"Хвост" и "Рыбка"

Чимин проснулся в легких летних сумерках. Плотные темно-фиолетовые шторы, которые, несколько часов назад внеся омегу в спальню, сразу сдвинул Юнги, теперь были немного приоткрыты, пропускали в комнату неяркие уже лучи предзакатного солнца. Омега улыбнулся, обнаженным полностью телом потянулся сладко под легкой простыней. Наконец, внимательно огляделся. Просторная, оформленная в светло-серых и белых тонах спальня, не изобиловала мебелью. Напротив очень удобной для сна и не только – в том и другом Чимин дважды за этот день уже смог убедиться – кровати располагался небольшой стол, за которым в наушниках сидел Юнги. На столе стоял ноутбук, альфа был погружен в работу, пальцы резво бегали по клавиатуре. Справа от кровати – комод, слева – маленький стеклянный столик, на котором сейчас беззвучно работал мобильник Чимина. Стена в изголовье поистине королевской величины ложа была полностью зеркальной. Омега чувствовал себя, наконец, выспавшимся. «Бодрым?! – вспомнил все страстно-горячие события последних часов. – Не уверен. Так что душ не помешал бы сейчас». Засмеялся тихонько, приложил ладони ко рту: не хотел, чтобы Юнги раньше времени понял, что он проснулся. *** После тех слов, которые Юнги произнес, неся омегу на руках с выставки в машину, после брошенного на младшего взгляда, в котором ничего, кроме захлестнувшей все альфийское существо страсти, не было, Мин не шел, но почти летел к авто. Он Чимина по пути уже едва до оргазма не довел своими бешеными двойными цитрусами, крепкими объятьями, что бедра омежьи прижимали одно к другому, создавая при каждом пружинящем быстром шаге приятное возбуждающее трение. И омега, заведенный до предела, вообще плохо помнил, кто кого, образно говоря, взял на заднем сиденье огромного автомобиля. Во всяком случае, к тому моменту, когда Юнги, по-джентльменски уступив младшему право раздеться первым, звучно порыкивая от нетерпения и уже расстегнув брючный ремень, заскочил в салон, обнаженный полностью Чимин, рычать, оказывается, умевший ничуть не хуже и возбужденный ничуть не меньше, немедленно содрал с него джинсы и боксеры. А потом толкнул на сиденье. И на член, заливая его смазкой, чуть морщась поначалу, насадился сам с таким одуряющим мурчаньем и вверх-вниз заходил в таком темпе, так тесно прижимаясь, так пофыркивая, закатывая глаза и закусывая время от времени губы, что альфа, когда все, наконец, и довольно быстро, закончилось, прижав к себе младшего, с непередаваемой интонацией, в которой смешались разные совершенно эмоции, но наслаждение и удивление звучали особенно ярко, выдал разморено, с блаженной улыбкой: – Чимина, альфой у нас сейчас был ты. Совершенно точно. И, черт, это было восхитительно. Особенно для маленькой невинной Рыбки… Чимин аккуратно сполз с его бедер, своей футболкой тут же вытер животы и бедра, изрядно залитые пролившимся желанием. –Твоими стараниями, экс-невинной, хен, – засмеялся. – Да, химчистку салона закажи в ближайшее время. И, знаешь, раз уж альфа у нас сегодня я, то и за рулем можно тоже сейчас буду? Всегда хотел попробовать такой большой машиной управлять. Юнги притянул младшего к себе, вдохнул ставший не таким насыщенным аромат с железы. – Не возражаю, только транки чистые надень, иначе попка твоя прелестная, да в остатках всяких биологических жидкостей, прилипнет к кожаной обивке. Альфа оделся сам, достал из багажника сумку с вещами младшего и пока омега переодевался, набрал Намджуна. Тот трубку не снял, но спустя минуту с его телефона пришло фото, где нос Нами был полностью погружен в огромный желтый тюльпан, глаза при этом смотрели в камеру с легкой одурью и неуверенностью, а подпись под снимком гласила: «И кто это сказал, что Намджун цветочки не любит нюхать?» – Ой, попал, Нами. Под эту омежью дудочку ты и сюрстрёмминг, наверное, съел бы, не поморщившись, поручи тебе Хосок такую сверхзадачу, – приоткрыл заднюю дверь. – Чимина, переоделся? – Почти, – раздалось уже с водительского сиденья. – Ах, ты, мой рыбий хвостик. Не через дверь? – А зачем посетителей смущать. – Чем смущать? – поинтересовался Юнги, садясь рядом с Чимином. Бросил взгляд на омегу, едва не поперхнулся, приоткрыл рот. – Рыбка, а если полиция остановит? Чимин, который сидел за рулем только в транках и футболке, даже кроссовки не надев, беспечно хмыкнул. – Скажу, что жарко очень, а я жару переношу плохо. Хотя, – захохотал, – здесь ведь, правда, так и было пару минут назад. – Причем, твоими, в основном, стараниями, – картинно облизнувшись, муркнул Юнги. – Не прибедняйся, хен, ты тоже был восхитительно горяч, – альфа замурчал еще активнее и с явным удовольствием. – А вообще, я аккуратный водитель, сейчас же буду еще внимательнее. И дома, – взглянул, понизил голос, произнес с непередаваемой бархатистой интонацией, в момент с ума сводя альфу, – нам разве одежда понадобится? А потом вдруг совершенно очаровательно, кажется, от собственной смелости, от слов, что слетели с губ, засмущался. Опустил глаза, потянулся на заднее сиденье, достал футболку из сумки, прикрыл голые бедра. – Чимин, цветочек мой, ну, что ты? – Юнги потянулся к омеге, обнял, посмотрел в глаза, что лучились обожанием, – ты просто представить не можешь, как я рад тебя видеть именно таким – раскованным, чувственным, свободным. Ты раскрываешься сейчас, как твои прекрасные пионы. Всего за сутки стал другим. Более уверенным, свободным от своих переживаний. Да один только взгляд на тебя сейчас делает меня таким счастливым, что страшно становится. Получил, но как удержать? Машина плавно, мягко трогается, наконец, с парковки. – Хен, – в ответном взгляде благодарность, – меня удерживать не надо. Сам я не уйду. Но есть же что-то, что не зависит от нас. – Ты просто так это говоришь? Или я не знаю чего-то? – Просто так. Я тоже – глупо как, неправильно – волнуюсь из-за того, что так все классно сейчас. И неуверенность не делась никуда, просто ее контролировать проще. Юнги глаза закрывает на