могло в жизни омеги с его-то проблемой случиться такого. Но вот ведь, откуда-то вдруг и нежность, и желание, и теплые слова, и поцелуй нашел для него, рыбного урода, этот мандариновый альфа. Что это значит для Чимина? Неужели же он может быть желанным для кого-то? Неужели, в самом деле, есть шанс не одному провести эту жизнь? Или был шанс?.. –Чимин, не стоит заранее хмуриться, все не так плохо… – голос профессора вывел из размышлений. – Вставайте. Осмотр закончился, чего-то радикально нового омега не услышал, но и хорошая информация имелась. УЗИ показало небольшие изменения к лучшему: – Ничего конкретного, Чимин, сказать не могу. Но, кажется, репродуктивная система немного ожила, и новый блокатор вполне мирно с ней сосуществует. Вопрос, будет ли ее развитие стремительным и насколько, или все пойдет очень постепенно, или просто остановится в любой момент. Дозу блокатора я увеличил на четверть, через два месяца сдадите анализы повторно, посмотрим, что и как изменится в организме. Вы принимаете новый препарат достаточно долго, но он обладает накопительным эффектом, причем очень и очень медленным. Чувствуете разницу в интенсивности запаха после ночи? – Определенно, – омега кивнул. – Он стал слабее вполовину, а после утреннего приема препарата слышен и того меньше, хотя никуда не исчезает полностью. На улице, на свежем воздухе, мне все это говорят, в последние несколько месяцев я слабо пахну рыбой, просто свежей рыбой, запах гнили не чувствуется. Ну, или меня просто жалеют и не говорят, как на самом деле обстоят дела. – Нет, я разговаривал с врачом пансионата, с вашим тьютором, с директором. Им говорить неправду нет никакого смысла. Все единодушны: изменения очевидны, и они в лучшую сторону. У вас есть ко мне еще какие-то вопросы? Чимин замялся. – Профессор, а парень-альфа, который был у вас на консультации передо мной?.. – Успели познакомиться? Понравился? Он из Тэгу, кстати, – Шихёк мило улыбнулся. – Ммм… – омега покраснел, смутился. – А он… Что с ним не так? – С ним как раз все абсолютно нормально, несмотря на то, что случай достаточно редкий, как и у вас. Как и у меня. Но несколько иного рода. Он гибрид. Его очень дальние предки – манулы. Уже около сотни лет никто в семье не имел этих признаков, а у Юнги они проявились не с рождения, а совсем недавно, когда ему исполнилось девятнадцать. Хвост. Вы, полагаю, не могли не заметить этого роскошного красавца? Омега кивнул. Профессорский хвост робко улегся на плечо хозяина. Тот погладил его мягко. – Ты у меня тоже красавец, переживем линьку и будешь сиять, не горюй. Хвост, местами пушистый, местами лысый, покачался влево-вправо и удалился куда-то в район поясницы. – Так вот, молодой альфа очень переживает по поводу внезапно появившегося хвоста, считает, что тот поставит крест на его учебе, карьере и… личной жизни. Я его успокоил, как мог, ибо в свое время пережил все эти страхи. И, кажется, немного обнадежил. Во всяком случае, кабинет он покидал в значительно лучшем расположении духа, чем пришел. Кстати, я альфе о вас, вашей проблеме тоже немного рассказал. Надеюсь, вы не в обиде. – Какая обида, профессор. О чем вы? Запах скажет обо мне, даже если все вокруг будут молчать. И его как раз не заткнешь, – с внезапным раздражением констатировал Чимин. – Гхм, а Юнги как раз пробормотал, что замутил… познакомился бы с вами. Жаргонное словечко почему-то резануло слух: – Для «замутил» я, наверное, слишком зануда. – Вот и напрасно, Чимин. Вам почти восемнадцать, вполне можно было бы попробовать. Вдруг серьезные отношения, зарождающиеся чувства, сильные эмоции что-то изменили бы для вас к лучшему. «Да ведь сейчас и произошло что-то совершенно непонятное. Запах пиона, ненадолго заменивший привычный рыбный. Накатывающая приятная тяжесть внизу живота, неведомая доселе сладкая пульсация в глубине меж ягодиц, а касание губ, такое легкое, невесомо-приятное. Было ли оно вообще? И как я, как мы оба, совсем не знакомые друг с другом, допустили это», – Чимин густо покраснел от собственных мыслей, опустил голову, прислушиваясь к себе, к телу. Казалось, по венам, артериям, по коже все еще бежал очень нежно особый ток, гладил, ласкал внутри и снаружи, даря тепло и легкое приятное возбуждение. «Никогда со мной такого не было. Вдруг, это судьба? Если я выйду сейчас из кабинета, а он будет ждать… Может, тогда...» – Господин профессор, мне показалось, нам показалось... Чимин покраснел, смутился... – Мой мальчик, пожалуйста, со мной вы можете и должны быть совершенно откровенны. – Альфа