"Хвост" и "Рыбка"

– Намджун, как он? – Юнги с лицом запредельного градуса белизны, тяжело дыша, останавливается у двери операционного блока. Справа от нее, прислонившись к стене, стоит, замерев, с такого же цвета лицом его лучший друг. – Нами? – Мин аккуратно проводит по плечу альфы, и тот, с трудом, кажется, выныривает из своих мыслей. Смотрит на Юнги, сосредоточиться пытается. – Хен, я нес его на руках в машину. И с моими ногами все в порядке. Посмотри. А доктор говорил, пока нельзя. А я вот нес… И ничего не случилось. А Хоби… Хирург сказал, они сделают все возможное… – Нами, конечно. Все будет хорошо. Это лучшая клиника города, здесь врачи отличные. – Самокат, его самокат сбил, парень в шлеме… Я видел… Я не успел, я немного не успел… Но он слышал меня. Он потом только закрыл глаза. И я сказал, что люблю… И на руках нес… Отец и папа, Йон и Лиен Чон, подходят к альфам. – Простите, простите, я не успел, не успел, – Намджун повторяет, как заведенный, и слезы капают из глаз. – Нами, хороший мой, ты ни в чем не виноват, – Лиен сжимает ладонь молодого альфы. Дверь отъезжает, хирург выходит из операционного блока. – Здравствуйте, я доктор Ри Джиху. Вы, вероятно, родственники господина Чон? – Да, я отец, это папа, – затем Йон указывает на Юнги, – это господин Мин, друг Хоби. Ким представляется сам: – Я будущий муж господина Чон, – акцентирует, выделяет «будущий». Убеждает себя, что это будущее у них с омегой есть. – Вчера Хоби сказал, что не представляет себя ни с кем, кроме меня. Худенький, маленький Лиен Чон обнимает Намджуна, пытаясь улыбнуться: – Конечно. Он и нам так сказал. – Господа, все на самом деле не так плохо, – хирург говорит спокойно, уверенно, чуть улыбаясь, вселяя надежду, ломая страхи и сомнения. – У господина Хосока сломано два ребра, достаточно серьезный ушиб грудной клетки, сотрясение мозга легкой степени, множественные гематомы… Небольшое кровотечение в брюшной полости мы остановили. – А ноги, господин Ри? Наш сын сможет ходить? – Йон до громкого злого хруста стискивает костяшки пальцев и сжимается, кажется, сам, как сжимался в ожидании удара больше десяти лет назад, ожидая ответа на такой же вопрос. – Результаты МРТ говорят о том, что спинной мозг в полном порядке и тазовые кости целы. Но у омеги закрытые переломы обеих ног. К счастью, не настолько серьезные, как можно было ожидать при подобного рода травмах. Господин Чон, безусловно, будет ходить. Вначале на костылях. Как только снимут гипс, это произойдет недели через три, начнем массаж и физиопроцедуры. А там и до самостоятельной ходьбы совсем недалеко. Сейчас его перевезут в обычную палату. Реанимация, к счастью, не требуется. – То есть, с ним можно будет находиться? – Намджун испепеляет доктора взглядом. – Господину Хосоку, особенно в первые три дня, нужен полный покой и минимум разговоров. Если я могу быть уверен в том, что с вашей стороны это выполнимо, то сегодня с ним можно быть до одиннадцати вечера, а завтра уже с восьми утра. Дверь вновь отъезжает, и спящего на каталке Хоби, бледного, под капельницей, в бинтах, с пластырями на лбу, ключицах, руках везут в травматологическое отделение. – Сынок! – Лиена, что готов броситься к каталке, крепко прижимает к себе супруг, Юнги же с огромным трудом удерживает лучшего друга. – Господа, – доктор Ри вздыхает тяжело, но тут же и улыбается, – в отделении сегодня сможет находиться лишь один из вас. Решайте, кто это будет, и уже через полчаса можно приходить. Мои коллеги пока устроят омегу в палате. И, знаете, я могу почти наверняка сказать, что господин Чон еще очень легко отделался. Все будет хорошо. *** Четверо молча сидят за столиком небольшого больничного кафе, когда Намджун, глубоко вздохнув, произносит серьезно: – Господин Лиен, господин Йон, вы скажете, сейчас не место и не время. Может, и так. Но я не хочу и не стану откладывать. И именно сейчас я прошу руки вашего сына. Мы не так давно с ним знакомы, я… Да, понимаю, что вы можете