мгновение, горько усмехается, шепчет: – Рыбка, мы ненормальные с тобой. Мы боимся счастья. Разве это правильно… любимый мой? – Любимый… – эхом откликается омега, поднимает на хена удивленный взгляд. – Да, любимый. И давай не бояться. Радоваться. Благодарить Небо, судьбу, – омега кивает молча, улыбается. – Кстати, мне невероятно приятно было, когда ты сказал «поедем домой». – Ну, это я так, по привычке, скорее, – хмыкает младший. – Строго говоря, мне бы сегодня заскочить в магазин… Кстати, давай завтра вечером посидим у меня. Хосока с Намджуном позовем. – Непременно. Да и время твоей течки мы в любом случае должны провести вместе. Еще одно сообщение Хоби о том, что тебе нездоровится, я не переживу. Честно, всю дорогу после его звонка я поедом себя ел: как можно было додуматься оставить тебя одного сейчас. Не знаю, что вообще на меня нашло. – Хен, а как же работа? Ты что? – Работать, по большому счету, я могу, не выходя из дома. Ну, на выставке с ноутом посижу под каштаном. У Намджуна есть генеральная доверенность, он имеет право подписывать все бумаги за меня. Вопрос в том, что сам он сейчас не очень-то работоспособен, – засмеялся Юнги. – Как, в общем, и я. Угораздило же нас обоих одновременно встретить ваш прекрасный омежий дуэт… – Юнги, я Хоби всю жизнь буду обязан. – Как и я. И, знаешь, все думал, как отблагодарить его. Но теперь, кажется, знаю… – Расскажешь? – Пока не могу. Позже все узнаешь, моя любопытная Рыбка, – проводит по шее омеги, чуть отодвигает золотой пион, прикасается к арту пальцами, нежно поглаживая, замечая, как на цветке тут же выступают капли. Он мягко губами к ним приникает. На светофоре загорается зеленый, омега отстраняется. – Секреты, хен. Так сразу? – Чимин чувствует, что от одного этого нежного прикосновения его снова накрывает. Он бросает на Юнги короткий взгляд из-под полуопущенных век и тут же переводит его на дорогу, стараясь успокоиться. – Могу один тебе раскрыть, прямо сейчас, – смотрит, чуть прищурившись, взором прожигает младшего. Омега уже изучил этот взгляд, который об одном говорит: альфа заводится. Как и сам Чимин сейчас. – Хочу тебя так, что пах сводит. – И это после того, как ты снял капли с моего пиона? – рука старшего при этих словах ложится на оголенное бедро. – Юнги, пожалуйста, мы так до вечера домой не доберемся. Альфа закрывает глаза, делая несколько медленных вдохов. – Чимина, давай-ка просто помолчим или побеседуем на отвлеченные темы. – Ага, но до этого на одну неотвлеченную, – улыбается младший. – Тебе не кажется, что наши арты не только на истинность указывают. Капельки, что они выделяют, особенные. Вчера я увидел их у тебя, сонного, на шее. Я тогда уже понимал, что… хочу тебя, загорался. Эти бусинки, они казались такими прохладными, а мне так надо было утолить жажду и жар. Я снял их с твоей шеи, и спустя минуты понял, что желание нарастает… – Рыбка, ты издеваешься? Давай поговорим о погоде… Альфа дышит тяжело, откидываясь резко на спинку сиденья, руку кладет на пах… А в Чимина вселяется чертик, который голос омеги «засахаривает», как лепестки пионов, что для будущего варенья готовятся: – И как у тебя с погодой, Юнги-хен? Видимо, жарит, как в Сахаре? Подъезжает к воротам дома альфы, одна рука которого нажимает на электронный ключ, а вторая ложится на грудь соула, через ткань футболки поглаживая-пощипывая запредельно чувствительный к ласке чиминов сосок. И тут же взрывающий мозг и пах томный стон в ответ. И голос с придыханием: – Юнги, перестань, я не в ворота, а в столб сейчас въеду. – Не въедешь, цветочек. А я вот в одни нереально сладкие воротца въеду совсем скоро. И не раз. До спальни только доберусь. – А в душ? – возмущенно сопит омега, смешно морща нос. – Не-а, вначале за Сахару ответишь. – Ну, хен, – Чимин смотрит так жалобно, что нет никаких сил изображать строгость ни на лице, ни в голосе. – Ладно, вредина моя омежья, сначала в душ. Но уж там я тебе такую Сахару устрою… *** В ванной, под прохладными струями воды, в самом деле, было жарко, и в спальне горячо, несмотря на то, что альфа включил кондиционер. А потом оба уснули обессиленные. Впрочем, Юнги продержался дольше. Чимин, засыпая, услышал еще, как альфа с легкой ехидцей поинтересовался, не хочет ли омега снова в душ. Младший пробормотал, что лучше умрет, чем с места сдвинется, а потом в полусне чувствовал осторожные прикосновения влажной мягкой ткани к телу, слабо урча от удовольствия и благодарности. Последнее, что сохранила память, погружая омегу в сон, приятное касание прохладного, после душа, тела альфы к теплому телу омеги. И Морфей утащил, наконец, Чимина в свое безмолвное, спокойное царство. Вспоминая эти часы, омега улыбается, подходит тихонько к альфе, руки кладет на плечи, на одном из которых хвост примостил свой пушистый кончик, и тут же мягко массирует. Юнги мычит довольный, не оборачиваясь некоторое время, наслаждаясь неожиданными прикосновениями к подзатекшим плечам. – Рыбка, голодный? Чимин теперь только вспоминает, что за весь день выпил утром лишь чашку кофе. – Голодный, о-ч-ч-чень. – Поедем, перекусим куда-нибудь? Или дома останемся, посидим в саду. У меня есть пибимпап с курицей. А на десерт – хотток и мороженое. Хотя подумал сейчас: самым подходящим десертом для тебя были бы пуноппаны… Слыша это, Чимин хохочет в голос, а Юнги плавится, глядя на необычную улыбку младшего, что его глаза прячет почти полностью, превращая их в две радуги. – Хен, решил словами поиграть? Я, кстати, не отказался бы от такого угощения, тем более, что давно не пробовал. – Завтра куплю непременно, неподалеку от дома есть отличная кондитерская, там эти пирожки готовят просто превосходно. Привлек омегу к себе. Полностью обнаженный Чимин уселся на бедра Юнги, одетого в футболку и боксеры, посмотрел в глаза, прищурился, заурчал, прижавшись к шее. – Рыбка, до того как ты съешь своих коричных рыбешек, я ведь смогу еще полакомиться своей? – Хен, только все же не забудь до этого немножечко подкормить