"Хвост" и "Рыбка"

Им Хван и Пак Мингю подъезжают к небольшой, расположенной на окраине Сеула кофейне «Квадро», одновременно. Сталкиваются на парковке. – Первый раз на моей памяти, Мингю, ты пришел вовремя, – удивленно хмыкает альфа. – Первый раз на моей памяти, Хван, благодаря тебе, парадокс какой, можно решить важную проблему, а не нажить новых. Впрочем, ты моя проблема и есть. Был… Я надеюсь. – И впервые, кажется, у нас царит подобное единодушие. – В кофейню не пойдем, здесь перетрем. – Приглашаю на чашку латте, уж не откажи бывшему жениху, – хмыкает Хван. – Бывший! Звучит так охеренно, что соглашусь, пожалуй. – Вот и прекрасно. Альфа и омега подошли к барной стойке. – Латте макиато и очень сладкий капучино, сливок сверху побольше, – озвучил заказ Хван, направляясь со спутником за самый дальний, в полутемной нише, столик просторной кофейни. – Очень сладкий капучино, – едко хмыкнул Мингю. – Хван, у тебя и так килограмм двадцать лишнего веса. Опять раздулся, как шарик. Ты Чимина просто раздавишь, если сверху будешь. Он же худой, хрупкий. Тебе максимум, что можно сейчас, – эспрессо без сахара и на диету. А сливки в постели снимать будешь. Я так понимаю, ждешь не дождешься. – Переживаешь обо мне, солнышко? Или за брата беспокоишься? – О себе переживаю, пузыречек, – ерничает омега. Бариста ставит на стол две чашки. – Смотрю я на тебя, слушаю, и сомнения берут: точно ли вы с Чимином братья? У тебя внутри стержень стальной и по венам не кровь течет, а яд, кажется. И, знаешь, – Им из-под нахмуренных бровей бросает на Мингю тяжелый взгляд и глухо, хрипло, медленно выдает. – Тебе, в самом деле, повезло, омега. Я сломал бы тебя и с твоим стержнем, рано или поздно, и яд бы выдавил, говнюк, чего бы это мне ни стоило. За то, что позволял себе сын Донсу по отношению к жениху, муж Хвана огребал бы по полной. Да так огребал, что ни одна душа живая не догадалась, но больно бы было очень. Я б тебе такую жизнь устроил, омега… За весь твой яд, хамство, бесконечные подколы. Мингю виду не подает, но второй раз за долгие годы знакомства с Хваном ему становится по-настоящему страшно. *** Отцы и папы семейств Пак и Им приятельствовали еще со времен учебы в университете. А вот между их отпрысками, погодками Хваном и Мингю, никакой дружбы отродясь не водилось. Подвижный, эмоциональный, острый на язык омежка вечно прикалывался над полным, неповоротливым альфой, который два слова связать не мог. Хотя Мингю иногда, и совершенно справедливо, кстати, полагал – просто не хотел. К тому же дорамы не смотрел, k-pop не слушал, танцевать не умел и не любил, ТикТоком не интересовался. Ценность его как парня, и так невысокая, на фоне столь существенных в глазах Мингю недостатков и вовсе уходила в минус. На большинстве межсемейных мероприятий юный альфа сидел, в мобильник уставившись, да без конца строил в нем какие-то непонятные схемы. Или боевики смотрел, в которых мускулистые брутальные альфачи совершали всяческие подвиги ради денег, славы и любви омег – красивых, стройных, нежных или, себе под стать, тоже прекрасных, изящных, но при этом отчаянных и дерзких. Нежные привлекали альфу больше: казалось, с такими в перспективе будет проще. Рявкнул разок, треснул, как умеешь и где придется, по шее там или заднице омежьей. Словом, минимум сил приложишь – и вот ты уже хозяин положения! Везде. И в постели тоже. Особенно там! А дерзкие и наглые? Да как, для начала, таких вообще очаровать-привлечь? И уж если чудо случится, как потом контролировать? Как рот, например, заткнуть, если будут выступать, права качать да требовать больше положенного, начиная от внимания и заканчивая бриллиантовым гарнитуром? Ответов на эти вопросы у Им не имелось. Хотя он, несомненно, был очень и очень неглуп: отлично учился в закрытой, для детей высших государственных чиновников, гимназии. Прекрасно разбирался в математике и информатике, сиял на гимназических факультативах по основам менеджемента-маркетинга, любил настольные бизнес-игры, где создавал успешные компании и мутил сложные многоходовки по завоеванию фирм-конкурентов. Обыгрывал время от времени даже отца, Им Ки, который вообще-то состоял помощником у министра финансов с перспективой стать правой рукой премьер-министра. Ибо нынешнему начальнику Им-старшего предрекали со временем должность второго лица в государстве, а расставаться со своим толковым помощником он, и новый кабинет заняв, не собирался. Что же, интеллект – штука классная. Да только оценить это несомненное имово достоинство мозгов у омег-сверстников не хватает. Точнее, не так: одним интеллектом их не обаять. Только вкупе с красотой телесной. И вот тут у Хвана – полная жопа. Причем, в переносном и, что самое ужасное, в прямом смысле. А добавить сюда складочки на выпирающем животе, рыхлую, желтоватую кожу лица вкупе с непреходящим алым румянцем во всю щеку да дурацкую привычку ходить с полуоткрытым ртом, что еще с самого раннего детства осталась. Извечное, сильно преувеличенное папино беспокойство, что альфочка недоедает, заставляло родителя кормить единственное чадо часто и плотно. Так что в какой-то момент оно рот закрывать просто перестало, чтоб не напрягаться, открывая лишний раз. А непомерно разросшиеся к четырем годам аденоиды эту привычку зацементировали всерьез и надолго. И взрослый уже альфа Им Хван долго еще с ней боролся, но все-таки победил. *** Во время одной из межсемейных встреч, которые Хван, одиночка по натуре, терпеть не мог, он слинял потихоньку из дома. Отправился в сад, где, по обыкновению, завис по самое не могу, к тому же это «не могу» не оставляя без активного внимания собственных пальцев, над очередным боевиком, в котором экстремально-брутальный альфа спасал своего, попавшего в беду, омегу, нежного и трепетного. Хван, как обычно, включил фантазию, представляя мускулистым бруталом себя. И когда герой боевика, победив все вселенское зло и в награду получив своего нежного и трепетного, страстно ласкал его на камеру, юный альфа не менее страстно продолжал доставлять удовольствие себе. И надо же было такому случиться, что Мингю, которого и Пак, и Им-старшие просто задолбали просьбами уделить внимание Хвану, отправился в большой сад семейства Пак. Не для того, конечно, чтобы выполнить просьбу