составить для него гораздо более выгодную финансовую партию, хотя и я не беден. Но я могу, хочу и готов дать ему еще и всю любовь, внимание и заботу, на какие способен. С первых мгновений нашего знакомства хотел этого. Господа Чон переглядываются. Йон кивает: – Идите к нему, Намджун. Вашему будущему мужу, уверен, будет очень приятно, проснувшись, увидеть рядом любимого альфу. Ибо для Хосока вы та идеальная партия, которая не первый месяц заставляет его сиять и улыбаться стократ больше прежнего. И это ни за какие финансы не купишь. Мы с Лиеном абсолютно уверены, – Йон впервые за час от души улыбнулся, – что и на ноги он встал быстрее благодаря тому, что вас встретил. Влюбленность, знаете ли, о-го-го как окрыляет. И наш мальчик не стал исключением. А сейчас... – Сейчас пройдите с ним этот путь заново, Намджун, – голос Лиена дрожит. – Это не годы уже займет, недели. Вы нужны ему будете. Очень. Всегда будете нужны. – Как и он мне. Всегда... Намджун встает. Юнги поднимается следом, прощается с супругами Чон. Друзья направляются к лифту. – Юнги, что там в офисе? Проверка, наконец, закончена? – Да, Нами. Все чисто. Ни одного замечания. Ни одного вопроса. Только слова благодарности за прозрачную работу. – Я не ожидал ничего другого, но все же очень приятно. Скажи, а Чимин? Он знает, что случилось с Хоби? – Я прямо сейчас еду в «ЛепестOk», все расскажу ему. Мы, наверное, перенесем свадьбу. Дождемся, пока Хосок поправится полностью. – Рано говорить об этом, Юнги. Пусть Карамелечка придет в себя, а там посмотрим. Но я категорически против любых переносов. И омега, уверен, поддержит меня. – Ладно. У тебя, кстати, как и у всех сотрудников, завтра внеочередной законный выходной. После такой глобальной проверки имеем полное право. – Нет, дружище. Завтра утром я непременно буду в офисе. Мне надо решить кое-какие неотложные вопросы. Альфы расстаются у отделения травматологии. – Поздравляю тебя, Нами. И жениха своего от нас поздравь. Вы за нами следом. А, может, в один день?.. Намджун лишь улыбается, скрываясь за дверью отделения. *** Хосок с огромным трудом открывает глаза, пытаясь понять, где он и как попал в это незнакомое место. Закрывает и открывает снова, привыкая к неяркому совсем свету: жалюзи на окнах прикрыты, в помещении царит полумрак. Вспышка-воспоминание проносится в гудящей от тупой боли голове. И Хоуп тут же пытается пошевелить пальцами ног, ногами. Не понимает – получается у него или нет. Намджун, задумавшись, сидит у его кровати. Руку, свободную от капельницы, в своей сжимает, гладит машинально. – Нами… – улыбаясь с трудом, через силу, через боль теперь во всем, кажется, теле. Альфа вздрагивает, сильнее сжимает пальцы омеги. Молчит, губы дрожат. Смотрит с такой любовью и нежностью, какие только смог, сумел вложить во взгляд. А боль там незваной ненужной гостьей поселилась. И не выгнать никак. И не скрыть. – Нами, пожалуйста… Только правду… Не жалей… Я смогу… – замирает, выдыхает остатки воздуха из легких и вместе с ними короткое, отчаянное, безнадежное… – ходить? Голос альфы звучит спокойно, уверенно. И в нем, омега чувствует это отчетливо, ни капли фальши. – Да, Хоби. Врач сказал, четыре недели – и все будет хорошо. Но и тогда, и сейчас я буду носить тебя на руках. Знаю теперь точно: могу это делать. – Мне кажется, – ладонь альфы, морщась, через короткий болезненный стон, прижимает своей к разбитой скуле, – я помню, как ты нес меня… Намджун руку мягко отводит от щеки омеги, его пальцы целует, и Хоби, силясь улыбнуться, вновь проваливается в сон. А Намджун так и сидит с ним до позднего вечера. Гладит, одаривает невинными мягкими поцелуями, непрерывно почти благодарит Небо за то, что его Карамелечка с ним. Около одиннадцати вечера приходит доктор Ри, дежурный хирург, что проводил операцию. А медбрат, который заглянул минутой позже, ставит омеге очередную капельницу. – Господин Ким, Хосок-щи будет крепко спать всю ночь: в капельнице обезболивающее и седативное