ее саму, – смущенно произносит Чимин, чей живот не в силах терпеть больше голод, и урчит поэтому вызывающе-громко. – Прости, мой хороший, – Юнги выглядит сконфуженно. – Наверное, это пройдет потом, но сейчас, когда ты рядом, я не могу тобой насытиться. Мне мало тебя, все время мало. Постоянно хочется касаться, видеть, слышать… Убедиться, поверить, что ты – не сон, не исчезнешь, не уйдешь никуда и никто не заберет тебя у меня. Последние слова он произносит зло, раздраженно. Тонкие плечи обхватывает что есть сил. Подушечками пальцев до белых отметин впивается в кожу, яростным взглядом – в лицо, в глаза соулмейту. И младший видит, как зрачки альфы увеличиваются и на мгновения кровавым сполохом вспыхивают коричневые радужки. Но эта ярость не страх вызывает у Чимина, а незыблемую уверенность – да, альфа не может без него, – и потому абсолютное спокойствие. Юнги же это спокойствие заводит еще больше. Альфийский хвост замирает, а потом с бешеной скоростью, яростно рассекая воздух, движется, подобно стреле маятника, вправо-влево. Альфа с нажимом проводит по изгибу оголенной шеи, пальцами ощущая равномерный темп пульсирующей артерии – его пара, в самом деле, абсолютно спокойна. Ведет дальше, к ароматической железе. «Метка, поставь, чего ты ждешь?» – внутренний альфа вдруг взрывается, рычит. Юнги надавливает несильно на маленький островок кожи, где изгиб шеи переходит в плечо, словно место выбирает. Смотрит на омегу требовательно. Тот все понимает, сидит на альфийских подрагивающих бедрах по-прежнему молча, только шею чуть отводит, к ней своей заведенной паре давая максимальный доступ. Чимин признается себе, что не сейчас хотел бы получить метку. Он более романтично представлял себе столь важный и прекрасный момент. Да, непременно в течку, и лучше, конечно, в первую: тогда метка будет с ним до конца жизни. И хорошо бы так же, как и первая близость, в лунном свете, но не в постели, а на тихой вечерней улочке, после уютного, на двоих, ужина в каком-нибудь ресторанчике. Метка – это ведь что-то сродни особому предложению до конца идти по жизни вместе. И уж точно это событие не менее важное, чем помолвка или брак. Но альфа, кажется, спешит, и Чимин, как и внутренний его омега, готов подчиниться, тем более он хочет, он безоговорочно готов следовать этой грубой, возбуждающей естество силе, что исходит сейчас от альфы. Чимин уже чувствует сухость губ истинного на коже. Внутренне сжимаясь, готовится испытать боль от глубокого сильного укуса. Но альфа отстраняется. – Нет, Чимин. Нет. Ты ведь все понял? – младший слабо улыбается, чуть кивает. – Я не так себе этот момент представлял, более романтично. Где-нибудь на берегу Хангана под луной, после ужина на двоих. Ведь это такой особый для обоих момент. Я сделал тебе предложение, но метка – это еще важнее. Предложение можно взять назад. Метка же – знак того, что мы до конца жизни пойдем вдвоем. Омега глубоко вздыхает, глаза от удивления делаются круглыми, но пухлые розовые «пионы» расплываются в счастливой улыбке. Он обнимает Юнги изо всех сил. – Хен! Да ты мысли мои читаешь! Я этот момент так же себе представлял. И луна. Ну, как теперь без нее? – Рыбка, ты такой романтик у меня? – Юнги провел по щеке соула. – Так и ты, кажется, не меньше. Мы лунные любовники с тобой … – засиял глазами. – Любовники, да, но скоро будем мужьями. И давай-ка, любимый будущий супруг, я, наконец, отправлюсь на кухню. Надо тебя срочно откармливать: ты у меня такой худенький. – У тебя, Юнги, – омега, уже стоявший у дверей ванной, вернулся, обнял истинного. Тот чмокнул темную макушку. – Заботливый. Самый лучший альфа, – Чимин, по-прежнему обвивая талию истинного, в благодарность еще и нежно потирается обнаженным телом о торс и бедра полуголого альфы, вызывая громкое удовлетворенное пофыркивание и непроизвольное движение бедер. – Ох, Рыбка, забыл совсем. Все твои вещи уже выстираны и сушатся, так что после душа в гардеробной бери, что понравится, и спускайся. Я пошел. – И даже спинку мне не потрешь? – мурлычет омега. – Чимина, да ведь спинкой дело не обойдется, я уж тогда и попу твою прекрасную помою и изяществу уделю максимум внимания… Омежий живот, который отнюдь не романтических разговоров хочет, а вполне себе плотской пищи, поднимает в этот момент такой звуковой бунт, что игнорировать его просьбы дальше невозможно. Юнги запрыгнул в шорты и дернул из комнаты. Чимин вышел из душа и перед тем, как спуститься вниз, сделал один важный звонок. *** Два следующих дня пролетают незаметно и альфа с омегой проводят их рядом. Младший не может и не хочет оставаться дома, тем более что дела на выставке идут отлично. У него есть с полдесятка заманчивых деловых предложений, которые еще предстоит изучить и обдумать, и несколько уже подписанных договоров. Вдобавок омега получает второе место как свадебный флорист, и альфа полдня ворчит недовольно, что судьи либо слепые, либо подкуплены. Хотя сам Чимин рад такой награде очень и, в отличие от хена, считает ее справедливой. – Юнги, парень, что занял первое место, как и я, учился у мастера Нигай, только пришел и закончил учебу раньше. У него опыта, понятно, больше и победа заслуженная, – поясняет он бурчащему альфе. В последний день выставки омеге вручают еще один, совершенно неожиданный приз «Самые красивые цветы выставки» в номинации «Пионы», и Юнги, который переживал, кажется, больше самого Чимина, теперь и радуется за младшего больше, чем сам омега. Вместе с призом, что для молодого бизнесмена не менее важно, Чимин получает еще больший интерес к выращиваемым им цветам. А один из самых пожилых участников выставки, селекционер, предлагает Чимину совместно поработать над созданием нового сорта пиона, дабы переплюнуть успех самого господина Сейдла. Юнги, которому такая же идея пришла двумя днями раньше, и даже название, Юнмины, он уже цветочной новинке придумал, картинно ревнует, а омега хохочет. – Хен, если мы решим с господином селекционером работать, в