занудных предков, но дабы вообще не слышать подобных просьб. Впрочем, вынужденная прогулка прошла недурно. Потому что в отдаленном уголке сада, за большим кустом цветущей сирени, омега услышал и увидел кое-что интересное. Не то чтобы вид дрочащего Хвана имел какую-то эстетическую или иную ценность. Но Мингю уж очень приятно было застать этого пухлого, непривлекательного подростка за столь интимным занятием, чтобы, обнаружив свое присутствие, вогнать Хвана в смущение, ступор и полуобморочное состояние. Ну, и повод для какого-нибудь мелкого, но приятного шантажа тоже теперь имелся. Омега ступал неслышно, как хищник, которому для того, чтобы гарантированно заполучить желанную жертву, оставалось сделать лишь несколько шагов. Впрочем, звуки, что неслись из динамика телефона, скрадывали мягкие осторожные передвижения Мингю. Он встал за альфийской могучей спиной беззвучно, почти не дыша. На экране альфач совсем уж откровенно ублажал стонущего омегу. Хван же, заполонив пространство около себя чрезмерно терпким любистоком, что временно уничтожил даже ярчайший аромат активно цветущей сирени, постанывая в унисон с героями, наливаясь бурачным цветом, оргазм почти ловил за яйца, когда на его плечо опустилась нежная рука. И зазвучал голос – томный, сексуальный, невероятно привлекательный: – Чтобы тра-а-а-ахать таких омег, надо быть альфой, а не мешком с жиром. Тренажерка по тебе плачет. Оргазм ушел, вильнув яйцами. Собственные Хвановы поджались от ужаса. Омега стал перед ним, улыбаясь не иронично даже, презрительно. Языком изнутри толкаясь в щеку, глазами бесстыдно уставившись в пах альфы, который тот не только руками прикрыл, но и складочками живота. – Хван, реально, ты пузом себе член когда-нибудь отдавишь, если он там вообще у тебя есть, – омега хмыкнул, повернулся, и, виляя прелестной, упругой задницей, направился к дому. Альфа встал, натягивая боксеры и джинсы. Последние слова нахального Мингю были особенно обидны. Смущение прошло, злость захлестнула: – Я тебя, сука мелкая, когда-нибудь так трахну, неделю на жопу не сядешь… – Жопа моя не для тебя расцветает, – лениво и как-то апатично ответил омега, медленно шагая по дорожке к дому. Много лет спустя на такую же угрозу и такими же почти словами Хвану ответил в саду пансионата младший брат Мингю. Мог ли альфа предполагать тогда, какая тесная родственная связь существует между этими двумя? Тем не менее, он вспомнил реплики обоих омег, когда несколько дней назад зашел в «Лепесток» за свадебным букетом для Мингю, а вышел с надеждой, что поведет к венцу его почти наверняка брата. Через несколько дней после случая у куста сирени семейство Им попало в автомобильную катастрофу. Папа и отец отделались ушибами и переломами, а Хван пересел в инвалидное кресло и из закрытой элитной школы отправился в закрытый же элитный пансионат для детей с особенностями в развитии. Шесть лет понадобилось на то, чтобы вновь поставить альфу на ноги. Но теперь, изрядно похудевший после многочисленных операций, курсов реабилитации, которые и коррекцию веса включали непременно, еще более эрудированный – учился он все годы по персональной образовательной программе, – на юридический факультет Сеульского национального университета Хван пришел самостоятельно. Как пришел в новую, без боли, жизнь. Чтобы наслаждаться ею, жадно хватать, пробовать все, что та может предложить молодому, здоровому, состоятельному альфе из влиятельной семьи. Все. Без ограничений. А это значит, очень много. Секс. Наркотики. Рок-н-ролл. Говорят, страдание облагораживает. Туманные поначалу перспективы встать на ноги отзывались сильнейшей эмоциональной болью, а физическая, что была постоянной спутницей альфы эти шесть лет, озлобила Хвана, сделала раздражительным, нетерпимым, жестким. И, прежде всего, и, главным образом, с теми, кто и так был слабее, уязвимее, беспомощнее, на ком теперь можно было оторваться за все годы мучений и за страх перед будущим, в котором он вполне мог остаться прикован к инвалидному креслу. Именно со слабейшими альфа чувствовал себя хозяином жизни и положения. Даже несмотря на то, что занятия армрестлингом, которым он увлекся в пансионате, и боксом, которым занялся, едва став на ноги, сделали его физически крепче, намного увереннее в себе. Тело, которого шесть лет касались лишь руки хирургов, реабилитологов и прочих людей в белом – цвет, который он возненавидел со временем, – жадно просило совсем иных прикосновений. И сейчас он требовал и получал их постоянно. Брал грубо, голодно, жестко и не всегда дождавшись согласия. Страх, сопротивление, впрочем, как и чрезмерная покорность, заводили отлично и возводили в телесный рай. Теперь он и характером подобных Мингю имел по полной: легко научился управлять ими с помощью силы и убеждения – адвокат из него получился бы отменный. Судья-палач – тоже. Но по-прежнему в его сексуальных предпочтениях главенствовала классика: нежные, мягкие, спокойные партнеры, хрупкие и тонкие, привлекали невероятно. Такого омегу он увидел в «Лепестке». И желание, которое впервые вспыхнуло у цветочной клумбы несколько лет назад, никуда не делось тогда. Лишь притаилось. Чтобы сейчас пожаром одержимости разгореться и полыхать благодаря реальному шансу заполучить Чимина не просто в любовники, но в мужья. *** Мингю исполнилось восемнадцать, когда омегу, строго говоря, поставили перед фактом: его задница предназначена именно для единственного отпрыска семейства Им. Во время одного из совместных обедов родители семейств Им и Пак не просто сообщили, а безапелляционно заявили отпрыскам, что их супружество – лишь вопрос будущего. Брачный договор подписан много лет назад, ибо это в интересах двух влиятельных семейств. Власть с одной стороны, деньги с другой и взаимная выгода тем и другим. Хван после этого прищурился, бросил насмешливый тяжелый взгляд на нервно заерзавшего на стуле Мингю. Почесывая так же тщательно языком щеку, как несколько лет назад у куста сирени наглый омега, ущипнул его за бедро под столом и, наклонившись, прошептал с милейшей улыбкой: – Так что там твоя жопа, говнюк? Расцветала не для меня, расцветала, но твоя тычинка моего пестика попробует все же? Омега улыбнулся лучезарно в ответ, наклонился, прошелестел: – Я свою задницу лучше