сказал, что от меня пахнет пионом... И я... Знаете, мне тоже так показалось. На какие-то мгновения. – Оччччень, очччень интересно! – встрепенулся профессор. – Чимин, я мог бы усомниться в том, что такое в самом деле произошло. Но если запах почувствовали вы оба... Я задам вопрос и мне важно услышать правду. Что происходило в тот момент, когда вы поняли, что аромат так радикально поменялся? Омега вздрогнул, брови ушли вверх. – Н-н-н-ничего. Мы просто стояли недалеко друг от друга. И все. Все. – Молодой человек, я думаю, вы не совсем, скажем так, откровенны. Альфа прикасался к вам? Парень скрестил и прижал к груди руки, отрицательно покачал головой. – Мальчик мой, тому, что с вами произошло, должен был предшествовать мощный гормональный всплеск. А бесконтактная ммм... ситуация, о которой вы говорите, даже если Юнги вам очень понравился, никак не могла иметь место. Случаев, подобных тому, о котором вы сейчас рассказываете, за последние пятьдесят лет описано в медицинской истории семь. Причем в пяти из них подобное происходило в парах соулмейтов. И во всех семи ситуациях запах омеги меняли во время близости. Я не по бестактности или из глупого любопытства спрашиваю вас. Это реальный шанс что-то изменить. Скорее всего, вы понравились другу другу и, несомненно, касались один другого. Профессор скорым шагом направился к двери, открыл. В коридоре было пусто. У Чимина в горле запершило от подступивших слез. Он невольно приложил ладонь к шее, ощущая непривычную пустоту – кулон, который омега, не снимая ни разу, носил без малого восемнадцать лет, исчез. Так же, как исчез из коридора, из его жизни внезапно появившийся альфа. Рыбные феромоны выстрелили с невероятной силой. Бан Шихёк едва сдержался, чтобы не поднести руку к лицу, чуть закашлялся. – Простите глупого омегу, господин профессор. Я просто выдал желаемое за действительное. Вы сами понимаете, что альфа, если бы я в самом деле понравился ему и между нами было хоть что-то, задержался бы в коридоре на некоторое время. Но мне пора перестать питать любые иллюзии. И рыбная гниль, которой от меня разит сейчас, лучший аргумент. Спасибо. До свидания. Чимин вышел. Профессор расстроенно смотрел ему вслед. Хвост мягко, ободряюще похлопал Шихека по плечу. – Ох, эта молодежь! Когда же все-таки вы были искренни, мой мальчик? Чимин, сдерживая слезы, шел по коридору. Пусто было в ложбинке меж ключиц, пусто, и еще более, чем обычно, одиноко, на душе. – Ушел. Не дождался. Значит, не судьба… *** – Так-то, Хоби, не судьба, значит… И кулон потерял, и... – омега старался говорить ровно и по возможности спокойно, хотя голос звучал глухо, горло сжималось от подступающих рыданий, на глазах закипали слезы, губы кривились и подрагивали, – …надежду. Чимин не выдержал, заплакал горько, ладонями прикрывая лицо. – Рыбка, хороший мой, – у Хоупа сердце разрывалось, но что он мог сделать. – Ну, сходи ты к своему профессору, попроси телефон этого, как его… Юнги. Тоже Юнги! Как маримо твой и наш директор?! Ничессе совпадение. Ну, давай я сам позвоню господину Шихёку, если ты стесняешься. Сам все об этом парне узнаю. – Нет, Хоби, – ответил Чимин сквозь слезы, – если бы альфа хотел чего-то большего, он дождался бы меня. Разве не так? Но он ушел. И этот поцелуй для него был каким-то случайным порывом. Наверняка, ничего не значил. В самом деле, зачем этому красавчику с таким чудесным мандариновым ароматом омега, чей запах всех вокруг заставляет морщиться. И это он еще не знал, что я бесплодный. Нет. Переживу. Переплачу. Да. И переплачу тоже. – Чимина, я понимаю, что это едва ли тебя утешит, но посмотри на монитор, пожалуйста. Омега исполнил просьбу друга, и по мере того, как наблюдал за Хоби, лицо менялось. Плечи еще подрагивали и слезы вовсю катились из глаз, но улыбка, осторожная, недоверчивая, уже появилась на губах: – Хоби, этого не может быть! Но как же я рад за тебя! Что значит мое горе, когда у тебя такая радость! У нас радость! Теперь ты точно приедешь?! Чимин, размазывая по лицу соленые капли, улыбался счастливо, глядя на то, как довольно уверенно передвигается по просторной больничной палате, опираясь на две трости, его лучший друг Чон Хосок. – Чимина, когда-то же я вернусь в Сеул. Если твой альфа не объявится, и ты по-прежнему будешь скучать, я его из-под земли достану. А там посмотрим, что будет. – Давай, Хося, ты, для начала, вернешься сам. Мы тебя будем ждать вместе с Юнги и Хоби. Смотри, они уже почти одного роста, а к твоему возвращению, уверен, Хоуп своего соседа перерастет. «А я