договоре я непременно оговорю название нового сорта и укажу автора. А Юнги, обнимая, шепчет в который раз, что самый прекрасный цветок с самым замечательным именем в его жизни уже есть. И пусть другие выводят то, что им надо. *** Вечером после финального дня выставки альфа отвез омегу в «ЛепестOk». Через полтора часа Намджун с Хосоком должны были подъехать сюда же. Ким приготовил несколько документов, которые требовали подписи Юнги, после чего Нами и Хосок планировали отправиться на ночной сеанс в кино. Они и альфе с омегой предлагали пойти, но Чимин, совершенно вымотанный за эти три дня, от предложения Хоби отказался. Впрочем, через день все четверо планировали собраться у омеги дома. Оставив Чимина в «Лепестке», альфа на полчаса отлучился в кондитерскую лавку за обещанными пуноппанами, все это время по громкой связи общаясь с младшим, требуя нон стопом сообщать, что омега сейчас делает и каждые пять минут интересуясь, как он себя чувствует. Чимин, с бешеной скоростью удобряя и поливая оставшиеся в магазине растения, умудряется еще разговаривать с альфой. Но когда дело доходит до бумажной работы, требующей максимального внимания и сосредоточенности, почти тотчас начинает пыхтеть недовольно про тотальный контроль и задаваться вопросами, как он вообще дожил до двадцати двух лет без такой всеобъемлющей заботы. – Хен, у меня документы важные по выставке, а я, вместо того чтобы посидеть с ними, в десятый раз отвечаю, как себя чувствую. Хорошо. Но если ты не перестанешь меня постоянно спрашивать, лопну от злости. – Ладно, вредина омежья, у тебя час, мне надо в одно место заехать непременно. Но каждые десять минут с тебя по фотографии. Чимин, бубня недовольно так, чтобы старший слышал, кладет трубку. Хотя как же ему приятна эта забота! И вот в означенное время омега присылает альфе уморительные селфи, на которых всем своим видом выражает острое недовольство просьбой старшего. Через минуту после того, как он, закончив работать, высылает последнее, сообщая, что свободен, альфа пишет, что уже подъезжает, и спустя секунды отправляет фото. На нем – пуноппан. Аппетитная пухлая золотистого цвета рыбка-пироженка лежит на небольшом блюде. Надпись под фото предлагает омеге присмотреться к ней внимательнее. Чимин замечает: кольцо, сделанное из теста, украшает хвост рыбки. Небольшой и, кажется, несложный пазл складывается в привлекательно-волнительную картинку. Омега быстро выходит из магазина. Альфа стоит у машины, запаркованной вдоль дороги. Хвост, обычно шебуршащий где-то у альфийских бедер или дремлющий на плече альфы, нынче вытянулся в идеальную вертикаль вдоль правого бока Юнги, распушился и едва-едва искрит в сумерках под восходящей луной. Чимин бежит к альфе. Тот уже раскрывает руки, чтобы заключить омегу в объятья, но в паре метров парень резко останавливается. Робко, неуверенно делает оставшиеся шаги. Поднимает глаза, заставляя Юнги вновь напрячься: ну, почему опять в них нет радости!? Горечь, неверие, все слезы, что пролиты за прошедшие годы, и боль. Альфа, кажется, ощущает ее физически. Грудь сдавливает, дышать становится тяжело, страх, иррациональный, непонятный, неправильный, опять скребет внутри. «Нет, прочь все это!» Он притягивает к себе Чимина. – Все хорошо, Рыбка. Все же хорошо. Мы вместе. – Юнги, ты делаешь меня слабым, а я столько лет учился быть сильным и самостоятельным, и только недавно это стало получаться. Мне кажется, весь негатив, все слезы, все плохое я спрятал надежно где-то внутри, забыл. Да, неуверенность не делась никуда, ведь аромат все равно оставался со мной. Но и ее получалось контролировать. А сейчас… – Рыбка, ты и остался сильным. Для того чтобы работать, развивать свой бизнес, учиться. И я, знаешь, просто тащусь от того, что мой омега такой: умный, трудолюбивый, сильный, самостоятельный. Ты говоришь, я делаю тебя слабым. Это еще приятнее в том смысле, который я в эти слова вкладываю. Твоя слабость в том, чтобы не самому теперь решать любые проблемы, возникни они у тебя? А чтобы я мог помочь тебе. В том, чтобы позволить себе плакать, грустить, сомневаться, бояться? Но знать при этом, что ты не один: я утешу, вытру твои слезинки, обниму. В том, что ты не смог забыть все беды прошлого из-за твоего особого запаха? Я виноват, я на четыре года продлил твои мучения. Но, кажется, сейчас хотя бы эта проблема останется в прошлом. А со всем остальным мы справимся тоже. Вместе. Ты только научись доверять. И если я был прав, если в этом и заключается твоя слабость, будь таким, омега. Это делает меня сильнее и увереннее. Ведь заботиться о тебе и защищать – моя задача. Чимин вздрагивает, когда Юнги просит доверять ему. «Хван», – тотчас проносится в голове. Но он не хочет сейчас думать об этом секрете. Просто стоит молча, дышит неярким цитрусом своего соулмейта, слушает, как размеренно, спокойно стучит его сердце, чувствует пальцы, что аккуратно поглаживают его спину. Зато хвост, на который возложена важная миссия, начинает нетерпеливо подергиваться. Юнги отстраняется. – Чимина, фотографию получил? – Да. Пуноппан. Рыбка с колечком на хвосте. – Вот и замечательно. Рыбка у нас есть, – кивает младшему. – Хвост тоже. Причем с хвостом. Шутливо кланяется, проводит ладонью вдоль торса. – И чего нам не хватает? В этот момент хвост устремляется к омеге, доведя пушистость до максимума, и замирает. Чимин видит чуть ниже кончика два абсолютно одинаковых внешне, разных лишь по размеру кольца. Юнги берет пальцы Чимина, прикладывает к знаку истинности на своей шее, целуя их затем там, где они коснулись арта. Снимает кольцо с хвоста. В полном молчании подносит к безымянному пальцу левой руки младшего. Смотрит в глаза вопросительно, мягко, чуть неуверенно. Чимин кивает, проводя свободной рукой по щеке Юнги, и альфа надевает ему кольцо. Хвост к руке омеги вплотную придвигается, тычет кончиком в небольшую ладошку, словно просит или подбадривает. Замирает. Чимин улыбается, глядя на Юнги, повторяя за ним. Пальцы