зацементирую, с-с-с-ука… Родители, глядя на мило улыбающихся, перешептывающихся отпрысков, выдохнули с облегчением. Переглянулись, довольные, сжимая кулачки. Гроза, кажется, миновала, не начавшись. Увы. Громы, молнии, цунами и торнадо обрушились на супругов Им и Пак сразу после этого ужина. Продолжались подобные явления еще не один год, все больше убеждая взрослых, что это будет стопроцентно фиктивный брак. Донсу в брачный договор даже внес еще один дополнительный пункт, согласно которому младший Пак получал шестизначную сумму на свой личный счет и в полное пользование за каждого рожденного в браке с Им ребенка. Спустя несколько лет притирок и придирок молодые альфа и омега научились создавать хотя бы видимость нормальных отношений на людях, причем, только в очень близком кругу. Между собой они давно договорились, что брак их не более, чем формальность. Никто никому ничем не обязан и каждый тихо живет в свое удовольствие, затыкая, по-возможности, глотки вездесущим журналистам совместным участием в различных светских мероприятиях. Однажды – редчайшая ситуация, – даже находясь в компании друг друга, оба оставались в относительно мирном расположении духа и разговаривали спокойно в комнате Мингю пока родители сидели внизу за беседой. – Небо, эти договорные браки. Почему именно мы? – Мингю тихо бубнил себе под нос, одновременно просматривая каталог моделей BMW, машинально потирая пальцами золотой династический пион на шее, выбирая себе новый авто между двумя понравившимся моделями. Хван, лениво потягивая энергетик, ткнул пальцем в Х5: – Эту лучше бери, объем двигателя больше, разгон мгновенный. Да что ты паришься? Все у нас хорошо, никто никому не мешает и мешать не будет. – Да что ж хорошего. Долбанный этот брак. Проклятье всей жизни. Пока никто о нем вообще не говорит. А когда объявят? А когда поженят? Вечно жить с оглядкой на всех и вся. Чтоб не подловили, не заметили, репутацию не подмочили, имидж семье не испортили. А теперь вся эта херня на двое умножится. Зять помощника премьер-министра. Звучит гордо, но жизнь усложняет адски. – Слушай, я б на твоем месте о другом волновался, – Хван улыбнулся ехидно. – Дети, Мингю. Наши дети. Как с этим быть? Омега скривился, отвращение отразилось на лице: – Когда деньги очень понадобятся, в одну из течек, под легкий наркотик, может, и зайдет. – Не зайдет, а зайду. Даже не знаю, как и назвать это. Муж будет трахать мужа, а отец того, кого трахают, сыну за это заплатит. – Небо Омегаверсное, – омега брезгливо морщится. – Или напиться, или обкуриться, или уколоться, или нанюхаться. Только чтоб вообще не понимать, что происходит. Залететь и все. – А давай без экстрима. Я буду стараться, мой сладкий. Твоя задница того стоит, а дети нам нужны здоровые, – муркнул, наклоняясь, неприятно дыша в ухо. – Вдруг, тебе вообще понравится. Еще не жаловался никто. Даже такие, как ты, наглые и вечно всем недовольные. – Моя задница бесценна, очень привередлива и сама выбирает источники удовольствия, – Мингю отпрянул с выражением гадливости на лице. – Отвали, ненавижу любисток. – Для студента-филолога ты выражаешься просто прелестно, любимый будущий муж... Посмотрим, что ты в постели запоешь… – Выйди, на хуй, из комнаты! – заорал взбешенный омега. – Прям вот так и будешь стонать во время секса? – заржал альфа, подходя к двери. – Ах, Мингю, на хуй я могу только насадить, так что жди. Тапочек полетел ему вслед, не достигнув своей цели. *** – Вот волосы отца, а это папины, – Мингю передал Хвану два маленьких бумажных подписанных пакетика. – А ты как? Все нормально прошло? Задурил братишке голову, волос понавыдергивал? Привет от меня передал? Тяжелый взгляд, голос, кажется, спокойный, монотонный, но в нем не угроза даже, гроза, что в любой момент готова выпустить смертельную молнию. – Передал и взял. – От меня еще что-то надо? – взгляд и голос заставляют Мингю сжиматься внутренне. Когда и как он пропустил? В каком угаре находился? Что за ментальная слепота закрывала ему глаза все эти годы? Почему он не замечал: неуклюжий, неразговорчивый, кажущийся глуповатым мальчишка-альфа давно остался в прошлом. Перед омегой сидит волк в овечьей шкуре. И она вот-вот свалится, явив и Мингю, и таким же, как он, облапошенным, иного Хвана – умного, хитрого, жесткого, безжалостного. Терпеливого. Да, терпеливого! И с ним, с Мингю, тоже! Это особый вид терпения! Содержимое котла кипит, но крышка сидит плотно, ни единой капле бурды до поры до времени не давая шанса прорваться наружу. А вот когда время придет… Не дай Небо стоять поблизости! «Я тоже стану его прошлым, хочу стать!» – Как только результаты ДНК-экспертизы будут готовы, хотя я не сомневаюсь в них, ты позвонишь Чимину или встретишься с ним. Скажешь, что отменяешь заказ, потому что твоя свадьба не состоится. Расскажешь омеге, что все поменялось и у Хвана теперь другой жених, и свадьба скоро. И ведь не соврешь, Мингю. Все понял? – альфа бросил на омегу тяжелый взгляд. – Да. Но как же… – Пока это все. Мингю лишь кивнул, не произнеся ни слова больше. *** С господином Го Бонгом Хван встречается, по требованию последнего, на парковке гипермаркета E-Mart. Бета средних лет обладает уникальной внешностью: ее у него, как и запаха, попросту нет. Он безлик настолько, что напоминает Хвану белую стену. На лице не разглядеть ни глаз, ни губ, ни носа – все точно сливается в отштукатуренную, однородно окрашенную поверхность. Им, который видится с Го не первый и не пятый даже раз, но в целом не часто, понимает: в лицо этого бету он узнавать так и не научился. Впрочем, в отличие от физиономии, фигура Го резко выделяется на фоне внушительной даже толпы, ибо Бонг очень высок, очень сутул и тощ настолько, что, кажется, вот-вот от недоедания душу отдаст Небу. Хотя, на самом деле, от Небес он получил все, что нужно для качественной безбедной жизни и, соответственно, полноценного разнообразного питания. Он химик и фармацевт по первому образованию, омеголог по второму и психотерапевт по третьему. Первое и второе приносит ему приличный доход, третье – удовлетворение. Разное. Потому что и омеги бывают разные, и эмоциональное состояние у них так иногда скачет, что мама не горюй. Но Хван включает целителя душ, причем, надо сказать, грамотно