перерасту свое внезапное маленькое приключение и никогда больше себе ничего такого не позволю. Слишком больно. Но, может, все-таки…» – подумал, ощущая, как накатывают опять слезы. *** «Почему я уехал, так и не дождался его? Не взял телефон, не намекнул даже, как он мне понравился. Да что слова! Ведь это касание губ круче всего, что могло быть сказано. Никогда в моей жизни не было поцелуя такого, как этот. Робкого, поначалу почти невесомого. Но такого искреннего. Желанного. Невинного. Не потому ли такого сладкого?! Паренек, наверняка, и не целовался ни с кем ни разу в жизни. Хотя трудно поверить в такое. Эти губы – для поцелуев. От несмелых и робких до напористых и требовательных, глубоких, сумасшедших, таких, что все тело будоражат, пробуждают для того, чтобы потом погрузить ненадолго в особое состояние томительно-приятного, все нарастающего зуда внизу, что выплеснется спустя время недолгим, но запредельным наслаждением – острым, резким, приятным, до дрожи в каждой клетке тела. А его удивительный двойной запах пиона и рыбы! Такое у меня тоже впервые в жизни. Но вот ведь... Нужен ли я этому омеге с моим-то хвостом? Там, в кабинете, он посмотрел безразлично и тут же отвернулся. Никакого полунамека на что-то, что даст надежду... А ведь через полтора месяца я перееду жить в Сеул, и мы вполне могли бы встречаться. Видимо, нет. Но может все-таки… Ведь профессор Шихек знает, где живет Рыбка… Значит, есть реальная возможность найти Чимина… Юнги зажмурился, но тут же и открыл глаза: хвост едва ни в нос ему упирался. Альфа посмотрел на него внимательно, аккуратно провел по одному из темных колец. – Чего уж: как бы ни сложилось дальше, если бы не ты, омегу я так и не встретил бы. Так что спасибо. Хвост потерся об альфийскую щеку и на всякий случай улизнул в район талии. То, что характер у его хозяина был отнюдь не сахарный, он убедился уже не один раз. *** Итак, в жаркий июльский денек Юнги обедал вместе со своим замом Ким Намджуном. Очередная крупная сделка по купле-продаже участка земли с недостроенным бизнес-центром прошла гладко и пополнила счет компании и персональные карты каждого неожиданной даже, неприлично-приятной суммой. – На что потратишь, Юнги? Ты, вроде, новый байк хотел? Или какие там у тебя в планах приобретения? – Намджун потянулся, сладко зевнул. Оба, расслабленные жаром летнего денька, сидели на открытой веранде небольшого уютного кафе. Даже альфийский хвост, днем часто проявлявший завидную двигательную активность, обмяк, разморенный жарой. Поначалу, правда, попытался подлизаться к Юнги, погладив того за ухом, но никакой реакции не почувствовал и просто свесился с высокой спинки стула, замер. Мин улыбнулся, что было в последние годы нечастым явлением. Но результаты, в самом деле, не могли не радовать: заключению договора предшествовала кропотливая, долгая работа – бумажная и ораторская. В конце концов, усилия «Домой» и лично молодого директора, выступавшего в качестве посредника, все плюсы сделки представили так привлекательно и ясно, документы, спасибо Намджуну, были оформлены так грамотно и безукоризненно, презентация прошла так блестяще, что продавец-покупатель в восторге от обоюдной выгоды не поскупились еще и на дополнительную премию для посредника. И даже хвост осознал всю важность проекта. На финальной встрече партнеров вел себя отлично: вжался в позвоночник Юнги, буквально слился с ним, и сидел под пиджаком, как мышь под веником, никак не выдавая своего присутствия и не нарушая всю серьезность ситуации. Хотя о хвосте и так все партнеры знали, лицезрели всегда с удовольствием, ибо шикарен тот был необыкновенно, блестел тысячами серо-медовых шерстинок круглый год, будучи доволен и горд, пушился и прямо-таки искрил, линял всегда умеренно и незаметно. За особо хорошее поведение поздним вечером его пригладила хозяйская рука – а это уж было что-то вообще запредельное. Хвост тут же радостно затрепетал, защекотал по пальцам, всячески демонстрируя нежность, и, как часто случалось, был этой же рукой жестко отстранен. Но и настаивать не стал, затих и задремал, расслабившись. Намджун, лениво потягивая Айс латте, расслабленный жарой, зевнув, предложил: – Пошли вечером в «Октагон». Отметим сделку. Может, присмотришь себе кого-нибудь? Пару лет назад, когда я просил тебя подсократить число партнеров, то совсем не имел ввиду свести их количество до двух. Двух твоих рук – правой и левой, – Юнги скривился. – Ладно. Лицо попроще. Утрирую, конечно, но тебя вечно в крайности бросает. Или все или ничего! Нет, твой