альфы подносит к арту истинности на своей шее, целуя их затем. Аккуратно снимает украшение с хвоста, бросая на старшего короткий благодарный взгляд, и надевает на безымянный палец альфы, тут же прижимая свои пальцы к пальцам старшего. Ладонь к ладони. Кольцо к кольцу. А хвост ненадолго окольцовывает два прижатых друг к другу запястья. *** Водитель по просьбе Хосока запарковал машину в полукилометре от «Лепестка»: альфа с омегой все поздние вечера со времени знакомства гуляют под растущей луной, и как раз сегодня наступила первая из трех ночей полнолуния, чего так ожидал Ким. Дотошный Намджун даже специально позвонил в сеульскую обсерваторию Букчон, где младший научный сотрудник, неразборчиво представившийся, его уверил, что «это прям совершенно точно, да мало того, еще и суперлуние сегодня ночью будет». При этом спросил у альфы, с какой целью ему нужна такая информация: если, например, помидоры высаживать или хрен, так лучше на растущую луну. Намджун честно признался, что не в хрене дело, а в любви. Рассказал, что его пассия первые серьезные отношения, если не шутит, ему обещал именно в полнолуние. Младший научный сотрудник, кажется, расчувствовался, засопел в трубку и предложил даже выписать справку. – С датами полнолуния? – Намджун растрогался от такой доброты. – С рекомендацией, что вам психиатру не мешало бы показаться, – рявкнул собеседник и бросил трубку. «Течка, наверное, а альфы нет, и блокаторов тоже», – подумал Ким сочувственно, вспоминая, но уже с небольшой дрожью предвкушения в теле, как Хосок говорил о том, что и его особый период тоже на подходе. Ким задержался в офисе надолго. Работы и так много, а в эти несколько дней, помимо своих обязанностей, он еще и часть дел Юнги на себя взвалил. «Пусть отрывается пока со своим обретенным, столько лет ждал», – великодушно думает Нами, расплываясь при этом в улыбке: радуясь за друга, он тотчас вспоминает и свое новообретенное худое язвительное счастье, которое через полчаса будет ждать его у офиса «Надежных проектов». Потом водитель отвезет двоих к «Лепестку». Юнги подпишет рабочие бумаги, после чего Нами и Хоби отправятся в кино. А завтра все четверо соберутся у Чимина, причем Мин обещал какой-то приятный сюрприз для Намджуна и Хосока. «Что он там, интересно, задумал?» Ким идет к офисному лифту, опираясь на трость. Потом берет ее в руки, делая самостоятельно несколько осторожных шагов. Боль, пусть слабая, пока не отпускает. Врач сказал, что трость и лангета понадобятся альфе минимум месяц. Значит, мечты о том, чтобы взять на руки Хоби перед тем, как впервые взять его самого, так и останутся мечтами. Намджун цокает с досады. Но тут же себя и успокаивает: «Лучше позже...» – Есть неплохой вариант, – елейным тоном произносит внутренний альфа. – Подожди, пока нога заживет. Четыре недели – чего там ждать-то? – Четыре недели? – альфа нервно сглатывает. – Да я три дня уже не живу, а существую. Полнолуния жду. Течку тоже. – Течкууу ждешь… Звучит-то как. Даааа, взял тебя в оборот этот, как ты там говоришь, пре-лест-ный омега. – Заткнись, – неожиданно зло рявкает Ким. – Возьму и я его. И тогда не отпущу уже долго. А из жизни, кажется, просто никогда. Внутренний альфа молчит, лишь урчит удовлетворенно-одобрительно. Намджун садится в машину. Первая ночь полнолуния вступает в права. Он забирает у офиса Хосока, какого-то напряженно-неразговорчивого сейчас, на себе, кажется, сосредоточенного. Водитель высаживает их недалеко от «Лепестка», и альфа с омегой, пройдя в непривычном молчании почти весь путь, останавливаются, когда напротив цветочного магазина замечают двоих, что замерли сейчас, губами слившись. *** Луна сияет за легчайшим, словно вуаль, облаком. И поцелуй, бесконечный, ласкающий, глубокий, которым обмениваются Юнги и Чимин, стоящие в сиянии дымчато-серебристого лунного света, выглядит так романтично и вместе с тем возбуждающе, что Намджун крепче прижимает к себе Хосока, ища его ладонь, захватывая своей, и впервые приникая губами к изгибу на омежьей шее – настойчиво, требовательно, сильно. Подушечками пальцев сквозь рубашку лаская кончики сосков, живот, к паху опускаясь уверенно, аккуратно сжимая поверх джинсов член омеги, а потом уже с нажимом оглаживая, чувствуя, как тот твердеет под неплотной легкой тканью. Намджун откидывает трость, что падает со стуком на землю – боль можно потерпеть, а ожидание невыносимо. Резко поворачивает к себе омегу, впиваясь в притягательные губы, надавливая, языком ища язык, играя, лаская, вылизывая. Прижимая к торсу, пахом подаваясь к паху, потираясь, подогревая возбуждение обоих. И снова губами к сладкому островку: изгибу между шеей и плечом. Голова омеги чуть откинута, желанное место открыто. И кожа там такая нежная, тонкая, сейчас чуть натянутая. Ее бы прокусить, меткой обозначить. Но нет, альфа не станет пока проявлять инициативу. Он почти уверен, что рано или поздно этот чудесный островок не останется без внимания его клыков, но пока торопиться не стоит. Зато откладывать всё остальное он не хотел бы. И, кажется, Хосок не станет возражать. Он растерял сейчас всю свою самоуверенность и ершистость: закрыв глаза, постанывает томно, бедрами в особом темпе подается к бедрам альфы, слегка отстраняется и снова – толчок за толчком. Невольно дразнит, распаляет, с ума сводит и сходит сам. В один момент Намджун руки свои кладет на ягодицы омеги, сжимает сильно и толчки прекращает. Пах вдавливает в пах, и трется исступленно, не отрываясь, рыча, через одежду ощущая напряжение плоти омеги своей затвердевающей плотью. А потом пальцы запускает под джинсы Хоби, проводит по брифам сзади, вдавливая ткань меж ягодиц, ощущая почти одновременно усиливающийся аромат карамели и влагу под пальцами, что сквозь белье обильно проступила и выделяется снова, впечатывая в брифы и джинсы сладкий запах. «КинА не будет, точнее, будет, наконец, но совсем другое», – ехидно фыркает внутренний альфа. – Ты потек, моя чудесная Карамелька, и