и эффективно, и пациенты платят ему не только звонкой монетой, но собой тоже. Впрочем, только по собственной воле и в знак благодарности. А Го не отказывается. Он не женат, физически здоров и любовник отменный. Так почему бы и нет? Нахимичить он тоже может. При плохом раскладе – на приличный тюремный срок. Пока же – на большие деньги. У него много различных полезных изобретений. Например, пластырь, который он привез сегодня Им, – просто находка для тех, кому надо спрятать нежелательные отметки на коже. Синяки, следы уколов, метку, что в порыве страсти поставил своему женатому любовнику-омеге альфа. Изобретение Го не просто сливается с кожей, оно точно проникает в нее, надолго становится единым целым, надежно скрывая то, что должно быть скрыто. Впрочем, сейчас Бонга интересует другое: насколько хорошо справилось с задачей снотворное с дополнительным, возбуждающим, эффектом. Им важно было усыпить и по-возможности отыметь какого-то омегу. Го составил особую смесь, которая уже несколько месяцев пользовалась у его покупателей отличным спросом. Вот и теперь фармацевт, нисколько не сомневаясь в очередном успехе, поинтересовался: – Как препарат? Хорошо подействовал? – К сну никаких претензий, а вот что касается возбуждения... Омега был бревном все это время. – Бревном? – в голосе Бонга недоверие и недовольство зашкаливают. – Этого быть не может! Задумывается, морщит лоб. Выдает раздраженно-сердито: – Говорите, как есть. Иначе эта наша встреча будет последней. Вы заказывали снотворное и пластырь для одного и того же омеги? Потерять такого специалиста, как Го, особенно сейчас, когда Чимин, истинный любящий другого альфы, все равно будет принадлежать Им, для Хвана смерти подобно. Да он вообще не собирался ничего скрывать. Напротив, еще и спросить хотел. Вот только захочет ли бета отвечать на его вопросы? Эту штучку и Президент не расположит к беседе, если она, как сейчас, как почти всегда, не в настроении. – Да, господин Го, один и тот же. – Зачем вам пластырь? Что вы хотите спрятать? Ну?... Вы говорили, что кожа в том месте, куда он ляжет, влажная?.. Почему? – Я и сам не знаю, почему. На шее омеги – рисунок в виде цветка пиона. Увидев его, я предположил, что Чимин истинный. Сегодня ночью подозрения превратились в уверенность. У его альфы в том же месте такой же в точности арт. Я не видел капель на пионе Юнги, но рисунок Чимина был покрыт ими постоянно. Вы думаете, омега не возбудился потому, что не я его соулмейт? Хван раздраженно хмыкает. – Да запросто. Какие-то персональные свойства и явления есть у каждой пары истинных. Арты или надписи на коже встречаются очень часто. Но я впервые слышу, что соул-рисунок выделяет влагу… – Очень-очень горькую, кстати, как желчь. – Гхм, хотел бы я спросить о ее вкусе у ваших истинных. Возможно, ответ был бы кардинально противоположным. – Они не мои истинные, – альфа едва сдерживает раздражение. – Но вот омега совсем скоро станет мне мужем. И его холодность несколько напрягает. Вы можете это как-то объяснить? – Учитывая вдобавок к асексуальности омеги имеющиеся у обоих рисунки, можно говорить о том, что парень не просто формальный истинный своего альфы, но они и на эмоциональном уровне очень близки. Мне вообще абсолютно все равно, но на вашем месте я искал бы другого партнера, и к такому омеге без острой нужды не лез. – Почему? – Да потому, что рискуете остаться вдовцом или просто одиноким альфой. Раз мозгу и телу омеги даже это специальное вещество не помогло возбудиться… Вы, кстати, сами партнера стимулировали? – Стимулировал… Напрасно… – Так вот, препарат и ваши усилия ни к чему ожидаемому не привели. Значит, для этого юноши нормальный секс возможен только с истинным. Каковы будут последствия в ином случае – точно не скажу, но вплоть до гибели омеги. Мало ли, ваше тело и проникновение вообще вызовут у парня что-то наподобие анафилактического шока. – А если попробовать возбудить омегу, когда он в сознании будет? – Слушайте, Хван, да вы глупее, чем я думал. На что вы рассчитываете, когда у парня есть истинный. Не формальный, а любимый. Вы про любовь вообще слышали что-нибудь? – Я люблю этого омегу. – Я бы сказал, вы готовы залюбить его даже до смерти. Хван вспоминает минувшую ночь, поднимает на собеседника тяжелый взгляд, недобрый огонек вспыхивает в глазах. Смерть. Он чувствовал ее присутствие совсем недавно. Она липким ужасом, отчаянием, безнадежностью пробралась под кожу, осела в груди. И эти свежие воспоминания не страхом, а яростью на собственный недавний страх альфу наполняют, и ей выход нужен. Он бы до смерти, кажется, избил сейчас и Го, и Мингю, и Мин. Двух придурков, что позволяли и позволяют себе грубость, хамство, неуважение в его адрес. И гибрида, что заставил Хвана почувствовать себя слабым и беспомощным. Он несколько раз глубоко вдыхает воздух в легкие, чуть успокаивается, видя, что наглый бета поутратил, кажется, уверенность и пыл. Ледяной надменный тон, злость, раздражение, которых никогда прежде не слышал Го в голосе своего собеседника, в самом деле, запускают по тощей спине неприятный холодок. – Готов, да. Этот омега будет моим или ничьим не будет. Если вы можете помочь чем-то еще, помогите. Мне кажется, я всегда щедро оплачивал ваши услуги и терпел все капризы и хамство. Но ведь в один момент могу перестать делать это. Я никогда не бравировал своим положением, однако попрошу вас вспомнить, кем является мой отец. Да я и без него скручу вас, при желании, в бараний рог. Пусть мне будет плохо, но вас просто не будет на этой земле. Огромные ладони сжимаются в кулаки, губы подергиваются. – Можно, вкупе с напитком, перед сексом еще и пластырь напитать приличной дозой возбудителя. Но любое искусственное, да такое жесткое вмешательство, может иметь непредсказуемые последствия, как желательные, так и не очень. Нагрузка на сердце и нервную систему при использовании препарата – запредельная. Использовать его чаще нескольких раз в год вообще нельзя. Круче, чем он, у меня нет. Поэтому вариант только один: просто забить на эмоции и желания партнера. Используйте побольше смазки – и получайте удовольствие в одностороннем порядке. Хотя, – Го впервые на памяти Хвана улыбнулся осторожно, если не робко, – это даже для меня цинизм по