перфекционизм в учебе и работе – отличная штука, конечно. Но на остальное чего забивать-то? Юнги прищурился хищно. Клыком закусил нижнюю губу, хмыкнул. – Мне вечером один альфа серьезный, он из Штатов, обещал, наконец, подогнать и продать пару парней-красавчиков из своей личной коллекции. Их у него вообще сотня. И все хороши. Но эти самые дорогие и красивые. Я так давно хотел с ними познакомиться, прикоснуться, аромат вдохнуть. Да только привезти их из США, не поимев при этом проблем с таможенниками и полицией, было уж очень проблематично. Пришлось подмазать кое-кого. Хорошо, что у отца в таможенном комитете свои люди есть, которым он с недвижимостью помогал. Все прошло без сучка, без задоринки. К вечеру парни Пастель будут у меня. Так что, сам понимаешь, сегодня не до «Октагона». Но, думаю, удовольствия получу, наконец, не меньше. Глядя на друга, Намджун поперхнулся и почувствовал легкую дрожь в теле. Ибо от сказанного веяло нехилыми тюремными сроками. Только за сексуальное рабство и насильственное удержание этих несчастных парней можно схлопотать пожизненное. А его друг, кажется, слегка умом тронулся, раз в такое дело ввязался. Да только ли он один? Господин Мин-старший с его безукоризненной деловой репутацией куда смотрел? Дача взятки, подкуп должностных лиц. Свихнулись оба: бизнес, цветущий и прекрасный, как пионы на приусадебном участке семейного гнезда Мин в Тэгу и личного сеульского особняка Юнги, поставили под угрозу из-за каких-то внезапно проснувшихся извращенных хотелок Мин-младшего. О чем отец и сын вообще думали, решаясь на такое? Хен после появления хвоста любовный пыл, в самом деле, не то, что поумерил, снизил до минимума. Да и не в хвосте только дело, а в каком-то удивительном омеге с невероятным пионно-рыбным запахом, которого Мин, по его словам, встретил на консультации у врача-генетика четыре года назад и по сей день забыть не может. И вот, сидел себе столько времени тихонечко, мозоли на руках не заживали, член видоизменился, форму отверстия в полусжатом кулаке хозяина принял, а тут нате – сразу ему несколько парней с одинаковой фамилией Пастель – братья они, что ли, – понадобились? Да еще и перейдут от одного рабовладельца ко второму, оказавшемуся его другом. И этот друг стоит сейчас рядом с ним, слюни только что не пускает в предвкушении. Глаза, как у охотника, подстрелившего ценный трофей. И удовольствие, кажется, предчувствует там, где пахнет откровенным криминалом. – Юнги, ты сошел с ума. Где ты этих парней держать собираешься, да так, чтобы никто не увидел и не узнал. – Как где? На участке перед домом. Чтобы все видели и знали, каких я себе красавцев отхватил! – В палатке их что ли поселишь, придурок? – рычит Ким. – Сам придурок, а что их, в доме держать? Им там разве место?– подчеркнуто-холодно, с ироничной улыбкой парирует Мин. – Так они сбегут, в полицию на тебя донесут! – Кто сбежит? – Мин от смеха согнулся в три погибели, глядя на изумленное лицо Намджуна. – Пионы? Он постебать этого сверх правильного моралиста, зануду-юриста хотел уже давно, да все случай не представлялся. – Какие нахрен пионы, – до Нами, кажется, только начинает доходить истинный смысл сказанных Юнги слов. – Обычные пионы, то есть, нет, не совсем обычные, самые дорогие, что в мире существуют, называются Пастель Элеганс. Давно хотел купить их у американца этого, он родственник самого господина Сейдла, который и вывел этот сказочный сорт. Через неделю в Сеуле Международная выставка цветов. В прошлом году на ней был сын Сейдла, выставлял эти пионы, только он не продал их никому. Мне флорист знакомый рассказывал: все Пастель, включая те, что были для разведения, Сейдл отдал какому-то парню-омеге. Тот, кажется, сирота и занимается выращиванием цветов. Вообще, я думал легально черенки заполучить, да американец мой раньше явился: в дни выставки он в Корее быть не может никак. А это уже совсем другие, более жесткие, нежели для участника официального цветочного мероприятия, условия доставки. Юнги прищурился, предвкушая скорую встречу, зафурчал от удовольствия. Хвост вытянулся вдоль бока, зашелестел, заискрил. Нами улыбнулся, задумался. – Пастель – это очень хорошо, дружище. Но постель ничуть не хуже. И пора тебе в нее кого-то пригласить. Расслабиться, рукам дать отдых. – Может, и пора. Но разве только разик и безо всякого удовольствия, – выплеснул едко, но не без грусти. Потом вздохнул, положил ладонь на грудь, ощутил под пальцами драгоценное украшение. Кулон в виде пиона из розового золота с бриллиантовой