средство. Возвращайтесь домой, отдохните и завтра ждем вас снова. Ким наклоняется вновь, мягко приникая к теплым, сухим губам, целует ладонь с чуть подрагивающими пальцами, заботливо поправляет одеяло, подтыкает, чтобы омеге было теплее. – Спокойной ночи, любимый. До завтра. Руку доктору Ри протягивает. Так искренне, как может только: – Спасибо. *** Много часов назад альфа, что привез в больницу бесчувственного омегу, бросил автомобиль с ключом в замке зажигания прямо у дверей приемного покоя. Сотрудники службы охраны заботливо перепарковали Infiniti на больничную стоянку, а ключ санитар отнес Намджуну в палату Хоби. Парковка около клиники освещена совсем слабо, но и машин на ней сейчас немного. Ким находит свою быстро. Она стоит в полной темноте, фарами от нажатия на ключ вспыхивает, обнаруживая себя легко. Легкий шорох раздается за спиной альфы. К шее секундное касание – короткий треск, жгучая боль. Намджуну кажется, он отрубился на доли секунды, а очнувшись, не может поначалу понять, где находится, и тело совсем ему не повинуется. Он чувствует стальную хватку рук на груди, а в правый бок входит что-то холодное, острое. И боль, которая злой вспышкой ударила поначалу меж ребер, разливается теперь по всему телу. А чужие пальцы ощупывают одежду, вытягивают бумажник и мобильный телефон из внутреннего кармана легкой куртки, снимают дорогие наручные часы и золотой парный браслет, подарок Юнги, мягко толкают вперед. Намджун падает, слышит неторопливо удаляющиеся во мраке шаги. Боль почти лишает сознания, но она же запускает механизм, что требует двигаться вперед. Туда, где свет, люди, где смогут помочь. Альфе быть слабым никак нельзя, силы нужны очень. Чтобы на руках носить своего любимого, выходить его, поставить на ноги, чтобы попасть на свадьбу к Юнги и Чимину, обнять лучшего друга и его омегу, пожелать им счастья. Да и собственной свадьбы дождаться надо. Он опирается на чужую машину, встает с огромным трудом. Несколько шагов через адский огонь, что прожигает тело, через темень в глазах и ночной мрак вокруг. Идти нет сил, в боку торчит что-то холодное, скользкое, и что-то теплое сочится тонкой струйкой по коже, рубашку увлажняя. Он руками проводит там, где боль гнездо из металла свила, подносит пальцы, залитые кровью, к глазам. Все равно не видит ничего. И сил нет совсем. – Хоби, это все, кажется… Дальше без меня…– произносит беззвучно, представляя омегу, а после падает на колени. – Нами, подними голову, иди за мной… Хосок такой, каким увидел его Намджун в первые минуты знакомства в кабинете лучшего друга, только очень серьезный, строгий, стоит чуть впереди. Трость блестящую просто сжимает в руках, но не опирается на нее вовсе. – Соберись, двигайся, как можешь. Еще немного. Ради нас, ради родителей, ради друзей. Ну же! Альфа воздух хватает ртом: – Ты снова ходишь, Хоби... И я иду… Он на четвереньках, из последних сил, за омегой, что впереди ступает медленно, зовет, подбадривает. А потом на живот – и ползет, ползет, ползет за призраком... Сознание не в силах больше сопротивляться мукам плоти. Намджун погружается, наконец, в спасительный мрак. Где нет боли. Где нет Хоби. Где ничего нет. *** Водитель скорой помощи, что везет бригаду врачей и пациента в сеульскую центральную клинику, тормоза вжимает в пол в сотне метров от приемного покоя. Шины с запредельной силой, с сумасшедшим визгом трутся об асфальт. – Что такое, Чан? – Там человек! Прямо на дороге! Чуть не наехал на него. Врач и фельдшер склоняются над неподвижно лежащим на животе высоким черноволосым альфой. Осматривают бегло. – Твою мать! Да у него нож меж ребер! Печень задета точно! Скорее! – врач несется в приемное отделение. – Каталку срочно, реанимационную бригаду, дежурных хирургов, лаборанта! Звоните в операционную, готовьтесь. У нас минимум ножевое ранение печени. Дежурный хирург доктор Ри с коллегой спускаются быстро, осматривают рану, из которой торчит нож и тончайшей струйкой сочится