отношению к омеге. А я не эмпат нисколько. Хван молча кивнул, облизнул губы, протянул бете небольшой пакет. Вновь обратился усвоенным во всех предыдущих разговорах с ним искусственно-уважительным тоном: – Господин Го, здесь три образца. Жду результатов экспертизы и подробного письменного отчета по ней. – Через неделю, как и договорились, господин Хван. Бонг коротко кивнул и поспешил восвояси: никогда прежде он не испытывал желания быть как можно дальше от этого альфы, а в идеале не пересекаться с ним больше вообще. *** Сознание едва включается после недолгого ночного сна. Юнги, не открывая глаза, водит расслабленной рукой по постели, ища омегу, чтобы обнять, губами прижаться к пиону истинности, поставленную вчера метку проверить и непременно аккуратно вылизать. Открывает глаза: Чимина нет ни в постели, ни в комнате, хотя на часах всего половина седьмого. «Да что ж такое! Куда успела уплыть эта маленькая шустрая Рыбка?!» Альфа аккуратно проводит подушечками пальцев по арту между ключиц, тут же ощущая на коже слабый аромат пиона. Улыбается довольно: Чимин начал свой день с их традиционного поцелуя, которого спящий Юнги не ощутил. Но улыбка быстро сходит с лица, и вот уже альфа хмурится, вспоминая все тяжелые события, что случились вчера в «Лепестке». И вновь благодарит Небо за то, что успел. И за все, что произошло в саду, а потом здесь, в маленькой спальне. Юнги перекатывается на место, где спал омега, зарывается лицом в его подушку, носом втягивает с ткани любимый цветочный запах, громко урчит от удовольствия. Спустя минуту, присмотревшись к чему-то, вздрагивает. Потом качает головой, словно в знак согласия. С собой и соглашается. В ткань наволочки впечатались полдесятка ржавых пятнышек. После сильного глубокого «кинжального» укуса метка, разумеется, будет кровоточить и болеть. Возможно, даже дольше обычного: Юнги не только всю любовь вложил в это действо, но, сам того не желая, – боль, горечь, ревность. «Зато на шее омеги появилась метка! Чимин мой теперь, и об этом будут знать все». «Но всех ли это остановит?» – вопрос внутреннего альфы яркой вспышкой проносится внутри и, нежеланный, ненужный, неуслышанный, подобно ушедшей в землю молнии, отправляется куда-то в глубину подсознания. Юнги ощущает его как мгновенно накатившую сильную тревогу, что сердце сжала на секунды, душу наполнила мраком и безысходностью. Но тут же и проходит все. Ему надо срочно увидеть Чимина, к любимым губам прикоснуться, в глаза-полумесяцы заглянуть, улыбнуться вместе с соулом. Ему нужно понять, что с омегой все в порядке после вчерашней ночи. И убедить младшего, что самые минимальные меры безопасности все же стоит принять, хотя Юнги абсолютно уверен: Хван не придет больше в «ЛепестOk». А еще альфе хотелось бы знать наверняка, что и в жизни омеги эта сволочь никогда больше не появится. Но Мин честен с собой и потому признает: как ни резок, как ни убедителен он был вчера в разговоре с Хваном, гарантий нет никаких. И что в эту гребаную альфийскую голову стукнуть может, одному Небу известно. Юнги быстро умывается, натягивает бриджи и футболку, выходит из спальни. На подходе к кухне носом ловит витающие в воздухе аппетитные ароматы свежих тостов, персикового джема и свежего кофе. Скорым шагом отправляется туда, мечтая немедленно заграбастать в охапку «повара» и зацеловать с макушки до пяток. Легкий завтрак стоит на столе, в турке на плите деликатно побулькивает кофе, не стремящийся покинуть свой металлический «дом». Но омеги и в кухне нет. Альфа через подсобку бесшумно проходит в «ЛепестOk». Замирает. Чимин в своем кофейного цвета рабочем фартуке из блестяще-переливчатой ткани, сегодня плотно обхватывающем лишь тонкую талию и узкие бедра, склонился над невысоким широким столом. Его поверхность скрыта множеством прекрасных роз с огромными, чайного цвета бутонами, длинными стеблями, полностью лишенными колючек, но почти спрятанными под обилием глянцевых, темно-изумрудных листьев. Утром их привез в «ЛепестOk» селекционер и владелец питомника роз, с которым Чимин познакомился на выставке. Омега тихонько мурлычет что-то под нос, подрезает стебли, срывает самые нижние листья, помещает подготовленные для продажи цветы в большую вазу, стоящую рядом со столиком. Альфа смотрит на стройную фигурку младшего. Омега, специально или нет, надел сегодня простую белую футболку с вырезом-лодочкой, который полностью обнажает поставленную вчера метку. Багровый след, что разлился на коже вокруг места укуса, отлично виден Юнги, стоящему в паре метров от истинного. Внутренний альфа одобрительно порыкивает, хвост плавно ходит за спиной хозяина, мандариново-бергамотовое облачко феромонов немедленно устремляется к омеге, как и сам альфа, что делает несколько беззвучных шагов, тут же ощущая ответный нежный цветочный аромат истинного. – Доброе утро, хен, – Чимин не оборачивается, приветствуя альфу своим ласковым высоким голосом, продолжает работать. – Рыбка, ну, как ты узнал? Услышал? Мне кажется, я вел себя очень тихо, – подходит, обнимая со спины, на талии крепко смыкая руки. И также сильно, чуть повыше кистей Юнги и словно чувствуя настроение хозяина, хвост полукольцом обвивает тело омеги. – Ты, в самом деле, вел себя тихо, зато твои феромоны молчать не собирались, – произносит с улыбкой. Альфа по-прежнему прижимает к себе Чимина, вдыхает цветок с железы, урчит и фыркает довольно. Потом губами аккуратнейше посасывает метку, языком нежно вылизывает, чувствуя, как вздрагивает Чимин. Юнги тут же отстраняется, вздыхает расстроенно. Чимин поворачивается к нему, сияет улыбкой, за шею обнимает, шершавой ладошкой проводит по щеке, контуру лица. – Все хорошо, Юнги, я очень счастлив. Альфа тут же приникает к арту-пиону. Теперь он может, наконец, запечатлеть на нем непременный утренний поцелуй. А потом к губам подносит маленькие ладони, целуя каждую. Чимин отстраняется, берет один из крупных, чайного цвета лепестков, что лежат на столике, захватывая половину губами. Юнги тянется к лицу омеги, вторую обхватывает своими. Уста соприкасаются на мгновения. И тут же альфа, успев завладеть лепестком полностью, резко отстраняется. Зажимает его пальцами, проводит ими по устам истинного, накрывает лепестком метку, а губы омеги – своими. Скользит