пылью, найденный им четыре года назад недалеко от Сеульского медицинского института цитологии и генетики, он носил, не снимая, как только забрал из ремонта порванную цепочку, на которой и находилось украшение. А в сердце, где-то в самой его глубине, носил еще и образ омеги Чимина, впрочем, несколько потускневший за годы, прошедшие с их мимолетной, такой необычной встречи, но все еще притягательный и желанный. Альфе седьмое чувство, которое он отрицал и ехидно высмеивал, но задавить окончательно так и не смог, шептало, говорило, кричало, подсказывало: пионный Чимин, и никто другой, потерял это украшение. И Юнги, поддаваясь иногда внутреннему голосу, робко говорил себе, что розовый пион приведет его когда-то к омеге. Ну, хотя бы затем, чтобы быть возвращенным своему законному владельцу, украсить его высокую, с крохотной родинкой, шею. Четыре года прошло. За это время могло многое измениться. И скорее всего, Чимин уже не один. Еще бы, запросто. Такой нежный, мягкий, красивый омега. С восхитительным пионным ароматом. Он, помнится, еще про отвратительный рыбный говорил, сокрушался очень. Но этот запах Юнги тогда уловил слабо, да и мог ли он смущать альфу, чьим любимым блюдом были роллы с кусочками шведской, неприятнейшего, отвратительного аромата рыбы. Юнги одно понимал даже несколько лет спустя: омега запал ему в душу, как никто и никогда. Наполнил ее своей мягкой улыбкой, теплом, нежностью. Запечатлел свой образ накрепко робким, сладким, самым первым – Юнги это кожей чувствовал – поцелуем, невероятными губами. И казалось тогда: искра пробежала между ними. Но тут же и погасла. И загасил ее этот равнодушный – о, как же ошибался Мин Юнги! – взгляд омеги, брошенный на альфу с кушетки в кабинете господина Бан. Несколько месяцев спустя Юнги, уже студент университета, понял: увидеть Чимина – единственное, что ему надо было все месяцы, прошедшие с их встречи. Он позвонил в Институт цитологии и генетики, намереваясь записаться на консультацию к профессору Бан, чтобы у него попытаться узнать, где и как найти Чимина. Ему сообщили, что генетик уехал на несколько лет на работу в США. Юнги понял, что несколько лет едва ли выдержит, и попал к коллеге Шихека, который теперь вел всех его пациентов. Но коллега оказался таким же эмоциональным «любовным» сухарем, каким совсем недавно был сам Юнги. – Информацию о наших пациентах, а уж тем более их контактные данные нам выдавать строжайше запрещено. Как вам в голову пришла такая идея, молодой человек? – холодно поинтересовался генетик и попросил подобными вопросами ему больше не докучать. – Ты говорил, он живет в Сеуле в пансионате для особенных детей, давай попробуем найти его так, – подсказал как-то Намджун. – Не думаю, что подобных учреждений в городе много. Юнги был очень благодарен другу за идею, тем более, что пансионатов оказалось всего полдесятка. В каждый из них альфа наведался самолично, всеми правдами и неправдами пытаясь разыскать пионного омегу. Но все оказалось безрезультатно. Он запрятал подальше свою альфийскую гордость. Пятеро директоров пансионатов, впрочем, к рассказу молодого альфы отнеслись с пониманием, но помочь ничем не могли. Не было у них таких воспитанников. И быть не могло, ведь пансионат омеги не в столице находился, а рядом с ней. Но об этом Юнги догадаться не мог. Альфа, хоть и горевал, но смирился. Как смирился постепенно, да и что еще оставалось, с тем, что появился у него нежданно-негаданно хвост. И добрые слова омеги в адрес этого мохнатого недоразумения, и пример господина Бан приободрили, дали капельку уверенности. Ровно столько, чтобы найти силы и отправиться, наконец, на учебу. Юнги отлично помнил свой первый после двухнедельного перерыва, день в школе. Помнил стопроцентный контраст между внешним холодным спокойствием и внутренним безотчетным страхом. Даже Намджун, что не отходил от него ни на минуту, не мог приободрить. Мин, брутальный альфа, красавчик, умница, гордость школы, тихо умирал от перспектив, что его, как считал, ожидали: насмешки, агрессия, ирония, едкие комментарии и перешептывания за спиной. К подобному нельзя было подготовиться. На это, как считал теперь Мин, он был обречен как минимум те несколько месяцев, что осталось ему провести в школе до выпускных. А там Сеул, абсолютно новый круг общения, в который они войдут вместе с хвостом, и никто знать не будет, что это проклятье лишь совсем недавно превратило его, как он ожидал, в посмешище. Сын всерьез обсуждал с отцом возможность учиться это недолгое время дистанционно, но от