кровь. – Группу крови, резус. И поднимайте в операционную, срочно! Глаза поднимает, только сейчас заглядывая в белое, как лист самой дорогой бумаги, лицо. – О! Небо Омегаверсное! Господин Ким! Да как такое вообще возможно?! Коллега Ри, врачи и медсестры замирают, устремляя взгляд на хирурга. За годы работы все сотрудники повидали столько, что удивить их, кажется, невозможно ничем. Поэтому запредельное изумление в голосе хирурга обращает на него полдесятка взглядов. – Да это же тот самый альфа, что привез сегодня к нам своего сбитого электросамокатом омегу… Кому-то из близких господина Ким надо позвонить. – У него при себе нет ни документов, ни мобильника, ни кошелька, ни ключа от машины, хотя наш санитар прямо в палату его омеги отнес ключ. Это вообще на ограбление похоже, охрана уже вызвала полицию. – Что ж, единственные, кому можно позвонить, это господа Чон, родители его омеги. Но им и так хватило сегодня. Наберем их, только если ситуация будет критическая. *** Как ни старался Юнги подбирать слова, говорить спокойно, рисовать случившееся сдержано, десять, наверное, раз повторив, что, по словам врача, Хоби, несомненно, поправится, – все оказалось бесполезно. И полный боли и отчаяния крик его омеги до сих пор раздается в ушах, заставляя альфу болезненно морщиться. Только звонок Намджуну, сидящему в больничной палате, только краткий разговор с ним и слова Ким, что повторяли и подтверждали все, произнесенное Юнги, немного привели в себя Чимина. И все равно он весь вечер провел в слезах, сидя в хосоковом кресле, что из сада по просьбе омеги принес в дом Юнги. Вспоминая о самых важных моментах их дружбы с Хоби, и как, с чего, она вообще началась. – Хен, самое невыносимое то, что Хосок опять не может ходить. Пусть это четыре недели. Но для него они будут вечностью. Опять костыли, трость. Как же это больно все. Если мне так тяжело, каково будет Хоби? – Чимин, главное, что Хосок поправится. Давай постараемся думать об этом. А через три дня ты сможешь сам его навестить. – Этого урода, что сбил его, найдут, конечно. – Хотелось бы надеяться. Полиция еще не связывалась с Намджуном, а с Хосоком можно будет поговорить, когда разрешит врач. Возможно, получится отследить его по камерам. – Хен, – Чимин прижимается к груди альфы крепко, – ты же дома завтра. «ЛепестOk» тоже работать не будет. Я и Минхо отпустил, и с поставщиками договорился. Мы сможем вместе побыть, и сейчас я особенно этому рад. – Ох, Рыбка. Я, правда, думал, что буду дома, но все-таки поеду в офис. – Ты же говорил, что завтра у всех сотрудников выходной. Или проверка все еще не закончилась? – Чимин выглядел совсем расстроенным. – Закончилась и прошла отлично. Но Намджун сказал, что придет непременно, у него какие-то дела неотложные, а я не хочу сейчас оставлять его одного надолго. Так что будем вдвоем. Я ведь даже секьюрити отпустил. Только сигнализация да камеры. Но это ненадолго. Нами к двенадцати собирался в больницу, так что пару часов справишься без меня. Зато выспишься, наконец, как следует. Обещаешь? Чимин немного успокоился. – Обещаю, если желание будет. И справлюсь, конечно. Ты же должен друга поддержать! Я бы тоже был с Хоби, случись что с Намджуном. – Ну, думаю, с Нами теперь все в порядке будет. Когда хирург сказал, что жизни его омеги ничего не угрожает, наш филин сразу духом воспрял. – Юнги-хен, – Чимин говорил с горечью в голосе, но спокойно, без слез. – Я не представляю, особенно сейчас, что может быть тяжелее, чем понимать, что тому, кого ты любишь, больно. Неважно, это боль души или тела. Хуже, наверное, только не иметь возможности никак эту боль облегчить. – Рыбка, подожди немного – и вы с Хоби увидитесь. Думаю, что эта встреча обоим нужна. Без слез, конечно, не обойдется, – Юнги мягко улыбнулся, взял осторожно омегу за подбородок, заглянул в глаза. – Но и радости будет не меньше. Вот и поможешь другу с позитивными эмоциями. Кстати, можем поговорить с врачом, и если он разрешит принести