теперь не денешься никуда, – Намджун говорит спокойно, но при этом так властно, повелительно, безапелляционно, что внутренний омега Хосока скулит от захлестнувшего возбуждения. Требует немедленно подчиниться: раздвинуть бедра, обнажить ягодицы и то сокровенное, что скрыто меж них. И всю страсть, все кипящее желание альфы ощутить в себе, для своего и его острого, уже разливающегося по телам удовольствия. Намджун звонит водителю, не выпуская из объятий жалобно стонущего, истекающего смазкой, возбужденного Хоби. Он сам чуть сдерживается, и, кажется, взял бы этого худого и такого беспомощно-прекрасного омегу прямо сейчас, в любом близлежащем закоулке. Машина подъезжает быстро. – Господина Чон везем домой? – спрашивает водитель. – Господина Чон везем ко мне домой, Донук. И могу я рассчитывать на вашу скромность? Пожилой альфа кивает, тихонько улыбаясь, и увеличивает громкость радио в салоне. Лирика дуэта TwIce, альфы Чонгука и омеги Тэхена, заглушает звук стонов на заднем сиденье, где альфа Намджун осыпает поцелуями омегу Хосока, понимая, что совсем скоро это желанное тело будет полностью в его власти. И всю свою нежность и силу Ким тоже хочет и готов отдать во власть омеги. Водитель подъезжает прямо к двери двухэтажного таунхауса. Помогает выйти альфе, подавая трость. – Нами, хочу тебя… – Хосок будто в полусне резко подается из автомобиля навстречу Намджуну, взгляд затуманен, болезненный румянец проступает сквозь смуглую кожу, просящие стоны взрывают мозг. Водитель закрывает дверь, не глядя на обоих, ныряет в салон и отъезжает. – Еще немного, моя Карамелька. Я твой. И вся ночь твоя. – Наша… – Наша, мой сладкий, конечно, наша… *** – Чимина, у меня есть для тебя еще один небольшой подарок, но его ты получишь завтра, – Юнги любуется омегой, который с улыбкой смотрит, как в лунном сиянии переливаются, вспыхивают всеми цветами радуги грани бриллиантов в кольце. Чимин, кажется, не слышит альфу. Омега похож сейчас на ребенка: блеск и игра маленьких камней завораживают и удивляют. Он широко открывает глаза: – Хен, смотри, это просто радуга в лунном свете. – Нравится, Рыбка? – Да, тем более, у меня никогда никаких украшений не было, – задумывается. – Да и это… Смогу ли я носить его с моей-то работой… – Чимина, вот эти разговоры ты оставь. С кольцом ничего не случится, и я хочу видеть его на твоем пальце постоянно, как знак того, что твое сердце мне принадлежит. Бросает лукавый взгляд из-под бровей, обхватывая лицо омеги ладонями. – Оно и так твое, но и кольцо я, конечно, буду носить с удовольствием. А ты свой подарок, – омега морщит нос, – получишь завтра. – Подарок? – Знаешь, Юнги, на самом деле, это не столько тебе подарок, сколько мне. Я так долго мечтал о нем. – Ох, Рыбка, запутал совсем, – смеется альфа. – Ладно, до завтра потерплю. Смотрит на часы. – Куда Намджун и Хосок подевались? Им давно уже пора было подъехать. Он набирает лучшего друга, слыша в трубке, что абонент недоступен. – Не берет? – альфа на вопрос Чимина утвердительно качает головой. Омега набирает Хоби, телефон которого находится в рабочем режиме, а вот владелец определенно нет. Юнги на секунды широко открывает глаза – его словно догадка осеняет. Он улыбается лукаво. – Чимина, в ту ночь, когда мы впервые были вместе, мой телефон, уж не знаю, как так получилось, находился в режиме полета. Я только поздним утром это обнаружил. Намджун к тому времени мне больше десяти раз набрал, а сколько сообщений отправил! И вот сейчас уже его телефон «умер». – А мне Хоби в тот первый вечер в кафе говорил, что у него течка вот-вот начнется. – Сопоставляем эти два факта, – смеется Юнги, – верим в то, что они, в самом деле, реальны и… – Желаем Намджуну и Хоби удачи, – подчеркнуто сексуально произносит омега, прижимается к альфе, подставляя губы для поцелуя, и урчит, довольный, ощущая нежное касание. Юнги, между тем, задумывается на секунду, достает мобильный, набирает номер. – Добрый вечер, Донук. Вы должны были отвезти сегодня Намджуна и Хосока к «Лепестку», но я так и не дождался их, и теперь волнуюсь… Тем более, господин Ким не снимает трубку… Ах вот как… Отвезли, но они быстро вернулись к машине. Омега неважно себя чувствовал? Так, и господин Намджун, конечно, проводил его до дома? Донук, не молчите, пожалуйста… Нет, не выдам, конечно, вы можете быть совершенно спокойны… Ага, понятно. Спасибо и доброй ночи. – Что с Хосоком, хен? – Твой друг неважно себя почувствовал, Рыбка. Причем настолько, что они не дошли до «Лепестка». Намджун проводил его до дома… – омега вздрагивает, испуганно глядя на Юнги. – Чимина, Рыбка. До. Своего. Дома. – Хен, уф, напугал, – омега облегченно вздыхает, улыбается. – Так наши пожелания очень даже кстати. – Завтра узнаем. Наверное. Ты по своим каналам. Я по своим. Поехали, Чимина. Нас тоже ждет сладкий вечер, – омега смотрит, закусывая губы, а альфа, смеясь, поясняет. – Ну, надо же, наконец, пуноппаны попробовать. Посидим в саду, чай попьем. – Ох, Юнги, так рыбка с кольцом из той кондитерской, о которой ты вчера говорил? – Да. Я еще утром туда позвонил и попросил испечь одну такую, на заказ. В обнимку они направляются к машине. – Хен, да ты романтик не меньше меня. – Романтик, когда ты со мной, Рыбка… *** Юнги в эти ночи по просьбе Чимина специально не закрывал шторы. И близость двоих, то нежная, то очень страстная, сопровождалась сиянием «ночного солнца». – Лунные любовники, – не раз еще повторял омега, находя особо романтичным и такое название, и их с альфой телесную любовь, под этим «солнцем» происходящую. Старший же находил непередаваемое удовольствие наблюдать в эти моменты за лицом и телом омеги. Затуманенный, томный взгляд влажно-блестящих глаз, полуоткрытые губы, еще более пухлые из-за нетерпеливых альфийских поцелуев, не только нежных, легких, но требовательных, глубоких, покусывающих. Ему нравилось смотреть, как, охваченный нарастающим желанием, омега мечется по постели, как выгибается под крепким телом альфы стройное