спасительной идеи пришлось отказаться: медицинское заключение говорило о том, что гибрид Мин Юнги абсолютно здоров и нет ни одной причины, по которой он мог бы учиться, не выходя из дома. Внезапно появившийся хвост таковым обстоятельством не являлся, был определен холодно-научным, не учитывающим убийственное эмоциональное состояние молодого альфы языком как «нормальная физиология с максимально смещенным молниеносным периодом развития». Так что два месяца очных мук были, как считал Юнги, ему гарантированы. *** Итак, Мин шел за Намджуном, хвост тащился за хозяином, не касаясь, впрочем, земли. Он вообще был смышленым и довольно послушным, хотя, как оказалось впоследствии, и своенравием отличался, но и тогда действовал в интересах Юнги, только альфа не сразу понял это. Хвост за нечистоплотность получил нагоняй от чистюли Мин еще на консультации в институте, когда вздумал волочиться прямиком по не слишком чистому полу. Вот и сейчас, несмотря на унылое настроение, передавшееся ему от альфы, висел близко над асфальтированной дорожкой, не касаясь ее и стараясь вообще не привлекать к себе внимание. Но Юнги на подходе к школе решил, что, образно говоря, нечего рубить хвост по кускам, а точнее, оттягивать визуализацию проблемы перед школьным сообществом до последнего. Он вспомнил слова Чимина о красоте этой мохнатой палки. – Сюда иди и давай, покажи, какой ты красавец несусветный, – дернул за основание несильно. Хвост внял. Тут же выпрямился по образцово-показательной струнке, расправил каждый волосок, засиял общим медовым цветом, всем черным колечкам, что его опоясывали, придал идеально-округлую форму. Распушился, заискрил, умеренно-солидно закачался вправо-влево. Юнги, вошедшему за Намджуном в двери школы, казалось, что он преступил порог ада. Пламя было несильным. Недолгим. Лишь поначалу немного обжигающим. – Юнги, не знал никогда, что ты гибрид, вау, какой у тебя хвост, – один из его одноклассников, никогда с альфой особо не друживший, смотрел, кажется, немного завистливым взглядом. – У моего парня, я думал, красавец, но твой просто звезда. Мин слегка выдохнул, Нами улыбнулся ему ободряюще. – Юнги, – омега из параллельного класса, разделивший не так давно с альфой плотские утехи и в хоре голосов, желавших Мин всяческих мерзостей, не учавствовавший, улыбнулся заинтересованно,– оба выглядите супер. Намджун отнес комплимент на свой счет, подмигнул омеге. – Ким, ты, конечно, тоже ничего, но вообще-то я это Юнги и его внезапному приобретению говорю. Омега подошел к Мин вплотную. Прошептал: – У меня в выходные квартира свободна, приходи, замутим что-нибудь особенное, поэкспериментируем, – заинтересованно глядя в сторону хвоста, что спрятался теперь за спиной хозяина, улыбнулся омега. Облизнулся плотоядно, пошел в свой класс. Юнги выдохнул. И снова с облегчением. – О, смотрите-ка, это что за уродливая палка выросла у нашей общешкольной знаменитости. Та, что спереди, наверное, перетрудилась так, что функционировать больше не в состоянии, поэтому Небо услышало наши молитвы, и наградило этого мартовского кота облезлым хвостом. Закончился твой триумф, мистер «Трахну все, что движется». К оторопевшему, вмиг растерявшемуся альфе вплотную приблизились трое омег, один из которых, высокий и очень симпатичный юноша, несмотря на все допостельные предупреждения-увещевания Юнги относительно невозможности их совместного счастливого будущего все же решил испытать судьбу. И, получив не только максимум удовольствия, но и подтверждение бесперспективности дальнейших отношений с альфой, в хоре обиженных омег теперь солировал. Словом бил жестко и безо всякого снисхождения. Пока Мин стоял в полной прострации, его новое вынужденное приобретение времени не теряло. В воздухе раздался свист, и испытавший двойное оскорбление, в свой и в адрес хозяина, хвост врезал со всей дури по кончику носа неделикатного омеги, оставив на нем багровый след и загнав в ноздри по пучочку медовых шерстинок. Потом угрожающе-резко повертелся вправо-влево у лица обидчика, словно говоря «не смей!», распушился, поискрил для пущего эффекта и ретировался за плечо хозяина. Омега, не ожидавший такого дерзкого нападения, замер на секунду, схватился за нос, извлекая из ноздрей шерстинки, потом чихнул и чихал еще с четверть часа – волоски, точно пропитанные обидой хвоста и хозяина, вызвали у красавчика-омеги неслабую аллергию. Так что спустя минуты бордовым горел уже не только его нос, но и вся кожа лица, а покрасневшие глаза приобрели сходство с вампирским. Досталось и двум