в палату Хоби вот это кресло, я его в срочном порядке отвезу твоему другу. – Хен, спасибо, какое это счастье сейчас, что ты рядом. И я могу прижаться к тебе, и поцеловать, и поныть. И сказать, что очень тебя люблю. – И я тебя люблю, омега, – Юнги поцеловал мягко, прижал и сидел тихонько, ничего не говоря. Вскоре Чимин заснул. Альфа аккуратно перенес его в спальню, раздел, разделся сам, лег рядом, но отключиться так и не мог. Омега спал очень беспокойно, вздрагивал во сне, дергался, стонал. Юнги поглаживал его, тот успокаивался, но через какое-то время все повторялось. Около двенадцати, так и не уснув, Юнги решил набрать Намджуна. Тот уже должен был добраться до дома. Он позвонил раз и второй, но телефон друга молчал. «Ладно, завтра увидимся, тогда и расспрошу о том, как вечер прошел». Вернулся в спальню. Чимин, наконец, расслабился, спал, чуть посапывая. Альфа лег рядом и тотчас заснул. *** В восемь утра Юнги, полностью одетый, заглянул тихонько в спальню. Омега все еще не проснулся. Альфа глянул на него с улыбкой, поцеловал тихонько и вышел из дома. В машине набрал Намджуна. Услышал, что абонент временно недоступен. Почувствовал укол тревоги. Пожалел, что не обменялся телефонами с родителями Хосока. «Ладно, буду ждать Нами на работе, что еще остается». Офисная парковка была абсолютно пуста. Очередной звонок. «Абонент временно недоступен». Юнги отключил сигнализацию в здании, поднялся в кабинет. Непривычная тишина огромного офиса напрягала, давила, раздражала слух. Тишина может звучать так громко! Который по счету звонок Намджуну. «Абонент временно недоступен». Шаги. «Наконец-то!» – Юнги выдыхает с облегчением, но тут же прислушивается, понимая: это не Нами. К его кабинету идет кто-то другой. Другие. Дверь открывается. Высокий альфа в черном элегантном костюме, в очках с дымчатыми стеклами, за которыми совсем не видно глаз, заходит в сопровождении крепких, в униформе финансовой полиции спутников в масках, скрывающих большую часть лица. – Господин Мин Юнги, я полагаю? – Все верно. – Департамент финансовых расследований, следователь Чан Хёк. Вы один в офисе? – ДФР? – Юнги не может скрыть удивление. – Специалисты контрольно-ревизионного управления вчера закончили проверку компании. У нас нет ни одного нарушения. Именно поэтому у сотрудников сегодня внеочередной выходной день. – Нам только один сотрудник нужен, и он-то как раз здесь. Господин Мин, вы задержаны по подозрению в неуплате налогов в особо крупных размерах, использовании в личных целях финансовых средств компании и отмывании денег, полученных преступным путем. Вот постановление. Ознакомьтесь. И вам, конечно, дано право на один звонок. – Вы шутите? – Юнги старается собраться, взять себя в руки, хотя он растерян до крайности. «Понятно, что это глупая, досадная ошибка: деловая репутация всех руководителей компании была безукоризненна более ста лет и продолжает оставаться такой. Сейчас эти обвинения выглядят чудовищной нелепицей, абсурдом, сюром. Право на звонок. Вот только кому я буду звонить? Своему беременному омеге? Лучшему другу, телефон которого вне зоны действия, а парень лежит в больнице. Отцу? Он в командировке в Сингапуре. И в любом случае, рано или поздно, узнает все. Так пусть хоть в Корею вернется. Попробую опять Намджуну, а если не получится, придется все-таки набирать отца. Но кто-то должен знать, куда я отправляюсь». Юнги вновь звонит другу. «Абонент временно недоступен». «Надо все объяснить следователю. В конце-концов, под залог отпустят. Да ведь я не виноват ни в чем. Эти обвинения из воздуха сотканы. Чимина, Рыбка моя, тебе сейчас только лишних переживаний не хватало». Вздыхает тяжело. Начинает набирать номер отца. – Телефон, пожалуйста, господин Мин. Звонок, на который вы по закону имели право, уже сделан. – Вы же сами слышали, он не был результативным. – Это не мои проблемы. Юнги отдал следователю мобильник. – Руки убирать не стоит. Протяните, пожалуйста. – Послушай, я не собираюсь