к верхней, мнет настойчиво. Нижнюю чуть оттягивает, посасывая. И снова обе захватывает. И языком проходит по ним, толкается вглубь настойчиво, сильно. Целует глубоко, чувственно. Пальцы в эти же мгновенья бегут по спине Чимина, сжимают его бедра и ягодицы, вдавливают пах омеги в пах истинного. Чимин мычит в поцелуй, отстраняется, но руки держат крепко, губы альфы догоняют ускользающие уста омеги, накрывают вновь. И желание растекается по телам мягко, дразняще, скользит множеством ручейков вниз, где вода в огонь превращается. Жжет, полыхает, требуя глубины и узости для одного тела, силы и твердости для другого. Фартук, легкие шорты и транки летят на пол… Только футболка, что обнажает в разрезе-лодочке тонкие ключицы и метку, остается на теле. Юнги снимает свои летние бриджи и боксеры, как и истинный, оставаясь в одной футболке. Он придерживает Чимина за спину, заставляя сделать несколько шагов назад, и укладывает на столик, усыпанный розами, сгибает в коленях и разводит тут же ноги омеги, становится между них. – Юнги... Здесь?.. – Чимин, любимый мой, а где же еще? Ты самый прекрасный из этих цветов. И, как и они, мне принадлежишь. Омега замолкает: пламя, что мгновенно – пусть течка на исходе уже – разгорелось внизу, все слова делает ненужными и неважными, и только низкие стоны вылетают теперь из полуоткрытых губ, рука опускается на пах, ласкает пробудившееся возбуждение. А альфа целует, покусывая шею, в кожу губами впивается глубоко, но невесомо проходит по метке. Меж пальцев через ткань футболки теребит соски омеги, заставляя Чимина стонать непрерывно. Заводится еще больше от этой изумительной, наполненной желанием, возбуждением, страстью музыки. Опускается на колени меж разведенных бедер истинного, снимает аккуратно смазку с обильно увлажненного, пульсирующего кольца. Ладонь ласкающего себя омеги отводит аккуратно, увлажняя изящество младшего. Чиминов эротический вокал мгновенно сменяется разочарованным, недовольным фырканьем. Но Юнги ладошку возвращает и сверху накрывает своей, сжимает, задает темп. И омега, которому непередаваемо приятно чувствовать тепло и уверенные движения руки старшего, вновь радует слух, стимулирует возбуждение Юнги сладкой, все более чувственной от накатывающего с возрастающей силой удовольствия, музыкой предоргазма. В чудесном плену телесной неги он не замечает поначалу, как рука соула освобождает его ладонь. Альфа теперь аккуратно охватывает лодыжки младшего, языком приникая к бархату нежных складок омежьего входа. Он вылизывает, ласкает, мягко посасывает чувствительную тонкую кожу, плавно, а потом все более и более настойчиво толкая язык внутрь. Отстраняется только, чтобы снять очередные капли смазки, что обильно выходят из глубины. Наносит ее на свой член и продолжает ласкать языком омегу, тело которого уже выгибает накатывающий мощный оргазм. Юнги отстраняется, и, становясь перед истинным в полный рост, входит членом – плавно, неторопливо, но сразу всей длиной. И кольцо раскрывается, распускается, подобно бутону, легко принимая в горячее, бархатистое, пульсирующее нутро плоть альфы. Юнги входит теперь резко, обхватив ладонями тонкие икры истинного, наблюдая за его лицом, что покрыто легкой испариной, за артом, который истекает прозрачными каплями, за маленькой ладошкой, что ласкает возбужденный, с покрасневшей розовой головкой, вот-вот готовый излиться член. Картина, что радует глаза и тело старшего, заставляя двигаться быстрее, вбиваться глубже. И вот прекрасный нежный цветок альфы достигает, наконец, вершины удовольствия, сминая пальцами бутоны роз, на которых лежал все это время, зажимая лепестки в кулаках. Юнги тоже недалеко от пика, он не останавливается, продолжая резко, сильно входить в желанное податливое тело. Теперь в ответ на каждый толчок Чимин сжимает нутро, даря альфе столь желанные, восхитительные максимальные узость и трение. Еще несколько мощных движений – и альфа, протяжно, чисто, низко рыча, достигает оргазма. Замирает на мгновения, делает еще несколько медленных, ленивых толчков, отправляя в нутро омеги последние капли семени, и выходит плавно. Вновь смотрит, мягко улыбаясь, на Чимина, который лежит в окружении смятых бутонов, множества лепестков чайного цвета, расслабленный, разнеженный, со взглядом, полным удовольствия. Юнги наклоняется, целует. – Мой прекрасный цветок. Помогает омеге подняться. У младшего голова немного кружится: не то от удовольствия, не то от смешения их с Юнги природных ароматов с тонким, чуть сладковатым запахом множества небрежно разбросанных, смятых, раздавленных роз, не то еще от чего-то, пока неведомого... Чимин смотрит на эту удивительную цветочную постель, но вместо удовольствия и радости, которые привычно испытывает не только во время, но и долго еще после каждой, подаренной ему альфой, восхитительной близости, сейчас ощущает вдруг тревогу и страх. Гордые прекрасные цветы, которые не один еще день могли прожить, радуя чьи-то души и взгляды, умирающие, сломанные, с растерзанными бутонами, по воле случая и ради плотской любви, лежат теперь на небольшом столе и подле него. Омега, не глядя, берет с гладкой поверхности одну из роз. Ножка поломана, листья смяты, а бутон... Чуть увядшие уже лепестки, один за другим, кружатся в воздухе, падая к ногам Чимина. И спустя мгновения в его руках остается лишь часть черенка. Чайная роза, как почти все в этой огромной охапке, погибла. «Цветы… Всего лишь цветы. Но так жаль их сейчас. А ведь и человеческую жизнь можно сломать вот так же, легко, бездумно, зачастую лишь по чьей-то прихоти, желанию, капризу. В порыве гнева или… безотчетной яростной страсти, что кажется любовью и толкает на что-то совсем уж бесчеловечное и жестокое». Юнги, кажется, чувствует изменившееся настроение младшего. Подходит, обнимает крепко, смотрит в лицо, в глаза, которые блестят теперь слишком сильно. – Чимин, любимый мой, что случилось? – Знаешь, Юнги, мне жаль эти цветы. – Рыбка, – старший говорит очень серьезно, – я сказал тебе, что эти цветы мне принадлежат, я купил, куплю их для тебя… И для себя… – Хен, это было самое романтичное ложе в моей жизни, – Чимин прижимается к истинному, легким дыханием щекочет его шею, мокрой от слез щекой трется о щеку Юнги. – Это звучит