омегам-подпевалам, что были рядом с грубияном. Мстительные аллергические пушинки и их заставили чихать, не так, правда, долго, но достаточно, чтобы мышцы живота отзывались умеренной болью еще несколько дней. Новость о Юнги, его хвосте и наказании дерзкого омеги разлетелась по школе в три секунды. Отпускать комментарии в адрес альфы желающих не осталось, да и не так много открытых и тайных недоброжелателей было у Юнги. Хотя жаждущих поглазеть на новообретенного боевого спутника Мин нашлось немало. Те, кто говорили о хвосте, делали это искренне и доброжелательно. И пока альфа стоял молча, все еще не зная, как реагировать на эти комплименты, хвост пушился, вертелся, подлизывался и к хозяину, и к его корректным собеседникам. Был мил до невозможного. К огромной радости Юнги интерес к его персоне уже через несколько дней снизился до привычного. Через две недели хвост в глазах школьной общественности стал таким же непременным спутником Юнги, как перьевые кисточки на ушах его лучшего друга Намджуна или чешуйки на коже и перепонки меж тончайших прозрачных пальцев школьного преподавателя информатики. Накануне выпускных экзаменов Юнги решился приостановить месячное сексуальное воздержание. Хан Джунсо, тот самый омега, что и стал первым очевидцем глобального изменения, произошедшего с альфой, совсем не прочь был возобновить отношения, на одном общении и приятных физиологических моментах основанное, а потому легкое и необременительное для обоих. Хвост проявил немыслимую деликатность. Вытянувшись вдоль спины альфы, прижав максимально все волоски к позвонкам, а потом к хозяйской спине, замер и не шелохнулся. Так что секс прошел безо всяких приключений, на которые омега, кстати, очень даже рассчитывал. Одно только «но» беспокоило Мин: совсем не о Джунсо думал он в момент этой близости, совсем не его представлял. И это вызвало невероятное чувство дискомфорта, даже стыда. Он старался не думать о Чимине в эти моменты, но именно его представлял рядом, ласкал и брал нежно, как если бы омега был драгоценной фарфоровой статуэткой. И при этом с таким трепетом и любовью, какие не испытывал никогда в жизни. И злился своим мыслям. Казалось, что одними ими он оскорбляет Чимина, и все равно представлял это хрупкое тело, маленькие нежные детские пальчики, шею с соблазнительной крохотной родинкой, глаза, что смотрели доброжелательно и весело, и губы, конечно, – эти пухлые бутоны, с которых он сорвал один лепесток-поцелуй, самый сладкий, самый невинный и самый желанный. Джунсо спросил его потом, глубокой ночью, удивляя своей проницательностью: «Юнги, о ком ты думал сегодня? Столько нежности, тепла, ласки ни разу не было». Юнги нахмурился, ответил, натянуто улыбаясь: – С чего ты решил, что сам их не заслуживаешь? Вот, не побоялся с хвостатым альфой заняться любовью. – Тоже мне удивил. Не ты первый и не ты последний гибрид в этом мире. И хвост твой, не чешуя какая-нибудь, симпатичный да еще и воспитанный. Это ты его так вымуштровал за месяц? Помнится, в нашу первую с ним встречу он решил поучаствовать третьим, щекотал меня за бок и соски, а я щекотки боюсь до умопомрачения. Да еще и ты со своим обмороком добил окончательно. Теперь улыбаюсь, а тогда страшно было. Я тебя по щекам хлопал и хвост твой вместе со мной. Альфа молчал, он смутно помнил ту ночь. Придя в себя, в первые мгновения, кажется, оставался в спасительном полуобмороке-полусне. Потом выпроводил кое-как Джунсо. Остался один – и вот тогда его накрыло чудовищное, беспросветное отчаяние, из которого сейчас только Мин начал, правда, довольно уверенными шагами, выходить. И слова профессора Бан Шихека о том, что хвост не помешает его жизни нисколько, и нежный голос омеги, что хвалил это «проклятье», теперь действительно облекались в уверенность. Он заснул, так и не ответив Джунсо. И не услышал, как тот промолвил-спросил с легким, абсолютно искренним, смешком: – А кто же такой Чимин, альфа, чье имя ты пусть и единожды, но так сладко выстонал полчаса назад?.. *** Юнги окончил школу и был признан лучшим выпускником, совсем немного обогнав по баллам Намджуна. Стоя на сцене в ожидании награды и диплома, вызвал улыбку и аплодисменты. Точнее, постарался хвост, который аккуратно прошелестел к шее хозяина и нежнейше поправил чуть покосившуюся красную бабочку. – Какой он заботливый у вас, Юнги, – искренне, с милейшей улыбкой тихонько сказал директор, вручая Мин диплом и похвальную грамоту выпускника. Юнги несколько натянуто улыбнулся, хвост напрягся и не зря – получил дома по полной: выслушал