тело младшего, как сжимаются, подаются вперед его бедра, когда руки или губы Юнги ласкают небольшой член, проходят по чувствительной внутри коже ног. Как, отдаваясь, Чимин сильно запрокидывал голову, обнажая высокую шею, крепко прижимал икры и стопы к альфийской талии, пальцами впиваясь в атлас простыней. Юнги с ума сводил вид упругих полушарий и самый желанный, притягательный узкий глубокий источник, что они скрывали. Источник – верх плотского наслаждения, запредельный, сладко-сумасшедший потому еще, что альфа не телом только, но душой прикипел к омеге. Чимин – Юнги не раз уже замечал – находясь у самого пика, на секунды замирал, словно прислушиваясь к себе, закусывал губы маленькими клычками и максимально сдерживал так желанные альфийскому слуху и телу чувственные стоны. Чтобы потом уже не контролировать ни тело, захлестываемое предоргазменной дрожью, ни голос, наполняющий спальню бархатными, протяжными стонами, дающими понять альфе, как сладко его маленькому донсэну. И эта сладость альфе под кожу затекает цветочным вареньем с ароматом пиона, приближая собственный оргазм Юнги. Все было так же и в эту ночь. Вот только Чимин уснул почти сразу, уже в душе клевал носом на плече Юнги, пока тот мыл его душистым мандариновым гелем, а хвост вдобавок поглаживал омегу по чувствительной нежной коже подколенных ямок, так что ноги у Чимина подгибались и от усталости, и от удовольствия. Уже спящего омегу альфа уложил на часть кровати, погруженной в полумрак: вторая была освещена лунным светом. Сам вернулся в ванную, просушил влажные волосы и недовольно дергающийся хвост, который только раз в неделю с трудом выдерживал пытку феном, а тут внеочередное испытание его настигло. Вернулся, намереваясь лечь рядом с омегой. Бросил взгляд на свернувшегося калачиком парня, что спал, положив ладошки под щеку. Тихонько лег рядом, но так и не заснул. *** Чимин проснулся, открыл глаза. Вздрогнул от неожиданности, взглядом пересекаясь со взглядом сидевшего над ним альфы, чья бледная кожа в лунном свете отливала перламутром, резко контрастируя с казавшимися сейчас угольно-черными глазами. Приподнялся на локтях. – Хен, ты что? Случилось что-то? – альфа улыбнулся, отрицательно покачал головой. – А не спишь почему? – Просто смотрю на тебя, Рыбка. Любуюсь. Радуюсь. Сейчас, спящий, в этой ночной тишине, ты не миру принадлежишь, не себе, не своим мыслям. Но каждой черточкой лица, каждым движением тела, каждым вздохом – мне. И я смотрю на тебя, понимая, что абсолютно счастлив. И даже заснуть не могу. Только и всего… Чимин вздохнул, ни слова не говоря, сел, потянул на себя несопротивляющегося альфу. Тот улегся ему на ноги, а омега стал гладить темные вьющиеся волосы, подушечками пальцев проводя по корням, тихонько урча. «Только и всего, хен… А для меня это так много» . Еще несколько дней назад Чимин и мечтать не мог о таком. Он ненавидел одиночество, к которому, казалось, был приговорен с момента появления на свет. Врожденным запахом. Блокаторами, что сделали его нетечным и бесплодным. Обществом, которое не готово принимать иных и дает ощутить это зачастую так грубо и безапелляционно, что ты вообще остаешься без выбора, или любой не делает жизнь легче. Жить одному или жить с теми, кому ты неприятен. И, в сущности, опять оставаться не только одиноким, но еще и презираемым. Но Чимину несказанно повезло. За несколько дней все стало с ног на голову! Или, правильнее сказать, наоборот! И теперь он сказочный богач и счастливчик! У него есть бесценные сокровища: вернувшийся, наконец, лучший друг. И, благодаря ему, вновь любимый альфа, который среди ночи смотрит на спящего омегу и счастлив, что тот принадлежит ему. «Быть со мной – счастье! Я даже мечтать о таком не мог!» Чимин смотрит на уснувшего Юнги, голова которого по-прежнему лежит на его ногах. Наклоняется, лицо и шею покрывая короткими поцелуями, не в силах сдержаться, улыбаясь и роняя слезы, рвано, хрипло шепча: «Люблю, люблю, люблю…» Потом забирается под теплый бок, руку альфы кладет себе на талию, всхлипывает и засыпает. *** В первое утро после выставки Юнги просыпается рано, ровно в семь утра отправляя Намджуну вопрос-сообщение, как тому спалось, и, в отличие от друга, выражая надежду, что его ночь прошла нескучно. Скорого ответа он, впрочем, не ожидает. Чимин крепко спит, и не клубочком, по обыкновению, свернувшись, а на спине. Альфа встает тихонько, отправляясь в душ, но, вспомнив что-то важное, бесшумно возвращается. Он аккуратно целует омегу в арт на шее, направляясь в ванную, а потом спускается на кухню, готовит завтрак. Чимин заходит, когда у Юнги изо рта торчит рыбий хвостик от пуноппана, что выглядит презабавно. Альфа смешно втягивает щеки, и кусочек пирожка исчезает. – Пока моя Рыбка не встала, – подходит к Чимину, чмокая в нос, – я тут другими балуюсь. Садись завтракать. Омлет, фруктовый чай и пироженка. Альфа смотрит на омегу. Чимин стоит перед ним такой уютный, домашний. В пижамных легких штанах и белой футболке, с растрепанными волосами. Вымытый, но еще не вполне проснувшийся. «Мое большое маленькое счастье, – радость переполняет. – Неужели я когда-нибудь привыкну, перестану реагировать так эмоционально?!» – Хен, это я должен был заняться завтраком, – счастье подходит, губами прикасаясь к арту, и только потом к теплым, сладким губам, снимая с них крошки. Хвост вертится рядом, тычется мягко омеге в руку, просит внимания. Тот проводит нежно по густым шерстинкам, ощущая под пальчиками теплоту и чудесную мягкость. А хвост в ответ на ласку немедленно запускает хвастливую прекрасно-переливчатую волну по всей длине, эффектно переливаясь то медовым, то золотистым, оглаживая при этом запястье омеги. – Красавец какой! – искренне выдыхает Чимин. – Хвост вытягивается в струнку и тут же резко падает вниз, безвольно болтаясь позади ног хозяина, продолжая, впрочем, переливаться всеми оттенками медового. – Что это с ним? Чимин испуганно глядит на Юнги. – Это у нас представление. «Потеря