сбегать. Наша компания всегда работала строго в рамках закона. И я сам никогда его не нарушал. – Господин Мин, вы не хотите по-хорошему? Юнги замирает: «Хоби в больнице, Намджун пропал, что будет со мной?.. Чимин, хороший мой… Ладно, быстрее поехать и разобраться с господами следователями». Он молча протягивает руки. Металл смыкается на запястьях жестко, тугими тесными кольцами впивается болезненно в кожу. На парковке стоит черный, с затемненными стеклами автобус с госномерами, логотипом финансовой полиции. Дверь открывается, Юнги толкают внутрь. Трое сопровождающих заходят следом. Бус почти пуст внутри: в салоне лишь два сиденья, еще одно рядом с водителем. – Камеру включили? – спрашивает «следователь». – Да, все готово, – несется в ответ. – Прекрасно, приступаем. Но без фанатизма, господа. «Да точно ли это полиция?» – Юнги задается вопросом, когда шею и все тело опаляет резкой болью, такой, что сознание вырубается на мгновение, ноги подкашиваются. Альфа падает на пол, на скованные руки, но его переворачивают тут же на бок. Первый болезненный удар ногой в тяжелом ботинке прилетает в живот, заставляя скорчиться, хватать ртом воздух. Второй, более сильный, приходится где-то совсем рядом. И почти одновременно в спину. И снова в живот. Боль пожаром вспыхивает в теле, усиливаясь, разрастаясь до невозможных, кажется, пределов. Беспорядочные удары следуют один за другим, в грудь, в живот, в спину. По ногам и предплечьям. Юнги стонет глухо, пытаясь после каждого сжаться в клубок, хоть немного защититься, облегчить мучения. Кажется, огонь сжирает внутри и снаружи, языками мажет каждый сантиметр тела. Юнги сдирал бы сейчас кожу с себя. Она вся – один сплошной багровый синяк, усыпанный ссадинами и ранами, источник тяжелых мучений. Освободиться от нее, значит, принести себе облегчение. И каждый вдох, что такой необходимый, живительный кислород несет организму, теперь превращается в пытку, в грудь, легкие каленым железом впиваясь. Хвост, что сразу бросился на защиту хозяина, лежит, переломанный, безвольно. А удары все сыплются, но боль в какой-то момент перестает ощущаться сильнее. Потому что сильнее, чем есть, просто не может быть. «Чимин, нашу свадьбу точно придется перенести, или отменить, любимый мой. Наверное, только в другой жизни она состоится… Как же больно… Но, кажется, скоро уже все…» Сквозь остатки сознания – голос: «Думаю, достаточно. Поднимите». Его подхватывают с пола грубо, держа подмышки. Голова висит безвольно на груди. Кто-то резко задирает ее вверх, слепит светом в глаза. Голос, абсолютно спокойный, ровный, негромкий иглами острыми колет слух, молотом отбойным в голове отдается: – Какая светлая кожа. Так диссонирует с телом. Исправим и это. Но для начала… Мощный удар в челюсть погружает, наконец, Юнги, в блаженное беспамятство, в спасительный мрак. Где нет боли. Где нет Чимина. Где ничего нет. – К сеульской центральной больнице, господа. Не доезжая полсотни метров до ворот клиники, черный автобус тормозит у обочины на мгновения, а потом отъезжает. Пожилой охранник, что сидит в маленьком домике у ворот, не сразу замечает лежащего на асфальте альфу. Хвост из последних сил поднимается, тянется к хозяину, гладит лицо, разбитые губы, скулы, нос. Вверх взмывает, на треть переломанный, покачивается, слабые искры пускает в воздух. Секьюрити видит, наконец, сквозь стекло непонятное легкое движение. Присматривается. – Небо Омегаверсное! Вылетает из домика. Склоняется над лежащим. – Мальчик мой, кто же тебя так? Да ты живой ли? Под пальцами артерия на шее едва-едва трепыхается, замирает на секунды и вновь оживает. В рацию кричит коллеге: – Скорее каталку к воротам, доктора, кого-нибудь! Здесь парень страшно избитый. *** – Хван, видео, о котором вы просили, в течение трех минут зальют вам в телеграм. Все сделано наилучшим образом. – Господин Кан, моя благодарность не знает границ. Но ее размеры в течение суток отразятся все же на вашем счету. Надеюсь, подкопаться