так глупо, по-омежьи глупо. Я представил себя одним из этих цветов. Они ведь могли радовать кого-то еще очень долго, но через несколько минут отправятся в мусорное ведро. – Они порадовали нас, цветочек. – Я все понимаю, ведь это всего лишь цветы. Они, как и мы, рождаются, выполняют свое предназначение, и умирают. Или погибают. Но почему-то так больно смотреть на них сейчас. И ведь в жизни, с людьми, все может происходить ровно так же: как легко сильному сломать и покалечить того, кто слабее… Юнги вздыхает тяжело, на руки подхватывает младшего, садится на диванчик за стойкой, прижимает к себе. Хвост мягко, нежно гладит омегу по плечам, вырезу футболки, проходит по шее и по кончику носа, на котором висит соленая капелька. – Рыбка, я понимаю, вчера был очень тяжелый вечер. Не удивительно, что ты сейчас принимаешь все так обостренно, и эмоции зашкаливают. Но все-таки, согласись, мы не так беспомощны, как цветы. И у нас больше возможностей защитить тех, кого любим, кто дорог нам. Да ведь в цветах, в растениях скрыта удивительная сила. Посмотри, и на голом асфальте иногда вырастают цветы или трава. Маленькое семечко находит крохотный изъян в камне, бетоне, асфальте, и, прорастая, выходит наружу. А если становится мало места, то, вырастая, наливаясь соками и силой, отбирает его, сколько потребуется, и у неживого камня, поднимает, пробивает, живет и дальше стремится к свету и солнцу… Юнги вытирает слезы с глаз младшего, целует. Тот кивает молча. – Другое дело… – хен говорит сейчас, улыбаясь, и Чимин, что обожает его чудесную улыбку, прерывает слова старшего, целуя его в уголок губ, получая нежное касание в ответ. – Другое дело, что некоторые особо упрямые цветочки, которые можно защитить, активно этому сопротивляются… – Хен, – омега голову кладет на плечо истинного, – делай, как считаешь нужным. Я не буду спорить. Знаешь, я не говорил тебе… Хотя надо было рассказать раньше, в тот первый наш вечер… Четыре года назад в пансионате Хван впервые попробовал… Нет… В общем, он ударил меня тростью в спину, я на клумбу упал. А он. Он сказал тогда, чтобы я хорошенько запомнил, что рано или поздно он отымеет меня по полной… Чимин ощущает, как напрягается тело истинного, какой злой горечью выстреливают цитрусовые феромоны. – Несколько лет назад Хван в университетском туалете чуть не изнасиловал омегу, что учился несколькими курсами младше. Я успел тогда. И вчера успел… И эта тварь не смогла сломать и покалечить мой нежный, хрупкий цветок. Они некоторое время сидят, обнявшись, ни слова не говоря друг другу, но вновь переживая все события вчерашнего вечера. Юнги прерывает, наконец, молчание. – Хочешь, пойдем сегодня вечером в ресторан и Хоби с Намджуном позовем? – Очень хочу… – Вот и замечательно, я забронирую столик… Минхо скоро придет? Чимин смотрит на часы, кивает: – Ох, надо поскорее все убрать. – Надо, но, знаешь, жаль трогать это цветочное ложе. Пусть бы все смотрели на него и завидовали. И учились, как надо омег своих радовать. – Ах, хен, – Чимин лукаво улыбается. – Вот позвонит мне поставщик вечером, спросит, как раскупались цветы, кто предпочитал их покупать? И что я ему отвечу? – Правду, Чимина. – Правду, Юнги? Да ты что?! – Рыбка, я не знаю, что нарисовало твое богатое омежье воображение, потому что я всего-то предложил тебе сказать, что твой альфа купил всю охапку и подарил тебе. А уж как мы дальше ими распорядились – только наше дело. – Хееен, – омега надувает свои прелестные губки, но тут же и улыбается, подбегает, осыпает лицо поцелуями…. – Я тоже люблю тебя, мой прекрасный цветочек. Давай, помогу убрать. Позавтракаем, дождемся Минхо, и я поеду в офис. После того, как… Джигун приедет. И побудет сегодня в магазине. Ведь ты же не возражаешь? – спрашивает все же немного неуверенно. – Джигун… А, тот самый альфа-охранник, что разговаривал со мной, когда мы приехали к тебе в офис. – Точно! Он пионы, кстати, любит, – Юнги морщит нос, смешно двигает ноздрями, улыбается уморительно-лукаво и становится, ей-Небо, похож на своего предка Мин Минхо, чей ген прокрался в ДНК Юнги, наградив альфу хвостом, что тихо дремал сейчас, прижавшись к хозяйской спине, изредка подрагивая пушистым кончиком, который покоился на правом плече альфы. – А завтра-послезавтра мы установим в торговом зале две камеры. И одну на улице. Мало ли, кто-то покусится на твои пионы, что вдоль фасада магазина растут. – Никто ни разу не покусился… За два года… – шепчет тихонько. – Юнги, прости, пожалуйста. Я привыкну. И к камерам, и к охраннику. – Чимина, радость моя, как только в магазине будут стоять камеры, Джигун вернется в офис «Домой». – Правда? – Конечно. И, кстати, посмотрим еще: может, вы и отпускать его не захотите. Он отлично разбирается в том, чем занимается, но, несмотря на всю серьезность своей профессии, посмеяться и пошутить особенно любит. Твои продавцы-омеги с ним не соскучатся. И вот еще, – Юнги, кажется, немного смущается, резко переводит разговор. – Ты футболку переодеть не хочешь? – Это еще зачем? – Чимин звучит и выглядит очень удивленно. – Э-э-э-э-э, омега, а тебя не смущает вот этот багровый синячок на шее? Может, спрятать его, пусть заживет немного? Чимин подходит с выражением такого самодовольства на лице, что теперь уже небольшие глаза альфы раскрываются от удивления. Спрашивает самым нежным, мягким тоном, на какой только способен, при этом напуская в него задумчивости: – А еще что спрятать, хен? Может, арт на шее зарисовать? Чего на него все смотрят? – и тут же голосом задиры, что на драку нарывается. – Еще чего не хватало! Пусть все видят. И завидуют. Можно молча. Можно вслух. А на тебя за такие просьбы обидеться что ли? Я подумаю еще. – Рыбка, – Юнги привлекает соула, сжимает его ладони в своих. – Мне так приятно… В голос омеги возвращается вся мягкость и нежность. – Хен, я рад этой метке. И, правда, хочу, чтобы все знали, что у меня есть альфа и я ему принадлежу. Ты ведь сам недавно сравнивал метку с обручальным кольцом, только особенным, эмоциональным. А разве обручальное кольцо прячут? – Конечно, мой лунный любовник. Моя омежья радость… *** Высокий, крепкий темноволосый, с крупными кудрями альфа зашел в «ЛепестOk» около десяти утра. Погода стояла жаркая, потому и одет посетитель был