сознания» называется. Явление редкое, обозначает, что мы в дичайшем восторге и наслаждение зашкаливает. Эмоциональный оргазм хвоста, – мягко теребит пушистого актера. – Все, зрители в восхищении, давай на поклон. Хвост взмывает параллельно боку Юнги и подается вниз, к омеге, имитируя самый настоящий поклон, а потом мягко тыкается Чимину в шею и возвращается к хозяину за спину. – Так, Чимина, от пищи духовной переходим к плотской. У тебя ответственная и сложная задача: съесть то, что приготовил я. Нежный пушистый омлет на самом деле так вкусен, что Чимин причмокивает от удовольствия. – Хен, объедение! Подожди, а пибимпаб? Ты, может, тоже его приготовил сам? – альфа кивает. – Я думал, заказал. Ты отличный кулинар! – Ну, посмотрим еще, как ты оценишь десерт. Меня это больше всего волнует. Мобильный омеги оживает. На дисплее высвечивается незнакомый номер. – Первые плоды выставки, Чимина. Новые клиенты, отличные предложения, – подмигивает хен. – Я слушаю, – омега в момент сосредотачивается, становится серьезным. Но голос! Именно сейчас альфа не к разговору прислушивается, к звучанию: мелодичному, мягкому. Юнги чиминов голос не только слышит, но как нежное, бархатистое прикосновение к коже ощущает. И особый ток, что бежит по ней от этих волшебных касаний, ему очень приятен. Альфа подходит, чтобы обнять, но омега впервые за эти дни резко отстраняется с виноватой улыбкой, уходит из кухни, обрывки слов оставляя за собой шлейфом. А Юнги... Ему и коротких объятий хватило, чтобы ощутить, как напряжено тело донсэна. Как на смену бархату и мягкости приходят напряжение, холод, волнение. Омега стоит по ту сторону полуоткрытой двери, говорит негромко, но манул с острейшим слухом и неслышными движениями хищника-охотника просыпается теперь в Юнги. Он придвигается к двери вплотную и замирает, благословляя не только свой слух, но и мощность динамика, что позволяет ему слышать собеседника Чимина: – А мой номер телефона, откуда он у тебя? Позвонивший звучит спокойно, мягко, доброжелательно. Юнги кажется, или ему знаком этот голос? – Из свадебного каталога, Чимин, что мне твои коллеги показали на выставке в павильоне «Лепестка». – Ты был в павильоне? – Но тебя не было в это время. Мы ведь позже… встретились. Ты помнишь. Тебе еще нездоровилось? Как чувствуешь себя, кстати? – Спасибо, хорошо. – Ты напугал, если честно. Боялся отходить от тебя. – Ты не за этим ведь позвонил? – Да, хотел встретиться и поговорить, как договаривались. Когда тебе удобно? – Давайте послезавтра, в три… Юнги отходит от двери так же бесшумно. Открывает стоящий на столешнице ноут, глядит в монитор, не видя ничего. «Чимину есть что скрывать? Уже? И он на выставке встречался с кем-то? И этот кто-то был с омегой, поддерживал его? Но младший не сказал ни слова. И собирается встречаться с ним снова? А как же доверие? Или он боится? Этого собеседника с таким знакомым голосом?! Судя по реакции омеги – вполне возможно. Или он меня боится? Спросить Чимина? Подождать? Вдруг сам расскажет? Я ведь доверяю ему? Да, безусловно! Черт, нет! Нет! Доверяю! Но… ревную? Глупости! Мы только встретились! Четыре года ожидания... Наша истинность... Я люблю! Он любит! Но почему не сказал? Стоп! Стоп! Так можно повторять бесконечно…» Чимин заходит, опустив голову, хрустит костяшками пальцев, прижимается крепко. Юнги обнимает в ответ. – Закончил, Чимина? – Да. Это, правда, деловой разговор. Мы договаривались созвониться сразу после выставки. Я вышел, потому что… – Рыбка, хороший мой, ты не должен отчитываться мне о каждом звонке. Ведь мы же доверяем друг другу, нам нечего друг от друга скрывать. Верно? Чимин кивает с облегчением, говоря себе. «Я расскажу потом. Да и рассказывать особо нечего. А хен еще три дня назад из мухи раздул слона. Букет составлю, раз уж обещал. Ведь обещал еще до встречи с Юнги. И Хван будет со своим женихом. И это день. Бояться нечего». Он прижимается к Юнги сильнее. Ластится, заглядывает в глаза. – Спасибо, что доверяешь. А ты говорил еще про какой-то десерт, волновался, что он мне не понравится. Юнги прижимает крепко, целует, получая в ответ всю нежность, тепло, благодарность, какие только смог вложить в свой поцелуй омега. «Доверие в одни ворота», – он все равно не может отделаться от навязчивой мысли, что гасит радость последних дней. – Чимина, перенесем дегустацию десерта на вечер. Омега молча кивает. Ему кажется, или прямо сейчас в голосе и поведении альфы что-то неуловимо изменилось? *** Им все никак не может придумать веский повод… Закрывает ладонями лицо, чуть раскачиваясь. Подбородок упирается в прохладный металл на запястье. Он отводит руки. Поглядывает на свои Patek Philippe – лишь кажущийся простым и скромным аксессуар баснословной стоимости вдобавок с особой начинкой. Задумывается, улыбка расползается по лицу. Проводит по циферблату. – Вы-то мне для начала и поможете… Набирает знакомый номер. В трубке раздается недовольное фырканье: – Ну, что хотел? – Доброе утро, Мингю, радость моя. Послезавтра в час буду у тебя. – Только послезавтра, ах, несчастье какое. Не напиться ли с горя? Два дня твою физиономию не видеть – на такой подвиг где сил взять?! – Я тоже тебя люблю, Мингю. Думаю, найдешь на это время какие-нибудь крепкие объятья, способные утешить. Но послезавтра уж удели мне время. Поедем заказывать свадебный букет. – Блядь, два, – несется раздраженно в трубку. – Один на твою свадьбу, другой на мою. Желательно, в разные дни и в разных местах. «Засранец, – морщится альфа. – Всегда херню несет, а здесь, возможно, хоть отчасти прав…» – Если в самом деле хочешь получить такой шанс, – снисходительно-шутливую интонацию сменяет жесткий, холодно-металлический, приказной тон, – не опаздывай. Хван улыбается, услышав гробовое молчание в трубке: Мингю, который даже в споре с Небом всегда будет победителем и первым не заткнется, теперь, кажется, нечего сказать... Спасибо всем, кто ждет продолжения. Спасибо, что даете знать об этом🔳.