не к чему? – Нам повезло несказанно. Ваш конкурент за сердце омеги в офисе был один-одинешенек: устроил коллегам выходной после успешной проверки. Но до того, как подняться к нему, умницы-исполнители уничтожили все записи с камер видеонаблюдения внутри и снаружи офиса, а сами камеры отключили. Так что даже если кто-то уловит связь между проблемами у господина Юнги и вашим предстоящим бракосочетанием с его экс-женихом, доказать ее едва ли удастся. Кстати, телефон Мин у меня. Я уничтожу его чуть позже. Что касается господина Ким, ему помог приболеть мой надежный человек. А самокатчик, который был столь невежлив с господином Чон, уже кормит рыбок в Хангане. На всякий, знаете ли, случай. Друг мой, должен ли я напоминать, что и вас, даже при всем моем огромном уважении к господину Ки, ожидает подобная участь, если вы трепаться начнете. Вместо того, чтобы иметь свою любимую Рыбку, – чудесное какое у омеги прозвище – вы сами отправитесь на корм рыбкам, и они будут пробовать на вкус уже ваш член. – Я все-таки постараюсь сохранить свой член для более приятных целей, господин Кан. – Не сомневаюсь, так и будет, но лучше лишний раз предупрежу вас, мой мальчик. *** Чимин, чтобы немного отвлечься, возится в саду, думая, не позвонить ли все-таки Хоупу, и решая сделать это ближе к обеду, когда Намджун будет рядом со своим омегой. Мобильник срабатывает. Папа. Пак вздыхает тяжело. Задумывается на мгновения. Активирует вызов. – Чимини, сынок, – голос звучит так мертво, безжизненно, что омега вздрагивает невольно. – Что случилось... папа? – У отца полчаса назад произошел обширный инфаркт. Врачи говорят, шансов немного. Он просит тебя приехать, попрощаться. Водитель выехал уже. Ты сможешь? – Конечно, я приеду. Давайте надеяться, что все будет хорошо. Омега скидывает фартук, бежит в дом, переодевается. Выбегает на улицу, ждет водителя. В кармане джинсов, которые не надевал уже очень давно, нащупывает маленькую коробочку. «Что это? Ах, забыл совсем! Золотые пионы к парному браслету. Каждый символизирует появление малыша в будущем семействе Мин. Сколько же она здесь пролежала? Два месяца почти. Отнесу в дом. Нет, не успеваю, машина подъезжает». Чимин садится, здороваясь с водителем. Набирает безрезультатно Юнги. Отправляет короткую смску с информацией, куда и зачем едет, получает ответное, лаконичное одобрительное сообщение. Переживая об отце и Хоби, весь концентрируясь на мыслях об этих двоих, не замечает, что ответ написан с несколькими ошибками. И это так не похоже на его истинного, чья грамотность абсолютна. *** Машина уже подъезжает к парковке перед домом, когда арт на шее впервые на памяти Чимина начинает дергать и саднить. Омега прикасается к нему с нажимом, чувствуя привычные капли, а когда убирает, замечает, что пальцы окрашены алым. – Господин Пак, выходите, – водитель распахивает перед ним двери машины. Омега подходит к дому в его сопровождении. – Я ведь не впервые здесь и знаю, куда идти, – водитель не отвечает, молча следует за Чимином. Он пальцами вновь приникает к арту, снимает красные по-прежнему капли. Страх накрывает: что-то не так с истинным?! И еще! Не хватает чего-то, что омега непременно ожидал увидеть. Он только у входной двери понимает, что на парковке должен стоять реанимобиль или хотя бы машина скорой. Сердце пускается вскачь, страх безжалостными колючими льдинками впивается в тело. Огромная входная дверь открывается тихо, мягко, абсолютно бесшумно… – Здравствуй, Чимин, – альфа Им Хван стоит на пороге, смотрит на омегу, улыбаясь. – Ты не представляешь, как я рад, наконец, тебя видеть. Проходи. … и закрывается, захлопывается за обмершим от ужаса Чимином с жутким, чудовищным лязгом, скрипом, шумом. На металлический засов запирается и ключ в замке поворачивается громко, металл трется о металл оглушительно. Так дверь тюремной камеры закрывается. Его, Чимина, персональной тюремной камеры, в которую мгновения назад превратился родительский особняк…