соответственно: удлиненные до колен легкие светлые шорты и нежно-сливочного цвета, с коротким рукавом рубашка, на ногах летние кроссовки с фасонистыми мелкими дырочками. В руках – у Минхо, что стоял за стойкой, глаза округлились – альфа с приятнейшим ароматом свежих стружек держал охапку роз «Бургундия». Вообще-то новый поставщик, он же селекционер, должен был привезти в «ЛепестOk» эти необычные, полностью лишенные колючек, с огромными бутонами розы еще в шесть утра. Но когда Минхо, придя на работу, поинтересовался у Чимин-щи, где же можно лицезреть их новый красивый товар, тот заалел щеками и, кажется, сильно смущаясь, произнес, что он поскользнулся на влажном полу, который не вытер тщательно после уборки в домике маримо, упал на столик, где лежали цветы, и катастрофически испортил их все. Минхо, деликатный омега, дополнительными расспросами директора не мучил, хотя и версия Чимина была так себе. Особенно учитывая, что жилище Юнги и Хосока Пак вычистил накануне днем, и никаких луж после этой уборки и близко не оставалось. У молодого продавца от желания узнать истинную причину гибели роз мозг взрывался, но врожденный такт послал любопытство далеко и подальше. То не унималось, поскуливало с интересом где-то в глубине, но так и осталось неудовлетворено. Мужчина, между тем, подошел к стойке, приветливо улыбнулся. – «Бургундия», триста с небольшим штук, как и просили. Минхо замер, задумался, неуверенно кивнул головой. – Ага. А вы вообще кто, простите? – Я вообще, молодой человек, на ближайшие дни ваш ангел-хранитель, но до того меня еще и курьером попросили поработать, цветы доставить и вручить господину Пак. «Какой еще ангел-хранитель? О, Небо: только сумасшедшего в магазине не хватало». Минхо напрочь забывает обо всем сказанном темноволосым альфой, выхватывая лишь «ангельскую» ремарку. – Минуточку, сейчас позову директора. Чимин-щи, – стучит в дверь маленького кабинета, где Чимин и Юнги, погруженные в работу, каждый за своим ноутом, сидят на диванчике, тесно прижавшись друг к другу, – к вам ангел с цветами. – Кто? – у Чимина глаза округляются, и открывается рот. Он смотрит на Юнги, что улыбается, кажется, загадочно, и быстро выходит из кабинета. – Здравствуйте, Чимин-щи, – темноволосый альфа – Пак, совершенно точно, уже видел его где-то – протягивает омеге огромную охапку роз, в которой находится небольшой конверт с лаконичной запиской. «Моей несломленной Рыбке. Life goes on». Чимин обернулся, увидев, как Юнги приветливо улыбнулся и кивнул «курьеру». – Юнги, как? Откуда? – Чимина, из того же питомника, разумеется, от того же селекционера. Все остальное тебе знать совершенно не надо. – Но здесь роз, кажется, еще больше. – На двадцать две. Триста на продажу, взамен тех, что… – Юнги замолкает, замечая на себе чрезвычайно заинтересованный взгляд Минхо. Смеется. – …ты накрыл собой. Случайно. И еще двадцать две персонально моей любимой Рыбке. Джигун, доброго дня. И спасибо. Чимин, который уже стоит в объятьях альфы, вновь выглядит совершенно удивленным. – Джигун? Не может быть. Как так?.. – Чимина, мне тут один очаровательный хромой купидон, который очень о тебе беспокоится, пару дней назад в приватном телефонном разговоре сообщил, что ты был категорически против того, чтобы в твоем магазинчике охранником был амбал со скучающим выражением лица, в официальном костюме и с прилизанной прической. – Чимин бросил смущенный взгляд на Джигуна, который при этих словах улыбнулся чуть иронично, но вполне себе искренне. – Мы учли ваши требования, господин владелец. И по части внешнего вида, и по части одежды, и по части характера. Надеюсь, что к концу рабочего дня в «Лепестке» никто не умрет от смеха. Джигун – руководитель службы охраны в нашем офисе. Работа у него серьезная, а характер, парадоксальным образом, легкий и веселый. – И аромат, аромат до чего приятный, – пробормотал, поводя носом, стоявший уже некоторое время с закрытыми глазами Минхо. Трое посмотрели на него, улыбаясь. Чимин тихонько тронул за плечо – младший омега вздрогнул, глаза открылись. Пак улыбнулся. – В самом деле, Минхо: аромат приятный. У омежки щеки в секунды заалели. – Я вслух сказал? – трое кивнули в унисон. – Я думал, что подумал… Про себя. Джигун взглянул на бэджик смущенного омеги. – Про меня, Минхо. И да, о таком вполне можно думать вслух. Мне очень приятна ваша оценка. Ароматные «свежестружечные» феромоны, что немедленно и в больших количествах заклубились в пространстве магазина, только подтвердили слова альфы в белом, окончательно окрашивая щеки Минхо насыщенным красным. Юнги поцеловал Чимина, кивнул на прощание Минхо, вместе с Джигуном вышел на крыльцо. – Все будет в порядке, Юнги-щи. Я присмотрю за омегами, – оба альфы засмеялись. – И я уже связался со специалистами компании, что устанавливала камеры в нашем офисе и в Тэгу, у господина Мин-старшего. Через несколько дней магазин вашего омеги тоже будет под охраной. – Джигун-хен, спасибо. На самом деле, я уверен, что эта мера не так уж необходима. Прецедент, который заставил меня принять такое решение, скорее, исключение. И все же так будет спокойнее. И правильнее. Я приеду к пяти часам вечера и тогда отпущу вас. – Насколько понимаю, вашему омеге угрожала какая-то неприятность? – Да, и тогда я успел вовремя. А вот если бы опоздал… – альфа болезненно морщится, протягивая руку Джигуну, кивает и направляется к машине, набирая лучшего друга. Вчера Ким, который собирался остаться в офисе и работать допоздна, предупредил Юнги, что сегодня на работу явится к полудню. Мин собирался пригласить «хромоножек» в ресторан вечером и заодно предложить Намджуну вообще не появляться сегодня в офисе. Хосока впервые попросили приехать в реабилитационный центр не утром, а к полудню. И Мин прекрасно знал от самого друга, что тому очень хотелось хоть разок сопроводить своего омегу на реабилитацию и побыть с ним вместе. Сегодня это было более чем реально. Намджун не отвечал очень долго, а когда, наконец, снял трубку, Мин Юнги услышал вначале нежнейшее, нереально трепетное, с легкими завывающими интонациями: – Хоби, Карамелечка моя, подожди… Начальство противное звонит… А потом волнующийся, растерянный голос: – Хен, у нас что было сейчас… Что было! Тебе просто не передать!..