лекцию о безобразном поведении, был отшлепан по всей длине и до утра из-за хозяйской спины не показывался, шебуршал обиженно где-то в районе альфийских ягодиц. На факультете бизнеса Сеульского государственного университета и от самого альфы, и от хвоста сходило с ума немало омег. Хвост купался в лучах славы, и это ему страшно нравилось, Юнги плескался в тех же лучах, и тихо их ненавидел. Желающих провести ночь с брутальным красавцем и его роскошным хвостом было немало. Только вот самого альфу точно замкнуло. Даже для удовлетворения физиологии он не был расположен делить постель ни с кем, в мечтах деля ее с омегой, что мельком и на какой-то час появился в его жизни. Но, кажется, готов был завладеть этой жизнью так, как альфа и представить не мог. Воспоминания о Чимине по-прежнему будоражили душу и тело Юнги, на нет сводя всякое желание строить отношения с кем-то еще. А Джунсо – единственный, кого допускал и сейчас готов был допустить до своего тела и отчасти души Мин, – остался в Тэгу. Да, он планировал переехать в Сеул. Но его небольшой швейный бизнес пока требовал постоянного присутствия владельца в офисе и мастерской. С этим омегой, по едкому замечанию Юнги, было аморально-легко. Он, действительно, ничего, кроме постельных удовольствий, не хотел и не требовал. Финансово был независим, но легко принимал от Юнги небольшие знаки внимания вроде похода в кофейню, оплаты такси и бесплатного подбора нового съемного жилья, когда ситуация того потребовала. Не лез в жизнь Мин и в свою особо не пускал. Хотя оба готовы были и выслушать друг друга, и посоветовать, когда запросы на совет случались. Джунсо не отличался мягкостью характера. Язвительный и ироничный, мог, защищая себя, подколоть, легко ударить словом. И вещи часто называл своими именами. Но оценил честность Юнги, с самого начала заявившего, что ничего, кроме близости, в их отношениях не будет. – Нам обоим это было удобно, – сказал, спустя несколько месяцев, в последнюю их встречу перед отъездом Мин в Сеул на учебу. – И я не прочь был бы продолжить эти, ни к чему не обязывающие встречи. Если только… какой-то загадочный Чимин не ждет тебя в Сеуле. Улыбнулся, впрочем, мягко, да и констатировал без привычной язвительности. У Юнги лицо вытянулось, он широко распахнул глаза, выдохнул: – Откуда?.. – Ну, друг мой, когда первый раз в момент оргазма ты выстонал это имя, я мог списать ситуацию на что угодно. Мало ли, твоего бывшего так звали? Но когда ты в такие приятные моменты повторил имя не раз и не два, и не только на пике, но во сне прошелестел. Даже если и бывший, – то ты для него. Но никак не наоборот. Щеки Юнги окрасились неоднородными нежно-розовыми пятнами и приобрели цветовое сходство с любимым сортом пионов Дина «Полосатый леденец». Правда, сам Юнги чувствовал себя совсем не сладко. – Брось, – улыбнулся омега, – меня-то смущаться точно не стоит, но если только ты не к Чимину своему едешь и собираешься строить новые отношения, смотри. Говорю исключительно в благородных целях и беспокоясь о тебе. Мало ли, Отелло к себе в постель затащишь… – И часто я так? – Юнги поборол смущение. – Не часто, но когда случается, то так выразительно, трепетно и нежно, что даже я, несмотря на наши, за известные пределы отношения не выходящие, любопытство испытываю, и даже некоторую зависть, – хмыкнул Джунсо. – Посмотреть бы, кто смог пробить броню по всем фронтам? Юнги промолчал, а потом сменил тему. – Если в Сеул соберешься, сразу звони, – улыбнулся альфа. – Квартиру подберу самую лучшую. – Если когда-нибудь соберусь, позвоню непременно. Береги себя,– омега легко коснулся губами бледной альфийской щеки и ушел. Через день Мин и Ким уже были в столице. Сдав вступительные экзамены, в сентябре оба отправились в Сеульский Национальный университет. Перфекционист Юнги, по обыкновению, принялся рьяно грызть гранит науки. Умница Намджун, внимая матушке-лени, – нежно обсасывать. Через четыре года оба, каждый на своем факультете, вошли в десятку лучших выпускников. Только Ким в этом списке был первым с начала, а Юнги с конца. Зато в практическом опыте ему не было равных, ибо учебу на дневном отделении и работу в офисе он тянул одновременно. Нами, приглашенный на должность юриста-стажера «Домой» на третьем курсе, теоретически был подкован по самое не могу. И теперь вместе с помощью опытного коллеги вникал во все практические тонкости, ибо в перспективе его ждала должность заместителя Юнги, а самого Мин – кресло директора, свой путь в этом направлении начавшего более десяти лет назад.